- Не иначе, как для того, чтобы не следовать ему... усмехнулся Учитель.
      - Я слишком долго бунтовал и ходил по кругу. Я избавился от проклятья, и для нас троих важно, чтобы вернулся разум...
      - Тогда и займись им. Оставь третье составляющее. Они сами догонят и поравняются. Ты уже получил свою порцию всего...
      - Мое нынешнее воплощение принадлежало ранее душе моего сына. И так сложилось, что я вновь обрек его на поиски себя...
      - Я все знаю, мальчик. Он и не находил себя в том воплощении, если ты об этом. И он сам так хотел. Желания должны исполняться, особенно не высказанные, а выстраданные. Ты знаешь, какие законы можно нарушить, а какие столь сильны, что не зависят от тебя... Если ты его нарушил и сделал это безнаказанно - значит, так тому и быть. Обмен между вами был в его пользу: твоя душа прикоснулась к его нынешней оболочке. Твоему ученику теперь будет легче вспоминать: ты наметил для него Путь. Теперь - уходи. Твоя судьба больше не зависит от одного тебя, воин. Пусть разум сделает свою работу...
      И силуэт зверя растворился во Тьме...
      Мгновенный выход из медитативного состояния - Влад распахнул глаза и одним движением гибко поднялся из позы пирамиды.
      Темный и пустой зал, казалось, еще носил в себе остатки черной пустоты небытия. Спортивные снаряды безмолвно наблюдали.
      В коридоре послышались шаги, и дверь тихонько скрипнула.
      Не поклонившись при входе, внутрь шагнул Дмитрий.
      - Что, Ромаха, не спится тебе? - Аксенов щелкнул выключателем, и Ромальцев сощурился от яркого света. - Мне вот тоже. Никак это ты вытащил меня из теплой постели, Оборотень?
      Дмитрий прошел к тренажеру и, запрыгнув на стол, продел ноги под валики. Пару раз качнул ими, приводя в движение механизм, утяжеленный чугунными дисками. По ночному залу разнесся лязг металла.
      - Валяй. Выкладывай, чего хотел? Снова вляпался?
      Ромальцев стянул с головы темную повязку.
      - Получишь информацию - думай сам.
      - Я мальчик с крепкими нервами... - усмехнулся тот.
      - Уезжай подальше от Ростова до конца лета. Так нужно.
      - Хочешь сказать, Чечня аукнулась? Откуда такие сводки, почто не знаю? - Дмитрий прекратил двигать ногами, насыпал из пакетика, в какие аптекари расфасовывают порошки на заказ, на тыльную сторону ладони, между большим и указательным, белой пудры, в один прием втянул носом и удовлетворенно крякнул.
      - Уезжай, а в сентябре возвратишься. Все равно в городе нечего делать летом...
      - Ромах, ты или охренел совсем, или тебе башню напрочь совало... Какого черта я буду сваливать, когда вместо информации ты даешь мне какое-то фуфло? Или тебя на эзотерику потянуло?
      Вместо дальнейших объяснений и разъяснений Влад набросил на себя джинсовую рубашку и застегнулся.
      - У тебя пакет выпал, - сказал он, поворачиваясь к выходу.
      - Где? А... - Дмитрий огляделся и взял со стола случайно вытряхнувшийся из кармана пакетик с порошком. - Ну ты подроб...
      Влада уже и след простыл.
      Значится, так: либо Вулф заваривает новую кашу и на этот раз хочет обойтись без его участия, либо что-то унюхал: в Чечении снова дерьмо вскипело, может, что и всплыло от той компании. "Чеченский след", типа. Аксенов фыркнул и, качнув головой, пошел к своей машине. В голове звучала музыка порождение волшебного порошочка.
      Он проезжал безлюдный перекресток частного сектора, когда с боковой дороги из-за натыканных как попало металлических гаражей вырулил задрипанный до невозможного состояния "Запорожец", отчаянно маскирующийся под "Жука". Ночная охота полуанекдотического "мерсхантера" закончилась приличной вмятиной на правом крыле "Ауди" Дмитрия. Аксенов бросил руль, вышел из машины, оценил нанесенный урон и без особенного огорчения смачно выразился, дескать, "зашибись, мужик, ты снова не на того налетел, чё будем делать?".
      Владелец "горбатого" тоже выполз на свежий воздух. Увидав его, Дмитрий понял, что с такого не брать, такому давать нужно. На паперти или в переходе.
      - Bla, bla, bla... - протянул он. - Как же ты живешь такой, брателло, а?
      Этот тип вовсе не выглядел особенно огорченным. Он подошел поближе. Ну и рожа! Как еще таким "права" выдают? За такую физиономию морды сажать надо, не дожидаясь, пока те сами влетят...
      - Здравствуй, Дима, здравствуй, касатик! - лошадиный "фейс" осклабился. Фернандель рядом с ним просто отдыхает!..
      Тут уж Аксенова проняло. Порошок тоже внес посильную лепту в его настроение. Димой его даже мама родная не называет... Дмитрий попытался вложить в удар всю силу, чтобы выбить хоть часть нагло посверкивающих, как частокол, зубов. Тип, на первый взгляд даже не шевельнувшись, как-то "обтек" его кулак справа, и удар ушел в воздух.
      - Тихо, Митек, тихо! Не соблаговолит ли господин Аксенов вызвать к месту происшествия... нет? - он "обтек" удар теперь слева и, вроде как, снова не двинувшись с места.
      Кокаиновый запал Дмитрия куда-то улетучился. Он даже грешным делом подумал, уж не "глюк" ли это.
      - Не-е-ет! - рассмеявшись, проблеял тип. - Я не глюк. Где ты видел у глюков такие страшные морды? Это, братишка, тебе как минимум "ширевом" надо было разжиться... В этом гадком мире все устроено так, что подобное слипается, как два куска теста... лицо психа на несколько секунд изменилось: бесцветные глаза почернели и сверкнули холодной злобой, только что страшная, как смерть динозавра, физиономия теперь вдруг утратила свою уродливость и стала бездушно-красивой. - Так иди ко мне, павианчик, позволь, я тебя поцелую!
      Железные руки схватили его за лацканы пиджака и притянули к уроду. В голове успела сверкнуть мысль: "Еще и педик!". Рот незнакомца приоткрылся, откуда-то изнутри послышалось утробное рычание. Что-то ослепительно-красное ударило Дмитрия в лицо и доставило невыносимую боль, словно внутренности его одномоментно взорвались. Тогда хватка ослабла, и псих повалился на землю, как мешок. Дмитрий тоже не устоял на ногах. Он упал и конвульсивно задергался в пыли, то ударяя себя коленями в подбородок, то выгибаясь и рискуя сломать себе позвоночник. Ему показалось, что это смерть.
      Через несколько секунд он затих.
      Дмитрий лежал и слушал ритм собственного сердца, все более спокойный. Боль отступала, нарастала тошнота. Он успел приподняться на локте, чтобы не испачкать самого себя рвотой, и желудок вывернуло наизнанку. Темная, с отвратительным запахом пена ударила изо рта. Это был запах сточной канавы, падали, настолько концентрированный, что Дмитрий никак не мог остановиться. Сознание его топили в каком-то вонючем болоте.
      Полусломанный фонарь отчаянно мигал, как больной нервным тиком. Пожалуй, он один и был свидетелем странной сцены.
      Наконец Дмитрий поднялся и утерся рукавом, размазав по добротной ткани гадостную слизь, скапывающую с подбородка. Он холодно взглянул на лежавшего без сознания психа, подтолкнул его носком туфли, махнул рукой и уселся в помятую "Ауди".
      Выехав на проспект, Дмитрий включил магнитофон и, не сбавляя скорости, заглянул в "бардачок", где обнаружил сразу несколько пар темных очков. Выбрав себе одни, он нацепил их вместо сломанных обычных. Темные очки оказались с диоптриями, очень хорошего качества. Дмитрий взглянул на себя в зеркало, поправил их на носу, удовлетворенно "гикнул" и вдавил педаль в пол.
      Покореженная "Ауди" пулей помчалась по проспекту.
      - Ну-ну, братишка. Надеюсь, до скорой встречи! - пропел Аксенов.
      Следователь Шелухов Антон Сергеевич был, пожалуй, еще слишком молод для того, чтобы называть его по имени-отчеству. В то же время работник он был ответственный и энергичный. Так природная непоседливость дала благие всходы. В ростовском угро он был на хорошем счету, умел разговаривать с людьми, умел где нужно посочувствовать, не становясь при этом "жилеткой для высмаркивания", но мог и тактично нажать, если это требовалось для дела.
      Чаще всего Антон Шелухов ходил пешком, за что среди коллег и получил прозвище "Ходок". Своим "Москвичом" он пользовался лишь в крайних случаях, потому что считал Ростов слишком маленьким городом. Наматывая километры, Антон таким образом сохранил подтянутую фигуру и приобрел стремительную, "летящую", походку, едва ли не такую же, как у Петра Великого. Ему это нравилось. Он терпеть не мог, особенно весной и летом, в жару, сидеть в душном кабинете среди папок и жужжащих мух. Конечно, перепадало ему и это, как всем, но основная его работа состояла в обходе квартир, сборе информации и опросе свидетелей. Самые удачные решения, выросшие из анализа данных, к нему всегда приходили "на лету" - где-нибудь в трамвае или в марш-броске от одного пункта в другой.
      Трудное подвергалось его атакам сразу. Энергичный следователь набрасывался на него, как лев, и разделывал с невероятной скоростью. Плохое же оставлял на потом - то, что уже нельзя было изменить.
      Вот с этим, плохим, он и шел майским вечером в одну из квартир, тем более, что сам Шелухов жил неподалеку. Антон уже предвидел все, что увидит и услышит в ответ на принесенную с собой новость. Вот уж действительно: Лучшие новости - это полное их отсутствие...
      Несмотря на легкую усталость, он не выстоял в ожидании лифта и поднялся по лестнице, тем более, что ему был нужен всего-навсего третий этаж. За это время он прикинул фронт работы: как начнет беседу, какие подберет слова, чем закончит, когда разговор, направленный по нужному руслу, придет к логическому завершению.
      На его звонок долго не отвечали. Антон нетерпеливо взглянул на часы: была почти половина десятого, стемнело, и хозяйка квартиры должна уже быть дома, она сама так говорила, когда подавала заявление.
      На третью трель за дверью послышались легкие шаги, на глазок упала тень, и следователь поднял удостоверение. Тогда щелкнул замок.
      Шелухов почему-то готовился увидеть неряшливую оплывшую тетку неопределенного возраста с плохо покрашенными волосами и облезлым пунцовым лаком на ногтях - типичную представительницу класса "брошенных жен". Тем большим было его удивление, когда на пороге возникло грациозное златовласое чудо, которому на вид нельзя было дать больше двадцати-двадцати трех лет. Это "чудо" было небольшого роста, не накрашенное, с чуть припухшими зеленоватыми глазками и великолепной фигуркой под тонким шелковым халатиком.
      - Добрый... вечер... - выдавил он, еще раз показывая "корочки". - Я из милиции...
      Она кивнула.
      - Гм... Гроссман Рената Александровна - это вы? - Антон все еще сомневался, что златовласое "чудо" является самой Гроссман, а не ее, скажем, дочерью или племянницей: заявление от нее принимал не он, а Кирилл Танской, который затем благополучно взвалил это дельце на плечи исполнительного коллеги.
      Дива кивнула еще раз и отступила, тем самым приглашая его войти в просторную прихожую. Шелухов вошел. Чтобы изучить обстановку, его тренированному взгляду хватило полсекунды. Семья явно не из бедных, со вкусом у них тоже все в порядке. Но подсказывало ему чутье, отточенное за годы работы в органах: что-то не так в этом уютном, на первый взгляд, и добротно свитом гнездышке. Отчуждение какое-то. Перевалочная база. Видел он однажды страшно облезлую халупу с плесенью на потолке и обшарпанным полом. Хозяева не стеснялись пререкаться даже при нем. Повсюду кишели дети, тараканы, валялись обмоченные ползунки и поломанные игрушки, носилась, сверкая выпученными глазами, пятнистая кошка, в общем - кипела жизнь. А здесь Антон жизни не почувствовал. Не было здесь души. Нигде на подоконниках не росли цветы, нигде не было намека на человеческий беспорядок. Не общежитие, но храм поверженного бога, иначе не скажешь.
      И здесь, в этой громадной прихожей, миниатюрность хозяйки, ее потерянность приобретали гротескную форму, подчеркивались. Девочка смотрела на него вопрошающе-распахнутыми глазами, и он видел - тело ее дрожало под тонкой тканью халатика.
      - Извините, - терзая собственные ладони острыми ногтями, почти прошептала она, - я не сразу вас услышала. Давно не сплю, а сегодня как выключилась. Простите, что заставила ждать...
      - Ничего страшного, - Антон заглянул в папку с делами и, собираясь с мыслями, пролистал несколько не имеющих никакого отношения к Гроссманам листков.
      - Пойдемте на кухню, - попросила (!) она.
      "Ну, её-то понятно, - подумал следователь, - а тебя-то чего колотит?"
      Они уселись по разные стороны большого, сделанного под мрамор, стола. Такое ощущение, что над кухней поработал хороший дизайнер.
      - У вас есть что-то о моем муже, - не спросила, а утвердительно произнесла девочка, на кухне, при ярком свете, ставшая казаться, правда, чуточку постарше, да и голос у нее теперь прорезаться: она перестала шептать. Впрочем, да! Антон едва не упустил: в обстоятельствах дела было указано наличие у Гроссманов маленького ребенка, который сейчас, судя по времени, должен уже спать.
      - Да, Рената Александровна, - сухо сказал он, не желая раньше времени заставлять ее расстраиваться и подыскивая более мягкий способ подачи информации.
      Тем не менее златовласое создание снова вздрогнуло, метнулось к чайнику, щелкнуло тумблером, село на место.
      - И что? - осмелилась наконец спросить хозяйка.
      Антон прикинул, в каком из карманов у него лежит нашатырь и лежит ли он там вообще. Кажется, лежит. Во внутреннем. Слева. С женщинами нужно быть готовым ко всему.
      - Видите ли, я не могу дать окончательного ответа...
      Лицо девушки выразило разочарование. И тут - такая перемена! - губы, вначале обиженно скуксившиеся, внезапно упрямо изогнулись, глаза стали спокойными, как у Сфинкса. Не девочка, но женщина теперь сидела перед следователем Шелуховым. Она выпрямилась и оперлась о спинку стула.
      - Я слушаю, - глухо и твердо произнесла она.
      Антон вмиг забыл о кармане с нашатырным спиртом. Такие в обморок не падают. И - собрался сам, последовав ее примеру. По крайней мере, перестал ощущать себя неким ангелом смерти.
      - "Форд" с номерами, зарегистрированными на имя вашего мужа, нашли сегодня в пятидесяти километрах от города, - тут щелкнул вскипевший чайник, и следователь чуть не вздрогнул от неожиданности, полагая, что сюрпризы будут от хозяйки, а не откуда-то извне. Сама же "дива" даже не шелохнулась, продолжая безмятежно внимать, не сводя глаз с Антона. - В обрыве. За рулем обнаружен труп, но он настолько обгорел, что... - и молодой человек замолчал, не желая сгущать и без того мрачные краски.
      - Что рассыпался в руках патологоанатомов? - ровным голосом спросила Рената Гроссман.
      Антон отвел глаза и кивнул. Её взгляд одновременно и жег, и не выражал ни единой эмоции.
      - Как это случилось?
      - Эксперты в ДПС сошлись во мнении, что не справился с управлением на скользкой дороге... Ведь в ту ночь в городе и в области была гроза...
      - Гроза... - Рената перевела взгляд широко открытых, но ничего не видящих глаз (так бывает, когда человеку очень долго не удается поспать, и он делает это с открытыми глазами) в темноту окна, и вечностью повеяло от этого взора, пустой и безжалостной. - Гроза... Молнии... Горы... Стрелы дождя... помню... - сами собой бормотали ее губы.
      - Ре... Рената Александровна! - Антон аккуратно подтолкнул ее в плечо, и она очнулась.
      - Да, да, простите. Я немного не в себе... Говорю с собой по привычке... Простите... - она потерла лицо ладошкой и приоткрыла набрякшие веки.
      - Я вас могу понять. Поймите и вы меня: мне совсем не по душе разносить такие вот вести. Но - что поделаешь? Се ля ви... Кроме того, есть еще надежда, потому как установлена только машина, номера и принадлежность... Может быть, ему самому повезло и... - и Шелухов запнулся по двум причинам: труп находился за рулем, а в глазах Ренаты прочиталась ирония, губы насмешливо и скептически покривились. Ей ничего не нужно было говорить, он все понял. Понял - и поднялся. - Простите, уже поздно. Пора идти, пойду. Вы сможете зайти завтра в отделение часа в четыре после обеда?
      Рената кивнула. Хорошо держится. Все поняла, но как держится! Или это ступор? А ну как выкинет что-нибудь над собой, когда оклемается? Был у него такой случай: баба дочку под мышку - и вниз головой с восьмого этажа. Сама, дура, живая осталась, калекой, конечно, на всю жизнь, а девчоночка трехлетняя - насмерть. Ну вот, "уладил формальности"...
      - На некоторое время я вполне мог бы остаться и посидеть с вами... Если пожелаете... - полувопросительно произнес он.
      Рената спокойно вскинула на него глаза и покачала головой. Шелухов прочел, как черным по белому: это не ступор; все самое страшное с нею уже произошло. Не ступор это. В ней жива только оболочка, и это уже давно. Антон словно в пропасть заглянул, и оттуда дохнуло полярным холодом вечности, "тем" миром, запредельностью. Это вызвало ужас, который появляется у людей, если они в лесу случайно сталкиваются с диким животным. Это было выше материалистичного разума и контролируемых чувств. Это был инстинкт.
      Поборов себя, следователь смог все-таки вежливо откланяться. И с облегчением покинул страшную квартиру.
      Рената вошла в детскую, села на пол возле разметавшегося в постели Саши.
      - Я не перестала чувствовать тебя, Ал... Но почему снова эта гроза, почему?! - шептала она, тычась лбом в край Сашкиного диванчика. - Почему?!
      Когда это произошло, содрогнулась Земля. Леденящий ветер охватил континент. Огонь боролся со стужей - всюду и везде: черное, не видевшее светила много-много месяцев небо, кромсали извивы молний; вода океана, омывающего материк, вскипала и топила берега, твердь земная разверзалась, исходила лавой, сопротивлялась...
      Сколько светлых людей, тысячелетия назад сотворивших эту страну, погибло раньше положенного Природой срока!.. Катастрофа пришла неожиданно, и не существовало тихого уголка на планете, где можно было бы переждать ее. Все знали, что это случится, но точного срока не ведал никто. И вот беда выпрыгнула в ночи, словно разъяренный дикий зверь, словно вышедший из повиновения адский механизм...
      Оритана более не существовало. Нет, некогда великая страна проживет еще несколько сотен лет, но это будет уже не тот Оритан. И для некоторых, гибнущих здесь и сейчас, это не будет утешением, ибо они проживали свое последнее воплощение, а теперь велением судьбы отброшены далеко назад, в глухую дикость, в забвение... Страшен не сам шторм, а его последствия. Великий Оритан просуществует еще ровно пятьсот лет. Пятьсот, теряя по клочкам свою душу в лице разлетающихся из белоснежных гнезд своих детей...
      В паническом страхе покидала Оритан и ОНА - вместе в другими, еще живыми, но тоже не знавшими путей к спасению. Она боялась только одного - долгой боли. Она тоже жила в этой реальности в последний раз. Ей было отмерено еще не менее восьмидесяти-девяноста лет, за которые они со своим Попутчиком смогли бы сделать ПОСЛЕДНИЙ шаг до вершины пирамиды... Да, будь здесь Ал... Они вышли бы на спирит-уровень и, встретив смерть своих временных оболочек, в ясном сознании возродились бы заново, опять нашли друг друга и продолжили повествование после многоточия... В напоминание об упущенных фрагментах оританянам всегда служил огромный, обледенелый ныне, храм в самой южной точке материка - хранилище культуры ори, их гордость, их великое достижение. Если даже этот монумент высотой в полторы тысячи человеческих ростов не справился со стужей и превратился в ледяную гору, то что тогда могло справиться с безумием зимы?!
      - Великие "куарт"! - истошно закричали где-то рядом. Верните нам разум, иначе мы все погибнем?
      Кого-то задавило упавшим с неба камнем, кто-то, попав в круговорот толпы, сорвался в дымящуюся воду, а кто-то попросту был затоптан бегущими. Горел океан, пожирая судна, горели в воздухе машины спасателей и тоже падали на Город. Гневливые молнии уничтожали все, словно были орудием чьей-то деконструктивной мести, словно кто-то возмутился, что жалкие люди пытались покорить пространство и время. Но в тот момент никто, естественно, не отдавал себе отчета в таких вещах. Царящий хаос отбивал всякие потуги на верное осмысление происходящего, и гибли те, кто жил сотни сотен лет, не старясь, те, кто шел к вершине иначе, из воплощения в воплощение - дорог было очень много... Никто не останавливался, чтобы помочь другому в его борьбе с внезапной смертью. Великую цивилизацию словно подвели к исполинскому зеркалу и показали гордецам их истинный лик - да, необычайно умный; но и необычайно безобразный...
      Первобытный страх ведал даже самыми светлыми умами. ОНА знала: чтобы преодолеть это, нужно освободиться от физического тела, но боль... Боль и отсутствие Попутчика, с которым именно сегодня судьбе было угодно разлучить ее, сделают жертву бессмысленной, а впоследствии они оба все забудут.
      - Ал! - закричала она, однако голос ее никак не выделился в общем вопле и вое урагана.
      Танрэй не знала, что он уже никогда не придет к ней в прежнем облике. За секунду до того, как стальной лист перерубил последний сосуд, соединяющий его разум с душой, Ал успел выйти на спирит-уровень и бросить освобожденную сущность на поиски Попутчицы. Только при соединении произойдет ментальная реакция, дух вернется к хозяину и будущий мозг не утратит ни единой частички знаний и чувств...
      Ал опоздал на ту же секунду. Танрэй смогла только вскрикнуть, когда разверзшаяся под ногами земля поглотила ее измученное, избитое тело. Чтобы мобилизоваться, нужно было время, а этого как раз и не было. Время построило соперникам ловушку. Точного срока не ведает никто...
      Они скользили, не чувствуя друг друга. Ужас ее, заблудившейся в отчаянно-синем пространстве среди черных спиралей, был всеобъемлющ...
      Сон повторился уже третий раз за одни сутки: перед приходом следователя она не досмотрела его, и Рената нырнула в другую реальность, когда под ноги скользнула трещина; второй раз он тоже оборвался с плачем напуганного Саши; и только под утро она увидела дрожащие в воздухи спирали, и поняла, что лучше бы она проснулась, как раньше... Забыть, отбросить этот сон, уйти в небытие и не возвращаться оттуда никогда... Забыть... Почему Ал так не хотел, чтобы я забывала? Скорее что-то одно: либо помоги вспомнить, либо позволь забыть совсем...
      Рената охватила голову и перевернулась на бок. Кто-то посторонний пытался протиснуться меж полушарий мозга. Она уже не соображала, какие мысли принадлежат ей, а какие нагнетены чужеродным вмешательством, если таковое вообще возможно, а не она сошла с ума...
      "Представь, сестренка, - говорило одно полушарие Ренатиного мозга другому, - Представь, как счастливы законченные склеротики! Ведь каждый следующий день они проживают заново. Сколько чудных открытий, красавица моя! Сколько радостных "Я это уже где-то видел!" Зачем помнить? Это было бы скучно, уж ты мне поверь. Тело определяет возможности духа... Забывай, забывай скорее свой сон, сестренка!"
      Наконец-то это и случилось... Вот и явный симптом: отчетливый голос альтер-эго...
      - Я ГОВОРЮ ЭТО ТЕБЕ, ПРИШЕДШАЯ ПОСЛЕ МЕНЯ... МЫ ГОВОРИМ ЭТО ВСЕМ, КТО ПРИДЕТ ПОСЛЕ И ПОСЛЕ НАС... - сами собой бормотали губы. - МЫ ГОВОРИМ ЯЗЫКОМ ЗВЕЗД СО ВСЕМИ, КТО ЖЕЛАЕТ НАС УСЛЫШАТЬ. ПОДНИМИ ГОЛОВУ И ВЗГЛЯНИ НА ВОДНЫЙ НЕБОСВОД, ПРИСЛУШАЙСЯ К ШЕПОТУ ВСЕЛЕННОЙ, ОТОРВИСЬ ОТ СВОЕЙ РЕАЛЬНОСТИ ХОТЬ НА МГНОВЕНИЕ... ТЫ УСЛЫШАЛА МЕНЯ, "КУАРТ"?
      В ответ был женский смех, оборвавшийся задушенным мужским кашлем.
      Оболочка послушно вошла в ритм повседневности. Оболочка сидела на своем рабочем месте, разговаривала с людьми, листала журналы, оболочка улыбалась...
      События сменялись, как эпизоды-картинки из телевизионных заставок. Они не сочетались между собой никакой связью. Они происходили то раздельно, то одновременно, почти наслаиваясь друг на друга. Так должны видеть мир насекомые - единое во множественном исполнении. Никакой логики. Суета сует.
      Марго. Что-то говорит. Тут же смотрит на обложку книги, раскрытой на первой странице уже часа два. Удивляется. Слова отдельно:
      - Что ж, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы оно не вешалось... Ты только книгу-то переверни...
      - Не смешно.
      - Зато про немцев.
      Сказать ей? Про то, что "после недолгих сомнений и совещаний эксперты и дэпээсники констатировали смерть"... Марго, как и Роза Давидовна во всем обвинит ее, Ренату. И будет права...
      Провал. Клиенты. Снова провал...
      Оболочка дрогнула и внезапно - до тошноты - заполнилась чем-то, когда глаза, слух и обоняние восприняли появление нежданного человека.
      Волевым приказом Рената уняла стук сердца, и оно безропотно подчинилось. Снова заставила бежать - и снова повиновение. А глаза тем временем наблюдали за приближением Влада, но его перехватила Марго:
      - Какие люди в Голливуде! Что-то долго ты пропадал... Нравится? - она указала на манекен, обтянутый сшитым для Аси платьем.
      Ромальцев скользнул взглядом по Ренате и только потом сфокусировал его на кукле. В ту долю секунды, когда его взор остановился на ней, глаза Влада - Рената была просто уверена! излучали какой-то недосказанный вопрос и в то же время что-то оценивали.
      - Очень нравится, - кивнул он и повернулся к ней. Посчитайте неустойку...
      - Даже не вздумай! - запретила Марго, сияя очарованием и распространяя улыбки во все стороны. - Это наш общий подарок твоей невесте. Кстати, привет ей огромный... Идем в кабинет, у меня есть несколько вопросов по поводу... - и она прикрыла дверь. Вообще эти вопросы были в компетенции Гроссмана, однако его отсутствие впервые за все эти дни пришлось на руку бывшей швее.
      Внутренний диалог эго и альтер-эго, к счастью, прекратился, но Рената прекрасно знала, что просто так, само собой, ничего не проходит.
      И тут она отчетливо поняла, что вот теперь-то, впервые, быть может, в жизни, она осталась действительно одна. Как когда-то Марго - но у той была сила и маленький Левка, которого нужно было чем-то кормить. Как всегда - Саша, но тот был прирожденным одиночкой и погиб, как одиночка. Как пять лет назад - Гроссман, который не мог не понимать, что его чувства по-настоящему перестали разделять и никто не собирается к нему возвращаться... Может быть, только Люда?.. Да что Люда? Она так же одинока, но отчаянно сопротивляется... Двое странников без причала - это слишком много. Не сегодня-завтра уйдет и нянька.
      Вновь, в который уже раз, Рената ощутила настоятельную потребность спрятаться за чью-нибудь твердокаменную спину, зажмуриться и не дышать, пока все не пройдет. А когда оно пройдет, это "все"? Неведомо...
      Увы и ах! Прятаться больше нельзя. Выходи плясать, стрекоза...
      Не спляшешь, забывчивая моя сестренка! У тебя в голове гуляет сквозняк, ты - серая мышь. Забудь и займись чем положено. Если человек лезет туда, в чем ни льдинки не смыслит, то в лучшем случае он останется калекой... Риск - это не для тебя, сестренка! Заботься ты лучше о своем чаде, пока и с ним чего-нибудь не приключилось... Ты ведь этого не хочешь, правда, мартышечка? А летать - так у тебя крылья коротки. Забудь!..
      Стряхнув наваждение, Рената взглянула на часы. Как пролетел день? Да как и все. Электронное табло показывало 15:48. В четыре часа пополудни ей нужно будет что-то сделать... Перед мысленным взором мелькнул вчерашний следователь. Уладить формальности - так это называется в наше время... Уладил...
      - Марго, - ноги сами привели ее в кабинет, где швея обрабатывала психику Ромальцева, маскируя осторожный, но уверенный флирт под деловую беседу; в тот момент Марго почему-то была сногсшибательно похожа на Ренату - не то повадкой, не то выражением лица. - Марго, я на часок...
      Та приняла свой облик, свою позу и отмахнулась, дескать, иди, только не мешай. Влад не обратил на них никакого внимания. Он сидел в черном кожаном кресле и просматривал какие-то документы.
      Рената вышла на крыльцо ателье и глубоко вдохнула сыроватый, уже совсем по-летнему ароматный воздух. Где-то начала цвести акация: ее запах можно было перепутать только с черемухой - кажется, именно так пахла прошлая жизнь в родном уральском городе. Туда можно съездить, но от того ничто и никто не воскреснет. Города, покончившие собой... Приговоренные города... Как много их было на ее памяти... Памяти? Она и в самом деле что-то помнит...
      Рената отправилась в сторону автобусной остановки и заметила, что рядом неторопливо скользит красная иномарка с помятым боком. Дыхание зашлось - как тогда, когда она увидела Влада. Рената усмирила сердце, но свод черепа по-прежнему жгло огнем. Ей было нечего терять, не перед кем держать ответ за свои поступки, и потому она резко остановилась и в упор, с вызовом посмотрела на водителя красной "Ауди". Впервые она повернулась лицом к непонятному...
      Он вышел наружу и, положив локоть на крышу автомобиля, слегка откинул назад черноволосую голову. Карие, широко расставленные глаза прищурились под круглыми, безоправными линзами очков, но Рената так и не смогла угадать, что выражает их взгляд. Там было много всего - смешанного, неопределенного.
      - Садись, сестренка, - он улыбнулся, чуть растянув губы и не выказав зубов. - Садись.
      Она молча рванула дверцу и тяжело упала в кресло. Незнакомец помешкал, взглянул в сторону припаркованного у ателье "Паджеро" и тоже сел.
      - Здравствуй, - сказал он и машинально пристегнул ремень. Как зовут тебя нынче, сестренка?
      Ее не удивило странное обращение. Мало того, она откуда-то знала, что он имеет право так ее называть.
      - Рената, - быстро проговорила она.
      Он принял ответ, приценился, поджал губы и наконец кивнул:
      - Анаграмма... Великолепно. Да, приятно познакомиться, я Дмитрий. Куда едем, Рэй-на-та? Навстречу солнцу?
      - Нет, в РОВД Западного...
      - И тебе не хочется съездить вместе со мной, чтобы встретить солнце? Ты меня огорчаешь, сестренка... - тем не менее Дмитрий завел "Ауди" и повернул руль.
      - Кто вы? - спросила она, глада перед собой.
      - Я и сам хотел бы понять, кто я теперь, сестренка-Рэй-на-та... Живешь, работаешь - а все для чего?
      - Для чего? - Рената коротко посмотрела в его сторону и снова отвернулась.
      - А ты не знаешь? - Дмитрий выжидательно замолчал, но она не отозвалась. - Вот и я не знаю... Ладно, детка, это все мелочи... нам нужно встретиться.
      - Вы - лихой супермен, скажу я вам.
      - Согласись, я имею на это право, Рэй-на-та! Ну, погляди в себя, погляди! Что чувствуешь?