– Если бы я сразу заключила контракт, тогда конечно, но сейчас – нет.
      Он отпустил ее. Взял клятву, что она сразу же уедет домой. Она поблагодарила Юрия, назвала свой литовский адрес и ушла.
      Потом он побывал в Литве по этому адресу. Еле унес ноги.
      Жертвы! У каждой из них было тело и душа. Задача Юрия состояла в том, чтобы повредить «бесповоротно» тело. К душе он не имел никакого отношения. Может, из-за этого он так мучается? Особенно сильно донимали случаи, когда смерть наступала в пылу атаки, а жертва не была вооруженным противником, который так же, как и Юрий, жаждет чужой смерти. Юрий смотрит в окно. Снова глядят на него глаза еще одной жертвы. Глаза той девчушки, которую его «Калашников» перерубил надвое.
      Ему несколько раз намекали перейти на другую работу, потом даже грозились не допустить к очередному заданию, поскольку он не совсем корректно беседовал с психологами, однако приходило время, и его вызывали. Да в принципе, в разговорах с начальством, на очередные задания он напрашивался сам, внутренне убеждая себя, что дело будет последним, что после вот этого задания он уже никогда не попадет ни в синие горы Афгана, ни в Югославию и забудет все, как случайный кошмар.
      Интересно, почему события в Югославии его мучают меньше? Может потому, что после Боснии его пичкали разной дрянью с его же согласия, пытаясь сохранить как первоклассного специалиста, и более свежие события в самом деле стерты из памяти психотропными средствами? Но ведь и после этих уколов Юрий еще более изощренно убеждал себя, что в один прекрасный миг все разрешится благополучно. Может, надеялся, что его просто прикончат, напорется на пулю или подорвется на мине-ловушке?! Но он всякий раз выигрывал, он уже был непревзойденным специалистом, «профи».
      Алексей во всем виноват. Он смог вовремя, по собственной воле остановиться, уйти вначале из спецгруппы, потом вообще все бросить, придумать себе болезнь позвоночника, стать нормальным человеком, хотя каким нормальным человеком может быть такой профессионал, как Алексей.
      Но Алексей был сильным и умным. Кроме этого, с Юрием их кое-что различало. Алексей был русским, из Подмосковья, и главное, у него была девушка, которой он рассказал все как есть, кто он на самом деле, и та его поняла, смогла понять, и уж, наверное, простить, потому что они собирались пожениться.
      Юрий Язубец не был русским. Русским – в понимании россиянином. Юрий родился здесь, в Беларуси, был белорусом, но вырванный из нутра южной Беларуси, где как нигде сильны патриархальные устои, и вброшенный в жерло чудовищной мясорубки современного мира, не смог даже додуматься до того, чтобы любимой девушке рассказать обо всем том, чем он занимался как профессионал. В этом-то и была разница, по его мнению, между россиянином и белорусом.
      Да, он благодарен Алексею за то, что тот научил его всему тому, что знал и умел делать сам.
      Не счесть заданий, когда они были вместе. Уже на третьем, а может быть, на пятом Язубец понял, что единственное, в чем он легко может превзойти учителя, была жестокость. А ведь было десятое, а может и сотое задание! К жестокости прибавилось умение идти на риск, а потом и невероятная, почти легендарная везучесть. Алексей тоже был страшно везучим. И ему удавалось выходить почти сухим из немыслимых передряг, но кроме всего ему удавалось вытащить из всех этих кошмаров и его, Юрия Язубца, своего все еще недостаточно опытного напарника.
      Алексей. Этому парню Язубец обязан жизнью, это благодаря ему он лежит в этой келье и смотрит в растресканную штукатурку потолка. Рука тянется под кровать и шарит там, но бутылка пуста, и еще не скоро он сможет вырваться за монастырскую стону, чтобы достать «пойло». Пока Юрий так и не смог поверить в Бога, но он надеялся на это, он знал, что только в этом его спасение. Пока же время медленно убивало его. И он глушил спиртным память.
      Юрий поднялся с кровати. Облил ледяной водой голову. Не помогло. Муторно было. Надо держаться. Это приступ слабости и ничего больше. От спертого воздуха. Сдают нервы. Ничего, он еще повоюет. Но теперь его противник – он сам. Самый страшный и коварный враг – его память.
      Юрий знал, что Алексей находится в Подмосковье, собирался стать по модному поветрию фермером. Ведь он решил забыть, вычеркнуть из прежней жизни все и начать жить сначала. Алексей и ему поможет, сможет научить, расскажет, как вырваться. Вот поэтому в конце отпуска после недавнего задания Юрий попытался его найти. Он не понимал, насколько это будет сложно. Но на карту была поставлена его собственная жизнь.
      Алексей. На собственных плечах, с поврежденным позвоночником, если верить ему, вынес его к вертолету. Он тащил по горам, спускаясь в лощины и взгромождаясь на скалы, истекающего кровью товарища.
      – Держись, братуха! – шептал Алексей. И он ему верил. Терял сознание и вновь приходил в себя, чувствуя, как в рот ему Алексей вливает немного воды. Слепящий снег, скалы, неуютное солнце. Юрию казалось, что он уже распрощался с жизнью, что он уже на том свете, что его уже нет. А существует только проколотая, простреленная и обмороженная оболочка.
      – Не ной, нас услышат, – шептал Алексей, – прошу тебя, молчи.
      – Алексей, вдвоем нам не выкарабкаться, дай мне гранату, – едва шевелил губами Юрий.
      – Сейчас дам по башке, придурок. Мы уже почти вышли. С вертушки нас заметят, – уговаривал его Алексей.
      Тогда они сели прямо на секретный склад оружия. Но из пещер полезла охрана. Слишком много охраны. Из группы погибли все, кроме него и Алексея. Им удалось уйти от преследователей, не израсходовав последнюю гранату. Но она предназначалась им двоим, поскольку попадаться «духам» живьем они не намеревались. Насмотрелись на тела товарищей, которых отбивали у противника.
      Если бы он знал, что произошло с Алексеем, то не стал бы его разыскивать. И кто знает, может с ним жизнь сведет счеты точно таким же образом?
      Юрий посмотрел в запотевшее окно. Сырая белорусская зима. Снега почти нет, грачи так и не улетели на юг. Эти страшные черные птицы. Они хуже стервятников. Целой стаей они сидели на неподвижном теле человека на заброшенной ферме…
      Кому все это рассказать? И впервые за последнее время Юрий подумал о дневниках. Рывком вытащил «дипломат» из-под кровати, раскрыл его, набрав код на замке. Вот они – шесть тетрадок, каждая в добротном кожаном переплете с металлической застежкой. Пять тетрадок усеяны мелкими и никому не понятными закорючками – его собственное шифрованное письмо. Шестая тетрадка – чистая. Именно в ней он должен записать все, что произошло после последнего задания, когда ему стало невмоготу, и он бросился на поиски Алексея. Он мог бы ничего и не писать, достаточно было найти подходящего собеседника. Товарища, друга. Но в монастыре Юрия окружали угрюмые, поглощенные своими воспоминаниями люди. Неразговорчивые и потрепанные жизнью. Деревенские полуинтеллигенты, спившиеся до босячества, пара художников, у которых «поехала крыша», бывший партийный работник, который неожиданно поверил в Бога, бросил семью, процветающую на партийных деньгах фирму и ушел из мира сюда успокоиться, умиротвориться. Мог ли Юрий найти среди этих сломленных жизнью людей того, кто мог бы ему помочь?
      Нет. Ему надо заполнить шестую тетрадку запутанными до неузнаваемости стенографическими закорючками. Бумаге поведает он свою печаль.
      Отправившись на поиски Алексея, Юрий понимал, что друг, старший товарищ, учитель, наконец, непременно поможет ему.
      Попасть из суверенной Беларуси в Москву – не проблема. Достаточно купить в Минске билет на поезд. Правда, на вокзале к Юрию присоединился человек, хромой валютчик, когда-то хорошо знавший Алексея, и заверивший, что наверняка укажет Язубцу то место, где живет их бывший знакомый.
      В поезде на купейном столике сразу возникла бутылка «Белой Руси». Парень оказался словоохотливым, может, даже излишне. Юрий быстро нашел с ним общий язык.
      – Смотрю, рожа знакомая, – кисло улыбаясь, говорил Юрий. Он надеялся, что случайный попутчик отвлечет его от тягостных воспоминаний. Фамилия бывшего сослуживца была Максимов. Неизвестно, да и не важно, кто он был по национальности, но он стал горячо доказывать необходимость суверенитета для Беларуси, важность сохранения белорусского языка и культуры. Однако из разговора был виден собственный интерес Максимова. Он по-крупному играл на разнице между российскими и белорусскими рублями. Слушая «трындежь» валютчика, Юрий смотрел в окно, где плыли уже убранные поля, мелькали разноцветными пятнами осенние леса.
      – Ты знаешь, – говорил Максимов, – я ведь в курсе, – валютчик явно намекал на большую осведомленность, чем мог предположить Язубец.
      – Так вот, мне кажется, – Максимов потряс пустой бутылкой над стаканом, – Алексей никогда не сможет привыкнуть. Он никогда не забудет…
      Юрий смотрел на бутылку, потом выразительно взглянул на Максимова и процедил сквозь зубы:
      – А ты уже все позабыл, приятель?! Язубец знал, что если не осадить попутчика, тот испортит вечер с нудными приставаниями. Сделать это было просто – Максимов в первое же задание непростительно глупо напоролся на «итальянку». Мина отбила ему обе пятки, сделала его калекой, но этим сохранила ему душу. Максимов так и не увидел, как убивают, не убивал сам, ему просто нечего забывать, он просто в плену своего физического изъяна.
      Максимов намек понял, обиделся, и на этом разговор окончился. Поскольку глазеть в окно было бессмысленным занятием, (там была сплошная чернота, изредка пересекаемая, словно трассерами, огнями электричества), Юрий взметнул тело на верхнюю полку и уткнулся в подушку, пытаясь уснуть, чтобы хоть как-то наверстать все те часы, которые недоспал в последней экспедиции. Перестук вагонных колес больше не нарушал его покоя. Сосед тоже.
      Максимов зашелестел газетами, принялся читать. А Язубец вновь увидал изможденное лицо Алексея, застывшие лопасти вертолета, услыхал разрывы выстрелов и – пульсирующими точками летели над ними трассирующие пули.
      Чтобы избавиться от этого кошмара, Язубец открыл глаза. В окне проползала какая-то станция. Бегали возле вагонов люди, вдалеке раскрывалась панорама громадного промышленного предприятия, освещенного электрическими огнями.
      – Откуда вы знаете Алексея? – вновь спросил сосед, увидав, что Язубец не спит.
      – Мы с ним вместе служили, – пришлось признаться Юрию.
      – Как так? – удивился Максимов. – Ведь и я с ним служил. Вы что, срочную были с ним?
      Язубец не ответил, а вновь уткнулся в подушку. Если начнешь отвечать на вопросы, придется лгать больше и больше. Лучше молчать.
      Действительно, получалось так, что Алексей попадал в отборочные группы как призывник. Уже там он отбирал тех, кто был ему нужен. Потом он пропадал, возвращался назад уже спортивным инструктором, и так никто и не узнал, каким образом он работает. Мало того, во время учебы Алексей умудрялся ходить на задания. Уж сколько наград имел Алексей, знал разве что он один, Язубец. Странно, что Алексея ни разу серьезно не ранили, хотя его трижды брали в плен и трижды он умудрялся бежать. Алексей – это уникальный специалист. Лучшего диверсанта Юрий не знал, и, возможно, не узнает. Так зачем же он к нему едет? Что он хочет от него услышать?
      Язубец после необычайно тяжелого последнего задания в Югославии, где пришлось работать со славянами, надеялся, что Алексей научит его, если можно только научить взрослого мужчину, как ему изменить жизнь. Возможно, Юрию просто хотелось увидеть его спокойные, широко поставленные глаза, услышать уверенный, немного хрипловатый голос, посмотреть на то, как живет человек, бросивший Службу, бросивший то, ради чего он родился. Язубец чувствовал, что он не скажет ему ничего сногсшибательного, ведь Алексей не умел говорить. Юрию просто хотелось увидеть его, почувствовать себя на какое-то мгновение защищенным, забыть обо всем, что он пережил за последние месяцы. Ему не хотелось возвращаться в Беларусь, где уже никого не было из родных, да и вообще не хотелось никого ни видеть, ни слышать, кроме Алексея. И поэтому, когда в последних днях отпуска Юрию пришла в голову эта мысль, он бросился на поиски своего командира, майора в отставке Алексея Иванова.
      Может ему сразу повезло, что он повстречал Максимова. Но когда поезд ранним утром приехал в Москву и они бросились в метро, чтобы успеть на другой вокзал к электричке и оказалось, что электричка будет только через 40 минут, и когда Максимов с какой-то тоской в глазах купил у торгующих старушек бутылку водки, Язубец понял, что у него будут проблемы. Пить он отказался, а Максимов нашел себе собутыльника и через полчаса был уже навеселе. В электричке он достал новую бутылку и горячие сосиски в булочках, до отвращения напоминавшие человеческие пальцы. Юрию пришлось выпить. Неудобно было просто есть. Потом Максимов мирно уснул, что заставляло Юрия беспокоиться – не прозевать бы необходимую остановку. Но Максимов проснулся в тот самый момент, когда была объявлена нужная станция.
      Дальше следовало ехать на автобусе. На остановке их ждала толпа, в которой пошатывались двое-трое нетрезвых. Бродячие псы глодали во рву голую кость.
      – Так у Алексея есть семья? – спросил Юрий у хмуро молчавшего Максимова.
      – Не знаю, – ответил Максимов. – Как будто была жена, но у них возникли сложности.
      – Почему? – насторожился Юрий. Максимов хмыкнул, очевидно, торжествуя, что расспрашивают именно его, не совсем удачливого ученика такого исключительного специалиста, каким был Алексей.
      – Не знаю, – повторил он, – что-то у них не ладилось. А Иванов разве что-нибудь любил рассказывать?
      – Странно, что Иванов мог вообще жениться, – произнес Юрий, полагая, что Максимов разговорится. Но тут подошел автобус, толпа ринулась штурмовать его, и попутчики еле втиснулись.
      На одном из поворотов на проезжую часть дороги неожиданно выскочила собака, шофер крутанул руль, послышался глухой удар. Автобус остановился, несколько любопытных пассажиров вышли посмотреть, что случилось.
      – Готова! – громко сказал один из них. – Поехали.
      Не желая представлять, что же случилось с собакой, Юрий крепко стиснул челюсти. Только этого не хватало. Сразу же выступил пот на лбу, засосало под ложечкой. Мертвая собака показалась Юрию дурным предзнаменованием.
      А автобус все гудел и гудел…
      Проезжали через обыкновенные подмосковные деревни, въезжали в лимонно-желтые березовые рощи – в природе царила осень.
      – У них есть дети? – спросил Юрий.
      – Вроде бы, да, – послышался ответ.
      Опять молчание, рассматривание живописных окрестностей.
      – Ты ее знал? – не отставал Юрий.
      – Да, несколько раз видел. А что? – Максимов явно был доволен.
      – Ничего, – буркнул Юрий.
      В лиственных лесах стали попадаться ярко-оранжевые клены. Там, в Беларуси, особенно на юге клен встречается чаще.
      Уже взошло солнце и атласно поблескивало на крыльях грачей, важно ходивших по зяби. Незаметно для себя Юрий уснул, прикорнув к автобусному окну.
      Ему снились сны…
      Он видел себя и Алексея, с тяжелыми рюкзаками на узенькой горной тропе, слышал его голос, хрипловатый и уверенный.
      – Стрелять будешь только тогда, когда абсолютно уверен, что попадешь.
      – Почему?
      Если промахнешься ты, то будешь мертвым, – Алексей криво улыбается. Эта улыбка редко сходит с его лица. Даже в минуту смертельной опасности.
      Юрий видит его крепкий затылок и пятнистый рюкзак, медленно покачивающийся в такт шагам. Вообще Алексей не любил разговаривать. Он любил молчать и – пить пиво. Юрий представил Алексея в пивном баре за батареей пивных кружек. Он брал по шесть, по восемь кружек, мог сидеть молча до самого закрытия. Однажды Юрий не понял, почему ого товарищ убил человека. Произошло это в Кабуле. Они сидели тогда в засаде. Засада была устроена в одном из многочисленных магазинчиков, в которые поминутно заходят и выходят покупатели. Они сидели в пристройке магазинчика вместе с представителями соответствующих органов Афганистана. Продавец должен был дать знак, а в лучшем случае заманить душманского разведчика в пристройку. Их послали контролировать действия афганских «кагэбистов» из каких-то особых соображений начальства.
      Они сидели третьи сутки безрезультатно. Юрий видел, как мается Алексей. Он не мог сидеть без дела.
      Неожиданно продавец подал условленный сигнал. Афганские специалисты бросились к продавцу. Алексей последовал следом. Когда Юрий вскочил в переднюю часть магазинчика, то увидел поразившую его картину: один из афганских «кагэбистов» корчился на полу, сраженный ножом душмана, а возле него, тело на теле лежали двое душманов. Уже мертвых.
      – Не удержался! – виновато разводил руками перед оторопевшим афганцем Алексей. Находившиеся в магазинчике покупатели мгновенно исчезли, кроме одного, который принялся кричать, размахивать руками. Можно было понять, что он гневается по поводу того, что делается в стране из-за присутствия в ней русских. Второй уцелевший «кагэбист» и продавец выскочили на улицу, и в этот момент Алексей схватил неиствующего афганца за горло и ударил его ножом в грудь. Тело жертвы он свалил в общую кучу.
      – Надеюсь, ты не против, а?
      В этом была загадка Алексея, и Юрий понимал, что чем сложнее загадка, тем более длительного объяснения она требует.
      Максимов заерзал на сидении, завертел головой. Кажется, он узнавал местность. Его лицо приняло тоскливое выражение. Юрий подумал, что Максимов сейчас сам жалеет, что навязался в проводники. Но отступать Максимову было поздно.
      – Кажется, мы приехали, – сказал он.
      Они вышли. Юрий осмотрелся. Ничего особенного. Деревня. Только разве асфальт. Дома с большими верандами, крытые «железом», с фигурно украшенными водосточными трубами.
      Максимов и привел к одному такому дому. Калитка отпиралась снаружи. Стекла окон поблескивали радугой. Юрий почувствовал, что волнуется, но неясное предчувствие беды омрачало предвкушение встречи с Алексеем. Даже сейчас он думал о нем.
      Но что именно?
      Они постучали в парадную дверь с крыльца. Без результата. Дверной замок висел на ручке, значит, дом был заперт изнутри.
      – Может, вход со стороны двора? – предположил Юрий.
      Максимов отрицательно покачал головой. Но они обошли дом кругом. Краем глаза Юрий заметил, как в окне мелькнула занавеска, и ему почудилось, что он увидел хорошенькое личико.
      – У меня кружится голова, – пожаловался Максимов, – пива бы.
      – Так это тот дом? – настойчиво уточнил Юрий.
      – Тот, – кратко ответил Максимов, – участок у него в другом месте. Пойдем к соседям…
      Калитка в соседнем доме оказалась запертой, но там был звонок. Юрию показалось, что если он нажмет на кнопку звонка, дом взлетит ко всем чертям. Но из дома вышла пожилая женщина с платком в руке. Очевидно, предстоял долгий разговор.
      – Иванова дома нет, его уже давно нет, – ответила женщина, – Алексей или в Москве, или на ферме.
      Ты знаешь, где ферма? – обратился Юрий к Максимову.
      – Вы проедьте автобусом дальше, до Завьялова, а там спросите, – ответила вместо Максимова соседка.
      – А кто в доме? – обратился к женщине Максимов. И он чувствовал что-то неладное.
      Женщина повязала платок, украдкой приглядываясь к незнакомцам.
      – Сестра там, – немного помолчав, ответила женщина, потом, еще раз взглянув на пришельцев, как бы оценивая их, добавила, – с ребеночком ихним.
      – Чья сестра, Алексея? – почему-то грубо спросил Юрий.
      – Нет, жены его.
      – А жена где?
      – В больнице, – вздохнув, ответила женщина, и вдруг ее лицо приняло страдальческое выражение, и очевидно сама того не желая, она сказала:
      – В психиатрической она, сердобольная… Юрия всего передернуло. Начинается, подумал он. Он всегда боялся чего-то, он – профессиональный убийца, один из лучших диверсантов из всех спецгрупп доблестной армии, человек, которому поручают самые сложные задания, почти невыполнимые, всегда очень боялся, даже сам не понимая, чего.
      Теперь он знал, что это было предчувствие. Жена лучшего друга, наставника сошла с ума.
      – Что тут было! Она с ребеночком побежала вот… – женщина приготовилась рассказать все, но Юрий повернулся и ушел. Максимов слушал минут пять, что-то расспрашивал, потом догнал Юрия.
      – В это Завьялово поедем? – спросил он, отдуваясь и пряча глаза. – Может, водки купим? – еще раз предложил Максимов. У Максимова было чутье, скорее нюх. Юрию теперь действительно хотелось напиться вдрызг. Ему уже не так сильно хотелось видеть Алексея.
      Они пошли искать магазин, и прозевали автобус. Зато у них теперь были целых две бутылки водки.
      Пили прямо на остановке. Солнце поднялось высоко, и установился тот редкий осенний день, когда в природе царит покой и умиротворение. До следующего автобуса было два часа. Максимов прикорнул на лавке и мгновенно уснул. Юрий вспомнил, что и Алексей мог так мгновенно засыпать. Но в отличие от Максимова он мгновенно просыпался и был готов к действию. Юрий всегда завидовал этому качеству. И, как ни удивительно, просыпаться Юрий научился, едва услышав подозрительный шорох или треск ветки. А вот быстро засыпать Юрий не мог. Алексей над этой привычкой смеялся. Он любил говорить:
      – Из тебя хороший сторож, Юрген.
      Юргеном Алексей начал звать Язубца после глупого спора о Великом княжестве Литовском, когда Юрий доказывал, что в принципе он не белорус, а литвин, и что нынешние литовцы, сами являясь жмудинами, перехватили у белорусов их историческое название.
      Однажды Юрий проспал. Алексей, как он потом объяснял, услышал едва различимый шорох и успел выстрелить первым. Два моджахеда-разведчика были сражены наповал, а Юрий целый день не мог смотреть напарнику в глаза. Он думал, что Алексей никогда больше не возьмет его на задание. Алексей криво посмеивался.
      – Я сделаю из тебя человека!
      Юрий не знал, стал ли он настоящим человеком, но то, что он стал незаменимым диверсантом – это точно.
      Почему Алексей ушел?
      Почему он все бросил? Ведь ему предлагали хорошую работу. Он мог быть учителем, мог готовить незаменимых специалистов в своем деле, но вдруг, никому ничего не объясняя, он все бросил и исчез.
      Скорее всего, именно это Юрия и волновало, именно поэтому он хотел его увидеть, услышать объяснение столь непонятного поведения.
      Мысли Юрия снова и снова возвращались к Алексею. Что за странная сестра у жены Алексея? Где на самом деле он сейчас? В Москве они его вряд ли найдут.
      Юрий разбудил Максимова, и он как-то по-военному быстро вскочил:
      – Что случилось?
      – Ничего.
      – А зачем ты меня разбудил?
      – Ты слишком громко храпел.
      – Тебе это мешает?
      – Нет, просто надоело. Убедившись, что ничего не случилось, Максимов снова захрапел.
      Уже было пора появиться автобусу, но как Юрий не напрягал слух, гул мотора не доносился.
      Юрий попытался представить, что было бы, если б вдруг не стало никаких моторов, как во времена Ивана Грозного. И Юрий принялся рассуждать, каким бы военным специалистом был бы он во времена Великого княжества Литовского. Тогда, наверное, все были диверсантами и головорезами.
      К остановке начали стекаться люди. И странно было, они собирались на другом конце остановки, словно знали, что за специалисты Язубец и Максимов. Хотя какой специалист из Максимова. Юрий обратил внимание на девушек, не только на тех, кто был на остановке. Странное дело, здесь, в Подмосковье, тип лица женщин был похожим на славянский где-нибудь в Барановичах или Столбцах. В Москве женщины с мелкими лицами, а вот здесь женщины статные и пригожие.
      Из-за поворота показался автобус.
      – Вставай, Максимов, ты на бандита похож.
      – Почему? – спросонок буркнул Максимов.
      – Люди боятся.
      – Почему?
      – Громко храпишь.
      – Да ну тебя к черту!
      На этом их разговор окончился и, войдя в полупустой автобус, они продолжили путь.
      Максимов всю дорогу в основном молчал.
      Об Алексее они почти не говорили…
      Стаи ворон, галок и грачей перелетали дорогу. Юрия пугали эти черные мерзкие птицы. Когда они выкармливают птенцов, питаются червяками. Но стоит этим птицам увидеть мертвечину, они не отстанут от нее. Никогда.
      Юрий вспомнил, как вороны кружили над ним, когда он лежал в расщелине скалы раненый, а Алексей ушел искать пропитание. Гранату он забрал с собой, боялся, что товарищ мог избавить себя от мучений. Юрий запомнил этих птиц. Это были вороны и серые вороны. Они были совсем рядом, они прыгали вокруг него, расстояние с каждой минутой сокращалось. Юрий боялся забыться, потерять сознание. Алексей подоспел вовремя.
      Приступ тошноты сдавил горло. Жена Алексея в сумасшедшем доме! Она не вынесла того напряжения, в котором пребывали и Алексей, и он, Юрий.
      К счастью, у него была водка. Не глядя ни на кого, Юрий отвинтил алюминиевую пробку и сделал обжигающий гортань глоток. Максимов удивленно вытаращил глаза. Юрий протянул и ему.
      Вскорости показалось селение. На дорожном щите была надпись – «Завьялово».
      Они вышли из автобуса и занялись расспросами. Им указали путь. Идти было неблизко.
      Вначале они шли по обыкновенной проселочной дороге в сторону Корнаково, а возле леса им следовало повернуть направо. Когда они повернули направо, прошли с километр, услыхали галочий галдеж, покрякивание воронов.
      Максимов остановился.
      – Что такое? – спросил Юрий.
      – В горле пересохло.
      Они сделали еще по глотку. Водка подействовала; краски осеннего леса слева радовали глаза. Все отчетливей слышались птичьи крики. Когда подошли совсем близко и увидели сквозь деревья какое-то строение, Юрий неожиданно для самого себя сказал:
      – Стой здесь.
      – Зачем? – заперечил Максимов.
      И тогда Юрий рявкнул: напарник буквально окаменел, испугавшись его голоса.
      – Я пойду туда один.
      – Ну что ж, иди, – согласился Максимов. Глаза у него были немного осоловелые, он не совсем понимал, что происходит.
      Юрию показалось, что он снова на задании. Он почувствовал, что Алексей неподалеку. И чувство его не обмануло. Медленно продираясь сквозь ежевичные заросли, Юрий подходил все ближе и ближе. Это был недостроенный дом. Всюду аккуратно были разложены стройматериалы. Только Алексею была присуща такая аккуратность. И дом он строил, наверное, один. Он вообще все любил делать своими руками. Особенно снаряжение.
      Юрий специально не пошел по дорожке. Это была выработанная годами профессиональная привычка.
      Пока Юрий никого не заметил. Не видел он и того, что Максимов не выдержал и пошел прямо по дороге к недостроенному дому.
      Вороны галдели за домом, при каждом шаге человека вскакивая на ветки, потом поднимались все выше и выше, чтобы обезопасить себя.
      Что они там делали за домом, эти вороны?
      – А где же люди? – воскликнул Максимов, стоя посреди двора.
      Юрий молчал.
      – Но должен же здесь быть хоть один человек!
      – Должен!
      – Почему тогда никого нет?
      – Они обедают, – пошутил Юрий, с омерзением поглядывая на птиц.
      – Меня тошнит от этих птиц! – закричал Максимов.
      – У тебя просто нет привычки.
      – Мне никогда не приходилось видеть столько воронья вместе.
      – Тебе повезло.
      – А почему ты так равнодушно все воспринимаешь?
      – Привык.
      – Хорошие у тебя привычки!
      – А что поделаешь?
      – Разогнать бы их к черту, на них невозможно смотреть без содрогания! Что они там жрут за стеной?!
      – Ты слишком впечатлительный, – бросил Юрий.
      Он вспомнил, что когда-то, много лет назад, то же самое ему сказал Алексей, когда Юрия рвало при виде раздавленной ребристыми колесами бронетранспортера девочки-афганки лет двенадцати.
      Алексей был жестоким человеком.
      Нет, он не был жестоким человеком. Он был настоящим солдатом, а солдат не должен бояться крови.
      И действительно, Юрий вскоре привык к подобным картинам. Истерзанные тела, оторванные руки, отрубленные головы – все это он начал воспринимать спокойно.
      – Будь проще и ничего не бойся, не отворачивай взгляда! – учил Алексей.
      И через полгода Юрий уже спокойно смотрел на человеческую кровь. У него даже пропал рвотный рефлекс, пропал, казалось, навсегда.
      Алексей был мудрым. Только почему он все бросил? Почему исчез? Юрий упорно искал ответ на этот вопрос. Юрий хотел сделать то же, что сделал и он. Но у него не хватало сил и он надеялся, что увидев своего учителя, сможет отказаться от прошлого, вычеркнуть из жизни все то, что было с ним, все то, что пришлось увидеть за последние годы.
      В монастыре жизнь течет своим размеренным чередом. Сейчас позовут на ужин. Алюминиевая миска овсяной каши без масла, сладковатый чай. Если не придешь ужинать, то придут справиться о здоровье.
      Два часа ужасных воспоминаний провел Юрий, сидя на кровати с пустой тетрадкой в руках. После поездки в Подмосковье он очутился здесь, надеясь найти успокоение. Но эту поездку следует записать в шестую пустую тетрадку. Тогда у него будет описание жизни за последние годы. А может, это вовсе и не жизнь?
      Если бы у него была водка! Нет, он не смог бы напиться.
      – Черт! Сколько мне здесь лежать? Я могу сойти с ума.
      Юрию кажется, что он орет изо всех сил. Но с губ слетает едва слышный шепот.
      – Почему меня не убили? К черту всех! К черту меня самого!
      Юрий опускается на пол прямо у кровати. Стоит на коленях, лбом упершись в холодный пол. Ему очень плохо. Он не в силах вырваться из воспоминаний.
      – Алексей, помоги, – шепчут его губы.
      Он охватывает голову руками. Никогда Алексей уже не сможет помочь!
      – Алексей, почему ты мне ничего не сказал? Почему не научил? Ведь я – хороший ученик. Может быть, самый лучший.
      В коридоре слышатся шаги, но затем утихают.
      – Когда же за мной придут? Неужели все забыли о том, что я – капитан Юрий Язубец и еще существую на этом свете. Неужели я нужен только тогда, когда требуются убийцы?
      Юрий на четвереньках подползает к окну, встает и смотрит сквозь слегка запотевшие стекла в мрачную и глухую черноту монастырского двора. Нет, ему нужны люди, веселье, смех.