Отправную точку разговора о Барби, т. е. ту точку, начиная с которой можно было рассматривать предтечи, сделавшие возможным появление нашей девочки, обнаружить на исторической шкале довольно трудно. Девочка наша родилась в 1956 году; можно было бы начать с дня рождения ее «матери», немецкой виниловой шлюшки по имени Лилли. Но и Лилли возникла не случайно — говоря о ней, необходимо вспомнить и о традиции «взрослых» кукол, бытовавшей на тот момент, и о традиции существования таких кукол на протяжении веков в целом. Тогда невозможно уклониться от разговора о появлении первых кукол-детей, что отбрасывает нас в конец XVIII века, и о том, почему они не возникли раньше, что заставляет вернуться к XVI–XVII векам. Но и там волей-неволей приходится покопаться в традиции существования fashion dolls — а ей больше семи столетий — и поинтересоваться, как куклы вообще стали игрушками, поскольку изначально они служили по большей части очень взрослым задачам.
      Чем больше я читала об истории игрушек, в частности и об истории детства в целом, тем лучше понимала, насколько неверным оказывается при внимательном рассмотрении известный тезис, часто вытекающий из поверхностных попыток объяснить феномен успеха Барби. Этот тезис формулируется по-разному, но главная мысль всегда одна: секретом создателей Барби было их беспрецедентное новаторство. Они придумали взрослую куклу среди надоевших маленьким девочкам пустоглазых лялек; они решили сшить для нее тысячи нарядов, заставляя покупателей коллекционировать огромные гардеробы; они сообразили, что кукле можно приписывать те или иные актуальные профессии; они догадались создать для нее семью и друзей, чтобы поклонники покупали не одну куклу, а десятки приятелей и приятельниц Барби; и дальше на каждом шагу восторги по поводу способности компании «Маттел» изобрести, придумать, создать, нащупать, угадать — и снять сливки. На самом же деле, видится мне, восторг в адрес производителей куклы должен относиться к совершенно обратному явлению, а именно к их способности уникальным образом переработать, переосмыслить и использовать традицию, веками существовавшую в истории кукол в частности и в истории игрушек вообще. Та самая новация, которой справедливо гордится компания, лежит не в области «изобретения» самой Барби и других весьма успешных проектов, а в области маркетинга — так, «Маттел» была одной из первых компаний, сумевших увидеть в детях самостоятельную группу покупателей и оценить рекламные возможности телевидения, рассчитанного на эту аудиторию. Именно маркетинговый гений позволил компании создать мир, где мордочка Барби по опросам, проводившимся в середине 90-х годов, оказалась самым узнаваемым лицом на планете. Сама Барби, ее бесконечные наряды, профессии и друзья, ее способность ходить и разговаривать, наличие у нее социальной позиции — все это результат кропотливого поиска подходящего материала в истории игр и игрушек, реанимация многих давно забытых приемов, забав и кунштюков, которые при правильной подаче по-прежнему способны вызывать восторг и ужас у детей и взрослых. Создатели Барби заслуживают восхищения как этим кропотливым, хотя и нигде не заявленным вниманием к прошлому, так и способностью сварить подобный соус, постоянно добавляя в новое варево одну ложку прежнего, как делают хозяева маленького ресторана в Болонье, на вывеске которого указано: "Мы варим наш знаменитый суп с 1886 года!" Компания-производитель Барби варит свой знаменитый суп с 1956 года, и в первую его порцию была плюхнута хорошая поварешка старой доброй традиции.
      Хочется, конечно, написать: "Куклы существовали столько, сколько существовало человечество", — но поручиться за достоверность такой фразы никто не может: кукол редко делали из прочных материалов, да и особой ценностью они, за редкими исключениями, не считались, и поэтому древних образцов сохранилось мало. Самым ранним, насколько мне известно, считается фрагмент куклы с подвижными руками и ногами, относящийся к вавилонскому периоду; но логика заставляет думать, что фигурки, слепленные, сплетенные, вырезанные из дерева и камня по образу и подобию человека, существовали и раньше. С другой стороны, мне кажется, что считать саму идею куклы настолько простой и очевидной, чтобы относить ее к категории базовых бытовых объектов, сопровождавших человечество с его, условно говоря, первых шагов, было бы наивно. Осмысленное создание артефакта, не имеющего немедленного прикладного характера, требовало немалого уровня развития само по себе, но рукотворное создание образа, подражающего природному, а тем более образа, имевшего культовое значение (большинство теорий сходятся на том, что фигурки людей, животных, птиц, рыб и т. п. изначально создавались ни в коем случае не из игровых, а именно из оккультных соображений), требовало способности к абстрактному мышлению, к сложным ассоциативным ходам, к серьезно развитой фантазии. Само возникновение куклы кажется мне достижением человечества, важным этапом его развития. Животные знают только один способ создавать себе подобных; у нас же существуют глина, пластик, стекло и собственное воображение, способное назвать веник «Маней», определить у него «голову» и «ноги» и сделать его своим главным доверенным лицом на все дачное лето.
      Для меня очень важной является моя собственная убежденность в том, что наши отношения с куклами не слишком просты по сей день. Эволюция кукол видится мне эволюцией отношений человека с окружающим миром, с собой и с понятием «человек» в целом. При всей абсолютной обыденности кукол в окружающем нас мире, при всем их исключительном разнообразии мы продолжаем видеть в кукле в первую очередь то, что видел в незапамятные времена дикарь, едва научившийся разводить огонь, но уже способный смастерить из веток и грязи нелепое существо с головой и ногами, чтобы положить его на месте захоронения брата по племени: мы видим «персону». Это происходит вне зависимости от нашего возраста и вне зависимости от типа куклы. Именно этим фактором пользуются детские психологи, давая ребенку куклу и наблюдая за процессом игры; именно этим фактом пользуются художники, ставя кукол под гитлеровское приветствие или на четвереньки; и именно этим фактором пользуются создатели всех кукол мира — и особенно создатели куклы Барби, — наделяя их индивидуальностью (тем, что на английском так удачно называется identity — уникальными качествами, свойственными только данной личности), заставляя покупателя и поклонника воспринимать двух абсолютно идентичных пластиковых кукол как двух разных персонажей: "Малибу Барби" в полосатом купальнике оказывается совсем другой куклой, нежели «Барби-Балерина» в голубой пачке. Когда на сайтах поклонников Барби читаешь истории об отношении девочек со своими куклами, иногда обнаруживаешь уровень такой персонализации, «одушевления» Барби, что волосы встают дыбом ("Я всегда спрашиваю у нее совета, как одеваться на то или иное мероприятие…"), пока не вспомнишь все тот же веник по имени Маня и не подумаешь, что, может, у этих девочек все не так уж и плохо с головой.
      Английское слово doll, по наиболее распространенной версии, происходит от греческого eidolon — идол. Первый этап отношений человека и куклы — этап идолов. Мысль о том, чтобы завернуть ее, скажем, в половую тряпку и попытаться сделать "кошкиной дочкой", или о том, чтобы отвертеть ей голову и посмотреть, что внутри, или о том, чтобы, скажем, сунуть ее головой в унитаз в процессе игры в русалочку, показалась бы V–VI веках до н. э. такой же кощунственной, какой кощунственной нам показалась бы мысль проделать сегодня все то же самое с живым младенцем. Кстати, с живыми младенцами дела тогда обстояли совершенно иначе: младенец, по большей части, создавался без умысла, ценности собой, за редким исключением, не представлял, и его вполне могли принести в жертву богам, старшим членам семьи или духам умерших предков. Кукла же делалась с умыслом и воплощала важную оккультную идею: в ней мог жить тот же дух умершего предка, или, наоборот, в него живой мог временно помещать свою душу, когда ей грозила опасность — скажем, во время болезни или перед войной, — и сунуть такую куклу куда бы то ни было головой показалось бы, мягко говоря, жестом странным и неразумным. На эту тему можно рассуждать долго, вспоминая и тех кукол, которыми злые феи подменяли украденного из колыбельки малыша, и кукол, которых татары хоронили во время тяжелой болезни, чтобы обмануть смерть, и «колоду» — полено в женских одежках, приносимую в жертву славянским богам вместо живой молодицы. Идею самостоятельной воли, злого или доброго «духа» в тельце куклы все еще воплощают сегодняшние куклы-берегини, а способность куклы «подменять» человека мы видим в огромном количестве сохранившихся по сей день языческих обрядах: Дуню-Масленицу все-таки сжигают не просто так; модные же в качестве политического жеста линчевания чучел двадцать-тридцать лет назад заставляли содрогнуться перед дикарской, языческой чистотой жеста, которой могут позавидовать самые рьяные последователи вуду. Да и куклы-идолы — в полном смысле слова — по-прежнему существуют, причем не где-нибудь в диких племенах, а в каждом европейском городе, да что там — едва ли не в каждом квартале. Даже неловкое прикосновение к этим прекрасно выполненным, ярким, запоминающимся креатурам оказывается кощунством. Я говорю не о куклах, имеющих "сентиментальную ценность" для их владельцев, и даже не о куклах вуду — лучших напоминаниях о том, с чего начинались отношения человека с его образом и подобием, но о фигурках христианских святых. Будучи куклами по всем параметрам, они уж никоим образом не предназначены для свободного обхождения, и даже, по признанию одной моей собеседницы, "пыль с них смахивать как-то неловко". Они — идолы, куклы, воплощающие абстрактнейшую и сложнейшую из идей. Упростив ситуацию, можно утверждать, что мы имеем дело просто с кусочком дерева или пластика, цена которого указана на чеке, а земное происхождение подтверждается фабричным клеймом на подставке. И все же мы сами, собственным воображением придали этой кукле сложный набор качеств, и даже если завернуть ее в целлофан и на десятки лет поставить в подвале церкви дожидаться лучших времен, мы, сняв покровы, снова увидим перед собой не куклу, но Деву Марию. Однако попади она в руки людей, не знакомых с символами христианства, — и через десять дней на голове у нее будет красоваться соломенная шляпка, в молитвенно сложенных руках возникнет одуванчик, а скорбные губы будут подведены маминой помадой — кукла как кукла. Именно эта способность наделять куклу человеческими качествами и создает всю нашу историю отношений с куклами, более того — объясняет сам факт их существования, саму степень их значимости в нашей жизни.
      Вопрос о том, когда куклы стали игрушками, продолжает оставаться спорным. Для меня, например, вообще не очевидно, что они ими стали, — ну, по крайней мере, что они стали ими окончательно, совсем прекратили быть «идолами», существами, наделенными человеческими качествами. Общение с взрослыми фанатами Барби и наблюдение за играющими с тряпичными самодельными куклами маленькими деревенскими девочками заставляет сильно усомниться в подобном тезисе. Поэтому мне кажется уместным ставить вопрос иначе: когда люди стали создавать кукол, не имея в виду изначально придать им то или иное сакральное значение, когда кукла превратилась в «болванку», которой ребенок имеет право придавать значение сам, делая ее то мамой, то ангелом, то девочкой из соседнего дома, то суперменом, то самим собой? Шлиман, раскапывая Трою, нашел множество куколок — они лежали вперемешку с другими детскими вещами и позволяли думать, что действительно предназначались для игры. Считающаяся игрушкой тряпичная кукла из Британского музея датируется III веком до н. э. Самой древней куклой, обнаруженной на сегодняшний день, считается найденная в гробнице маленького египетского фараона фигурка возрастом 4000 лет. Но намеренное отсутствие у нее ног, чтобы кукла не убежала, и очень странно выполненная голова, напоминающая о бытовавшей у многих народов традиции делать безликих кукол, чтобы в них не вселился злой дух, позволяют заподозрить, что эта антропоморфная фигурка предназначалась не столько для игры на том свете, сколько для оказания каких-нибудь более сложных услуг маленькой отлетевшей душе.
      Однако большинство источников все-таки сходится на том, что в последние три тысячи лет в цивилизованном мире куклы очень часто делались для детской забавы. Но и тут дело, по большому счету, было нечисто: например, в Древней Греции девочки с наступлением пубертата должны были посвящать своих кукол Венере — таким образом, очевидно, немедленно переводя их из категории «игрушки» в категорию символа — себя, маленькой девочки, теперь вступающей в область жизни, которой правит богиня плодородия, размножения и любви. Потеря куклы, отдача ее чужому человеку, вынос из дому, по мнению европейцев, могли накликать несчастье — настолько сильно кукла, пусть даже игровая, связывалась с персонами ее хозяев. Оскорбление, нанесенное кукле, у некоторых славянских народов расценивалось как оскорбление, нанесенное лично ее хозяйке.
      Возможно, это было одной из причин, по которым достоверность, реалистичность изображения исключительно высоко ценилась в куклах. Сходство с живым человеком старались придать вышивкой или росписью лица, имитацией человеческой фигуры, созданием подвижных конечностей. Первые куклы с руками и ногами на глиняных шарнирах относятся к началу древнеримской эпохи. Некоторые из них тонкой лепкой лица, большой грудью и способностью «двигаться» даже визуально удивительно напоминают Барби. Особая тонкость ваяния часто не допускалась материалом — все-таки подавляющее большинство кукол до индустриальной революции девочки или их матери делали вручную, из соломы, опилок, тряпок и прочих подножных средств — и «достоверность» такой домашней куклы восполнялась исключительной проработанностью костюма и того, что теперь называется «аксессуарами», т. е. маленьких вещичек, дополняющих образ куклы: сумок, домашней утвари, бижутерии, предметов туалета. Здесь уж предела мастерству и фантазии не было, и куклы нередко поражали полнотой имитации костюма и элементов повседневной жизни. Например, уже в 1870-е годы французский кукольник Фернанд Готье создавал для своих маленьких красавиц удивительно «живых» собачек. Другие мастера снабжали своих кукол гигиеническими принадлежностями, мылом, настоящими щипчиками для завивки волос — их можно было разогреть на углях и использовать, если ваша кукла носила парик из натурального материала. Тот же Готье продавал крошечное кукольное домино, а его записные кокетки являлись на бал не просто разрядившись в пух и прах, но и элегантно подвязав к руке блокнотик для записи танцев; куклы от Rock&Granner читали миниатюрные газеты за прекрасно накрытым завтраком.
      К сожалению, именно костюм и аксессуары, как показывает история, всегда являлись самой хрупкой частью куклы: и без того постоянно подверженный внешним воздействиям костюм куклы сам по себе становился важнейшим элементом детской игры и постоянно претерпевал изменения: его то снимали, то переделывали, чтобы лучше разыграть ту или иную ситуацию, то пытались надеть на другую куклу, — и в результате от костюма часто за полгода-год оставались рожки да ножки, в то время как сама кукла могла служить девочке годами, нося тряпье либо получая время от времени новый костюм, но чаще всего просто облекаясь в подвязанные куски ткани вместо тщательно и продуманно сшитого изначального наряда. По сей день коллекционеры превыше всего ценят наличие у куклы оригинального костюма, и это, безусловно, относится к Барби с ее миллиардами переодеваний. Если бы одежды кукол всегда сохранялись, множество загадок истории — в том числе совсем не игрушечных — не были бы загадками на сегодняшний день.
      Антропоморфность кукол не была единственным объяснением этого стремления их создателей к реалистичности — игрушка всегда, во все эпохи отражала окружающую реальность. От оловянных солдатиков до «Монополии», от Петрушки до GI Joe — все это использовалось ребенком (а иногда и играющим взрослым) для личного проживания событий, происходящих во взрослом мире, — будь то война, развод родителей, Карибский кризис или приезд "скорой помощи" в соседний дом. Это особенно заметно в последние годы, когда в плане реалистичности рынок игрушек фактически раскололся пополам. С одной стороны, стоит наша девочка Барби с ее гиперимитацией современной жизни — от костюмов Армани до настоящей электрической плиты размером с сигаретную пачку; новейшее огнестрельное оружие в детском безобидном варианте; куклы-младенцы, способные есть с ложечки, кричать по часам и пачкать подгузники, плюшевые животные, пугающе похожие на настоящих, и наборы "Юный медик" с только что не настоящими одноразовыми шприцами; с другой — бесконечные порождения комиксов и аниме, существа, главная ценность которых заключается именно в их ирреальности, непохожести на что бы то ни было живое. Даже антропоморфные красавицы с глазами в пол-лица и эльфийскими крыльями так же мало претендуют на реалистичность, как и Tickle-Me-EImo — прелестный большеротый идиотик с клочковатой шерстью, гуманоид неопределимой расы, хихикающий, если почесать его бочок, и сумевший заставить пресыщенную американскую публику выстаивать получасовые очереди в магазинах игрушек под Рождество 1998 года.
      Об Elmo восторженно писали, что это первая игрушка, умеющая реагировать на прикосновение ребенка: не на нажатие кнопки в животе и перекидывание туда-сюда, а на естественный жест — поглаживание, объятие. Восторги следовало отнести за счет соответствия такого подхода современным методам воспитания, учащих, помимо всего прочего, давать ребенку как можно больше тактильной ласки, обеспечивать свободу физического выражения эмоций в объятии, в поцелуе, в том, чтобы носить ребенка на руках или держать за руку, но не с целью волочь за собой по улице, а с целью дать ощущение поддержки и опоры. Меня Elmo заставил лишний раз вспомнить о том, насколько тесно переплетена история игрушек и история воспитания ребенка. Лучшей иллюстрацией этой переплетенности является, на мой взгляд, история игрушек в Америке со времен прибытия европейцев на материк. Первые пуритане считали, что игра есть «бесполезное» и «непрактичное» занятие; детям были запрещены какие бы то ни было развлечения, и целенаправленно созданные игрушки фактически отсутствовали в этом мире. Дети сами тайком создавали куколок из тряпки и веревки или мячи, набитые мелкой стружкой, — эти игрушки приходилось прятать от взрослых под страхом серьезного телесного наказания. Когда нравы смягчились и детям разрешили играть хотя бы по воскресеньям, существовало мнение, что игрушки должны быть «высокоморальными». Ребенку могли подарить искусно выполненный Ноев ковчег со ста парами тварей, но за мысль поиграть с этими тварями в бродячий цирк можно было схлопотать розгой: разрешалось только разыгрывать сцену создания ковчега и восхождения на него. Дети считались исчадиями ада, и взрослые не сомневались, что воспитывать ребенка означало выбивать из него врожденные сатанинские наклонности, первородную греховность: любое проявление свободы воли виделось признаком возобладания дьявола над маленькой душой. Детские книги того времени, рассчитанные на 5 — 8-летнего читателя (а скорее, слушателя), хорошо иллюстрируют ситуацию: "Расплата за грехи", "Маленькие чревоугодники", "Чистое зло", "Отправка в ад" и "Опасная игра" запугивали детей до судорог, до ночных кошмаров, в свою очередь считавшихся домогательствами со стороны дьявола и лечившихся поркой. На протяжении многих веков взрослым совершенно не приходило в голову, что игрушки должны хоть как-то соответствовать наклонностям ребенка: очень часто девочка получала в подарок куклу, которую ей тут же запрещалось трогать руками, чтобы не испортить. В соответствии с тем как проходила эволюция теорий воспитания, проходила и эволюция представлений о детской игрушке. Игрушки по-прежнему носили «воспитательный» характер, но уже не боролись с врожденным грехом в ребенке, а защищали его врожденную же невинность (на мой взгляд, один из самых занимательных вывертов христианского мировоззрения) и готовили его к жизни во взрослом мире. Но все-таки вплоть до конца пятидесятых годов (Барби, вспомним, родилась в 1959-м) ребенок фактически не имел шансов самостоятельно выбирать игрушки себе по душе; только в начале второй половины XX века произошла семейная революция, приведшая к возникновению ребенка-покупателя и к так называемой последующей коммерциализации детства: у ребенка появились свои деньги. Причин тому было множество, но в качестве главной, видимо, следовало бы указать послевоенный восторг перед стабильностью 1950-х и глубокую убежденность родителей, что как мальчики, так и девочки должны с малых лет учиться узнавать цену деньгам. родители начали выдавать отпрыскам карманные деньги — с регулярностью крошечной зарплаты — и приучать ребенка к мысли, что за некоторые свои удовольствия он платит сам. Те из создателей игрушек, кто сумел оценить детей как новую покупательную силу, вырвались вперед на много, много лет. Среди них была и компания "Маттел".
      Всю историю существования этой компании — и всю историю существования Барби — можно описать именно как историю изумительного рыночного чутья, гениальных маркетинговых стратегий и следования конъюнктуре, — следования до того бессовестного, что порой цинизм некоторых вариаций Барби заставляет разумного наблюдателя неловко поперхнуться. Ее производители всегда владели удивительным искусством лавировать между реальными запросами детей и представлениями родителей о том, какими эти запросы должны быть. Барби эволюционировала вместе с представлениями родителей о воспитании и вместе с возникновением класса детей-потребителей, самостоятельно выбирающих себе развлечения вне зависимости от полезности и ценности. Сегодня эта кукла полностью вписывается в современную концепцию воспитания, в идеале готовящую ребенка к высокой социальной адаптированности, гибкости, самостоятельности, карьерных достижений, «популярности», разыгрыванию сюжетов «успеха», и при этом вполне является, по мнению многих родителей, целомудренной воспитательной игрушкой, беспрецедентной "ролевой моделью" для маленьких девочек. Но в то же время Барби умудряется быть для тех же девочек объектом самых нецеломудренных проекций и самых дерзких фантазий о взрослой жизни, — фантазий, приводящих иногда к замечательным, а иногда и ко вполне печальным последствиям. Иногда мне кажется, что эта кукла вступает с маленькими девочками — ее обладательницами — в некий сложный заговор, скрытый от взрослых: давай отведем им глаза, пусть считают, что, купив меня в качестве «Барби-любит-фитнес», они привьют тебе любовь к здоровому образу жизни; лишь бы они оставили нас в покое, а уж тогда мы с тобой сами решим, чем себя занять.

      Такая близость Барби и ее маленьких подопечных, способность этой куклы так плотно входить в их мир, объясняется в первую очередь умением ее создателей черпать вдохновение в истории отношений девочек с их куклами. Само рождение этой куклы было результатом серьезного переосмысления того, что в 50-х годах — и даже раньше — предлагал девочкам создаваемый взрослыми кукольный рынок, и того, что сами дети в реальности хотели бы видеть в своей искусственной компаньонке. Чтобы понять феномен Барби нам, таким образом, придется проделать тот же самый путь, который проделала в свое время Рут Хендлер, и понять, что предшествовало возникновению "пластиковой принцессы".
      В попытке понять истоки и предтечи феномена "этой сучки", глядя на историю кукол из бойницы розового замка Барби, наблюдатель не перестает дивиться уже упоминавшемуся мной факту: насколько все-таки мир Барби является квинтэссенцией нескольких последних веков этой истории и как грамотно производители куклы сумели отобрать все наиболее привлекательное, наиболее занятное для своей целевой аудитории, т. е. не только для маленьких девочек, но и для взрослых коллекционеров. Любое серьезное явление в истории кукол, любой хоть сколько-нибудь популярный трюк повторен, а порой и десятикратно увеличен в мире Барби. Таким образом, попытка поиска предтеч Барби по большому счету оборачивается бесконечной игрой в узнавание, процессом составления детальной картины заимствований.
      В этом процессе приходится начинать с самого главного момента, а именно с того, что Рут Хендлер — одна из первых владельцев компании, так называемая "мама Барби", посмела придумать «взрослую» куклу и предложить ее маленьким девочкам, до сих пор в качестве объектов игры располагавшим только пупсами и пучеглазыми малышами. Сама Хендлер повествовала о своей блестящей догадке следующим образом: ее осенило, когда она заметила, что ее маленькая дочь Барбара (в честь которой и была названа Барби) предпочитает куклам-детям игру с бумажными куклами, изображающими модно одетых дам. Барбара не просто меняла им наряды — ей нравилось заставлять эти фигурки играть взрослые роли, ходить на работу, принимать гостей, отправляться в путешествия и т. д. По словам Хендлер, именно тогда ей и пришло в голову нарушить все правила и создать куклу-даму (это сейчас Барби стала подростком; я еще буду много говорить об изменениях ее внешности в отдельной главе, но сейчас упомяну, что первая Барби с ее очень взрослыми прической и макияжем, не говоря уже о пресловутых пропорциях фигуры, о которых тоже пойдет речь, тянула на все тридцать). На самом же деле — что ничуть не умаляет гениального маркетингового чутья Хендлер — она осмелилась не произвести новацию, но вернуть традицию. Позже в некоторых интервью она даже признавалась, что иногда "брала то, что уже было популярным, и добавляла новое".
      Испокон веков дети играли «взрослыми» куклами, т. е. куклами, изображавшими взрослых людей, чаще женщин, чем мужчин. Причин для такой традиции было не сколько: например, исторически сложившееся определенное безразличие к детям, существовавшее до самого позднего Средневековья, неспособность великого множества взрослых в западных культурах всерьез воспринимать ребенка и его мир как то, что заслуживает внимания и отображения. Другой причиной была причина педагогического характера. Как уже упоминалось, игрушки должны были готовить ребенка к будущей жизни, иметь воспитательный характер. Казалось бы, именно это делали куклы-дети нашего собственного детства — воспитывали в девочках "будущих матерей", как тогда любили говорить. Но следует помнить, что для маленькой девочки XVII, XVIII и даже начала XIX века (я особенно имею в виду девочек из хорошего общества, чьи родители могли в принципе позволить себе приобретение настоящих кукол, хотя и в плебейской среде дела обстояли ровно так же) задача "быть хорошей матерью" не стояла на повестке дня практически никогда. Едва ли не до середины XIX века рождение ребенка для низших слоев населения было скорее обузой; задачи воспитания фактически не стояли перед женщиной вообще; для высших же слоев дети очень часто становились придатком к собственной жизни, их воспитание сбрасывали на нянь и гувернеров, и мать, ожидая ребенка, думала не о том, что она сможет дать ему, но о том, что ребенок сможет дать ей: любовь, внимание, привязанность, нежность, которых ей самой так не хватало в детстве, а часто и в супружеской жизни. Юную леди никоим образом не учили быть матерью, наоборот, сама тема деторождения и воспитания потомства была покрыта единым ханжеским флером, и молодая мать могла только полагаться на собственное сердце — далеко не всегда бывшее лучшим из советников, и на подражание поступкам собственных родителей, так или иначе позволивших ей вырасти и составить себе «партию». Вот что на самом деле было главной задачей воспитания маленькой девочки в прежние времена: ее учили не сохранять семью, а обзаводиться семьей. Как правильно замечает Скарлет О'Хара, они не видели дальше алтаря; родители же, безусловно, старались привить своей дочери все навыки, необходимые для того, чтобы удачно появляться в свете: умение одеваться и хорошо выглядеть, сдержанность манер и положенную по статусу галантность. Эти задачи невозможно было выполнять при помощи куклы-младенца: зачем девочке возиться с младенцем? Даже ее собственными детьми будет заниматься няня. Важно было предоставить ребенку куклу-ролевую модель, способную стать невидимым ментором: ее костюмы, выражение лица, манеры должны были превратиться в образец для подражания; с ее помощью девочка в кругу подруг разыгрывала свои будущие светские роли. Ситуация изменилась только в середине XIX века, т. е. ровно тогда, когда женщины из обеспеченных классов стали все больше и больше времени уделять собственным детям и все яснее видеть роль матери как достойную внимания и требующую подготовки. Девочка, нянчащаяся с куклой-ребенком, подражала бы уже не няне, чью роль ей никогда не придется играть, но собственной матери, опекающей младших братьев и сестер; подобная картина стала выглядеть более чем уместно. Именно тогда и стали набирать популярность куклы-дети, создав основу тенденции, которая впоследствии захлестнула мир и существовала на протяжении почти ста лет. The French Bebe, производимые французскими кукольниками малыши, возникли в середине 1850-х и в ближайшие тридцать лет стали одной из самых популярных игрушек в семьях аристократии и буржуазии. Дороже всех стоили знаменитые куклы изобретателя bebe Пьера Франко. Тогда же начали различать кукол-baby и кукол-toddler: под первыми подразумевалась имитация совсем маленького ребенка — сходство обеспечивалось согнутыми в коленях ногами; второе означало куклу-ребенка, только что начавшего ходить, — у нее были прямые ножки, но сильно развернутые тазобедренные «суставы». В 1866 году во Франции же была создана первая кукла, способная пить из бутылочки, — прообраз сегодняшних пугающе реалистичных резиновых младенцев, поглощающих детское питание с ложки: жидкость поступала в тельце куклы через трубочку и стыдливо выходила обратно через дырочку в пятке. К этим куклам можно было прикупить одежек, колыбелек, пеленок — словом, всего, что окружало младенца в реальной жизни. По мере возрастания ценности семьи и значения роли женщины в ее сохранении возрастала, по всей видимости, и важность игры с куклой в «дочки-матери». Попытки игры в куклы, в ходе которых искусственным младенцам придавались взрослые роли, казались извращенными и указывающими на нездоровый интерес девочки к низменным сторонам жизни. И только к середине XX века, особенно в послевоенные пятидесятые, когда женщина снова обрела необходимость социальной самореализации, когда понятия профессии, работы, карьеры начали занимать в ее жизни все больше и больше места, заставляя заботы о семье потесниться, никогда не умиравший, но временно пришедший в упадок рынок «взрослых» кукол, очевидно, должен был опять воспрянуть и обеспечить массового потребителя новыми ролевыми моделями для будущих дам: карьерно успешными, самостоятельными, ассертивными, умеющими выйти в свет. Словом, соответствующими облику Барби. Интересно, что первыми это почувствовали сами маленькие девочки: матери, как я еще буду рассказывать позже, сперва по большей части встретили Барби в штыки; но девочки были от нее без ума: она одевалась, как мама, ходила на работу, как мама, носила сложную прическу и броский макияж — словом, была идеальным объектом для подражания. И подражание началось.
      Другим изобретением, приписываем компании «Маттел», стало создание в лице Барби куклы-потребителя, куклы-модницы, с ее огромным гардеробом и обсессивным вниманием к моде. Барби и мода — вообще огромная тема, о ней еще пойдет речь в деталях, но говорить о новации в мире кукол тут было бы по меньшей мере наивно: скорее, наоборот, тут следует говорить о профанировании веками бытовавшей идеи fashion doll, куклы-модницы, и низведении этой идеи до уровня детской игрушки, существующей на широком рынке. Куклы со сменными гардеробами как таковые существовали уже в VII веке до н. э. Тогда идея существовала не столько в рамках тенденции слежения за модой, сколько в рамках уже упоминавшейся мной погони за реалистичностью: кукла должна была имитировать подлинного человека и иметь, как и он, некоторое количество сменных нарядов. Но прямая связь между куклами и модой установилась в середине XVII века, когда в Париже возникли Большие и Маленькие Пандоры. Названные в честь принесшей человечеству много мук мифологической красавицы с полным сундучком нарядов, эти куклы рассылались из Парижа во все концы света — Лондон, Париж, Петербург (Большая Пандора, принадлежавшая императрице Марии Федоровне, хранится в Гатчинском музее), заменяя собой модные журналы и постепенно распространяя французские моды по всей Европе. Большая Пандора демонстрировала придворные наряды (впоследствии вообще одежды, предназначенные на выход), а Маленькая — домашнюю одежду. Вслед за куклами-пандорами fashion dolls начали превращаться в обыденную практику: часто известные модельерши дарили восковых кукол своим клиенткам и присылали к ним наряды, стараясь получить заказ. Естественно, многие матери позволяли дочерям играть с такими куклами, но все-таки изначально они отнюдь не задумывались как предмет для игры, а главное — были исключительно дороги. Подлинной же революцией в области fashion dolls стал рост популярности бумажных кукол.
      Бумажные куклы (я имею в виду плоских куколок, нарисованных на бумаге и вырезанных по контуру, чьи наряды, тоже нарисованные и вырезанные из бумаги, «надеваются» на них при помощи бумажных клапанчиков или другой близкой техники) вообще дали миру Барби больше, чем, кажется, любое другое изобретение в этой области. Тема бумажных кукол в целом огромна и заслуживает отдельного рассмотрения, но я постараюсь дать только выжимки, так или иначе показывающие нам, откуда у Барби растут ноги на самом деле.
      Сначала бумажные куклы были дешевы, их наряды было легко делать самим и менять сколько угодно, добавляя любые атрибуты, характеризующие принадлежность к той или иной профессии или свойственные тому или иному занятию. Бумажные куклы существовали несколько сотен лет, их главным плюсом была легкость исполнения и удивительная дешевизна игры: девочка могла сколько угодно пририсовывать кукле наряды, были бы под рукой ножницы и лист бумаги. Ничто не останавливало полет фантазии — для создания самых невероятных нарядов не было нужды уметь шить или покупать дорогие материалы. При этом, естественно, первые бумажные куклы изображали взрослых и создавались для взрослых: в середине XVIII века модные портные Европы делали таких куколок с целью одновременно развлечь клиентов и клиенток и продемонстрировать им идеи новых костюмов. Иногда одежда для таких кукол клеилась из кусочков ткани, чтобы дать лучшее представление о планируемом наряде. Поскольку эти куклы были дешевы в исполнении, они быстро попадали в руки к детям, тем более что бумажные куклы иногда бытовали и вне модных мастерских: иногда их можно было купить за гроши у уличных торговцев — нередко куклы изображали знатных особ в карикатурной манере, а после «раздевания» являли собой не самое пристойное зрелище. Первой бумажной куклой, созданной фабричным способом и предназначенной сугубо для игры, была "Маленькая Фанни" — дитя лондонской мануфактуры S&J Fuller, родившееся почти двести лет назад, в 1810 году. Кукла шла в комплекте с несколькими платьями, но юным модницам предлагалась самим создавать дополнительные комплекты одежды. К концу XIX века множество издательств, больших и маленьких, выпускало брошюры с фигурками, исключительно напоминающими нынешнюю Барби и ее младших сестричек, но в двумерном исполнении: все эти Дотти Димпл, Лотти Лав и Дженни Джун поставлялись в комплекте с бумажными одежками и аксессуарами, часто имитирующими готовность к тем или иным занятиям: походу на каток, игре в мяч, поездке верхом и т. п. С середины XIX века бумажных кукол и наряды к ним стали публиковать дамские и детские журналы; иногда их надо было просто вырезать, иногда еще и раскрашивать самостоятельно. «Журнальные» куклы превратились в целую субкультуру, отчасти существующую и по сей день; преимущество журнальной публикации заключалось в том, что издание нередко сопровождало новые наряды и аксессуары комиксом или коротким рассказом о жизни персонажей, что придавало игре дополнительную прелесть. Кстати, уже тогда общественность нередко обвиняла этих куколок в чрезмерном увлечении тряпками — и в качестве оправдания многие производители приписывали своим куклам профессию модели, одновременно легитимизируя постоянную смену костюмов и заставляя сердца маленьких девочек екать в предвкушении подобной блестящей карьеры, что требует от нас вспомнить первое полное название куклы Барби: Barbie the Teenage Model, "Юная модель".
      Звездной эрой культуры бумажных кукол следует, по-видимому, считать период Великой депрессии в США: грошовые комиксы и бумажные куклы были едва ли не единственным доступным развлечением для огромного числа детей и взрослых; многие известные бумажные куклы зародились именно как персонажи комиксов: Бренда Стар, Дик Трейси, Маленькие Катценджеммеры, Джейн Арден и др. В тот же период бумажные куклы начали появляться во многих газетных приложениях. Многие производители бумажных кукол поступали со своими детищами точно так же, как «Маттел» поступает с Барби, давая каждому костюму и каждой модели свое название. Тогда же возникла традиция зачастую привлекать к созданию костюмов для бумажных кукол ведущих модных дизайнеров: Барби от Армани или от Ив-Сен Лорана никоим образом не были изобретением компании. Бумажных кукол продолжали выпускать даже во время Второй мировой войны, правда, на менее качественном материале. Очень часто авторами бумажных коллекций становились знаменитые художники, работающие в жанре Pin-Up, также переживавшем в те годы бешеный расцвет. К концу 50-х годов мода пошла на убыль, но до конца не иссякла никогда; маленькая Барбара играла своими «взрослыми» бумажными подружками в 1957 году.
      Отношения Барби и мира бумажных кукол оказываются сложными и запутанными. С одной стороны, Барби сама выросла из этого мира: и в буквальном смысле, если бы не бумажные куклы ее дочери, Рут Хендлер не пришло бы в голову, по ее собственному утверждению, создать взрослую модель (Хендлер даже признавалась, что хотела сделать "трехмерную версию бумажных кукол", которых так любила ее дочь), и в переносном смысле: Барби копировала основные принципы этого мира — дешевизна, бесконечная смена нарядов и многие другие элементы, о которых я еще буду говорить. С другой стороны, саму Барби обвиняют в разрушении мира бумажных кукол, в сломе его популярности: если бы не она, у маленьких девочек еще долго не было бы альтернативы бумажным модницам и связанным с ними фантазиям. Также следует помнить, что собственно бумажные куклы, изображающие саму Барби, появились в 1962 году и до сих пор являются фактически самыми востребованными бумажными куклами в мире. Первыми появились Барби и ее младшая сестра Скиппер, затем последовал ее бойфренд Кен и лучшая подруга Барби, Мидж. В конце 80-х художником по этим куклам стал знаменитый Том Тирни, автор великого множества бумажных кукол, в том числе исторических кукол, кукол, изображающих знаменитостей, и фантастических коллекций. Еще одна известная художница по бумажным Барби — Барб Раух — признается, что ее собственное увлечение жанром началось во время игр с Кэти Кини, одной из самых знаменитых бумажных кукол мира.
      Кэти Кини, Бетси МакКолл, Кэти Лоуренс были примерами того, что невнимательные наблюдатели тоже часто приписывают производителям Барби в качестве новации, а именно кукол, ведущих активный образ жизни и способных достичь всего, что им заблагорассудится. Они, как и Барби, были не просто модницами — они были личностями. Почти все крупные проекты, связанные с бумажными куклами, включали в себя костюмы и аксессуары, связанные с профессиями, разными видами отдыха, занятиями спортом, приключениями и тому подобными вещами. Впрочем, куклы-представители разных профессий существовали еще в Англии в середине XIX века — торговки, священники, клерки, пекари продавались в одеждах, подходящих для их занятий, и с соответствующими аксессуарами, например в руках торговки мог быть большой поднос или даже целый стол, на котором располагались миниатюрные товары, выполненные из папье-маше. Скажем, за семьдесят лет до появления Барби-учительницы (классные парты, учебные материалы, доска, мел; 1964 год) существовала немецкая кукла-учительница (классные парты, учебные материалы, доска, мел; 1885 год). Супермаркету, в котором работает Барби, предшествовала прекрасная, поражающая обилием мелких деталей кукольная продуктовая лавка, созданная в 1896 году компанией Baehr&Proeschild.
      Точно так же создание семьи и друзей Барби никоим образом не является изобретением компании-производителя, но продолжением традиции: большинство серийно выпускавшихся бумажных кукол обладали разветвленным генеалогическим древом и широким социальным кругом. У хорошенькой маленькой Бетси МакКолл были мама, папа, кузина — кстати, по имени Барбара, — собачка Нози, друг Джимми Вик, тетя, дядя — словом, около 14 персонажей, каждый из которых имел свои наборы костюмов и аксессуаров и занимал свое место в мире Бетси МакКолл, как Кен, Скиппер, Бекки, Мидж, Кристи, Шелли, Джаззи, Тори и другие личности занимают свое место в мире Барби.
      Еще одной составляющей мира Барби, способной поразить воображение и вызывающей множество восторгов и нареканий, являются аксессуары и среды обитания. Я имею в виду все эти удивительно продуманные крошечные дома с настоящим электричеством и работающими электроприборами размером со спичечный коробок, всех этих лошадок со сложной упряжью, собачек со специальными расчесочками для шерсти, косметику, спортивные снаряды, кухонную утварь, музыкальные инструменты и прочие пуховки со сковородками. На ладони взрослой руки — да и детской, если честно, — они смотрятся так трогательно и так нелепо, что волей-неволей наводят на мысль об обсессивном безумии, о не вполне здоровой потребности «заиграться» в куклы, доводя вымышленный мир до пугающего уровня реалистичности. И опять же обвинят в этом производителей Барби совершенно неуместно — как уже говорилось выше, аксессуары испокон веков были одной из главных привлекательных черт качественной куклы: у той же Бетси МакКолл и ее кузины Барбары были автомобили, книги, собственные куклы, скакалки, посуда, украшения для рождественской елки и прочие прелести. Крошечную, прекрасно выполненную игрушечную посуду находили при раскопках Древнего Рима; русские «барыни» гуляли под зонтиками со своими собачками; французская компания «Жюмо» производила крошечных расфуфыренных пианисток, сидящих за способными сыграть нехитрую мелодию механическими инструментами. С кукольными же домами и утварью вообще особая история.
      Как и большинство игрушек на свете, кукольные дома возникли не ради игры, а из сугубо прагматических соображений; поначалу их нельзя было даже назвать кукольными — они, скорее, были игрушечными: никто не планировал, что та или иная кукла будет в них жить. По утверждениям историков, такие дома стали возникать в XVI веке. В основном они создавались как копии богатых жилищ тех или иных известных семей — не ради хобби, а ради «запоминания» дома, — нечто вроде объемной фотографии размером около одного кубического метра. впрочем, игрушечным домам случалось бывать и больше — иногда в них мог залезть маленький ребенок — и меньше. Мастера нередко пользовались этими домами так же, как портные Пандорами, чтобы продемонстрировать свой вкус и свое умение потенциальному клиенту. Другой практической причиной для создания, а особенно для украшения маленьких домов служило желание многих молодых дам освоить азы того, что мы сейчас назвали бы дизайном интерьеров: по всей Европе, а особенно часто в Голландии и Германии, такая ученица при помощи мастера вдохновенно развешивала крохотные портьеры и расставляла пуфы, которые вполне подошли бы размером для современной Барби. Подобный подход полностью соответствует сегодняшней тенденции — существует такая разновидность хобби, как создание и украшение кукольных домов: само строение покупается готовым или делается знакомым умельцем, а потом дом годами улучшается и обставляется: мелкие предметы интерьера, обои, картины, мебель сменяются по мере изменения моды или по мере обнаружения элементов декора, больше соответствующих вкусу хозяйки. Одна из моих подруг — обладательница такого игрушечного дома, населенного тремя маленькими медведями, — начала создавать это обиталище во время жизни в Голландии, где, по ее рассказам, для любителей подобных занятий существуют лавки и мастерские, создающие крошечную мебель, утварь и украшения для игрушечных домов. Среди восхитивших меня предметов интерьера в ее доме были крошечные работающие люстры, бра и торшеры (к которым подруга долго подбирала лампочки), а также множество мелких предметов, изображающих еду: от миниатюрных помидоров до французских багетов, сделанных из пластмассы или из фимо. К середине XVIII века начали появляться дома-шкатулки, а вернее — дома-сундучки: они раскрывались и обнаруживали роскошные интерьеры и разделенные перегородками комнаты; заглянуть в закрытый домик можно было сквозь слюдяные окна. Такое устройство позволяло даме или девочке легко брать любимую игрушку в путешествие и носить за собой в гости с целью похвастаться перед подругами, и именно эту прекрасную идею производители Барби использовали при создании первого "Дома мечты" (название, впоследствии ставшее общим и собирательным для всех домов Барби): он раскладывался из картонного сундучка и был обставлен картонной мебелью, среди прелестных аксессуаров были супермодный низкий шкаф со встроенными проигрывателем и телевизором, крошечные картонные пластинки и фотография Кена на полочке.
      Подлинного расцвета кукольные дома достигли ближе к концу XVIII века; причина, как всегда, была экономической: они стали дешевле. Если раньше едва ли не каждый дом делался мастером на заказ, то теперь на продажу часто выставлялись готовые домики — они были результатом работы подмастерьев, стремившихся вступить в тот или иной цех мастеров. Именно ближе к концу XVIII века установилась традиция требовать от каждого кандидата в цех демонстрации мастерства путем создания миниатюрных реплик. Так начали появляться изумительно выполненные крошечные, но выглядящие совершенно по-настоящему, предметы мебели, посуда, предметы туалета, музыкальные инструменты, вазы, искусственные цветы. Большинство мастеров, успешно пройдя испытания, выставляли эти вещи на продажу в специальных лавках, где их и скупали любители игрушечных домов.
      Пожалуй, самая знаменательная веха — до появления Барби, конечно, — в истории кукольных домов — это создание знаменитого "идеального дома" для королевы Марии. В начале 20-х годов XX века кузине короля Англии пришло в голову создать совершенно уникальный кукольный дом и подарить его королеве, большой любительнице миниатюр. Для работы над проектом был приглашен сир Эдвин Лютьен, один из наиболее значимых архитекторов того времени. Лютьен был изумлен предложением создать крошечный домик, но инстинкт игры, свойственный большинству взрослых и вырывающийся наружу при наличии достойной цели, заставил его погрузиться в работу с головой. В одном из писем он призывал коллег: "Давайте работать и творить на века, создавать то, что позволит будущим поколениям увидеть, как жили короли и королевы в XX веке и какие замечательные мастера, художники и авторы окружали их в их правление". Создание дома размером 2,5 на 1,5 на 1,5 метра заняло 4 года и потребовало усилий почти тысячи пятисот поставщиков, художников, мастеров и разработчиков. В одной из комнат стояла специально сделанная подлинная швейная машинка от «Зингер»; часы от «Картье» украшали гостиную; в гараже стояли подлинные «Роллс-Ройсы», в подвале — крошечные бутылочки с настоящим «Клико» и «Мумм»; для библиотеки дома Конан Дойль самостоятельно вписал в подлинную крошечную книжку специально созданный рассказ на 500 слов. Сегодня дом выставлен на обозрение в доме Виндзоров и вызывает сильное чувство ирреальности: степень реалистичности интерьеров несколько пугает, наводя на мысли о существовании неведомой малой расы, чьи представители были лишены подлинного, весьма богатого жилища. На этом фоне даже самый роскошный "Дом мечты" от «Маттел» — пластиковый, усредненный, розовый, обставленный примитивной пластиковой мебелью, — кажется полной профанацией, наследует удивительные традиции, в свое время поднимавшие создание кукольных домов до уровня высокого искусства.
      Что еще касательно изобретений и заимствований компании «Маттел»? Одним из предметов восхищения Барби всегда были ее сгибающиеся руки, позволявшие принимать более или менее реалистичные позы, и ноги, дающие кукле возможность сидеть; в некоторых моделях Барби может кланяться в пояс. Даже к моменту появления Барби такие куклы существовали на западном рынке, а в целом традиция создания кукол с «суставами» восходит к Древнему Египту: одна из глиняных красавиц, обнаруженных во время раскопок, не только могла поворачивать голову на глиняном шарнире и шевелить руками и ногами, но и внешне поразительно напоминала Барби: та же большая грудь, длинные ноги и тонкой лепки лицо. Кстати, в России была своя традиция создания кукол с подвижными конечностями: самые дешевые куклы конца XIX века — «скелетки» — делались из лучины, а их ручки и ножки закреплялись шарнирами. Платье таких кукол клеилось прямо к их телу. Правда, у них не сгибались локти и колени, — но они не сгибались и у первой Барби, в то время как немецкие кукольники создавали игрушки с коленными шарнирами уже в конце XVIII века. Иногда для придания куклам подвижности, которую так ценят любители современных Барби, использовали особый способ притачивать кожаные руки и ноги к кожаному же телу куклы — и тогда, конечно, можно было сгибать и колени, и локти, и талию, и кистевые «суставы» куклы.
      Другой темой, в свое время вызвавшей много шуму, стало создание компанией кукол Барби, являющих портретное сходство с персонажами поп-культуры или политики, так называемых celebrity dolls, о которых речь зайдет в этой книге еще не раз. В некоторых сериях Барби-знаменитостей сходство оказывается очень большим, в некоторых — меньшим. Например, в сериях "Непреходящие ценности" лица куклы буквально копируют лица Одри Хепберн и Элизабет Тейлор, в то время как в серии "Барби Голливуда" сходство кукол с Вивиен Ли, или, скажем, с Мэрилин Монро достигается в основном за счет причесок и аксессуаров. Но так или иначе эти куклы носят имя персонажей, с которых лепится образ; Барби-Spice-Girl, Барби-Шер, Барби-Статуя Свободы (!) легко узнаваемы и имеют идеализированные черты тех или иных знаменитостей. Когда компания только начала производить подобных кукол, звучал гром похвал и нареканий: можно ли играть с образом реального человека? Этично ли раздевать до трусов бедную покойницу Монро или, скажем, статую Свободы? Не попахивает ли здесь вудуизмом? Компания охотно и гордо отвечала, что прививает детям что-то там — не то любовь, не то ролевые модели, не то уважение к звездам, — словом, какую-то полезную новоизобретенную муть. В действительности же celebrity dolls от «Маттел» продолжают многовековую традицию создания подобных кукол: первая бумажная кукла-знаменитость — прима-балерина Мари Таглионе — была создана в 1830-х годах; в ближайшее десятилетие появились бумажные куклы, изображающие других известных балерин, а также дам света и лиц королевской семьи, в частности королеву Викторию. Со временем таких кукол стало появляться все больше и больше, но и в мире трехмерных игрушек ситуация была схожей: английские кукольники начали широко рекламировать своих «портретных» кукол в конце XVII века; так, знаменитый кукольник Уильям Хиггс прославился изготовлением деревянных особ царских кровей, например королевы Мэри и короля Уильяма. Компания разумно не поднимала руки на политиков, но для звезд поп-культуры именная Барби стала таким же знаком вписанности их собственного имени в историю, как размещение их клонов в музее Мадам Тюссо.
      Словом, на какой аспект существования Барби ни обрати внимание, эта кукла везде следует вековым законам истории игрушек, не изобретая, но выискивая и приспосабливая к запросам сегодняшнего рынка лучшие элементы традиции и самые удивительные новации прошлого. В моих глазах это скорее подчеркивает, нежели роняет престиж создателей нашей девочки; мне кажется, что такое умение и такой деловой нюх и составляют тот маркетинговый гений, который сделал феномен Барби возможным, а ее создателей — богатыми. Я буду возвращаться к этой теме еще не раз, но сейчас, завершая этот длинный экскурс в историю, в мир, предшествовавший появлению Барби, и переходя к рассказу о мире самой Барби, я хочу лишь добавить, что если бы лично мне предложили выбрать какой-нибудь старый трюк из истории кукол и попросить компанию-производителя воплотить его в Барби, я попросила бы Барби-марионетку. Нет, неправда, я попросила бы, конечно, Барби-неваляшку, но компания никогда не согласилась бы сделать свою красотку безноженькой. Впрочем, и Барби-марионетки может не быть по вполне понятным причинам: уж слишком очевидной получается метафора, когда речь идет об образе девушки, постоянно обвиняемой в том, что мужчины могут крутить ей, как хотят.

      Когда мы говорим, что Барби является самым узнаваемым женским образом на планете, волей-неволей представляется некоторая усредненная картинка: женская фигурка, небольшой рост, улыбчивое лицо с чрезмерно идеальными чертами и блондинистая сияющая копна. Между тем я имела удовольствие наблюдать в лондонском Музее детства маленькую девочку и ее маму, внимательно разглядывающих экспонаты в витрине, отведенной под Барби. Я не помню точно, была ли там реально самая первая Барби (коллекционеры пользуются термином OSS — Original Swim Suit, Барби в ее самом первом костюмчике, знаменитом черно-белом купальнике без бретелек) или ее изображение, — тех, первых Барби осталось совсем мало, настолько мало, что музею вполне могло не достаться. Так или иначе, стоящая впереди меня дама говорила дочке голосом восторженного гида: "Видишь, honey, это самая первая кукла Барби!" Девочка посмотрела тяжелым взглядом сперва на экспонат, потом на маму и сказала голосом человека, отрицающего собственную причастность к убийству: "Это не Барби". Мама нахмурилась. "Honey, тут написано — самая первая Барби". Девочка посмотрела на маму и сказала вежливо и настойчиво: "Значит, тут написано неправильно".
      Мне было смешно, и я позволила себе вмешаться в беседу. Видишь ли, honey, сказала я, Барби уже очень много лет. Честно говоря, ей без малого 46. И самые первые Барби не были похожи на сегодняшних. Лицо Барби много раз менялось, да и фигура тоже. Девочка пожевала перепачканным в чем-то синем ротиком, повернулась спиной ко мне и лицом к витрине и сурово спросила: "А где же настоящая Барби?" Я почувствовала, что диалог не удался.
      Если честно, то самая первая Барби — да и все модели, созданные, скажем, до 1971 года, — на фоне сегодняшних нежных красавиц выглядят чудовищно. Одним из доказательств исключительной узнаваемости Барби лично для меня оказался тот факт, что при взгляде на любую модель, отличную от современных (т. е. созданных в 1998 году), я немедленно чувствую, что с ними "что-то не так". В отличие от той маленькой девочки в лондонском музее, я не отказываюсь признавать в них Барби; но они определенно режут глаз. Безумное обилие вариаций современных Барби очень быстро заставляет забыть прежний визуальный облик куклы; видимо, именно поэтому эволюции ее пластиковых мордочки и тельца не сказывались на продажах — хотя каждая модификация поначалу вызывала всплеск возмущения среди одних наблюдателей и судороги восторга у других.
      Чтобы более или менее объяснить, почему самая первая Барби выглядела так странно, придется прямо здесь раскрыть одну из самых страшных тайн Барби — тайну, которую производители куклы долгое время скрывали, тайну, которая всплыла наружу только несколько лет назад и породила огромную волну обвинений, пародий, спекуляций и исследований, своей серьезностью, возможно, заслуживающих более значительного объекта. Дело в том, что наша невинная и чистая девочка, за чью непорочность так упорно борется компания — дочь проститутки. Ее прообразом явилась уже упомянутая мной мельком кукла Лилли — немецкая игрушка. Лилли была трехмерной версией одноименного персонажа популярного послевоенного комикса, печатавшегося в таблоиде Bild Zeitung с 1952 года. Лилли была проституткой с характером — разбитной, наглой, жестокой хищницей, любой ценой выуживавшей деньги из "жирных котов", как она называла своих клиентов. Когда в 1955 году Лилли стала трехмерной, мужчины с удовольствием покупали ее в магазинах для взрослых (больше она нигде не продавалась) и вволю отыгрывались на маленькой шлюшке, таская ее за собой в кармане или подвешивая на переднее стекло машины, если, конечно, у них не было детей: зрелище такой сисястой куклы в крошечном купальничке совершенно не подходило для их глаз. Когда через четыре года ровно такая же сисястая Барби в ровно таком же крошечном купальничке появилась в США в качестве детской игрушки, шок был предсказуем.
      Каждый раз, когда я читаю о происхождении Барби от Лилли, я поражаюсь одному факту: никто и нигде не объясняет, почему первая Лилли — а следовательно, и первая Барби — выглядела именно так, а не иначе; по крайней мере, мне ни разу не удалось увидеть подобное объяснение. Откуда эта странная, неестественная форма головы? Эта чрезмерно тонкая талия, за которую создателей Барби так яростно поносят феминистки, медики и педагоги на протяжении вот уже сорока лет, заявляя, что Барби вызывает у маленьких девочек комплекс неполноценности и неправильное восприятие человеческого тела? Откуда эти странные, слишком туго, по-взрослому завитые волосы — у куклы, которую компания позиционировала как "Teenage Fashion Model"? Создается впечатление, что ответа на эти вопросы не существует. А между тем, кажется мне, он существует, да еще и какой простой! Может быть, я излишне самонадеянна, но каждый раз, когда я думаю о том, что Барби была фактически копией трехмерной Лилли, а Лилли была фактически копией персонажа из комикса, мне становится ясно, почему Лилли сложена так, а не иначе. У Лилли чрезмерно узкая талия и крутая попа, у Лилли треугольная голова, у Лилли странная прическа — потому что такой была манера изображать «дамочек» в комиксах 50-х годов. Платья с высоким бюстом и широченными юбками визуально делали талию неестественно тонкой, а попу и грудь — неестественно большой; головка изображалась так, чтобы создать комический эффект; прическа с ловким завитком на лбу была изобретением пародиста. Почти все это подчеркнуто-комическое, намеренно-преувеличенное великолепие по известным одной покойной Рут Хендлер причине было сохранено за Барби, призванной олицетворять реалистичную модель девочки-подростка. Почему — бог весть; возможно, Хендлер стремилась сделать свою "первую взрослую куклу" как можно более взрослой, а возможно, такая преувеличенность черт просто не показалась ей чрезмерной. Так или иначе за исключением нескольких мелких деталей первая Барби оказалась почти точной копией Лилли.
      У Лилли были брови ниточкой и губы бантиком, очень тяжелый макияж — сильно подведенные глаза и ярко-алая помада, не очень естественный, слишком розовый цвет лица и тела, волосы, собранные на макушке в пучок и подвернутые валиком на затылке, уже упомянутый бойкий завиток на лбу, очень длинная шея, чрезмерно узкая талия. При всей своей непристойности Лилли, как и Барби, была лишена половых органов, но зато у нее были соски (на самом деле кончики ее грудей просто были относительно заострены), каковых Барби была лишена от рождения. Она смотрела немного в сторону и вниз. Когда Хендлер привезла Лилли из поездки в Австрию (Германию, Швейцарию — тут источники расходятся), она попросила своих дизайнеров "сделать из Лилли тинэйджера". По утверждению производителя, этим занимался известный изобретатель Джек Райан — выпускник Йельского университета, в будущем — шестой муж актрисы За-За Габор, до прихода в компанию работавший на Пентагон и участвовавший в создании крылатых ракет Sparrow и Hawk. Новый, более пристойный макияж кукле, по утверждению компании, делал Бад Вестмор, "король грима" с киностудии Paramount Pictures. Между тем не так давно скульптор Энтони Булон заявил, что подлинным создателем первой Барби был на самом деле он, и только он. На своем официальном сайте он разоблачает бессовестных супругов Хендлер, присвоивших себе всю славу его изобретения, подробно описывает процесс разработки и отливки форм для первой Барби и утверждает, что компания заплатила ему всего лишь 800 долларов за все его труды, в то время как сама компания уже сорок с лишним лет гребет деньги лопатой. Булон клянется, что прообразом для лица той самой Барби OSS была его собственная жена, Лилис Булон. В целом впечатление от сайта двойственное — кажется, что его создавал не вполне вменяемый человек. В то же время за сорок шесть лет многое могло измениться…
      Так или иначе фигура первой Барби осталась фактически фигурой Лилли — ей только удалили соски. Что же касается лица, то тут было предпринято немало усилий: губы стали полнее и обрели более мягкие очертания, брови были подрисованы шире, но карикатурная форма головы с чрезмерно высоким лбом сохранилась. Жесткие волосы были уложены валиком за затылке, завиток на лбу Лилли сменился кудрявой челкой, тело приобрело более естественный оттенок. На первой Барби — их делали в Японии по лицензии «Маттел» — были шлепанцы с высокими каблуками и знаменитый полосатый купальник. Глаза с белой радужкой были подведены очень широкой черной линией, веки покрыты голубыми тенями, губы и ногти на руках и ногах накрашены ярко-алым, в ушах покачивались огромные цыганские серьги. Меньше всего на свете этот персонаж походил на девочку-подростка, какой ее представляли создатели, и первые рецензенты, даже не зная о существовании Лилли в качестве прототипа, недаром говорили, что кукла кажется им "пугающей, порочной и открыто предлагающей себя".
      С первого же дня коллеги Рут Хендлер начали уговаривать ее несколько изменить лицо Барби, но Хендлер упиралась, боясь потерять «узнаваемость» куклы, начавшей немедленно приобретать бешеную популярность у маленьких девочек. Наконец спустя год с лишним с момента появления Барби на рынке компания внесла некоторые коррективы в ее внешность. Форма головы осталась прежней, но изменилась раскраска: более светлые брови обрели мягкий изгиб вместо агрессивного излома, исчезла подводка нижнего века, а серьги-кольца сильно ужались в диаметре. В том же году был заменен тип винила, из которого изготавливалась кукла: новая смесь не теряла цвета с годами, в то время как куклы, выпущенные раньше, страдали "зеленой болезнью", т. е. с годами начинали идти зелеными и голубыми пятнами. И наконец, в 1961 году Барби приобрела знаменитые голубые глаза, более мягкие волосы и легкое полое тело при тех же формах. Раньше полой была только голова куклы, что вызывало массу шуток, но зато позволяло монтировать волосы так, чтобы девочки могли их расчесывать. Впоследствии роскошные волосы Барби стали одной из ее главных аттракций.
      Следующие серьезные пластические операции последовали в 1963 году. Барби стала слегка похожа на хомячка — у нее округлились щеки, губы стали меньше и обрели нежный, более «девичий» оттенок, а глаза стали неестественно большими и неестественно синими. В 1964 году эти глаза начали открываться и закрываться (сейчас это качество свойственно лишь нескольким моделям Барби), но гораздо более значительным оказалось другое событие: у куклы стали сгибаться ноги благодаря все тому же Джеку Райану, специалисту по крылатым ракетам. С этого момента Барби получила еще одну козырную карту в рамках борьбы с конкурентами — она могла сидеть, наклоняться и принимать настолько естественные позы, насколько естественность вообще свойственна формованному кусочку пластика. Однако упреки в чрезмерной взрослости лица продолжались, и в 1967 году производители куклы попыталась выкрутиться, создав Barbie Twist-n-Turn — первую куклу со сгибающейся талией и с детским личиком: у нее были длинные торчащие ресницы, румянец во всю щеку, чистый овал лица и неброская косметика. Губки ее по-прежнему были сложены бантиком. В таком виде Барби просуществовала три года, вызывая меньше нареканий со стороны родителей, но в то же время и меньше восторгов со стороны девочек, привыкших видеть в Барби взрослую даму. В 1970 году возникла Living Barbie — кукла, у которой, помимо талии, сгибались локти, колени и запястья, но ее относительная дороговизна помешала ей стать особо распространенной моделью.
      Наконец, в 1972 году произошел подлинный и долгожданный переворот во внешности Барби — впервые со дня своего появления эта кукла начала выглядеть более или менее естественно. Дело в том, что знаменитая "Малибу Барби", чьим девизом было "Surf, Sun and Fun!", впервые посмотрела миру в глаза: до сих пор все Барби сильно косили влево. Кроме того, Барби, наконец, улыбнулась, обнажив ряд белоснежных зубов. У нее почти не было косметики, а длинные прямые волосы падали вниз совершенно естественно; калифорнийский загар дополнял облик раскованного современного подростка. Эта форма головы просуществовала аж до 1977 года, когда производители почувствовали, что мода на пляжную естественность сменяется модой на гламур. Так возникла «Барби-Суперзвезда» — с более округлым лицом, носом кнопкой и взрослым взглядом. Не меняя лепки головы, компания в 1983 году попыталась снова создать псевдодетский образ, но дурноватенькая, румяненькая "Барби-Ангельское-личико" не приглянулась целевой аудитории.
      С 1977 и по 1998 год, т. е. на протяжении двадцати с лишним лет, ни тело, ни форма головы Барби не менялись ни на йоту; у разных моделей мог быть разный макияж, разные волосы и прически, но голова «Барби-Супер-звезды» оставалась эталоном кукольной красоты. Все это время на создателей куклы продолжали сыпаться упреки касательно ее лица и фигуры; и в 1997 году компания объявила о создании новой Барби.
      У Барби — 98 грудь была меньше, талия — шире, а бедра — уже. Она обладала менее рельефными ногами с плоскими ступнями, волосами более естественного оттенка — не чисто-золотыми, а с перемежающимися светло-коричневыми прядями, и с закрытым, хоть и по-прежнему улыбающимся ртом. На «Маттел» обрушилась масса протестов — и поощрений. Многие любители Барби были раздражены как тем, что старые одежки начали сваливаться с новой малогабаритной груди куклы, так и «реалистичностью» этой модели: на одном из форумов, посвященных кукле, я прочла возмущенное высказывание: "Если бы мне хотелось смотреть на реализм, я подошла бы к зеркалу! Не дай бог, они еще сделают Барби с пропорциями средней женщины!" Такая опасность Барби пока не грозит: статистика показывает, что даже новые пропорции тела куклы свойственны примерно одной женщине из 100 000. Я не являюсь этой самой женщиной, но новая Барби нравится мне больше прежних: она действительно похожа на человека, пусть и идеально красивого человека. Правда, модели с закрытой улыбкой выглядят не слишком симпатично; кто-то из журналистов писал, что прежняя открытая гримаска Барби сменилась "улыбкой, замешанной на «Прозаке»; но на сегодняшний день компания выпускает достаточное количество обаятельно-белозубых красавиц. Кстати, одна из них — мягкотелая (в буквальном смысле слова) «Барби-Сладкие-сны» закрывает рот, если почистить ей зубы на ночь.
      Параллельно с Барби менялась старшая из ее младших сестер — юная Скиппер. Возникшая в 1964 году, рыженькая Скип выглядела совсем ребенком, ей можно было дать лет 11–12. Она была призвана заполнить слишком большой зазор между девочкой-обладательницей куклы и взрослой Барби, стать ролевой моделью пубертатного периода. У нее была плоская грудь и угловатая детская фигурка. Постепенно эта фигурка становилась менее детской и менее угловатой. Серьезные модификации были сделаны для серии «Малибу» — Скиппер, как и Барби, стал смотреть прямо, а ее лицо зачем-то стало больше напоминать кругломордого пупса, в то время как остальные куклы коллекции (Кен, Мидж и Барби) как раз обрели некоторую естественность. В 1975 году появилась удивительная модель "Скиппер растет", о которой я еще буду говорить позже, она обладала удивительным свойством: если повернуть одну из кукольных ручек на 360 градусов, то Скиппер становилась выше, ее грудь — больше, а талия — тоньше (эту операцию можно было проделать несколько раз). В 1985 году грудь становится постоянным атрибутом Скиппер: не такая огромная, как у старшей сестры, но все же достаточно заметная, чтобы носить платья с декольте. Последние серьезные изменения произошли во внешности Скиппер в 1997 году — фактически тогда же, когда произошла революция во внешности самой Барби. Скиппер стала ростом почти со старшую сестру, ее личико сделалось современнее и естественнее, фигура стала окончательно женской — правда, с менее вопиющими пропорциями, чем у Барби. Ее изначальное место — место куклы, изображающей маленькую девочку в семье Барби, — заняла хорошенькая "Блондинка Стейси". Скиппер же превратилась в существо, взирающее на Барби с постоянным немым обожанием и мечтающее вырасти и быть, как она (впрочем, как и остальные младшие сестры нашей девочки), т. е. в идеальную персонификацию маленький хозяйки всех этих кукол.
      Отдельное удовольствие лично мне доставило прослеживание изменений, вносимых в фигуру и внешность Кена. Персонаж он второстепенный, и внимания ему традиционно уделялось и уделяется меньше, чем Барби, но и он, естественно, пережил несколько модификаций. Я много думала о том, что Кен и Барби должны были, конечно, эволюционировать по разным принципам. Дело в том, что Барби создавалась и продолжает создаваться как воплощение мечтаний девочки о самой себе; она — идеальное «я» своей хозяйки, в то время как Кен — идеальное «он», т. е. воплощение того мужчины, которого она должна желать себе в качестве партнера и спутника жизни. Я твердо уверена, что Кен выглядел бы совершенно иначе, если бы его создатели хоть на секунду предполагали, что он будет игрушкой для мальчиков. Но Кен — игрушка для девочек, и его внешность в каждый конкретный момент времени стремится запечатлеть образ идеального мужчины. Однако эта идеальность — идеальность в терминах Барби; это означает, что Кен не должен быть агрессивным, брутальным, слишком маскулинным, подчеркнуто независимым. Он должен быть эдаким мальчиком-одуванчиком, тем, что называется all-American Boy, ясноглазым существом с повадками вожатого бой-скаутов, т. е. фигурой, традиционно не слишком импонирующей мужчинам, но очень импонирующей женщинам. Честно говоря, постоянные подозрения касательно гомосексуальности Кена, так часто проявляющиеся в анекдотах об этом персонаже и в многочисленных художественных работах, видимо, объясняются не только фактом отсутствия у его подружки Барби сексуальной жизни (о чем позже), но и этой его чрезмерной прилизанностыо и даже некоторой фемининностью.
      Кен появился в жизни нашей девочки в 1961 году и выглядел омерзительно: прилизанный подросток начала 60-х с литыми пластиковыми волосами, губами и подбородком слабого человека и безвольным взглядом голубых глаз. Он выглядел совсем мальчиком, и рядом с Барби, сохранявшей на тот момент черты опытной шлюхи, казался не то ее сыном, не то пришедшим лишаться девственности робким гимназистом. Тело Кена тоже было телом мальчика тринадцати-четырнадцати лет, здорового, но не слишком подвижного: гладкое, почти лишенное мышц тело с девичьи-стройными ногами. Неудивительно, что он не слишком привлекал девочек. Через пару лет была создана новая болванка головы Кена — и все стало еще хуже: странно сплюснутая голова и приоткрытый рот явно намекали на родовую травму. Пениса у него, конечно, по-прежнему не было, но в нижней части непропорционально длинного тела наблюдался некий выступ. Этот выступ стал значительно рельефнее к концу 60-х, когда ситуация с Кеном вообще несколько улучшилась. Во-первых, он обрел некое подобие вполне мужского тела — с широкими плечами, широкой же грудной клеткой и узким тазом. Руки Кена стали сгибаться, а торс приобрел мускулатуру — не бог весть какую, но вполне пристойную для человека, не являющегося паралитиком от рождения. Кен держал ноги несколько расставленными, что прибавляло ему мужественности. Это были едва ли не единственные годы в жизни Кена, when he didn't look like a sissy boy. Некоторое время он напоминал заправщика с бензоколонки, вырядившегося для свадьбы своего лучшего друга: простое широкое лицо и сильные густые брови наконец позволили ему выглядеть мужчиной. В 1968 году он даже начал работать с гантелями: производители Барби выпустили вариацию, у которой при сгибании руки под пластиковой кожей надувались солидные бицепсы. Примерно в 1974 году заправщика с бензоколонки сменил безработный художник: лицо Кена вытянулось и стало более утонченным, но густые брови сохранились, равно как и выступ внизу таза. Причастность Кена к богеме также выдавали его длинные волосы, что, впрочем, могло в те годы быть и атрибутом вполне приличного человека. В восьмидесятые Кен — вылитый Караченцев: широкая открытая улыбка и правильное лицо выпускника юридического факультета. Ему по-прежнему редко достается пощеголять «настоящими» волосами — чаще всего у него на голове красуется литая прическа из раскрашенного пластика. В девяностых Кен пережил серьезное приобретение и тяжелую утрату. С одной стороны, у него появились неплохие мускулы — в духе спасателей Малибу и героев "Дневников красной туфельки"; правда, его ноги почему-то по-прежнему не отличались рельефностью. С другой стороны, он лишился своего рудиментарного выступа в нижней части таза: теперь нижние конечности стали крепиться к условным пластиковым трусам, завершающим прекрасное тело. Лицо же Кена в последние десять-двенадцать лет стало той самой смазливой мордашкой в духе Бреда Питта, которая постоянно заставляет предполагать, что Барби остается девственницей не в силу собственного упрямства, а в силу альтернативности вкусов ее бойфренда. Не будь она такой чудовищно идеальной девушкой, она бы, возможно, давно изменила Кену с кем-нибудь из его темнокожих друзей (все белые мужчины в мире Барби выглядят, по непонятной мне причине, холеными инфантильными бюргерами). Но этого, я боюсь, мы никогда не дождемся.
      Я твердо уверена, что было бы неправильным считать, что Барби и ее маленькие друзья в каждый момент своего существования воплощали соответствующий времени идеал женской или мужской красоты. Поразмыслив, нетрудно понять, что такая задача, даже если бы и была поставлена, оказалась бы неразрешимой.
      В последние сорок шесть лет эти идеалы менялись гораздо быстрее, чем болванки кукольных голов, производимые компанией. Мадонна начала восьмидесятых сильно отличалась от рафинированной Брук Шилдс начала девяностых, которая в свою очередь сильно отличалась от Шарон Стоун середины девяностых и от Лив Тайлер начала нового века, да и эти персонажи не были общепринятыми красавицами. Когда смотришь на фотографии победительниц конкурса "Мисс Америка" за отчетные 46 лет или на портреты супермоделей начала и середины девяностых, когда больше всего ценилась «уникальная» (иногда совсем уж дикая) внешность, а не соответствие канонам классической красоты, понимаешь, как мало лицо и фигура Барби соответствовали «современному» взгляду на красоту в каждый конкретный момент.
      Другая причина, более тонкая, заключается в том, что компания не могла позволить себе потерять узнаваемость куклы, т. е. изменить черты ее лица слишком резко — как того, возможно, требовала бы мода. После каждого скачка эволюции Барби все-таки должна была выглядеть так, чтобы та самая маленькая девочка из английского музея не спрашивала: "Это кто?" Барби должна была становиться лучше, но она не имела права стать другой.
      Третья причина, по которой распространенное мнение о Барби как об эталоне красоты кажется мне неверным, заключается в том "индивидуальном характере", которым компания наделила свое порождение. Вспомним, что Барби всегда должна была быть невинной, ассертивной, упорной, активной, дружелюбной, спонтанной девицей, в то время как мимо ее сияющего личика проходили апатичные поклонницы психоделии 60-х, депрессивные красавицы 70-х, поклонницы безумно модного стиля «порношик» 80-х, измученные стрессом яппи 90-х, панки, рокеры, готики, девушки в стиле «гранж», быстро сменяющиеся модные типажи нескольких поколений, некоторые из которых могут показаться современному наблюдателю едва ли не отталкивающими. Барби же должна была оставаться скаутом-переростком и носить гламурные версии модных нарядов, но не рваные кожанки с велосипедными цепями и не красные чулки в клетку с подвязками, торчащими из глубочайших разрезов облегающих юбок.
      Поэтому мне кажется более правильным утверждать, что внешность Барби всегда представляла собой некоторый усредненный тип: женщину, о которой при любых вкусах, при любых модах и при любом подходе к женской красоте назвали бы "очень недурной". Кто-то предпочел бы термин «красавица», кто-то — "очень миленькая девушка", но так или иначе личико Барби устраивало бы всех. Как, собственно, и положено бестселлеру в социуме, где красота (или, по крайней мере, внешнее обаяние) воспринимается как необходимое требование, едва ли не залог для успешной социализации. Культ внешней привлекательности, который мы сами создаем год за годом, одновременно со стонами жалуясь на его несправедливое и непомерное бремя, естественным образом ставит Барби, девушку с модельной внешностью, в положение всеобщей любимицы. Законы жанра требуют, чтобы ее равно обожали семья, подруги, ухажеры, соседские дети, собаки и шифоньеры. Но на самом деле семейная и социальная жизнь Барби оказывается на поверку куда как менее радужной, чем ее пытаются продемонстрировать гламурные фотоистории из журнала "Barbie Bazaar".

      Несколько лет назад я была сильно изумлена, когда выяснила, что у Барби есть фамилия, и не только фамилия, но и второе имя. Она, оказывается, Барбара Миллисент Робертс, школьница из вымышленного производителями городка Уиллоус, штат Висконсин. Однако о людях, давших ей два имени и фамилию, неизвестно ничего. Возможно, у "этой сучки" действительно, как говорилось в эпиграфе, "есть ВСЕ", кроме родителей. По большому счету, у нее вообще нет семьи.
      В 60-е годы компания заинтересовалась проблемой общества для своей девочки. Были придуманы мама и папа Барби — Роберт и Маргарет Робертс, но, насколько мне известно, компания ни на секунду не рассматривала опцию создания этих персонажей в пластике. Вместо родителей Барби получила бойфренда — верного Кена, и подругу — простоватую девушку Мидж. Шесть лет спустя возникла кузина Френси, просуществовавшая до 1976 года, а еще одна кузина, Джаззи, появилась в 1989 году. В остальном же единственные известные нам представители семьи Барби — это выводок сестренок и братец, все мал мала меньше. Все эти годы компанию нашей девушке составляют подружки (общим числом тридцать одна), немногочисленные друзья Кена (шесть штук) и целое стадо малышни — подружек младших сестер и кузин.
      Традиционно считается, что причиной, по которой компания вообще начала обеспечивать Барби семьей и друзьями, явилась необходимость создать нашей идеальной девушке не менее идеальную компанию. Я полагаю, что не менее большое значение имел маркетинговый фактор: Барби распродавалась на ура, и было вполне очевидно, что у "сопутствующих товаров" есть неплохие шансы на рынке. Надежды оправдались — Мидж расходилась прекрасно. Тщательно продуманная, эта кукла играла немаловажную роль: она была объектом для сравнения. Простенькая, курносенькая, менее элегантная, чем наша гламурная Барби, эта кукла могла меняться с ней одеждой, как и положено хорошим подружкам, но уступала ей во всем, кроме объема груди. Мидж помогла компании четко показать место Барби в кругу ее сверстников: она — элита, прима, альфа; все остальные созданы для того, чтобы подражать, поддерживать и завидовать. Такое позиционирование прекрасно ложилось в концепцию Барби как ролевой модели для ассертивных, целеустремленных маленьких девочек. Уже самые первые номера журналов и книг о Барби (о них тоже пойдет речь в этой книге) четко показывали, насколько Мидж находится на подхвате у Барби. Впоследствии то же самое стало верно для всех подружек нашей девочки: их задача — разыгрывать ситуации, в которых Барби может блеснуть красотой, вкусом и талантами, и награждать победительницу восторженными аплодисментами, т. е. разыгрывать совершенно жизненную, абсолютно реалистичную ситуацию, так хорошо знакомую маленьким девочкам: королева класса (школы, двора, лагеря, "внутрирайонный гений чистой красоты") снисходит до своих подданных, демонстрируя им совершенство взамен на обожание. Из ста маленьких девочек девяносто девять в реальной жизни чувствовали себя Мидж, но благодаря компании «Маттел» теперь могли ассоциировать себя с Барби. Такое соотношение сил между Барби и ее друзьями компания сохраняет и поддерживает по сей день: в любой компании, в любом комиксе, в любом рассказе про Барби наша девочка оказывается определенно лучше всех: у нее самый роскошный наряд, самый яркий талант и самая светлая голова — о чем бы ни шла речь, будь то кормление дельфинов или тренировки олимпийской сборной. Я смеялась в голос, когда в конце маленькой книжки "Барби на выставке" выяснилось, что именно собачка Барби выиграла главный приз в собачьем конкурсе, — ну да, не Барби, так хоть ее собачка. Впрочем, плюс ситуации заключается в том, что девяносто девять девочек-Мидж, вполне отдающих себе отчет в своей заурядности и второстепенности, из соотношения сил между Барби и ее подружками могут извлечь вполне позитивную мораль: у Мидж тоже есть жизнь. Она тоже умеет хорошо одеваться, способна завести бойфренда, овладеть престижной профессией, устроить хорошую вечеринку, кататься на лошадке, дудеть в дудку. Правда, так или иначе созданные компанией прихвостни нашей первой красавицы тоже оказываются too cool to be true; всякий, кто пережил школьные годы, помнит, что подружки самой красивой девочки составляют своего рода элиту, в которую еще тоже надо уметь пробиться. Фактически подружки Барби — это та самая кодла, приходящая в школу в мини-юбках и имеющая привычку ходить по коридорам все сметающей шеренгой. Единственное, что обычно утешает завистливых наблюдательниц — это тот факт, что Барби обходится со своей свитой не лучше, чем ее свита обходится с ними, простыми смертными. Однако ненависть к "этим сучкам" за редчайшими исключениями не мешает девочкам, не попавшим в число избранных, завидовать, восхищаться и мечтать оказаться на их месте, что, собственно, и обеспечивает популярность подружкам Барби, в целом не менее высокомерным, чем она сама.
      Кроме базовой идеи расширения линии продуктов, производители Барби всегда использовали ее друзей и подруг для одной очень важной цели: благодаря им компания отыгрывала вариации и изменения, вносимые самой жизнью, но совершенно не подходящие для имиджа Барби. Бекки в инвалидной коляске, чернокожая Кристи, азиатки Кира и Мико, дважды рожавшая замужняя Мидж снимают с Барби бремя житейских проблем, а «Маттел» избавляют от нарицаний касательно создания слишком прилизанного, оторванного от реальности образа куклы. Забавно, что подружки Барби при таком раскладе являются личностями в гораздо большей мере, чем она сама: ее исключительная среднестатистичность волей-неволей обращает на себя гораздо меньше внимания, чем не слишком стандартная красота некоторых из ее приятельниц. "Барби-Олимпийская-чемпионка" в целом производит гораздо меньшее впечатление, чем Бекки — чемпионка олимпиады для инвалидов.
      В мире Барби нет смерти; в мире Барби нет даже старения, а взросление выпадает не каждому — скажем, подросла Скиппер, скажем, сама Барби-врач и Барби-астронавт уже не маленькая девочка, да и ее подружки ходят кто в колледж, кто на работу; но все они остаются вечно молодыми и вечно подростково-дурноватыми, из чего следует один вполне странный вывод: в мире пластиковых девушек, призванных быть ролевыми моделями для нескольких поколений подростков, нет ролевых моделей. Это мир без взрослых, остров, на котором Барби оказывается "повелительницей мух"; ей и ее друзьям не на кого ориентироваться, что, возможно, и объясняет их чудовищную инфантильность. Изредка появляющиеся в комиксах взрослые персонажи мира Барби всегда играют по отношению к ней и к ее друзьям второстепенную роль, оказываясь скорее в позиции детей, чем в позиции взрослых: Барби и команда приходят им на помощь, решают их проблемы и занимаются их делами, на время оставляя в стороне катание на роликах, серфинг и уход за собачкой, чтобы потом отметить успех предприятия грандиозным праздником с демонстрацией новых нарядов. До сих пор Барби не у кого было спросить совета, и представления о том, что происходит, когда кончается молодость, она не имела. Сама Барби — и Барби в качестве ролевой модели — "ничего не видит дальше алтаря", как метко высказалась Маргарет Митчелл, правда, по иному поводу.
      Наконец, несколько месяцев назад в мире Барби появились взрослые люди — и не просто взрослые люди, а старики: компания создала «бабушку» и «дедушку», членов семьи все той же Мидж. Родителей Мидж обрела одновременно со вторым ребенком, что должно было явиться для нее немалым потрясением. У бабушки и дедушки седые волосы и вполне сдержанная манера одеваться: пожилая леди носит цветастую блузу и узкие брюки, а старый джентльмен одет в мягкий свитер и штаны горчичного цвета, однако голова бабушки посажена на тело Барби, а голова дедушки держится на плечах Кена, что в целом придает старикам неприятно молодящийся вид. Место бабушки и дедушки в счастливой семье производители Барби определили раз и навсегда: они обитают на кухне собственного дома. Мидж и ее муж Алан привозят к ним детей на выходные — видимо, для того, чтобы свободнее проводить время на дискотеках с Барби и остальной компанией. Домашний пирог, жареная индейка и прочие яства вполне четко задают функцию бабушки и дедушки в этом мире: они существуют в качестве безобидного обслуживающего персонала, призванного облегчать жизнь маме и папе крошек. Компания, естественно, не могла сделать стариков бабушкой и дедушкой самой Барби — это сразу породило бы слишком много вопросов о ее семье в целом; однако Мидж, всегда использовавшаяся компанией для создания модели матери семейства, вполне способна пережить появление старших членов семьи. Мне, кстати, не удалось найти ответ на тонкий вопрос: являются ли старики бабушкой и дедушкой самой Мидж или ее мужа, или же они все-таки приходятся бабушкой и дедушкой их малышам? Да и вопрос о том, с чьей стороны родня, остается открытым, как остается открытым вопрос об именах: двое новеньких — едва ли не единственные антропоморфные персонажи в мире Барби, лишенные имен и собственной легенды, что лишний раз указывает на абсолютную второстепенность их роли в заданном пространстве. Проще говоря, в данный момент легко представить, что Барби и ее друзья будут ходить к их дому специально, чтобы поглазеть на стариков через окошко: "Wow! Do people really get like this with time? Not us, for sure! Do you think they can dance or maybe skate? Well, we can! Let's go party!"
      Поведение Барби, ее помешанность на результате (я опять скатываюсь в грех говорения об этой кукле как о живой персоне, но ничего не могу с собой поделать) являются, насколько мне удалось понять, вполне типичными для обеспеченного, но заброшенного родителями ребенка: она окружает себя огромным количеством друзей, компенсируя недостаток близости, она гиперсоциальна, как человек, всю жизнь стремившийся преодолеть одиночество, она стремится к достижениям, надеясь, что очередной полет в космос, очередная победа на Олимпиаде, еще один заработанный миллион долларов, наконец, привлекут к ней внимание папы и мамы. Если же принять в расчет постоянно появляющихся в ее мире маленьких сестренок, картина начинает казаться еще более грустной: существующие невесть где мама и папа рожают очередного ребенка и опять исчезают, чтобы жить собственной жизнью (чувствуете, как повеяло Пеннаком?). Можно представить себе еще один, параллельный мир, где Маргарет — мама Барби — и ее верный муж Роберт, окруженные пластиковыми друзьями, собачками, лошадками, домами и автомобилями, проводят время на пляжах и дискотеках, время от времени ради чистого интереса осваивая новые прогрессивные профессии. "Эй, Бобби, Марджи, начните пользоваться контрацептивами! У вас уже шестеро детей!" — "Оставь, Джим, нам нравится большая семья, а Барби всегда рада посидеть с малышами!" (Чувствуете, как повеяло Петрушевской?) Словом, грустная какая-то картина. Более или менее объясняющая, почему их старшая дочь до сих пор оказывалась неспособной выйти замуж за человека, с которым провела ни много, ни мало сорок два года.

      Вплоть до марта 2004 года имя «Барби» шло в паре с именем «Кен». Выражение "Барби и Кен" стало фактически нарицательным — им нередко описывали слащавые влюбленные пары с претензией на идеальность. Роман Барби и Кена длился сорок три года и стал таким же социокультурным символом, такой же данностью, как спешащие на помощь Чип и Дейл или всепобеждающий Супермен. Этот роман породил массу спекуляций, серьезных и не очень — насчет гендерных ролей этой парочки, насчет их интимной жизни и/или ее отсутствия, насчет сексуальной ориентации Кена и их матримониального статуса и т. д. и т. п. Поэтому совершенно внезапно провозглашенный производителями разрыв отношений между Барби и Кеном стал для всех, включая преданных фанатов, казалось бы способных предсказать любые перипетии в жизни этих кукол, громом среди ясного неба. По счастливой случайности о «разводе» этой так никогда и не поженившейся пары было объявлено ровно тогда, когда я писала эту главу. Это дало мне шанс попытаться увидеть игру, которую компания вела со своими куклами на протяжении сорока с лишним лет, в некоторой завершенной перспективе. Как это часто бывает с детскими и финансовыми играми, ее прекращение говорит о происходящем больше, чем ее ход.
      Каким же был этот роман, не только во многом определивший наши собственные взгляды на образ Барби но, но утверждению ряда заинтересованных сторон, задавший тон в отношениях с противоположным полом для нескольких поколений девочек, и почему он распался?