Оскар величественно вышел на улицу, но воспитательную сценку чуть было не испортил слуга, подвернувшийся ему под ноги. Красный как рак паренек даже не заметил, что кому-то помешал. Он обеими руками держался за свой совок и визгливо кричал. С другой стороны совок тянула к себе желтыми от табака зубами Подлюка, косясь на предмет раздора: огрызок плюшки, попавшийся среди прочего мусора. Судя по напряженным лицам, ни кобыла, ни человек уступать не собирались.

– Не ори на лошадь, она тебе в матери годится! – строго сказал Оскар, отряхивая штаны и хватая двумя пальцами слугу за ухо.

От неожиданности паренек взвизгнул и выпустил совок из рук. Мусор рассыпался по крыльцу, а Подлюка тут же сцапала вожделенную плюшку.

Прокрутив пареньковое ухо несколько раз вокруг оси, так что оно покраснело и стало похоже на перезрелый помидор, Оскар подчеркнуто брезгливо вытер руку о вышитый носовой платок и коротко рыкнул, указывая на Подлюку:

– Быстрро! Припарковать и заправить!

База. За кадром

На экране появилось красное изображение циферблата. Дрожащая стрелка застыла на шестерке.

Как же, как же, отлично помню это утро!

Третьего только что увезли прямо с борта капсулы в лазарет с жестокой диареей (во время выполнения нашего прошлого задания толстяк не смог себе отказать в устрицах, но не потрудился убедиться в их свежести); дежурная бригада ликвидировала последствия крестного хода; трое опытнейших полевых работников по закону подлости застряли в пентаграммах; а на меня в качестве внеочередного подарка свалилась вся их работа. Спасибо, хоть временного напарника взамен выбывшего по болезни Третьего обещали дать в помощь.

Как сказал куратор:

– Думаю, это будет сюрприз для тебя, ха-ха.

Сюрприз? Наверное, дадут в напарники какого-нибудь древнего ископаемого старичка со склерозом, у которого на срезе рогов уже восемь колец, а оставшуюся девятую жизнь он проводит, постоянно рассказывая молодым о своих подвигах.

Я вошел в архив и остановился перед грифельной доской, на которой мелом были отмечены инвентарные номера и титулы работников. Вот это номер моего нового помощничка, самый дальний стол. Всего-навсего начальный ранг? Да это оскорбление.

Остро заточенная черная стрелка часов, висящих на стене прямо над моей головой, добралась до цифры «восемь». Маленькое окошечко распахнулось и оттуда, словно его пнули ногой, вывалился птичий скелетик. Плюясь кровью, костяная кукушка проскрипела восемь раз и скрылась за дверкой.

Как это всегда бывает в конце рабочей ночи, сидящие за столами писари оживились.

«Перспективные», «Особо ценные», «Безнадежные», «Обмен» и составляющие абсолютное большинство «Топливо» или «Массовка», как любят говорить в котельной, – эти типы людей размножались столь активно, что наш архив давно перерос помещение, в котором размещался. Для того чтобы протиснуться между рядами полок с папками, нужно быть, по меньшей мере, йогом. Я уже не говорю о том, что за столами можно работать только спиной к спине, как сиамские близнецы.

А чего еще ждать в нашей провинции? Все правильно, дыра – она и есть дыра...

Кукушечий хвост как раз исчезал за маленькой дверкой, когда я двинулся по проходу. Не хвастаясь, хочу отметить, что взгляды всех сидящих дружно обратились на меня, и не случайно.

Я намеренно не стал переодеваться после предыдущего задания и щеголял чернильно-черным шелковым костюмом-тройкой и дымящейся сигарой в уголке рта. Зрачок левого глаза напоминал вертикальную прорезь копилки. Мой правый (на самом деле абсолютно здоровый, если не считать несвежего синяка) глаз закрывала тоже черная шелковая повязка, наискосок обнимающая голову и для надежности закрепленная на левом роге двойным узлом. В глубине узла скрывалась кнопка приемного наушника, а у самого подбородка приютился крохотный микрофон.

Эффектное пунктуальное появление должно было сразу обозначить некую границу между напарником и мной. Я полевой работник со стажем – он скромная рабочая пчелка. Кроме того, я надеялся, что дорогой костюм намекнет на то, что я прибыл в архив непосредственно с задания, что называется, с бала на корабль, и куратор даст мне часок-другой отдохнуть.

Как же, отдохнешь с ними!

– Пятый! Пятый! Вызывает база! Забирай напарника – и на склад! Срочно!

Плюнув с досады, я свысока оглядел сидящих писарей и тихо заскользил к самому дальнему столу. И тут меня ждал он – обещанный куратором сюрприз. Точнее, она.

Тесный белый корсаж на шнуровке, распираемый бюстом; юбка, кружевной пеной струящаяся по бедрам и теряющаяся глубоко под столом; белая фата, небрежно переброшенная через спинку стула; платиновые кудряшки; сосредоточенный взгляд голубых глаз; в руке перо, которое со скоростью молнии строчит по бумаге.

Только алтаря и священника не хватает.

Сначала я решил, что это розыгрыш, подстроенный Третьим и куратором. Потом здраво рассудил, что у кураторов генетически отсутствует чувство юмора, а Третий никак не рискнул бы шутить надо мной. Он знает, что это чревато. И только потом до меня дошло, что сидящее передо мной существо – такая же труженица, как и я, прибывшая в архив прямо с задания и не успевшая переодеться.

Ха! А я-то, дурак, чуть было не купился! Хороши бы мы были рядом – я весь черный и блестящий, она вся белая и пушистая. Прямо парочка сахарных фигур со свадебного торта!

Усилием воли вернув челюсть в исходное положение, я откашлялся, мужественно нахмурил брови и гаркнул:

– Наверное, ты и есть моя временная напарница? Давай знакомиться! Полевой работник четвертого ранга, инвентарный номер 437/138-5!

Уткнувшаяся носом в бумагу красотка вздрогнула от неожиданности и накапала чернилами на бланк, который заполняла.

– Полевой работник начального ранга, инвентарный номер 476/675-2! – откликнулась она, резво вскакивая со своего места и придавливая стулом сидящего по соседству писаря.

Я подчеркнуто снисходительно улыбнулся – что такое начальный ранг по сравнению с четвертым, детка! – заглянул через ее обнаженное плечо и присвистнул.

– «Был подкинут в младенчестве...» О! Ты пишешь роман?

– Почему роман? Характеристику. – Высунув кончик синего языка, помощница по-детски слизнула кляксу, подчеркнула последнюю фразу жирной чертой и проставила дату.

Мне стало смешно.

– Сколько у тебя всего отчетов? Два? Три? Если будешь расписывать мелкие подробности про каждого, руки сотрешь. И заметь – ты не ангел. Оторванные и поврежденные конечности не восстанавливаются. Дай-ка мне.

Я выхватил из рук напарницы папку, быстро пробежал глазами по строчкам и усмехнулся:

– А он недурен, этот Хендрик. Наш клиент. Хотя твою писанину лично я сократил бы до двух слов: удачливый гуляка.

– Всего два? – расстроилась она.

– Ну хорошо. Добавь: смешливый.

– Товарищ полевой работник четвертого ранга, инвентарный номер 437/138-5, я все же считаю...

– Давай без церемоний, – перебил я, небрежно перебрасывая языком сигару с левого уголка рта в правый. – Зови меня просто Пятый, идет?

Молодая напарница зарделась.

– А я тебя буду звать Вторая, – делая вид, что не замечаю ее восторга, продолжил я. – Так что, Вторая, – работаем?

– Работаем! – радостным тоном отозвалась чертовочка, сияя голубыми глазами. – Значит, про его внешность тоже можно опустить? Или красота все же считается смягчающим фактором?

Неужели и я был когда-то таким наивным? Не верю, хоть убейте.

– Да какая, к ангелам собачьим, разница! – Моя широкая улыбка могла бы красоваться на рекламе зубного эликсира. – Я как-то оформлял дело на редкостного урода, и что ты думаешь – бабы висели на его шее пучками, как бананы на пальме. При знакомстве, правда, они сначала цепенели, но потом он пускал в ход свое знаменитое обаяние, и было уже поздно. Твой Хендрик рядом с ним щенок. Ты вообще где до этого работала? Откуда к нам?

– С Центральной базы, – откликнулась напарница, прихлопывая перо платиновым колпачком.

Моя уверенность в себе тихо пискнула и уползла в дальний угол. Вот уж не повезло, так не повезло. Центральная база – единственное место, где установлены машины времени для служебного пользования. Сейчас эта столичная штучка небрежно сообщит, что лично беседовала с Данте, одевается исключительно у еще не родившегося Гуччи, а по субботам бегает на концерты Элвиса Пресли. А я-то, дурак, изображал перед ней крутого мачо!

– Ну и как там, в Центре? – криво улыбнулся я, втайне надеясь, что она скажет: «Дышать нечем, пробки замучили, погода хреновая, жизнь дорогая».

– Здорово! – призналась Вторая.

Я сдулся окончательно, но тут чертовка широко распахнула голубые глаза и добавила:

– Я ведь с детства мечтала покорить Центральную базу. Помню, засыпаем мы с ребятами в интернатской спальне – холодно, по полу сквозняки гуляют, – и я про себя загадываю: вот вырасту и уеду отсюда. Стану знаменитой, все будут меня узнавать, а потом... – Она замялась.

Так, уже интересно.

– А выросла ты где? – осторожно уточнил я.

– В сто пятьдесят первом филиале. Под Верхними Плотами.

Моя кислая улыбочка моментально переросла в широкую и искреннюю. Сто пятьдесят первый филиал – это такая дыра! Такая дырища! Наше отделение по сравнению с ней – недосягаемая роскошь и центр цивилизации.

– Из Верхних Плотов в Центр – отличная карьера! – похвалил я. – Как же ты выбилась, детка?

Вторая пожала плечами.

– Да как-то само собой получилось, даже особо напрягаться не пришлось. После учебы направили на практику, потом предложили остаться, ну и... Честно говоря, за эти два года в столице я и не видела толком ничего. Мотаюсь по филиалам, как саранча по полям. Устала уже.

– Ничего, у нас отдохнешь, – пообещал я, мучительно размышляя, чем бы таким заинтересовать красавицу. – Как ты относишься к маскарадам?

– 437/138-5! Пятый! Пятый! Вызывает база! – Полное отсутствие эмоций в голосе, неожиданно громко прозвучавшем в приемнике, выдавало плохое настроение куратора. – Пятый! Вы забыли вернуть реквизит в кладовую! Костюм-тройка из шелка одна штука, повязка шелковая одна штука, штиблеты лаковые одна пара, сигара несгораемая одна штука, напульсник платиновый одна штука, трусы-стринги шелковые мужские одна штука. Повторяю...

Вот скотина! Почему-то про несданное чертовкой на склад подвенечное платье он не сказал ни слова, а про мои маленькие слабости орет как резаный!

При упоминании белья глаза напарницы чуть на рога не наделись. Уж не знаю, что она обо мне подумала, но отскочила, словно ее святой водой ошпарили. Бедолага и не представляет себе, какие еще сокровища, недоступные рядовым чертям, хранятся в провинциальных кладовых. Столица отдыхает.

А куратор все не унимался:

– Пятый! Пятый! Верните реквизит! В случае задержки возврата бухгалтерией будет начислена пеня! Пятый! Пятый!

Самодовольная ухмылка враз сползла с моего лица. Стыдно признаться, но, несмотря на достаточно высокий ранг и заслуги, я все еще немного робею перед канцелярскими крысами – бухгалтерами. Ничего не поделаешь, такова заложенная в меня еще до рождения программа, а детские комплексы, как известно, самые живучие.

Я с явным сожалением погладил шелковый жилет – это вам не полевая форма: негорючая, непромокаемая, неудобная – и начал торопить Вторую:

– Ты давай заканчивай свою поэму, хватит. Нам с тобой поручена деликатная миссия – нужно до полуночи забрать сверху тело.

– Человека? – деловито уточнила Вторая, захлопывая папку.

– Черта. Человека, кстати, тоже хорошо бы прихватить. И не одного, а сразу троих, в котельной топливо заканчивается.

– Лучше даже четверых, – мягко поправил куратор. – К тому же не забывайте об ужасающих зверях-мороках, которые должны расползаться по улицам и пугать горожан. Вторая, это была твоя обязанность? Умница, девочка, пока отлично. Помните, наша цель – погрузить город в пучину ужаса, чтобы коллективная ненависть и страх людей направились в одну точку и отразились в небе, создав над городом отрицательный купол. Отражатели на крыше Башни уже устанавливают.

– И это должны сделать мы вдвоем? – В глазах напарницы плескался ужас.

– У нас тут не столица, – ехидно прищурился я. – Приходится работать.

– Но разве можно успеть за сутки это все?

– Так это еще не все! – радостным тоном мазохиста сообщил я. – Кроме доставки тела чертенка и опытов с животными вместо дежурной бригады нам досталось особое задание. Если не ошибаюсь, закладка яйца под город.

– Змия-искусителя, – подтвердил голос администратора. – По прогнозу синоптиков с завтрашнего дня зарядят дожди – высохшая река может опять наполнить русло и слиться с родником на склоне.

– И что? – подняла выщипанные в ниточку брови Вторая. – Не поняла связи.

– Ручеек хоть и хиленький, но не простой, в нем святая вода течет, – снисходительно пояснил я. – Смешается с речкой – будет целая река святой воды. Представляешь, что случится, когда местные жители потянутся на речку с ведрами?

Судя по стеклянному взгляду напарницы, она искренне попыталась представить себе эту картину и потерпела фиаско.

– Чем же змий поможет? – наконец выдавила она. – Может, просто заткнуть ручей?

– Эх, молодость-наивность! – вздохнул я. – Если ручей, как ты выражаешься, «просто заткнуть», то уже через час здесь появится целая делегация Положительных. Начнутся долгие, нудные и чреватые уступками с нашей стороны переговоры. Они будут обвинять нас во всех грехах, мы станем оправдываться, но итог все равно окажется не в нашу пользу. Нет, ручей лучше не трогать. Пусть течет.

– Что же сделает змий? – заинтересовалась напарница. – Выпьет воду?

Я снисходительно улыбнулся.

– Если яйцо подложить точно в подземный пласт под руслом реки, то картина кардинально изменится. За два-три дня змий наестся людских грешков, вырастет, его грязный пот смешается с потоками воды, и река будет осквернена. Уже не раз опробованное средство

Напарница восхищенно цыкнула языком. Я гордо сверкнул открытым глазом, но тут куратор спустил меня с небес на землю:

– Хватит болтать! Не забудьте вернуть реквизит! Оба!

– Вот видишь, дел по горло, время поджимает, – поджал я губы, как бы ненароком щелкая по микрофону ногтем. В приемнике моментально раздался стони неразборчивые ругательства. – Предварительная паника тобой посеяна?

– На сегодняшнем утреннем гадании Наместник получит тревожный прогноз. Покровительница города Волшебная Плащаница украдена нашими сотрудниками и припрятана в надежном месте. Кроме того, уже несколько дней, как в городе наблюдаются необъяснимые природные явления, царит всеобщее беспокойство, бродят странные существа. Все как поручали, по пунктам. – Вторая протянула отчет.

Я, небрежно кивая, перелистнул страницы, но на цветной вкладке в отчет чуть не поперхнулся. Попадись мне такое существо ночью, заорал бы от страха, честное слово!

– Неужели ты это сама придумала? – поразился я, поглядывая на напарницу с невольным уважением.

– Один мальчишка из западного квартала, – призналась Вторая. – У него таких уродов толстенная папка под матрасом. Хотя некоторые картинки он рвет и сжигает в печи.

– Правильно делает, – хихикнул я, любуясь черной крысой, кокетливо отставившей в сторону ножку на костыле и обнажившей в улыбке два ряда гнилых зеленых зубов.

В наушнике раздался треск. Заранее ясно – сейчас куратор отправит меня в инкубатор за яйцом. Терпеть не могу это место: духота, дышать нечем, жара почти как в котельной. Десять минут в пекле – и под мышками шелкового костюма расплывутся вонючие пятна пота. Поэтому я, предугадывая следующее указание, быстро крикнул напарнице:

– Яйцо в капсулу загружено?

Вторая смущенно потупилась.

– Пулей! – заорали в наушнике

– Пулей! – подхватил я, отбрасывая отчет. – Заместитель САМОГО может зайти проверить с минуты на минуту, и что мы ему предъявим? Вот этот рассказик с картинками? Пулей в инкубатор! И смотри не промахнись – бери самое зрелое, красное!

Эхо последних слов еще звучало в архиве, а моя напарница уже неслась к выходу, сбивая по пути подвернувшихся под ноги писарей и оставляя в дощатом полу ямки от острых шпилек.

– Девочка, конечно, еще совсем неопытная, но и поручения пустяковые. Надеюсь, вы справитесь, – оптимистично закончил свою речь куратор.

И я – вот наивный дурачок – рассеяно кивнул. Если бы я знал тогда, во что выльются эти «пустяковые поручения», то наелся бы накануне протухших устриц на пару с Третьим, честное слово!

Даже сейчас, когда все уже позади, при одном взгляде на задумчивое лицо сына столяра у меня дрожь в коленках начинается. Так и хочется вцепиться в круглые желтые глаза, глядящие на меня с экрана...

Город. Очень раннее утро

Младший сын столяра Филипп захлопнул энциклопедию и прижался лбом к прохладному стеклу окна. Несмотря на волнение, фигура волка под луной удалась. Оскаленная трапеция морды, напряженно поднятые треугольники ушей. С каждым разом у него получается все лучше и лучше. А пока рисуешь, немного успокаиваешься.

Никогда в жизни ему не приходилось вставать так рано.

Еще не проехала по улице тележка молочника, не заступила на смену утренняя стража, не столкнули лодки на воду рыбаки. Даже птицы еще не проснулись! Единственные бодрствующие люди в городе – он и два человека в черных трико, спускающихся с крыши дома напротив.

Разглядев в руках одного из них мешок, Филипп горько усмехнулся. Вот она, издевательская ирония поговорки «Кто рано встает, тому бог дает». Даже воры могут спокойно существовать в этом городе, а он вынужден бежать!

И неважно, что он так и не успел стать великим художником! Главное, что он – седьмой сын седьмого сына, а на сегодняшний день это равносильно приговору...

Лучше бы меня сразу после рождения подкинули под ворота церкви или отдали в приют, в который раз за день с тоской подумал Филипп, пририсовывая луне кривую улыбочку, а волку рога и спирально закрученный хвост. Все равно продолжения традиции не вышло...

Как известно, для молодого человека, пытливо ищущего свой жизненный путь, нет ничего хуже, чем профессиональная семейная династия.

Отец, шестеро родных братьев, дедушка, дядя, прадедушка и прочие прапрапра Филиппа были столярами. Сколько себя помнил мальчик, в доме Стульсов всегда стоял запах свежей стружки, а мебель, посуда и игрушки были исключительно деревянными. С ранних лет Филиппа готовили к будущей столярной карьере, и с каждым годом он все больше убеждался, что дерево не его стезя.

Первая же табуретка, собственноручно сколоченная мальчиком, была жестоко сломана запрыгнувшей на нее кошкой.

В скворечнике, над которым он, высунув язык, трудился целую неделю, скворцы жили всего один раз, и то недолго. Через пять минут после вселения пернатые супруги вылетели наружу, утыканные занозами, как подушечки для иголок. На прощанье скворцы возмущенно проорали что-то на своем птичьем языке и скрылись за горизонтом, обгадив голову незадачливого мастера.

Когда бракованные изделия перестали помещаться в дровяном сарае, Филипп понял: он ненавидит дерево всей душой, и оно отвечает ему полной взаимностью. Поэтому братья легко бегают в грубых дубовых башмаках, а у него от них мозоли, поэтому его руки ноют от тяжелого инструмента и поэтому от запаха столярного клея его тошнит.

Поздно вечером, когда дом заснул, мальчик сел у окна своей комнаты и глубоко задумался. Кем же теперь, собственно, ему быть?

Рассматривая себя в высоком мутном зеркале, Филипп попробовал примерить на себя разные варианты будущей судьбы. Рыжие волосы, желтые кошачьи глаза, передние зубы длиннее остальных и выступают вперед. Нескладное сутулое туловище органично переходит в такие же нескладные руки-ноги. Торчащие коленки не только некрасивы, но еще и неудобны – во время бега они почему-то стукаются друг о друга. Представить эту личность одетой в дорогой костюм невозможно при самой богатой фантазии. Еще менее вероятно, что он сможет поступить в университет – заплатить за обучение в состоянии разве что богатый аристократ, но уж никак не столяр.

Может быть... художник? А что – отличная идея!

Когда Филиппу исполнилось двадцать, семья окончательно смирилась с тем, что золотые руки младшенького растут не из того места, из которого им положено расти у столяров. Самостоятельно Филипп не мог даже карандаш толком заточить, просил братьев. Зато он освоил азы пейзажа и приступил к изучению тел живых существ. Для этой цели была приобретена иллюстрированная энциклопедия, и молодой человек ежедневно перерисовывал из нее по странице.

Все шло так хорошо, и вот... Беда грянула внезапно. Теперь ему придется покинуть город.

Филипп аккуратно сложил в сумку стопку чистой бумаги, карандаши, кисти, краски, энциклопедию. Подумал и вынул энциклопедию. Если все сложится удачно, он сможет рисовать с натуры вдали от дома. В конце концов, настоящие художники часто путешествуют.

Когда отец поднялся в его комнату, Филипп был уже полностью одет и сжимал в руках мягкую дорожную сумку. Подозрительно красные глаза отца встретились с испуганными глазами сына.

– Уже? – одними губами спросил Филипп.

– Пора, сынок.

– Но ведь на площади еще пусто. Я буду как на ладони.

– До рассвета мы с тобой тихо посидим в кустах. А потом, когда площадь наполнится людьми, ты выйдешь и смешаешься с толпой. Помнишь наш уговор? Ты нанимаешься на любую работу за любые деньги. Не торгуйся. Не стесняйся нахваливать свои таланты. Главное, чтобы хозяин, который тебя наймет, выглядел приличным господином и чтобы он был не местный. Я буду незаметно следить за вами, не бойся. Удостоверюсь, что все в порядке. Смотри, как приедете на место, сразу напиши! Даст бог, по соседним деревням искать не будут, через год-другой сможешь вернуться обратно.

– А может, просто уехать и писать картины на заказ?

Столяр замялся.

– Не хочу тебя обижать, сынок, но пейзаж с мельницей, который ты подарил нашей соседке, она сожгла в печи. А потом еще и позвала священника, чтобы освятить дом после скверны. Сказала, что это дьявольское искушение, какие-то треугольники и квадраты, а над ними вообще... нарисован голый зад...

– Это было мельничное колесо, папа!

– Но оно было розовым и почему-то раздвоенным!

– Я так вижу!

– Сынок, прости, но мы с матерью не хотим рисковать. Вас всего семеро.

Филипп молча кивнул.

– Братьям мы ничего не сказали, чтобы не проболтались случайно. Знает только Мартин. Мать не придет, не хочет расстраивать тебя перед дорогой. Мы очень любим тебя, сынок, – тихо добавил отец и протянул ему продолговатый сверток.

– Что это?

– Специальный карандаш с выдвижным грифелем. Мартин разыскал в какой-то лавке. Ты же у нас насчет дерева... в общем, сам понимаешь. Мы с матерью подумали: не дай, господи, начнешь точить свои карандаши – еще зарежешься...

– Спасибо, папа, – растроганно сказал Филипп, прижимая к груди подарок. – Не волнуйся. Найду иногороднего господина, наймусь, уеду. И сразу напишу.

Город. Герцогский дворец, кабинет Наместника

Свое прозвище Куриная Лапка получила в детстве. Те, кто помнил ее в те годы, утверждали, что, если не обращать внимания на скрюченную после болезни правую ручку, от прелестной белокурой девочки было глаз не оторвать.

Сейчас внешность гадалки производила скорее противоположный эффект. Она носила лохматые, черные как смоль волосы, нос удлинился и угрожающе навис над тонкими губами, и ни один человек в городе не мог выдержать ее взгляд. Некоторые говорили, что старуха настоящая ведьма, и сама Лапка не опровергала этих слухов. В конце концов, в доме каждой уважающей себя женщины найдется метла, которую она может использовать по своему усмотрению. С тех пор как Наместник принял ее в штат своих официальных помощников, ей не было нужды рекламировать себя и принимать частных клиентов.

Утро Куриной Лапки начиналось так: ровно в восемь (летом в семь) часов она входила в кабинет Наместника и раскладывала на его столе простенький пасьянс «косынка». Если пасьянс сходился, Наместник удовлетворенно кивал и отпускал работницу колоды домой. Если же с раскладом возникали сложности, старик настораживался и требовал немедленно определить источник возможной опасности.

За устранение этого самого источника опасности отвечала уже не гадалка, а трое помощников: казначей, ксендз и канцлер. Так как Куриная Лапка ни разу не дала точных примет беды, а выражалась профессионально обтекаемо, о ее «предсказания» можно было мозги поломать.

Борцам со злом приходилось работать втроем. Для удобства совместной деятельности вышеназванным государственным лицам даже пришлось съехаться в общий кабинет. Три золотые буквы на двери – ККК– отражали равенство их положений, но, как любил шутить канцлер: «На „К“ казначея золота пошло немного больше».

Помещение поражало посетителей смешением стилей (в его убранстве причудливо переплелись элементы монастырской кельи, парадного зала, бухгалтерии и библиотеки), а также тремя невиданных размеров столами, составленными буквой «Т». Нутро резного орехового буфета скрывало достойную коллекцию хрустальных графинчиков с напитками, среди которых особенно выделялся ведерный графин с церковным кагором. Скромное золотое распятие и портрет Великого герцога в полный рост довершали картину.

Куриная Лапка перевернула последнюю карту. Вот черт, опять.

Сегодня утром пасьянс не сошелся три раза подряд.

Как гадалка с многолетним стажем Куриная Лапка в карты не верила. Но как женщина с большим жизненным опытом она точно знала, что случайных совпадений три раза подряд на свете не бывает. Тем более что в третий раз она отвлеклась во время раскладывания карт и нечаянно выложила не «косынку», а какую-то кривую дульку, но все равно две те же самые карты оказались не на своих местах.

Черная смерть и Юный любовник. Жуткое невезение и случайный выигрыш. Злая сила и нежданная радость. Победа и поражение.

Это колоду Куриная Лапка еще девушкой лично нарисовала на толстом картоне и придумала значения фигур. С годами они истрепались и словно бы стали более настоящими, чем были изначально. Иногда ей казалось, что некоторые картинки даже внешне изменились. Например, она не помнила, чтобы Роковая разлучница высовывала язык и ехидно усмехалась. А Черная смерть? Неужели это она нарисовала столь серьезному зловещему персонажу толстый овечий жилет, накинутый прямо поверх плаща? Странно. Ладно, нужно хоть что-то сказать Наместнику.

Куриная Лапка собралась с духом, подперла щеку кулаком и собиралась уже по привычке завыть: «Ой, беда стучится в наши двери... прямо хоть бери топор и вешайся», как вдруг поняла, что не может произнести ни звука.

Пока гадалка молча раскрывала рот, как вытащенная из воды рыба, кто-то другой начал говорить за нее. Слова опускались сверху, словно падали с потолка, и проговаривал их голос, настолько похожий на голос Куриной Лапки, что бедная гадалка засомневалась – в своем ли она уме?

– Ой, беда стучится в двери... прямо хоть бери топор и вешайся. Плохи дела, пан Наместник, вижу погибель, жертвы, мор...

Когда невидимый помощник закончил перечислять несчастья, грозящие городу, Куриная Лапка помертвела: подобный прогноз мог убить кого угодно.

Ошарашенный Наместник кивнул. Его лицо, казалось, состоящее из одних морщин, на миг разгладилось – так высоко он поднял брови. Повертев в руках пару выпавших карт, старик пристально уставился в глаза Черной смерти, словно картинка могла дать более понятный ответ, и недоверчиво уточнил:

– Сегодняшний день станет началом стольких бед?

– Именно сегодняшний, – подтвердил голос Куриной Лапки. – С Черной смертью шутки плохи. Нужно немедленно принимать меры.

– А вторая карта? – уже ни на что не надеясь, прошептал Наместник. – Вот этот юноша с розой в волосах что значит?

Голос промолчал, и в воздухе явственно повисло недоумение. Куриная Лапка с облегчением поняла, что может теперь закрыть рот, открыть его вновь и вообще распоряжаться своей речью по собственному усмотрению.

– Юный любовник, – поспешно пояснила она, – обычно означает взаимное чувство, но в нашем случае... думаю, это... да, я не сомневаюсь – надежда на победу!

Наместник с явным облегчением выдохнул, незаметно перекрестившись.

– В вечерней сводке новые данные об агрессивных животных, – грустно поделился он с Куриной Лапкой. – Появляются с наступлением темноты, нападают на одиноких прохожих и бесследно исчезают. Ксендз окропил одного святой водой – заверещала и пропала проклятая тварь. А еще герцогскую Плащаницу кто-то с флагштока снял. Ума не приложу, кому и на что старая тряпка понадобилась?

– Колдовство, – уверенно сказала гадалка. – Говорю же вам – надо принимать меры. Пока не поздно.

– Пся крев, – расстроено пробормотал Наместник. – Какие меры? Если я прикажу горожанам запасаться святой водой, паника только разгорится.

– Ищите мага, – посоветовала Куриная Лапка. – Когда выпадает Черная смерть, действительно не до шуток.

Кровь прилила к морщинистым щекам Наместника. Умом он понимал, что беды, предсказанные гадалкой, грозят скорее городу в целом, чем лично ему. Но все же старик не мог отделаться от неприятного ощущения, что карты на этот раз говорят не иносказательно, а прямым текстом: загостился ты на этом свете, ясновельможный пан, хватит. Жди саму Смерть по свою душу.

Пожевав кончик седого уса, Наместник все же решился задать мучивший его вопрос:

– Скажи, а это не может быть что-то личное? Ведь я как человек, стоящий над городом... немолодой уже человек... далеко не праведник... – Тут он окончательно смешался и умолк, пристально глядя гадалке в глаза.

– Все возможно, – согласилась Куриная Лапка, не моргая. – Но, учитывая, что сегодня аккурат день осеннего призыва на курсы, шо-то не верится.