Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Асунта

ModernLib.Net / Отечественная проза / Горбов Я. / Асунта - Чтение (стр. 1)
Автор: Горбов Я.
Жанр: Отечественная проза

 

 


Горбов Я Н
Асунта

      Я. Н. ГОРБОВ
      АСУНТА
      РОМАН
      1. - БРАК ПО РАСЧЕТУ
      Во второй половине девяностых годов Франсуа Крозье унаследовал от родителей большую механическую мастерскую, которую вскоре ему удалось еще увеличить и расширить.
      Когда грянула война 1914-1918 г.г. Крозье мобилизировали и отправили на фронт. Но так как он был не первой молодости и располагал связями, то его вернули в тыл, поручив приспособить мастерскую к военным нуждам. Шрапнельные дистанционные трубки - которыми он занялся - потребовали от него много внимания и сил, но, зато, мастерская превратилась в фабрику, фабрикой же она осталась и после Версальского договора, с той разницей что трубки были заменены железнодорожной сигнальной аппаратурой. Вскоре стали обозначаться контуры нового экономического кризиса и Франсуа Крозье решил принять охранительные меры. Из них самой надежной ему казался брак его сына Филиппа с Мадлэн Дюфло, единственной дочерью и наследницей Фердинанда Дюфло, владельца завода "Моторы внутреннего сгорания Эфде", которая ни красотой, ни стройностью, ни, вообще, какой бы то ни было привлекательностью не отличалась. Обстоятельство это - хотя и второстепенное - все-таки могло привести к затруднениям.
      За воспитанием Филиппа было установлено, с самых ранних пор, тщательное наблюдение. Рано овдовевший и вторично не женившийся отец хотел, чтобы у сына не возникало сомнений в том, что он предназначен вести и развивать фамильное предприятие. В таком смысле и давались указания всем, от учивших Филиппа грамоте гувернанток до педагогов, готовивших его к поступлению в лицей. Он был потом определен в высшее техническое училище, отбыл военную службу, вернулся в родной Вьерзон, проделал стаж в каждом цехе, потом в отделах административном и коммерческом, и теперь состоял при дирекции. Преданность молодого человека делу казалась безусловной.
      "Все это так, - говорил себе Франсуа Крозье, - все было сделано. Но можно ли быть вполне уверенным? Правда, ведь эта Мадлэн совсем уродка".
      Тем более он сомневался, что как раз Филипп был в полном расцвете всех сил. Он входил в тот возраст, когда перед молодыми людьми открываются разнообразнейшие возможности.
      Сомнения отца оказались напрасными. Как только он сообщил сыну о своем плане и объяснил ему сколь великими могут оказаться, {8} в связи с кризисом, трудности и даже опасности, тот немедленно согласился.
      Сейчас же после разговора с отцом, он предпринял обход фабрики, побывал во всех цехах, поговорил с инженерами и техниками, со старшими мастерами, с рабочими и работницами, со служащими. Все ему, сыну хозяина, вежливо и приветливо улыбались. В бюро, куда он вернулся, Филипп попросил разрешения задать всего один вопрос. Когда отец, слегка удивившись, это разрешение дал, Филипп спросил, не был ли и его брак, в свое время, тоже подчинен финансовым соображениям?
      - Да, - сказал Франсуа Крозье, - я женился на твоей матери потому, что ее приданое позволило мне расширить дало. Наступило молчание.
      - Ты знаешь, - прибавил тогда Франсуа Крозье, вдруг испытавший что-то похожее на потребность оправдаться, - что твоя мать умерла когда тебе было три года и через пять лет после нашего брака?
      - Знаю. Оставшись вдовцом вы всецело посвятили себя делу?
      - Да. Всецело.
      - Благодарю вас, - произнес сын, - и прошу меня извинить, если этот вопрос показался вам излишним.
      Он вышел и несколько мгновений простоял у двери, в неподвижности. Ему казалось, что он что-то взвешивает. Результат поверки был положительным: признание отца, которое он мысленно воспроизвел, приняло облик морального узаконения его брака с Мадлэн. Все точно соответствовало требованиям семейной традиции, интересам дела.
      2. - НА БЕРЕГУ СЕНЫ
      Но через некоторое время после свадьбы ему пришлось признать наличие просчета. Если вдовцу легко посвятить себя целиком фабрике, то человеку женатому, хотя бы только по расчету и к жене равнодушному, уйти с головой в работу трудно. Как бы ни были условны семейные обязательства, они остаются семейными обязательствами, за выполнением которых, к тому же, ревниво следят всевозможные соглядатаи и блюстители морали. Из-за этого у Филиппа возникли такие домашние неприятности, что он испытал потребность, хотя бы время от времени, от семейной жизни ускользать. Он предложил отцу открыть сборочную мастерскую в Париже и получив согласие, создал себе таким образом повод для частых отлучек.
      Как-то раз, в конце 1933 года, он задержался в столице на больший чем обычно срок. В субботу он пообедал в хорошем ресторане с одним из своих инженеров, побывал в театре, вернулся в гостиницу и лег. Сон его был, как всегда, спокойным. Когда, на утро, раздвинув штору, он увидал негреющие лучи осеннего солнца, то подумал, что площади, {9} скверы, бульвары и парки могут быть красивыми. Он удивился этой мысли, так как и к очарованию природы, и к притягательности городских пейзажей всегда был равнодушным. Но тут же сказал себе, что раз его потянуло присмотреться к тому, от чего он до сих пор отворачивался, то почему бы это желание не удовлетворить?
      Так вот и вышло, что он предпринял утреннюю прогулку по Парижу, в Тюильери, где стыли богини и музы, где ноябрь раскрашивал листву деревьев. Где зеленел газон, поблескивала вода в бассейнах, где скрипел под ногами гравий. Пересекши Площадь Согласия, Филипп оказался близ конной статуи Короля Бельгийцев. Там, у самой почти набережной, были скамьи, на одной из которых сидела женщина, с ребенком на руках. Рядом стояла детская колясочка. Филипп прошел сзади скамьи, и лица сидевшей не видел. Но в позе ее было что-то что привлекло его внимание и заставило вернуться. Приблизившись, он поразился и сосредоточенному выражение очень черных глаз и презрительной складов губ. Да и каждому могло придти на ум спросить себя, что эта поза, эти глаза, эта усмешка обозначают, почему так судорожно прижат к груди ребенок?
      - Что с вами? - проговорил Филипп, подчинившись неясному побуждение, но почти тотчас поняв, что просто поставил в связь позу женщины с ребенком со стремительным течением близкой Сены:
      конечно, если бы молодая женщина проявила намерение броситься в воду или бросить в нее ребенка, то помешать этому было бы его прямым долгом. Она, между тем, молчала, как будто давая понять, что просит оставить ее в покое.
      "Я, кажется, поспешил", - подумал он. Но так как ничего предосудительного в его вопросе не было и задал он его подчинившись чувству простой человечности, без всякого скрытого замысла, то он испытал некоторую досаду. Уйти не произнеся ни слова, значило бы принять незаслуженный упрек.
      Он, тем более, колебался потому, что молодая женщина оставалась в той же неподвижности и взгляд ее был таким же сосредоточенным. Филипп подумал, что, может быть, надо предложить ей помощь? Но какую? Он знал, конечно, о магической силе денег, но что позволяло думать, что налицо - пусть даже драматические - но только матерьяльные затруднения? Моральная поддержка? В чем могла бы она выразиться?
      Не зная что сказать, он вежливо приподнял шляпу, намереваясь удалиться. Но как раз сосредоточенное и надменное выражение молодой женщины уступило место веселой и чуть-чуть иронической улыбке. Оглянув Филиппа она произнесла:
      - Еще немного и вы мне милостыню подали бы.
      Это его задело за живое.
      - У вас вид такой, точно вы собираетесь броситься в Сену, пробормотал он, не без раздражения.
      - Не может быть! - воскликнула она. - Вы значит меня не {10} за нищенку, а за готовую к самоубийству приняли? Разрешите вам сказать, что я ни то, ни другое. Проницательности вы не проявили никакой. Ни-ка-кой!
      - А, Никакой? - произнес он, заинтересовавшись.
      - Ни-ка-кой. Признаюсь, однако, что ваши слова насчет самоубийства меня расстроили. Никак не думала, что мысли о практических трудностях могут так отразиться на моем выражении.
      - Практические трудности могут быть весьма серьезными.
      - О ! Мои трудности банальные из банальных. Безработица, неуверенность в завтрашнем дне. И домашние неурядицы, из этого вытекающие. Тем более, что мой муж фантазер и причудник.
      - Фантазер и причудник?
      - Да. И большой.
      - А какая у него профессия?
      - У него нет профессии. Он все время повторяет, что надо ко всему относиться по философски и брать жизнь такою, какая она есть. В конце концов можно и обозлиться.
      - В этом и заключена причина вашего состояния?
      - Именно в этом.
      В чертах ее обозначились и ирония, и требовательность.
      - У вас, - спросил Филипп, - есть профессия?
      - Я неопытная стенодактилографка, - промолвила она, со сдержанной досадой.
      Наступило короткое молчание, после которого Филипп вынул из бумажника визитную карточку, написал на оборота адрес сборочной мастерской, дал ее ей и сказал:
      - Зайдите через месяц. Возможно, что у меня найдется для вас работа.
      Затем он слегка поклонился, приподнял шляпу и пошел прочь, чувствуя неопределенное, но приятное, удовлетворение. "Не оттого ли, - говорил он себе, - что ничего нет общего у этого разговора с теми, которые затевают на улицах с незнакомыми дамами охотники за приключениями?", и думал, что у встречи этой должно подучиться продолжение.
      3. - СТОРОНА ДЕЛОВАЯ
      На другой день Филипп уехал в Вьерзон, провел там неделю и вернулся в Париж. Когда утром он просматривал в бюро сборочной мастерской текущую переписку, ему доложили о приходе посетительницы, дав, при этом, заполненную ею фишку: имя, цель визита и т. д. Имя ему не говорило ничего. Ни о какой Асунте Болдыревой он никогда не слышал. Kроме того, что оно было незнакомо, оно показалось ему странным, едва ли не претенциозным, похожим на псевдоним, выбранный начинающей кинематографической актрисой. Филипп {11} осведомился о внешнем виде просительницы, но служащий, который впустил ее в ожидальню - лишь мельком ее оглянувший, - мог только сказать, что она "производит впечатление брюнетки".
      - Разве что глаза блестящие очень, - добавил он.
      Тогда Филипп понял, что это незнакомка, с которой он неделю тому назад заговорил на берегу Сены, и которой дал карточку.
      Подосадовав на себя за неосмотрительность, он все же решился ее принять.
      - Я вас просил придти через месяц, - сказал он недовольно, едва она переступила через порог, - а вы являетесь через неделю.
      Она стала шарить до странности настойчивым взглядом в глубине его зрачков и ничего не ответила.
      "Что ей нужно?" - спрашивал он себя, не зная, что сказать и раздражаясь.
      - Я пришла спросить нет ли у вас работы, - проговорила наконец Асунта. - Я никак не думала, что разница в три недели может быть так важна.
      - Напрасно вы так думали.
      - Но разве не от вас зависит придавать времени и срокам ту или иную степень важности?
      - Вы очень нервны, мадам. Новые неприятности с мужем?
      - Ничего подобного.
      Глядя на нее и ее слушая, он подумал, что в голосе ее звучат нотки, отражающая независимость характера и суждений. Взгляд же ее проникал в его глаза, точно бы с некоторым правом. Мысленно он сравнил этот взгляд со взглядом Мадлэн, который показался ему, при мысленном этом сравнении, довольно таки тусклым.
      - Дайте мне ваш адрес, - промолвил он, - и когда у меня будет работа, я вас извещу.
      - Скажите лучше прямо, что работы для меня у вас нет и не будет. Обещаний известить я получила достаточно, чтобы понять, что они значат.
      - Думали ли вы, что я явлюсь к вам на дом, чтобы предложить должность? - проговорил он, иронически.
      - Почему бы нет? - отозвалась она с совершенной естественностью.
      - Ваш адрес. Я заеду к вам сегодня вечером, - пробурчал он и недовольно, и смущенно, снова, как то уже раз было на берегу Сены, не понимая, какому он подчиняется импульсу. - Мы обсудим.
      - Что мы обсудим?
      - Чем я могу быть вам полезным.
      - Улица Байар, номер пятнадцать, - сказала Асунта.
      - Это в каком квартале? - осведомился Филипп, плохо знавший Париж.
      - Елисейские Поля. Недалеко от набережной.
      {12}
      4. - УЛИЦА БАЙАР
      Дом номер пятнадцать по улице Байар был старым и низким, по обеим сторонам его высились многоэтажные здания, скорей роскошного вида. В элегантном этом квартале, он был очевидным анахронизмом. Поднимаясь по лестнице, Филипп, с неудовольствием, отметил некоторую поспешность своих шагов.
      "Любопытство?" - спросил он себя и тотчас же нашел ответ: увидать обстановку, в которой она ссорится с мужем, может быть действительно довольно любопытно.
      У края его сознания промелькнул образ Мадлэн. Счастье при браке по расчету вообще проблематично; то же, что Мадлэн с каждым месяцем все больше и больше к мужу привязывалась, и все больше и больше была охвачена очарованием его молодости, было для него источником дополнительных трудностей.
      - Уж лучше бы она меня ненавидела? - пробурчал он, ища кнопку звонка. Но кнопки не было и он постучал. Дверь открыла Асунта. На Филиппа пахнуло спертым воздухом и при первом же беглом взгляде он обнаружил, что чистота помещения весьма сомнительна.
      - Добрый вечер, входите пожалуйста, - сказала Асунта. - Савелий, м-сье Крозье, о котором я тебе говорила, оказывает нам честь своим визитом.
      И прибавила, обратившись к гостю:
      - Простите за беспорядок. Мы живем в тесноте. Кроме того, моя дочка больна и в такую холодную погоду я опасаюсь растворять окна.
      Филипп колебался, снимать ли ему пальто? Не снять - значило быть готовым уйти, снять - предполагало визит более длительный. Tем временем дверь в соседнюю комнату отворилась и в ней показался Савелий. Это был человек среднего роста, широкоплечий, с неправильными чертами лица, выдающимися скулами, узкими, окруженными морщинами, глазами, с жидкими, белесоватыми волосами. Он молча поклонился и застыл в ожидании.
      - Добрый вечер, - сказал Крозье. - Рад с вами познакомиться.
      - Счастлив вас видеть у нас, - последовал ответ, - надеюсь, что некомфортабельность нашей квартирки вас не испугала.
      - Какое это может иметь значение?
      - Значение это может иметь, разумеется, ничтожное, да и то, если допустить мысль, что таким вещам можно вообще придавать хотя бы какое-нибудь значение. Бывает, однако, что и пустяки оказываются принятыми во внимание и влияют на мнение гостя о хозяевах. Мое замечание было, следовательно, не больше чем предосторожностью.
      Я ведь не мог знать вашей точки зрения? Не правда ли?
      - Я вас предупредила, - вмешалась Асунта, - что он философ и причудник.
      - Философия... - начал было немного растерявшийся Крозье.
      {13} - Один очень известный мудрец, - перебил его Савелий, довольствовался бочкой. Я не достигаю таких высот и сознаюсь, что немного больше комфорта меня устроило бы. Я сожалею, что все усилия мной сделанные для улучшения условий нашего существования, ни к чему не привели. Возможно, что это результат того, что я фантазер и причудник, как говорит жена.
      Он сделал два шага, приблизился к Филиппу и пожал ему руку. Приблизилась к нему и Асунта, так что они, все трое, оказались как раз под висевшей на проволоке, довольно сильной, электрической лампой. Тени на лицах их соответственно удлинились. Из стоявшей в углу кроватки донесся не то плачь, не то хрип дочки Асунты, Христины. Беспорядок и спертый воздух, странные слова Савелия, все это совсем не соответствовало привычкам Филиппа. Он испытал род незнакомого ему до той поры внутреннего смятения, которое еще возрастало оттого, что Асунта не сводила с него глаз. "Здесь не настоящая жизнь, - подумал он с тоской, - здесь только ее предместье". И, спохватившись, добавил: "не проник ли я в область, где здравый смысл не полноправен? и реальность не безусловна? Во всяком случай не может быть и речи, чтобы предложить этой даме место в моем бюро. Надо быть очень осторожным. Мало ли что за всем этим кроется".
      Савелий, между тем, продолжал:
      - Я не щадил усилий и проявлял большую предприимчивость. После того как мне пришлось, вследствие революции, покинуть Петербург, я перебрался во Францию, где и стал учиться рисованию и живописи.
      - Вы тоже из Петербурга? - спросил Филипп Асунту.
      - Я там родилась.
      - Но разве Асунта русское имя?
      - Hет, конечно, испанское. И моих сестер зовут Нурия и Мария-Пилар. Они остались в Петербурге, в "Ленинграде", как теперь говорится. Но мы даже не переписываемся. Из-за террора.
      - Ее отец, - вмешался Савелий, - был одним из секретарей императорского посольства в Мадриде. Он очень полюбил Испанию, женился на испанке и назвал своих дочерей испанскими именами. Как вы можете судить, он уклонился от принятого порядка: сначала полюбить женщину и потом, если все хорошо складывается, полюбить ее страну. В случае отца моей жены все было навыворот: сначала страна, потом женщина.
      - Я рада была бы вас чем-нибудь угостить, - промолвила Асунта, - но у меня как раз вышли все запасы. Даже сахару нет.
      - Разрешите вас пригласить пообедать со мной в ресторане?
      - Мы вас благодарим. Но нам нельзя оставить Христину одну. Она больна.
      - Вас могло удивить, - вставил Савелий, - что у моей жены и ее сестер испанские имена. А что мою дочь зовут Христина вас не удивляет?
      {14} - Я об этом не подумал.
      - Дочь русских родителей должна была бы быть Катей, Машей, Наташей, Таней, Женей, Олей, Соней... А мы нашу назвали Христиной. Это оттого, что она родилась во Франции, где, вероятно, проживет всю жизнь. Французское имя напрашивалось. Она француженка и выйдет замуж за француза.
      - Да, - оборвала его Асунта, - но душа девочки моей осталась русской и французское имя ничего не переменит.
      - Ну пусть ее душа осталась русской, - отозвался, слегка насмешливо, Савелий. Обратившись к Филиппу он прибавил:
      - Читали ли вы дневник Льва Николаевича Толстого?
      - Нет.
      - Так вот он там часто повторяет: моя душа счастлива, моя душа счастлива, моя душа счастлива. Не говорит: я счастлив, а именно говорит: моя душа счастлива. Вот этого я и желаю Христине: чтобы ее душа была счастливой. А что она останется или не останется русской, неважно. Сверх того перемены подданств на души не распространяются. Эти перемены касаются только тел. Русская душа во французском теле? Да если это может способствовать счастью этой души, чего же больше желать? Я часто думал о том, чтобы выразить это в красках и линиях, но решительно не знаю, как взяться.
      - Действительно. И сомневаюсь в том, что такое полотно увеличило бы ваши доходы и поспособствовало бы укреплению счастья души Христины. Живопись заработок неверный. За некоторыми исключениями, конечно.
      - Да, я знаю. Ради этого самого заработка мне пришлось быть чернорабочим у мистера Сальмсона и у м-сье Рено, грузить по ночам мешки и ящики на товарном вокзале; мыть автомобили; замешивать известь на постройках. Эта последняя работа мне особенно ясно дала почувствовать, что насущный хлеб достается в поте лица. Замешивать известь в июльскую жару! Мать честная! С той поры я обхожусь пособиями.
      - Я вам говорила, что он причудник и фантазер, - сказала Асунта.
      - Фантазер? Просто манера выражаться.
      - Рынок труда довольно узок в настоящее время, - заметил Филипп, - и найти подходящую работу не всегда возможно. Но в общем к иностранным рабочим рукам во Франции относятся благожелательно. На вашу долю выпали некоторые испытания. Считаю, что вы имеете моральное право на помощь.
      Так говоря Филипп думал: "Наверно все то, что я вижу и что я слышу, и есть прославленный charme slave".
      Монгольские черты лица Савелия и не в меру блестящие глаза его жены полурусской, полуиспанки - подсказывали какие-то, весьма расплывчатые догадки о невозможности точных этнических разграничений, а беспорядок и валявшаяся на стульях нечищенная {14} одежда что-то говорили о природной беспечности, лени, или склонности к меланхолическому безразличию. На всем стояла печать временности, почти кочевья. Что до беседы, порой почти смехотворной, то она была в естественном сочетании с рамками, в которых протекала.
      - Почему же мы, однако, стоим? - спросил Савелий. - У нас четыре стула, а нас всего трое. Можно сесть.
      Асунта подошла к кроватке Христины, ее муж помог гостю снять пальто. Ярко освещенная лучами лампочки группа распалась, все становилось по местам, приходило в равновесие. Но Филипп уже отдавал себе отчет в том, что между ним и четой Болдыревых протянулись
      какие-то нити, которые мешали распрощаться и уйти. Он спросил себя, не ждет ли от него Асунта не предложения работы, а чего-то другого? Например, более прочного знакомства, может быть дружбы? И так размыслив, он обнаружил, что таково именно его собственное желание и что предложение должности в мастерской не более, не менее чем уловка, хитрость, предлог.
      - Вы давно женаты? - спросил он.
      - Скоро три года.
      - Ранний брак.
      - Не совсем, - сказала Асунта, - мне не было и двадцати. Но Савелий на восемь лет меня старше.
      Привыкший к умственному счету, Филипп тотчас же отметил:
      - Ваш муж, значит, родился в 1903 году?
      - Совершенно точно, - сказал тот, - я только успел увидать Божий свет и начал задумываться над законами бытия, как отовсюду стала угрожать смерть. Чтобы не быть убитым или растерзанным, как то случилось с моими родителями, надо было прятаться, бежать. И знаете по какой причине их убили? Потому, что отец был жандармским полковником, а мать женой полковника. Первые уроки жизни: ненависть, зависть, месть, жестокость и, больше всего, глупость, глупость и глупость. Отличная школа, судите сами.
      Филипп знал в общих чертах о том, как протекала русская революция и считал, что все ужасы, о которых ему пришлось слышать, хотя и прискорбны, но свойственны всякой революции. Возмущаться ими можно, но удивляться тут нечему. Белых русских, бежавших в Европу, по большей части считали за баловней старого режима, так что некоторая резкость в их отношении со стороны сбросившего иго народа была понятной. И, сверх того, от Вьерзона до Poccии так далеко ! Случайная встреча с жертвами социалистического произвола побуждала его отнестись к этим заключениям с большим вниманием.
      - Во Франции, - говорил между тем Савелий, - все протекло в должном порядке: война, победа, мир. У нас порядок был противоестественный: поражение, революция, гражданская война, террор. Мира мы так никогда и не заключили.
      Филипп хотел было возразить: "а Брест-Литовск?" - но Савелий не дал ему {16 }времени.
      - Я далеко не один утверждаю, что мир умер в России с началом войны 1914-го года. С той поры все у нас протекает срочно, экстренно, напряженно, все продолжает быть мобилизованным.
      - Я не думаю, - вставила Асунта, - что это может интересовать м-сье Крозье.
      - Напротив, напротив...
      Но Асунта настаивала:
      - Вы слишком снисходительны. Если надо обо всех этих вещах подробно говорить, давайте лучше дождемся подходящего случая. Я не хочу, чтобы у вас осталось впечатление, что на вас обрушились с лавиной жалоб. И это тем более, что я ни на что не жалуюсь. Наоборот, я очень рада, что мне удалось спастись.
      - Я тоже ни на что не жалуюсь, - прибавил Савелий, - я всего на всего рассказываю, как все было.
      - А я предпочитаю про это даже не думать. Я хочу, чтобы все было хорошо там, где я нахожусь, и больше ничего.
      - Постараюсь вам помочь, - сказал Филипп.
      - Видишь, Савелий? - обратилась Асунта к мужу. - Не говорила ли я тебе, что если м-сье Крозье к нам не придет - ничего с места не стронется; и что, наоборот, его приход внесет перемены. И к лучшему. Вот он наш гость. Знаете ли вы, м-сье Крозье, что ваш визиг это хорошая примета? Я верю в приметы. Но только в хорошие. В плохие - нет.
      - Счастлив узнать, что я хорошая примета. И польщен. Готов допустить, что наша встреча принесет прекрасные плоды.
      Лед таял. Сначала робко, потом с уверенностью стали звучать шутки. Савелий отбросил свои ужимки, отменил оригинальничанье, Асунта же оживлялась все больше и больше. Раза два или три она залилась румянцем, голос и смех ее звенели.
      Филипп покинул своих новых знакомых довольно рано, - с облегчением ли? с удовлетворением ли? - он не знал. На улице он на мгновение приостановился и поймал себя на мысли о Мадлэн. Он отстранил ее с легкостью, заменив размышлениями о предстоявших на завтра деловых встречах и разговорах.
      5. - УЛИЦА ВАСКО ДЕ ГАМА
      Спустя несколько дней Савелий нашел работу, - скромную, плохо оплаченную, ни в чем не соответствовавшую его вкусам, - но все-таки работу. Парикмахерская, куда он поступил, находилась на окраине и ехать до места службы надо было по метро, с несколькими пересадками. Савелий подметал, вытирал пыль, чистил, мыл, бегал в лавки за покупками. А так как хозяин сразу его предупредил, что он должен быть как можно более незаметным, то Савелий и старался все делать бесшумно и проворно. Посетители были по большей части {17} служащие и появлялись или до, или после закрытия контор и магазинов. Соответственно парикмахер открывал рано и закрывал поздно, после чего Савелию надо было провести еще час в дороге.
      Навестивший Болдыревых двумя неделями позже Крозье был доволен. Как раз он имел в виду предложить Савелию работу, намереваясь даже, специально для него, создать какую-нибудь третьестепенную должность. Теперь эта забота отпадала. А с должностью для Асунты тоже можно было, пока Савелий работает, не спешить. Когда он высказался в этом смысле, Савелий принял свой парадоксально-поучительный тон.
      - Ожидание перемен к лучшему, - сказал он, - один из главных стимулов населения земного шара. Оно поощряет предприимчивость, каковая, в перспективе ожидания перемен к худшему, была бы несуразностью.
      Крозье поморщился и промолчал.
      - Савелий, Савелий, - пробормотала Асунта.
      - Не хотите ли с нами откушать? - отнесся Савелий к Крозье. - еда скромная. Но всё ингредиенты качества превосходного.
      Немедленное согласие Крозье его удивило. Но почти сразу он понял, что цель Крозье, задержавшись, задать несколько вопросов, чтоб лучшее себе о Болдыревых составить представление. Савелий охотно пояснил, что покинул Петербург в 1920 году, еще до того, как кончилась гражданская война. Ему было семнадцать лет. До этого времени отец его скрывался. Добыв подложные бумаги он устроился в окрестностях города в продовольственном складе.
      - Служащие там были многочисленны, и неопытны, - говорил Савелий. Прятаться за вымышленными должностями и подложными бумагами было тогда единственным выходом для целых категорий граждан. Но, конечно, слишком долго тянуться это не могло. В частности, мой отец, опознанный одним из посетителей, был арестован и расстрелян. Несколькими днями позже та же участь постигла мою мать. Я уцелел случайно, так как в те дни находился не дома, а у друзей, и был своевременно осведомлен. Надо было бежать. Ничего другого я себе представить не мог. Но был я молод и неопытен, и куда бежать не знал. Хорошо, что нашлись люди, которые помогли советом...
      Савелий попросил разрешения опустить подробности и не перечислять хитростей, опасностей, предательств и самоотвержений, которые ему пришлось видеть. В результате усилий друзей и своих собственных он оказался в Финляндии, откуда перебрался в Швецию, где у него была родственница: троюродная сестра матери, давно вышедшая замуж за Стокгольмского коммерсанта.
      Она взяла его под свое покровительство и, при участии разных беженских комитетов, добыла ему визу во Францию и скромную стипендию. Но двумя годами позже стипендия кончилась. В течете некоторого времени стокгольмская родственница высылала в Париж пособия. Но она скоро умерла, а муж ее ни о каком пособии и не подумал, {18} - Он, вообще, вычеркнул Савелия Болдырева из своей памяти. Так вот и вышло, что после нескольких неудачных попыток найти в своих способностях к живописи и рисование источник заработка, Савелий стал брать какую угодно работу. Тогда-то он и познакомился с Асунтой.
      - В Париже? - удивился Крозье.
      Савелий подтвердил, что в Париже, пояснив, что Асунта покинула Петербург девочкой. Она родилась в 1910 году. Вся ее семья готовилась потом, во времена Нэпа, эмигрировать, что, однако, не состоялось.
      - Должен ли я дать уточнения насчет того, что значит слово НЭП? спросил Савелий.
      Но Филипп Крозье был в курсе.
      - Насколько мне известно, - сказал он, - НЭП был признанием провала социалистических методов и единственным средством избежать всеобщей катастрофы. Чего, признаться, я не понимаю, так это терминологии. Новая экономическая политика? Почему новая, когда это было как раз возвратом к старой?
      - Да, конечно. Но прямо к моему рассказу это не относится. Относится к нему то, что в эти годы в Poссии стало несколько свободней, чем родители Асунты и хотели воспользоваться, чтобы уехать. Младшую дочь, здесь присутствующую мою супругу Асунту, они отправили с друзьями. Родители же, и две старших сестры Нурия и Мария-Пилар задержались, чтобы распродать уцелевшая ценности: мебель, картины, книги, ковры, столовое серебро, меха. Почему-то распродажа очень затянулась. Тем временем были введены новые строгости и формальности. Получить паспорта, несмотря на взятки и связи, родителям и сестрам Асунты не удалось. Они остались в Петербурге, а младшая их дочь оказалась в Париже от всех родных отрезанной. Но свет не без добрых людей. Друзья, которые привезли с собой Асунту, не только ее не бросили, но, насколько им позволяли их собственные скромные ресурсы, помогли ей учиться. Позже она стала дактилографкой, что ей совсем не пришлось по душе. Ее тяготили и долгие часы присутствия, и среда, совсем не похожая на ту, в которой она выросла... Если этих справок мало, я готов их расширить и пополнить. Только...
      - Только?
      - Только мне пришлось бы для этого вступить с самим собой в некоторое, если можно так сказать, моральное противоречие. Все наши истории бегств, опасностей, лишений, страхов, удач и неудач - одинаковы. Они никого больше не интересуют. И все они - частные случаи. К чему же их перебирать? Сверх того я уверен в невозможности выразить скрытый в них подлинный ужас. Что до того, что расположено в плоскости "объективной", то журналисты, синдикалисты, партийные лидеры, депутаты, эксперты и прочие, им подобные, тут как тут и всегда готовы к анкетам, к анализу статистик, к сравнению с прецедентами, к идеологическим выводам. Удаление в пространстве и во времени придает весу выкладкам, уточняет данные, способствует {19} отсеву личных побуждений, упраздняет искажения... Что еще? Ресурсы здравого смысла? Методическое сомнение?

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13