Сталин письмо это прочитал, пожал плечами: "Анархистские замашки", Белова приказал отозвать в Москву; вскоре его, Сталина, личный эмиссар начал искать контакты с Гитлером и задействовал нацистский МИД, чтобы через него поначалу выйти на Геринга...
      - Когда Иван Панфилович начал работать с Кировым, - продолжает Александра Лаврентьевна, - они целыми днями на границе пропадали, возвращались грязные, все в глине, ставили укрепления... Кстати, немцы с финнами так и не смогли эти укрепления преодолеть, разбились о кировско-беловскую линию обороны, а ту, что Сталин пытался делать после позорной финской кампании, разрезали, как нож масло... Жили мы с Иваном Панфиловичем в Левашово, под Питером, кое-кто из стариков и поныне это место называет "Беловской дачей"... Как-то раз Белов говорит: "Знаешь, освободился дом рядом с Сергеем Мироновичем, приглашает нас перебраться". Я, понятно, обрадовалась: быть рядом с Кировым! Начала собирать вещи, как вдруг Белов говорит: "Не надо. Останемся здесь". - Почему? - "Не надо", - повторил он, а лицо - серое, глаза больные, замученные... И было это, если не изменяет память, после первого задержания Николаева, когда его отпустили - с оружием...
      Именно в те дни Белов заторопился в Москву, в Наркомат обороны, к кому не знаю. А когда возвращался, опоздал на поезд, догонял последний вагон по перрону, вспрыгнул, но заметил, как из кармана шинели выпала записная книжка. Дернул стоп-кран, книжку подобрал и - вновь в вагон. А тут паника: "остановка "Красной стрелы" была ЧП, об этом немедленно сообщали Сталину - с тех еще пор, как Луначарский попросил задержать отправление на несколько минут, его жена опаздывала... Анатолию Васильевичу за это вроде бы выговор вкатили, Сталин такое не прощал - сам-то в своем поезде разъезжал, вне всех и всяческих расписаний... Прибежал начальник состава, накинулся на проводника: "Кто сорвал стоп-кран?!" Все молчат, растерянные. "Под суд пойдешь! В тюрьму упрячу!" Тут Иван Панфилович и сказал: "Не надо никого в тюрьму прятать. Стоп-кран сорвал я..." А назавтра Сталин сказал Ворошилову: "Этот Пугачев еще и не то когда-нибудь сделает..."
      ...Помню, как в Москве уже - Ивана Панфиловича перевели начальником МВО он рассказывал мне во время прогулки: "Знаешь, мне даже какую-то радость доставляет грохотать сапогами по металлическим лестницам Кремля - сталинские охранники за пистолеты хватаются, каков поп, таков приход". А еще, помню, он долго-долго сидел над книгой "Гражданская война, 1918-1921", выпущенной ГИЗом в 1930 году, и лицо его было скорбным, порою растерянным даже...
      Третий том этой книги вышел под редакцией А. Бубнова, бывшего главкома С. С. Каменева, М. Н. Тухачевского и Р. П. Эйдемана. Книга эта - трагический документ, воистину. Например, тщательно разобранная - с военной точки зрения Орловская операция Красной Армии в 1919 году перечеркивается втиснутым петитом сноски: "Труд был сверстан, когда появилась работа К. Е. Ворошилова "Сталин и Красная Армия", ГИЗ, 1929 год (то есть немедленно после высылки из страны первого Председателя Реввоенсовета Республики и наркома обороны Л. Троцкого). В книге (Ворошилова. - Ю. С.) дается ряд новых данных..."
      Приводится там и письмо Сталина, отправленное с юга Владимиру Ильичу. Заканчивается оно следующими словами: "Без этого моя работа на южфронте становится бессмысленной, преступной, ненужной, что дает мне право или, вернее, обязывает меня уйти куда угодно, хоть к черту, только не оставаться на южфронте. Ваш Сталин".
      Итак, запомним: атака на историю гражданской войны началась в 1929 году.
      Но Бубнов, Тухачевский, Каменев и Эйдеман не могли и не хотели фальсифицировать историю. Ограничившись приведением сталинского письма и отрывков из книги Ворошилова, они продолжали следовать канве правды. Более того, они резко ударили Сталина - понятно, не называя его - при разборе польской кампании, когда войска Пилсудского захватили Киев, подписав договор с Симоном Петлюрой, и для борьбы с ним было создано два фронта - Западный, который возглавлял Тухачевский, и Юго-Западный, во главе которого был Егоров, а членом Военного совета - Сталин. Тухачевский рвался к Висленскому рубежу, а Егоров и Сталин повернули свои войска на Львов. Примечательно замечание авторов книги: "Согласно директиве (командующего Юго-Западным фронтом Егорова и Сталина. - Ю.С.), непосредственное содействие Западному фронту возлагалось лишь на численно слабую 12-ю армию..." В ряде книг той поры приводятся свидетельства неподчинения Егоровым, Сталиным и командиром Первой Конной Буденным плану Главкома Каменева о переброске конницы на помощь Западному фронту.
      Буденный утверждал: "Переброску Первой Конной от Львова... нужно рассматривать как предсмертную конвульсию команзапфронта (Тухачевского. Ю.С.). Директива командующего Западным фронтом о переброске... запоздала... Если бы командование Запфронтом не нервировало без нужды своими директивами о переброске конной армии, то... падение Львова было бы обеспеченным..."
      Как Тухачевский комментирует нервическое заключение своего оппонента? Он бесстрашно и открыто критикует себя: "Укажем и на те ошибки, которые следует отнести к командзапу (Тухачевскому. - Б. С.}. Командование Западным фронтом должно было дать еще более решительный бой в пользу своевременной подтяжки Первой Конной - даже тогда, когда Конармия еще не была ему передана. От его требовательности и настойчивости зависело, безусловно, очень многое. И вот этого в самый решительный момент операции командованием Западного фронта проявлено не было..."
      (Примечательно: в тайных параграфах пакта "Риббентроп - Молотов" Сталин свел свои счеты с расстрелянным уже Тухачевским: Варшава была легко отдана Гитлеру, зато Львов отходил Союзу; воистину, Сталин ничего, никогда, никому не забывал.)
      Александра Лаврентьевна говорит емко, красиво, при этом очень доверительно:
      - Знаете, я физически ощущала на своей спине взгляды Сталина, когда нас с Иваном Панфиловичем приглашали на приемы в Кремль. Он медленно шел по залу, окруженный своими близкими... Он шел демонстративно медленно, словно бы сдерживая тех, кто был рядом... Я обратила внимание на его глаза: желтые, тяжелые, неподвижные... Они испугали меня... Но я женщина, я чувствую больше, чем анализирую, я увидела в его глазах такое одиночество, такую затаенную тоску, что сказала Ивану Панфиловичу, когда мы вернулись домой: "Отвези меня к нему... Ну, пожалуйста... И в грешнике есть частица святого, надо только докопаться до нее... Поверь, я смогу уговорить его остановить ужас происходящего..." Иван Панфилович отмалчивался, я настаивала. Тогда он тихо ответил: "Что ж, пожалуйста... Собирайся... Только заранее простись с детьми, родителями, с друзьями, со мною, наконец, - нас всех уничтожат, Шура, всех. В одночасье..." Я потом только узнала, что Белов написал в письме Сталину, что необходимо организовать Наркомат оборонной промышленности, он ведь не зря в Германии работал, понял доктрину немцев: "лишь техника решит исход будущей битвы". А Сталин? Он считал, что только конница Буденного и авиация гарантируют нам победу над любым врагом... Сталин прочитал записку Ивана Панфиловича, усмехнулся, посмотрел ему в глаза: "Что, готовишь себе тепленькое местечко?" Он мерил всех своими мерками, этот человек... Хотя порою мне не под силу называть его человеком... Я помню, как Иван Панфилович возвратился с процесса над своими товарищами во главе с Тухачевским. Он был совершенно черный тогда... Сел к столу, попросил у меня бутылку коньяку, открыл его и выпил всю бутылку, не закусывая. А ведь он пил редко, крестьянский сын, блюл себя... А потом поманил меня к себе и прошептал: "Такого ужаса в истории цивилизации еще не было... Они все сидели как мертвые... В крахмальных рубашках и галстуках, тщательно выбритые, но совершенно безжизненные, понимаешь? Я даже усомнился - они ли это? А Ежов бегал за кулисами, все время подгонял: "Все и так ясно, скорее кончайте, чего тянете..." Я спросил Якира помнишь, сестра его жены была замужем за моим помощником по разведке: "А он тоже враг народа?" Якир даже не посмотрел на меня, ответил заученно: "Да, он тоже враг народа..."
      ...Судили Тухачевского два его недруга: маршал Егоров, командовавший Юго-Западным фронтом вместе со Сталиным, и Буденный; Блюхер и Белов были фигурами нейтральными, их использовали... Было необходимо соблюсти декорум - в этих вопросах Сталин был большим специалистом...
      Впрочем, порою меня поражает то, что он вписывал или давал указания вписать в показания арестованных. Например, на процессе "Антисоветского троцкистского центра" Вышинский (а ведь он до сих пор покоится в Кремлевской стене, страшно - это то же, что захоронить там Гиммлера!), допрашивая одного из руководителей Кузбасса, бывшего рабочего, любимца Серго, ставшего "командиром тяжелой индустрии", - товарища Шестова, задал вопрос: "Где вы получили письмо Седова? (Лев Седов - сын Троцкого, отравлен в 1938 году в Париже. - Ю. С.). Шестов: "Я получил его в ресторане "Балтимор". Вышинский: "Что же вам Седов сказал?" Шестов: "Он просто передал мне тогда - не письма, а, как мы тогда условились, пару ботинок... В каждом ботинке было заделано по письму..."
      Как же надо было презирать людей, какую власть надо было над ними забрать, чтобы разрешать себе такие кровавые шутки! Только кретин, а не конспиратор может приносить в ресторан - да еще такой, как "Балтимор", - ботинки! Обмен письмами незаметен, ботинками - смехотворен!
      Или, например, другой эпизод; допрашивая подсудимого Арнольда, Вышинский спрашивает: "Может, это нескромно, но я должен уточнить, где вы родились, и фамилию вашего отца". Арнольд: "Я родился в Ленинграде, фамилия моего отца Ефимов, а фамилия матери Иванова". Вышинский: "Почему же вы Васильев, а не Петров?!" Арнольд: "Потому что у меня крестный был Васильев... Потом товарищ отдал мне паспорт на фамилию Карл Раск... После я переменил фамилию на Аймо Кюльпинен... А потом переменил фамилию на Валентин Арнольд и поехал - из Америки уже - оказывать техническую помощь Советской России в Кемерово..." Вышинский: "А вы не были членом масонской ложи?" Арнольд: "Был, когда я жил в Америке, я подал заявление и поступил в масонскую ложу... Я вступил в партию в 1923 году..." Вышинский: "И в это время вы оставались масоном?" Арнольд: "Да, но я никому об этом не говорил... Я должен был организовать теракты против Орджоникидзе, Молотова, Эйхе и Рухимовича..." (Серго, Эйхе и Рухимовича убили не троцкистские масоны, а Сталин. - Ю. С.}.
      Вот откуда пошла "масонская версия" у нашей "Памяти"! От прокурора Вышинского! Ай да корни, ай да традиции!
      - Вскоре после расстрела героев гражданской войны, - продолжает Александра Лаврентьевна, - Сталин вызвал Белова... В кабинете сидел Ворошилов... Сталин долго ходил по кабинету, а потом, остановившись перед Иваном Панфиловичем, спросил:
      - Любишь меня, Белов?
      А Иван Панфилович ответил:
      - Вы ж не женщина... - Потом помолчал, нервы, видимо, сдали, и выдохнул: Да как же вас любить, когда вы революцию погубили?
      Сталин хлестанул его по щеке, обернулся к Ворошилову:
      - А ты его на новую должность рекомендовал... Нехорошо...
      Из сталинского кабинета Белова увезли в тюрьму. На расстрел его вели под руки, шел он, как каучуковый, подскакивал, все кости были переломаны.
      Ну, а потом пришла моя очередь... Настоялась в карцерах: это каменный шкаф, повторяющий, как гипсовый слепок, фигуру человека. Стоишь, стоишь, потом теряешь сознание, оседаешь, тебя вытащат, обольют водой и - на место... В сортир не водили - все под себя... Стакан воды и кусок хлеба на день... Стой и думай...
      Детей забрали в детприемник, туда моя мама поехала, а ей говорят, что моя трехлетняя дочка, Клементина, умерла от голода... Мама спрашивает: "А где хоть ее могилка?" А ей в ответ: "Будем мы еще вражеских змеенышей хоронить... Иди вон в ров, там их много лежит, раскапывай, может, по костям родное определишь".
      ...А Мишенька Зощенко пришел в НКВД, сам пришел, никто его не вызывал: "С Иваном Панфиловичем я редко встречался, а за Шурочку кладу свое честное имя, отпустите ее, пожалуйста..."
      Выпустили меня после расстрела Ежова... Тогда Берия вырабатывал себе имя "правдолюбца", ведь "товарища Сталина обманывали враги народа Ягода, Ежов и иже с ними". (Точное повторение игры Гитлера: после того как он расстрелял двух истинных создателей национализма - Рэма и Штрассера, прошли расстрелы ветеранов партии, которые помнили Мюнхен 1919-го, когда Гитлер еще не был фюрером; расстреляли что-то около тысячи человек. Фюрер рыдал; Геббельс комментировал: "Адольфа обманули еврейские плутократы". (Подробнее об этом - в моих книгах о Штирлице; там достаточно подробно дается анализ структуры национал-социализма, его стратегии и тактики. - Ю. С.)
      ...Вышла я из внутренней тюрьмы - одна-одинешенька, ни кола ни двора. Ютилась у случайных людей, узнала воочию, что такое предательство, боялась попадаться на глаза знакомым: вдруг снова заберут?! Хотелось стать крошечной, незаметной. Вот когда люди начали всерьез мечтать о чуде "человека-невидимки"; только б никто не нашел, затаиться, - она вздыхает, - как это у Высоцкого? "Лечь бы на грунт..." Но - нашли, что-что, а находить у нас - если захотят - в миг найдут. А искал меня не кто-нибудь, а, как говорили тогда, "совесть партии" Матвей Федорович Шкирятов, председатель КПК, мерзавец из мерзавцев, палач и садист. Странно, отчего про него мало пишут, он же чудовище, фашистское чудовище, иначе и не скажешь...
      Пришла я в КПК. Сидит этот карлик на уголке стола, глаза-буравчики, лицо дегенерата, смотрит на меня неотрывно, а потом - хлоп ладошкой по зеленому сукну и - фальцетом: "А ну, рассказывай, как ты, утеряв бдительность, спуталась с врагом народа?!" А мне терять нечего, у меня день и ночь перед глазами моя кровиночка, трехлетняя доченька, замученная палачами, вроде этого... "Мы с тобой на брудершафт на пили, - отвечаю, - что это ты ко мне дружбой проникся, на "ты" перешел?" Шкирятов аж ростом стал еще меньше, скукожился, как от зубной боли, и тихо спросил: "Комиссию интересует все о ваших связях с врагом народа Беловым". А я ему: "С Иваном Панфиловичем Беловым я спала и детей ему рожала, а вы вместе с ним работали, на заседаниях Верховного Совета вместе сидели, что ж вы-то в нем врага не распознали?!"
      Понятно, исключили меня из партии... Что потом было - рассказывать трудно, когда вспоминаю, сердце болит...
      ...Существует (пока что) две версии по делу наших легендарных военных.
      Первая: РСХА во главе с Гейдрихом, зная болезненную подозрительность Сталина, подготовило фальшивки на Тухачевского и его соратников; это было нетрудно сделать, ибо почти все наши военачальники проходили обучение в Германии - после заключения договора в Рапалло, задолго до того, как к власти пришел Гитлер.
      Документы подделывал штурмбанфюрер СС Науекс. После разгрома нацизма он дал развернутые показания об этой "работе".
      Суть подделки: группа военачальников во главе с Тухачевским готовит военный путч против Сталина.
      Гитлеру не была страшна доктрина Сталина: "Все решит конница и авиация". Гитлеру была страшна доктрина Тухачевского: "Только танковые и мотомеханизированные войска вкупе с авиацией могут гарантировать победу над агрессором".
      Много лет - после Двадцатого съезда - считалось, что расстрел наших военных был победой службы Гейдриха. Кое-кто продолжает так считать и поныне: "Товарища Сталина обманули".
      Вторая версия: по заданию Сталина идея о путче советских военачальников была подброшена Гейдриху из Москвы - через генерала Скоблина, который затем таинственно исчез из Франции.
      То есть Гейдрих был лишь статистом в игре Сталина.
      Есть и третья версия, которую большинство исследователей отвергают. Суть ее сводится к следующему: чекисты-дзержинцы, работавшие с тридцать четвертого года в архивах царской охранки, чтобы накопать "компру" на Каменева, Бухарина, Пятакова, Рыкова, нашли документы, свидетельствовавшие о неблаговидных поступках Сталина. Сообщили об этом своим единомышленникам-военным. Те начали готовить переворот, чтобы спасти страну от тирана; основания к свержению Сталина якобы были абсолютны.
      ...В конце пятидесятых годов Лиля Брик и Катанян снимали две комнаты на даче на Николиной Горе. Однажды, гуляя по поселку, Лиля Юрьевна сказала мне: Весь тридцать шестой год я прожила в Ленинграде... Я тогда была замужем за Виталием Примаковым, командиром "Червоного казачества" во время гражданской... И все это время я - чем дальше, тем больше - замечала, что по вечерам к Примакову приходили военные, запирались в его кабинете и сидели там допоздна... Может быть, они действительно хотели свалить тирана? Или тот играл с ними, организовав провокацию? ...За всеми участниками Особого Присутствия сразу же после окончания кровавой трагедии - Ежов поставил слежку. Наладил прослушивание телефонных разговоров, перлюстрацию писем.
      О результатах Сталину докладывали ежедневно. Доложили и о том, что Егоров сник, замкнулся в себе, сказал одному из близких: "Я оказался пешкой в грязной игре. Мне стыдно самого себя".
      Смогли записать подобные же разговоры Ивана Белова.
      Маршал Блюхер заметил командарму Штерну во время боев против японских армий, вторгшихся в Монголию: "Это был кровавый фарс, но я не могу понять, отчего же они во всем признавались?! Отчего их лица были белые, словно мукой обсыпанные? Почему у них были чужие, мертвые глаза?!"
      Егорова и Белова расстреляли после нечеловеческих пыток.
      Блюхер - чтобы не выйти на процесс - выколол себе глаза в кабинете Берия и был там же убит.
      Буденный одобрял исход процесса, показывал друзьям в лицах, как кололись Тухачевский и Якир.
      Тем не менее и за ним были отправлены две машины - Берия решил, что убирать надо всех свидетелей, без исключения.
      Семен Михайлович жил в Переделкино, на даче, жил, как в былые времена у себя в станице, - с охраной, конюхами, егерями.
      Когда его подняли в кровати - "чекисты приехали", он, как был, в исподнем, бросился к окну, распахнул его и крикнул охране: "Пулеметы - товь!" И дал несколько выстрелов из маузера. Потом бросился к телефону, набрал номер Сталина: "За мной приехали! Буду отбиваться, это - ежовские последыши". Сталин - после долгой паузы, калькулировать он умел - понял, что Семен не сдастся, так просто, как интеллигентишки типа Тухачевского и Уборевича, поднимет своими пулеметами весь поселок, а там писатели живут, пойдут ненужные толки, поинтересовался: "Сколько времени продержишься?"
      Буденный ответил: "До конца буду отстреливаться, патронов хватит..."
      - Ну, держись, - усмехнулся Сталин, - попробую помочь.
      Позвонил в Серебряный Бор, на дачу Берия:
      - Заберите ваших людей от Буденного, пусть останется хоть один свидетель, один - всегда пригодится, я ему верю...
      ...Александра Лаврентьевна Белова проводила меня до двери - маленькая, очаровательная женщина с прекрасными голубыми глазами.
      Вздохнула, улыбнулась:
      - Мишенька Зощенко носил золотую цепочку на левой руке. Как-то я ему сказала, что мечтаю вставить золотые зубы, - тогда было модно. Он снял свою цепочку, протянул ее мне:
      - Возьмите, Шурочка, только вам не пойдут золотые зубы, вы же такая красивая...
      Она пожала острыми плечиками:
      - Слушайте, вы можете понять тех, кто и сегодня кричит, что "Сталин - отец родной?" После того, как все открыли?! Хотя какое там "все"... Что это: психоз, упрямство или обида за прожитую жизнь, в которой место Бога занял человек с желтыми глазами дьявола? "Без Сталина мы бы не выиграли войну", - с горькой усмешкой она повторила чьи-то слова. - Без него, может, и войны-то бы не было, и уж выиграли бы мы ее не сталинским "пушечным мясом", а стратегией Тухачевского, Якира, Белова... Разве нет?
      Необходимый комментарий
      "Без Сталина мы б войну не выиграли"...
      Бытующая и по сей день фраза эта ужасает меня глубинным презрением к себе и своему народу.
      Такого рода персонификация фактов - трагическое наследство нашей абсолютистской истории.
      Не будь Сталина - мы были б частью гитлеровского рейха, так, что ли?!
      Нет, не выдавили мы из себя по капле раба, далеко нам еще до этого...
      "Биография" Сталина: "22 июня 1941 года гитлеровская империалистическая Германия грубо нарушила пакт о ненападении и совершила неожиданное, вероломное нападение на Советский Союз".
      Маршал Василевский. Книга "Дело всей жизни": "С середины апреля 1940-го я включился в работу над планом по отражению возможной агрессии... В плане предлагалось развернуть наши главные силы от побережья Балтийского моря до Полесья, то есть на участках Северо-Западного и Западного фронтов..."
      После этого доклада начальник Генштаба Шапошников был снят со своего поста и перемещен на должность заместителя наркома обороны по строительству оборонительных сооружений; на смену ему пришел К. А. Мерецков, арестованный Сталиным на второй день войны. Почему же он был арестован и подвергнут нечеловеческим пыткам? Вчитаемся в мемуары Василевского:
      "Как нам рассказал Мерецков, Сталин, касаясь наиболее вероятного направления потенциального удара противника, высказал свою точку зрения. По его мнению, Германия постарается направить в случае войны удар... на юго-западе... В соответствии с этим Генштабу было поручено переработать план, предусмотрев сосредоточение главной группировки на юго-западном направлении..."
      Гитлер ударил именно на западном и северо-западном направлениях, как предсказывал Генштаб во главе с маршалом Шапошниковым. Сталинская корректива работы военных стоила нам около ста тысяч убитыми и более трехсот тысяч пленными в первые дни войны, - именно на Западном фронте; надо было найти виноватого; им оказался Мерецков.
      Василевский: "Оперативный план отражения агрессии был тщательно увязан с мобилизационным планом Красной Армии и страны в целом..."
      Почему же Сталин - когда все знали о близком начале войны - отказался провести мобилизацию, а вместо этого 14 июня опубликовал заявление ТАСС, которое демобилизовывало и народ, и Красную Армию?..
      Народный комиссар Военно-Морского Флота адмирал Кузнецов: "17 и 18 марта сорок первого года немецкие самолеты были несколько раз обстреляны под Либавой. Что же делать, если агрессор наглеет? Меня вызвали к Сталину. В кабинете кроме него сидел Берия, и я понял, откуда дует ветер. Меня спросили, на каком основании я отдал распоряжение открыть огонь по самолетам-нарушителям? Я попробовал объяснить, но Сталин оборвал меня. Мне был сделан строгий выговор и приказано немедля отменить распоряжение. Пришлось подчиниться".
      Злополучное заявление ТАСС о том, что все слухи о возможной агрессии Германии являются "вымыслом", адмирал Кузнецов комментирует: "Надо было принимать чрезвычайные меры... Но, увы, этого не случилось... Мы решили больше не ждать указаний, начали действовать сами... Балтийский флот 19 июня был переведен на оперативную готовность "номер 2..."
      Маршал Василевский: "Сталин явно промедлил с принятием решения на переход армии и страны на полный режим военного времени... Сталин не решался на это, исходя, конечно, из лучших (?!) побуждений... Если бы наши войсковые части и соединения были своевременно отмобилизованы, выведены на предназначенные для них планом боевые рубежи, развернулись бы на них... то можно предполагать, что уже в первые дни войны были бы нанесены такие потери противнику, которые бы не позволили ему столь далеко продвинуться по нашей стране, как это имело место... Сталин, оказывавший огромное влияние на внешнюю и внутреннюю политику страны, видимо, не смог правильно уловить этого переломного момента... То, что Сталин не смог вовремя принять решение, является его серьезнейшим политическим просчетом... В чем причины?.. Прежде всего в том, что наши разведорганы, как справедливо замечает маршал Жуков, не смогли в полной мере объективно оценивать поступавшую информацию о военных приготовлениях фашистской Германии и честно, по-партийному докладывать ее Сталину..."
      (Я уже писал, что несколько раз - работая над романами "Майор Вихрь" и "Семнадцать мгновений весны" - встречался с Молотовым.
      - Неужели разведка не докладывала о приготовлениях Гитлера, Вячеслав Михайлович?
      - Докладывала... Берия сообщил нам, что в германском посольстве в Леонтьевском переулке уже неделю идет дым из труб - жгут документы... Но раз избрана линия - надо было следовать ей до конца...)
      Берия сообщал Сталину информацию группы Шандора Радо и Леопольда Треппера из Берна и Гааги - война начнется 22 июня. Сталин приказал прервать с ними связь: "провокация англичан".
      Советский военно-морской атташе в Берлине М. А. Воронцов назвал точную дату вторжения - его отозвали в Москву.
      Нарком госбезопасности Эстонии сообщил, что 22 июня Гитлер выступит; его вызвали в Москву, но посадить "за клевету и панические слухи" не успели Гитлер-таки действительно выступил...
      Так что дело не в разведке, а в том, что Сталин уже давно стал диктатором, никто не смел ему возразить, его слово и мнение сделались истиной в последней инстанции...
      Адмирал Кузнецов утверждает, что получил разрешение наркома Тимошенко и начальника Генштаба Жукова применять оружие в случае нападения лишь ночью 22 июня.
      "Когда я возвращался в Наркомат, - пишет адмирал, - меня не покидали тяжелые мысли: когда наркому обороны стало известно о возможном нападении гитлеровцев? Почему не само правительство, а нарком обороны отдал мне приказ, причем полуофициально и с большим опозданием?.. Смотрю на часы... 3 часа 15 минут... Вот когда началось! Набираю номер кабинета Сталина. Отвечает дежурный: "Товарища Сталина нет, и где он, мне неизвестно". - "У меня сообщение исключительной важности, которое я обязан передать лично товарищу Сталину..." - "Не могу ничем помочь". Опять звоню дежурному: "Прошу передать товарищу Сталину, что немецкие самолеты бомбят Севастополь. Это же война!" "Доложу кому следует". Через несколько минут слышу звонок: "Вы понимаете, что докладываете? - Это Маленков... Около 10 утра 22 июня я поехал в Кремль. Решил лично доложить обстановку... В Кремле все выглядело как в обычный выходной день... Наверное, руководство собралось в другом месте, решил я. Не застав никого в Кремле, вернулся в Наркомат..."
      "Биография" Сталина этот период "деятельности великого полководца всех времен и народов" не комментирует, выделяя лишь "пророчество", высказанное в его речи от 3 июля, о том, что за демократию вместе с нами будут сражаться Европа (читай - Англия) и Америка, то есть те страны, которые в течение полугода тщетно предупреждали его о дате нападения Гитлера.
      Василевский: "Первоначальные неудачи показали некоторых командиров в невыгодном свете. Они оказались неспособными быстро овладеть искусством ведения современной войны, оставались в плену старых представлений..."
      (Я отношусь с глубочайшим уважением к нашим замечательным маршалам, героям Великой Отечественной. Но не могу не сказать о трагическом ощущении, которое не оставляет меня, когда я читаю их мемуары: все они пишут о том, как много в их жизни значили такие блистательные военачальники, как Тухачевский, Уборевич, Якир, Путна, Примаков, Корк, Белов, Алкснис... Но ни один из маршалов не произнес ни единого слова об их трагической судьбе - были люди, и нет их, как отрезало... А ведь когда писались мемуары, эти легендарные герои гражданской войны были уже реабилитированы. Кто же запретил нашим маршалам положить венок на их безымянные могилы?!
      Почему никто из них прямо не сказал, что "старые представления" о современной войне культивировал именно Сталин?)
      Василевский: "Сталин исходил из того, что если боевые действия развиваются не так, как нужно, значит, необходимо срочно произвести замену (или расстрел: дело Павлова. - Ю. С.) руководителя. Однако такое отношение к кадрам в первые месяцы войны далеко не всегда давало положительные результаты..."
      ...Одно из преступлений Сталина, приведшее к тому, что Красная Армия потеряла более шестисот тысяч красноармейцев, попавших в плен, и около двухсот тысяч, павших на поле боя, выполняя сумасбродный приказ Сталина, относится к трагедии на Юго-Западном фронте.
      Об этом свидетельствует Василевский: "Вечером 7 сентября (за два месяца боев немцы уже оккупировали всю Белоруссию, Литву, Латвию, Эстонию, вышли к Киеву и Ленинграду, заняли рубежи в районе Смоленска, потеряв при этом около четырех процентов своих солдат. - Ю. С.) Военный совет Юго-Западного фронта сообщил, что обстановка еще более осложнилась... Мы с Шапошниковым (его вновь вернули в Генштаб. - Ю. С.) пошли к Верховному с твердым намерением убедить его в необходимости отвести войска за Днепр и оставить Киев... Разговор был трудный и серьезный. Сталин упрекал нас в том, что мы пошли по линии наименьшего сопротивления: вместо того чтобы бить врага, стремимся уйти от него... При одном же упоминании о жестокой необходимости оставить Киев Сталин выходил из себя и на мгновение терял самообладание..."
      ...А далее следует поразительное признание Василевского, которое молнией высвечивает обстановку, в которой им, профессионалам, приходилось работать: "Нам, видимо, не хватало необходимой твердости, чтобы выдержать вспышки этого неудержимого гнева..."
      Видимо, дело тут не только в "твердости".
      И Шапошников, и Василевский не могли не знать, что в эти страшные дни войны творилось в застенках, где пытали бывшего начальника Генштаба и будущего маршала Мерецкова, командарма Штерна (расстрелян. - Ю. С.), начальника ПВО Алксниса (расстрелян - Ю. С.), дважды Героя Советского Союза Смушкевича (расстрелян - Ю. С.). (Кстати, немцы, захватившие в Вильнюсе семью выдающегося летчика, героя боев в Испании и на Халхинголе, не расстреляли ее, хотя были обязаны - все евреи, - полагая, что эти заложники помогут им в случае нужды выменять на них какого-нибудь своего генерала, буде он попадет в русский плен. - Ю. С.)
      Василевский продолжает: "Вплоть до 17 сентября Сталин не только отказывался принять, но и серьезно рассмотреть предложения, поступавшие к нему от главкома этого направления, члена Ставки Г. К. Жукова, Военного совета Юго-Западного фронта и от руководства Генерального штаба".