А.М.Горький
      Вacca Железнова. Второй вариант
      ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
      В а с с а Б о р и с о в н а - лет 42, кажется - моложе.
      С е р г е й П е т р о в и ч - 60 лет, был капитаном, плавал в Чёрном море, потом служил на речных пароходах.
      П р о х о р Б о р и с о в и ч Х р а п о в - 57 лет, брат Вассы.
      Н а т а л ь я - 18 лет |
      Л ю д м и л а - 16 лет | дочери Вассы.
      Р а ш е л ь - сноха, под 30 лет.
      А н н а О н о ш е н к о в а - за 30 лет, секретарша и наперсница Вассы.
      М е л ь н и к о в - член окружного суда.
      Е в г е н и й - сын его.
      Г у р и й К р о т к и х - управляющий пароходством.
      Л и з а |
      П о л я | горничные.
      П я т ё р к и н - лет 27-30, бывший солдат и матрос речного пароходства, на голове у него - чалма густых, жёстких волос, холёные усы.
      ПЕРВЫЙ АКТ
      Большая комната, угол дома; здесь Васса прожила лет десять и проводит большую часть дня. Большой рабочий стол, перед ним лёгкое кресло с жёстким сиденьем, несгораемый шкаф, на стене обширная, ярко раскрашенная карта верхнего и среднего течения Волги - от Рыбинска до Казани; под картой широкая тахта покрыта ковром, на ней груда подушек; среди комнаты небольшой овальный стол, стулья с высокими спинками; двойные стеклянные двери на террасу в сад, два окна - тоже в сад. Большое кожаное кресло, на подоконниках - герань, в простенке между окнами на полу в кадке - лавровое дерево. Маленькая полка, на ней - серебряный жбан, такие же позолоченные ковшички. Около тахты дверь в спальную, перед столом - дверь в другие комнаты. Утро. Через дверь и окна комната очень весело освещена солнцем конца марта. Вообще комната очень просторная, светлая, весёлая. Входят В а с с а, К р о т к и х.
      В а с с а. Три с полтиной за тысячу пудов - тридцать пять сотых копейки с пуда, это, конечно, маловато для грузчиков товаро-пассажирских пароходств - им приходится таскать грузы и за двадцать сажен и дальше. Вырабатывают они в среднем целковый в сутки, а едят много и без мяса - не живут. Вот вам бы на это обратить внимание, статеечку в газеты заказать, найти человечка, чтобы с грузчиками потолковал. Найдёте такого?
      К р о т к и х (весело). Найдём!
      В а с с а. Ну вот! Надобно крупные пароходства прижать, а наше хозяйство - мелкое, и груз - мелкий, у нас свои матросы перебрасывают его с парохода на пристань, грузчиками пользуемся изредка, как вы знаете.
      К р о т к и х. Это не совсем так. Матросам два рубля с тысячи - мало!
      В а с с а. А за что больше-то? Вот вы устройте, чтоб "Кавказ-Меркурий" и прочие до пятишницы с тысячи пудов цену подняли, тогда наши пароходики охотнее грузиться будут, ну и мы прибавим матросам. Так-то! Уж извините, записочку эту вашу я бракую.
      К р о т к и х (морщится). Видите ли, Васса Борисовна...
      В а с с а. А вот вы потолковали бы с гончарами, с мелкими мельниками, вообще - с кустарщиной, сделали бы им уступочку, чтобы они нам грузы давали, вот это полезно было бы...
      К р о т к и х (не без гордости). Прошлый год кончили хорошо, прибыль солидная!
      В а с с а. Что же это: всё хорошо да хорошо? Надобно ещё лучше, а то скучно жить будет всё только в хорошем. Ну, будьте здоровы! На меня дела плывут.
      (Кротких молча кланяется, уходит.)
      В а с с а (прислушивается). Анюта!
      (Входит Анна.)
      В а с с а. На-ка вот, сними копии живенько! Ворчит Гурий?
      А н н а. Да, недоволен.
      В а с с а. Что сказал?
      А н н а. Не разобрала. Что-то о консерватизме.
      В а с с а. Конечно. Социалист, видишь ли! А ему социализм, как Прохору - бог: по привычке молится, а душой - не верит. Ты краснобайству его не верь... О чём вчера беседовали?
      А н н а. Рассказывал о сотрудничестве немецких социалистов с королём ихним.
      В а с с а. Гляди, как бы он тебе брюхо не натискал социализмом своим.
      А н н а. Нет, уж я выучена! Он за Натальей Сергеевной ухаживает.
      В а с с а. Знаю. Ну, Натка не глупа.
      А н н а. Он и за Людочкой...
      В а с с а. Видишь, какой... разносторонний. (Звонок по телефону.) Да, я. Пожалуйста. Жду. Это квартирант - Мельников. (Отпускает её движением руки. Стоит у стола, раздумывая, перебирая бумаги и переставляя вещи, хмурится, глядя вперёд.)
      М е л ь н и к о в (из комнаты Анны). Доброе утро, многоуважаемая.
      В а с с а. Спасибо. Притворите дверь. Садитесь. Ну, что?
      М е л ь н и к о в. Новости невесёлые. Предварительное следствие закончено, поступило прокурору. Следователь уверяет, что смягчил как только мог.
      В а с с а. За три-то тысячи мог бы и совсем смягчить.
      М е л ь н и к о в. Невозможно. Я читал показание этой бабы-сводни, она там пооткровенничала, как на исповеди.
      В а с с а. Значит, суд будет?
      М е л ь н и к о в. Неизбежно.
      В а с с а. Наказанье-то какое?
      М е л ь н и к о в. Возможно - каторжные работы.
      В а с с а. Как это называется у вас?
      М е л ь н и к о в. Что именно?
      В а с с а. Баловство это... с детями?
      М е л ь н и к о в. Растление...
      В а с с а. И слово какое-то... липкое! Теперь - что будет?
      М е л ь н и к о в. Прокурор составит обвинительный акт, вручат акт обвиняемому, арестуют его.
      В а с с а. Всех троих? И сводню?
      М е л ь н и к о в. Конечно.
      В а с с а. А прокурор может ещё... смягчить?
      М е л ь н и к о в. Прокурор - может. Но наш метит на высокую карьеру и едва ли решится. Хотя есть слух, что со стороны соучастников... деяния хлопочут.
      В а с с а. Ага! Нуте-ка, давайте похлопочем и мы. Попытайтесь, прошу вас. Предложите прокурору сделку, чтобы не заводил шума. Мне нужно похерить это дело, совсем похерить! У меня - дочери.
      М е л ь н и к о в. Васса Борисовна, при всём моём уважении к вам и при всей благодарности за великодушие ваше...
      В а с с а. Вы - короче! О благодарности будем говорить, когда кончим дело это мирно и прилично. Действуйте.
      М е л ь н и к о в. Я - совершенно не в состоянии... Не могу.
      В а с с а. Имейте в виду - мне денег не жалко... на этот случай! Удастся - векселя ваши возвращаю вам. Могу добавить ещё тысячи полторы. Будет пять. Довольно?
      М е л ь н и к о в. Да, но... всё-таки я...
      В а с с а. А вы - смелее!
      М е л ь н и к о в. Лучше, если бы вы сами...
      В а с с а. Ну, это слишком жирно будет для прокурора, чтоб я ему кланялась. Платить - согласна, а кланяться - нет! К тому же я - человек грубый, прямой. У меня - не выйдет. Вы сегодня же, пожалуйста! Потом позвоните и скажите цифру. Желаю успеха. Ну-с?
      М е л ь н и к о в. Разрешите откланяться... Спешу в суд.
      В а с с а. Да, да, спешите! (Сидит, закрыв глаза. Выдвинула ящик стола, чего-то ищет. Нашла коробочку, рассматривает содержимое, помешивая его вставкой пера. Шум за дверями. Быстро спрятала коробочку в карман. Входит Людмила.)
      Л ю д м и л а. Здравствуй; мама Вася! Милый мой, удивительный сон видела я, удивительно красивый...
      В а с с а (целуя её). Для тебя, Людок, и явь хороша.
      Л ю д м и л а. Нет, послушай...
      В а с с а. За обедом расскажешь.
      Л ю д м и л а. Там Натка смеяться будет, или ещё кто помешает, или я забуду. Сны ужасно легко забываются. Ты здесь послушай.
      В а с с а. Нет, Людок, иди! И пришли мне Лизу живенько.
      Л ю д м и л а. Ах, боже мой! Какая ты сегодня недобрая!
      В а с с а (одна, ворчит). Недобрая... Эх, дурочка... (Лиза пришла.) Брат жалуется, что ты не слушаешь его, замки не смазала.
      Л и з а. Васса Борисовна, не успеваю я. Одна для всех, на весь дом... Трудно мне! Дайте помощницу, девчоночку какую-нибудь...
      В а с с а. Этого - не жди! Терпеть не могу лишних людей в доме. Тебе помогают барышни. Получаешь - хорошо, старайся. Меньше спи. Брат - дома?
      Л и з а. Нет.
      В а с с а. Сергея Петровича позови ко мне.
      (Стоит среди комнаты, думает, щёлкает пальцами, щупает карман. Железнов - в халате, растрёпанные курчавые волосы, щёки, подбородок давно не бриты, толстые седые усы.)
      В а с с а. Только что встал или спать собираешься?
      Ж е л е з н о в. Что тебе надо?
      В а с с а (плотно притворяя дверь в комнату Анны Оношенковой). Не кричи. Не страшен.
      (Железнов возвращается к двери.)
      В а с с а (обошла его, притворила и эту дверь). Обвинение твоё утвердил прокурор.
      Ж е л е з н о в (схватился за спинку стула). Не верю! Врёшь.
      В а с с а (спокойно). Утвердил.
      Ж е л е з н о в. Я ему, подлецу, девять тысяч в карты проиграл. Я намекал ему... Ещё одиннадцать дал бы...
      В а с с а. На днях получишь обвинительный акт, после этого арестуют тебя, в тюрьму запрут.
      Ж е л е з н о в. Пожадничала ты, пожадничала! Мало следователю дала. И Мельникову, видно, мало. Сколько дала, скажи?
      В а с с а. За растление детей полагается каторга.
      Ж е л е з н о в (сел, мотает головой, говорит глухо). А ты - рада?
      В а с с а. У тебя дочери - невесты. Каково для них будет, когда тебя в каторгу пошлют? Кто, порядочный, замуж их возьмёт? У тебя внук есть, скоро ему пять лет минет. Лучше бы тебе, Сергей, человека убить, чем пакости эти содеять!
      Ж е л е з н о в. Тебя убить следовало, вот что! Убить, жестокое сердце твоё вырвать, собакам бросить. Замотала ты меня, запутала. Ты...
      В а с с а. Не ври, Сергей, это тебе не поможет. И - кому врёшь? Самому себе. Не ври, противно слушать. (Подошла к мужу, упёрлась ладонью в лоб его, подняла голову, смотрит в лицо.) Прошу тебя, не доводи дело до суда, не позорь семью. Мало о чём просила я тебя за всю мою жизнь с тобой, за тяжёлую, постыдную жизнь с пьяницей, с распутником. И сейчас прошу не за себя - за детей.
      Ж е л е з н о в (в страхе). Что ты хочешь, что тебе надо? Что?
      В а с с а. Ты знаешь.
      Ж е л е з н о в. Не быть этому! Нет...
      В а с с а. Хочешь, на колени встану? Я! Перед тобой!
      Ж е л е з н о в. Отойди. Пусти! (Пробует встать.)
      В а с с а (нажала руками плечи его, втиснула в кресло). Прими порошок.
      Ж е л е з н о в. Уйди...
      В а с с а. Подумай - тебе придётся сидеть в тюрьме, потом - весь город соберётся в суд смотреть на тебя, после того ты будешь долго умирать арестантом, каторжником, в позоре, в тоске - страшно и стыдно умирать будешь! А тут - сразу, без боли, без стыда. Сердце остановится, и - как уснёшь.
      Ж е л е з н о в. Прочь... иди! Пускай судят. Всё равно.
      В а с с а. А - дети? А - позор?
      Ж е л е з н о в. В монастырь попрошусь. Пускай постригут. В схимники. Под землёй жить буду, а - буду!
      В а с с а. Глупости говоришь. Прими порошок!
      Ж е л е з н о в (встаёт). Не... не приму. Ничего от тебя не приму...
      В а с с а. Прими добровольно.
      Ж е л е з н о в. А то - что? Отравишь?
      В а с с а. Сергей, вспомни о дочерях! Им жить надо. За пакости отцов дети не платят.
      Ж е л е з н о в. А за матерей?
      В а с с а. Бессмысленное сказал. Пойми, Сергей, я на суде молчать не стану. Я расскажу, как ты привозил в мой дом гулящих девок, как распутничал с ними, показывал гулящим-то Наталью с Людой, скажу, как учил их вино пить...
      Ж е л е з н о в. Врёшь! Это Прохор, брат твой, учил, Прохор.
      В а с с а. Людмилку напугал, и оттого она вроде слабоумной, учиться не может, ни к чему не способна.
      Ж е л е з н о в. А Наталья - вся в тебя, вся!
      В а с с а. Так вот знай: всё скажу суду и людям!
      Ж е л е з н о в (встал, рычит). Отойди! Страшно глядеть на тебя. Пусти. (Оттолкнул её, идёт к двери.)
      В а с с а (за ним). Прими порошок, Сергей...
      Ж е л е з н о в. Нет! (Вышли. В двери - Лиза, в руках её - поднос, на нём несколько штук разнообразных замков. За нею - Прохор Храпов с большим амбарным замком в руке.)
      П р о х о р (угрюмо). Из-за чего грызлись?
      Л и з а. Не знаю. Слышала только, что она уговаривала его порошок принять.
      П р о х о р. Какой порошок?
      Л и з а. Наверное - лекарство.
      П р о х о р. Какое лекарство?
      Л и з а. Откуда мне знать - какое?
      П р о х о р. Ну, и дура! Сергею никаких лекарств не требуется. Он здоров, как верблюд. Мы с ним до четырёх утра, всю ночь девятку ловили и коньяком питались.
      Л и з а. Содовый порошок, может быть.
      П р о х о р. Ещё раз - дура! Коньяк соды не требует. Чего торчишь? Поставь замки на стол. Ничего не видишь, не знаешь. За что тебе подарки дарю?
      Л и з а. Подарили вы мне! Скоро всем виден будет подарок ваш.
      П р о х о р. Лучше - я, чем Пятёркин. Передвинь кожаное кресло, от солнца кожа портится, а ему шестьдесят пять рублей цена.
      Л и з а. Солнцу?
      П р о х о р. Креслу, подарок мой сестре. Солнце ничего не стоит. Погоди-ка! Ты что это? Шутки шутить? Ты не забывайся однако! Солнцу! Избаловала тебя сестра, как старая девка - кошку. Ступай к чертям! (Разглядывает бумаги на столе, чихает. Поёт на "шестый глас" (церковное песнопение - Ред.)
      Под вечер осенью ненастной
      В пустынных дева шла местах
      И тайный плод любви несчастной
      Держала...
      Н а т а л ь я (входит). Какой хороший день...
      П р о х о р. Ещё ничего не известно, день только начался. Ты что росомахой такой бегаешь? Не причёсана... растрёпа!
      Н а т а л ь я. Знаешь - решили судить отца.
      П р о х о р (испуганно). Кто сказал?
      Н а т а л ь я. Евгений Мельников.
      П р о х о р (сел). Ах, чёрт... Не отвертелся, капитан. Вот те и Железновы! Вот те и Храповы, старинна честн`ая фамилия! Дожили! Довёл капитан наше судно. Ой, будет срама! По смерть всем нам срама хватит.
      Н а т а л ь я. Может, оправдают?
      П р о х о р. Не в этом дело! Дело в суде, в позоре. И, наверное, засудят. Теперь такая мода: ежели богат, значит - виноват. Несчастные люди - богатые! Ты пойми - не столько капитана Железнова судить будут, сколько нас, Храповых.
      Н а т а л ь я. Ничего нельзя сделать?
      П р о х о р. В Америку бежать, куда все жулики скрываются.
      Н а т а л ь я. А - подкупить суд?
      П р о х о р. Делали. Сестра не одну тысячу посеяла, чтобы скандал этот погасить. Полиции дано, следователю - дано. Не вышло, значит. Теперь мне городским головой - не быть, тебе с Людмилой женихов своего круга - не найти, даже и с приданым вашим. Запачкал вас папаша - сукин сын, проходимец! Эх, идиётка...
      Н а т а л ь я. Мать?
      П р о х о р. Ну да.
      Н а т а л ь я. Она - не идиотка.
      П р о х о р. А на кой чёрт лезла замуж за капитана этого? Почти на двадцать лет старше её.
      Н а т а л ь я. Вы уговаривали. Он приятель ваш.
      П р о х о р. Я, я? Я - человек... не от мира сего! Да, я добродушный. Артист в натуре. Я, молодой, мечтал в оперетке комиков играть. А он... по морям плавал! Эка важность! Мало ли дерьма по морям-то плавает!
      Н а т а л ь я. Она его любила?
      П р о х о р. А поди ты к чёрту! Это не любовь, ежели от своего стада девка отбивается. Это - безумство! Ежели дворяне на цыганках, на актрисах женились - это нашему сословию не пример, не указ!
      В а с с а. Кто это тебе не указ?
      П р о х о р. Мы тут с Натальей...
      В а с с а. Вижу, что тут и с Натальей.
      П р о х о р. Как Сергей-то?
      В а с с а. Ничего. На сердце жалуется. Ната, скажи, чтоб чаю дали мне.
      Н а т а л ь я. Сказали бы прямо, что мешаю...
      В а с с а. Да. И - мешаешь. А чай я ещё не пила. Ты чего кричал?
      П р о х о р. Закричишь! Суд-то не удалось отвести.
      В а с с а. С девицами подожди говорить об этом. Сама скажу.
      П р о х о р. Наталья знает. Она и сказала мне.
      В а с с а. А ей - кто?
      (Людмила тихонько входит.)
      П р о х о р. Сын Мельникова. Напрасно девицы принимают его.
      Л ю д м и л а. Он интересный, а нам - скучно! Подруги всё хворают, не ходят к нам.
      В а с с а. Ты, Люда, поди-ка помоги Лизе убраться в комнатах.
      Л ю д м и л а. Я хочу с тобой побыть. Что ты меня всё толкаешь куда-нибудь?
      В а с с а. Дела, Людок, хозяйство.
      Л ю д м и л а. Хозяйство, хозяйство! А для дочери и нет время, ни минутки!
      В а с с а. Вот, буду чай пить - придёшь, поговорим, а теперь - иди!
      Л ю д м и л а. Плакать хочется от этого. Я ведь знаю - ты будешь дядю Прохора ругать за то, что он папу распутным зовёт, знаю!
      В а с с а (гладя голову дочери, провожает её к двери). Распутный, это... не обида. Распутный - распутывает. Кто-нибудь напутал, а он распутывает. Вот я - всю жизнь распутываю путаницы разные...
      Л ю д м и л а. Это ты шутишь! Я ведь знаю, что такое распутный! Вот дядя Прохор.
      (Васса хочет закрыть дверь за ней - не удалось.)
      Л ю д м и л а (выскользнув из-под руки матери). Распутный. Лизу беременной сделал. Папу ругает, не любит его.
      П р о х о р. Сочиняешь! А вообще старики на любовь скупы.
      Л ю д м и л а. И ты, мама, не любишь?
      В а с с а. Ну полно, полно!
      Л ю д м и л а. Почему не любишь? Дядя - тоже пьяница, так его любишь... Пьянство - болезнь. Женя Мельников...
      П р о х о р. Источник премудрости... к чёрту!
      Л ю д м и л а. Вроде... колик, какая-то...
      (Лиза вносит маленький самовар, за ней - Наталья с подносом посуды. Васса, обняв дочь, ходит по комнате, как бы прислушиваясь к чему-то. Возбуждена, но скрывает возбуждение. Остановилась, рассматривает замки.)
      В а с с а (брату). Всё ещё балуешься, не надоело?
      П р о х о р. Баловство недорогое. А может быть, и не баловство?
      В а с с а. Ну, а что же?
      П р о х о р. Да - как знать? Никто замки старые не собирает, а я собираю. И выходит, что среди тысяч рыжих один я - брюнет. Н-да. Замок это вещь! Всё - на замках, всё - заперто. Не научились бы запирать имущество, так его бы и не было. Без узды - коня не освоишь.
      В а с с а. Ишь ты как! Даже не глупо. Наталья, разливай чай.
      П р о х о р (следит за ней). Ты говоришь, зря деньги трачу, а я вот за этот амбарный замок семь целковых дал, так мне за него уже двадцать пять дают. Соберу тысячу замков - продам в музей... тысяч за двадцать.
      В а с с а. Ну ладно, ладно! Дай бог нашему теляти волка поймати. (Людмиле неожиданно и громко.) Отца полюбила я, когда мне ещё не минуло пятнадцати лет. В шестнадцать - обвенчались. Да. А в семнадцать, когда была беременна Фёдором, за чаем в троицын день - девичий праздник - облила мужу сапог сливками. Он заставил меня сливки языком слизать с сапога. Слизала. При чужих людях. А нашу фамилию Храповых - люди не любили.
      Л ю д м и л а. Ой, Вася! Зачем ты рассказала?
      (Наталья всё время следит из-за самовара за матерью.)
      В а с с а. Он - весёлый был. Забавник.
      Л ю д м и л а. Шутил?
      В а с с а. Наталья, помнишь, как ты коловоротом дырку в переборке просверлила и забавами отца любовалась?
      Н а т а л ь я. Помню.
      В а с с а. А потом прибежала ко мне, в слезах, и кричала: "Прогони их, прогони!"
      Н а т а л ь я. Помню. Это вы домашний суд устраиваете?
      П р о х о р. Ох, язва какая!
      В а с с а. Значит - помнишь, Наталья? Это - хорошо! Без памяти нельзя жить. Родила я девять человек, осталось - трое. Один родился - мёртвый, две девочки - до года не выжили, мальчики - до пяти, а один - семи лет помер. Так-то, дочери! Рассказала я это для того, чтобы вы замуж не торопились.
      Л ю д м и л а. Ты никогда не рассказывала... так.
      В а с с а. Времени не было.
      Л ю д м и л а. Почему все помирали, а мы живы?
      В а с с а. Такое уж ваше... счастье. А помирали оттого, что родились слабые, а слабые родились потому, что отец пил много и бил меня часто. Дядя Прохор знает это.
      П р о х о р. Н-да, бивал! Это - было. Приходилось мне отнимать её из капитановых рук. Он людей бить на матросах учился, так что бил... основательно!
      Л ю д м и л а. А ты почему не женатый?
      П р о х о р. Я - был. В оперетке одной поётся:
      Жениться нам весьма легко,
      Но трудно жить вдвоём...
      Л ю д м и л а. У тебя все песни на один мотив.
      П р о х о р. Так проще, лучше слова помнишь. Я с женой четыре года жил. Больше - не решился. Спокойнее жить одному - сам себе хозяин. Зачем свои лошади, когда лихачи есть?
      Н а т а л ь я. Фёдор будет жить с нами?
      В а с с а. Вылечится - будет, конечно.
      Н а т а л ь я. И - Рашель?
      В а с с а. Ну... а как же? Жена.
      Л ю д м и л а. Какая хорошая она, Рашель!
      Н а т а л ь я. После суда над отцом - будут жить?
      В а с с а (вспыхнув). Много спрашиваешь, Наталья! И любопытство твоё нехорошее.
      Л ю д м и л а. Не сердись, не надо!
      Л и з а (испуганно). Васса Борисовна... Сергей. Петрович...
      В а с с а (как будто пошатнулась, но спокойно). Что? Зовёт?
      Л и з а. Они, кажется, померли...
      В а с с а (сердито). С ума сошла! (Быстро ушла. Людмила за ней. Наталья встала на ноги, смотрит на дядю, он - растерянно - на неё.)
      П р о х о р. Даже... ноги трясутся! Иди, Натка, иди! Что там... такое?
      Н а т а л ь я. Если помер, значит, судить некого?
      П р о х о р. Ид-ди, говорю! (Остался один, пьёт холодный чай. Бормочет.) Вот так... чёрт! Ух...
      Л и з а (вбегает, говорит испуганно, вполголоса). Прохор Борисыч, как же это? Он совсем здоровый был...
      П р о х о р. Что - как же? Был и - нет! И может, это обморок?
      Л и з а. Совсем здоровый... Прохор Борисыч... давеча, порошок-то...
      П р о х о р (ошеломлённый). Что-о? Это ты... (В ярости схватил её за горло, трясёт.) Если ты, дикая рожа, не забудешь... если ты... ах ты, змея! Что выдумала, а? Как ты смеешь? (Оттолкнул её, отирает пот с лысины.)
      Л и з а. Вы же сами приказали всё говорить вам...
      П р о х о р. Что говорить? Что видела, слышала, о том - говори! А что ты, видела? Ты - выдумала! Вы-ду-ма-ла, а не видела. Пошла вон, идиётка! Я те всыплю... порошок! Слово это забудь...
      (Выгнал. Мечется по комнате, подходит к двери, и как будто не может шагнуть дальше. Входят Васса, Людмила, за ними Пятёркин.)
      П р о х о р. Что, Вася, как? Действительно?
      В а с с а. Да. Кончился.
      Л ю д м и л а. Мама, я возьму лавр?
      В а с с а. Да, бери.
      (Пятёркин выкатывает кадку с лавром. Людмила взяла с подоконников цветы, уходит, тотчас возвращается.)
      П р о х о р. Удивительно, как это он? Вполне... здоров был. Мы с ним до четырёх утра...
      В а с с а. Коньяк пили.
      П р о х о р. Верно. Мне сейчас вот Лизавета сказала - порошок ты ему...
      В а с с а. На изжогу жаловался. Соды попросил.
      П р о х о р (обрадовался). Сода? Ага!
      Л ю д м и л а. Дядя Прохор, ты ужасный! Папа скончался, а ты улыбаешься... Что это?
      П р о х о р. Ничего, Людок...
      В а с с а (у телефона). Шесть - пятьдесят три. Да. Спасибо. Кто? Вы, Яков Львович? Пожалуйте к нам. Нет, сейчас, немедля. Да, Сергей Петрович скончался. Нет, был вполне здоров. В одночасье. Никто не видел как... Пожалуйста.
      П р о х о р (тихо, с восхищением). Богатырь ты, Васса, ей-богу!
      В а с с а (изумлённо). Это что ещё, что ты плетёшь? Опомнись! Дурак...
      Занавес
      ВТОРОЙ АКТ
      Через несколько месяцев. Та же весёлая комната. В а с с а - сидит в кожаном кресле. На тахте - Л ю д м и л а, Н а т а л ь я, А н н а, Евгений М е л ь н и к о в. Отпили чай, самовар и посуда ещё не убраны. Вечер, горит огонь, но в комнате мягкий сумрак. В саду луна, чёрные деревья.
      В а с с а. Ну вот, рассказала я вам старинные свадебные обряды, рассказала, как в старину мужья с жёнами жили...
      А н н а (тихо). Страшно жили.
      Н а т а л ь я. И глупо очень.
      Л ю д м и л а. А почему люди несчастны, Вася?
      Е в г е н и й. По глупости и несчастны.
      В а с с а. Почему несчастны - я не знаю, Людка. Вот Онегин с Натальей знают - по глупости. Но говорят - да я и сама видела - умные-то несчастней дураков.
      Е в г е н и й. Если принять, что богатые умнее бедных...
      В а с с а. Богатые, конечно, умнее, а живут дрянно и скудно. И никогда богатый не веселится так от души, как бедный.
      А н н а. Это верно.
      Н а т а л ь я. Значит, нужно жить в бедности.
      В а с с а. Вот, вот. Именно - так. Ты попробуй, Натка, испытай. Выходи замуж за Онегина и поживи. Он будет подпоручиком в пехоте, ты - полковой дамой, есть такие. Приданого я тебе не дам, и жить будете вы на сорок целковых в месяц. На эти деньги: одеться, обуться, попить, поесть и гостей принять да покормить. Детей заведёте на эти же деньги, да...
      Н а т а л ь я. Я детей родить не стану. Зачем несчастных увеличивать?
      В а с с а. Это, конечно, умно. Зачем, в самом деле? Так вот, Онегин, впереди-то у тебя сорок целковых и денщик, каждый день будет котлеты жарить из дешёвого мяса с жилами.
      Е в г е н и й (мрачно). Я, может быть, во флот перейду...
      Л ю д м и л а. Я тоже не пойду замуж, страшно очень! Я лучше путешествовать буду, ботанические сады смотреть, оранжереи, альпийские луга...
      Н а т а л ь я. Всё это переделать надо - браки, всю жизнь, всё!
      В а с с а. Вот и займись, переделай. Гурий Кротких научит, с чего начать.
      Н а т а л ь я. Я без него знаю - с революции!
      В а с с а. Революция вспыхнула да и прогорела - один дым остался.
      А н н а. Это вы - про Государственную думу?
      В а с с а. Ну хоть про неё. Там головни-то шипят. Сырое дерево горит туго. А Гурий Кротких - научит. Он за двести целковых в месяц меня хозяйствовать учит, а тебя рублей за пятнадцать будет учить революцию делать. Полтина за урок. Пришёл ко мне служить - штаны были мятые, а недавно, в театре, гляжу - на жене его золотишко кое-какое блестит. Так-то, девицы! В матросы, значит, Онегин?
      Е в г е н и й. Это не решено. И почему вы зовёте меня Онегиным?
      В а с с а. Решай. Тебе пора юнкером быть, а ты всё ещё кадет. А Онегиным я тебя называю...
      Н а т а л ь я. Он не похож на Онегина.
      В а с с а. Разве? А такой же - надутый... Ну, ладно! Конечно, тебе, Ната, лучше знать, на кого он похож.
      Н а т а л ь я. Ни на кого.
      В а с с а. Из людей?
      Е в г е н и й (обиженно). Я совершенно не понимаю, когда вы шутите, когда говорите серьёзно. Странная манера!
      В а с с а. А ты не сердись, не обижайся, ты - понимай. Вот я тебе расскажу: когда у нас в затоне забастовка была и пришли солдаты, так слесарь Везломцев и сказал подпоручику: "Вы, говорит, ваше благородие, сорок целковых получаете, а я зарабатываю семьдесят пять, могу догнать и до ста. Так как вы, говорит, служите богатым, а я богаче вас, так кричать на меня, богатого, вам будто не следует".
      Е в г е н и й. Не вижу в этом ничего... интересного.
      Н а т а л ь я. Мать любит дразнить людей.
      В а с с а. В этом грешна. Я людям - недруг.
      Л ю д м и л а. Неверно это, Вася!
      В а с с а. Нет, верно. Недруг. Ну, ладно! Поговорили, поб`аяли идите-ка, девушки, к себе, а я поработаю... по хозяйству. Ты, Анна, останься. Ну, пошли, пошли! За ужином увидимся. (Анне.) Ну что, верно вписался отец Евгения в "Союз русского народа"?
      А н н а. Верно.
      В а с с а. Это он, дурак, из-за сына. Женьку-то хотят выгнать из кадетского корпуса. Боюсь, испортит мне девку хлыщ этот.
      А н н а. По-моему, Наташа от скуки занимается им.
      В а с с а. Злым - скука не знакома.
      А н н а. После смерти Сергея Петровича она очень мрачная стала. И, конечно, слухи эти...
      В а с с а. А слухи живут?
      А н н а. Да.
      В а с с а. А ты слухам - веришь?
      А н н а. Нет. Меня только самоубийство Лизы смутило. Не могу понять почему? Такая славная. Жила у вас с детства, все любили её.
      В а с с а. Это Прохорово дело. Он её чем-то запугал.
      А н н а. Она жила с ним?..
      В а с с а. Заставил. А разве не верят, что Лизавета в бане угорела?
      А н н а. Не многие верят.
      (Поля входит.)
      В а с с а. Чего тебе надо? Ну, чего мнёшься? Говори.
      П о л я (негромко). Там женщина.
      В а с с а. Какая? В эту пору?
      П о л я. Трудное имя... Моисеевна.
      В а с с а. Кто-о? (Быстро идёт, остановилась. Анне.) Не говори ничего девицам, я им сюрприз сделаю. Не пускай ко мне никого. (Поле.) Убери самовар, вскипяти маленький. (Ушла.)
      А н н а. Ну как - привыкаешь?
      П о л я. Трудно. Я думала, что мне только девицам служить, а у хозяйки своя будет горничная. Прохору Борисовичу - лакея надо, я за ним ухаживать не могу.
      А н н а. Пристаёт?
      П о л я. Такой бесстыдник - невозможный! Вот сейчас гуляет в одной нижней рубахе и поёт, поёт всё одно какое-то. Вчера все уже легли спать, а он гремит железом и поёт. Такая тоска от него. Что это он, Анна Васильевна?
      А н н а. Ненормальный. Алкоголик, то есть пьяница.
      П о л я. Я очень благодарная вам, дом хороший.
      А н н а. А люди - плохие, хочешь сказать?
      П о л я. Я людям не судья, сама - судимая, хошь и оправдали, а всё-таки в тюрьме сидела. К тому же рассказывают, что до меня горничная повесилась в бане.
      А н н а. Это - ложь. Она угорела в бане. Готовила баню и угорела. Была она беременная.
      П о л я. Вот видите, и - беременная!
      Л ю д м и л а (в руках круглая скамейка, за нею Пятёркин несёт кадку с каким-то растением). Вот сюда, ему нужно много солнца. Неправильно поставил, передвинь на середину.
      П я т ё р к и н. Слушаю. Так? (Он спрашивает, стоя на одном колене.)
      Л ю д м и л а. Хорошо. Какие у тебя волосы ужасные. Жёсткие, должно быть?
      П я т ё р к и н. Даже нисколько, пощупайте.
      Л ю д м и л а (проводя рукой по его гриве). Точно у льва.
      П я т ё р к и н. Вот это верно. Это все говорят.
      Л ю д м и л а. Кто - все?
      П я т ё р к и н. Знакомые. И - вообще - люди.
      Л ю д м и л а. Что же ты на коленях стоишь?
      П я т ё р к и н. Приятно мне на коленях перед вами.
      Л ю д м и л а. Ну уж... сочиняешь! Я бы никогда на колени перед мужчиной не встала.
      П я т ё р к и н. Вам это не требуется, он сам пред вами встанет... Вы с мужчиной можете делать что угодно вашему любопытству.