На следующий день произошло событие, придавшее конфликту еще большую остроту: Фохт собрал свои чемоданы и уехал в Германию. Он ничем не мотивировал своего отъезда и ничего о нем не сообщил заранее, но это было истолковано некоторыми как следствие моей "грубой" и "неделикатной" манеры обращения с иностранными специалистами. Меня уже обвиняли "в уклоне" и пытались наклеивать на меня всевозможные ярлыки.
      Публикуя статью в стенгазете, я, конечно, знал, что она далеко не всем придется по вкусу, но не ожидал, что среди наших товарищей найдутся люди, которым безразлично будущее советской конструкторской мысли, люди, рабски подчиняющиеся иностранцам не только на работе. От общежития до места работы сотрудников Фохта возил специальный автобус - это было оговорено в условиях контракта. Наши инженеры, командированные в Москву из других городов, в их числе и я, жили в этом же доме. Нам, конечно, было удобно пользоваться "немецким" автобусом, и нам это разрешалось, но при условии, что мы не будем занимать сидячих мест, предназначенных для немцев, а будем стоять в проходе. Я проехался таким образом один раз, это показалось унизительным. Я предложил своим товарищам ездить на работу городским транспортом. Большинство согласилось со мной, но нашлись и такие, кто продолжал ездить в автобусе, давая "хозяевам автобуса" пищу для всевозможных шуточек и попросту оскорбительных замечаний.
      Среди моих противников были и люди честные, но слабохарактерные,- на них демарш Фохта произвел паническое впечатление.
      Я доказывал, что Фохт, уезжая, как раз и рассчитывал на такой эффект. Он, что называется, "пошел с козыря", но козырь этот последний. Нужно только выдержать характер, и Фохт обязательно вернется. Он не может не вернуться, так как прислан к нам фирмой, которая заключила с нами контракт, и, уехав, он вовлекает ее в неустойку. Его обязательно вернут, да еще и дадут взбучку. К тому же договор с нами для него самого достаточно выгоден. Фохт не только вернется, но вернется с приятной улыбкой.
      Однако меня не хотели слушать, и на следующий день стенную газету с моей статьей сняли.
      Я много думал о происшедшем. Бывает так: в ясный летний день идешь по степи, и вдруг путь пересекает ложбина, поросшая неестественно зеленой травой. Она точно выкрашена свежей краской. Над головой яркое солнце, ветер тихо шевелит траву, в ней пестреют цветы. Какое приятное, спокойное место! Но возьми камень потяжелее и брось - раздастся глухой чавкающий звук, камень исчезнет. Перед тобой трясина. Встревоженная камнем, она всколыхнется.
      При всем своем внешнем благообразии конструкторское бюро No 2 казалось мне в то время именно такой трясиной.
      В день отъезда Фохта меня вызвали в канцелярию КБ и вручили предписание: явиться в Артиллерийское управление за назначением на другую работу. Такое же предписание было вручено и военному инженеру И. А. Горшкову, который работал со мной в одной комнате. Было ясно, что меня пытаются без шума убрать и маскируют грубый зажим критики тем, что за компанию убирают и Горшкова, который никакого отношения к моей статье не имел.
      На протяжении долгих лет службы в Красной Армии у меня выработалась привычка к безусловному выполнению приказов. Но я чувствовал, что, выполнив этот приказ, нанесу вред делу.
      До этого жизнь моя проходила в учебе и работе, дававшей большое душевное удовлетворение. Теперь спокойное течение жизни прервалось, и причины, которые делали невозможной прежнюю спокойную жизнь, были во мне самом, в моих представлениях о долге и чести. Когда Энгельс недоумевающе спросил: "Зачем вы подписали статью своей фамилией? Лучше было бы подписать псевдонимом", я ответил: "Потому, что я хочу нести ответственность за свои слова". Он недоуменно пожал плечами - зачем мне, конструктору, перед которым открыта прямая дорога к карьере, понадобилась вся эта история? Такой вопрос, видимо, занимал его. Но было бы смешно объяснять ему, что, затевая эту лично мне "ненужную историю", я думал совсем не о себе. Все равно он ничего бы не понял. Да что там Энгельс, меня не хотели понимать даже те, кто должен был понять, вот что было обидно!
      Получив предписание, мы с Горшковым обратились к секретарю парторганизации КБ-2: не удивительно ли, что наше откомандирование совпало с опубликованием моей статьи? Секретарь заявил, что ничего не знает. Мы не успокоились и попросили установить по инстанции причину нашего откомандирования. Он категорически отказался. Зашли к начальнику КБ и обратились к нему с той же просьбой. Торбин сказал, что причины ему неведомы, инициатива исходит не от КБ-2 и сделать он ничего не может. После этих встреч нам стало совершенно ясно, что они заодно - и сам Торбин, и секретарь парторганизации. Более того, именно они и были инициаторами нашего перевода. Им был нужен покой.
      Не хотелось уходить из КБ-2, не решив главного вопроса - подготовки конструкторских кадров. Поэтому мы с Горшковым решили обратиться к секретарю парторганизации Всесоюзного орудийно-арсенального объединения (ВОАО) Наркомтяжпрома Коростелеву. Он внимательно выслушал сообщение о подготовке кадров в КБ-2, о статье в стенгазете, о реакции, которую она вызвала, и заявил, что согласен со статьей и считает наше откомандирование неправильным. Коростелев соединился по телефону с заместителем начальника объединения и попросил принять нас. Пошли мы втроем. Но, несмотря на то что секретарь парторганизации поддерживал меня, заместитель начальника сухо заявил, что полученное распоряжение нужно выполнять, "а что касается методов подготовки кадров, то мы сможем поправить их без вас".
      Начальник Артиллерийского управления вообще отказал нам в приеме и через адъютанта приказал в тот же день выехать в Ленинград.
      В армии приказ начальника - закон, но мы все же решились пойти выше, обратились к заместителю начальника Вооружения комкору Ефимову. Не без труда удалось пробиться к нему с помощью того же товарища Коростелева. И тут наконец правда восторжествовала.
      Комкор, выслушав нас, сказал, что совершена серьезная ошибка: не следили за работой КБ-2, за подготовкой конструкторских кадров и что теперь надо исправлять создавшееся положение. Он взял выданное нам предписание и наложил свою резолюцию: "Вопрос об откомандировании не согласован с начальником Вооружения, а потому Грабин и Горшков возвращаются для работы в КБ-2. Прошу создать для них нормальные условия".
      - Идите в КБ-2 и спокойно работайте,- подбодрил он нас,- мы вас будем поддерживать.
      В этот же день мы явились к Торбину. Прочитав резолюцию заместителя начальника Вооружения, он сказал:
      - Я доволен таким исходом дела, приступайте к работе.
      Но как приступать? Хотя мы отсутствовали всего два дня, здесь так оперативно развернулись, что наши рабочие места были заняты. Любители тишины и спокойствия уже праздновали свою победу. Ведь убрав смутьяна Грабина, они создали для Фохта полный покой. Велико было удивление и разочарование конструктора Энгельса, когда он снова увидел нас с Горшковым.
      По КБ-2 распространился слух о нашем возвращении. В конце рабочего дня я увидел, что в коридоре толпится почти весь состав КБ. Товарищи приветствовали нас, пожимали руки.
      А вскоре после этого партком ВОАО обсудил мою статью. Ее признали правильной, секретаря парторганизации КБ-2 сняли и объявили ему партвзыскание На следующий день секретарем партбюро КБ-2 избрали меня. Партбюро решило изменить методы подготовки конструкторских кадров Партийное собрание одобрило это решение. Торбин (он был беспартийный); ознакомившись с решением партсобрания, дал согласие проводить в жизнь новые методы незамедлительно. Методы эти, как я уже говорил, сводились к тому, чтобы смело поручать молодым инженерам творческую проектно-конструкторскую работу. Я попросил Торбина, чтобы задания по компоновке и конструированию одного и того же механизма или агрегата выдавались одновременно немецкому конструктору и нашему молодому инженеру. Причем, если механизм сложный, то хорошо бы поручать его не одному нашему инженеру, а нескольким.
      Буквально в два-три дня все молодые инженеры получили проектно-конструкторскую работу, дублируя немецких специалистов. Молодежь ликовала. Никогда прежде в нашем КБ не было такого воодушевления Поистине творческая обстановка! То тут, то там слышались деловые споры, каждый молодой конструктор хотел исполнить порученное ему дело как можно лучше и быстрее, но отсутствие опыта, увы, мешало. Наши недоброжелатели раньше других замечали промахи молодых инженеров и с улыбочкой сообщали о них мне. Им это доставляло удовольствие. После каждого такого сообщения я благодарил их: сами того не желая, они помогали мне ничего не упускать из виду и, значит, лучше работать с молодежью. А молодежь, обретя право на творчество, вкусив прелесть его, трудилась упорно. Теперь уже никакой Фохт не посмеет, да и не сможет переключить их снова на механическую чертежную работу. Это процесс необратимый Преобразился и Торбин, отношение коллектива к нему сразу улучшилось Он все больше и больше становился руководителем технической деятельности КБ. Но всесторонне руководить конструкторским бюро в таких сложных условиях ему было все-таки тяжело, и по его просьбе он был освобожден от руководящей должности.
      Улучшение творческой обстановки в КБ позволило нашей молодежи полнее использовать богатый инженерный опыт немецких специалистов и создать такие неплохие системы, как 203-миллиметровая мортира и 122-миллиметровая гаубица "Лубок", которая впоследствии была использована как прототип для более прогрессивных отечественных орудий.
      Вскоре Всесоюзное орудийно-арсенальное объединение решило слить наше КБ-2 с КБ-1, организованным еще в середине двадцатых годов и создавшим несколько артиллерийских систем, среди них-широко известную корпусную пушку А-19, принимавшую участие в войне с белофиннами и в Великой Отечественной войне. В результате появилась на свет мощная организация КБ ВОАО. Начальником стал военный инженер-конструктор из КБ-1 В. Н. Дроздов, его заместителем назначили меня, оставив и секретарем парторганизации.
      Приблизительно в это же время на нашем небосклоне вновь появился Фохт. Отсутствовал он сравнительно недолго и вернулся, как я и предполагал, присмиревшим, с вежливой улыбкой, хотя мы знали, что перемены, происшедшие в КБ в его отсутствие, приводили его в бешенство.
      Немецкая группа конструкторов с возвращением их шефа оживилась, и взаимоотношения с русскими внешне стали даже как будто улучшаться. Фохт при обходах останавливался у чертежных досок советских инженеров, давая советы. Постепенно жизнь КБ приходила в норму. Разрабатывая одновременно несколько новых систем, наша молодежь ездила на заводы, полигоны и в воинские части, приобретала все больше знаний и опыта. Бывали случаи, когда к дальнейшей конструктивной разработке принимались проекты советских конструкторов, так как их решения оказывались лучше немецких. Это еще больше окрыляло молодежь. Шла жестокая борьба за свои отечественные кадры, и было видно даже слепому, что мы стоим на правильном пути.
      Однажды меня вызвал начальник Всесоюзного орудийно-арсенального объединения Будняк. У него в кабинете я увидел Коростелева. Без всяких предисловий Будняк спросил меня:
      - Можем ли мы откомандировать всех немецких специалистов в Германию? Сумеем ли без них конструировать пушки и выполним ли план работ?
      Я ответил, что все работы дублированы советскими молодыми инженерами. Справляются они с ними довольно хорошо. Единственная просьба - отправлять немцев в порядке той очередности, которая будет установлена нами.
      Будняк остался доволен таким ответом. Он объяснил, что насчет отправки всех немецких специалистов в Германию есть указание Центрального Комитета партии. Будняк предложил в тот же день представить ему график отправки.
      Последним наше КБ покинул Фохт.
      У читателя может возникнуть вопрос: был ли прок от привлечения немецких специалистов-конструкторов? Да, несомненно был. Культура проектирования и разработка рабочих чертежей у немецких конструкторов в то время стояла гораздо выше, чем у нас. В частности, их проекты учитывали требования производства, чем выгодно отличались от проектов советских конструкторов. Это и было самым ценным. И хотя немецкие конструкторы не делились своим опытом, несмотря на специальный договор между фирмой "Рейнметалл" и нашим ВОАО, молодые советские специалисты восприняли от них немало. В результате совместной работы с немецкими конструкторами ни одно другое КБ артиллерийских систем не имело столь высокой культуры проектирования, как наше.
      За сравнительно короткий период своего существования КБ ВОАО создало ряд систем.
      В начале 1933 года КБ ВОАО перебазировалось на новое место. Здесь на его основе создали Главное конструкторское бюро 38 (сокращенно ГКБ-38), детище Наркомата тяжелой промышленности - Орджоникидзе, Павлуновского, Будняка. Этим был сделан большой шаг вперед на пути развития отечественной артиллерийской мысли.
      Я упоминал, что КБ ВОАО сформировали из КБ-1 и КБ-2 Наркомтяжпрома. КБ-1 имело по тому времени очень квалифицированные кадры. Оно специализировалось главным образом на проектных разработках артиллерийских систем. Свои проекты оно передавало на заводы валового производства, на этих заводах местные конструкторы делали рабочие чертежи. Под наблюдением своего КБ завод изготовлял опытный образец орудия, испытывал и сдавал заказчику, то есть Артиллерийскому управлению Наркомата обороны. Испытания орудия на полигоне АУ проходили под наблюдением конструкторов КБ-1, но доработкой рабочих чертежей для валового производства занималось опять же заводское КБ. Таким образом, конструкторы КБ-1 были далеки от производства; это являлось серьезным недостатком.
      Стиль работы КБ-2, использовавшего германский опыт, был иным. Бюро делало всю конструктивно-техническую разработку, изготовляло рабочие чертежи, технические условия, и завод, которому поручалось массовое производство орудий, получал от КБ-2 полную техническую документацию для изготовления опытного образца, причем культура рабочих чертежей была высокая. Чертежей такого качества артиллерийская промышленность еще не знала. Конструкторы КБ-2 имели более широкую и глубокую подготовку, однако и у этого КБ была своя ахиллесова пята: ему недоставало собственной производственной базы, а значит, отсутствовала взаимосвязь конструктора, технолога и производственника.
      ГКБ-38 вобрало в себя кадры и опыт двух КБ. Придавая особое значение созданию первоклассной артиллерии, Наркомтяжпром построил для ГКБ-38 специальное здание, а при нем - завод для изготовления опытных образцов и опытных серий. Решение о создании ГКБ с заводом было совершенно правильное и прогрессивное. Подобного проектно-исследовательского и производственного комплекса в нашей стране еще не было. Появление его обеспечивало все условия для создания высококачественных и перспективных артиллерийских систем по отечественным схемам. Проектирование и изготовление опытных образцов в одном месте обеспечивало и резкое сокращение сроков создания орудий.
      ГКБ-38 превосходило другие КБ, проектирующие полевую артиллерию, как по квалификации, так и по количеству конструкторов; в ГКБ-38 конструкторов было больше, чем во всех других, вместе взятых. Словом, был создан думающий и работающий центр, на который возлагалась научно-исследовательская работа, а также изучение проектов, сделанных другими КБ. Для этого при ГКБ-38 был создан совет, в который входили и работники других КБ: начальники, их заместители, ведущие конструкторы. Если совет давал проекту отрицательную оценку, то этот проект мог быть представлен на рассмотрение Артиллерийского управления только после переработки.
      Оборудованием опытный завод оснастили первоклассным. Когда мы начали размещаться в инженерно-конструкторском корпусе, строители еще не все в нем закончили, но то, что сдали, сделали хорошо. Комнаты для конструкторов просторные, светлые и не шумные. Механосборочный цех, лабораторный корпус, все остальные цехи и службы стояли среди хвойного леса, настолько густого, что из окон КБ мы их даже не видели. На заводской площадке была масса грибов, ягод.
      На новом месте конструкторы сразу, без раскачки взялись за дело. Настроение у всех бодрое, все были довольны прекрасными условиями, созданными для творческого труда.
      Начало свою жизнь ГКБ-38 в 1933 году с доработки опытного образца 122-миллиметровой корпусной пушки А-19, спроектированной в 1931 году в КБ-1, и с изготовления рабочих чертежей для валового производства этой пушки. Кроме того, была создана 152-миллиметровая мощная пушка образца 1910/34 годов. Рабочие чертежи передали на заводы валового производства.
      В конце 1933 года ГКБ-38 готовилось к большому объему работ, но...
      Здесь необходим небольшой экскурс в историю. Как я уже говорил, к 1930 году в стране была почти закончена работа по модернизации существующих артиллерийских орудий. Им придали большую мощность и повышенную дальность стрельбы. Одновременно конструкторы усиленно искали пути решения научно-технических проблем, связанных с созданием орудий по новым тактико-техническим требованиям. Едва ли не самой сложной была проблема создания новой дивизионной пушки взамен прежней, знаменитой некогда трехдюймовки.
      Французская идея универсализма, смутившая умы генштабистов царской России перед первой мировой войной и принесшая много вреда русской армии, воскресла в конце двадцатых- начале тридцатых годов в США. Правда, она претерпела заметное видоизменение. Уже никто не утверждал, что для будущей войны не нужны другие пушки, кроме скорострельной небольшого калибра, которая одна сможет решить все боевые задачи. Теперь модной стала идея об универсальности именно дивизионной, самой массовой армейской пушки. В одном американском журнале были опубликованы основные характеристики этой новинки и ее фотоснимок. То была универсальная пушка Т-1, якобы одинаково годная для борьбы и с воздушными и с наземными целями - с самолетами, с идущей в атаку пехотой, с танками и т. д. Пушка подверглась довольно строгой критике и со стороны американцев, и со стороны артиллерийских конструкторов других стран, но никто не отрицал главного - идеи универсализма.
      Прошло некоторое время, и в США появилась новая универсальная пушка Т-2, в конструкции которой были учтены замечания, высказанные по первой пушке. Но и Т-2 тоже попала под огонь критики по многим элементам, кроме главного универсализма. Трудно сказать, всерьез ли американцы считали тогда, что дивизионная пушка будущей войны должна быть универсальной, или это было своего рода военной хитростью, но спустя сколько-то месяцев у них появилась публикация о третьей универсальной дивизионной пушке Т-3, которую конструкторы разных стран вновь подвергли критике по ряду позиций.
      После этого в журналах перестали публиковать новые решения.
      Итак, США выступили в печати за создание универсальной дивизионной пушки, но какую они приняли на вооружение, было пока неизвестно. Приблизительно по такому же пути пошла Англия. Она выступила со схемой новой дивизионной пушки полууниверсального типа. Англичане тоже изготавливали опытные образцы и испытывали их.
      А как решался вопрос о новой дивизионной пушке у нас в СССР? Западные веяния нашли поклонников. В конце 1932 года Артиллерийское управление Народного комиссариата обороны выдало конструкторскому бюро одного из оборонных заводов заказ на проектирование 76-миллиметровой полууниверсальной пушки с поддоном, конструкторскому бюро "Красного путиловца" - на проектирование 76-миллиметровой универсальной пушки, а нашему ГКБ-38 - на ту и другую и вдобавок на передки и зарядные ящики ко всем пушкам.
      Проектирование универсальной дивизионной пушки - ей присвоили индекс А-52 - поручили отделу ГКБ-38, которым руководил С. Е. Рыковсков. Конструктивная схема А-52 была принята по типу зенитной полуавтоматической пушки образца 1931 года, состоявшей в то время на вооружении Красной Армии. Однако универсальная пушка уступала зенитной по баллистике: начальная скорость снаряда у нее была меньше, а значит, меньше была и мощность. По весу, степени конструктивной и производственной сложности они были почти равноценны, прямо сказать - очень сложные. Обе в случае необходимости могли вести борьбу с танками, а для выполнения других задач дивизионные пушки были малопригодны ввиду своего большого веса и больших габаритов. Короче говоря, новая дивизионная универсальная пушка по своим зенитным качествам обещала быть хуже специальной зенитной, а как дивизионная - значительно хуже и дороже специальной дивизионной.
      Проектирование полууниверсальной дивизионной пушки-индекс А-51-было поручено отделу, руководимому мной. Эта пушка предназначалась для ограниченной борьбы с зенитными целями (заградительный огонь), для борьбы с танками и решения всех остальных задач специальной дивизионной пушки.
      В то время на вооружении Красной Армии находилась 76-миллиметровая дивизионная пушка образца 1902/30 годов - модернизированная трехдюймовка Путиловского завода. Ожидалось, что полууниверсальная пушка будет мощнее ее, но зато и тяжелее на целых 650 килограммов. Последнее имело огромное значение для орудийного расчета, которому пришлось бы ее перекатывать. А если в бою часть расчета выйдет из строя, катить две тонны по неровной местности может оказаться и вовсе непосильным для оставшихся.
      Кроме того, военные товарищи в лице нашего заказчика настаивали на том, чтобы полууниверсальная пушка имела поддон - специальный агрегат, при выстреле связывающий пушку с грунтом. Во время перевозки пушки он должен был находиться под станиной. При переходе из походного положения в боевое его нужно быстро снять, опустить на грунт, накатить на поддон орудие, и только после этого можно вести стрельбу. Поддон сулил стать большой обузой для орудийного расчета. Не было гарантии, что при перевозке, когда коням, как это бывает, приходится преодолевать и бугры и канавы, пушка придет на позицию без поддона, то есть фактически неспособной стрелять.
      Стоимость полууниверсальной пушки обещала быть значительно дороже специальной. Те преимущества, которые ей предписывались тактико-техническими требованиями, никак не искупали ее явных недостатков.
      Не один я, многие конструкторы видели всю нелепость, больше того, вредность затей сторонников универсальности и полууниверсальности. Мы хорошо понимали, что нужна специальная, легкая, простая, дешевая и надежная 76-миллиметровая дивизионная пушка. Но ГКБ-38 было обязано выполнять заказы Артиллерийского управления. Пришлось нам разрабатывать проекты и всю техническую документацию для изготовления опытных образцов универсальной и полууниверсальной пушек.
      В конце 1933 года, когда мы уже заканчивали работу над тем и другим, директор завода X. В. Давыдов (ему подчинялось и наше КБ) пригласил к себе весь руководящий состав и объявил приказ начальника ВОАО, в котором говорилось, что ГКБ-38 ликвидируется и что все здания и сооружения следует передать конструкторскому бюро, которое занимается созданием пушек, основанных на динамореактивном принципе (ДРП).
      Не сразу опомнились мы от столь сильного и внезапно нанесенного удара. Не верилось, что одним махом поставлен крест на всем сделанном для подготовки своих, советских конструкторских кадров. Время-то было какое!
      30 января президент Гинденбург назначил Гитлера рейхсканцлером, в Германии установилась открытая фашистская диктатура. Фашисты провокационно подожгли рейхстаг, началось жестокое подавление рабочего класса, уничтожение его организаций. Едва ли надо говорить, с каким чувством читали мы в "Правде" заявление Гитлера корреспонденту английской газеты "Дейли экспресс", сделанное на месте пожара: "Это богом данный сигнал. Ничто не помешает теперь нам раздавить коммунистов железными кулаками. Вы являетесь свидетелем начала великой эпохи в германской истории. Этот пожар является ее началом".
      Вслед за тем последовали арест Эрнста Тельмана, чрезвычайный декрет о введении смертной казни, приказ об аресте всех членов ЦК компартии. Массовые обыски и аресты шли в Германии повсеместно. В середине марта - запрещение компартии. В начале мая - запрещение профсоюзов. В сентябре в Лейпциге начался состряпанный гитлеровцами процесс над Георгием Димитровым, которого обвинили в поджоге рейхстага. В октябре Германия вышла из Лиги Наций... Разжигая звериный, национализм, гитлеровцы прививали немцам расистские человеконенавистнические бредни, растлевали сознание нации, призывали к порабощению славянских народов, к установлению господства Германии над миром.
      И в такой обстановке, когда надо было всемерно укреплять оборону страны, разом уничтожается думающий и работающий научно-конструкторский центр по классической артиллерии! Конструкторам, инженерам, техникам предоставлялось право заняться "самоопределением", то есть устраиваться на работу в любой отрасли промышленности. Этим подчеркивалось пренебрежение к ствольной артиллерии, безоговорочное предпочтение ей артиллерии динамореактивной, поклонники которой считали, что динамореактивная не только имеет право на то, чтобы занять видное место в системе вооружения - такая позиция была бы вполне правильной,- но что она должна вытеснить собой классическую артиллерию.
      Между тем динамореактивный принцип, имеющий ряд преимуществ для орудий одного типа, вовсе не годился для других, например для танковых, казематных, противотанковых, дивизионных пушек, для полуавтоматических и автоматических зенитных и т. д. Нельзя ударяться в крайности. Необдуманно бросившись в одну сторону, можно потерять очень многое. Чтобы развивать динамореактивную артиллерию, совсем не требовалось закрывать ГКБ-38. Его помещения и сооружения для КБ динамореактивных пушек были непомерно велики. Работавшее при одном из заводов, это КБ находилось в очень хороших условиях, внимание оказывалось ему большое. Но авторы приказа спешили. Срок на ликвидацию ГКБ-38 дали очень короткий. Почему?
      Прочитав приказ, Давыдов сказал, что нужно послать представителя в Орудийно-арсенальное объединение - изложить наши соображения и просить, чтобы решение пересмотрели.
      После прошедшего оцепенения вдруг заговорили все разом:
      - Если этот приказ не отменят, тогда...
      - Сейчас трудно даже представить себе, какие могут быть последствия!..
      Страсти кипели.
      В тот же день мы с директором поехали в Орудийно-арсенальное объединение НКТП. Нас принял Будняк.
      - Много я сил положил, отстаивая ГКБ-38, но их у меня не хватило,- сказал он.- Придется передавать, но об этом еще пожалеют.
      Тут же все вместе мы составили письмо на имя М. Н. Тухачевского, занимавшего в то время пост начальника Вооружения Красной Армии: "Свершается ошибка... Просим помочь исправить ее".
      С этим письмом я поехал к начальнику Вооружения, но его не застал. Долго ждал в приемной, так и не дождался, оставил пакет дежурному адъютанту.
      На другой день приехал снова. Узнал, что письмо Тухачевский читал, но никакой резолюции не наложил...
      Мне вспомнилась первая встреча с Тухачевским в 1928 году в Артиллерийской академии.
      Когда мы, слушатели, узнали, что лекции по стратегии нам будет читать прославленный полководец, герой гражданской войны, мы восприняли это как сенсацию. Пошла волна разговоров. Каждый рассказывал о нем все, что знал. Некоторые знали как будто бы больше других, во всяком случае, они говорили больше и интереснее. Возле них собирались группы слушателей.
      Наконец наступил долгожданный день. Он был для нас как праздник. Едва прозвенел звонок, слушатели заполнили аудиторию и замерли в ожидании.
      Ждать пришлось недолго. В открытую дверь быстро вошел стройный молодой военный. Роста высокого, бравый, красивый. Все встали, вытянулись в струнку. Тухачевский поздоровался, разрешил сесть, сам же продолжал стоять, а затем медленно зашагал по аудитории.
      Мы были очарованы; он с одного взгляда покорил всех. Правда, я не таким ожидал увидеть его. Внешность Тухачевского не соответствовала моим представлениям о большом пролетарском полководце. Уж. очень красив и молод! Но чем пристальнее всматривался в него во время лекции, тем больше убеждался, что он решителен, смел и умеет владеть собой, не чужда ему и резкость, если в ней возникнет необходимость.
      Свою лекцию Тухачевский начал со слов: "Стратегия- это искусство" Читал он увлекательно, приводил массу примеров и эпизодов из различных войн, богатый материал преподносил очень умело. Слушали его затаив дыхание, а после лекций с жаром делились впечатлениями.
      И вот теперь этот эрудированный, высокообразованный в военном отношении человек не возражает против того, что классическую артиллерию пытаются заменить динамореактивной. "Что же это такое? - думал я.- Случайность? Или кто-то сбил его с толку9 Я был уверен, что эта ошибка будет исправлена".
      И ошибка действительно впоследствии была исправлена. Но, восстановив в законных правах классическую артиллерию, мы, к сожалению, прекратили на некоторое время работу по созданию динамореактивных пушек. В первые годы войны Государственный Комитет Обороны СССР поручил Центральному артиллерийскому конструкторскому бюро возобновить работу по ДРП. ЦАКБ успешно справилось с этой задачей...
      После объявления злополучного приказа настроение в ГКБ-38 резко упало. Конструкторы собирались группами, обсуждали создавшееся положение. Большинство не хотело заниматься динамореактивными пушками: "Куда угодно и что угодно, только не ДРП!" И действительно, на бывшей территории ГКБ-38 для работы по новому профилю остались немногие. Группа из двенадцати конструкторов и одного технолога во главе со мной с ведома директора решила перейти на строившийся в то время завод в одном из приволжских городов.
      На "разведку" для выяснения условий работы мы послали в Приволжье инженеров В. И. Розанова и П. Ф. Муравьева. Они вернулись с вестями приятными: конструкторы заводу очень нужны. Это воодушевило нашу группу, мы начали собираться в путь. Упаковали и отправили чертежные доски, столы, шкафы, всевозможные чертежи, справочники, специальную литературу. Настроение у всех было хорошее. Нас не пугали трудности. Многим нашим недавним товарищам по совместной работе в ГКБ-38 не хотелось покидать Москву, они старались устроиться и устраивались в любые места, лишь бы не ехать на периферию. В нашей группе не наблюдалось ничего похожего, хотя почти все были коренными москвичами.