* РПК - ручной пулемет Калашникова, калибр 5,45.
      Окончив эту долгую речь. Малян "забил косяк" с "планом" и, после пятиминутного раздумья, издал приказ:
      - Грунский отвечает за физподготовку батальона и тактические занятия с "военкоматом" - стариками, учителями, бомжами!.. Это была уже хоть маленькая, но командная должность.
      В один из теплых апрельских дней в батальоне объявили, что все, свободные от дежурства на постах, к середине дня должны собраться на поле у разбитой школы. Тут же объяснялась и причина сборов - состоится финальный матч первенства бригады по футболу; встреча команды офицеров
      земляков и любимцев комбрига Григоряна, из Эчмиадзина, и новобранцев-ереванцев. Матч, по задумке командира, должен был отвлечь личный состав от дурных мыслей перед наступлением и служил своеобразным праздником спорта и веселья, А так как питание и обеспечение всех подразделений
      соединения, кроме "родного" Григоряну, было на том же уровне, который успел оценить Олег еще в Ленинакане - "безнадега", то действительно - смешно было противопоставлять откормленным офицерам-эчмиадзинцам еле волочащих от голода ноги ереванцев. Азарт от игры, конечно, был, но, в
      основном, у болельщиков из офицерья: игра, по сути дела, шла в одни ворота.
      Эчмиадзинцы вкатывали в ворота противника мяч за мячом. Итоговый счет был разгромным - 7 : 2, не в пользу ереванского батальона. Как, собственно, и предполагалось с самого начала.
      И вручение призов победителям также произвело очень "веселое" впечатление на триста пятьдесят голодных рядовых постовиков. Сам Мамвел Григорян вручил счастливчикам двух баранов, несколько ящиков с консервами, по десять бутылок коньяка и шампанского для торжественного обеда, а его "девочка" - боевая подруга, она же заместитель по тылу и ППЖ (походно-полевая жена), вручила каждому "крутому" футболисту полушубок на овчине и чисто "фирмовый" спортивный костюм "Адидас".
      "Да, очень "веселенькое" мероприятие, что там ни говори! - думал Олег, возвращаясь после торжественной церемонии в казарму. - А попробуй обратиться с жалобой на плохое питание и рваное обмундирование, тут же чуть ли не стонут офицеры-кормильцы: снабжение, мол, ни к черту - на складах мыши голые и голодные бегают!". Олег вспомнил одну из таких ленинаканских "мышей" кладовщика Аро, и тут же действительно не мог удержаться от хохота: сравнение было не в пользу серых тварей.
      А поздно вечером, ворочаясь на жесткой солдатской постели, он понял еще одну простую истину:
      жизнь офицерского и рядового составов в этой "освободительной" армии разительно похожа на жизнь "новых русских" и, сравнительно с ними - простых колхозников там, в покинутой им России. У офицеров - свои порядки, жратва и одежда, а у рядовых - полуголодное существование, основной
      радостью которого являлся сбитый на лету воробей или скворец (обычно птицы в тех краях в пределах видимости человеческого глаза на землю не садятся), или найденная где-нибудь в скалах полянка с киндзой, а то и чей-то заброшенный огород с луком. Некоторые не брезговали "шакалить" по вечерам в помойных ящиках у офицерских столовых, и, видимо, не были "в пролете" вечно ходили со сравнительно довольными рожами.
      Да не только в питании было дело: особые порядки касались и вещевой службы (кому че, кому- ниче), и девочек старших, "больших" офицеров, а также женского пола из состава медперсонала и кухни. И рядовых солдат в этих вопросах ставили в жесткие рамки, не вызывающие сомнения в их полной беспомощности перед офицерской элитой...
      С пятого апреля начались усиленные занятия сформированных накануне штурмовых групп, в которые входили солдаты, крепкие еще, здоровые в общем, по командирским понятиям - не совсем сдыхающие от недоедания.
      Занятия проходили с впечатляющим эффектом: по небу туда-сюда носились штурмовики, по полю, маневрируя, ползали танки Т-72, а пехота орала "ур-р-ря!" и вовсю палила холостыми из АКМ-ов, норовя попасть гранатой-болванкой по танковой решетке радиатора. Понять, конечно, кто кого лупит, было трудновато, но само обращение с оружием, полнейшая безнаказанность от пуль и осколков - относительная, конечно, ибо холостым выстрелом иногда запросто вышибали глаз, а безобидным на первый взгляд взрывпакетом отрывало руку, ногу, а то и чего похлеще при ползании по-пластунски, - возбуждали солдатиков-добровольцев не хуже хорошей наркоты.
      В этот же день любовница комбрига - Назик, семнадцатилетняя симпатюля, шастала по полю с видеокамерой, снимая "для памяти" наиболее интересные моменты учебной штурмовки. Позы она, конечно, изображая великого Федерико Феллини, принимала такие, что у штурмующих оружие из
      рук вываливалось при виде ее различных оголенностей, но и сама при этом увлеклась настолько, что имела неосторожность приблизиться на опасное расстояние к маневрирующему Т-72. А молодой, неопытный механик-водитель, естественно, не мог видеть, что сзади танка совершает променад такая
      "драгоценность". Ну и зацепил правым бортом ее плечо. Слегка, порвав бортовым крюком лямку вязаного то ли платья, то ли полупальто. Но этого оказалось достаточно, чтобы комбриговская ППЖ взвыла в полный голос не столько от боли, сколько от страха и злости за испорченный наряд. А через пять минут эчмиадзинские офицеры затаптывали в грязь ничего не понимающего, перепуганного танкиста. Шлюшка Назик тоже старалась внести свою лепту в избиение, норовя пнуть его в лицо, да побольнее, подкованными каблучками замшевых сапожек. Это "дело", которое Олег наблюдал издали,
      называлось здесь "обычным". А к утру следующего дня Рашид принес новость:
      - Слышь, руссаки! А танкист-пацан "дуба секанул" - забили его до смерти! Еще один "павший в боях за свободу и независимость НКР" посмотрите, домой так и напишут!
      Понятное дело: по бригаде поползли нехорошие слухи и кривотолки. Это перед наступлением-то! И начальство решило преподнести рядовому составу "большой сюрприз"...
      В десять часов утра на запасные пути местной железнодорожной станции загнали необычный состав:
      наглухо закрытые пульмановские вагоны, на тамбурных площадках которых примостились по паре солдат с овчаркой. На ярко-красных погонах у них были две золотистые буквы "ВВ" - внутренние войска. На станции солдаты сноровисто, по одному, спрыгнули с подножек и, понатужившись, налегли на двери-ворота. Те, постукивая роликами, поехали в сторону, открывая проемы, забранные решетками, сваренными из толстой арматуры. И тотчас встречающих состав добровольцев оглушило... женским гомоном, выкриками и крепким, совсем не женским матом.
      Оказывается, местное начальство, договорившись с кем-то из высших кругов, завернуло "на денек" следовавший транзитом, из одной ИТК в другую, плановый конвой с осужденными женщинами. Причем подобрали умно: следующих этапом по одной лишь статье - за растрату. Почему умно? Да потому что за растрату у нас в России ни один уважающий себя работник или работница прилавка никогда не сядет. Особенно те, у кого солидный стаж работы в этой профессии. Для отсидки существует особая категория "мальчиков" и "девочек", только что окончивших торгово-учебное заведение и поступивших на практику в тот или иной магазин или на базу. При очередной ревизии их "подставляют", и, таким образом, недостающая на данный момент в кассе предприятия розничной торговли выручка или партия дефицитного товара на складе списывается за счет этих стажеров. Большая часть из них - те, которых не в силах выкупить родители, родственники, или "добрые дяди-спонсоры", оседает в исправительно-трудовых колониях различных режимов - в зависимости от "размера хищений". Довольны почти все: ОБХСС или, по-новому ОБЭП отсутствием "висяка", члены ревизионной комиссии
      сознанием выполненного долга, а матерые работники прилавка - отведенной в очередной раз бедой. Горе родителей и искалеченная юная жизнь - а что это такое перед ощущением тугой, хрустящей пачки "крупнокалиберных купюр" в чьем-нибудь потном, жирном кулаке?...
      Потому-то этот состав из трех вагонов и содержал, в основном, молодой контингент растратчиц, определенных этапом в НТК строго режима на одном из берегов Южного Буга в Западной Украине.
      Грунский, оказавшийся волею ротного в толпе "встречающих", с изумлением вглядывался в женские тела, прилипшие к прутьям решетки, отгораживающей свежий воздух от испарений вагонной параши.
      Одетые в одинаковые темно-синие платья-халаты, арестантки, однако, не были похожи одна на другую - юные, симпатичные, но какие-то блекло-серые лица сменились у решеток пожилыми, одутловатыми. За порцией свежего воздуха выползли из темных углов на свет божий "мамы": те, кто учил неопытных, впервые попавших на зону, удовлетворять самих себя - "толочься" кукурузным початком, огурцом или просто кашей, плотно набитой в капроновый чулок...
      А из-за решетки в сторону охранников полетели куски.., конской колбасы, недавно, в пути выданной им на завтрак.
      - Забери жратву, малахольный! Она у вас вонючая!
      - Врешь, стерва, свежая! - не выдержав, взорвался совсем молодой еще солдатик, по всей видимости - первогодок. - Прямо с завода намедни получили! - запальчиво принялся он было доказывать кому-то, и тут же умолк, сраженный раздавшимся вокруг хохотом. Смеялись все; девахи за решеткой, конвоиры-"старички" и даже добровольцы - те, кто понял, на чем подловился "салага",
      - Эх, детвора! - оказавшийся рядом Вовчик снисходительно потрепал молодого бойца по стриженому ежику неотросшей шевелюры. - Правы бабенки: конечно, припахивать стала колбаска, коль в деле побывала, в вернее - в теле! Кто ж вас учил сухпай раздавать целыми кольцами? Резать надо
      было на кусочки, тогда бабы были бы не удовлетворены, зато сыты!
      Между тем одна из зэчек, молодая привлекательная блондинка, стоя у решетки, окликнула проходящего мимо сержанта из сопровождающего состава взвода охраны, который тащил куда-то полный пакет жирной селедки.
      - Эй, долдон, моя детка рыбки, хочет!
      - Какая еще детка? - огрызнулся сержант.
      - А вот эта!
      И блондинка задрала спереди полу халата до пояса, обнажив длинные стройные ноги и курчавые завитки волос в промежности - под халатом не было трусиков. Сержант вспыхнул то ли от смущения, то ли от возмущения, а женщины в вагоне уже корчились от хохота: молодость и здоровье искали
      выхода даже в такой вот пошловатой шутке. К тому же рядом - мужики, самцы, а это много значит для изголодавшихся в СИЗО за время следствия...
      Командир отделения, затравленно оглянувшись, наткнулся на поощрительные взгляды добровольцев.
      - Дай ты ей рыбки, жалко, что ли? Тогда он сунул руку в пакет, захватил пару увесистых рыбин и,
      размахнувшись, запулил их между прутьев.
      - Нате, подавитесь, сучки! - и повернул было в сторону от вагона.
      - Погоди ты, чебурек! Теперь рыбка водички хочет! - повторный оклик заставил его обернуться.
      Блондинка уже стояла, распахнув халат и поводя обнаженными бедрами из стороны в сторону. Тело и хвост селедки, торчащих "оттуда", плавно волнообразно повторяли движения бедер, создавая впечатление плывущей рыбы. Зрелище было настолько необычным и захватывающим, что кто-то из
      "встречающих", не выдержав, присвистнул. Сержант с минуту постоял, переваривая раздававшийся вокруг хохот, затем сорвался с места и исчез за одним из станционных пакгаузов.
      Некоторое время народ внутри вагонов и вне их веселился на полную катушку, сопровождая смех репликами в адрес сбежавшего армянина типа "не выдержал, сердешный", или "вручную злость пошел сгонять", как вдруг сержант вновь появился перед вагоном с полным ведром воды.
      - Кто, говоришь, воды просит?
      - Да ты что, ослеп, телок недоделанный? - блондиночка все еще красовалась в той же позе. - Вот, погляди поближе - детка моя и рыбка! Дашь им напиться?
      - На!
      Сержант, подойдя ближе, окатил из ведра ее и стоявших вокруг "подельниц". Истошный вой боли и злости раздался изнутри вагона; в ведре был крутой кипяток из вокзального титана. Сначала все рванули от решетки прочь, затем злоба взяла верх над разумом. Во всех трех вагонах женские тела
      швырнуло вновь к решеткам, и десятки рук ухватились за прутья. Проклятия и нелестные пожелания в адрес всех стоящих на перроне мужиков, перемежаемые отборнейшим площадным матом, слились в сплошной гам. Но если бы Бог услышал мольбы, пожелания, захотел тут же исполнить их, у бедных представителей мужского пола поотваливалось бы все их мужское достоинство, а у некоторых оно застряло бы в совсем нежелательных местах.
      И вдруг общий вопль внезапно, как по команде стих. Продолжали раздаваться лишь отдельные не то выкрики, не то стоны: - 0-о-ой! 0-о-ой! которые постепенно подхватили все находящиеся в
      вагонах женщины. "Встречающие" не врубались сперва - что к чему, затем раздался чей-то выкрик:
      - Мужики, они же вагоны раскачивают! Действительно, зэчки, вцепившись руками в переплеты решетки, под эти выкрики ритмично дергали ее на себя.
      Последствия начали сказываться уже через несколько таких рывков: вагоны плавно качались, пока еще на рессорах, но амплитуда колебаний с каждым качком увеличивалась. Еще несколько рывков...
      Первыми очухались сопровождающие состав конвоиры. Привязав длинные поводки словно взбесившихся овчарок к подножкам, они по команде все того же сержанта сорвали с плеч автоматы и защелкали затворами.
      - Предупреждаю ... - начал было армянин, но, видя, что через минуту уже будет поздно кого-либо предупреждать, махнул рукой - давай, мол!
      Плотный автоматный огонь по крышам вагонов сделал свое дело: женщины с визгом ломанулись от решеток к противоположной стене. Но получилось хуже бросок совпал с очередным наклоном вагонов в ту же сторону. Состав качнулся еще сильнее, на какую-то долю секунды замер с оторванными от левой рельсы колесами и - с треском и скрежетом рухнул на тупиковую насыпь по ту сторону перрона. Вой перепуганных и искалеченных овчарок смешался с отчаянными воплями там - внутри вагонов, - Дошутились, падлы! - Олег и сам не знал, к кому отнести свое высказывание. Но секундный шок от увиденного уже прошел, он рванулся к сержанту, как к старшему надзора.
      - Где ключи от дверей?
      Тот трясущимися руками безропотно протянул связку...
      Через'пять минут открыли решетки на вагонах. А через пятнадцать сгоняли всех заключенных общей кучей, как стадо баранов, в пустующий контейнерный склад. Сюда же принесли раненых, которых, к счастью, оказалось всего двое: пожилая зэчка до отключки треснулась головой о металлическую стойку, а одна из молодых умудрилась сломать руку. Синяки и ссадины в расчет не принимались.
      В темном помещении склада разобраться - кто, где и что из себя представляет, можно было лишь с помощью фонарика, а пока кто-то из начальства посвечивал у входа, проверяя списочный и наличный состав заключенных, залетевший в горячке дальше всех на территорию пакгауза Олег почувствовал чьи-то руки на своем теле. Они уверенно, в полной темноте, скользнули сверху вниз по пуговицам гимнастерки, и она распалась спереди на две полы.
      - Эй, эй, кончай ночевать! - попробовал отбрыкнуться Грунский. Не следовало ему, наверное, вообще вякать. Ибо, услышав мужской голос рядом, женщины рванули со всех сторон, как осы на свежеразрезанный арбуз. В один миг гимнастерка слетела с него, и нашел он ее собственной голой
      задницей уже на полу - руки опрокинули его, разложили, не забыв сдернуть по пути штаны и трусы.
      "Да что они, кошки - в темноте так ориентироваться?" - успел еще удивиться, и тут же сверху низ его живота придавило упругой округлостью, а жадные пальцы захватили его сразу же восставшую плоть и принялись запихивать ее в плотную горячую щель, "Не дай Бог, старуху какую подсунули!" - он уже решил отдаться во власть женщин и получать удовольствие, но хотелось бы кого помоложе,
      Олег протянул над собой руки, и... они наткнулись на остро торчащие груди и каменные, затвердевшие от желания шишечки сосков.
      - Не волнуйся, специально для тебя берегла! - раздался сверху свистящий жаркий шепот, затем - полувскрик-полустон, от которого он задрожал, закаменел, готовый взорваться, и вдруг почувствовал, как девичье тело соскользнуло с него, а чьи-то руки, зажав мертвой хваткой естество, ловко перевязывают его тонкой нитью.
      "Эге" про это мы уже слышали!" - быть изнасилованным группой женщин ему совсем не хотелось:
      знал по рассказам "братвы", что потом месяц в раскорячку ходить придется, если импотентом еще не сделают. Олег рванулся, но руки его были зажаты, как в тиски, ноги тоже. Хотел заорать, выматериться - в рот сунули тряпку с резким, знакомым запахом пота.
      "Да это же мои носки!" - догадался враз, и, наверное, нежелание жрать грязь со своих же ног добавило злости и силы. Вырвав, наконец, ноги, резко двинул их махом вперед, не придавая уже значения тому, что лупит по "слабому полу", затем еще раз. Охнули, вскрикнули - освободились руки. Ну, теперь полегче будет! Сорвав нитку с интимного места, он рванулся к далеко впереди светлеющему выходу, колотя направо и налево кулаками с зажатыми в них носками. Уже было совсем вырвался из плотно обжимавшего кольца разгоряченных женских тел, когда услышал откуда-то сбоку жалобно-негодующий полукрик Светлова: - Что вы делаете, шалавы, без наследства оставить хотите? Я же не бык-производитель, в конце концов!
      "Ого. землячок в беде!" - и начал кулаками и ногами прокладывать дорогу вбок - к Вовчику. И вскоре, пнув ногой очередную упругую плоть, наступил еще на одну.
      - Вот сволочи, под конец слонов ко мне припустить решили! - Светлов в любой ситуации способен был на шутку.
      - Вставай, осеменатор! - Олег помог ему подняться. Вдвоем они без особого труда пробились на свет Божий. Здесь их встретили хохотом собравшиеся закрывать ворота "встречающие". Светлов с Грунским оглядели друг друга при дневном свете и... от души присоединились к веселившимся посмотреть и "побалдеть" было на что и с чего; оба голещенькие, заляпанные чем-то белесым и...
      кровью.
      - Это еще откуда? - изумился Олег.
      - У них тактика такая! - объяснил ему бывший бомж. - Чтобы завести мужика до беспредела, подсовывают ему свеженькую, нетронутую, из вновь поступивших, хоть и очень редко, но попадаются такие "изюминки", А потом уж пользуются "стояком" все по очереди. Так что считай, - звонко хлопнул он земляка по голому плечу, - сегодня ты прошел свое первое боевое крещение! И с честью выдержал его!
      - А ты что, тоже проходил такие? - не удержался от вопроса Олег.
      - Бывало и похуже! - скромно не стал распространяться бомж. Им уже несли "отвоеванное" с помощью фонариков обмундирование. Электрики спешно чинили вечно бездействующее освещение склада, на запасных путях с помощью козлового крана ставили на рельсы опрокинутые вагоны, а женщин-заключенных, партиями по двадцать человек, под усиленным конвоем разводили по казармам новобранцев. Вызывались из склада только желающие. Впрочем, недостатка в них не было - забеременевших переводили на общий, более "мягкий" режим, а некоторых затем даже амнистировали... Жизнь катилась по накатанной колее.
      Глава 7
      БОЙНЯ
      Истинную цель готовящегося наступления, разумеется, свой вариант, Грунскому постарался разъяснить Сурен - командир штурмовой роты, ереванский боевик, отец четверых детей: - Какой там, на хрен, Карабах, какие территории? И что это за бред - якобы это интересы далекой Москвы? Все объясняется намного банальнее: просто у "больших" командиров после Физулинской битвы кончились
      трофеи, а если так- вперед штурмовку, батальоны, технику! Вперед на талан - это у нас уже в законе! Чтобы хорошо жить - надо воевать. захватывать, рисковать собой. Если бы мытолько знали, до чего доведет это движение за свободу Арцаха, - да гори оно все огнем - ничего бы и не начинали в свое время! Впрочем, сам все увидишь, дай лишь Бог, чтобы живы остались! - так закончил свое объяснение фидаин с пятилетним военным стажем и двумя ранениями в боях с азербайджанцами.
      А через пару дней "влетел" Светлов: дежурил на постах и, не выдержав отсутствия соли в куркуре, решил сбегать за ней к соседям по позиции карабахским партизанам-ерникам, у которых, по слухам, было все. Соль Вовчик принес к вечеру, а ночью его под конвоем увели в эчмиадзинскую
      комендатуру... Руссаки увидели рязанца только через двое суток: шепелявившего, с разбитыми губами и без двух передних зубов.
      - Какая-то шука штуканула, што я не жа шолью ходил, а долбиться планом! Вот и огреб по шамые "помидоры"...
      А еще через три дня, на бригадном построении было объявлено сразу несколько интересных овостей: наступление на "проклятых агрессоров-азеров" со дня на день; полки карабахцев и части ерников (за исключением, естественно, бригады Григоряна) - все трусы, засранцы, исоединение Мамвеля без их паскудной помощи войдет к девятому мая в богатый трофеями Мир-Баши основную цель наступления в этом районе; ближайшее мощное соединение соседей - шушинский полк Ишханяна, но его командир для боевых действий - слишком молод и неопытен!..
      Короче, вся суть выступления начальника штаба бригады сводилась к тому, что "мы, мол, сами с усами, а опыт Мамвела - решающий в предстоящем сражении - потерь почти не будет".
      Стоявший в одном строю с руссаками Светлов тихонько, чтобы не услышало начальство, шепелявил
      текст обрывается
      . . .