1

      Мы пронеслись в металлической клетке сквозь янтарное пламя, окружавшее Внешних. Мы прорвались в разорванный круг Аврид, подле которого за лакированным чайным подносом дремал Синь-Синь-Ва. Мы миновали полуразвалившуюся пристань, где под уличным фонарем разгуливала азиатского вида шлюха. Вверх и вверх, сквозь Город Пирамид, темный от ночи, просочившейся в склеп, где ведьма вызывала Детей Изиды, а Те, что поклоняются жуткому лику Лунной Жабы, скакали в покрытом зеленым налетом резервуаре. Крокодил, недвижный в вечном сне, лежал, мечтая о потоке жуков, что изойдет из влагалища Изиды, предвещая день, когда землю заполонят пауки. Песня Черного Орла отдавалась эхом в наших ушах, все ближе, все громче; она билась о внутренние стены, царапалась о внешние.
      Пока мы летели, слабые звуки далекой флейты выплыли из Тоннелей Сета и улеглись полевым туманом в волосах дяди Фина. Вновь мы увидели одиннадцать башен с подножьями, скрытыми в бездонных ущельях. На секунду появился мальчик из «Брандиша», пробежал тихонько по мозаичному полу, превратившемуся в пляж, исчерченный длинными тенями, точно на полотне Дали. Тени потянулись в море, — там девочка с водорослями в волосах указывала на дядю Генри, остро вычерченного скалистыми ущельями. Тут мы неожиданно врезались в воду, дядя Фин завертелся, наше опрокинутое суденышко забилось о мол, от которого тянулась скользкая лестница; подле нее качались ялики, освещенные фосфоресцирующими рачками. Мы поднялись по ступеням. Они вели в черную шахту, пустота ее перезванивалась нашим смехом; наконец, мы выбрались на поверхность и увидели звезды над погруженной во тьму Ченсери-лейн. Жуткий смрад мертвых костей и разлагающейся плоти гигантской амфибии поднимался из расщелины в мостовой, таившей вход в бездонную пропасть. Я попрощался с дядей Фином и вступил в солнечные владения Огюста Буше.
      Помощник антиквара стоял на пороге, руки простерты в дружеском приветствии. Он пригласил меня в свой кабинет, каморку без окон, и достал с полки над столом том, похожий на гроссбух. Когда он открыл его, я понял, что это совсем другая книга… нет, это не был знакомый мне Гримуар. Я взглянул на помощника, уловил смутную улыбку, чуть тронувшую его губы. Он словно любовался позабытым амулетом. Дядя Фин говорил мне, что самые сильные наслаждения прошлого можно воскресить, просто перечитав книгу, восхищавшую тебя в детстве. Эти услады были неведомы мне, но их тени встрепенулись, когда я увидел Гримуар. Пальцы помощника перебирали заплесневевшие страницы, вспорхнуло еле заметное облачко пыли. Странный запах, точно в кандлстонском склепе. Пальцы задержались на странице с символами, воскрешающими очертания далеких галактик. Остин Спейр изобразил архитектуру космических измерений на рисунке, который я обнаружил на чердаке, а чародей Кроули оставил в одном из своих сочинений смутные намеки на звуковые системы, которые можно использовать как ключи к иным мирам. Один из членов Ложи Новой Изиды, знаток науки о звуках, помогал мне, поясняя их вибрации на основе странных мелодий. Этими ключами мы открывали врата в Туннели Сета. Буквы Гримуара напоминали эти ключи, но я бьи глубоко потрясен, когда заметил, что некоторые фразы написаны моим собственным почерком — в книге, пролежавшей здесь, на Ченсери-лейн, намного дольше, чем я прожил на свете как Кеннет Грант!
      Помощник антиквара перевернул страницу. Она хрустнула — так трещало пламя, охватившее Аврид. Мне предстояло новое потрясение: этюд в серых тонах, портрет существа с раскосыми глазами и огромным черепом взирал на меня из книги. Расплывчатостью очертаний головы художник решил подчеркнуть небывалую интенсивность работы мозга. В нижнем левом углу страницы стояли два символа, я узнал язык сензар, буквы «ла» и «ма». Я взглянул на лицо человека, державшего Гримуар. Улыбка еще порхала на его губах. Он сообщил мне, что Кроули писал портрет с натуры.
      — Возможно, вы его узнали? — поинтересовался помощник антиквара. — Кажется, Кроули рано постарел! В сорок лет уже видел Серых Человечков.
      Вялый смешок сопровождал улыбку. Я не сразу уловил язвительный намек в его словах. С ослаблением сексуальной силы часто обостряется магическое зрение. Возможно, остаток угасающей энергии, аккумулированный с возрастом, порождает шаровидную сверкающую субстанцию, в которой отражаются загадочные очертания Внешнего мира. Можно предположить, что этот распад накопился в Кроули за счет прежних излишеств: в таком случае, энергия обрела радиоактивную силу, способную стирать преграды между измерениями.
      Раздумывая над этим, я чувствовал, как постепенно сдвигается мое ощущение пространства и возникает ясный образ Алхимика. Это, без сомнения, происходило от бессознательной идентификации инопланетян с одним из персонажей Лавкрафта, Джозефом Кервеном, — у Алхимика, которого знали мы с Кроули, была такая же фамилия. Я пришел к заключению, что Джозеф Кервен, чье тело было стерто доктором Мартином Уиллетом до «тонкого покрова из нежной серо-голубой пыли», вернулся, чтобы вселиться в тело своего однофамильца из будущего. Такое переселение происходит, когда произносишь Слова Силы. Лавкрафт описал невероятно долгую жизнь Джозефа Кер-вена в «Истории Чарльза Декстера Уорда», и его, возможно, не удивило бы воскрешение, осуществленное с помощью дяди Финеаса. А я все же удивился, хотя это и многое объясняло. Третье пришествие Джозефа Кервена облегчило общение Кроули с Айвассом в старости и мое общение с Внешними, когда я работал в Ложе Новой Изиды. И Клэн-да, и Маргарет Лизинг играли важную роль в ритуалах Ложи, а на портрете Клэнды работы Остина Спейра я обнаружил точную формулу переноса тел в другие измерения. Это были почти осязаемые струи серого астрального газа, похожие на те, что материализовала ведьма в пылающих водах своего котла. Такие чувствительные тени легко переходят из одного временного потока в другой. Например, я ощущал зловоние призрачных Деяний ведьмы, перед моим мирским взором предстали смутные очертания Теней, всюду ее сопровождавших. Их предводителем был Лама, которого видел Кроули и чей портрет нарисовал во время магического сеанса в Нью-Йорке примерно в 1915 году. Он даже прервал сеанс, чтобы сделать набросок существа.
      Доктор Блэк был убежден, что после этого видения Серые Человечки сделались наваждением для Кроули, исказив его магические силы. Другие же считали, что разрыв Круга во время сеанса сам по себе привел к появлению узкоглазого уродца с огромной безухой головой и крошечным пушистым тельцем. Говорили, что Лама был «тульпой», магической проекцией Айвасса, запрограммированной посетить Кроули, — месть, которую он сам породил, исказив Формулу Сета. Никому не удавалось до конца разгадать роль Ламы в кроулеанской головоломке, пока Маргарет Лизинг не расшифровала руны в Гримуаре, который веками хранил клан Грантов. Гримуар много раз исчезал, но теперь появился вновь. Я знал, что он хранит секрет Айвасса, Аврид, Ламы, скрывает ключи к лиловой зоне Внешних. Но придется расшифровать еще множество страниц, прежде чем станет ясна моя роль в этой загадке.
      Эти наблюдения были записаны для узкого круга Посвященных, и я не могу вдаваться в детали. И так уже любопытным глазам открылись некоторые второстепенные тайны, а лживые языки распустили невежественные и вздорные слухи. К счастью, пустозвоны испытывают ужас, когда чувствуют, что им угрожает опасность провалиться в бездонную пропасть. Кто рискнет разгадать тайну Зверя, Криксквора, Паучьей Амфибии? Их прислужники появляются в лучах искусственной Звезды. Один из них жестоко обошелся с Маргарет Лизинг, но просветил ее. Кто решится бросить вызов рептилии-прислужнице Сета или жукообразному уродцу, что исходит из влагалища Ню-Изи-ды? Кто может разгадать тайну Гвинейской Луны? Или секрет Желтой Твари? Я не могу прямо говорить о кошмаре, связанном с Vinum Sabbati, украденным Желтой Тварью, посетившей дядю Фина. Или о подлинной природе и значении обрывка бессмысленного стишка, который дядя бормотал хриплым горловым шепотом, столь непохожим на его обычный резкий фальцет:
 
Жаба желта, желта, желта —
Гвинейская луна в пруду у пса…
 
      Маргарет Лизинг сказала мне, что стишок связан с Ню-Изидой, светилом, которое в древности отождествляли со звездной собакой Сириусом и упомянутой в Гримуаре жабой Оссадагова. Страшно думать о лунной жабе, ведь она связана с воспоминаниями о Желтой Твари и том месте, откуда он появился, а также с одним Верховным
      Ламой из Ленга, который, как писал Лавкрафт, носит желтую маску, плохо скрывающую нечеловеческие черты. Помощник антиквара прервал мои раздумья:
      — Вы непременно должны взглянуть на эти замечательные… портреты.
      Последнему слову предшествовала долгая пауза, за ней последовал смешок, который он пытался заглушить, поднеся к лицу слабую влажную руку. Книга была раскрыта. По краям страниц шли серии миниатюрных портретов, по одиннадцать с каждой стороны, лица были обращены друг к другу. Между ними расходились вспомогательные магические печати и знаки с краткими пояснениями по-итальянски. Я понял, почему книга казалась чуждой, но знакомой: передо мной был Grimorio Grantiano, по слухам принадлежавший флорентийской ветви нашей семьи. Был этот экземпляр копией, или же Буше удалось выторговать драгоценный раритет, я не знал. И помощник антиквара не стал ничего объяснять.
      — Смотрите внимательней, — вот и все, что он сказал. Я повиновался, и тут произошло удивительное. Мгновенно я перенесся в зону лилового тумана, печати и знаки поплыли и растянулись вокруг меня металлическим кружевом. Перемещение было столь стремительным, что у меня закружилась голова. Затем волнение утихло, очертания замерли, и я обнаружил, что стою перед огромными стальными воротами. На медальонах в центре створок я узнал копии портретов, запечатленных на полях Гримуара. Но на этот раз лица были изображены в профиль и смотрели в противоположные стороны. Носы, или, вернее сказать, рыла этих неведомых тварей стали ручками урны, лишенной крышки. Из ее глубин вздымались языки серого пламени. От них и образовался туман, столь жаркий, что меня охватил ужас. Помощник антиквара дунул на страницу, пламя угасло. Я посмотрел на него в изумлении. По-видимому, за его неприметной внешностью таились сильнейшие магические силы. Возможно, он стал для меня новым связующим звеном с Теми, кто его послал. Его очертания отступили, отдалились, стерлись.
      Я слышал клацанье металла, звучную пустоту, протяжную, точно звук гонга. Она превращалась в тонкую заунывную мелодию напева дяди Фина. Я вспомнил слова, которые он говорил мне давным-давно и которые, казалось, повторял сейчас:
      — В оккультизме не существует правила подводить того, кто готов к посвящению, к определенной двери. Ты и есть эта дверь. Но дверь не может открыться сама по себе, так что многие минуют ее, не заметив. Это случилось и с тобой — давным-давно. Порой она широко открыта, но тех, кто способен перешагнуть порог, что-то удерживает. Другие, еще не готовые, делают шаг, падают в пропасть, и дверь захлопывается за ними.
      Перешагнув порог, я увидел дядю Фина, сидящего за рабочим столом. Перед ним лежали три карты Таро, ветхие и на вид очень древние: столь древние, что я не сразу узнал «Колесницу», «Башню» и «Луну». На голове Возничего, там, где привычно восседает краб, громоздилось странное насекомое — полупаук-полужук. Радужный панцирь и челюсти светились в сумраке кабинета. «Башня», в свою очередь, напоминала одну из тех, что я недавно видел в Тоннелях Сета, скрытых под местом, где я сейчас находился. На самом деле «Луна» была рисунком Кроули, изображавшим Пропасть с двойными пилонами, между которыми на землю сползал жук. Между башнями Кроули изобразил и китайского мудреца, сидящего в позе лотоса. Желтизной и китайской хрупкостью черт он очень походил на самого Кроули в последние годы жизни. Жук испускал алый жар и, казалось, пульсировал в согласии с насекомым, вцепившимся в голову Возничего. Я услышал голос дяди Фина, объясняющего, что послание Башен исходит от расы еще не воплощенных существ, расы, которую символизирует насекомое, невиданное на земле. Эта тварь спускается из космоса в океан человеческого бессознательного. Я понял также, что Кроули, Мудрец, был мостом, перекинутым над водами космоса. Карты намекали на такую возможность. И еще одна тайна: числа, обозначенные картами: 7,16,18 в сумме давали 41. Дядя Фин напомнил мне о заклинании из сорока одной буквы в «Некрономиконе», заклинании, отворявшем Дверь «безумному арабу» Альхазреду: «Ph'nglui mglw'nath Cthulhu R'lyeh wgah'nagl fhtagn!» Сорок один — это число DBLH, «Дьявола, Двойственного», оно происходит от корня DBL с нумерологическим соответствием 36. Изучая слово «Криксквор» с помощью каббалы, я узнал, что последовательность чисел 1—36 образует 666, число Зверя из Бездны, с которым отождествлял себя Кроули. Пока эти мысли проносились в моей голове, я догадался, что «Луна» воплощает формулу, которую однажды использовал доктор Блэк, чтобы продлить свою жизнь. Это было еще до того, как он обнаружил подлинный эликсир бессмертия. И я сам оказался на этом рисунке. Его пальцы чертили в воздухе 7-16-18, выписывая их, точно выбирая указательным пальцем: 7 1 8. Семь-восемнадцать было моим собственным «магическим» числом в иерархии, которую он постепенно открывал мне. Вытесненная шестерка и двойная единица (61) символизировали DAHNA или Лиловую Зону. Дядя дал мне экземпляр сочинения Кроули, в котором приводились ряды каббалистических соответствий. Число 41 было обозначено как «йони в виде вампирической силы». Я подумал о Маргарет Лизинг, и от огромной тени Аврид в кабинете внезапно стемнело. На лице дяди Фина мелькнула странная кривая улыбка, но он ничего не сказал.
      Я подумал, что возможно, Зверь был тем самым паукообразным существом на голове Возничего или восстающим из Бездны жуком, сжимающим мистическое яйцо, изображенное Кроули на аркане «Луна». Дядя Фин многозначительно указал на водную пропасть, из которой поднималось насекомое. Я мгновенно понял, что должен искать в тоннелях, лежащих в основе путей, подсказанных арканами. Но прежде чем я успел сформулировать свою догадку, дядя Фин поднял яркий предмет — тонкую четырехгранную пирамидку из сверкающего прозрачного материала. Она стояла на позолоченном металлическом пьедестале, увитом виноградными усиками. Пирамидка была дюймов шесть в высоту. Я вопросительно взглянул на дядю Фина.
      — Это, возможно, один из самых сильных магических жезлов на свете, — ответил он на мой безмолвный вопрос.
      Я взял пирамидку в руки и тщательно изучил. Я заметил, что она наводит меня на мысли о хрустальных люстрах и роскошных поместьях — вроде «Мальв»! Он взглянул одобрительно:
      — В какой-то период своей долгой истории она действительно висела на люстре. Последним человеком, использовавшим ее по назначению, был Алан Беннетт. Она служила наконечником его магического жезла.
      Алан Беннетт был гуру Кроули, описавшего в своих «Исповедях» парализующее воздействие жезла на насмешника, усомнившегося в его силе. Но происхождение жезла не упоминалось.
      — Потому что Кроули не знал, — пробормотал дядя Фин, снова прочитав мои мысли. — Важно, что этот наконечник притягивает магический шар Аврид. Она-то сможет рассказать тебе о его происхождении!
      Меня охватило беспокойство, тут же сменившееся изумлением. Оказывается, магазин Буше находился в нескольких ярдах от квартиры на Ченсери-лейн, где жил Кроули и где они с Аланом Беннеттом занимались в начале века Церемониальной Магией!
      Я внимательно посмотрел на пирамидку. Пока дядя Фин медленно вычерчивал ею пятиконечную звезду для вызывания духов, она испускала радужные лучи. Мне страстно захотелось прервать церемонию, но было поздно. Дядя установил пирамидку среди арканов Таро, разложенных треугольником на сукне стола. Настала пронзительная тишина. Затем раздался дядин смех, достиг крещендо и растворился в разделившей нас пропасти.
      В те дни на Ченсери-лейн Кроули выдавал себя за графа Владимира Звереффа. Сейчас я видел его перед собой. Он стоял в дорогом, но богемном костюме и смотрел, как Бен-нетт выводит на полу пентаграмму — подобную только что начерченной доктором Блэком. Вдалеке, словно покрытая вуалью, сверкала пирамидка. Через равные промежутки времени она испускала разноцветные блестки, похожие на прозрачные пузырьки. Они осыпались и складывались в звезду, переливающуюся радужным блеском. Темное, похожее на гроб, облако поплыло по комнате. Оно быстро поднялось и открыло то, что поначалу я принял за тень на ковре. Но, когда стало светлее, я разглядел большой шкаф с открытой дверцей. Внутри на веревке покачивался человеческий скелет, с него текла слизь. Череп был оплетен отвратительной зеленой грибницей. Поросль напоминала щупальца Криксквора, вцепившиеся в волосы Маргарет Лизинг. Ноги трупа вращались над алтарем, водруженным на ступни стоящего на руках негра. Кроули закрыл дверь шкафа, и видение исчезло. Это произошло в его квартире на Ченсери-лейн, в том самом доме, где он однажды вечером встретил на лестнице кошмарного черного кота. Поднявшись, Кроули обнаружил, что «храм» в беспорядке, алтарь осквернен, а квартиру заполонили полчища полуматериализовавшихся демонических форм. Много лет спустя он описал этот случай в «Исповедях», назвав его самым пугающим, ужасным опытом в своей жизни. Но после «вмешательства в Гостию», как выражался Беннетт, чего еще можно было ожидать?
      Видение меркло, и я заметил, что на полу возле перевернутого алтаря страницами вниз лежит раскрытая книга. Я сразу узнал Гримуар: незваного гостя спугнули, прежде чем ему достался главный трофей!
      Дядя Финеас, вновь оказавшийся передо мной, протянул мне руку:
      — Раз ты здесь, — он широко улыбнулся, — позволь, я покажу тебе три тоннеля, лежащие под Лунной Башней, откуда тянет сети паучья гадина.
      Я испугался. Три стража могли быть друзьями дяди Фина, но я вовсе не готов был повстречаться с тем, что сидит на корточках, а ясно было, что он — один из них. В тот момент меня куда больше занимал Гримуар, лежавший на том же месте, куда он свалился с алтаря Кроули. Меня удивило полное безразличие к нему дяди Фина.
      Дядя взглянул на меня с горьким лукавством. Я заподозрил какой-то подвох. Хочет ли он отвлечь мое внимание такой детской уловкой? Тень беспокойства омрачила его черты. Я почувствовал нечто вроде облегчения, заслышав приближающиеся шаги в вестибюле. Их сопровождал странный звук, словно по паркету волокли что-то тяжелое. Шум затих за дверью. Я ожидал, что она откроется, и приготовился к встрече — наверняка неприятной. Но ничего не произошло. Доносилось лишь назойливое тиканье расписных старомодных часов, которые я только сейчас заметил в затененном углу нашей комнаты. Маятник астматически хрипел в старинном каркасе; звук был такой, словно человеческие кости методично соединялись друг с другом, собираясь в скелет, скрытый в ящике, похожем на гроб. Заглянув внутрь, я увидел копию открытого шкафа, в котором Кроули замуровал ритуальную жертву.
      Готовилась ли еще одна? Задержалось ли время на целый век? Я отвлекся от тревожных мыслей, когда заметил, что дядя Фин неважно себя чувствует. Мне казалось, что это моя вина; внезапно мне страстно захотелось защитить его. Лицо его оплыло, глаза потускнели, жизнь из них почти испарилась.
      Мы ждали, от волнения затаив дыханье. Дверь отворилась. На пороге стоял Огюст Буше. Казалось, он удивлен не меньше нашего. Удивлен и смущен. Ступив вперед, я распахнул дверь, приглашая посетителя войти. Дядя Фин был заметно потрясен. Мне это напомнило случай, когда Обри Сен-Клер увидел, что очертания доктора Блэка растворяются у него на глазах, и тут же очутился в болотном логове крокодила. Возможно, теперь доктор собирался вернуться домой. Только сейчас я догадался, почему дядю так занимала книга Стормлина «Этиология болот». Понятно, отчего человек с такими интересами, как дядя Фин, отыскал родственную душу в исследователе, который провел большую часть жизни в районах, населенных крокодилами.
      Дяде Фину столь неожиданно стало дурно, я даже не успел заметить, что творится на пороге, хотя и был смутно уверен, что в комнату так никто и не входил. Улыбающийся двойник мсье Буше исчез, но осталась его ноша: мешок с костями! Дядя Фин пришел в себя в ту минуту, когда я обнаружил, что же таится в мешке. Он решительно принялся извлекать кости, и я, наблюдая, какое нездоровое восхищение они у него вызывают, не сразу заметил, что на месте, где находился первый мешок, стоит теперь второй. Вновь послышалось гулкое эхо шаркающих шагов, извещающих о появлении призрачного посетителя. Дядя Фин снова встревожился и приказал мне закрыть и запереть дверь. Не отрывая глаз от второго мешка, он прикоснулся к моей руке. Застыв на месте по его приказу, я мог лишь беспомощно наблюдать, как разворачивается жуткий кошмар.
      Я был абсолютно убежден, что ко всему этому прича-стен Кроули, и где-то в глубине, ниже Великой Пирамиды в тени Моккатамских гор гигантская грибница расползается под древним городом Эль-Фостат, тянется из болот в дельте Нила. Протискиваясь вверх в поисках дневного света, щупальца и кости вздымаются, пробивая землю, расшвыривая песок, чтобы появиться среди бела дня на Чен-сери-лейн — в тот самый момент, когда молодой человек выходит из заведения Огюста Буше и сворачивает на Хай-Холборн.
      И тут с немыслимым грохотом перед нами разверзлась мостовая. Дядя Фин заглянул в трещину.