Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Ленинский броневик

ModernLib.Net / История / Григорьев Николай / Ленинский броневик - Чтение (стр. 1)
Автор: Григорьев Николай
Жанр: История

 

 


Григорьев Николай Федорович
Ленинский броневик

      ГРИГОРЬЕВ НИКОЛАЙ ФЕДОРОВИЧ
      Ленинский броневик
      Повесть
      3 апреля 1917 года. Владимир Ильич Ленин после вынужденной и длительной эмиграции возвратился в Россию, в Петроград, и прямо с вокзала взошел на броневик.
      Многотысячные колонны рабочих со знаменами, транспарантами и оркестрами заполнили площадь перед Финляндским вокзалом, приветствуя своего вождя.
      С броневика Ленин произнес свою знаменитую речь, которую закончил словами: "Да здравствует социалистическая революция!"
      О событии этом знает каждый школьник. Но быть может, не всякому известно, что в гражданскую войну след исторического броневика потерялся...
      Шли годы. Близилась X годовщина Советской власти. Это было героическое десятилетие: советский народ одержал победу в гражданской войне и приступил к социалистическому строительству.
      Год шел за годом - и Советская страна отпраздновала новую великую победу: хозяйство было поднято из разрухи - работала в полную силу промышленность, четко действовали железные дороги, на полях стрекотали сельскохозяйственные машины, каждый был сыт, одет, обут...
      Было чем отпраздновать 10-летие Советской власти. Торжества начались заблаговременно в Ленинграде.
      Вот как это было... Ноябрь 1926 года.
      В одиннадцать ноль-ноль зарокотали с Петропавловки артиллерийские залпы. Переполненная людьми площадь у Финляндского вокзала замерла.
      Блеснули вскинутые музыкантами трубы, и под звуки "Интернационала" скрывавшее памятник полотнище устремилось вниз.
      Люди обнажили головы. Грянуло "ура!" и покатилось по площади из конца в конец, заглушая оркестр и раскаты салюта.
      Никто, казалось, не желал признаться себе в том, что перед глазами только бронза, - каждый увидел живые черты Ильича, его протянутую к народу руку...
      Грянули барабаны, и крыльцо вокзала заалело от знамен. Их вынесли из здания. Здесь были знамя губкома партии, знамя губисполкома, знамена шести районов, на которые в ту пору делился Ленинград; знамена четырех родов войск, составляющих гарнизон: пехоты, артиллерии, кавалерии, военно-морских сил.
      Двенадцать знаменосцев под звуки марша спустились с крыльца.
      Сгруппировавшись по трое, они встали по углам памятника. Тяжело качнулся на древках бархат. Почуяв ветерок, развернулись легкие шелка...
      Площадь вся в хвойных гирляндах, высится трибуна для почетных гостей. На краю помоста - плотный человек. Он снял шляпу и раскланивается. А из толпы возгласы: "Да ведь это Щуко, академик архитектуры!..", "Спасибо, Владимир Алексеевич, за памятник!..".
      Люди прихлынули к помосту. Академик сунул шляпу под мышку и бросился пожимать тянувшиеся к нему дружеские руки.
      Всюду поспевали фотокорреспонденты.
      Сфотографировали Щуко. Сфотографировали его помощника, Владимира Георгиевича Гельфрейха, тоже архитектора.
      Но памятник создавали трое. А где же третий, где скульптор Евсеев?
      Произошла неловкая заминка, но академик тотчас нашелся. Сказал с улыбкой:
      - Извините, товарищи. Евсеев - человек редчайшей скромности. Вот только что был на трибуне! Уверен, что Сергей Александрович и сейчас здесь, но, избегая ваших аплодисментов, прячется среди гостей. Сейчас предъявлю вам эту красную девицу!
      И предъявил.
      "Красная девица" оказалась с пышными усами казачьего образца.
      Празднество завершилось торжественным шествием.
      * * *
      Это было время, когда Зимний дворец, знаменитое сооружение Растрелли, как и другие дворцы царской фамилии, оказался как бы ни к чему. Самодержавие похоронено, и дворцы, как пережитки кровавого режима, стояли в запустении.
      С открытием памятника В. И. Ленину у Финляндского вокзала почти совпал по времени пуск Волховстроя (декабрь 1926 г.) - детище всей страны, и прежде всего ленинградцев. Вот такие сооружения были людям по душе, а не бывшие царские резиденции.
      Тем не менее пустовавшие помещения Зимнего дворца нашли частичное применение: в западной его части, со стороны Адмиралтейского проезда, в одном из бывших покоев развернул свои экспозиции только что создававшийся Музей Революции. Экспонаты были еще случайными и разрозненными. У стены на подставке - груда цепей. Привезли их сюда из бани для узников Петропавловской крепости. Банька, надежно огражденная от глаза постороннего, была одновременно и кузницей, где приговоренных заковывали в кандалы.
      Среди других экспонатов музея обескураживающее впечатление производил листок из школьной тетради, висевший в рамке под стеклом. Это был счет на один рубль двадцать копеек, поданный начальству жандармским офицером после очередной казни. Счет был составлен на десять аршин прочной пеньковой веревки и на кусок хозяйственного мыла. Покупку офицер сделал в мелочной лавке на Сенной площади.
      Одним из сотрудников музея был Сережа Домокуров. Впрочем, в пору называть его Сергеем Ивановичем. Мальчишкой с отцом, рабочим от Нобеля, он 3 апреля 1917 года встретил Ленина и даже приветствовал его из толпы, махал шапкой. Возможно, этот необыкновенный вечер с музыкой, которую играли оркестры, с острым светом прожекторов, освещавших то Ленина на броневике, то невиданное скопление народа на площади, - возможно, и подсказал мальчику дорогу в жизни. Он стал историком, довелось ему участвовать в создании первоначального Музея Революции, здесь он остался работать.
      Сейчас он только что с площади у Финляндского вокзала. Торжество открытия памятника он запечатлел фотоаппаратом-зеркалкой и беглыми записями в блокноте. Возвращаясь на работу, Домокуров мысленно уже раскидывал будущие свои фотографии по стенду. "Выхлопотать бы только где-нибудь кусок бархата, - мечтал он. - Экспозиция получится что надо!"
      О музее мало еще кто знал в городе, но вдруг повалили письма. Побывали они в редакциях газет, оттуда их и переадресовывали музею. Пошарив глазами, Домокуров выбрал письмо с "Красного путиловца".
      "Камень и бронза, - прочитал Сергей, - на веки вечные обозначили священное место, где Владимир Ильич открыл нам, рабочему люду, глаза на социалистическую революцию. Но теперь людям охота поглядеть на броневичок, с которого фактически выступил Ленин. Среди рабочей массы, когда открылся памятник у Финляндского вокзала, пошли толки, что броневичок хранится в кладовой среди самых наиважнейших государственных ценностей. Это правильно. Мы, советские граждане, обязаны содержать броневик в полной сохранности. За него спросят с нас пролетарии всех стран. И наши потомки спросят.
      Но взглянуть-то, наверное, можно на историческую машину? Хотя бы одним глазком? Очень в этом большая просьба от рабочего класса нашего завода".
      И подписи.
      Столько подписей, что местами они сливались, образуя кляксы, и все-таки не уместились под текстом - расползлись по полям листа.
      "Правильно пишут, - одобрил Сергей путиловцев. - И "Ленинградская правда" правильно сделала, что переадресовала письмо. На такие запросы нам отвечать - Музею Революции!"
      Он окунул перо в чернильницу и задумчиво уставился на его кончик, словно в ожидании, не скатится ли на бумагу вместе со свежей каплей и адрес броневика.
      Затем снял трубку с телефонного аппарата, крутнул ручку вызова и обратился к телефонистке:
      - Пожалуйста, Артиллерийский музей!
      Пока соединяли, Домокуров мысленно перешагнул через Неву и достиг Кронверка - тыльного укрепления Петропавловской крепости. Это огромное, построенное в виде подковы, толстостенное кирпичное здание с окнами-бойницами. Где-то там, внутри, на лужке, или снаружи крепостных стен, были повешены декабристы Пестель, Муравьев-Апостол, Бестужев-Рюмин, Рылеев, Каховский. Домокуров не раз пытался в жесткой, вытоптанной траве обнаружить следы столбов и в то же время страшился такого открытия...{1}
      В самом Кронверке, где музей, бывать ему еще не довелось, но слыхал он, что там, в бывших боевых помещениях, хранится коллекция оружия - одна из богатейших в мире... Надежные стены, военная охрана - вполне подходящее место и для броневика.
      Но по телефону ответили:
      - Артмузей экипажей не экспонирует. Автомобили не по нашей части.
      - Но позвольте! - заспорил Сергей. - Это же не просто автомобиль бронированный. Боевая машина. Где же ей быть, как не у вас?
      - Извините, коллега, - прервал его артиллерист, - меня ожидает экскурсия... - И затрещали звонки отбоя.
      "Уважаемый род войск, а не очень-то вежливый. - Сергей положил трубку. - В Эрмитаж, вот куда надо! - смекнул он. - Артиллеристы и в самом деле ни при чем. Государственная кладовая особого назначения - это в Эрмитаже!"
      Телефонистка соединила:
      - Готово.
      Заговорил Домокуров, да тут же, словно обжегшись, кинул трубку на рычаг... Фу, какой конфуз, отчитали, как последнего недоросля. А поди знай, что у них только скульптуры, картины, греческие вазы, египетские мумии!
      Однако где же броневик?
      Сергей машинально крутил телефонный шнур.
      "Гм, гм... задачка приобретает налет таинственности, - с веселой озабоченностью подумал он. - Это любопытно!.. А что сделал бы в этих обстоятельствах всеместно известный доктор Ватсон, друг и сотрудник Шерлока Холмса? Пожалуй, перелистал бы "Весь Ленинград".
      И Сергей развалил на коленях громоздкую книгу с тонкими, слипающимися страницами. Водя пальцем по колонкам цифр, выбрал номер, показавшийся ему подходящим.
      Позвонил. Музей города. Ведать не ведают. В Этнографический позвонил. В Морской музей (подумалось: "В гражданскую и матросы воевали на броневиках")... Но опять неудача.
      "Сорок музеев в Ленинграде? - Домокуров уселся поудобнее. - Обзвоним все сорок!" Музей почт и телеграфов, Геологический, Медицинский, Театральный...
      "Нет... Не знаем... Не слыхали..." - только и ответы.
      Наконец Сергей, обессилев, откинулся на спинку стула. Пальцы онемели, в плече ломота... "Сколько же можно накручивать ручку телефонного индуктора? с досадой подумал он. - Без толку все это!"
      * * *
      Сергей оделся, вышел на крыльцо. Мороз. Налетал ветер с моря. Сквозь сетку падавшего снега едва виднелась колоннада Адмиралтейства. Причудливо приоделись в иней деревья. Вагоны трамвая, поднимая снежную пыль, казалось, тащат за собой кисейные шарфы...
      Сергей зябко запахнул на себе изрядно выношенное "терписезонное" пальто и зашагал в белую мглу.
      Конюшенная площадь.
      От Зимнего сюда рукой подать. Здесь помещались царские конюшни, каретники. Они и сейчас стоят, эти здания...
      Сергея привела сюда простая мысль. Из писем рабочих он узнал, что броневик, послужив в апреле трибуной для Владимира Ильича, в октябре участвовал в штурме Зимнего. Ну а потом - не на улице же его бросили? Красногвардейцы для заслуженной машины наверняка приглядели надежное укрытие. А чего лучше эти каменные здания.
      Сергею понравились прочные, дубовые ворота. На всех огромные висячие замки... Надежное хранилище!
      - Дедушка, а где ключи? - обратился Сергей к сидевшему тулупу.
      Тулуп, не раскрываясь, слегка пошевелился:
      - Ступай в исполком!
      Председатель райисполкома, выслушав сотрудника Музея Революции, чистосердечно признался, что исполкомовское хозяйство запущено, людей в канцелярии много, а толку от них мало.
      - Но если броневик, считаешь, у нас... - И председатель закончил вдохновенно: - Сам возьмусь, а разроем авгиевы конюшни!
      Пошли.
      Шествие, побрякивая ключами, возглавлял кладовщик. Взял с собой председатель и рабочих.
      Стали отпирать ворота на Конюшенной. Все внутри было забито рухлядью. В одном из проемов даже произошел обвал. На тротуар и на мостовую повалились, выстреливая клубами пыли, хромоногие столы, стулья, диковинного вида кресла и диваны, расколотые афишные тумбы, какие-то ящики...
      Но надо преодолеть эту свалку! Сергей подхватил упавшую к его ногам оглоблю и устремился вперед.
      Раскопки происходили несколько дней, но броневика на Конюшенной не оказалось.
      * * *
      Едва Домокуров покинул здание исполкома, как следом - человек в бушлате и в морской фуражке.
      Неожиданный попутчик со злой усмешкой отрекомендовался:
      - Был первой статьи военным моряком, да из балтийских бурных вод - плюх в чернильницу!
      "И в самом деле, - подумал сочувственно Сергей, - флота нет, корабли не плавают, требуют ремонта, куда моряку деваться?"
      Вместе подошли к Зимнему дворцу.
      - Ну, мне сюда, в этот подъезд. - И Домокуров на прощанье подал спутнику руку.
      Моряк встрепенулся:
      - А я ведь неспроста приладился к тебе!
      Оказывается, председатель исполкома велел пошарить, не затерялся ли броневик где-нибудь в подвалах дворца.
      - Вполне возможное дело... - сказал моряк, удерживая Домокурова за руку. - Я сам из тех, кто штурмовал Зимний. И помнится, пошел среди братвы по цепи слушок, что у нас-де подбит броневик и утащен юнкерами. Слушок мы оставили без интереса; в тот час уже доламывали "временных"... А теперь, конечно, броневик прибрать надо. Историческая ценность.
      Вышли на набережную.
      Ударил в глаза ослепительно белый простор неподвижной Невы.
      Вот они перед крылечком. Ступенька, дверь. Рядом с парадной колоннадой подъезда этот вход и не приметишь.
      Вошли. Короткий коридор, спуск - и они в подземелье. Словно горнорудная штольня, узкая и длинная, простиралась под дворцом.
      Освоившись в полумраке, зашагали вперед. Под ногами хрустели черепки, как видно, это была осыпь со стен, с потолка, накопившаяся годами. На стенах провисший, а то и рухнувший кабель.
      Матрос приглядывался к ответвлениям от штольни. Они как темные провалы. Даже свет фонарика терялся в их глубине.
      - Думаете, там? - насторожился Домокуров.
      - Сперва, было, подумалось, - сказал матрос. - Только нет, броневик туда не закатишь. Больно низко, да и узко для бронемашины...
      Шагаем дальше!
      В полумраке где-то забрезжил свет... Прибавили шагу. Светлое пятно, быстро увеличиваясь, приобретало квадратную форму. Оказалось, это выход наружу, во двор.
      Небольшой дворик меж четырех стен здания. Сугробы снега, не тронутые даже птичьими следами.
      Матрос и Домокуров на всякий случай прощупали снег палками.
      - Сдается, собачий дворик миновали, - усмехнулся матрос. - В точности не скажу. Запашок от царских болонок, которых выводили фрейлины на прогулку, сам понимаешь, выветрился...
      Дворики стали чередоваться один за другим: Кухонный, Египетский... еще какие-то. В другое время они и сами по себе заинтересовали бы Сергея. Но сейчас - вперед, скорее вперед!
      Лабиринт дворцовых построек и двориков внезапно расступился, и глазам открылась обширная внутренняя площадь.
      На снежной белизне прозрачно темнел, как наштрихованный, маленький сквер... А что там, между деревьями? Стоит что-то...
      Сергей, затаив дыхание, вгляделся. Нет, всего лишь постамент и бронзовая фигурка богини или нимфы... А зима-то навьюжила на обнаженную красавицу снежную папаху!
      Тут в сторонке словно ожил один из сугробов. Бараний тулуп, приблизившись, потребовал документы.
      Матрос предъявил бумагу из исполкома. Караульный глянул на печать, на подпись, козырнул и уважительно вступил в разговор.
      - Броневик?.. Нет, чего не видал, того не видал. Да и откуда ему здесь быть-то? - Караульный уютно оперся на винтовку. - И зиму и лето я здесь на посту. На травке не было, и в непогоду не было, откуда же ему из-под снега объявиться?.. Никак нет!
      И караульный исчез так же незаметно, как появился. Словно сугробом стал. Постояли, огляделись.
      - А ворота видишь? - И матрос кивнул вдаль.
      Как приятно узнавать в незнакомом знакомое! В самом деле, знаменитые ворота. Только с изнанки. Сквозь ажур с гербами Сергей различил подножие Александровской колонны и уголок Дворцовой площади.
      Отдыхали, привалившись к бревну. Какое-то горизонтальное бревно на тумбах. Что это за устройство - и на ум не шло.
      Лишь отдышавшись и приведя себя в порядок, Домокуров заинтересовался яркой раскраской бревна. Чередовались черные и белые косые полосы с красным кантом. На бревне по всей длине - массивные железные кольца. Нетрудно было догадаться, что это коновязь.
      Казалось, мгновение - и послышится топот копыт, потом, на полном скаку, присев на задние ноги, замрет взмыленная лошадь. Ее подхватит под уздцы караульный солдат, отведет к коновязи, а всадник в запыленном мундире и кивере, выпрыгнув из седла, кинется с пакетом вверх по широкой лестнице в царские покои... И опять топот копыт, и опять - курьер за курьером, курьер за курьером... "Тридцать тысяч курьеров!" - пришло на ум Сергею, и он рассмеялся.
      - Ты о чем это? - лениво спросил матрос.
      - Да так... Просто вспомнилось, что Гоголь - гениальный писатель. Однако к делу: куда теперь? Или это все?
      Матрос усмехнулся:
      - Почему все? Теперь у нас с тобой по курсу Висячий царицын сад.
      Сходил куда-то и привел почтенных лет человека, который недовольно позевывал - явно от прерванного сна. Одет он был вызывающе небрежно: дырявая безрукавка, из ботинок вываливаются портянки, но на голове фуражка с кокардой, повязанная башлыком: смотрите, мол, каким несчастным меня, чиновника, сделали большевики!
      Ржаво проскрипела врезанная в полотно ворот калитка - и Домокуров с матросом очутились в слепящей темноте.
      Застойный воздух. Пыль с древесным запахом - признак усердной и вольготной работы жука-точильщика.
      Но вот в непроглядном мраке Сергей уловил какое-то мерцание. Вгляделся - и перед ним стали вырисовываться старинные экипажи с жирной, густой позолотой. Целые дома на колесах.
      Домокуров и моряк пробирались где в рост, где ползком, обшаривая пол, стены, не оставляя без внимания ни одного экипажа, в каждом подозревая замаскированный броневик.
      Напоследок остановились перед каретой-двуколкой. На черной лакированной поверхности ее еще переливался зеркальный блеск. А в боку - дыра с вывороченной белесой щепой...
      В неумолчной воркотне смотрителя зазвучали скорбные ноты. Это была карета Александра Второго. Народоволец Игнатий Гриневицкий в 1881 году метнул в нее бомбу и казнил царя. Ценою собственной жизни.
      Но вот кладбище экипажей позади...
      - Ну? - ядовито спросил Домокуров. - Что скажешь теперь, моряк? Куда же девался броневик?
      - А ты петухом не наскакивай, - сказал матрос. - Я ведь не утверждал, что он именно здесь, в достоверности. А догадку проверить не мешало. Иль не так?
      Расстались невесело.
      * * *
      Возвратился Домокуров в музей. В зале, как всегда, посетители. Глядит у одного из них тетрадь в твердых корочках. "Забыл убрать", - подосадовал он на себя. В эту тетрадь он записывал беседы с ветеранами революции и различные факты из революционного прошлого Петрограда и страны. Все это он старался использовать в экспозициях.
      Но тетрадь сама по себе еще не экспозиция, и Домокуров, извинившись перед любознательным посетителем, который перелистывал тетрадь, представился: "Сотрудник музея" и протянул руку за тетрадью.
      Но посетитель руку отстранил, повернулся на голос - и Домокуров оказался перед крупным плечистым человеком. При взгляде на него Сергей невольно подумал: "Видать, не вывелись еще Ильи Муромцы, рождаются и нынче".
      Богатырь, добродушно улыбнувшись, отдал тетрадь:
      - Не дочитал я, тут про наш "Красный треугольник", может, расскажешь.
      Присели. Богатыря заинтересовало прогремевшее на весь Питер событие перед революцией. Сам он на заводе только с двадцатого.
      Сейчас в подвалах "Красного треугольника" хранятся запасы сырья, а тогда...
      Ослизлый каменный пол, лежат как попало на соломе женщины. Некоторые из них еще стонут и корчатся. Толпятся родственники, кладут пятаки в провалы глаз и накрывают лица мертвых платками. Крики, плач, бессвязные причитания...
      Но вот какой-то человек со строгим лицом коротко взмахивает руками. Еще раз взмахивает - это приказ, требование... Он затягивает молитву, и вот уже люди крестятся и нестройно поют хором: "Да будет воля твоя, да приидет царствие твое..." Но и в словах смирения перед богом звенят ноты отчаяния и протеста.
      Строгий человек, не переставая коротко взмахивать руками, будто ловил мух, кивком головы показал на оттопыренный карман своего пальто. Его сразу поняли, потянули из кармана тоненькие желтые свечки, оставляя взамен медяки и серебрушки.
      По всему подвалу замерцали пугливые, шарахающиеся от сквозняков огоньки. Но песнопение стало стройнее, крепче.
      На полу возле бившейся в бреду матери сидел мальчишка. Красивые черные глаза, про которые она, бывало, смеясь, говорила сыну: "Это цыганские звезды", как-то странно оборачиваются белками. Это непонятно и страшно. Он дергает ее за распустившиеся волосы, а мать не слышит, даже не узнает его. И вдруг какая-то сила ударяет его в самое сердце, и с распростертыми руками он падает на тело матери, зарывается головой в черную гущу волос, и мерещится мальчонке, что это уже не волосы матери, а сомкнувшаяся над его маленькой жизнью беспросветная ночь...
      - Вот ужасти... - вздохнул посетитель. - А как ты узнал про то, что в подвале?
      - Да я же и есть тот мальчишка... - с трудом выговорил Сергей - не узнал своего голоса. Поспешил прочь.
      Завод тогда принадлежал капиталистам и назывался "Товарищество российско-американской резиновой мануфактуры "Треугольник"". А для капиталистов - только бы прибыль. И пустили в цехах по столам для клейки галош неочищенный бензин: он ядовит, но зато подешевле. Начались обмороки, но администрация жалоб не приняла. Так отравилось около ста галошниц, большинство из них умерло.
      Это произошло в 1915 году.
      Сироту подобрали и определили в приют. Потом детский дом с советским флагом на фасаде, школа. А там рабфак и университет.
      О своих неудачах в поисках броневика Домокуров помалкивал, но сколько же можно таиться? То и дело пропадал с работы - нарвался уже на замечание заведующего музеем товарища Чугунова. Сергей уважал начальника - дельный администратор, иного не скажешь. Но конечно, у каждого свои слабости. По паспорту Чугунов Феодосий Матвеевич, а требовал, чтобы говорили "Федос".
      В музее посмеивались: "Не иначе как поклонник Дюма. В "Трех мушкетерах" - Атос, Портос... Ну, и Федос становится в строку..." А Чугунов, как оказалось, даже и не слыхал, что был такой знаменитый романист. Дело обстояло проще. Как-то невзначай Домокуров обмолвился, сказал "Феодосий". Чугунов обрезал: "Не делай из меня попа-поповича!"
      Любил он называть себя ученым словом - атеист.
      А деловые качества Чугунова проявились, например, в следующем. Заметил он, что в заброшенном Зимнем дворце, наряду с официальным Музеем Революции, подает признаки жизни как бы другой музей - нелегальный. Дворцовая челядь после залпа "Авроры" рассеялась, но когда дворец никого уже не интересовал, кое-кто из лакеев и камердинеров царской службы тайком возвратился во дворец и устроился там на жительство. Власти не обратили на это внимания - да и попробуй сыщи притаившегося человека, если во дворце тысяча комнат, да не пустых, а полностью обставленных.
      Лакеи, камердинеры - это были люди с обиженными лицами. Ревниво оберегая свою форму - одежду с галунами, они высокомерно, как бы делая одолжение, принимали во дворце любопытных. Лакейская их душа не в силах была примириться с тем, что порог императорского дворца переступает простолюдин, дерзили посетителям, но двери перед ними не закрывали: жить-то надо, а каждый посетитель охотно раскошеливался.
      В Аничковом дворце, где едва теплилась новая жизнь, бойко делал денежку личный слуга Александра III. Тот, будучи еще наследным принцем, обосновал во дворце свою резиденцию.
      Пиры, торжественные приемы, но особенно любил будущий царь уединяться в библиотеке на третьем этаже. Он садился в кресло и, глядя через окно на Невский, трубил в трубу. Мелодия не всегда получалась, но труба подавала густые звуки, и это, видимо, удовлетворяло трубача.
      Посетителей этого курьезного уголка дворца с поклоном встречал экскурсовод (упомянутый слуга Александра III), с умилением рассказывал о своем хозяине и в заключение снимал с плечиков рабочий его китель. Трепетной рукой старик прикасался к заплате на рукаве кителя: "Вот, мол, как просты в жизни были их высочество, а вы, господа, его поносите!" Это был ударный момент экскурсии, после чего звенели кидаемые старику монетки...
      Так вот, в заслугу Чугунову следует поставить то, что он добился расчистки этих и им подобных старорежимных гнезд во дворцах.
      * * *
      - Ну где же ты, миляга, пропадаешь? - встретил Чугунов Сергея недовольным голосом.
      - А я, Федос Матвеевич, к вам с отчетом, а еще больше за советом. - И Домокуров доложил о своей неудавшейся попытке обнаружить в городе исторический броневик. - Федос Матвеевич, помогите советом, вы же опытнее меня. Вот послушайте, куда я обращался, в каких местах побывал.
      Слушал Чугунов, слушал и вдруг резко выпрямился в кресле.
      - Так-так... - процедил он и смерил Домокурова насмешливым взглядом. Сразу в городском масштабе, значит? Шумим, братцы, шумим?
      Домокуров побледнел, сказал тихо:
      - Я вас не понимаю, Федос Матвеевич...
      - Больно прыток, говорю! - Чугунов схватил тяжелое пресс-папье и стукнул им по столу. - Ты эту возню с броневиком брось. Что еще за розыск? Дело туманное, и нечего в туман залезать!
      Домокуров стоял ошеломленный: "Сказать такое о ленинской реликвии..." Он смотрел во все глаза на начальника, словно не узнавал его...
      И Чугунов дрогнул под этим взглядом. Заговорил спокойно, изображая в голосе дружелюбие.
      - Первым делом, Сергей Иванович, распутайся с письмами. Так и напиши: "В Музее Революции броневика нет, и сведениями о нем не располагаем". Вот и все. Дашь мне на подпись... Ну чего молчишь? Не вилять же нам?
      - Нет-нет, - спохватился Домокуров, - я за правду, только за правду! Да ведь перед рабочими совестно. Музей Революции - и вдруг такая неосведомленность... Лучше я еще побегаю, поищу, а? Можно?
      Чугунов рассмеялся.
      - Давай-ка, друг, спустимся с небесных эмпиреев на грешную землю. Побегаю, говоришь, поищу. Но ведь это же не в жмурки играть - искать броневик. Ни тебе, ни мне с тобой, ни музею в целом такая задача не под силу... Эва! - вдруг воскликнул он, щелкнув себя ладонью по лбу. - Все кругленько получится! Вот послушай. Мы с тобой отписываем на заводы. Там, понятно, огорчение... Ну и что? Да разве рабочий класс на этом успокоится, как бы не так! Сами пустятся в поиски. А это - не ты да я, да мы с тобой. Там многотысячные коллективы, транспорт, связь; им, как говорится, и карты в руки!
      - Хорошо... - пробормотал Сергей и машинально повторил вслед за Чугуновым: - Отписываем на заводы... Все кругленько...
      А сам - ни с места. В мучительном раздумье трет пальцами виски.
      - Ну, что у тебя еще? - не выдерживает Чугунов.
      - Федос Матвеевич... - Сергей медлит. Но он уже не в силах промолчать. Честная его натура не терпит недомолвок, и он желает объясниться с Чугуновым до конца. - Скажите, Федос Матвеевич, а если бы случилось - ну, вместе с заводом вы взялись бы искать броневик?
      Чугунов глядит на парня, и взгляд его твердеет:
      - Нет, не взялся бы. Да и откуда ему быть, тому броневику? Хватились через десять лет. Да если бы он уцелел - давно был бы найден!
      Разочароваться в человеке всегда больно. Сергей стал избегать встреч с Чугуновым.
      * * *
      Невский. Улица Гоголя. Высится, уходя в темноту ночного неба, грузное каменное здание Центральной телефонной станции.
      Народу за поздним временем в переговорном зале было немного. Сидели, позевывали, дожидаясь вызова. Домокуров подошел к окошечку для заказов и просунул кассиру удостоверение и деньги.
      - Москву прошу. Кремль. Коменданта Кремля.
      Девушка откинулась на спинку стула и с пытливым удивлением посмотрела на молодого клиента.
      Сергей вспыхнул.
      - А вы удостоверение раскройте! Я из Музея Революции. Оформляйте!
      Девушка, пожав плечами, склонилась над квитанционной книжкой.
      Сергей вошел в будку, взял трубку.
      - Вы соединены. Говорите!
      Он вздрогнул.
      Уже отзывается Москва.
      Все. Отступления нет. Сергей зажмурился и выпалил, не переводя дыхания:
      - По имеющимся в Музее Революции сведениям, броневик, с которого выступал Владимир Ильич, хранится в Москве, а место ему в Ленинграде. Скажите, как получить броневик?
      Некоторое время в трубке было слышно только свистящее дыхание пожилого и не очень здорового человека. И вдруг раскатистое:
      - Не берите на пушку! Никогда он не был в Москве, ваш броневик. Выходит, потеряли, так надо понимать? И нечего сваливать с больной головы на здоровую! - Все больше раздражаясь, комендант потребовал: - А кто это говорит со мной? Фамилию назовите, должность!
      Домокуров поежился: "Кажется, влип... И соврать, кто ты, нельзя, все равно дознается".
      - Комсомолец? - допытывались у него. - А сколько вам лет? - Сергей промолчал. - Тогда все ясно, больше вопросов не имею. Ну, чего вам пожелать на прощанье, изобретательный молодой человек? Действуйте. Напористость ваша мне нравится. И уверен - обязательно разыщете броневик!
      Сергей пошел на работу. В зале встретил Чугунова.
      - Федос Матвеевич, - сказал он весело, - вам кланяется комендант Кремля.
      Чугунов вспыхнул от гнева, готовый отчитать младшего сотрудника за неуместную шутку. Но спокойный насмешливый взгляд Домокурова привел его в замешательство.
      - Неужели ты, - с усилием прошептал Чугунов, - осмелился...
      - Очень приятный собеседник. Мы с ним перекинулись по телефону. А про броневик сказал так: "Потеряли? Сами и разыскать обязаны!"
      Чугунов схватился за голову.
      - Уж до самого верха пустил звон о броневике... Что ты со мной делаешь, мальчишка сумасшедший!
      Ушел к себе.
      Потом вызвал Домокурова.
      - Говорю официально. Если желаешь работать в музее, чтоб больше ни слова о броневике. И думать забудь!
      * * *
      Нет, не забыл Домокуров думать о броневике. Но как и где искать? Один, ни совета, ни поддержки.
      Однажды вечером шагал он по городу, не разбирая улиц, только бы развеять грустные мысли.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7