Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Первые листы

ModernLib.Net / История / Григорьев Николай / Первые листы - Чтение (стр. 1)
Автор: Григорьев Николай
Жанр: История

 

 


Григорьев Николай Федорович
Первые листы

      ГРИГОРЬЕВ НИКОЛАЙ ФЕДОРОВИЧ
      Первые листы
      Повесть
      Славен город Лейпциг. На германской земле есть не менее значительные и более древние города, но в историю Лейпцига легло событие, сделавшее его особенно близким нам, советским людям.
      Побывал я в Лейпциге.
      Еще в XI веке здесь, в небольшом в ту пору городке, зародилась торговля. Конечно, не случайно. Городок с первого камня строился на берегу полноводной реки Эльстер ("Сорока") Этот приток Эльбы открывал путь во многие германские земли. И некоторые сухопутные дороги здесь скрещивались. Словом, в Лейпциг попадали и люди, и товары. Со второй половины XIII века стали широко известны лейпцигские международные ярмарки. В самом городе процветали ремесла, и уже тесно становилось жителям внутри городской стены. Появились предместья. Одно из них возникло неподалеку на юго-западе, запомним его название: Пробстхайда (die Heide - пустошь, степь).
      * * *
      Текло время, столетия сменялись столетиями, и вот - 1813 год, октябрь. Цветущие долины вокруг Лейпцига истоптаны солдатами враждующих армий. Дороги, сближавшие людей разных стран, разворочены колесами пушек, которых натащили сюда невиданное по тому времени количество - больше двух тысяч стволов. Россия, Австрия, Пруссия, Швеция соединили силы, чтобы добить Наполеона. Грозный покоритель Европы год назад едва унес ноги из России, от Кутузова, он сумел восстановить свою армию и на этот раз укрепился в Лейпциге. Здесь и разыгралось сражение.
      Пышно выглядела на подступах к Лейпцигу ставка русского царя Александра I. Но не было уже на свете великого нашего полководца Кутузова. Всего полгода назад, 28 апреля, шестидесятивосьмилетний Михаил Илларионович, ослабев, скончался в небольшом силезском городке Бунцлау. Там, на германской земле, русские воины похоронили его сердце, а тело доставили в Петербург. Могила Кутузова, как известно, в Казанском соборе (впоследствии и сердце было доставлено в Россию).
      Кому же повести в бой союзные войска? Александр I был рад, что освободился от своенравного, часто действовавшего наперекор ему, Кутузова и жезл принял австрийский фельдмаршал князь Шварценберг. Час от часу не легче... Еще Суворов в боевых походах обнаружил, что полководцы австрийского императора талантами не блещут. Не оказался исключением и Шварценберг. Князь атаковал позиции французов то в одном месте, то в другом, хотя давно известно, что разрозненные атаки не приводят к успеху. В союзной армии было 127 тысяч русских солдат, 89 тысяч австрийцев, 72 тысячи пруссаков и 18 тысяч шведов. Шварценберг явно не щадил русских, посылая их первыми в бой: мол, "азиаты", их пропасть сколько, да и дерутся хорошо. Александр I понял нечестную игру австрийского фельдмаршала, попытался протестовать: "Князь, почему у вас одни воюют, а другие в резерве отсиживаются?" Но фельдмаршал не удостоил русского царя внятным ответом.
      Между тем сражение с войсками Наполеона разгоралось. Доблестный пример русских не мог не увлечь солдат-шведов, пруссаков, австрийцев, и на третий день битвы союзная армия развернулась полностью. Наполеон, обороняясь меньшими силами (190 тысяч солдат при 700 артиллерийских орудиях), отступал, сжимая фронт, чтобы запереться в Лейпциге. Однако удержаться в городе ему не удалось. В арьергарде, прикрывавшем отступление. Наполеон поставил генерала Макдональда. Но в город ворвались казаки. Эти чубатые парни с пиками, словно приросшие к проворным донским лошадкам, опрокидывали в наполеоновской армии и прославленных гренадеров. Макдональд растерялся, поспешил взорвать единственный в Лейпциге мост через реку Эльстер, чем отрезал путь собственным войскам. Многие из арьергарда, бросившись вплавь, потонули, а двадцать тысяч французов попали в плен... Союзные армии праздновали победу.
      * * *
      Над полем боя ныне высится, заслоняя горизонт, нечто огромное, с виду напоминающее усеченную пирамиду. Отправляемся туда. Нам сказано, что это Volkerschlachtdenkmal - памятник "Битве народов", как названо историками Лейпцигское сражение 1813 года. Шагаем - группа посетителей - неспешно и молча, каждый со своими думами. Пирамида... А в сознании у меня возникает иное сравнение: будто горой уложены и превратились в гранит погибшие в сражении люди - пятьдесят тысяч солдат союзных армий, из них почти половина русские.
      На гранитном подножии, как бы на холме, высится башня памятника. Чтобы достичь ее, надо преодолеть кажущиеся бесчисленными ступени. И неспроста их так много: шагая вверх, успеваешь отрешиться от забот дня, мыслью и чувствами приготовиться к скорбному зрелищу...
      Памятник воздвигнут к столетию Лейпцигского сражения и был открыт в 1913 году. Идея ознаменовать освобождение германских земель от ига Наполеона возникала не раз - и, конечно, величественным монументом. Но лишь молодому немецкому архитектору Клеменсу Тиме удалось ее осуществить. Житель Лейпцига, он повсеместно в Германии организовал сбор пожертвований, привлек в помощь опытных зодчих и скульпторов. Сам в основных чертах спроектировал памятник. Человек неиссякаемой энергии, Клеменс Тиме положил восемнадцать лет жизни на то, чтобы на поле брани поднялся гранитный колосс.
      Вступаем внутрь башни, обмениваемся первыми впечатлениями - и умолкаем, пораженные акустикой здания: голоса наши продолжали перекликаться и перекликаться - казалось, эхо так и не замрет. Аукается здесь, как сообщает немецкий справочник, целых пятнадцать секунд, четверть минуты!
      Круглый зал, под ним могилы. Вокруг перед широкими гранитными колоннами стоят попарно каменные трехметровые фигуры. Это часовые, которым не будет смены. Неся караул в честь павших героев, они склонили обнаженные головы. Между каждой парой часовых на колоннах вырезано огромное, в пять метров высоты, одно и то же лицо: глаза устало закрыты, рот в скорбной гримасе... По справочнику, это "Маска судьбы".
      Следующий этаж - это уже как бы Зал Жизни. На замкнутом в круг ярусе, над нижним залом высятся скульптуры, символизирующие здоровье народа (мать, кормящая двух младенцев), его трудолюбие, его готовность отстоять свою свободу и независимость. Фигуры столь огромны, что скульптор, для удобства обозрения, посадил их. Вот размеры фигур (по справочнику): каждая почти в десять метров высоты и весит четыреста тонн. Средний палец руки один метр десять сантиметров, стопа ноги два метра двадцать пять сантиметров, ширина плеч четыре метра, высота головы - метр шестьдесят пять сантиметров.
      Ярусом выше небольшие по размерам, но выражающие большое горе фигуры женщин и детей, - это семьи павших героев.
      Монумент венчает купол, вокруг которого стоят на страже двенадцать опирающихся на мечи воинов. Их неусыпные взоры обращены вдаль.
      * * *
      Русская церковь... Неожиданно было ее увидеть на немецкой земле. Но это тоже памятник, и тоже к столетию Лейпцигской битвы.
      Перед входом - мемориальная доска (одна половина ее на русском, другая - на немецком): "В память 22 000 русских воинов, павших за освобождение Германии в 1813 году у Лейпцига".
      Освободители! Русские в начале прошлого века пришли на немецкую землю... Для чего? А чтобы спасти народ от порабощения Наполеоном. Германия была еще захудалой феодальной страной, раздираемой внутренними противоречиями, и была бы неминуемо растоптана наполеоновской гвардией. Но явились русские - и спасли народ и его землю. Это сказано самими немцами и рукой немецкого труженика отлито в бронзе... На годы, на века!
      Стою на земле, пропитанной кровью, и с волнением вчитываюсь в мемориальную надпись - хочется затвердить ее наизусть. Она так многозначительна! В ней - характер русского человека, его отвага до самопожертвования в борьбе со злом, за справедливость жизни на земле.
      Когда русские - солдаты и добровольцы, юноши и девушки - освобождали Болгарию от турецкого ига, считалось: и героизм, и самопожертвование русских понятны - славянин заступился за брата по крови - славянина. Ну а в 1813 году? Здесь рука помощи была подана людям иноплеменным. А в Великую Отечественную войну? Советский народ в смертельной схватке с мировыми силами фашизма отстоял честь и свободу не только своей Родины, но и многих народов Европы. И память нашего солдата в освобожденных от фашизма странах священна...
      Деньги на памятник собирали по всей России, и каждый щедро опускал в кружку сколько мог. А построил его академик архитектуры Владимир Александрович Покровский; он не раз приезжал сюда из Петербурга.
      Это был талантливый зодчий. В городе Пушкине (прежде Царское Село) каждый залюбуется Федоровским собором, как бы перенесенным архитектором из глубины веков на новые, освоенные Петром Первым земли. В советское время Покровский участвовал в сооружении Волховской ГЭС, которую под руководством Генриха Осиповича Графтио поднимали лучшие наши строители...
      Но сейчас мы - путешественники по Германской Демократической Республике и остановились перед памятником русским воинам-освободителям. По размерам это не величественный монумент, подобный тому, что неподалеку на поле битвы, а всего лишь церквушка, но мимо не пройдешь, так она стройна, так совершенна. Знатоки архитектуры считают ее родной сестрой храма Вознесения, что в 1532 году воздвигнут в селе Коломенском под Москвой (ныне Коломенское слилось со столицей).
      Мы видим каменное здание. В основании - куб, из которого плавным конусом вытянулось вверх как бы растение из белоснежных лепестков, - столь легкое, грациозное, что забываешь, что оно из камня. Вершина конуса, увенчанного небольшим куполом, в мозаичных украшениях, в солнечный день они как бы разбрасывают радужные лучи и блестки золота. Все вместе выглядит цветком жизни на могиле героев.
      ...Позвякивая ключами, появилась старушка. "Поп, - говорит, - нездоров, а я попадья. Да вам ведь не службу служить? - И вздохнула, зябко поправив на плечах старенькую шаль. - Богослужения нынче почти уже и не заказывают, приходят как в музей. Пожалуйте и вы, советские товарищи..." - И со звоном отомкнулся замок массивной двери.
      Едва замечаю, что внутри тесновато: взглядом впиваюсь в знамена казачьих полков, сохранившиеся от Лейпцигской битвы. На каждом лик Христа, выполненный неуверенной рукой какого-нибудь станичного живописца. Ткань посеклась от времени, поблекла, но прочна еще вышивка по краям полотнищ. Это, конечно, рукоделие казачек... Словно вижу этих женщин, в старинных одеждах, за пяльцами. Что они думали, что чувствовали, расшивая знамена шелками и золотой нитью?.. Вплетены в узоры, вперемежку с горючими слезами, и молитвы о даровании победы казацкому оружию, и трепетные надежды на возвращение любимых с поля боя, и черный страх перед сиротством, которое грозило ребятишкам...
      Среди реликвий старины выделяются богатой отделкой хоругви, то есть знамена чисто церковные; эти принесены сюда в 1913 году казаками, потомками погибших. Скромный иконостас - и вплотную к нему на стенах восемь больших памятных досок, на них наименования полков и других воинских частей сражавшейся под Лейпцигом стодвадцатисемитысячной русской армии.
      В годы разгула фашизма в Германии церквушка каким-то образом уцелела и не была разграблена: священник сумел спрятать и тем сохранил реликвии. Наступил 1945 год, завершилась Великая Отечественная война. И победитель советский солдат - не забыл своих героических предков. По распоряжению маршала Жукова памятник-церковь был восстановлен в первоначальном виде. И в дополнение к прежней памятной доске появилась новая. "Вечная слава героям, павшим за свободу и независимость нашей родины", - гласит надпись. И стоят даты: 1813 - 1945.
      * * *
      Путешествие завершаем в Пробстхайде. Мы уже упоминали об этом предместье Лейпцига, но рассказать о нем следует подробно. Чем же он примечателен, этот немецкий поселок?
      Здесь бывал молодой человек, уроженец России, но вынужденный временно покинуть родину, - Владимир Ильич Ульянов-Ленин. На рубеже двух столетий XIX и XX - Ленин задумал грандиозное: перестроить человеческое общество, чтобы не было войн, а жили бы люди разных стран в согласии и дружбе, чтобы каждый человек на планете трудился бы в свое удовольствие и ни в чем не нуждался, чтобы под мирным небом все семьи были счастливы.
      Мысль созрела - но как подать призывный к народам голос? Где тот рупор, который мощью своей преодолел бы границы стран? "Есть такой рупор, - решил Владимир Ильич, - газета". И появилась на свет ленинская "Искра"... Каждый школьник хоть немного знает об этой газете. Быть может, кое у кого и заголовок в памяти - по фотографиям в учебниках или других книжках. Но рассмотрим газету повнимательней. Простым, строгим шрифтом напечатано: ИСКРА. Справа от заголовка эпиграф: "Из искры возгорится пламя!". Ответ декабристов Пушкину. Слева назван издатель газеты: "Российская социал-демократическая рабочая партия".
      Это тайное братство революционеров России было еще очень молодым, неокрепшим, малолюдным; ко времени издания "Искры" партии исполнилось всего два с половиной года - но она провозгласила смело: "Ближайшей задачей русской рабочей партии должно быть ниспровержение самодержавия, завоевание политической свободы". Этот призыв звучит и в передовой статье первого номера газеты "Искра", написанной Лениным.
      Взглянем еще раз на заголовок: ИСКРА... Но где же газета выходит: в какой стране, в каком городе? Этого не узнать. Даже число не обозначено, только месяц: № 1. Декабрь 1900 года - и все. Ищи нас, свищи!
      Началось с того, что Ленин, будучи уже в Германии, приехал в Лейпциг, разумеется, под другой фамилией. Этот крупный город к началу XX века славился не только международными ярмарками. Здесь развилось и достигло совершенства книгопечатание. Редкий полиграфист даже в цивилизованных странах мог сравниться по мастерству с лейпцигским. Книги здешних "ферлягов" (издательств) - произведения искусства. Первоклассная бумага, красивый и вместе с тем четкий, неутомительный для глаза шрифт, а иллюстрациями, в особенности цветными, только любоваться и любоваться... Недаром сюда стекались заказы на печатание книг из многих стран, даже из США. Солидным заказчиком была и Россия: ежегодно в Лейпциге печаталась в многих тысячах экземпляров Библия для нужд церквей, а также, как говорилось, для "религиозного воспитания юношества". Бедные гимназисты и реалисты - как им задуривали головы, затемняли мысли!..
      Владимир Ильич, одетый по-зимнему, неторопливо шагая, с тросточкой, будто праздный буржуа, прогуливался по улицам Лейпцига. Заглянул в старинную часть города, где с интересом обозрел средневековую ратушу, побывал в знаменитом зоопарке, - и никто не догадался бы, что человек этот, незаметный в толпе, пристально изучает вывески и витрины "ферлягов". Владимир Ильич прикидывал: "Где бы тут пристроить заказ на нелегальную газету?" Крупные полиграфические заведения отпугивали многолюдностью в конторах и шумом торговых сделок. Попадались заведения помельче, попроще. Но Владимир Ильич и здесь не спешил переступить порог. Взглянет на владельца, выскочившего на улицу и с поклоном приглашающего посетить заведение, - и проходит мимо. Он доверял своему чутью конспиратора: "Чересчур сладенькая у этого господина предпринимателя улыбка: такой и лишний пфенниг сорвет, и на тебя же с доносом поспешит в полицию..." Газета, еще не родившись, уже стала любимым детищем Ленина, и в поисках типографии он не позволял допустить ни малейшего риска...
      * * *
      Почему же Владимир Ильич для печатания "Искры" облюбовал Лейпциг? Конечно, здесь множество типографий и легче остаться незаметным типографщику, который отпечатал нелегальную газету. Но только ли это привело Ленина в Лейпциг? Историки считают, что суть дела в ином. У Лейпцига большое и славное прошлое в рабочем движении Германии.
      Здесь жил и работал патриарх этого движения Август Бебель. С его славным именем связано становление социал-демократической партии в Германии, наиболее оживленные ячейки которой возникали в Лейпциге. Бебель, выступая в кругах рабочих и на открытых собраниях, произносил страстные речи против милитаризма и развязываемых им войн. Он поднял голос против душителей Парижской коммуны, и тут уже власти не выдержали революционных призывов Бебеля и заключили его в тюрьму. Шесть лет Бебель пробыл в тюрьмах, но когда он был избран от рабочих в рейхстаг - высший законодательный орган империи, - власти не осмелились помешать ему занять депутатское кресло.
      Августу Бебелю было шестьдесят лет, когда в Германии появился Владимир Ильич Ленин. Встретился с Бебелем и ушел окрыленный: вождь германского пролетариата и одобрил издание русской нелегальной газеты, и порадовал Ленина своими советами, как лучше поставить дело.
      Другой замечательный деятель германского и международного рабочего движения Клара Цеткин. Для нее Лейпциг был городом и революционной ее юности, и революционного возмужания. Цеткин, так же как Бебель, сроднилась с рабочим классом, жила его нуждами, отдавала все силы политическому просвещению рабочих. Она - непримиримый борец против милитаризма и войн, руководитель женского движения - и не только в Германии. На конгрессе женщин в Копенгагене она предложила учредить как праздник Международный женский день. Делегаты долго аплодировали, и тут же было решено сделать праздник весенним - отмечать его ежегодно 8 марта.
      Владимир Ильич встретился с Кларой Цеткин. Оба социал-демократы, они как единомышленники быстро подружились. Клара устроила молодому русскому революционеру тайные свидания с некоторыми рабочими лейпцигских типографий. "Товарищи надежные, - сказала она, - помогут вам организовать издание газеты".
      Дружбу с Кларой Цеткин Владимир Ильич поддерживал всю жизнь, она уже в советское время неоднократно бывала в Москве, и многие беседы Ленина с нею сохранились в записи.
      Клара неоднократно избиралась в рейхстаг и с трибуны его страстно отстаивала интересы рабочих. Захват в Германии власти Гитлером вынудил Клару Цеткин эмигрировать. Но она и в Москве оставалась на посту выдающегося деятеля международного коммунистического движения. Умерла Клара Цеткин в возрасте семидесяти шести лет и была похоронена в Москве у Кремлевской стены.
      Знакомясь с руководителями германской социал-демократической партии, Владимир Ильич мечтал увидеться и с Вильгельмом Либкнехтом. Легендарная личность! Этот ветеран революционного движения лично знал Карла Маркса и Фридриха Энгельса. Мало того - Либкнехт был учеником и соратником этих великих людей.
      Владимир Ильич приехал из России в конце 1900 года. И вдруг узнает: Либкнехт скончался... Если бы попасть в Германию раньше - всего на три месяца раньше! Свидание состоялось бы. Но Ленин был еще в далекой Сибири, отбывал ссылку в селе Шушенском, и жандармская охрана не сводила с него глаз...
      Владимир Ильич написал о Вильгельме Либкнехте некролог и поместил его в первом номере газеты "Искра" рядом с передовой статьей, написанной им же.
      Друзья Клары Цеткин указали Владимиру Ильичу на типографию, потом на другую, где среди наборщиков и печатников было крепкое ядро социал-демократов. "Там, - сказали ему, - большим потоком выходит из машин печатная продукция и ничего не стоит тайком, незаметно, пропустить через вальцы маленький листок "Искры" в три тысячи экземпляров".
      Владимир Ильич запомнил адреса, заучил пароль для встречи тут и там с надежными людьми и... решил сам поискать типографию, о которой бы никто не знал.
      * * *
      Казалось, день потерян. Владимир Ильич вышел уже на окраину города, устало передвигая ноги, шагал по пустынной улице. Поравнялся с каменным сарайчиком, в каких устраиваются ремесленники: кузнецы, столяры, сапожники. Глянул ненароком в низко расположенное окно - и вдруг заметил такое, что в волнении остановился, уперев перед собой трость. По ту сторону окна, держась ближе к свету, трудился человек в рабочей блузе. Перед ним ящик с клеточками. Мелькала рука со щипчиками, выхватывая то из одной клетки, то из другой буковки-литеры... Сомнений не оставалось: "Наборная касса, наборщик... Следовательно, внутри типография!" И Владимир Ильич открыл калитку, вошел во двор.
      Не зная еще, куда он попал, Владимир Ильич из предосторожности будто не заметил входа в сарайчик, прошел мимо и сел на садовую скамейку. Ноги тут же загудели от усталости, и он с удовольствием расслабил тело, отдыхая. Падал редкий снежок. Владимир Ильич зажмурился и подставил лицо снежинкам... Он не услышал, как кто-то подошел. Его вежливо окликнули: "Господин не заблудился ли?" Речь немецкая, и Владимир Ильич, открывая глаза, по-немецки же ответил, мигом войдя в роль случайного прохожего:
      - В самом деле, где же я? Город незнакомый... - И рассмеялся, как бы над своей простоватостью.
      Перед Владимиром Ильичем был тот, кого он увидел в окне у наборной кассы. Человек вышел из сарайчика налегке - видимо, лишь для того, чтобы выяснить, кто же забрел во двор. От его блузы пахнуло на Ленина типографской краской - такой желанной...
      - Вы в Пробстхайде, - сказал типографщик, - это предместье Лейпцига. А чтобы возвратиться в центр, вам придется... - И он стал обстоятельно, с явным намерением помочь незнакомцу, объяснять обратную дорогу, подсказывая, как ее спрямить.
      Владимир Ильич тем временем изучал собеседника. Тот был молод, примерно одного с ним возраста, так же рыжеус, только без бороды, опрятный, с располагающей улыбкой человека прямодушного. "Это же рабочий", - сказал себе Владимир Ильич, и ему чуть было не изменила осторожность. Он уже встал со скамьи и с конфиденциальным видом шагнул к типографщику - но тут словно жаром опалило ему голову. Ленин спохватился - и опять он словно незадачливый путешественник. Назвался учителем из России.
      - Ученики, - сказал он, - распущены на рождественские каникулы. В моем распоряжении две недели, вот и путешествую. В Германии есть что посмотреть, к тому же, преподавая немецкий, надеюсь за это время несколько усовершенствоваться в языке.
      - Sehr gut, - похвалил его немец и намеревался еще что-то сказать, но в это время от удара изнутри с треском распахнулась дверь сарайчика, и наружу высунулся мальчишка.
      - Господин Рау, уже готово! - выкрикнул он. - Можно печатать! Голос мальчугана сорвался на петушиный. А сам каков! В противоположность опрятному господину Рау, весь в пятнах типографской краски, на лице отпечатки грязных пальцев. Глянул Владимир Ильич на замарашку - и расхохотался. Тот насупился и, дразнясь, показал язык.
      Типографщик кивнул мальчугану: мол, сейчас приду, и, широко улыбнувшись русскому, показал, как он сейчас засучит рукава. Надул щеки и, изображая немалое усилие, принялся враз обеими руками крутить в воздухе: так вращают ворот у русского колодца, поднимая из глубины ведро с водой. Владимир Ильич догадался: сейчас типографщик встанет к печатной машине - и позавидовал ему. Мышцы заиграли - покрутил бы и сам машинное колесо, печатая газету...
      А господин Рау уже протянул руку, сказал по-русски "до свидания". Затем, дойдя уже до двери, обернулся и пригласил вновь побывать в Пробстхайде, сказав, что именно здесь, в окрестностях поселка, в 1813 году происходило Лейпцигское сражение: мол, есть тому и памятники:
      - Не надо и пешком. Сюда конка ходит. Приезжайте!
      * * *
      Днем позже, покупая в городе газеты, Владимир Ильич заметил у продавца газету скромного вида. В заголовке: "Arbeiter Turnzeitung". Купил и эту. Рабочая спортивная газета - Ленин и не слыхал о такой, принялся с интересом ее рассматривать. Продавец, видя удивление покупателя, посчитал уместным сказать с достоинством, что в Германии рабочий люд не дает себя в обиду. Существует, мол, социал-демократическая партия, с ней и правительство считается. Книги издает, газеты, вот и новую учредили газету - для молодых рабочих.
      "Как это неожиданно и прекрасно! - сказал себе Владимир Ильич. - Особая газета для рабочей молодежи! Разве в нынешней России мыслимо что-нибудь подобное?.."
      Расплатился он с газетчиком и свернул в сквер, каких было немало в Лейпциге. Сел на скамью, заслоненную растительностью, и вновь развернул спортивную газету. Прикинул на взгляд ее формат - небольшой, понравился; поискал адрес, где газета печатается... И удивленный, и обрадованный, он мысленно увидел табличку на стене сарайчика-типографии господина Рау: "Руссенштрассе, 48".
      * * *
      Новая встреча с владельцем типографии. Клара Цеткин одобрила выбор Ленина, предварительно удостоверившись, что Рау, как социал-демократ, ничем не запятнан. На этот раз беседа была откровенной - социал-демократ говорил с социал-демократом. Рау просил называть его "геноссе Герман" и не удивился, что у русского учителя объявилось столь рискованное дело, как издание нелегальной газеты. Понимающе усмехнулся: конспирация есть конспирация... Владимир Ильич принял обращение "товарищ", но сохранил вымышленные имя и фамилию.
      Встреча происходила теперь в конторе у Германа Рау за чашкой кофе. Владимир Ильич назвал денежную сумму, которой он вправе распорядиться для печатания газеты. Была она весьма скромной - и Рау замялся: заказ невыгоден, а он владелец типографии и, естественно, признает только прибыльные заказы. Но с другой стороны... Напряженное лицо человека выражало колебания.
      Владимир Ильич, попивая кофе, деликатно молчал. "Кто же возьмет верх, с иронией подумал он, - господин Рау или геноссе Рау?" Но вот лицо собеседника прояснилось. Он залпом допил кофе и объявил:
      - Принимаю, геноссе русский учитель, ваш заказ. - Помедлив, добавил: Как социал-демократ. Из пролетарской солидарности.
      Для заключения сделки перешли в кабинет. Пока усаживались, Владимир Ильич полюбопытствовал, как возникло у здешней улицы название "Русская".
      - Мы с вами, - сказал Рау, - на поле Лейпцигской битвы тысяча восемьсот тринадцатого года, и пусть каждый немец, появляясь здесь и читая табличку, запомнит, что русские войска его предкам помогли избавиться от наполеоновского ига. - Он сказал далее, что в немецком обществе ширится патриотическое движение за увековечение этого исторического события величественным монументом. Идет сбор пожертвований. - Я сам, - сказал Рау с достоинством, - опустил в кружку золотой талер.
      Напомним, что это был еще 1900 год.
      Между тем Владимир Ильич достал купленную спортивную газету и разгладил ее ладонями на столе. Формат для "Искры" подходящий, а бумагу Владимиру Ильичу хотелось поставить поплотнее обычной газетной. Ведь номер "Искры", который тайными путями попадет в Россию к рабочему, будет передаваться из рук в руки, читаться многими, и важно, чтобы газета не истрепалась. Однако плотная бумага должна быть вместе с тем тонкой, чтобы пограничный жандарм, даже обыскивая человека, везущего "Искру", не обнаружил бы газету ни запрятанную в чемодане, ни вшитую в подкладку пальто или костюма.
      Соображения эти Владимир Ильич не стал высказывать типографщику, а просто сказал, какая бумага для русской газеты желательна.
      - Бумага в Лейпциге найдется на любой вкус, - сказал Рау, - об этом не беспокойтесь, бумагу я приобрету. А шрифт припасен у вас?
      Вопрос озадачил Ленина. Рау объяснил:
      - Русского шрифта я не держу, мне ненадобен. И в продаже он редкость...
      Возникло препятствие, какого Ленин не ожидал, и, кажется, серьезное...
      А Рау продолжал, как бы размышляя вслух:
      - Заказы из России бывают, но выгодны они лишь крупным фирмам - там и ассортимент русских шрифтов, и особый персонал в типографии... - Помолчав, добавил: - Знаю фирму, где печатают Библию для России, но ведь не придешь, не попросишь мешок шрифта. Сразу: "Кому? Куда? Для чего?" - и угодишь в полицию.
      Можно себе представить огорчение Владимира Ильича, но он нашел в себе силы даже улыбаться. Терпеливо ждал, до чего же типографщик договорится, что предложит... Но тот назвал новое препятствие.
      - Шрифта у вас нет, товарищ русский учитель. Впрочем, если бы вы и со шрифтом приехали - мало пользы. Нужен наборщик, умеющий набрать русский текст. Поставьте, к примеру, меня к кассе с русскими литерами. Только запутаюсь, дело испорчу. Для меня что китайская грамота, что русская никакой разницы.
      Пришлось Владимиру Ильичу из Лейпцига уехать.
      * * *
      Вскоре Ленин возвратился, но уже не один. Своего спутника, прилично одетого молодого человека, представил Герману Рау:
      - Знакомьтесь. Товарищ Иосиф Блюменфельд, наборщик.
      - Вернер... - смутившись, вставил названный.
      - Да, да, - подтвердил Владимир Ильич, - партийная кличка товарища "Вернер".
      Рау понимающе кивнул:
      - Будем звать Вернером.
      Иосиф Блюменфельд был поляк, не вынесший царского гнета и бежавший из Польши (как известно, самостоятельное Польское государство в XIX веке перестало существовать: произошел так называемый раздел Польши, иначе сказать, разорванную на клочья страну поглотили Россия, Австро-Венгрия и Пруссия). В Варшаве сидел царский наместник. Он наложил запрет на польские газеты, книги, на самый польский язык. И Блюменфельд на родине, чтобы прокормиться, стал наборщиком русских текстов. Оказавшись эмигрантом, он вступил в партию социал-демократов и, горя ненавистью к русскому самодержавию, почувствовал единомышленника в Ленине. Познакомился с Владимиром Ильичей, выполнял кое-какие его партийные поручения. "Он очень дельный наборщик и хороший товарищ. Он всей душой предан делу", - писала о Блюменфельде Н. К. Крупская. В Лейпциг ехать согласился, не спрашивая для чего: если Ленин позвал, - значит, так надо. И только в кабинете Рау узнал, что предстоит ему поработать наборщиком.
      Пылкий и нетерпеливый, товарищ Иосиф так и расцвел. Захотел тут же поглядеть, каков шрифт, какая гарнитура.
      А шрифта-то и нет... Человек растерялся.
      Однако первый номер "Искры" был отпечатан. Каким образом? Естественно, при помощи шрифта. Но как был раздобыт мешок русских литер, осталось неизвестным. Можно лишь сказать, что без участия немецких товарищей, в том числе социал-демократа Германа Рау, рискованная эта операция осуществиться не могла.
      Итак, шрифт добыт. Но он в центре города, в тайнике. Не ближний край перетащить мешок свинца, из улицы в улицу, в предместье! Сколько встречных пешеходов, гуляющих, любопытных и просто зевак, надо миновать... Решено было переправлять шрифт в Пробстхайду по частям, чтобы в случае провала носильщика не лишиться всего. Эта груда свинца была сейчас для Ленина дороже несметных богатств, о каких только в сказках сказывается.

  • Страницы:
    1, 2