Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Вердикт (= Сбежавшее жюри)

ModernLib.Net / Детективы / Гришем Джон / Вердикт (= Сбежавшее жюри) - Чтение (стр. 3)
Автор: Гришем Джон
Жанр: Детективы

 

 


      - Ну хорошо, меня это действительно смущает.
      - Понятно. Вы никогда не встречались с курильщицами?
      - Насколько помню, нет.
      - А почему?
      - Может, потому, что не хочу дышать чужим дымом. Не знаю. Я об этом не задумывался.
      - Вы сами никогда не курили? - Она отправила в рот еще одну картофелинку, внимательно наблюдая за ним.
      - Курил, конечно. Кто же из мальчишек не пробовал? Когда мне было десять, я свистнул пачку "Кэмела" у водопроводчика, что-то починявшего у нас в доме. Выкурил всю пачку за два дня, мне стало плохо, и я решил, что умираю от рака. - Он откусил кусочек сандвича.
      - И на этом все закончилось?
      Некоторое время он, усердно жуя, думал, а потом произнес:
      - Кажется, да. Во всяком случае, не припоминаю, чтобы когда-либо еще взял в руки сигарету. А почему вы начали курить?
      - По глупости. Пытаюсь бросить.
      - Это хорошо. Вы еще слишком молоды.
      - Благодарю. Постойте-постойте, вы хотите сказать, что, если я брошу курить, вы мне позвоните?
      - Возможно, я позвоню вам в любом случае.
      - Это я уже слышала, - заметила она, поддразнивая его видом ослепительно сверкающих зубов. Потом долго пила и наконец спросила: - А могу ли я поинтересоваться, что вы здесь делаете?
      - Ем сандвич. А вы?
      - Я же вам сказала: иду в гимнастический зал.
      - Ах да. А я шел мимо - у меня дела в городе - и почувствовал, что проголодался.
      - Почему вы работаете в компьютерном отделе?
      - Вы хотите спросить, почему я трачу жизнь на то, чтобы за ничтожную плату работать в торговом центре?
      - Не совсем так, но приблизительно.
      - Я учусь. - Где?
      - Нигде. Я сейчас перехожу из одного учебного заведения в другое.
      - А какое было последним?
      - Северотехасский университет.
      - А где будет следующее?
      - Возможно, южномиссисипский.
      - А что вы изучаете?
      - Компьютеры. Вы задаете много вопросов.
      - Но это ведь невинные вопросы, не так ли?
      - В общем, да. А где вы работаете?
      - Я не работаю. Я только что развелась с богатым мужем. Детей нет. Мне двадцать восемь лет, я одинока и хочу оставаться одинокой, но не прочь встречаться с кем-нибудь время от времени. Почему вы мне не позвонили?
      - Насколько богатым?
      На это она лишь рассмеялась и посмотрела на часы.
      - Мне нужно идти. Занятия начинаются через десять минут. - Она встала и взяла сумку, не потрудившись убрать поднос. - Увидимся.
      И уехала в маленьком "БМВ".
      Оставшиеся больные быстренько получили освобождение, и к трем часам количество присяжных сократилось до 159. Судья Харкин объявил перерыв на пятнадцать минут, а вернувшись на судейскую скамью, приступил к следующему этапу формирования жюри. Он прочел впечатляющую лекцию о гражданской ответственности и пригласил всех имеющих немедицинские противопоказания заявить о них. Первым оказался затюканный служащий некоей корпорации, который, сев на свидетельское место, жалобно объяснил судье, двум адвокатам и судебному приставу, что он работает на крупную компанию по восемьдесят часов в неделю и, если придется заседать в суде, потеряет кучу денег, любое его отсутствие на работе оборачивается для него огромными потерями. Судья велел ему вернуться на место и ждать решения.
      Второй была женщина средних лет, сославшаяся на то, что неофициально содержит домашний детский сад. "Я присматриваю за детьми, - сдерживая слезы, прошептала женщина, - это все, что я могу делать. Я зарабатываю двести долларов, в неделю и бываю занята с утра до вечера. Если я буду заседать в жюри, придется нанимать себе смену. Родителям это не понравится, кроме того, я не могу себе позволить платить кому-то. Я разорюсь".
      Предполагаемые присяжные с большим интересом проводили взглядами женщину, проследовавшую по проходу мимо своего ряда и покинувшую зал. Видимо, ей удалось убедить судью. Затюканный служащий заволновался.
      К половине шестого освобождение получили одиннадцать человек, шестнадцать других не сумели разжалобить судью и вернулись на свои места. Судья велел Глории Лейн раздать еще одну, более длинную анкету, а оставшимся кандидатам - заполнить ее к девяти часам утра следующего дня. После этого он отпустил их, строго предупредив, что обсуждать обстоятельства дела с кем бы то ни было запрещено.
      После дневного перерыва Рэнкин Фитч не вернулся в зал суда. Он пошел в свой офис, располагавшийся на той же улице. В списках студентов Северотехасского университета никакого Николаса Истера не значилось. Блондинка записала их разговор в "Бургер Кинге", и Фитч прослушал его дважды. Это была его идея подстроить "случайную" встречу. Идея рискованная, но она сработала. Блондинка летела сейчас обратно в Вашингтон. Ее автоответчик в Билокси оставался включенным и должен был оставаться, пока не будет сформировано жюри. Если Истер позвонит, в чем Фитч сомневался, он блондинки дома не застанет.
      Глава 4
      Вопросы в анкете были такими: "Курите ли вы сигареты? Если да, сколько пачек в день? Если да, то как давно вы курите? Если да, хотите ли бросить? Испытывали ли вы когда-либо табакозависимость? Страдал ли кто-нибудь из ваших родственников или знакомых от заболеваний, непосредственно связанных с курением? Если да, то кто? (Укажите, пожалуйста, имя человека, характер заболевания, а также успешным ли было его лечение.) Верите ли вы, что курение может стать причиной: а) рака легких, б) сердечно-сосудистых болезней, в) гипертонии, г) ни одной из перечисленных болезней, д) всех перечисленных болезней?"
      Третья страница трактовала о более общих предметах: "Каково ваше мнение о создании фонда для лечения больных, пострадавших в результате курения, на средства налогоплательщиков? Каково ваше мнение по поводу отчисления бюджетных средств для субсидирования фермеров, выращивающих табак? Каково ваше мнение о необходимости запрета курения во всех общественных местах? Какие права, по вашему мнению, следует предоставить курильщикам?" Для каждого из ответов было оставлено много места. На странице четвертой перечислялись имена семнадцати юристов, официально участвовавших в нынешнем процессе, а также еще восьмидесяти, которые имели к ним хоть какое-нибудь отношение по службе. "Знакомы ли вы лично с кем-нибудь из этих юристов? Представлял ли когда-либо кто-нибудь из них ваши интересы? Участвовали ли вы в любом качестве в судебном разбирательстве, в котором участвовал один из них?" Нет. Нет. Нет. Николас быстро ставил прочерки. На пятой странице имелся список предполагаемых свидетелей. Шестьдесят два человека, включая Селесту Вуд, вдову и истицу. "Знакомы ли вы с кем-нибудь из этих людей?" Нет.
      Истер налил себе еще одну чашку растворимого кофе и положил два пакетика сахара. Вчера вечером он целый час просидел над этой анкетой и вот уже час сидит над ней с утра. Солнце только начало всходить. На завтрак у Николаса был банан и черствая булочка-бейгел, прожевывая которую, он размышлял над вопросами и уставшей рукой аккуратно вписывал ответы печатными буквами, потому что его скоропись разобрать было почти невозможно. Он представлял себе, как уже сегодня вечером целая комиссия графологов с той и другой стороны будет корпеть над его анкетой, интересуясь не столько тем, что в ней написано, сколько тем, как он выводит свои буковки. Он хотел показать, что аккуратен и вдумчив, умен и открыт, способен слушать во все уши и решать вопросы справедливо, то есть что он именно такой арбитр, какой им требуется.
      Истер специально проштудировал три книги обо всех тонкостях графологии.
      Он вернулся к вопросу о субсидиях табакопроизводителям как к ключевому. Ответ был готов, поскольку он много думал об этом предмете, но хотел выразиться как можно яснее. Или, наоборот, неопределеннее. Быть может, тогда он не выдаст своих чувств, но и не вызовет настороженности ни у одной из сторон. Многие из этих вопросов уже задавались во время слушания дела "Симмино" в прошлом году в пенсильванском городе Аллентауне. Николас выступал тогда под именем Дэвид, Дэвид Ланкастер, студент-заочник кинематографического колледжа с настоящей черной бородой и фальшивыми очками в роговой оправе. Тогда он работал в магазине видеотехники. Прежде чем вернуть анкету на второй день, он сделал копию. То дело было аналогично этому, но хотя занималась им сотня юристов, ни один из них не участвовал в нынешнем процессе. Только Фитч присутствовал неизменно.
      Тогда Николас, он же Дэвид, прошел первые два этапа отбора, но до него оставалось еще четыре ряда, когда жюри оказалось полностью укомплектованным. Он сбрил бороду, выбросил фальшивые очки и через месяц уехал из города.
      Складной карточный столик, за которым он сидел, дрожал под его рукой. Истер заполнял анкету в своем обеденном уголке - столик и три разнокалиберных стула. В крохотной каморке справа от него стояли хлипкое кресло-качалка, телевизор на деревянном штативе и пыльный диван, купленный на блошином рынке за пятнадцать долларов. Возможно, он мог бы позволить себе снять более приличное жилье, но аренда означала предоставление документов и оставляла следы. А были люди, которые буквально рылись в его мусоре, чтобы выяснить, кто он есть.
      Интересно, где сегодня вынырнет эта блондинка - разумеется, с сигаретой наготове, жаждущая втянуть его в очередной банальный разговор о курении. О том, чтобы позвонить ей, он и не думал, но узнать, чью сторону она представляет, хотелось. Вероятно, табачные компании, больно уж она походила на тот тип агентов, который так любил использовать Фитч.
      Из своих занятий юриспруденцией Николас знал, что вступать в прямой контакт с потенциальным присяжным было для этой блондинки, как и для любого другого нанятого с подобной целью агента, нарушением этики. Знал он так же и то, что у Фитча достаточно денег, чтобы заставить блондинку бесследно исчезнуть отсюда. В следующий раз она могла появиться во время другого процесса как, скажем, рыжеволосая любительница садоводства с совсем иной легендой. Есть вещи, которые невозможно разоблачить.
      В спальне прямо на полу лежал широченный матрас, приобретенный на том же блошином рынке. Картотечная тумба служила комодом. Одежда была разбросана по полу.
      Временное жилье Истера имело вид места, предназначенного для того, чтобы, использовав его несколько месяцев, незаметно покинуть однажды среди ночи - что он и собирался сделать. Он жил здесь уже полгода, и это был его официальный адрес, во всяком случае, именно его Истер указал при регистрации в избирательной комиссии и получении местных водительских прав. В четырех милях отсюда у него было жилье получше, но он не рисковал появляться там, чтобы его не заметили.
      Итак, он беспечно жил в нищете - один из множества студентов, временно отошедших ют занятий, не обладающих никаким имуществом и не обремененных особыми обязанностями. Он был почти уверен, что ищейки Фитча не заходили пока в его квартирку, но не обольщался на этот счет, поэтому в доме все было хоть и бедно, но тщательно продумано: они ничего не должны здесь разнюхать.
      К восьми он закончил заполнять анкету и еще раз все проверил. Та анкета, в деле "Симмино", была написана обычным почерком и в совершенно ином стиле. Истер практиковался в писании печатными буквами несколько месяцев и был уверен, что опознать его по почерку никто не сможет. Там было триста потенциальных присяжных, здесь - двести, почему кто-то должен заподозрить, что он входил в обе компании?
      Отодвинув наволочку, которой было занавешено кухонное окно, Истер внимательно оглядел стоянку машин перед домом на предмет обнаружения фотографов или иных наблюдателей. Три недели назад он заметил одного, прятавшегося за колесом пикапа.
      Сегодня ищеек не было. Он запер дверь и пешком отправился в суд.
      Глория Лейн на второй день процесса гораздо успешнее справлялась со своим "стадом". Оставшиеся в наличии 148 потенциальных присяжных сидели в правой половине зала плотной группой по двенадцать человек в каждом из двенадцати рядов и еще четверо - в проходе на приставных стульях.
      Так ими легче было руководить. Анкеты собрали у них при входе в зал, быстро отксерокопировали и роздали представителям обеих сторон. К десяти часам эксперты, запершись в комнатах без окон, проанализировали ответы.
      По другую сторону прохода кучка хорошо воспитанных ребят-финансистов, репортеры, зеваки и прочие присутствующие глазели на юристов, продолжавших изучать лица присяжных. Фитч тихонько продвинулся к первому ряду, поближе к своей команде, по обе стороны которой сидели подхалимы в элегантных костюмах, готовые незамедлительно выполнить любой его приказ. Судья Харкин в этот вторник был настроен по-деловому: рассмотрение немедицинских апелляций он закончил менее чем за час. Еще шесть человек были освобождены, осталось 142.
      Наконец настало время прений сторон. Уэндел Pop, одетый, как и накануне, в вельветовый спортивный пиджак и белый жилет с тем же красно-желтым галстуком, подошел к барьеру, чтобы обратиться к аудитории. Он громко клацнул искусственными зубами, развел руки и широко, но мрачно улыбнулся. "Добро пожаловать", - драматически произнес он, словно событию, которое должно было последовать, предстояло навеки остаться в памяти потомков. Он представился сам, представил членов своей команды, после чего попросил встать истицу, Селесту Вуд. Представляя ее будущим присяжным, он ухитрился дважды упомянуть слово "вдова". На маленькой пятидесятипятилетней женщине было скромное черное платье, темные чулки, темные туфли, которые, впрочем, скрывал барьер. Она улыбалась жалостной, исполненной боли улыбкой, словно бы все еще была в трауре, хотя муж ее скончался четыре года назад. Она чуть было не вышла замуж снова - Уэндел едва успел предотвратить это событие, узнав о нем в последний момент. Вы можете любить своего избранника сколько угодно, объяснил он вдове, но тихо, так, чтобы никто об этом не знал, и вам не следует выходить замуж до окончания процесса. Фактор сострадания. Вы должны выглядеть скорбящей.
      Фитч знал о несостоявшемся бракосочетании, но понимал, что шанса сделать это достоянием жюри у него нет.
      Представив всю свою команду, Pop коротко изложил суть дела. Его повествование вызвало живой интерес судьи и адвокатов защиты. Они затаив дыхание ждали, перейдет ли Pop невидимую грань, отделяющую фактическую сторону дела от аргументации. Он ее не перешел, но ему доставляло удовольствие держать их в напряжении.
      Затем последовало пространное воззвание к присяжным - быть честными, открытыми и не бояться поднимать свои робкие ручки и откровенно высказывать любые, даже малейшие сомнения. Иначе как они, участники процесса, узнают, что думают и чувствуют будущие присяжные? "Разумеется, мы не можем догадаться об этом, просто глядя на вас", - сказал Pop, в очередной раз блеснув белоснежными зубами. В этот момент в зале находилось как минимум восемь человек, отчаянно пытавшихся уловить и истолковать каждую поднятую бровь и каждый искаженный в гримасе рот.
      Не давая слушателям передышки, Pop взял в руки бумаги, лежавшие перед ним на столе, заглянул в них и продолжил:
      - Итак, среди вас есть люди, которым уже доводилось исполнять обязанности присяжных. Пожалуйста, поднимите руки.
      Около дюжины человек послушно подняли руки. Pop всех их окинул изучающим взглядом и остановился на сидевшей в переднем ряду ближе всего к нему женщине.
      - Миссис Милвуд, если не ошибаюсь?
      Женщина, зардевшись, кивнула. Все без исключения либо уже глазели на миссис Милвуд, либо искали ее взглядом.
      - Насколько мне известно, вы были членом жюри присяжных несколько лет назад? - приветливо спросил Pop.
      - Да, - откашлявшись и стараясь говорить громко, ответила та.
      - Какого рода дело тогда рассматривалось? - продолжал расспрашивать Pop, хотя знал все в мельчайших подробностях - семь лет назад, в этом же самом суде, при другом судье, истец проиграл. Копию того дела он получил несколько недель назад и даже поговорил с адвокатом истца, своим приятелем. Он начал с этой дамы и с этого вопроса, чтобы успокоить аудиторию, показать, насколько это безопасно и безболезненно - поднять руку и разрешить все проблемы.
      - Дело об автокатастрофе, - ответила женщина.
      - Где вы заседали? - с искренним видом поинтересовался Pop.
      - Здесь же.
      - Вот как? В этом самом суде? - Pop изобразил удивление, однако адвокаты защиты прекрасно знали, что оно наигранное. - Пришли ли тогда присяжные к единому мнению?
      - Да.
      - И каков же был вердикт?
      - Мы ему ничего не присудили.
      - Ему - это истцу?
      - Да. Мы сочли, что он на самом деле не пострадал.
      - Понимаю. Вам понравилось заседать в жюри?
      Она подумала несколько секунд.
      - В общем, да, хотя, знаете ли, масса времени тратилась впустую, когда адвокаты начинали пререкаться о том о сем.
      Широкая улыбка.
      - Да, это мы любим. Не было ли в том деле чего-нибудь такого, что могло бы послужить препятствием к вашему участию в этом процессе?
      - Вроде бы нет.
      - Благодарю вас, миссис Милвуд. - Ее муж когда-то служил бухгалтером в маленькой окружной больнице, которая вынуждена была закрыться после того, как суд признал персонал виновным в преступной небрежности. Поэтому обвинительные приговоры подсознательно вызывали у миссис Милвуд неприятие. Джонатан Котлак, ответственный за окончательный подбор жюри со стороны истицы, давно уже исключил ее имя из списка желательных присяжных.
      Однако адвокаты защиты, сидевшие в десяти футах от Кот-лака, рассматривали ее как весьма подходящего кандидата. Джоуэн Милвуд могла стать для них счастливой находкой.
      Pop начал задавать аналогичные вопросы другим ветеранам присяжной службы, и процедура приобрела монотонный характер. Затем он затронул щекотливую тему реформы гражданского законодательства и предложил ряд беспорядочных вопросов о правах жертвы, поверхностных судебных разбирательствах и суммах страхования. Вокруг некоторых из них завязались небольшие дискуссии, но неприятностей удалось избежать. Подходило время обеда, и аудитория на время утратила интерес к происходящему. Судья Харкин объявил часовой перерыв, охранники очистили зал.
      Однако адвокаты остались. Глория Лейн со своими помощницами раздала им пакеты с едой - маленькие сандвичи на непропеченном хлебе и красные яблоки. Обед должен был проходить "без отрыва от производства". Двенадцать ответивших на вопросы кандидатов следовало обсудить и принять по ним решения. Его честь был готов выслушать доводы. Всем подали кофе или чай со льдом - по желанию.
      Использование анкет значительно облегчало подбор жюри. Пока Pop задавал вопросы в зале суда, десятки людей в других местах изучали письменные ответы и вычеркивали имена из своих списков. У одного кандидата сестра умерла от рака легких. У семи других были друзья или родственники, страдавшие от серьезных заболеваний, которые эксперты считали вероятным результатом курения. Почти половина ответивших на анкету либо продолжали курить, либо в прошлом были заядлыми курильщиками. Большинство курящих признались, что хотели бы бросить.
      Сведения были проанализированы, внесены в компьютеры, и к середине второго дня судебных заседаний все получили распечатки и внесли в них поправки. Объявив в половине пятого об окончании второго дня заседаний, судья Харкин снова приказал очистить зал, и работа над списками продолжилась. Почти три часа юристы изучали и дебатировали письменные ответы кандидатов. К концу дня еще тридцать одно имя было исключено из списков. Глории Лейн надлежало немедленно обзвонить этих новых "отставников" и сообщить им радостную весть.
      Харкин был решительно настроен закончить отбор присяжных в среду. Он утвердил в общих чертах расписание выступлений на четверг и даже намекнул на вероятность субботнего заседания.
      В восемь часов вечера он выслушал еще одно поспешное и едва ли плодотворное предложение и распустил всех домой. Адвокаты "Пинекса" собрались у Фитча в конторе "Уитни, Кейбл и Уайт", где их ожидали все те же холодные сандвичи и масляные чипсы. Фитч требовал работы, и пока утомленные адвокаты медленно накладывали еду на бумажные тарелочки, два помощника раздавали им копии актов графологической экспертизы. Ешьте побыстрее, командовал Фитч, будто кому-нибудь могло прийти в голову смаковать подобную пищу. Список сократился до 111 человек, и окончательный отбор должен был начаться на следующий день.
      Утром солировал Дурвуд Кейбл, или Дурр, как его называли на всем побережье, откуда он за шестьдесят один год своей жизни, в сущности, никуда не уезжал. Как старший партнер компании "Уитни, Кейбл и Уайт" сэр Дурр был по зрелом размышлении выбран Фитчем руководителем бригады юристов, которым предстояло отстаивать интересы "Пинекса" в суде. Адвокат, потом судья и теперь снова адвокат, Дурр за последние тридцать лет жизни в основном занимался изучением присяжных и их опросом. В суде он чувствовал себя как рыба в воде, потому что суд - это подмостки: никаких телефонов, никакого уличного движения, никаких снующих взад-вперед секретарей. У каждого своя роль, все следуют сценарию, и каждый адвокат - звезда. Дурр и двигался, и говорил весьма многозначительно, но при этом ничто не укрывалось от его пытливых серых глаз. Если его противник Уэндел Pop был шумным, общительным и грешил против вкуса, Дурр всегда оставался застегнутым на все пуговицы и церемонным. Неизменный темный костюм, довольно смелый золотистый галстук, классическая белая рубашка, приятно контрастировавшая с его темным, загорелым лицом. Дурр был фанатичным рыболовом и проводил многие часы в открытом море на своей яхте под солнцем Проплешина у него на макушке стала бронзовой.
      Был период, когда в течение шести лет подряд Дурр не проиграл ни одного дела, но потом Pop, его недруг, а временами друг, обставил его на два миллиона в деле трех откатчиков.
      Дурр подошел к барьеру и серьезно посмотрел в лица ста одиннадцати сидевших перед ним людей. Он знал, где живет каждый из них, сколько у него детей и внуков, если таковые имеются. Скрестив руки на груди и задрав подбородок - этакий профессор-меланхолик, он произнес приятным, глубоким голосом:
      - Меня зовут Дурвуд Кейбл, и я представляю компанию "Пинекс", старейшую компанию, которая вот уже девяносто лет производит сигареты.
      Да, вот так, он вовсе не стыдится этого! Речь о "Пинексе" продолжалась десять минут, и Дурр произнес ее мастерски, сумев смягчить образ компании, представить своего клиента как нечто теплое и пушистое, почти симпатичное.
      Покончив с этим, он бесстрашно окунулся в проблему выбора. Если Pop напирал на пагубность привычки к курению, то Кейбл посвятил свое время свободе выбора.
      - Нужно ли кого-либо убеждать в том, что при злоупотреблении сигареты могут представлять потенциальную опасность? - спросил он и увидел, как большинство присутствующих согласно закивали головами. Кто же станет с этим спорить? - Прекрасно. Но раз это общеизвестный факт, следует признать, что курящий сознает опасность того, что он делает. - Снова кивки, но руки пока никто не поднял.
      Дурр изучал лица, особенно остававшееся загадкой лицо Николаса Истера, сидевшего теперь в третьем ряду, восьмым от прохода. После всех пертурбаций Истер не был уже кандидатом номер пятьдесят шесть. Теперь он носил порядковый номер тридцать два и с каждым новым отсевом продвигался все выше в списке. Его лицо не выражало ничего, кроме всепоглощающего внимания.
      - Это очень важный вопрос, - медленно произнес Кейбл, и его слова эхом отозвались в тишине зала. Направив на аудиторию указующий перст, без малейшего, впрочем, оттенка агрессивности, Кейбл спросил: - Есть ли в этом зале хоть один человек, который сомневается, что существуют курильщики, не осознающие опасности курения?
      Он ждал, как рыболов, наблюдая и чуть-чуть подергивая удочку, пока наконец не клюнуло: в четвертом ряду медленно поднялась рука. Кейбл улыбнулся и сделал шаг вперед.
      - Ага, вы, если не ошибаюсь, миссис Татуайлер? Встаньте, пожалуйста.
      Если ему действительно нужен был доброволец, то радость его оказалась преждевременной. Миссис Татуайлер была худенькой маленькой дамой шестидесяти лет с очень сердитым лицом. Она встала, вытянувшись в струнку, высоко задрала подбородок и сказала:
      - У меня к вам вопрос, мистер Кейбл.
      - Конечно, пожалуйста.
      - Если всем известно, что сигареты вредны, почему ваш клиент продолжает производить их?
      Кое-кто из коллег миссис Татуайлер хихикнул. Все взоры устремились на Дурвуда Кейбла. Он, никогда не отступавший ни при каких обстоятельствах, продолжал улыбаться.
      - Отличный вопрос, - громко сказал он. Отвечать на него Кейбл вовсе не собирался. - Вы полагаете, миссис Татуайлер, что производство сигарет следует вообще запретить?
      - Да.
      - Даже если есть люди, которые желают воспользоваться своим правом курить?
      - Сигареты вредны, мистер Кейбл, вы это знаете.
      - Благодарю вас, миссис Татуайлер.
      - Производители начиняют сигареты никотином, к которому люди привыкают, и рекламируют свою продукцию, как безумные, желая продать ее как можно больше.
      - Благодарю вас, миссис Татуайлер.
      - Я еще не закончила, - громко сказала она, вцепившись в спинку передней скамьи; теперь она казалась даже выше ростом. - Производители сигарет всегда отрицали, что в сигаретах есть вредные добавки. Это ложь, и вы это знаете. Почему они не сообщают об этом на этикетках?
      Выражение лица Дурра ничуть не изменилось. Он терпеливо ждал, затем вполне приветливо спросил:
      - Вы закончили, миссис Татуайлер?
      Она хотела еще многое сказать, но вдруг ей пришло в голову, что здесь не место для подобных речей.
      - Да, - ответила она почти шепотом.
      - Благодарю вас. Ответы, подобные вашему, чрезвычайно важны для принятия решения при отборе жюри. Большое вам спасибо. Вы можете сесть.
      Она оглянулась, словно ожидая, что кто-нибудь поддержит ее, но осталась в одиночестве и тяжело рухнула на свое место. С тем же успехом она могла вообще покинуть зал суда.
      Кейбл быстро перешел к менее болезненным темам. Он задавал множество вопросов и предоставил своим экспертам-наблюдателям обширный материал для изучения. Закончил он в полдень, как раз к обеденному перерыву. Харкин попросил всех вернуться к трем, но адвокатам велел пообедать быстро и быть на месте через сорок пять минут.
      В час дня в пустом и запертом зале суда Джонатан Котлак сообщил сгрудившимся за своими столами адвокатам, что "истица согласна на включение в жюри номера первого". Это никого не удивило. Каждый записал что-то на своей распечатке, в том числе и Его честь, который после небольшой паузы спросил:
      - Защита?
      - Защита согласна.
      Тоже неудивительно. Номером первым была Рикки Коулмен, молодая мать двух детей, которая никогда не курила и работала регистраторшей в больнице. Котлак со своей командой отобрали ее по письменным ответам, поставив седьмой в десятке желательных присяжных. Они основывались на том, что она имела отношение к лечению больных, окончила колледж и здесь, в зале, проявляла искренний интерес ко всему происходящему. У команды защиты она прошла под шестым номером, и рейтинг ее мог бы подняться даже выше, если бы не ряд неприятных моментов.
      - Это было нетрудно, - пробормотал себе под нос судья Харкин. - Пойдем дальше. Присяжный номер два, Реймонд Си Ламонетт.
      Мистер Ламонетт был первым стратегическим объектом схватки. Ни одна из сторон не желала видеть его в жюри, его рейтинг у обеих команд составлял всего 4,5. Он дымил, как паровоз, но отчаянно мечтал бросить. Его письменные ответы были абсолютно бесполезны, так как разобрать их возможным не представлялось. Эксперты обеих команд, наблюдая за ним, пришли к выводу, что он ненавидит всех адвокатов и все, что с ними связано. Много лет назад его сбил чуть не насмерть пьяный водитель, но тяжбу против него мистер Ламонетт проиграл.
      По правилам каждая из сторон имела право на несколько безапелляционных отводов присяжных, то есть без указания причин. Учитывая важность рассматриваемого дела, судья Харкин предоставил каждой из сторон по десять таких возможностей против обычных четырех. Обе стороны хотели забаллотировать мистера Ламонетта, но каждая желала сделать это руками противника, чтобы сохранить за собой право отвода десяти еще менее желательных кандидатов.
      Право первого выбора за истцом. После небольшой заминки Котлак сказал:
      - Истица отводит номер два.
      - Истица использовала одну из десяти возможностей безапелляционного отвода, - объявил Харкин и сделал пометку в блокноте. Маленькая победа защиты, одержанная благодаря решению, принятому в последнюю секунду, - Дурр Кейбл тоже был готов заявить отвод.
      Истица отвела номер третий, жену служащего корпорации, а также номер четвертый. Последовали и другие стратегические отводы, в результате чего первый ряд оказался практически опустошенным. Почти такая же участь постигла ряд второй, где из двенадцати человек лишь пять прошли сквозь сито отводов, причем два отвода последовали со стороны суда. Когда дело дошло до третьего ряда, семь присяжных уже были утверждены. На восьмом месте здесь сидел "великий неизвестный", Николас Истер, кандидат в присяжные под номером тридцать два, которому было уделено много внимания и который казался вполне приятным молодым человеком, однако заставлял обе стороны нервничать.
      Уэндел Pop, который занял место Котлака, проводившего срочное совещание с экспертом по поводу двух лиц из четвертого ряда, заявил отвод номеру двадцать пятому. Это был девятый отвод истицы. Последний приберегался для сильно напуганного и пользующегося дурной славой республиканца, сидевшего в четвертом ряду, если, конечно, они дойдут до четвертого ряда. Защита отклонила двадцать шестого и лишилась тем самым своего восьмого шанса. Кандидаты под номерами двадцать семь, двадцать восемь и двадцать девять были утверждены. Тридцатый номер отведен по обоснованной взаимной просьбе, не лишившей ни одну из сторон оставшихся возможностей на отвод без объяснения причин. Дурр Кейбл обратился к судье с просьбой прервать ведение протокола, так как появилась необходимость кое-что обсудить в частном порядке. Pop казался слегка озадаченным, но не возражал. Секретарь перестал писать. Кейбл вручил краткое резюме Рору и Его чести судье Харкину. Понизив голос, он сказал:

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30