Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Красное смещение

ModernLib.Net / Фэнтези / Гуляковский Евгений Яковлевич / Красное смещение - Чтение (стр. 9)
Автор: Гуляковский Евгений Яковлевич
Жанр: Фэнтези

 

 


Возможно, именно так и должна скрипеть лестница, и это тот самый последний звук, после которого ему останется лишь повернуться к открытому бочонку с порохом и нажать на рычажок зажигалки.

Валериан, новый послушник приднепровской общины имени Святой Девы Марии, проводил свои дни в посте и молитве. Для новичков режим здесь соблюдался особенно истово. Двенадцать часов занятий под наблюдением строгих учителей, изучение древнеславянской азбуки и правил красноречивого писания святых текстов.

За косноязычие, как, впрочем, и за другие подобные провинности, в конце недели старший настоятель назначал розги. Тяжелее всего будущий молодой монах переносил полное отсутствие женщин.

Иногда, в особенно тяжелые моменты, он представлял свою прежнюю жизнь. Вот только имя, которое он носил в миру, вспоминать с каждым днем становилось все труднее. Кажется, его звали там Васин…

13

Замок Манфрейма был так велик, что внутри него свободно поместился бы целый город. Человек мог потратить много лет, безуспешно пытаясь обойти все его покои. Среди слуг ходили легенды о людях, навсегда затерявшихся в бесчисленных апартаментах, в половине которых давно уже никто не жил.

Точнее, там не жили люди, а о существах, нашедших приют в заброшенных помещениях, слуги старались не упоминать. Кто же лишний раз будет упоминать о вурдалаках, злыднях и кикиморах? Их словно магнитом притягивал старый замок, по ночам погружавшийся в свою вторую, тайную, нечеловеческую жизнь.

Но днем все опять возвращалось на свои места и замок становился похожим на древнее человеческое жилище.

Он был бесконечно стар, этот замок Манфрейма, старше своего бессмертного господина. Десятки поколений родились и умерли за его стенами, а замок все стоял, вбирая в себя пыль веков, накапливая золото и кровь.

Много раз люди пытались разрушить его неприступные стены, но каждая такая осада лишь увеличивала мощь Манфрейма.

Погибшие в бою солдаты противника пополняли ряды манфреймовской армии. После любого сражения его войско увеличивалось. Лишь за последние столетия, когда у русичей появилась отвратительная привычка сжигать погибших в бою товарищей, у магистра возникли сложности с новобранцами и ему пришлось обложить человеческой данью все окрестные княжества.

Это была совсем не простая задача. Непокорные русичи слишком часто пытались нарушить установленный им порядок вещей, и, чтобы поддерживать его, приходилось постоянно напоминать им о той колоссальной силе, которой обладал орден.

Лишь после того, как космическая Федерация обратила наконец свое внимание на Землю, Манфрейм почувствовал некоторое облегчение, очень быстро найдя с ней полное взаимопонимание.

Федерация под его покровительством построила и теперь использовала очень важную для нее в стратегическом отношении базу. Манфрейм же получил возможность использовать в своих целях международные торговые каналы Федерации.

Вместе они составили силу, фактически полностью подчинившую своей тайной власти планету. Оба компаньона старались без необходимости не привлекать к себе внимания населения. Такое управление было проще в организации, свободнее в выборе решений, да и обходилось намного дешевле.

Пожалуй, лучше самого Манфрейма расстановку сил на планете и рычаги власти, ими управляющие, знал лишь один человек, предпочитавший держаться в тени, — главный казначей манфреймовского замка Марк Ращин, высокий, худой мужчина с орлиным носом и густыми курчавыми волосами.

В день, когда осаждающие начали штурм третьих по счету ворот, он как раз закончил очередной недельный отчет для своего господина и остался им крайне недоволен.

С таким отчетом показываться на глаза Манфрейму было весьма рискованно. Магистр, обладавший феноменальной памятью, в особенности на цифры, держал в своей огромной лысой голове данные за все ближайшие месяцы, и столь резкое падение доходов не могло остаться незамеченным.

Никто и никогда, включая самого Ращина, не видел ни лица Манфрейма, ни тем более его головы. Он появлялся на людях только в стальном шлеме с опущенным забралом. Но Ращин почему-то всегда представлял себе шефа лысым.

Однако независимо от состояния волос Манфрейма отвечать за убытки придется Марку.

Как будто это он устроил осаду замка, сделавшую невозможной движение обозов с товарами.

Кроме того, летучие отряды, собиравшие дань с соседних княжеств, все чаще наталкивались на засады, несли потери в постоянных стычках с русичами, а то и вовсе не возвращались. Работать в этой варварской стране становилось совершенно невозможно.

Если бы не замок, давно ставший для ордена координационным центром и перевалочной базой для его тайных операций, он рекомендовал бы совету перенести майорат в другое место.

Единственный выход, который у него еще оставался, — подсунуть отчет Манфрейму в самый неподходящий момент и, сославшись на необходимость срочной банковской операции, попытаться добиться его визы. Потом все равно, конечно, возникнут неприятности, но от самого страшного он будет застрахован. Манфрейм верил в магическую силу знаков, начертанных на бумаге, и никогда не изменял своего письменного решения.

Таким местом могла бы стать накопительная клиника, где вечерний осмотр и подготовка материалов к отправке заказчикам стали для Манфрейма своеобразным ритуалом, который он старался не пропускать. Здесь же его хозяин предавался единственному своему развлечению, не связанному с непосредственным получением доходов и усилением собственной власти.

Он отбирал подходящие части человеческих тел для будущих монстров, которых затем с увлечением конструировал в своей закрытой для всех лаборатории.

Сложность состояла лишь в том, что сам Ращин испытывал к залу вивисекций непреодолимое отвращение, которое приходилось тщательно скрывать от окружающих. Однако на этот раз выбора у него не было.

Клиника располагалась в просторном гранитном зале одного из нижних этажей. Отсюда вопли оперируемых не могли нарушать покой остальных обитателей замка.

Ниже находились лишь тайные этажи с личной сокровищницей Манфрейма, но в нее никогда не заглядывал даже он — казначей, официально утвержденный на этом посту советом ордена.

К столбам уже привязали четверых обнаженных мужчин и одну женщину. Техники готовили покрытый белыми простынями операционный стол, а хирурги звякали своими инструментами, заканчивая последние приготовления. Ждали лишь появления магистра. Кроме этих металлических звуков, ничто не нарушало мертвую тишину зала.

Скованные ужасом жертвы, не знавшие в точности того, что их ждет, хранили молчание.

Напротив столбов с пациентами стояло приготовленное для Манфрейма кресло из мореного дуба. Он любил наблюдать за лицами тех, кто ожидал своей участи, пока медлительные хирурги потрошили очередную жертву. Женщину, как правило, оставляли напоследок. В каждой партии всегда было не меньше одной женщины, и если магистр оставался доволен работой своих подручных, он разрешал позабавиться с ней перед вивисекцией всей бригаде «хирургов».

Специальные контейнеры с жидким азотом выстроились в длинный ряд по левую сторону операционного стола. Лаконичные надписи на латыни: «Печень», «Почки», «Легкие», «Прямая кишка» — чем-то напоминали кухню рачительной хозяйки. Здесь не пропадало ничего — ни единого кусочка, ни единой капельки крови. Аппараты вакуумного отсоса уже развесили над столом свои резиновые щупальца.

Полностью выпотрошенный труп направляли по конвейеру в соседний зал, где маги высокой квалификации заменяли изъятые на продажу внутренности специальной энергетической смесью и, обработав труп мертвой водой, отправляли нового новобранца в казармы Манфрейма.

Особенностью процедур в операционной было отсутствие всякого наркоза и обезболивающих препаратов. Манфреймовские хирурги разработали специальную теорию, из которой следовало, что только органы, извлеченные из живого, не приглушенного наркозом тела, наполнены полноценной жизненной силой.

Они использовали пропаганду этой теории в неофициальной рекламе и добились, к немалому удивлению Ращина, значительного увеличения сбыта своей продукции. Но главной причиной была, конечно же, простая экономия средств. Обезболивающие препараты стоили дорого, и тратить их на тех, кто все равно должен был расстаться с жизнью, не имело никакого смысла.

Ращин считал себя человеком мягким и порой даже сочувствовал несчастным, которых волокли в операционную. Конечно, это были всего лишь изгои, отобранные на заклание своими сородичами. Или случайные пленники, посмевшие поднять бунт против своего господина. Жалкие дикари, не достойные сочувствия избранного.

Но, как бы там ни было, добровольно Ращин никогда не посещал места, куда так стремились попасть большинство манфреймовских слуг, любивших здесь развлекаться, когда их господин был занят другими более неотложными делами.

Вот и сейчас, нетерпеливо дожидаясь мастера, Ращин старался не встречаться с глазами пленников, хотя порой, совершенно непроизвольно, его взгляд скользил по обнаженному телу женщины, отмечая высокую полную грудь, веревки, впившиеся в белое беспомощное тело…

Впрочем, предстоящая ей процедура казалась Марку почти милосердной. Ведь в конце ее, когда за дело принимался скальпель хирурга, жертва, как правило, уже ничего не чувствовала.

Звон металлических подков по каменному полу заставил Ращина вздрогнуть и вернул к действительности. Звук шагов Манфрейма невозможно было спутать ни с чем другим. Почему он так любил металл в своей одежде? Может быть, потому, что звон маскировал костяной скрежет, исходящий от его тела? Однажды Ращин слышал этот звук, и от одного только воспоминания мороз прошел по коже казначея.

Высокий рыцарь в черных доспехах, в металлическом шлеме с кровавым плюмажем

— таким его знали все. Забрало шлема никогда не поднималось, и было непонятно, откуда брались у него силы не расставаться даже на ночь с этим бронированным одеянием.

Наконец магистр уютно устроился в кресле и обратил свое внимание на Ращина.

— Ну, что там у тебя? Опять спешим? — Бумаги тем не менее были уже в руках Манфрейма. Марк замер, боясь перевести дыхание. Вот наконец печать магистра на металлическом пальце рыцарской перчатки коснулась одной из них, выжигая в углу несмываемый знак дракона, и наверху оказался финансовый отчет.

Марк вытянулся, всем своим видом выражая безграничную преданность. Наибольшее беспокойство у него вызывало вовсе не общее падение доходов. Дело в том, что там, среди бесконечных колонок, затерялась одна цифирь… Цифирь, про которую он постарался напрочь забыть, не думать, не вспоминать ни разу… Цифирь, за которою его вполне могли привязать к одному из пустующих столбов в этом зале… Номер его личного счета в Цюрихе…

Догадывался ли магистр об этом счете? Кто знает. У него были свои, недоступные Марку каналы информации. Возможно, он водит его как рыбу на крючке, дожидаясь, когда Марк допустит серьезный промах, чтобы припомнить ему все сразу.

Но, несмотря на постоянную страшную угрозу, начав, он уже не мог остановиться, как не может остановиться алкоголик, распечатавший бутылку, из которой собирался отхлебнуть всего один глоток.

— Почему курс гривны падает так медленно?

— Курс гривны? Я, право, не знаю… Такая мелочь…

Он не был готов к этому вопросу, не мог даже предполагать, что шефа заинтересует состояние валюты варварской страны, годовой оборот которой был меньше расходов на однодневное содержание замка Манфрейма.

— Мелочей в твоем деле не бывает. Миллионы складываются именно из мелочи. А, валютой этой займись специально, в будущем она представит для нас значительный интерес.

Наконец перстень приподнялся и выжег в углу документа извивающегося дракона.

Отпустив Ращина, магистр продолжил наблюдение над вивисекцией.

Темная энергия, которая рождалась вместе с нечеловеческими муками тех, кто лежал на столе, текла к нему обильным потоком.

Иногда Манфрейм приподнимал руку и указывал на отдельный, только что извлеченный из трепещущего тела, дымящийся от крови кусок плоти.

Отмеченный им трансплантат хирурги заботливо укладывали в специальный золотой контейнер с жидким азотом, стоящий отдельно от остальных.

Эти органы затем становились исходным материалом для любимых биологических опытов Манфрейма, которым он посвящал свободные от основных дел часы.

В особом изолированном крыле замка, куда пускали лишь самых доверенных лиц, расположились его биологические лаборатории, оснащенные самым современным оборудованием, вывезенным из разных миров и эпох.

Здесь магистр занимался тем, что сращивал порой совершенно несовместимые части разных тел, выводя на свет неподдающихся описанию уродов.

Здесь он давал полную волю своей темной фантазии и, используя неограниченные возможности мертвой воды, оживлял созданных им монстров, порождая на свет создания, которые не могли существовать в природе, здесь он чувствовал себя почти богом…

Только когда последнее тело исчезло наконец в окошке приемника, Манфрейм встал и направился к лестнице, ведущей в глубинный этаж хранилища, где располагалась сокровищница.

Ни одно здание в мире не имело охранной системы такого уровня. Египетские жрецы могли лишь мечтать о подобной защите для своего лабиринта, Манфрейму удалось ее осуществить. Ни предупреждающих надписей, ни стражи ничего этого здесь не было. Живые существа ненадежны — полагаться можно только на самого себя.

Каждый, кто становился на первую ступеньку лестницы, сразу же оказывался в ее конце, только сам Манфрейм мог видеть всю длину этой лестницы.

За последней ступенькой двери охотно открывались, приглашая названного гостя войти в преисподнюю, и обманчивый блеск золотых миражей было последнее, что видел он в своей жизни.

Настоящий, невидимый, ход в сокровищницу ответвлялся от середины лестницы — и это был всего лишь первый уровень защиты. Пройдя его, бессмертный нажал на потайной камень у поворота. Невидимые древние механизмы повернулись, опуская решетку на логово Ламия.

Чудовище прорычало что-то нечленораздельное, но так и не поднялось со своего ложа. За последние триста лет, с тех пор как его кормили в последний раз, он сильно исхудал, но эти рептилии обладали феноменальной выносливостью. Еще лет на двести его хватит, потом придется подумать о замене.

Эта змея с собачьей головой служила Манфрейму уже более тысячи лет и была невероятно стара.

Наконец Манфрейм оказался перед дверью из берилловой стали трехметровой толщины. Мигающие, пробегавшие по ее поверхности огни говорили о том, что сенсорная защита включена и любое постороннее прикосновение будет немедленно пресечено.

Закончив вводить длинную череду цифровых кодов и сенсорных тестов, он наконец увидел, как с глухим чмоканьем круглый гигантский поршень двери начал медленно отступать назад, а затем, повернувшись вокруг своей оси, ушел в стену.

Проход был свободен, но если бы кто-нибудь посторонний вошел в него в этот момент, лазерные установки, настроенные его командами, испепелили бы наглеца в считанные доли секунды.

Наконец Манфрейм оказался внутри первого зала сокровищницы. Дверь за его спиной закрылась — она всегда закрывалась, отрезая его от внешнего мира, — так он чувствовал себя в большей безопасности.

Всего здесь расположилось двенадцать залов, вытянувшихся длинной галереей, но настоящие ценности содержали лишь два последних.

Манфрейм шел мимо сундуков, крышки которых распахивались при его приближении. Поддавшись призывному блеску драгоценных камней, его руки невольно тянулись к ним, и он едва сдерживал себя, чтобы не остановиться и не начать вновь и вновь пересчитывать свои сокровища — иногда на это уходили годы, и редко когда ему удавалось добраться до последнего, самого главного зала.

Но сегодня он решил во что бы то ни стало попасть туда, где среди сокровищ чуди хранилась ониксовая бутыль со смесью драконьей крови и мертвой воды.

Раз в сто лет грамм этого эликсира поддерживал жизнь в его иссушенном временем теле, и он чувствовал, что срок очередного приема лекарства приближался.

Труднее всего Манфрейму давался проход через одиннадцатый зал, где на километровых полках в ящиках и мешках лежала валюта всех времен и народов.

Серебряные киевские гривны соседствовали с английскими золотыми соверенами, а новгородские куны — с американскими долларами. У мешков с долларами Манфрейм все-таки не удержался и, надорвав банковскую упаковку, пересчитал одну из пачек. Банкнот оказалось ровно сто штук.

В последний зал вел длинный каменный коридор, оснащенный многочисленными ловушками, и продвигаться приходилось очень осторожно.

После очередного поворота туннеля прямо напротив него оказалось высеченное в стене изображение Ховалы. Древний дух приоткрыл один из своих двенадцати каменных глаз, око мгновенно налилось изнутри красным огнем, полыхнуло вдоль прохода огненной зарницей, но, узнав хозяина, Ховало опустил каменное веко, преграждая путь смертоносному огню.

А из конца прохода, прямо от бронзовых врат, ему навстречу семенила древняя старуха.

— Проклятая Мара, опять она здесь! — пробормотал Манфрейм сквозь зубы и сразу же приступил к оградительному заклятью. Слишком уж опасной была встреча с Марой даже для него самого. А безобразная старуха, трясясь и припадая, направилась прямо к Манфрейму.

Ничье колдовство, даже то, каким обладала Мара, не могло провести ее сквозь установленную Асилами внешнюю защиту замка, и потому Манфрейм испугался, хотя встречал Мару в подземельях не первый раз и знал, что она с незапамятных времен обладает родовым правом появляться везде, где ей вздумается.

— Я не звал тебя… — проговорил он, надеясь, что в его голосе нельзя заметить растерянности, которую он испытывал.

— Конечно, не звал. Разве ты помнишь о родственниках? Ты думаешь только о своих богатствах, а защита между тем прорвана в двух местах и волхвы опять плетут против нас свои подлые козни. Ты обещал, что с ними будет покончено!

— Я сделал все, что в моих силах! С приходом христианства их изгнали из городов, их капища разрушены, а боги отвергнуты, чего еще ты от меня хочешь?

— Они укрылись в горах и невидимых градах, они по-прежнему сохранили большую часть своей силы! — В голосе Мары чувствовалась ядовитая ненависть, и Манфрейму казалось, что шипение этой ненависти вот-вот коснется его самого. — Ты обещал, что с ними будет покончено! — вновь с угрозой произнесла Мара, приближаясь вплотную.

— Такие дела не делаются слишком быстро! Мы только начали свою работу. Вся их сила от веры — и пока русичи верят в старых богов, волхвов невозможно уничтожить.

— Так сделай так, чтобы они перестали верить, чтобы эти варвары вообще забыли своих и чужих богов! А если ты этого не сделаешь, я и тебя изведу на корню. Не забывай об источнике. С каждым годом воды становится все меньше, и ты даже не знаешь, отчего это происходит.

В конце двенадцатого зала, в святая святых своей сокровищницы, Манфрейм остановился. Почти никогда он не испытывал страха и лишь сегодня, после встречи с Марой, убедившись в ее правоте, он испытал настоящий ужас.

Все, к чему он привык, его многочисленное воинство и сама его жизнь зависели от этого источника.

У стены, освещенная никогда не гаснущими бронзовыми факелами, питавшимися подземным газом, стояла ваза из белого оникса. Она стояла здесь всегда, сколько себя помнил Манфрейм, а он помнил себя многие тысячи лет…

Очередная капля драгоценной влаги вспыхивала в воздухе от света факелов и падала в чашу…

Она возникала ниоткуда, из пустоты. Сантиметром выше ее не было, сантиметром ниже в воздухе появлялись капли его жизни… Он бился над этой загадкой многие тысячи лет, но проклятые Асилы надежно хранили свои тайны. Их кости давно истлели в земле, а тайны остались. И самой главной из них была именно эта, откуда поступала мертвая вода… Не узнав ее, он навсегда останется рабом этой жидкости.

Если отойти от чаши на несколько шагов, то начинало казаться, что вода сочилась из красного сталактита, свисавшего с потолка, но вблизи становилось ясно, что это всего лишь иллюзия, хотя какое-то отношение к источнику сталактит, несомненно, имел, узнать бы еще какое…

Но Манфрейм даже близко к источнику подходить боялся и уж тем более не смел проводить никаких исследований, связанных с таинственным красным камнем.

Предание гласило, что во Влесовой книге русичей есть упоминание об источнике влаги, дающей жизнь и смерть, — может быть, там он найдет разгадку? Но сначала нужно завладеть самой книгой…

Утром в своем почтовом ящике Сухой обнаружил маленький белый конвертик с символом жизни в левом углу.

В записке кратко сообщалось, что ему надлежит встретить на Казанском вокзале ламу Таена и организовать его встречу с остальными членами белого братства.

14

Змиулан был ласков и красив. Его теплая гладкая кожа, покрытая цветным орнаментом, на ощупь казалась приятной.

Бронислава не могла отделаться от ощущения, что ее сон давно уже перешел зыбкую грань между навью и явью, но ей никак не удавалось обрести окончательный контроль над своим сознанием.

Она все время проваливалась в бесконечную воздушную пропасть, в которой не было никого, кроме нее и Змиулана.

Змиулан, обвив ее обнаженное тело своими могучими кольцами, поддерживал Брониславу в полете, и его морда усмехалась ей в лицо почти человеческой улыбкой.

Морда выглядела неуловимо изменчивой: то на ней появлялись длинные рыбьи усы, а глаза сужались в узкие щели, наполненные янтарным блеском, то сквозь морду проглядывало лицо очаровательного юноши, и тогда она ощущала на своих губах его горячие поцелуи.

Наконец, собрав всю волю, ей удалось вырваться из липких, ласковых объятий Змиулана. Огненный демон какое-то время летел рядом с ней, лениво шевеля крылами и предоставив ее тело свободному падению вниз. Тогда она закричала.

Кошмар кончился так же внезапно, как начался. Она лежала посреди смятой постели в круглой комнате западной башни. В окно светила полная луна и напротив виднелись голубоватые, в ее свете, зубцы соседней башни манфреймовского замка.

Возможно, будь Бронислава обычной женщиной, она бы так никогда и не поняла, что произошло. Но ее сознание умело настраиваться на тончайшие космические вибрации.

— Кто тебя подослал? — спросила она пустую комнату.

Только тишина, только шелест змеиной чешуи, только жалобный свист, похожий скорей на всхлипывание.

— Отвечай ты, гадина, или я все расскажу твоему господину!

— Я сам себе господин.

Затем она услышала тихий мужской смех. Огненными искрами он рассыпался по полу, светлой змейкой скользнул к окну и исчез.

Лишь одна искра, задержавшись возле ее кровати, вдруг упала ей на грудь холодным огненным глазом.

Бронислава засветила масляный светильник у изголовья. Комната наполнилась желтоватым слабеньким светом, но глаз не исчез. Теперь он превратился в дорогой перстень с огромным рубином чистейшей крови. Бронислава знала, что случалось с женщинами, которым Змиулан приносил такие подарки.

Они беременели, хотя ни один мужчина не прикасался к ним, а потом рожали чудовищных уродов.

Некоторые навсегда исчезали, и никто ничего не знал об их дальнейшей судьбе.

Спасения у нее не было. Заледенев от ужаса, дрожащей рукой она коснулась своей рубашки. Одежда при ней, значит, самого худшего пока не случилось, но ни одна женщина еще не вырвалась от Змиулана. Если уж он положил на кого свой огненный глаз — не ласками, так хитростью, не уговорами, так грубой силой, — он своего добьется. Невозможно противостоять тому, кто как хозяин приходит в твои сны — проклятый огненный демон! Против него не помогают никакие заклятия, и некому ей помочь — она одна здесь, покинутая всеми, пленница этого страшного замка…

Когда Глеб наконец понял, что источник непонятных звуков находится у него за спиной, было уже слишком поздно. Двойной стальной захват, от которого затрещали суставы, заблокировал все его движения. Он не успел даже вскрикнуть, как во рту очутился искусно вставленный кляп. В подвале вспыхнул ослепительный свет, и грубоватый с хрипотцой голос тихо произнес:

— Осторожней там с кляпом, ему здесь долго лежать, смотри, чтоб не задохнулся, как в прошлый раз. За живого двойная премия!

— Тому было за восемьдесят, а этот, похоже, из наших, смотри, как брыкается!

Захват усилился, Глеба швырнули на пол. Сзади, за спиной, ловкие руки связали ему запястья, локти, а затем и ноги.

И только когда его оттащили в сторону и прислонили к стене, он увидел нападавших. Семь человек, одетых в маскировочные трико космических десантников, с портативными бластерами за спиной и длинными узкими ножами из вибростали.

Голова восьмого, державшего фонарь, торчала из той самой большой бочки, которую Глебу не удалось сдвинуть со своего места.

Так вот где ход! Он должен был, он обязан был предвидеть такую возможность, а вместо этого попался, словно мальчишка, теперь из-за его феноменальной глупости погибнут и все остальные…

Он видел, как бесшумные черные тени десантников, повинуясь безмолвным, незаметным для посторонних командам, уже ползли по лестнице на второй этаж, в каптерку, из которой по-прежнему не доносилось ни звука. Один за другим они ныряли в люк и исчезали из поля зрения Глеба.

Эти не сделают ни одной ошибки — профессиональные, хорошо обученные убийцы. Лишний раз он убедился в том, что свободные от нарядов пары работают на Манфрейма! Только сейчас до него дошел смысл разговоров в столовой о дополнительных левых заработках. Румет не зря приобрел диплом офицера космической базы. Толку от этого запоздалого понимания не было никакого. Глеб лихорадочно искал выход из создавшегося положения и ничего не мог придумать. Боль от заломленных рук становилась все сильнее, и ему пришлось волевым усилием подавить ее. Затем он отрегулировал дыхание, в конце концов, его не зря учили тому, что воин обязан быть готовым к схватке в любой ситуации и в любую минуту, до тех пор, пока хоть искра жизни теплится в его теле.

Им понадобилось не более пятнадцати минут, чтобы вернуться… Первым в люк втолкнули Васлава. Руки у него были связаны, и, не сумев удержать равновесие на узкой лестнице, он тяжело упал на каменный пол. Левый глаз и половину лица князя закрывал синяк. Однако даже после падения своего огромного тела, от которого содрогнулся каменный пол каптерки, он сумел сохранить присутствие духа и подмигнул Глебу здоровым глазом, словно хотел о чем-то предупредить.

Вторым по ступенькам медленно спустили раненого Крушинского. На этот раз заклятие не помогло, или оно уже израсходовало всю свою силу. В боку у Юрия торчало оперение стрелы, и полоса крови на одежде свидетельствовала о том, что рана была нешуточной. Однако, несмотря на смертельную бледность, он двигался самостоятельно, но, если они не сумеют в ближайшие полчаса оказать ему помощь, он истечет кровью… Глеб снова и снова лихорадочно обдумывал ситуацию в поисках хотя бы малейшей зацепки, малейшей ошибки в действиях их противников.

Раненого Крушинского не связали, очевидно, посчитав неопасным, а у князя остались свободными ноги — это давало им крошечный шанс, если он правильно понял знак Васлава…

По лестнице между тем один за другим спускались десантники. Вернулось только пятеро, и по их искаженным от ярости лицам, по тому, что все они набросились на лежащего Васлава, нанося ему беспорядочные удары ногами, нетрудно было догадаться о том, что произошло наверху с остальными.

Васлав не пытался сопротивляться, он лишь согнулся, закрыв коленями лицо, и напряг свои могучие мышцы, чтобы ослабить силу ударов.

— Вы, грязные свиньи! Это Викс научил вас избивать связанного пленного?! — не сдержавшись, крикнул Крушинский.

— Среди них, похоже, один из наших, ну-ка посвети!

— Точно. Это Крушинский из седьмого звена. С ним лучше всего покончить сразу. Иначе он нас заложит Виксу!

Вперед вышел отдававший приказы офицер со шрамом на подбородке. Его лицо показалось Глебу знакомым. Оно выглядело странно задумчивым и спокойным, словно этот человек решал некую отвлеченную арифметическую задачу.

Рука его медленно потянулась к ремню бластера, и Глеб, подтянув свои связанные ноги, уперся ими в стену, готовясь к броску.

Если даже не удастся сбить офицера с ног, то прицел он ему испортит наверняка, правда, скорее всего, это будет последнее, что он сможет сделать в своей жизни. Один из десантников, стоявших позади офицера, дружески положил руку тому на плечо.

— Послушай, Мед Вин, сорок два кредоса — не слишком ли дорогая плата за то, чтобы сейчас пришить этого ублюдка? В клинике Манфрейма ему так прочистят мозги, что он забудет все, что сейчас узнал.

— Пожалуй, ты прав. — Рука Мед Вина медленно опустилась, и Глеб услышал, как в неожиданно наступившей тишине бешено колотится его сердце.

— Двое вниз на приемку, остальные спускают пленных. — Мед Вин отдал команду и спрятал бластер в кобуру.

Два солдата исчезли в отверстии бочки. Глеб продолжал свою, не видимую никому работу, — сейчас его мозг превратился в аналитическую машину, отмечавшую малейшие детали в изменившейся обстановке, не упускавшей ни единого самого крохотного шанса, который можно было использовать.

Десантников осталось четверо, всего четверо. Как жаль, что Крушинский ранен

— другого такого случая может не быть! Фонарь слепил Глеба, мешал подать Юрию условный знак. Даже раненный, он представлял из себя грозную боевую единицу. Только если действовать синхронно, появится шанс на успех.

— Сорок два кредоса?! Неужели так дешево стоит наша жизнь? — громко спросил забытый в темноте князь. Его голос прозвучал резко и неожиданно, все четверо десантников сразу же повернулись в его сторону. — За свою я дам в десять раз больше!

— А у тебя есть деньги? — вкрадчиво спросил офицер.

— Я — князь Васлав, с собой я их не ношу, но, если отпишу грамоту, выкуп за меня заплатят золотом.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23