– Зато Коран, кажется, разрешает, – сердито сказал отшельник. – И я разрешаю. Клянись!

– Клянусь, – сказал Хелот и высвободился.

– Вот и хорошо, – спокойным тоном, как будто ничего не случилось, заметил отшельник и налил еще по кружке эля.

К вечеру Дианора уехала.

* * *

По истечении первоначального курса обучения отшельник снабдил своих студентов мешком сена, сплошь лекарственно-чудодейственного, и, благословив, отправил домой, в лес.

– Хороший человек, – с чувством произнес Алькасар, топая по болоту с мешком на спине.

Хелот шел рядом налегке. Именно поэтому встречные крестьяне принимали их за хозяина и работника; Хелоту кланялись, на Алькасара же едва бросали взгляд. Сарацин замечал это, усмехался, но молчал. Молчал, покуда им не повстречалась хорошенькая девушка с вязанкой хвороста. Едва она начала приседать перед Хелотом, кланяясь очень мило и грациозно, как Алькасар вдруг заявил:

– Пора бы тебе, бездельник, хотя бы хлеб свой отработать!

И с этими словами бесцеремонно взвалил мешок на Хелота. Пока ошеломленный лангедокец возился с целебным сеном, дабы не рассыпать его по снегу, проклятый сарацин взял девчушку за подбородок и чмокнул в упругую щеку. Девушка покраснела и убежала.

– Смотри ты, освоился в христианских землях, – заметил Хелот. Несмотря на то что он подавил зарождавшееся в нем чувство к Дианоре, легкий след обиды на друга еще остался.

Сарацин хмыкнул.

– Шалости, – сказал он, щуря глаза.

Хелот посмотрел на него искоса, безошибочно угадав в этом словце влияние духовного наставника лесных грабителей.

– Отец Тук даже правоверного, как я погляжу, совратит.

Но Алькасар даже не заметил язвительного тона своего собеседника. Жесткие черты его лица смягчились, когда он выговорил имя сестры Гая – так осторожно, будто боялся повредить небрежным произношением:

– Дианора – она из другого народа. Я думаю, она их тех, что жили на холмах всегда. Еще до христианского Бога. Из эльфов или полубогов. Полубогиня.

– Выдумываешь, Алькасар. Ты ведь знаешь, кто она такая на самом деле.

– Нет. – Сарацин удивился. – Откуда мне знать?

– Ты же провел с ней почти весь день.

– Разве я об этом с ней говорил?

– А о чем?

Он пожал плечами:

– В мире много чудес. Об этом говорили.

Хелот на мгновение устыдился. Он хорошо знал, что непременно стал бы выспрашивать у девушки, кто она родом, где живет, чем занимается.

– Дианора дочь рабыни, – сказал Хелот. Он почувствовал, что слова его повисли в воздухе чем-то лишним, и замолчал.

– Вот хорошо, – обрадовался Алькасар. – Я и она – одного поля… как говорит отец Тук? Ягоды с одного поля.

Хелот был так зол, что молчал весь день. К вечеру, настилая для ночлега лапник на погасшее кострище, он сказал:

– Когда-нибудь я нарочно тебя в кости проиграю, чтоб ты на каком-нибудь руднике сгинул. Каторга.

Алькасар с любопытством бросил взгляд на Хелота:

– Это я-то каторга? А сам ты кто?

– Если хочешь знать, – сказал Хелот в сердцах, – я рыцарь. Самый настоящий. Не такой, как этот болван сэр Гарсеран.

Алькасар расхохотался.

* * *

Наутро им стало не до ссор и препирательств. В лесу запахло дымом. Они вскочили на ноги, прислушиваясь.

– Деревня горит, – определил Алькасар и махнул рукой в сторону Гнилухи, расположенной к востоку от Владыкиной Горы. – Наверное, этот ваш Гай пожаловал. Небось нас и ищет.

Перед глазами Хелота встало мрачное лицо сэра Гая, и почти сразу же он подумал о Греттире Датчанине: неужели мальчишка тоже принимает участие в шерифских гнусностях? Хелот мотнул головой, отгоняя эти мысли.

– Бежим туда, – сказал Алькасар.

– Давай-ка порознь, – предложил Хелот. – Если один попадется, останется надежда на второго.

– Как ты думаешь, кого-нибудь из наших схватили?

– Кто знает…

Алькасар молча кивнул и исчез в чаще. Хелот посмотрел ему вслед и еле заметно вздохнул. Хотя бы слово добавил. А ему, Хелоту, что теперь делать? Как он проклинал себя за то, что мало занимался луком! Ведь говорил же ему Локсли, ругал, заставлял стрелять в цель! В глубине души Хелот полагал, что лук – оружие для смердов. Вот теперь и поплатится за дурацкое высокомерие. Меч и два ножа – это маловато.

По тропинке Хелот спустился к речке. У берегов лед был обломан. На снегу, спустив бессильные руки в воду, лежал убитый солдат. Хелот взял его меч и обломал стрелу, торчавшую из спины. Это была стрела Локсли.

Ломая тонкий лед, Хелот перешел речку и прижался всем телом к истоптанному снегу на берегу. Осторожно поднял голову, вгляделся. Два дома в Гнилухе уже догорали. Возле колодца четыре солдата с алебардами понукали местных жителей, которые лениво сколачивали виселицу.

– Второстепенных мы повесим на месте, – разглагольствовал толстомордый стражник, расхаживая взад-вперед и размахивая алебардой. В морозном воздухе его голос разлетался далеко, и Хелот хорошо слышал его. – А самого главного уведем в Ноттингам. Чтобы все графство знало, что Робина вашего удавили! Чтобы никто тут не надеялся, что этот ублюдок воскреснет!

По интонациям Хелот догадался, что каждая фраза завершалась пинком. Он предположил, что пинают Робина, и расстроился.

Хелот высунулся, однако ничего толком не разглядел. Тогда он осторожно прополз вдоль берега, скрываясь под обрывом, и вышел на деревенскую окраину со стороны огородов. На бревнах сидели еще два солдата, один их них ковырял в носу. Этого Хелот убил сразу. Второй же успел на него напасть и сделать целых два выпада. Теперь у Хелота было уже четыре меча, и он стал сам себе напоминать ежа.

Он двинулся вдоль деревни дворами, не особенно скрываясь. В третьем по счету огороде обнаружил сынишку вдовы, Робина-второго. Мальчишка лежал неподвижно, снег вокруг был забрызган кровью. Хелоту показалось, что крови очень много. Он подошел поближе, сел на корточки и перевернул мальчика на спину.

– Эй, Робин… – позвал он тихонько.

Губы мальчишки расползлись в плаксивой улыбке.

– Хелот…

– Ты ранен?

По сравнению с устрашающим количеством крови на снегу рана оказалась пустяковой, и Хелот с облегчением вздохнул.

– А ты, что, Робин, решил отлежаться в огороде?

Мальчишка съежился.

– Не знаю, – пробормотал он. – Дай мне меч…

– Держи, – сказал Хелот, решив не унижать мальчишку и дальше. – Скажи-ка мне, Робин, ты видел, сколько солдат здесь осталось?

– Не знаю… не больше десяти.

– А в город кто-нибудь ушел?

– Да нет… вроде, нет.

– Значит, когда здесь началось, их и было всего-то десять?

Мальчик кивнул. Хелот возвел глаза к низкому серому небу:

– Господи, да как же им удалось вас захватить?

– Так и нас оставалось всего семеро. Да вы двое ушли к святому – пять, стало быть, нас было. Мы пошли к маме. Сегодня же Валентинов день, праздник, так-то. А кто-то и донес. Зря тогда Тома Бушби не повесили, наверняка он к шерифу бегает.

Хелот и Робин вышли на главную улицу, где, не помня себя, бросились в драку. В свое время Хелота научили замечательному приему с двумя мечами, и теперь он пустил свои познания в дело. Но солдат оказалось гораздо больше, чем предполагалось. Рыжий мальчишка дрался как волчонок. Хелот успел это заметить, когда на него накинулись сразу пятеро, повалили на снег и стали топтать. Они сопели и рожи у них были багровые. (Потом выяснилось, что они в тот момент закусывали в соседнем доме и выскочили к Хелоту почти безоружные – это и спасло его от немедленной расправы.)

Толстомордый с особенным удовольствием несколько раз ударил лангедокца в бок своим пудовым башмаком. Хелот приподнялся и увидел, что возле виселицы лежит на боку Робин из Локсли в рваной и окровавленной одежде и что руки у него связаны. Вероятно, остальные находились в столь же плачевном состоянии; Хелот их не видел. Мальчишка, которого Хелот заставил покинуть убежище и обречь себя на смерть, размазывал слезы грязными руками. Хелоту было его жаль, но иначе поступить он не мог.

Гремя по ступенькам крыльца подкованными сапогами, Гай Гисборн вышел во двор. Он мельком оглядел всех пленников и остановился возле Робина. Локсли не потрудился поднять на него глаз. Впрочем, и Гай не баловал его вниманием. Он сказал солдатам:

– Этих повесить немедленно. А их вожака я заберу в город.

Привели коня. Гай вскочил в седло. Робина поставили на ноги, и конец веревки, которой были стянуты его руки, привязали к луке седла. Два конных стражника их сопровождали.

Когда процессия скрылась за околицей, к Хелоту вразвалку подошел толстомордый и сказал пыхтя:

– Эй, ты, чурка! Ты повиснешь первым.

Хелот жалел теперь только об одном: последним из увиденного в жизни будут поганые морды наемников.

Они заволокли Хелота под перекладину и немытыми пальцами стали пристраивать петлю на шею своему пленнику. Он морщился, отворачиваясь от их тяжелого дыхания, обдававшего со всех сторон.

Звонкий стук копыт заставил всех обернуться. По деревенской улице мчался всадник.

Они вылетели словно из старинной сказки о потерянном принце – прекрасный вороной конь и ладный всадник в белой рубахе с хлопающим за спиной мохнатым меховым плащом, с развевающимися черными волосами. Конь остановился перед виселицей как вкопанный.

– Сюда смотрите! – заорал с седла Алькасар. Тупые рожи солдат оборотились на крик. Недоумение стало проступать в их чертах, когда они разглядели наконец, что Алькасар не одинок на вороном Шерифе. Перед ним в седле сидел бледный как полотно Греттир Датчанин. Вся грудь у него была в крови. Сарацин аккуратно взял его за волосы, оттянул его голову назад и показал на горле юного рыцаря надрез, из которого сочилась кровь.

– Я зарежу его, – крикнул Алькасар стражникам. – Что вам за это будет?

Ничего хорошего им за это не будет. Солдаты стали топтаться на снегу, с сомнением поглядывая то на виселицу, то на Греттира.

– Скажи им, чтобы отпустили всех наших, – потребовал сарацин, склоняясь к своему пленнику.

– Проклятый язычник, – прохрипел Греттир, вздрагивая всем телом.

Алькасар хладнокровно провел ножом по ране. Греттир забился в его железных руках и затих, дыша раскрытым ртом.

– Скажи им, – повторил Алькасар.

Толстомордый подошел поближе и, широко расставив ноги, остановился перед носом коня. Стражник задрал свою морду и озабоченно посмотрел на Греттира снизу вверх.

– Ну так что, сэр, – спросил он как ни в чем не бывало. – Отпустить их, сэр?

Греттир молчал, кося глазами на своего мучителя. Алькасар снова потянул его за волосы, и Греттир не выдержал.

– Отпусти их, – прошептал он. – И убирайтесь в город. Все уходите. Слышите?

– А вы, сэр?

– Он задержится, – сказал Алькасар.

– Ребята, уходим! – бодро крикнул толстомордый, который наконец получил ясную директиву и не собирался уклоняться от выполнения воинского долга.

– Эй, – негромко окликнул его Алькасар.

– Что еще? – удивился стражник.

– Оружие… Вот сюда, в кучку… и ножи тоже…

Стражник перевел глаза на Греттира; тот кивнул. Солдаты побросали мечи и ножи и лениво побрели нестройной толпой в город.

Убедившись в том, что они вышли на лесную дорогу, Алькасар вышвырнул из седла пленника, легко спрыгнул на землю и, даже не взглянув на свою полумертвую жертву, бросился к Хелоту. Хелот тем временем уже вылез из петли. Алькасар схватил его за руки и засиял белозубой улыбкой. Тем же самым ножом, которым только что пытал несчастного Греттира, он разрезал веревки, связывавшие Хелота. На обрывках остались следы крови.

– А где остальные? – спросил он.

Сынишка вдовы, скорчившись, сидел возле виселицы на земле. Хелот подошел к нему; мальчик вцепился в его штаны, и Хелот плюхнулся рядом. Ему ни о чем не хотелось сейчас думать. Даже о Робине, которого увезли в город. Алькасар присел перед ними на корточки.

– Где остальные? – повторил он.

– В сарае, – ответил рыжий, махнув рукой. Он глядел на Алькасара с обожанием.

Вскоре Хелот услышал, как с сарая сбивают доски. Загалдели стрелки, вырвавшиеся на свободу. Отца Тука, мертвецки пьяного и так и не осознавшего ни поражения, ни плена, ни чудесного освобождения, вынесли на руках верные друзья и положили на снег – пусть отходит, бедолага.

Хелот сидел возле виселицы и тупо смотрел, как Греттир, хватаясь за горло, глотает грязный снег. Когда стрелки узнают, что Локсли попался в лапы шерифа, они Греттира не пощадят. Шериф не станет менять захудалого рыцаря на такого важного преступника, как Робин. Кто такой Греттир? Кто его знает? Другое дело – знаменитый разбойник.

Греттир закашлялся, и кровь стала сочиться у него между пальцев, которыми он стискивал шею. Он встретился с Хелотом глазами, но Хелот отвернулся.

Голоса стрелков зазвучали громче – узнали, наверное, какая участь уготована Робину. Потом закричал Алькасар:

– Хелот, иди сюда!

Греттир вздрогнул и опять посмотрел на своего друга. Хелот поднялся на ноги и прошел мимо.

Отец Тук протрезвел и теперь был мрачнее тучи.

– Хелот, сын мой, – загудел он, – мы все чудом спаслись из петли, за что следует благодарить Господа, Эпону и этого юного нечестивца. – Он махнул рукой в сторону Алькасара. – Однако боюсь, что жить нам осталось недолго, ибо Локсли в плену, а мы его не оставим.

– Знаю, – сказал Хелот.

– Как ты думаешь, шериф обменяет нашего Робина на того недорезанного выродка?

Все посмотрели на Греттира, который не слышал, о чем идет речь, и съежился.

– И не подумает! – горячо сказал Малютка Джон.

– Я тоже так думаю, – честно признался Хелот.

– Тогда повесим его, – предложил Джон.

– Не вижу смысла, – отозвался отец Тук, вызвав тем самым тайную благодарность Хелота.

– Уходим, – сказал Джон. Он обернулся к погорельцам. Это были две семьи примерно одного возраста, с детьми от восьми до двенадцати лет, общим числом шесть человек. Где чьи дети, определить было сложно. Они так и стояли, сбившись в кучу.

– Идите с нами, – предложил им Малютка Джон. Крестьяне застенчиво смотрели ему в рот. Раскиснув от чужого сочувствия, женщины стали потихоньку всхлипывать.

Хелот тронул Алькасара за рукав:

– Надо забрать травы святого Сульпиция. Размокнут в снегу-то.

Он кивнул, и друзья пошли обратно к виселице. Ставни во всех домах были теперь плотно закрыты. Греттир заметил, что они возвращаются, прижался спиной к колодезному срубу и широко распахнул глаза.

– Алькасар, – сказал Хелот, – у тебя рубашка чистая. Оторви рукав, пожалуйста.

– Зачем еще? – искренне удивился он.

– Погляди, видишь – человек истекает кровью. Для чего нас святой Сульпиций учил?

– Где человек? – поинтересовался Алькасар. Он кивнул на Греттира и нехорошо улыбнулся. – Он пришел в лес, чтобы убить нас.

– Пожалуйста, – повторил Хелот. – Алькасар, я тебя прошу. Оторви рукав и дай мне. Я сам его перевяжу.

Сарацин покачал головой и, ворча под нос, стал раздирать тонкое полотно.

– Пользуешься тем, что тебе я не могу отказать, – заявил он и отвернулся.

Хелот улыбнулся.

– Иди сюда, – приказал он Греттиру. Тот подошел, с трудом передвигая ноги. Хелот обернул его рану рукавом, который сразу промок, и крепко взял за руку.

– Ну так что, – сказал Алькасар хмуро, – мы идем за травами?

Втроем они пошли к той елке, под которой остался мешок с драгоценными травами и кореньями. Хелот развязал его и вытащил листья того растения, которое надлежало разбавлять слюной, чтоб зажило само собой.