Шакаленок забыл об осторожности, вырвался на берег озера, спугнул шумную стаю уток и сам, испугавшись гама и хлопанья крыльев, шмыгнул обратно в прибрежные кусты.
Лишь спустя некоторое время он понял, что испугался птиц, которые сами всего боятся, и спустился к воде степенно, не спеша, как и подобает хищнику.
Пил он долго. Поднимал голову, как бы прислушиваясь к тому, что происходит у него внутри, и снова пил. Потом развалился на мягком прохладном песке. Луна, так сердившая его, на этот раз не таращилась с неба, влажный ветерок от озера тихо ласкал разомлевшего зверя. А вокруг простирался спокойный непроглядный лес. Умей Черныш говорить, наверно, он сказал бы, что вполне счастлив и желает только одного: пусть все останется, как есть. Чтобы на деревьях росли диковинные жареные плоды, чтобы люди беспрерывно храпели и не мешали рвать эти вкусные плоды, а вода в озере чтобы оставалась такой же сладкой и чистой.
Черныш лежал до тех пор, пока ему вновь не захотелось пить. Он важно спустился к реке и напился. Ему вдруг пришла охота ни с того ни с сего побегать по берегу, порезвиться вроде суслика. Но сытые шакалы, как и объевшиеся люди, становятся ленивы. Черныш не стал бегать, а преспокойно разлегся на песке.
На небе появилась луна. Выплыла торопливо, неожиданно — похоже, спешила высмотреть, что произошло на земле без нее и отчего так беззаботно валяется на берегу озера бродяга шакал.
Черныш поджал хвост и побежал прятаться в свое логово.
* * *
Прошел еще один день, то ли во сне, то ли наяву. А с наступлением темноты Черныш вскочил на ноги.
Он нигде не задерживался, не обращал внимания на играющих сусликов — он бежал туда, где обосновались люди. Он спешил, потому что был голоден и еще оттого, что до сих пор ощущал вкус удивительного плода. Знал бы он, сколько труда потратили люди, пока этот «плод» приготовили!
Подкрадываясь к палаткам, Черныш издали заметил между стволами отблески костра. Об огне он знал давным-давно, костры ему не однажды доводилось видеть в селе, возле которого он жил с матерью-шакалихой. Он не боялся огня, но сейчас остановился и не мог больше сделать ни шагу — ведь он был совсем один! Это когда шакалов много, они способны разгуливать за спиной у людей, которые беседуют вокруг костра.
Черныш решил дождаться, когда костер погаснет и люди уйдут в свои палатки спать. Он улегся под кустами тальника и терпеливо следил за людьми — они готовили на костре ужин, громко разговаривали и смеялись, а Черныш все смотрел, стараясь не упустить ни одного движения.
Из палатки вышел человек с черными, как казан, и блестящими, как лакированные туфли, усами. Шакаленок удивленно навострил уши. Вот уж кого он не ожидал тут увидеть!
Мурад достал из кармана куртки бутылку, нацедил в пиалу темной жидкости. Шакаленок, конечно, принял вино, которое наливал Мурад, за воду, но удивился, отчего вода такая темная, с красноватым отливом, и почему ее держат в непонятной посудине, а не набирают из озера или арыка.
Мурад осушил пиалу и вдруг хриплым голосом затянул песню. Он оборвал ее неожиданно — просто забыл конец, он вообще у одних песен не помнил начала, у других конца, — но шакаленок принял песню за сигнал, которым люди сзывают друг друга. Стал настороженно прислушиваться, не звучат ли в ответ из леса голоса других людей, откликнувшихся на призыв Мурада. Но голосов не было, а Мурад затянул новую песню и снова оборвал ее так же внезапно. Похоже было, что он устал петь, да и Барабаш поглядывал на него холодно и сердито. Мурад вздохнул, отставил в сторону и пиалу и бутылку.
Вслед за своими товарищами Мурад ушел в палатку. Шакаленок был очень голоден, но опасался, что Мурад появится снова. Пришлось ждать, пока все вокруг не утихло. Пришлось ждать и после этого: не зазвучат ли опять людские голоса? Но, как мы уже знаем, Черныш был терпелив.
Затянувшаяся тишина ободрила Черныша. Он бесшумно поднялся с места и отправился на поиски такой же вкусной еды, какую нашел тут накануне. Не успел он подойти к дереву, как козы в загончике тревожно заблеяли, но шакаленок, не обращая на них внимания, продолжал свои поиски. Он тщательно обнюхал дерево, обследовал землю вокруг погасшего костра, где совсем недавно беседовали, пели и веселились люди, — ничего, кроме пустых банок из-под рыбных консервов. Черныш с аппетитом вылизал банки, но остался таким же голодным, каким пришел.
Обнюхал он и бутылку. Незнакомый сладкий запах вызвал у него удивление. Мурад забыл закрыть бутылку, и шакаленок попробовал дотянуться языком до странной жидкости. Бутылка опрокинулась, и на земле натекла большая вонючая лужа. Запах не слишком понравился Чернышу, но в нем было что-то новое, неизведанное, а Черныш — мы уже говорили — отличался любопытством. И, надо признаться, большой вороватостью. Он был похож на проказливого мальчишку, которому груши или яблоки из чужого сада кажутся вкуснее собственных. Поэтому не будем удивляться, что Черныш глотнул разок, поморщился, чихнул, но все же вылакал всю лужу. Мало того, он даже облизал бутылку, и ослепительной молнией блеснуло в его мозгу воспоминание: багровое солнце и густая, кроваво-красная Большая Вода. Может быть, вот эта самая жидкость и есть кровь солнца, которую оно отдает облакам, земле, воде?
Хотя шакаленок не нашел никакой еды, ему вдруг показалось, что он вполне сыт. Осмелев, он отправился к козам, которые в страхе не переставали блеять. И при этом он не поджимал хвост, по извечной привычке шакалов, а хлестал им себя по бокам, как настоящий лев или барс.
Шакаленок остановился у загона, и ему вдруг захотелось разорвать всех коз, очень уж трусливо и нудно они блеяли. Хищник широко разинул пасть, показал зубы и начал искать вход в загон. В ином случае Чернышу ничего бы не стоило перемахнуть ограждение из зеленых веток, но теперь ноги его отчего-то отяжелели и не хотели ему подчиняться. Черныш лег на брюхо и стал проползать под ветками. В тот же миг испуганные козы, будто на пружинах, повыпрыгивали из загона» Пораженный шакаленок не увидел перед собой ни одной козы, потерял он и то место, откуда пробрался в загон. Он тревожно заметался, цепляясь за ветки. Когда он просунул голову наружу, ему показалось, что деревьев и палаток вокруг слишком много и все они валятся прямо на него. Он зажмурился, выполз из загона и провалился в темноту…
Глава пятая
Начальник экспедиции Барабаш проснулся раньше других. Он вышел из палатки, чтобы пойти на озеро искупаться. Выбравшись на протоптанную недавно тропинку, он оглядел палаточный лагерь — хотел убедиться, что проснулся раньше всех. Людей он не увидел, но заметил черно-желтого зверя, вытянувшегося возле загона. Барабаш остановился, подошел ближе. Долго рассматривал зверя, сказал удивленно:
— Шакал.
И позвал Мурада. Тот вышел из палатки, недовольно протирая сонные глаза.
— Погляди, как бывает, — сказал Барабаш. — Этот зверь пришел к людям умирать. Возможно, он искал у нас защиты. Дикие звери, если на них надвигается смертельная опасность, иногда ищут спасения у людей.
Мурад шагнул к шакалу и отпрянул в испуге. Глаза у него вылезли из орбит, лицо побледнело.
— Товарищ Барабаш, отойдите! Это не шакал, это он сам…
— Кто — он? — спросил Барабаш, но Мурад, не ответив, заторопился к палатке, поминутно оглядываясь, и вышел с двустволкой в руках.
— Товарищ начальник… — Теперь Мурад говорил совсем официально. — Товарищ начальник, прошу вас отойти, я его пристрелю. Это он меня преследует, я вам про него рассказывал.
Барабаш засмеялся, шагнул вперед и спокойно отвел в сторону дуло ружья. Светлые глаза его посветлели еще больше, с лица не сходила улыбка, но Мурад отчего-то смутился и отошел, только пробормотал тихо:
— Если сомневаетесь, проверьте его заднюю лапу, там след должен быть от дроби.
Барабаш потрогал задние лапы зверя и нашел на левой затянувшуюся недавнюю рану.
— Ну да, это твой зверь, иди-ка сюда.
— Не пойду, я его слишком хорошо знаю. Не верю я, что он может подохнуть.
Барабаш засмеялся, но тут взгляд его скользнул по загону для скота. Загон был пуст.
— Мурад, козы пропали! — закричал встревоженный Барабаш. — Буди людей, надо искать…
Мурад с криком метнулся к одной палатке, к другой.
Коз отыскали неподалеку от лагеря — они жались друг к другу под тутовыми деревьями. Потом Барабаш развел костер и собрался готовить завтрак, а три его товарища вместе с Мурадом отправились осматривать выкопанную вчера яму.
Читатель, возможно, помнит, как наш шакаленок услышал в. лесу жалобное блеяние козленка и как осторожно он обошел это место — ему не понравилось, что рядом пахнет волком. Так вот этот волк и сидел теперь в яме. Козленка привязал к дереву на ночь Барабаш, приехавший ловить для зоопарков диких зверей. Под деревом была вырыта яма, укрытая землей и листьями.
Стоило волку или другому хищнику подобраться поближе к козленку, тонкая доска, прикрытая листьями, под действием сложного устройства должна была разделиться на четыре части, оставить зверя внизу и вновь сомкнуться. Запах волка, уныло сидевшего в яме, и учуял тогда шакаленок, потому-то он и убежал подальше, трусливо поджав хвост.
Люди из экспедиции ловко связали живого волка, вытащили его из ямы, приласкали и накормили козленка и с аппетитом принялись уплетать свой завтрак — жареного сома, пойманного вчера в озере, чурек, испеченный Мурадом в горячем песке, козье молоко, лесные плоды и ягоды.
Завтрак, как всегда, затянулся: оазис в безбрежной пустыне — это не городская столовая. Здесь человек может надеяться лишь на самого себя. Люди завтракали, весело переговаривались, и только Мурад погрустнел, когда увидел, что пролилось вино из бутылки. Он заметил пятно на земле и неприязненно покосился на Барабаша: не иначе, мол, начальник экспедиции вылил. Но тут он вспомнил, что его злейший враг — хищник, утащивший у него из-под носа жареную курицу и, конечно, намеревавшийся украсть на барже какую-нибудь лучшую рыбину, что этот самый хищник, вытянувшись, лежит на земле и не подает признаков жизни.
Мурад сразу позабыл про свою бутылку, перезарядил ружье и пошел к загону. Он готов был разрядить оба ствола своего ружья, чтобы после без опаски снять с врага шкуру и непременно сшить себе теплую шапку на память.
Каково же было изумление Мурада, когда шакаленка на месте не оказалось.
— Эй, люди, куда вы девали труп шакала? — крикнул Мурад.
Но никто не ответил ему.
Оцепенев от изумления, люди поднимались один за другим и смотрели в ту сторону, где совсем недавно лежал мертвый зверь.
Барабаш вопросительно оглядел товарищей: они переглядывались, пожимали плечами.
— Мы не трогали.
— Откуда мы знаем, куда он девался?
Барабаш подошел к перепуганному Мураду.
— Шакал лежал вот тут. Смотри, Мурад, это мои следы… А это — твои… Ба, гляди, мертвый шакал поднялся с места! Вот и его следы, здесь он шел. Подумать только, умер и ожил! Чудеса!
Мурад исподлобья мрачно взглянул на Барабаша.
— Это не шакал, это настоящий дьявол, товарищ начальник экспедиции. Я же вам говорил. Разрешите, я уеду домой. Не нужно мне премии, не хочу я иметь дела с такими существами. Вы уж сами с ним как-нибудь, а? Пусть он пока считает, что я тут. Лучше я привезу вам потом самого лучшего винограда. Не по мне это дело — гоняться за дикими зверями…
Глава шестая
Черныш торопился как можно быстрее удрать оттуда, где обосновались люди. Ноги плохо слушались его, а голова была тяжелой, будто ее налили свинцом. Чернышу очень хотелось пить, но едва он вспомнил о выпитой жидкости, которую он принял за солнечную кровь, как вновь сразу ослабел. Он плелся, припадая брюхом к земле, а удивленные воробьи вслед за ним перелетали с ветки на ветку. Свист воробьев привлек сороку, но на этот раз она не стрекотала, а лишь вглядывалась в странного шакала, который не был ранен, но едва тащился по лесу.
Черныш добрел до озера, упал и начал пить, и чем больше пил он этой чистой холодной воды, тем светлее становилось вокруг. Будто привычные силы вливались вместе с водой в его ослабевшее тело, а с глаз спадала мутная пелена. Он глубже вошел в озеро и долго стоял там по горло в воде. Прятавшиеся в высоких камышах утки шумно взмыли вверх. Шакаленок вздрогнул и выбрался на берег: сейчас ему хотелось спрятаться ото всех и от всего — от птиц, солнечных лучей, от деревьев, которые вчера вечером так напугали его.
Искать свое логово Черныш был не в силах, поэтому залез под кусты ежевики. И тут сороки подняли трескотню: мы, мол, сомневались, а шакал-то самый настоящий! Правда, верещали они издали: вблизи деревьев не было, а сесть на кусты ежевики птицы не решались. Воробьи давно улетели, но сороки — их становилось все больше — продолжали верещать: «Шакал! Берегитесь, там под кустами лежит шакал!»
Кобчик, притаившийся на одной из нижних веток дальнего дерева, — маленький, но похожий на сокола и, должно быть, оттого очень сердитый, прилетел на голоса болтливых птиц. Он уселся поудобнее на ветке — наверно, хотел выяснить, о чем так пронзительно верещат болтуньи, но никого не увидел и, шумя крыльями, драчливо ринулся на сорок… Удивительно им не везло, беднягам, а ведь они-то лишь добра желали всем окружающим!
Черныш ничего этого не видел и не слышал, он снова, как и вчера, не просто заснул, а точно провалился в густую вязкую темноту. Не проснулся он и в обычное время, когда зашло солнце, небо усеяли крупные звезды и выплыла недовольная, будто чванливый человек, луна. Ее холодные, негреющие лучи не коснулись укрывшегося в кустах шакаленка.
А когда шакаленок проснулся, зубами щелкнул от голода. Еще никогда в жизни он не был так голоден! Ему захотелось мяса, настоящего свежего мяса, и он решил пойти в пустыню, наловить там сусликов и насытиться до отвала. Неглубокий овраг, по безводному дну которого он шел, оборвался у какого-то озера, а так как Чернышу не были в этих краях знакомы ни озера, ни овраги, он искал пустыню наугад. К тому же у него вроде бы ослабло обоняние, притупился слух…
Неожиданно он услышал поблизости блеяние козленка. Звук повторился, и хищник крадучись пошел на него. Он увидел козленка — того же самого или другого? — привязанного на прежнем месте, но волком на сей раз не пахло.
Прячась под деревьями, прижимаясь брюхом к земле, Черныш подобрался совсем близко к козленку и с силой прыгнул на него. Козленок, сразу притихнув, смотрел во все глаза. Шакал взвился в воздух, разинул страшную пасть и рухнул в яму. Доски беззвучно сомкнулись над ним.
* * *
Рано утром к козленку пришли люди, дали ему воды и травы. Они сняли с ямы крышку, прижали Черныша к земле жердью с развилиной, связали ему все четыре лапы, надели намордник, подняли и отнесли в свой лагерь. Бездомный хищник издали узнал Мурада, у которого усы были черны, как казан, и блестели, как лакированные туфли. Их взгляды встретились.
Мурад с опаской подошел к клетке и смотрел в глаза шакалу не отрываясь. Шакал тоже не мог оторвать от него взгляда. Потом шакал оскалился и зарычал, совсем как собака.
— Дьявол, сущий дьявол, — пробормотал Мурад и отвернулся от клетки. Даже усы у него уныло обвисли. Но вскоре он подошел снова, ткнул Черныша в бок длинным ивовым прутом.
Хищник мгновенно изжевал в мочалку тот кусок прута, который попал в клетку.
Мурад все не отходил, все разглядывал удивительного зверя, и шакал тоже следил за ним, поворачивал голову, рычал по-собачьи. Мурад никогда в жизни не слышал, чтобы шакалы умели так рычать. И вообще, сказать по правде, ему в голову не приходило, что дикие животные могут рычать на человека или так вот неделями на него охотиться. Мурад был убежден, что Черныш все это время только и гонялся за ним и его добром. Он даже присочинил товарищам, что, прыгая с баржи, Черныш из-под носа у него стянул самую жирную, самую крупную рыбину. Понятное дело, такую, какая ни одному рыболову еще не попадалась.
— Оставьте его в покое, слышите? — крикнул издали Барабаш, и Мурад отошел от клетки.
Он торопился собирать свои вещи, чтобы непонятный зверь ненароком не успел удрать и не выследил, куда и какой дорогой он уезжает.
Глава седьмая
Прошло много-много дней. Клеток с хищными зверями вокруг Черныша становилось все больше. Сначала был один только волк, теперь их стало четыре. Лисы, дикобразы, кабан лежали в клетках из самых крепких веток, срубленных в этом же лесу, и, должно быть, вспоминали прежние счастливые времена.
Наконец люди вчетвером подняли клетку с шакаленком, долго везли куда-то на тележке, а затем погрузили на корабль. Это Черныш понял, когда вновь увидел знакомые берега: здесь он проплывал когда-то на барже. Отсюда он хотел добраться до тайника, где прячется, засыпает на ночь солнце, окрасив алой своей кровью воду и облака.
Диких зверей вскоре сняли с корабля и погрузили в поезд. Черныш был напуган хрипом паровоза, стуком вагонов, беспрерывными криками людей. Сколько бился он о стенки своей клетки, чтобы вырваться и убежать, сколько раз принимался грызть мокрое, но твердое как камень дерево, из которого была сделана клетка. У него совсем пропал аппетит: теперь он уже не мог бы решить, голоден он или сыт.
Поезд прибыл в город вечером. Черныш удивился: в то время, когда в мире властвует темнота, а хищники выходят на охоту, в этом скоплении человеческих жилищ было светло, будто днем. И еще его удивило, что здесь слишком много людей. Он и не представлял, чтобы их могло быть так много!
Когда автомобиль с дикими зверями въехал в ворота зоопарка, Черныша ошеломило обилие запахов и звуков. Уши его чуть не лопнули от рычания тигров, визга обезьян, пения всевозможных птиц. Не привыкший к шуму, шакаленок был оглушен.
А наутро его поразило солнце.
Оно по-прежнему было красным, сияющим. Неужели это существо во всех краях одинаково?
Лучи восходящего солнца упали на вершины гор, и горы стали красновато-коричневыми. Чернышу, привыкшему к простору пустыни, горы показались облаками, но было странно, что они не движутся и совсем не меняются, только очертания их становятся резче, отчетливее под лучами солнца. И Черныш стал сомневаться, облака ли это.
В полдень над горами стали проноситься обрывки туч.
Солнце потускнело, опустилось за горы, но еще некоторое время светилось невидимое, и неподвижные очертания горной гряды вырисовывались на небе особенно резко. Тогда Черныш принял горы за убежище, где укрывается на ночь солнце. Конечно, солнце не умирает, а просто уходит спать, чтобы после снова вернуться на небо. И если солнце окрашивает все вокруг своею кровью, то для него это так же просто, так же привычно, как для воды — орошать и поить землю.
Вот каким хитрым и сообразительным был наш шакаленок!
Дни тянулись, похожие один на другой. Каждый день в зоопарк приходили люди, то поодиночке, то целыми толпами, но у клетки Черныша они обычно не задерживались, а шли смотреть других зверей. И хорошо, что не задерживались, Чернышу и без того было тошно в тесной клетке. Правда, его сытно кормили, вовремя давали воду, но все равно Черныш тосковал. Тосковал по степи, по густым зарослям, которые не пробьешь пулей и где всегда темно, будто ночью. Вечерами он иногда долго-долго выл. Тогда шакал, сидевший вместе с ним и, должно быть, выросший тут, в зоопарке, удивленно поднимал голову. Наверно, точно так же удивились бы ребята в школе, если бы какой-нибудь мальчик во все горло запел во время урока.
Дни стали короче, но когда наступала темнота, Чернышу становилось вовсе невмоготу: он метался из конца в конец клетки, его сильные лапы требовали движения, ему нужна была борьба, охота…
Похолодало. С наступлением холодных дней шерсть у Черныша отросла, он стал кудлатым, как большая собака, и не мерз в открытой клетке.
А погода менялась чуть ли не ежедневно. Однажды над горами сгрудилось много черных туч. Из своей клетки Черныш равнодушно смотрел, как тучи набухали, поднимаясь все выше, пока не застлали все небо. Ветер усилился, и тучи угрожающе двинулись на город. Вот они уронили первые крупные капли дождя, и сразу начался настоящий ливень.
Черныш и раньше не однажды видел дождь, но подобного ливня ему видеть не приходилось.
Такой ливень и люди-то видят не часто: по желобам с водопадным шумом струилась на землю вода. Арыки наполнились до краев, вода выплеснулась на тротуары, растеклась по дорогам, а ливень только усиливался. Не было уже дождевых капель — с неба, с крыш домов низвергались потоки, будто из пожарных шлангов. Машины остановились, затихли трамваи. Лишь вода хозяйничала и бушевала в городе. Она выворачивала и катила по улицам камни, врывалась в подвалы, а маленькие домишки порой просто переворачивала набок.
Ливень разрушил ограду зоопарка и повалил несколько клеток. Звери встревожились. Беркуты в страхе кричали и били крыльями, обезьяны с пронзительным визгом прыгали по решетке, а тигр, стоя в воде, рычал и злобно отфыркивался.
Шакаленок, растерянный и напуганный, лежал скорчившись в углу клетки. Больше тут некуда было спрятаться, и ливень настиг его: сорвал клетку и покатил вначале по дорожкам зоопарка, а потом по улице. Когда через долгое время Черныш пришел в себя, клетка лежала на высоком тротуаре и ливень обмывал ее, швыряя во все стороны полуоторванную дверцу. Потоки воды уже не шумели, как недавно. Среди обрывков туч проглядывали редкие звезды.
Черныш поднялся и отряхнулся. Он был один в клетке, сосед его куда-то исчез. Мимо, сопя, пробежал кабан, выскочивший из ворот зоопарка.
Черныш последовал за кабаном. Где-то кричали люди, пытавшиеся пустить воду вдоль улиц, чтобы она не заливала дома. Где-то лаяли собаки, неведомо чего опасавшиеся, — может, они боялись за своих хозяев?
Оставив все это в городе, шакал и кабан выбежали на широкое шоссе. Впереди чернела то ли стена, то ли заграждение, напоминавшее ограду зоопарка. Звери не знали, что это берег канала и что вдоль этого берега можно добраться до знакомого леса. Они наконец увидели перед собой воду, но не знали, где начинается и где кончается эта вода. Можно ли удивляться их невежеству? Животные умеют многое — им нелегко уцелеть, выстоять в борьбе с другими зверями и человеком, и в то же время они не знают тысячной доли того, что известно любому школьнику.
Кабан прыгнул в канал и переплыл на другой берег. Вслед за ним переплыл канал и Черныш: он очень боялся отстать от кабана.
Но угрюмый кабан принял это за погоню. Он повернул назад и, полный ярости, ожидал, когда Черныш приблизится. Черныш сразу все понял по одному только виду кабана и тоже остановился. Два зверя, так неожиданно получившие свободу, с минуту стояли неподвижно, глядя друг на друга. Потом шакаленок поджал хвост и повернул назад. Отбежав на несколько шагов, он бросил прощальный взгляд на своего случайного спутника, но тот растворился в темноте.
Ливень кончился. Небо на востоке посветлело, и Черныш вспомнил, что скоро появится солнце, опасное и такое притягательное. Оно поднимется высоко, разбрызгивая щедро свои лучи, озаряя все вокруг ослепительным светом, а это означало, что нужно позаботиться об убежище. Но Чернышу очень хотелось поохотиться на сусликов, просто побегать, поразмяться — ведь он так устал за три месяца неподвижной жизни в клетке.
Черныш трусил вдоль канала в ту сторону, где солнце слабым отблеском возвестило о своем появлении. Шакаленок бежал ему навстречу.
Солнце с трудом продралось сквозь рваные тучи и засияло в небе, а Черныш бежал к нему по высокому берегу, не обращая внимания на перелетающих с места на место ворон, на сорок, занятых своей болтовней, на урчащий автомобиль. Не заметил он даже двух мальчишек, гулявших по другому берегу канала. Ведь в зоопарке он привык к людям, а машины давно перестали его пугать: они проносились мимо зоопарка и днем и ночью…
Больше всех других птиц шакаленок ненавидел сорок, они докучали ему даже в зоопарке. Ведь он не знал, что и птицы, и убежавший неведомо куда кабан считают лютыми своими врагами хищников, которые питаются мясом. А здешние птицы не стали волноваться и оповещать весь мир о его появлении, потому что приняли его за собаку. Городские птицы внимания не обращают на бегающих по городу и возле города собак. Ну, а мальчишки — если, конечно, они не какие-нибудь изверги, а люди, — мальчишки испокон века считают собаку своим другом.
Не зная всего этого, шакаленок решил, что попал в края, где ни птицы, ни люди не беспокоят шакалов. И он побежал берегом канала еще смелее, не поджимая хвост.
Куда он все-таки бежал? И зачем? Может быть, хотел подбежать поближе к солнцу, обсушиться после дождя и погреть об его лучи продрогшие бока и лапы? Нет. Черныш помнил, что там, где рождается солнце, у него остались два логова. Одно из них было где-то очень далеко, у Большой Воды. А второе — в лесу, где тянется вот такой же высокий берег. Черныш считал, что на свете нет другой Большой Воды и высокого берега, и потому благодарно смотрел в набегавшие на берег, такие знакомые маленькие крутые волны. И спешил к своему логову, к зарослям молодого кустарника, к тутовым деревьям, которые щедро осыпают землю вкусными ягодами.
Но… кажется, Черныш собирался туда, где прячется на ночь, где засыпает солнце? Да, собирался. Однако теперь ему начало казаться, что именно там, возле уснувшего солнца, собираются черные тучи, которые проливают на жилища и землю потоки воды. Видимо, и родина свирепого холодного ветра, и снега тоже там.
Когда Черныш жил в зоопарке, он видел, как горы побелели за одну ночь, и не переставал этому удивляться. Следующей ночью снег выпал и в городе. Утром шакаленок увидел, что вокруг белым-бело, и испугался. Дрожа от страха и холода, он лежал в дальнем углу клетки и смотрел, как люди разметают дорожки, натирают друг другу снегом носы и щеки и при этом радуются, смеются. Черныш встал, высунул из клетки нос и понюхал снег. Ничего хорошего!
В городе солнце быстро растопило снежные сугробы, но вечера оставались холодными. Это дышали холодом горы, белые, заснеженные, за которые не боялось прятаться солнце. Но Черныша уже не тянуло туда. Хотя шерсть у него быстро отросла и он перестал мерзнуть, его тянуло к родному теплому логову, к тутовым деревьям, широко разбросавшим по земле густые тени. Он был убежден, что возле его логова всегда жарко, — ведь наш шакаленок прожил на свете всего лишь несколько месяцев и еще не знал, что времена года сменяют друг друга, а фрукты и ягоды созревают лишь в определенную пору…
Хотя мальчишки и городские сороки приняли Черныша за собаку, собаки в нем своего не признали. Пес, охранявший вместе с чабаном колхозных овец, настороженно принюхивался и сразу понял, что зверь, который спокойно бежит по берегу канала, вовсе не собака, а шакал. Он захлебнулся лаем и погнался за Чернышом. Другая собака бросилась наперерез.
Черныш понял, что они не отвяжутся, и изо всех сил припустил наутек. Он прыгнул в воду, переплыл на другой берег канала, а взобравшись вверх по отлогому берегу, оглянулся. Собаки не решались оставить своих овец, а только угрожающе лаяли, и Черныш немного успокоился. Он побежал дальше по левому берегу канала, но собаки, не отставая от него, бежали по правому. Оглушительный лай надоел шакаленку — он спустился с высокой насыпи и бежал так, чтобы собаки не могли его видеть. Лишь изредка он взбирался на насыпь — хотел убедиться, что Большая Вода по-прежнему рядом и он не заблудился, а после снова бежал понизу.
Собаки полаяли, полаяли и отстали: они честно несли свою службу и у них было достаточно других дел. Например, подгонять отставших овец, искать заблудившихся ягнят, защищать их от опасностей…
К полудню Черныш понял, что сильно проголодался. Он стал принюхиваться к норкам — они то и дело попадались на его пути. Из каждой норы пахло сусликом либо мышью, но если они не выйдут сами, шакалу их ни за что не достать.
Хищник залег в небольшой рытвине и затаился. Он был черен, как мокрая земля. Клочья рыжеватой шерсти на боках напоминали песчаные бугорки. Никто бы не разглядел на земле шакаленка, только голодные глаза его сверкали двумя раскаленными угольками.
Черныш ждал недолго. Из норы выскочил тушканчик и засвистел. На свист появился другой тушканчик, и они стали резвиться под самым носом у шакала. Должно быть, они приняли его голову за большой черный камень, но этот «камень» дважды разинул зубастую пасть, и в ней исчезли оба тушканчика. Заморив червячка, Черныш остался на прежнем месте. Выбегали, свистели суслики и тушканчики и мгновенно исчезали в его хищной пасти.
Вдруг поблизости прозвучал резкий голос:
— Курбан, гляди, гляди, собака ловит сусликов!
Черныш вздрогнул и огляделся. Он увидел двоих людей, наблюдавших за ним с берега, поспешно вскочил и побежал вперед, туда, где рождалось солнце. Один из людей швырнул вслед ему камень, но не попал, и камень с глухим звуком ударился о землю. Шакаленок расценил это как покушение на его жизнь и побежал быстрее. Тогда тот, кого называли Курбаном, схватил по камню в каждую руку и бросился вслед за Чернышом.
Теперь Черныш удирал длинными прыжками. Через несколько секунд он был в воде, рассек волны и вылез на другом берегу. Когда Курбан вернулся к своему товарищу, Черныш уже пробежал вдоль берега не меньше километра и, продолжая бежать, пытался на ходу отдышаться.
— Это был волк, да? — спросил у Курбана другой человек, все это время неподвижно стоявший на своем месте.
— Нет, шакал.
— Разве шакалы умеют так быстро бегать?
— Так ведь и люди бегают по-разному. Я вот стометровку пробегу за одиннадцать секунд, а тебе и двадцати не хватит…
Товарищ Курбана был заметно уязвлен его словами и сердито огрызнулся:
— Бегать-то ты можешь, только ноги у тебя движутся быстрее, чем мысли. Если с твоей быстротой ты начнешь гонять отсюда шакалов, колхоз тебе не скажет спасибо. Не знаешь, что ли? Или потом сам будешь гоняться и за сусликами, спасать урожай?
