Глава двадцать четвертая

План Портоса

Энергия Портоса, если он начинал действовать, могла сравниться только с его же исполинской силой. Он взялся за дело с удвоенным рвением, поскольку речь шла о д'Артаньяне. Первым делом великан отправился к нему домой, где обнаружил вовсе не Планше, как он ожидал, а какого-то неизвестного малого, готовившего себе скудный обед с непередаваемым выражением лица. На этом лице чувство долга боролось с желанием пообедать как следует, что было трудно выполнимо для лакея, хозяин которого долгое время находится в тюрьме и, следовательно, лишен возможности платить ему жалованье.

Итак, Портос посетил опустевшую квартиру своего друга как раз в тот момент, когда чувство долга, призывавшее Жемблу (а это был он) сохранять верность хозяину, вместо того чтобы дать стрекача, готово было капитулировать перед чувством голода.

– Может быть, тебе известно, где находится один парень по имени Планше, любезный? – пробасил Портос, убедившись, что названное лицо в квартире на улице Могильщиков, вне всяких сомнений, отсутствует.

– Этот лоботряс, сударь?! – живо откликнулся малый, скорчив кислую мину. – В своей казарме, где же еще! С тех пор как он стал сержантом Пьемонтского полка, он там днюет и ночует, а дом-то сторожу я.

– И кто же ты такой?

– Меня зовут Жемблу, сударь. А вы случайно не полицейский комиссар?

– Ты хочешь сказать, что я похож на комиссара полиции, бездельник?!

– Нет-нет, я сказал не подумав, сударь! По вашему виду всякий поймет, что вы настоящий вельможа!

– Какого же дьявола ты тогда задаешь такие дурацкие вопросы ?!

– Просто я опасаюсь визитов, сударь. Боюсь, что полиция и до меня доберется.

– А зачем ты ей нужен? Украл что-нибудь?!

– Вот уж нет, сударь! Никогда! Разве что в годы ранней юности. В настоящий момент я предпочитаю честно брать взаймы у простаков с Нового Моста.

– Отчего же ты боишься полиции?

– Да уж больно полицейские любят этот дом. Наш хозяин, ну тот, который сдавал нам квартиру, чем-то им не угодил: они упекли его за решетку. Затем настала очередь моего хозяина. Соседи говорят, что еще раньше полиция забрала жену бывшего хозяина дома, хотя та и состояла при бельевой королевы в Лувре и приходилась крестницей господину Ла Порту. доверенному лицу ее величества.

– Ну, теперь добрались и до самого Ла Порта, – сказал Портос.

– Эх, вот напасть! Всех пересажали! Но главное – мой хозяин в Бастилии, а я остался тут сторожить дом. На этого индюка Планше нет никакой надежды, хоть он и появляется тут пару раз на неделе только затем, чтобы придраться ко мне из-за какой-нибудь ерунды.

– О, теперь я все понял, – сказал Портос. – Ты, верно, новый слуга д'Артаньяна. Мушкетон рассказывал мне про тебя. Как, говоришь, тебя зовут?

– Жемблу, к вашим услугам, сударь.

– Это ведь ты научил Мушкетона обращению с затяжной петлей?

– Да, сударь. В Новом Свете ее называют лассо.

– Ага… тем лучше. В таком случае я тебе кое-чем обязан, парень, – сказал Портос добродушно. В его памяти всплыли воспоминания о бутылках, добытых Мушкетоном через отдушину погреба постоялого двора в Шантильи, благодаря науке, преподанной ему Жемблу.

– Вовсе нет! Что вы такое говорите, сударь!

– Ладно, Жемблу, речь сейчас не об этом. Твое умение может пригодиться.

Произнеся эти слова, Портос глубоко задумался, пытаясь сообразить, какую пользу можно извлечь из Жемблу. Кроме того, ему стало ясно, что первоначальный план должен быть скорректирован с учетом вновь открывшихся обстоятельств.

– Так ты говоришь, что Планше надо искать в казармах пьемонтцев?

– Правильно, сударь.

– Отлично. Хочешь помочь своему господину?

– Еще бы, сударь, – искренне отвечал Жемблу, вспомнивший о невыплаченном жалованье.

– В таком случае ты отправишься в эти самые казармы, разыщешь Планше и приведешь его сюда.

– Но, сударь…

– Ты еще здесь?!

– Почтительнейше осмелюсь заметить…

– Мне нравится твой тон, но претит нерасторопность.

Чего ты хочешь, говори, да побыстрее!

– Я в некотором роде единственный сторож… э-э, весь дом на мне.

Портос расхохотался:

– Ступай, любезный, я обещаю, что ничего не утащу в твое отсутствие, а наоборот, покараулю.

– Это будет очень кстати, сударь, если я и в самом деле отлучусь ненадолго, надо же, чтобы за домом кто-нибудь присмотрел…

– Что же ты медлишь?! Поторапливайся! Я не люблю повторять дважды.

– Ох, сударь, я это вижу, но все же осмелюсь почтительнейше заметить, что мне будет спокойнее… если…

– Если?!!

– …если вы сообщите ваше имя.

– В любом другом случае я собственноручно бы удавил тебя за дерзость, мошенник, но сейчас не время потакать своим желаниям. Ведь д'Артаньян еще не на свободе. Сначала – дело, а уж потом – удовольствие.

Выслушав эту тираду, Жемблу побледнел и отступил на шаг к дверям, но сумел справиться с желанием поспешно ретироваться.

– И все же, сударь, прошу простить мою невольную дерзость, но раз уж вы не полицейский комиссар и не кардиналист, вам, верно, не составит труда назвать свое имя?

– Меня зовут дю Валлоном! – проревел Портос, надвигаясь на несчастного Жемблу. – И если я не дождусь Планше через тридцать, нет, двадцать минут, д'Артаньян, бедняга, уже сегодня недосчитается одного из своих лакеев, и этим лакеем будешь…

– Лечу, сударь! – на бегу крикнул Жемблу и выскочил вон.

– Как ты думаешь, Планше, трудно ли раздобыть в Париже арбалет?

– Это, наверное, нелегко, господин дю Валлон, ведь арбалетами не пользовались уже во времена Лиги, но, если постараться, достанем.

– А может ли стрела, выпущенная из арбалета, попасть в окно тюремной камеры, если стрелять снизу вверх с расстояния в триста – четыреста шагов?

– Если стрелок хороший, сударь.

– Ты, например.

– Господь с вами, сударь. В Пьемонтском полку я командую копейщиками.

– Вспомни зимний поход, Планше, – вмешался Атос. – Ты потому и сделался сержантом копейщиков, что стрелял без промаха.

– Когда речь шла о драгоценной жизни кавалера Рошфора, – ядовито присовокупил Арамис.

– Ах, сударь! – вскричал расстроенный Планше. – Нельзя же все время попрекать человека его ошибками. Я сам казню себя с тех самых пор, как мне случилось совершить такой непростительный промах!

– Как раз промаха-то и не было, любезный. Была исключительно меткая стрельба с твоей стороны. Но оставим это.

Ты хочешь помочь своему господину?

– Да разве же я… Да ведь я, сударь!!.

– Да или нет?!

– Да, сударь, но ведь Бастилия…

– Понятно, – сказал Атос с брезгливым выражением на лице. – Он струсил и думает только о своей шкуре. Слово «Бастилия» лишило его рассудка.

– Ах, сударь!

– Понятно, – пробасил Портос. – Он был слугой нашего друга, а сделался сержантишкой какого-то дрянного полка.

Он предал д'Артаньяна.

– Ох, сударь!!

– Яснее ясного! – мелодичным голосом подвел итог Арамис. – Он впал в грех отступничества, забыв руку, кормящую его. Лучше бы тебе сделаться реформатом, милейший.

Даже тогда твое прегрешение было бы не столь непростительно.

– Эх, сударь!!!

– Но, друзья мои, к счастью, у нас есть этот парень, Жемблу. Он поможет нам освободить д'Артаньяна.

– Этот бездельник? II – завопил несчастный Планше. – Да лучше я возьму Бастилию штурмом вместе с моими ребятами, чем уступлю ему честь вызволить господина д'Артаньяна из беды!! Как вы только могли подумать!.. Вы, господин Атос, вы видели меня в деле! Вы, господин Портос, ведь это вы привели меня к господину д'Артаньяну, верно оценив меня с первого взгляда! Вы, господин Арамис, ведь это я, рискуя жизнью, доставил написанное вами письмо лорду Винтеру в Лондон III И Планше заплакал. Совсем как в былые времена.

– Ну, полно, полно, Планше, – сказал Атос, подходя к обиженному. – Я знаю, ты не трус. Но ты заколебался, и мне хотелось встряхнуть тебя, чтобы твои душевные силы восстановились в полной мере.

Портос также подошел к Планше, который шумно сморкался в обширный полотняный платок, извлеченный им из кармана.

– Утешься, старина Планше, – произнес он своим громовым голосом. – Я не забыл, как нашел тебя на мосту Ла-Турнель, где ты плевал в воду, наблюдая круги на воде. Мне показалось, что подобное занятие свидетельствует о склонности к созерцанию и рассудительности. Поэтому я рекомендовал тебя д'Артаньяну и не ошибся. Просто я опасался, что по прошествии времени ты сделался чересчур рассудительным.

– Благодарю вас, сударь, – проговорил Планше, прекратив свое шумное занятие. – Я знал, что вы и господин Атос не можете думать обо мне так плохо…

– Планше, ты куда лучше этой размазни Базена, от которого, впрочем, тоже иногда бывает польза. Я готов извиниться перед тобой, – проговорил Арамис участливым тоном, не слишком свойственным ему.

Таким образом, душевное равновесие Планше было восстановлено, и обсуждение плана предстоящей операции продолжалось.

– Итак, ты, Планше, раздобудешь арбалет, – говорил Портос, настроение которого было превосходным. Еще бы – он придумал план кампании, и его друзья приняли этот план.

За неимением лучшего, добавим мы.

Однако Портосу план представлялся отличным. По его мнению, в нем не было слабых мест.

Действуя в соответствии с этим планом, Атос повидался с господином де Тревилем, сообщившим ему о способе, которым королева обменялась с заключенным записками. Было решено вновь прибегнуть к помощи того самого тюремщика, который не мог пожаловаться на свой аппетит. Приняв все возможные меры предосторожности, стражу сумели передать записку для д'Артаньяна. В записке арестанту предлагалось не пренебрегать своим здоровьем и получше отапливать камеру.

Крупными каракулями, в которых узник с восторгом узнал почерк Портоса, д'Артаньяну предписывалось всегда иметь побольше дров в камине, а мелкий бисерный почерк Арамиса сложился в фразу, из которой следовало, что гасконцу лучше провести без сна ночь на третий день по получении записки.

Ровные же строки, принадлежащие перу Атоса, уведомляли о том, что бодрствующий арестант должен постараться осветить камеру изнутри, поставив горящую головню у окна так, чтобы снаружи можно было отличить это окно от других, но не приближаясь к окну самому.

Получив записку, д'Артаньян возликовал в душе, но виду не подал. Он понимал, на какой огромный риск идут друзья ради него, да и само присутствие их в Париже было удивительным и приятным сюрпризом.

Наконец наступила долгожданная ночь. Третья, считая со дня получения записки. Д'Артаньян растопил огонь в камине, жалуясь на простуду, и тюремщик, который принес ему ужин, а вернее сказать, унес его почти нетронутым к себе домой, и не подумал выгребать из камина головешки.

Как водится в таких случаях, время плелось как черепаха, а огонь все время норовил погаснуть. Однако мушкетер, проявив немалую изобретательность, сумел развести вполне приличный огонь, а затем приступил к несению дозора у окна с головней в руке. Прошел час. Тьма совершенно сгустилась.

Д'Артаньян терялся в догадках у зарешеченного окошка камеры, как вдруг что-то лязгнуло не то о стену башни, не то о железные прутья решетки.

Гасконец, сам хорошенько не понимая, в чем дело, выхватил из камина еще одну головню, больше напоминавшую факел. Минут через пять снова что-то лязгнуло снаружи о край оконной ниши. Д'Артаньяну казалось, что звук очень громкий и стража неминуемо прибежит, услышав его, но, очевидно, тюремщики, находившиеся в караульном помещении, не обладали столь изощренным слухом, каким наделяла их разыгравшаяся фантазия нашего узника.

Прошло еще некоторое время – и стекло брызнуло осколками перед лицом мушкетера. В окно угодила арбалетная стрела, пущенная с изрядной силой. К ее концу была привязана тонкая, но прочная бечева. Живой ум мушкетера тотчас подсказал ему, что за эту бечеву следует потянуть. Почувствовав на другом конце некоторое сопротивление, он удвоил усилия.

Бечева оказалась неожиданно длинной. Очевидно, его друзья изготовили из арбалета нечто вроде гарпунной пушки. Теперь мушкетер понял, почему Атос предупреждал его о том, что у окна стоять не следует. К счастью, осколки не причинили ему никакого вреда. Втащив бечеву в оконный проем, д'Артаньян обнаружил тугой сверток, в который заботливая рука Портоса вложила скатанную веревочную лестницу, пару пилок для надпиливания прутьев решетки, короткий кинжал и кляп. Тут же находилась записка:

Д'Артаньян!

Мы собираемся нарушить твое уединение, но не для того, чтобы составить тебе компанию, хоть это и может случиться, а для того, чтобы ты составил компанию нам. Мы наготове все время. В первую же безлунную ночь – попробуем. Перепиливай решетку, начинай не откладывая, а получив сигнал, такой же, как сейчас, спускайся по веревочной лестнице из окна – часового внизу уже не будет. Прыгай в ров; вода холодная, но эго заставляет двигаться быстрее. Мы будем ждать тебя у стены.

Незачем долго описывать чувства гасконца. Так как ночь еще далеко не закончилась, он принял решение последовать мудрому совету Портоса и, вооружившись пилкой, немедленно повел атаку на один из прутьев решетки. Это занятие не только приближало мушкетера к долгожданной свободе, но оказалось весьма кстати еще и потому, что помогало согреться. Холод из разбитого стекла ничуть не улучшил климат тюремной камеры.

Глава двадцать пятая

План Портоса

(продолжение)

– Тебе следует еще немного потренироваться, Планше, и ты сделаешься лучшим стрелком из арбалета во всем Париже, – пророкотал Портос.

– Вы очень добры ко мне, сударь. Но, если принять во внимание, что арбалетами уже сто лет никто не пользуется, то, вы недалеки от истины, – отвечал Планше, любивший точность.

– Погода пасмурная, солнце не увидеть даже в те увеличительные стекла для астрономических наблюдений, которые прислал преподобному Мерсенну господин Галилей, – вмешался Арамис. – И ночью, по всей видимости, луны не будет.

Нам следует поторопиться.

– Я отправляюсь в казармы мушкетеров, – сказал Атос.

– А я – в казармы Пьемонтского полка, с вашего позволения, – проговорил Планше.

– Черт побери! – неожиданно воскликнул Арамис.

– Довольно странное восклицание из уст без пяти минут аббата, – флегматично заметил Атос, останавливаясь в дверях. – Что вас взволновало, Арамис?

– Он не успеет перепилить решетку.

– Что вы такое говорите, Арамис?! – вскричал Портос.

Атосу потребовалось немного времени, чтобы осмыслить сказанное Арамисом.

– Вы правы. Ему не перепилить прутья за несколько часов, а днем пилить опасно.

– О чем это вы говорите?! – снова вмешался Портос, переводя удивленный взгляд с Атоса на Арамиса и обратно. – Почему это д'Артаньян не перепилит решетку? Да ее можно высадить ударом кулака, хотя, конечно, я не берусь утверждать, не попробовав.

– Вот именно, Портос. Вам не составило бы труда перепилить все прутья оконной решетки за час. Если, конечно, пилка бы не сломалась. Но тогда бы вы согнули прутья своими могучими руками. Но ведь мы говорим о д'Артаньяне, друг мой, – мягко пояснил Атос. – К тому же долгое заключение в Бастилии вряд ли способствует укреплению здоровья. Арамис прав, мы должны дать ему время.

– Но ведь план действий остаемся прежним? – с надеждой осведомился польщенный отзывом Атоса о его силе Портос.

– Без сомнения, – кратко ответил за двоих Арамис. Но по лицу его было видно, что сомнений у него сколько угодно.

Первая часть плана, придуманного Портосом, удалась блестяще. Арбалетная стрела, пущенная меткой рукой Планше, достигла камеры адресата. Д'Артаньян получил все предназначавшиеся ему предметы, включая кляп для обезвреживания, лучше сказать, обеззвучивания охранника. Наш гасконец получил и записку с инструкцией.

Вторая же часть плана предполагала следующее. Безлунной ночью у моста через ров, неподалеку от тюремных ворот, раздается страшный шум, сопровождаемый лязгом оружия, звоном шпаг и проклятиями. Затем стражники у моста слышат пару выстрелов, и перед ними появляется мушкетер. Он еле держится на ногах, небесного цвета плащ с вышитыми лилиями запятнан кровью, видимо и своей и чужой, в руках обнаженная шпага. Мушкетер, собрав последние силы, требует офицера и сообщает, что конвой мушкетеров, эскортировавший в Бастилию государственного преступника, подвергся нападению многочисленной и хорошо вооруженной группы людей, имеющих недвусмысленное намерение помешать выполнению приказа его высокопреосвященства и освободить упомянутого заключенного.

Мушкетер требует помощи и, видя, что дежурный офицер колеблется, не зная, как ему поступить, угрожает гневом короля и кардинала, в случае, если конвоирам не будет оказана помощь, а государственный преступник будет похищен возле самых ворот Бастилии чуть не на глазах ее гарнизона. Последние слова мушкетера, а в особенности упоминание кардинальского гнева, производят нужное впечатление. Они просто не могут его не произвести. Ворота тюрьмы распахиваются, офицер приказывает бить тревогу, стража, несущая дозоры, устремляется на помощь попавшим в тяжелое положение мушкетерам.

Судя по шуму и выкрикам, доносящимся из темноты, конвой имеет дело с целой ротой мятежников. Следовательно, подкрепление должно быть немалым. Тюремщики устремляются на шум схватки, который производят совместными усилиями мушкетеры, приведенные во главе с Атосом и господином де Феррюсаком и подчиненные Планше, оставившие на время свои колья и мундиры, чтобы не накликать на себя беду.

Надежды заговорщиков не простирались так далеко, чтобы предполагать, что посты внутренней стражи будут сняты и часовой у подножия Базиньеры покинет место своего ночного бдения. Но не приходилось сомневаться в том, что шум и сигнал тревоги заставят его хотя бы ненадолго покинуть свою будку, даже если погода будет плохой. Так как всю операцию предполагалось проводить именно в безлунную ночь – часовой вряд ли будет без фонаря. Если же в руках его будет фонарь или факел, он сам сделается превосходной мишенью, точнее, превосходным объектом для лассо Жемблу.

Именно – Жемблу, так как Планше, обеспечив явку своих солдат и выпустив арбалетную стрелу, мог считать свою задачу выполненной.

Атос должен был направлять действия своих бывших однополчан, в то время как Арамис с Портосом и Жемблу, вооруженный лассо, форсировали бы внешний ров, не заполненный водой, а потому не представляющий непреодолимой преграды для людей, располагающих лестницей. Утвердившись на стене по другую сторону рва, удерживаемый мощными дланями Портоса, Жемблу мог, пустив в ход свое искусство, заарканить часового, после чего стащить его а ров. Далее в дело вступал Портос, стоящий на верхней ступеньке лестницы. Он подтягивал часового, словно пойманного на удочку карася, и обеспечивал дальнейшее невмешательство последнего в развитие событий. Путь для д'Артаньяна был свободен. Арамис, вооруженный арбалетом Планше (он счел за лучшее завладеть этим бесшумным оружием, отобрав его у хозяина и скромно объявив, что умеет обращаться с арбалетом не хуже последнего) и до этого прикрывающий Портоса и Жемблу, страхуя их от неожиданностей, посылает стрелу в окно камеры д'Артаньяна, тот выламывает надпиленные заранее прутья на окне, спускает веревочную лестницу, спускается сам, переплывает ров, с помощью друзей перебирается через стену и, перебравшись уже вместе с ними через наружный ров, исчезает в темноте…

Тем временем подоспевшие на выручку мушкетерам солдаты гарнизона видят в свете факелов испуганных лошадей, несущих пустую карету с хлопающими дверцами, в карете неподвижно лежит мушкетер, сопровождавший арестанта. Карета проносится мимо. В разные стороны разбегаются мятежники, только темные их силуэты мелькают во тьме. Все говорит о том, что арестанту удалось скрыться.

Стражники во главе с офицером обыскивают все близлежащие кусты, осматривают дорогу, действительно обнаруживая в дорожной пыли множество следов людей и лошадей, после чего, окликая на разные голоса давешнего мушкетера и пожимая плечами, возвращаются восвояси, то есть – в тюрьму.

Побег несомненно обнаруживается не сразу.

Таков был план, рожденный мыслью Портоса. Еще раз подивимся силе мужской дружбы, заставляющей подчас совершать, казалось бы, невозможное.

Глава двадцать шестая,

в которой Портос начинает думать, что его план имеет некоторые изъяны

Итак, решено было немного повременить, чтобы д'Артаньян смог управиться с толстыми железными прутьями оконной решетки.

– Ну, уж за ночь-то, я думаю, наш гасконец способен сокрушить всю решетку, – заявлял Портос. – Поэтому мы можем выступить следующей ночью, если, конечно, будет достаточно темно. Признаюсь, мне не терпится обнять д'Артаньяна и оставить с носом всех тюремщиков Бастилии, сколько их там ни есть. Представляю, какую физиономию состроит комендант, когда ему доложат о побеге!

Атос внимательно поглядел на разгорячившегося Портоса, словно бы желая что-то сказать, но, видимо, передумал и лишь слегка пожал плечами. Арамис же, бросив один из своих быстрых взглядов в сторону Атоса, увидел его жест и, поняв, что продолжения не последует, отвел глаза.

– Мы должны предупредить д'Артаньяна, – произнес Арамис после некоторой паузы.

– Мы это и сделаем.

– Прежним способом? Я имею в виду тюремщика.

– Нет, это рискованно! Тюремщик может обо всем дога даться, если уже не заподозрил неладное, – рассудительно заметил Портос.

– И я так думаю.

– Вот видите. А вы какого мнения, Атос?

– Того же, что и вы с Арамисом.

– Тогда – арбалет. Доверим это дело Планше или в этот раз вы хотите попробовать сами, Арамис?

Арамис вздохнул:

– Давайте попробую я.

На этот раз даже Портос заметил, что его друзья не проявляют особого энтузиазма. Он обеспокоенно повернулся к Арамису:

– Что-нибудь не так?!

– Почему вы решили?

– Я чувствую.

– Портос, уверяю вас, все в порядке.

– Но я вижу, что это не так!

– Право же, вы ошибаетесь.

– Нет, я вижу, что вы думаете о чем-то и это вас беспокоит.

– Уверяю вас, я всегда о чем-нибудь думаю.

Портос заколебался. Он не мог не согласиться с последним доводом Арамиса.

– Это правда! Это, черт возьми, правда!

– Вот видите! Что же вас беспокоит?!

– Да нет же, это вы чем-то обеспокоены! И меня беспокоит то, что я не могу понять чем!

Вместо ответа Арамис внимательно посмотрел на Атоса.

Атос понял.

– Нашего друга беспокоит сущая безделица, Портос.

– Так скажите же мне – и дело с концом!

– Сказать вам?

– Ну да.

– Эта безделица – разбитое стекло.

– Разбитое стекло?!

– Понимаете?

– Решительно ничего не понимаю!

– Да ведь наутро в камеру явится надзиратель.

– Конечно! Он принесет д'Артаньяну завтрак. Бедняга, в тюрьме, должно быть, совсем пропадает аппетит.

– Вы правы. Но он не только принесет завтрак, но и заметит, что стекло выбито.

– Правильно. Но ведь вы сами, Атос, не раз говорили мне, что д'Артаньян самый умный из нас. Он что-нибудь придумает. Например… – и Портос задумался. – Например… он может сказать, что стекло разбили камнем снаружи.

– Портос, для того чтобы добросить камень до третьего этажа Базиньеры через крепостную стену и два рва, не хватит даже вашей исполинской силы.

– Ну… в таком случае…

– В таком случае ему останется уверить тюремщика в том, что он сам разбил это злополучное окно по небрежности или в припадке раздражения. Надеюсь, у д'Артаньяна это получится достаточно убедительно, хотя тюремщик, разумеется, заподозрит неладное.

– Но что он сможет сделать?! – воскликнул Портос.

– Первое, что он сделает, по моему мнению, – как всегда спокойно продолжал Атос, – это доложит начальству.

– Допустим, так и произойдет. Что же будет дальше?

– Может быть, окно застеклят вновь и этим дело и кончится ..

– Это то, что нам и нужно, не так ли?!

– Не совсем.

– Не совсем?! – вскричал изумленный гигант. – Не совсем? А что же в таком случае нужно нам?

– Чтобы окно не стеклили вовсе.

– А…

– Потому что вы ведь предлагаете вновь разбить его, не так ли?

– Да, но… теперь дело представляется несколько в ином свете. Похоже, план, который поначалу казался мне просто превосходным, все же имеет некоторые слабые места…

– А ведь я только начал, Портос.

– Только начали?!

– Совершенно верно. Итак, если окно застеклят, нам не стоит разбивать его на следующую же ночь снова. Тут уж и всей гасконской фантазии нашего друга не хватит, чтобы объяснить столь странное явление.

– Вы правы, разумеется. Но что они могут сделать?

Вставить новое стекло – и только, – возразил встревоженный Портос.

– Отнюдь. Например, перевести д'Артаньяна в другую камеру. С окном, выходящим во внутренний двор.

– Черт!

– Обыскать камеру.

– Обыскать камеру?!!

– Именно. Перевернуть все вверх дном.

– Но тогда они неминуемо обнаружат…

– Вы поняли, не так ли?

– Ох! Лестница, пилки, кинжал, кляп… Тогда все пропало!

Атос пожал плечами:

– Просто тогда нам не удастся вытащить нашего друга тем способом, которым мы собирались. Поищем другой.

Портос сник.

– Но может быть, им не придет в голову обыскивать камеру? – В голосе великана еще теплилась надежда.

– Маловероятно, но возможно, – проговорил Арамис своим мелодичным негромким голосом. – Однако следует принять во внимание еще одно обстоятельство.

На лице Портоса появилось несвойственное ему выражение – в глазах простодушного гиганта мелькнул испуг. Он почувствовал, что последний разящий удар всей закачавшейся конструкции нанесет именно Арамис.

– Еще одно?!

– Только одно. Но существенное.

– Ах, Арамис! План казался мне таким многообещающим!

– Мне тоже, за неимением лучшего, но по зрелом размышлении…

– Не мучьте же меня! Говорите скорее!

– Окно застеклят изнутри.

– Окно застеклят изнутри?!

– Непременно. Что отсюда следует?

– Отсюда следует… что…

– …перепилить прутья можно, только снова разбив стекло…

– Черт побери!

– …а так как мы знаем, что за один раз это не под силу, то наш друг вынужден будет высаживать стекло каждый раз, чтобы надпилить очередной прут, и, конечно, это будет замечено.

– Ах, я болван! Как я не подумал об этом раньше!

– Не сомневаюсь, что д'Артаньян изберет другой путь, – продолжал Арамис.

– Выходит, есть другой путь?! Какой же?

– Спокойно дождаться, пока ему вставят новое стекло, и отказаться от каких бы то ни было попыток перепилить решетку на окне.

– Ах! Вы меня убиваете, Арамис!

– Ничуть не бывало. Вы ведь только недавно напомнили, что д'Артаньян самый умный из нас. Он поймет, что мы поспешили, но вовремя осознали свою ошибку.

Сраженный Портос являл собой поистине трагическое зрелище, достойное пера классика.

– Но почему же вы молчали до сих пор? – спросил наконец удрученный гигант.