Глава 7

Миллер не знал, сколько времени он проспал.

Он поднял руки к лицу, намереваясь протереть глаза, но, стоило кончикам пальцев прикоснуться к марле, вспомнил: и этого простого удовольствия он лишен.

Миллер мысленно выругался, почувствовав себя чертовски беспомощным, не способным даже выяснить, который теперь час. На тумбочке у кровати громко тикали часы. Миллер протянул руку, словно, прикоснувшись к часам, он мог узнать то, что его интересовало.

Рука скользнула по графину с водой, и он успел нащупать на его горлышке что-то наподобие перевернутого стакана.

От неловкого движения стакан упал на пол и разбился.

— Черт, — прошипел Миллер, откидываясь на подушки. Через мгновение дверь в палату открылась, и он услышал торопливо приближающиеся шаги.

— Что случилось, мистер Миллер? — спросила медсестра, посмотрев сначала на специалиста по киноэффектам, потом на осколки стекла у кровати.

— Кто знал, что здесь стоит этот чертов графин? Извините. Хотелось узнать, который час, потянулся к часам и...

Он замялся, осознав всю несуразицу сказанного.

— Хорошо хоть не порезались, — сказала сестра, собирая с пола осколки разбитого стекла. Пообещав пригласить санитара, который вымоет пол и наведет порядок, она решила принести ему свежей воды.

— Плесните в нее немного скотча, пожалуйста, — пробормотал Миллер, когда сестра выходила из палаты. Потом он услышал шаги, мужской голос рядом с его постелью и шлепки мокрой тряпки по полу.

Санитар взглянул на человека с забинтованным лицом.

— Я слышал, вы работали в кино, — робко проговорил санитар.

— В некотором роде, — сказал Миллер.

— Вы — актер?

— Нет, моя специальность — эффекты.

Санитар отжал с тряпки воду в ведро и продолжал работу.

— А какие эффекты? — поинтересовался санитар.

— Обезглавливания, расчленения, стрельба, — неохотно ответил Миллер. — Обычные виды семейного развлечения.

Санитар не уловил ноты сарказма в голосе специалиста по эффектам.

— Я недавно читал одну книгу, так там было описано, как одному типу засунули голову в мясорубку. Вот бы, наверное, в фильме это вышло здорово, да? — причмокнул он языком.

— Потрясающе, — согласился Миллер, и по тону его было ясно, что он не готов поддерживать беседу.

Санитар закончил работу, вежливо попрощался и вышел.

В наступившем безмолвии снова громко тикали часы. Миллер улыбнулся. Голова в мясорубке, подумал он. Что ж, наверное, это было бы оригинально. Почти так же оригинально, как ослепить себя пиротехническими патронами собственного изготовления. Он перестал улыбаться и злобно втянул в себя воздух. При других обстоятельствах ирония происшедшего могла бы показаться забавной. Но теперь он чувствовал только злость и опустошение. И страх. Мысль навеки остаться слепым ужасала его. Потеряй он во время этого несчастного случая способность слышать, думал Миллер, он бы как-нибудь научился с этим жить. Но перспектива вечной, нескончаемой ночи приводила его в содрогание. Одна надежда, что операция пройдет нормально. А если нет?.. Он старался гнать от себя тяжелые мысли, но они лишь с новой силой наваливались на него. Он снова улыбнулся: «лучший специалист по эффектам в кинобизнесе», как его часто называли, валяется на больничной койке, став жертвой одного из своих изобретений. Мысленно Миллер возвращался к своим первым шагам в кино. Начинал он как фотограф. Поработав в Новом Скотленд-Ярде, он ушел оттуда, под завязку насмотревшись на человеческие страдания и с омертвевшей душой после бесчисленных съемок трупов. Однажды вечером он познакомился в баре с человеком, который оказался режиссером съемочной группы крупной американской кинокомпании, снимавшей фильм в районе Элстри. Этот человек — Миллер даже не мог вспомнить его имени — предложил ему работу, и он согласился без колебаний.

Заняться гримом и особыми эффектами тоже помогла счастливая случайность. На съемках эпизода, в котором герою прострелили голову, Миллер обратил внимание, как мало крови использовал гример. По собственному опыту, насмотревшись пострадавших от огнестрельных ранений, он знал, что в голове находятся крупные кровеносные сосуды. Ранение головы сопровождается обильным кровотечением. У него были фотографии, подтверждающие это. Миллер переработал сцену, добавив в нее тошнотворные, сопутствующие смерти подробности, которые были ему так хорошо известны.

После этого к нему стали часто обращаться за советом и помощью, и некоторое время спустя о нем заговорили как о прекрасном специалисте по киноэффектам. Работая фотографом в прессе и полиции, Миллер прошел отличную подготовку для выполнения самых жутких эффектов, заказы на которые сыпались теперь как из рога изобилия. Как-то Миллер прочитал, что крупный американский специалист по гриму Том Савини, создавая принесшие ему широкую известность кровавые сцены, воскрешал в памяти то время, когда служил фотокорреспондентом во Вьетнаме.

Миллер провел ладонью по щеке — совсем зарос щетиной. И тут ирония судьбы, подумал он. Он создавал иллюзии с помощью искусственной кожи и крови, ослеп, имитируя ружейную стрельбу, а теперь его единственной надеждой обрести зрение был чей-то чужой глаз. Снова он почти улыбнулся. Почти.

Медсестра, вернувшаяся с графином свежей воды, поставила его на прикроватную тумбочку, подальше от часов. Миллеру послышалось, что она что-то отвинчивает, и он повернул голову.

— Я сняла стекло с часов, — объяснила медсестра. — Так вы сможете на ощупь по стрелкам самостоятельно узнавать время, когда потребуется.

— Да, это будет хорошей практикой, — язвительно сказал Миллер, — начну с часов, а там, глядишь, осилю и систему Брайля.

— Попытайтесь уснуть, — мягко предложила медсестра.

— Я только и делаю, что сплю, с тех пор как меня сюда привезли.

— Пожалуйста, попытайтесь отдохнуть.

— О, отличная мысль. Если как следует не выспаться, трудно будет держать глаза открытыми, не так ли?

Медсестра тихо вздохнула, удрученная горечью его слов.

Слегка пожав его руку, она вышла из палаты.

На улице все еще шел дождь.

Глава 8

Зеленая лампочка на коммутаторе настойчиво замигала, как подслеповатый глаз в темноте.

Сестра Бреннан отложила книгу, загнув уголок страницы, и потянулась к телефону. Подняв трубку, она взглянула на часы.

Было восемь минут первого ночи.

— Палата девять Б, — сказала она, подавляя зевоту.

Молчание.

— Девять Б, — повторила она. — Что вам угодно?

В трубке продолжали молчать. Медсестра положила ее и снова занялась книгой, отогнув загнутую страницу. Буквы стали расплываться, пришлось с силой протереть глаза. Оставалось всего двадцать минут до конца ее смены, когда она сможет вернуться в тепло своей постели. Она дежурила в палате с восьми утра.

Лампочка на коммутаторе снова загорелась зеленым светом, и сестра сняла трубку.

— Алло. Палата девять Б.

Снова молчание.

Она вздохнула. Вероятно, дежурная приемного отделения неправильно соединила.

— Алло, — снова повторила сестра Бреннан.

— Я хочу поговорить с Фрэнком Миллером.

Голос был тихим и скрипучим, и, не ожидая услышать его, она вздрогнула.

— Кто говорит, будьте добры? — спросила сестра.

Молчание.

— Назовите себя, пожалуйста.

— Я хочу поговорить с Миллером, немедленно.

— Вы родственник?

— Дайте мне поговорить с ним.

— Мистер Миллер спит. Я могу передать ему ваше сообщение, когда он проснется, если вы назовете ваше имя.

Ответа не последовало, но ей было слышно, как кто-то дышит на другом конце провода.

— Назовите себя, пожалуйста, — снова сказала она.

— Передайте Миллеру, что нам надо кое-что обсудить, — ответил голос, и трубку бросили так резко, что сестра Бреннан подскочила. В ушах у нее продолжали звенеть сказанные слова, а теперь еще и частые гудки. Некоторое время она держала трубку в руке, недоумевая, затем медленно опустила ее на рычаг.

К своему удивлению, она заметила, что ее рука дрожит.

Глава 9

— Вы не должны открывать глаза, пока я не скажу.

Миллер слышал голос доктора Кука и чувствовал, как медленно и осторожно снимают с его глаз повязки.

Миллер старался не волноваться, но с каждой секундой сердце билось все чаще и чаще, дыхание перехватывало. Он судорожно сглотнул, когда были сняты последние бинты и на глазах оставались только марлевые тампоны.

Шли секунды.

В последние две недели время тянулось мучительно медленно.

Исследования.

Ожидание.

Операция.

И вот теперь, наконец, через неделю после операции, наступал момент истины. Миллер знал, что в эти мгновения решается его судьба: будет ли он снова видеть или обречен на жизнь в темноте. Мышцы живота его сжались в один тугой узел.

Совсем рядом слышал он размеренное тиканье часов. Кто-то сказал, что сейчас третий час дня. Палата наполнилась множеством голосов, тихих и почти таинственных, но все их перекрывал голос хирурга. Именно он теперь снимал щипцами марлевый тампон, закрывавший правый глаз Миллера. Окинув взглядом веко, бросил тампон на поднос и проделал то же самое с левым глазом.

— Задерните шторы, — велел он медсестре, стоявшей наготове за его спиной. Услышав звук задвигаемых штор, Миллер почувствовал, что напряжение и страх достигли предела. Через несколько секунд все станет ясно.

— Итак, мистер Миллер, теперь можете открывать глаза. Не спеша, — сказал Кук.

Веки вздрогнули, появились неприятные ощущения, но Миллер продолжал понемногу приоткрывать их.

Поток света ударил в глаза, несмотря на относительный полумрак в палате, но он не обращал внимания на это неудобство, силясь как можно шире открыть глаза.

Перед ним поплыли размытые пятна, и он сильно моргнул, стараясь сфокусировать зрение. Это не помогло — он видел лишь какие-то неопределенные силуэты.

— Видите что-нибудь? — спросил Кук, склоняясь над пациентом.

Миллер перевел взгляд на хирурга, прищурившись в надежде, что появится четкость, но туман не рассеивался. Он видел доктора, как сквозь матовое стекло.

— Все расплывается, — вздохнул он. — Вижу очертания предмета, но не могу сказать, что это. Не различаю.

— Закройте правый глаз, — сказал Кук.

Миллер сделал, как было велено, глядя теперь одним новым глазом.

То есть чьим-то чужим. Эта мысль заставила его невольно содрогнуться.

— Теперь левый.

— Большой разницы нет, — сказал Миллер. — Детали размыты. Вижу ваше лицо, но выражение различить не могу.

Он вытянул свои руки и посмотрел на них.

— Что вы видите? — спросил Саймон Томпсон.

— Вижу руки, но пальцы слились в один.

Миллер растопырил пальцы, но картина не прояснилась. Он снова моргнул — все было бесполезно.

В палате наступило тягостное молчание, врачи и медсестры застыли в ожидании.

— Должно пройти какое-то время, пока глаза привыкнут, особенно пересаженный. Вам придется потерпеть, — сказал Кук.

— Как долго? — встревожился Миллер.

— Сейчас надо дать отдых вашим глазам, — тоном, не терпящим возражений, заявил Томпсон.

— Пожалуй, не помешает перевязать их еще на день-два, — сказал Кук, жестом приглашая медсестру подойти.

— А потом? — не унимался Миллер.

— Мы сделали все, что было в наших силах. Теперь нужно ждать.

Миллер покорно кивнул, следя за неясными очертаниями подходившей к нему медсестры. Почувствовав прикосновение первого тампона, закрыл глаза.

— Болит где-нибудь? — спросил Кук.

— Нигде, — ответил Миллер, когда медсестра стала проворно перебинтовывать его глаза.

Снова наступило неловкое молчание.

— Я знаю, это трудно, мистер Миллер, — проговорил хирург, — но единственное, что вы сейчас можете сделать, это — ждать.

— Уже одно то, что к вам вернулось хоть какое-то подобие зрения — хороший признак, — ободрил его Томпсон.

Медсестра, закончив перевязку, отошла от постели больного.

— Теперь мы вас покинем, — сказал Кук. — Я осмотрю вас позже.

Миллер безвольно вытянулся на постели, заслышав удалявшиеся шаги. Палата опустела. Снова один. И снова в кромешной тьме. Он прикоснулся рукой к повязке, стараясь нащупать под ней глаза. Силы оставили его, рука упала.

«Единственное, что вы можете сделать, это — ждать». Слова Кука отдавались эхом в его голове.

Под ватными тампонами он моргнул, но ничего не почувствовал. Повернулся на бок, стараясь отгородиться от тиканья часов.

Каждая минута превращалась в вечность.

Он ждал.

Миллер не знал, на каком этаже находится его палата, но полагал, что, должно быть, достаточно высоко, поскольку ему не был слышен ни шум улицы, ни урчание моторов на стоянке. Из коридора доносились звуки снующих взад-вперед шагов, то неспешных, то стремительных. И все, если не считать неумолчного стука часов, который уже действовал ему на нервы. Казалось, их мерное тик-так все громче звенело у него в ушах. С каждым кругом секундной стрелки часы стучали все назойливее.

Тик-так, тик-так.

Как заноза в мозгу, раз за разом загоняемая еще глубже.

Тик-так.

Он повернулся на спину.

Тик-так.

Что-то теплое и мокрое медленно скатилось по его щеке, от неожиданности он чуть не вскочил.

Вытер слезу тыльной стороной ладони.

Внезапно его охватило чувство смутной надежды. Возможно, его глаза ожили? Может быть, слеза — свидетельство тому?

Он почувствовал, как еще одна влажная капля просочилась из-под повязки.

Затем еще одна.

Он моргнул, и уже струи потекли из-под бинтов. Миллер скорчился, почувствовав легкую боль в левом глазу.

Он стал пальцами вытирать влагу со щек, но она все текла, заливая нос и подбородок.

Миллер застыл.

Жидкость уже потоком струилась по его лицу, и, размазывая ее по щекам, он вдруг уловил запах, похожий на запах меди.

Это была кровь.

Его глаза кровоточили.

Эта мысль оглушила его, как раскат грома, он приподнялся, стараясь трясущимися руками остановить кровь, льющуюся из раненых глазниц. Прикоснувшись к повязке, почувствовал, что она вся мокрая.

— О Боже! — в ужасе воскликнул Миллер и попытался сесть на постели. Когда его ноги коснулись холодного пола, он чуть не упал. Страх сковал его, он стонал и судорожно глотал воздух.

Нужно было срочно позвать на помощь. Остановить кровотечение.

Миллер ощущал, что кровь течет уже по шее, а ее запах щекочет ноздри. Он стал разрывать и сдергивать бинты, не понимая, что делает, не зная, где искать кнопку вызова, как дойти до двери. Хотел крикнуть, но горло сильно сдавило. Сделав над собой усилие, попытался еще раз, но кровь уже заливала рот.

Он закашлялся, захлебываясь горьковатой жидкостью, хлещущей из глаз.

Миллер споткнулся, ударившись о стену. Выставил вперед трясущуюся руку и неуверенно похлопал по стене, оставляя на белой краске кровавые следы.

— О Господи! — вскрикнул он, наткнувшись на стул. Боль от ушиба пронзила ногу, и, не удержав равновесия, он тяжело рухнул на пол. Ударившись плечом, Миллер беспомощно лежал на холодном полу, а кровь все лилась и лилась из глаз.

Наконец, кое-как поднявшись, он медленно двинулся вперед, шаря перед собой руками. И снова налетел на стену. Вместо лица на нем была кровавая маска. Трясущимися руками он опять рвал на себе повязки, в стремлении поскорее освободить от них глаза, как будто это могло остановить бьющие ключом кровавые слезы. Клочки марли, пропитанные красной жидкостью, были похожи на набрякшую губку. Но Миллер ничего этого не видел. Он только ощущал запах животворной жидкости, льющейся из зияющих ран на том месте, где когда-то были его глаза, и вдруг сквозь кровавую пелену стали проступать отчетливые контуры.

Он видит!

Господь Всевышний, он прозрел!

Несмотря на боль и кровь, Миллер едва заметно улыбнулся. Как человек, теряющий рассудок: на стене палаты он с пугающей ясностью различил зеркало. Напрягая все свои силы, устремился к нему.

От крови намокла пижама. Кровь струилась по ногам. В своем слепом страхе он обмочился, и едкий запах мочи смешался с запахом крови. Но Миллера это, казалось, не заботило: все, чего ему теперь хотелось, это приблизиться к зеркалу. Взглянуть на свое обезображенное лицо, возможно, в последний раз.

Он вгляделся в свое отражение.

Из гноящихся язв глазниц на него глядели два вспухших кровяных сгустка, две пульсирующие кровавые мозоли, готовые вот-вот прорваться. Веки, как слюнявые рваные губы, широко раздвинулись, открывая два огромных прыща, из которых на его лицо извергалась темно-красная липкая слизь.

Кровавое видение в зеркале повергло Миллера в такой ужас, что он издал истошный вопль.

Глава 10

От его крика кошмар рассеялся.

Миллер приподнялся на подушках, сердце бешено колотилось, тело покрылось испариной.

На лице тоже проступили капельки влаги. Он провел рукой по лбу и облегченно вздохнул: это был всего лишь пот.

Напряжение спало, Миллер застонал и откинулся назад.

В ту же секунду дверь распахнулась, и кто-то подошел к кровати.

— Мистер Миллер, — встревоженно позвала его сестра Бреннан.

— Ночной кошмар, — объяснил он, стараясь справиться с учащенным дыханием. — Мне приснился сон. Извините.

Он попытался сглотнуть, но почувствовал, будто горло ему сдавили железные клещи.

Сестра Бреннан налила стакан воды и помогла ему напиться.

— Теперь все в порядке, — сказал он. — Честно. Это был просто сон.

Дыхание становилось более размеренным. Ему даже удалось изобразить некое подобие улыбки.

— Вам действительно больше ничего не надо? — осведомилась она.

— Может быть, есть что-нибудь покрепче, чем вода? — спросил Миллер с надеждой.

Сестра невольно улыбнулась, хоть больной и не мог видеть ее лица, поправила ему постель, потом взяла с тумбочки салфетку и стерла пот с его лица.

— Я вернусь в шесть часов и принесу вам ужин, — сказала она. — Попытайтесь отдохнуть до этого времени.

Миллер кивнул, слыша, как она прошла через всю палату и вышла, закрыв за собой дверь.

В шесть часов.

Он осторожно потянулся, ощупывая рукой все, что стояло на тумбочке у кровати, пока не наткнулся на часы. По положению стрелок понял, что было почти три часа дня. Миллер поставил часы на место и снова лег на спину, прислушиваясь к непрестанному тиканью. Повернулся на бок, на другой, потом снова на спину, но понял, что удобного положения ему не найти. Наконец, чертыхаясь, сел и дотронулся до марлевых повязок, прикрывавших глаза. Глубоко втянув в себя воздух, слез с кровати, держась рукой за тумбочку. Босые ноги коснулись холодного пола. Миллер выпрямился и шагнул — за ним шлейфом тянулась простыня. Дыхание его было равномерным, но учащенным, когда он обхватил металлическую спинку кровати. Еще шаг — и он окажется без опоры.

Миллер знал, что раковина должна быть у него слева, он медленно повернулся в этом направлении и прошлепал к ней, расставив руки в стороны, словно пародируя франкенштейновского монстра, делающего свои первые неуверенные шаги. Неожиданно он вскрикнул, отдернув руку от горячего радиатора. Постоял некоторое время, стараясь как-то сориентироваться, и опять принялся искать раковину. Каждый шаг давался ему с нечеловеческим усилием, как будто к ногам привязали куски свинца; с грехом пополам добрался до цели, обхватил руками гладкий фаянс.

По лицу Миллера скользнула слабая улыбка, и, вздохнув, он взялся развязывать бинты, которыми была обметана его голова.

На мгновение он потерял равновесие, покачнулся, но, прислонившись к раковине, продолжил свое дело, чувствуя, как учащенно забилось сердце.

Размотав первый слой бинтов, бросил их в раковину.

Потом еще один, еще, пока не дошел, наконец, до марлевых тампонов.

Руки не слушались, когда, зажмурившись, он снимал накладку с правого глаза.

Потом с левого. Попытался медленно открыть глаза.

Казалось, веки намертво склеились, однако он не терял надежды и, вцепившись в край раковины, превозмогая страх, делал все новые и новые попытки их разлепить.

Первым открылся правый глаз, и Миллер отметил про себя, что не очень вспотел.

Приоткрылся и левый глаз, веки медленно расходились в стороны, обнажая блестящие глазные яблоки. Миллер взглянул в зеркало над раковиной.

И отчетливо увидел собственное отражение.

Миллер оторопел.

— О Боже! — прошептал он, не веря случившемуся. Не смея верить.

Он видит!

Как незнакомца, рассматривал себя в зеркале. Миллер, мало-помалу осознавая реальность случившегося, повернул голову и тут же зажмурился: в окно светило солнце, но и это показалось ему сейчас чем-то необыкновенным. Больше не хотелось прикрывать глаза от света. Он видел, и лишь это имело для него значение. Видел кровать, дверь палаты, четыре стены, окрашенные в белый цвет. Миллер подошел к окну и выглянул на улицу.

Под ним — с высоты семи или восьми этажей — автомобильная стоянка, по улице движутся машины и люди. И ни одного размытого пятна — все рельефно и четко.

Закрыв оба глаза, он постоял так, пока не стал опасаться, что это может стоить ему зрения, но, открыв их вновь, увидел все так же отчетливо, как и прежде.

Миллер повернулся и направился к кровати, над которой была вмонтирована кнопка экстренного вызова.

Протянув руку, нажал кнопку и весело рассмеялся.

Он стоял у постели и смотрел на дверь.

Еще до того, как она открылась, он уже хохотал, как идиот.

Глава 11

— Так больно?

Доктор Кук направил луч света в левый глаз Миллера.

— Ничего такого, к чему бы я не смог привыкнуть, — сказал Миллер, садясь в кровати.

Кук осмотрел правый глаз, наблюдая за сужением и расширением зрачка, когда в глаз устремлялся поток света. Наконец он выключил фонарик и сунул его в верхний карман.

— Советую вам несколько дней беречь глаза от яркого света, — сказал хирург. — Можно просто поносить темные очки. Нам бы не хотелось переделывать работу.

— Как скоро вы сможете сказать, что мое зрение восстановлено окончательно? — поинтересовался Миллер.

— Трудно сказать. Остается только надеяться, что не возникнет осложнений, особенно я опасаюсь за левый глаз. В любой момент может начаться отторжение. Это касается любого пересаженного органа.

Миллер понимающе кивнул.

— Когда я смогу выйти отсюда? — спросил специалист по киноэффектам.

— Выйти из больницы? — переспросил Кук, несколько удивленный. — Я бы не торопился вас выписывать, пока мы не убедимся окончательно, что новый глаз прижился и вам ничего не грозит. Это займет пару недель, может, и больше.

— Извините, доктор, — вспылил Миллер, — но можете не рассчитывать, что я задержусь здесь еще на две недели!

— Хотите вы того или нет — у вас нет выбора, — сердито настаивал хирург.

— Нет, это у вас нет выбора. Если я решу уйти отсюда, вам придется с этим смириться.

— Это довольно глупо. Без квалифицированного наблюдения ваше состояние может снова ухудшиться. Я снимаю с себя ответственность, если вы будете настаивать.

— А я и не прошу вас отвечать за меня. Я выписываюсь из больницы по собственной воле.

Кук недоверчиво покачал головой.

— Если начнется осложнение, вы можете навсегда лишиться зрения, и мы уже ничем вам не поможем.

— Ну что ж, я готов рискнуть, — сказал Миллер. — Я вижу — это главное. Вы сотворили чудо, и я благодарен вам за это, но не торчать же мне в этой проклятой больнице еще две недели, пока вы будете наблюдать за моим состоянием. Я просто сойду с ума. Все, что касается последствий, пусть будет на моей совести.

— Как знаете, это — ваше решение, — вздохнул хирург. — Но мне бы не хотелось вас отпускать.

Миллер улыбнулся.

— Вы сделали достаточно много — вернули мне зрение. Вы и этот несчастный, глаза которого послужили медицине и после его смерти, — сказал Миллер и, помолчав, вдруг спросил: — Кстати, кто он?

Кук нервно сглотнул.

— Я не имею права разглашать подобные сведения, — быстро сказал он, снова покачал головой и поднял руки, давая понять, что признает свое поражение. — Ничего не поделаешь, если вы решили уходить, это ваше право. Моя миссия закончится, как только вы переступите порог больницы.

Миллер утвердительно кивнул.

Миллер взглянул на часы.

Без двадцати пяти четыре.

Он выпрыгнул из кровати и подошел к небольшому гардеробу, стоявшему у стены. Там висела его одежда. Порывшись в кармане куртки, он нашел то, что искал.

Фляжка была почти пуста. Тем не менее он торопливо отвинтил крышку и залпом осушил остатки. Виски было теплым, но это его не остановило. Миллер вытер губы тыльной стороной ладони и снова вложил фляжку в карман, закрыл гардероб и опять побрел к окну.

Он посмотрел вниз на стоянку машин, затем вверх — на свинцовое небо, понаблюдал за самолетом, ныряющим в облаках.

Внезапно ему показалось, что самолет поглотила плотная серая пелена, но вскоре понял, что это подернулось дымкой стекло.

Он сильно моргнул.

Перед глазами нависла завеса.

Миллер на мгновение закрыл глаза, крепко уцепившись за подоконник.

Снова открыл их.

Он видел все, как в тумане, как через запотевшее стекло машины.

— Ну же, ну, — прошептал он, еще крепче прижав веки.

Так он стоял до тех пор, пока глазам не стало больно, потом осторожно открыл их.

Очертания предметов в палате стали видны с кристальной ясностью, и Миллер с облегчением вздохнул.

Он все еще стоял у окна, когда открылась дверь и вошла сестра Бреннан в сопровождении санитара.

Миллер увидел, что санитар ставит какой-то предмет на столик за спинкой кровати. Это был маленький переносной телевизор.

— Мы подумали, что вам может надоесть одиночество, — сказала сестра Бреннан, включая телевизор.

Миллер не мог сдержать улыбки, когда на экране появилось изображение. Картинка стала резкой, цвет — насыщенным, и это его так обрадовало, как будто он впервые смотрел телевизор.

— Минут через двадцать принесу вам ужин, — сказала медсестра, когда он улегся, уставившись на экран.

Когда за ней закрылась дверь, Миллер расхохотался.

Показывали рекламу очков.

Глава 12

Миллер крепко зажмурился, когда перед глазами снова поплыл туман.

С закрытыми глазами он сосчитал до пяти. И снова открыл их.

Четкость вернулась, и он с облегчением медленно выдохнул, не поддаваясь искушению потерять левый глаз. Уголок глаза страшно чесался, но он решил не прикасаться к нему. В очередной раз смежив веки, Миллер вслушивался в звуки вокруг: позади кровати работал телевизор, стучали часы под ухом.

Из коридора за дверью палаты доносилось шарканье ног — шаги то приближались, то удалялись. Было около половины восьмого вечера, и наступившие приемные часы принесли с собой обычный поток доброжелательных посетителей в соседние палаты. Миллеру позвонил Филип Дикинсон, справившийся о его здоровье, а днем, за несколько часов до этого, ему принесли большой букет цветов с открыткой, подписанной всей съемочной группой. Миллер взглянул на букет. С какой радостью он обменял бы его сейчас на стакан виски! Во рту пересохло, мучила жажда, правда такая, которую обычная вода утолить не могла. Это была не просто жажда, это была настоятельная потребность.