Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Не убоюсь я зла

ModernLib.Net / Хайнлайн Роберт Энсон / Не убоюсь я зла - Чтение (стр. 1)
Автор: Хайнлайн Роберт Энсон
Жанр:

 

 


Robert A.Heinlein
I Will Fear No Evil
(1970)

Глава 1

      По стилю комната напоминала псевдобарокко 1980 года, но была широкой, длинной, высокой и роскошной. Около окон с имитацией различных пейзажей стояла автоматизированная больничная койка. Она не вписывалась в интерьер комнаты, хотя большую часть ее закрывала великолепная китайская ширма. Канцелярский стол, стоявший в сорока футах от нее, тоже был чужеродным, а рядом с ним стояло больничное кресло-каталка, и от него к койке тянулись различные провода и трубки.
      Рядом с креслом, за передвижным стенографическим столом, уставленным управляющими микрофонами, звуковой пишущей машинкой, часовым календарем, пультом управления и прочими обычными секретарскими принадлежностями, сидела молодая красивая женщина.
      По манере поведения она выглядела типичным добросовестным секретарем, но одета была по последней моде, в экзотический наряд «половина на половину»: правые плечо, грудь и рука скрывались под угольно-черным трикотажем, левую ногу обтягивала ярко-красная ткань, на месте трусиков – оборка обоих цветов, черная сандалия была на красной стороне, красная сандалия – на обнаженной правой ноге. Кожа была расписана красными и черными красками.
      По другую сторону стола стояла женщина постарше, одетая в халат медсестры. Она сосредоточенно смотрела то на свой пульт, то на пациента в кресле и не обращала никакого внимания на остальных. За столом сидело более дюжины мужчин, одетых, в основном, по-спортивному: дань моде, которой следовало старшее поколение служащих.
      В кресле-каталке сидел дряхлый старик. Если бы не яркие живые глаза, он был бы похож на плохо сделанную мумию. На лице у него не было никакой косметики, да и она не могла бы скрыть пугающую дряхлость.
      – Вампир, – тихо говорил он, обращаясь к одному из сидящих за столом, – вы просто кладбищенский упырь, дорогой Парки. Неужели ваш отец не объяснил вам, что правила хорошего тона велят сперва подождать, пока человек кончит брыкаться, а уже потом хоронить его? Или у вас не было отца? Юнис, сотрите последние слова. Господа, мистер Паркинсон предложил мне уйти в отставку с поста председателя нашей комиссии. Кто еще думает так же? – Он помолчал и медленно обвел взглядом членов комиссии. – Ну же! Неужели никто не поддержит нашего дорогого Парки? Может быть, вы, Джордж?
      – Я здесь ни при чем.
      – Но вы бы обязательно проголосовали «за», не так ли? Поскольку никто больше не поддерживает это предложение, оно отклоняется.
      – Я снимаю свое предложение.
      – Поздно, Паркинсон. Из протокола ничего нельзя удалить, разве что по общему согласию, открытому или подразумеваемому. Достаточно одного возражения – и я, Иоганн Себастьян Бах Смит, возражаю… и это правило не подлежит обсуждению, поскольку я придумал его задолго до того, как вы научились читать. Но, – Смит снова осмотрел присутствующих, – у меня есть новость. Как рассказал нам мистер Тил, все наши предприятия находятся в удовлетворительном состоянии, а «Морские ранчо» и «Фундаменты» в более чем удовлетворительном. Поэтому для меня самое время уйти в отставку. – Смит сделал паузу, потом продолжал: – Не удивляйтесь и закройте ваши рты. А вы, Парки, не радуйтесь. У меня для вас есть особая новость. Я остаюсь на посту председателя комиссии, но слагаю с себя исполнительские полномочия. Наш главный советник, мистер Джейк Саломон, становится заместителем председателя и…
      – Подождите, Иоганн. Я не собираюсь управлять всем этим пандемониумом.
      – От вас этого и не требуется, Джейк. Вы будете председательствовать в собраниях комиссии в мое отсутствие. Неужели я прошу от вас так много?
      – Вроде бы нет…
      – Спасибо. Я ухожу с поста президента компании «Смит энтерпрайзис», и мистер Байрам Тил становится нашим президентом и главным управляющим; ему давно положено продвижение по службе. На его плечах будет выбор платежей, акций, прерогативы и привилегии, лазейки для неуплаты налога. Этим я лишь отдаю ему должное.
      – Послушайте, Смит, – начал было Паркинсон, но старик перебил его:
      – Молодой человек, никогда не обращайтесь ко мне со словами «послушайте, Смит». Называйте меня «мистер Смит» или «мистер президент». Итак, что вы хотели сказать?
      Паркинсон справился с эмоциями и ответил:
      – Послушайте, мистер Смит, я не могу согласиться с вашим предложением. Не говоря уже о том, что вы одним махом продвигаете своего помощника на должность президента, что само по себе неслыханно… Если необходимы какие-либо изменения в руководстве, то следует учитывать и меня. Я ведь имею второй по величине пакет акций.
      – Я рассматривал и вашу кандидатуру на должность президента, Парки.
      – Неужели?
      – Да, И хохотал при этом от души.
      – Какого черта вы…
      – Не надо так говорить, иначе я привлеку вас к суду. Вы забыли о том, что мой пакет акций означает право решающего голоса. А что касается вашего пакета, то по правилам нашей компании всякий, кто представляет пять и более процентов акций, автоматически становится членом комиссии, даже если его никто не любит или он страдает от расстройства респираторной системы. И вы, и я подпадаем под эти определения. Байрам, каковы последние данные по доверенностям и покупке акций?
      – Полный отчет, мистер Смит?
      – Нет, просто объясните мистеру Паркинсону, где его место.
      – Конечно, сэр. Мистер Паркинсон, на сегодня вы контролируете менее пяти процентов акций с правом голоса.
      – Вы уволены, молодой вампир, – елейным голосом добавил Смит, – Джейк, созовите специальное собрание акционеров, разошлите официальные извещения, соблюдите все формальности, пусть Парки торжественно вручат золотые часы, выпихнут его из комиссии и изберут его преемника. Вопросы есть? Нет. Объявляю перерыв. Джейк, останьтесь. Вы тоже, Юнис. И вы, Байрам, если у вас есть какие-нибудь вопросы.
      Паркинсон вскочил со стула.
      – Но я еще не все сказал, Смит!
      – Да, конечно, – сладко ответил старик. – Передавайте привет вашей теще и скажите ей, что Байрам будет переводить ей круглые суммы, несмотря на то, что вас уволили.
      Паркинсон вышел, не сказав больше ни слова. Следом вышли и другие. Смит обратился к Джейку:
      – Джейк, как можно дожить до пятидесяти лет и не накопить ни грана ума? Этот парень за всю свою жизнь совершил лишь один разумный поступок – выбрал богатую тещу. Вы согласны?
      – Иоганн, – сказал Ганс фон Ритер, наклонившись над столом и обращаясь прямо к председателю, – мне не понравилось, как вы обошлись с Паркинсоном.
      – Спасибо. Вы откровенны со мной и говорите мне в лицо все, что думаете. Это редкость в наши дни.
      – Убрать его из комиссии следовало давно. Он обструкционист. Но стоило ли его унижать?
      – Наверное, не стоило. Это одна из моих маленьких причуд, Ганс. У меня теперь осталось не так уж много удовольствий.
      Вкатился механический лакей, повесил пустой стул на свой крючок и удалился.
      – Я не желаю, чтобы со мной обошлись так же, – продолжал фон Ритер. – Если вы хотите иметь в комиссии лишь тех, кто всегда соглашается с вами, то хочу вам заметить, что я контролирую меньше пяти процентов акций с правом голоса. Вы хотите моей отставки?
      – Бог с вами! Конечно, нет! Вы мне нужны, Ганс, а Байраму вы будете еще нужнее. Я не люблю тех, у кого рот всегда на замке. Если кому-то не хватает мужества возражать мне, то ему нечего делать в этом кабинете. Но если кто-то мне возражает, он должен делать это с умом. Как вы, например. Вы не один раз убеждали меня переменить мнение, а это было нелегко, принимая во внимание мое упрямство. Юнис, подзовите для доктора фон Ритера кресло поудобнее.
      Кресло приблизилось, но фон Ритер отмахнулся, и оно снова удалилось.
      – У меня нет времени на светские беседы. Что вы хотите?
      Он встал. Стол сложил ножки, повернулся боком и скользнул в стену.
      – Ганс, я окружил себя людьми, которые не очень меня любят, но среди них нет ни одного соглашателя или молчуна. Даже Байрам получил свое место, потому что возразил мне и оказался прав. Нам в комиссии нужны такие люди, как вы. Но Паркинсон – другое дело, и я имел полное право осадить его публично, потому что он публично потребовал моей отставки. Тем не менее, вы правы, Ганс, «зуб за зуб» – это ребячество. Двадцать лет назад, даже десять, я ни за что не стал бы никого унижать. Если человек полагается на рефлекс, как это делает большинство вместо того, чтобы думать головой, то, будучи униженным, он постарается отквитаться. Я хорошо это знаю. Но я старею, как вам всем известно… – Фон Ритер ничего не ответил. Смит продолжал: – Вы останетесь и поможете Байраму?
      – Гм… Останусь, если вы будете хорошо себя вести. Он повернулся, чтобы уйти.
      – Что же, это вполне справедливо, Ганс. Вы будете танцевать на моих поминках? Ритер оглянулся.
      – С удовольствием, – ухмыльнулся он.
      – Я так и думал. Спасибо, Ганс. До скорого… – Смит обратился к Байраму Тилу: – Какие у вас проблемы, сынок?
      – Завтра прибывает помощник генерального прокурора для беседы по поводу покупки «Хоумкрафтс лимитед» нашим производственным сектором. Я думаю…
      – Он будет говорить с вами. Если вы не сможете обработать его, значит, я сделал ошибку, выбрав вас для этой должности. Что-нибудь еще?
      – На морском ранчо номер пять, на глубине пятидесятой отметки погиб человек. Акула.
      – Он был женат?
      – Нет, сэр. Родителей у него тоже нет.
      – Хорошо, сделайте что-нибудь сентиментальное по этому поводу. У вас ведь есть видеоролики, где актер дублирует меня своим трогательно-искренним голосом. Когда мы теряем кого-либо из наших, общественность не должна думать, что нам на это наплевать.
      – Особенно когда нам действительно наплевать, – добавил Джейк Саломон.
      – Джейк, вы что, видите меня насквозь? Щедрые льготы в таких случаях – наша традиционная политика. Плюс разные мелочи, которые так много значат.
      – И так хорошо выглядят. Иоганн, у вас нет сердца – одни пульты и механизмы. Скажу больше: у вас его никогда не было.
      Смит улыбнулся.
      – Джейк, для вас мы сделаем исключение. Когда вы подохнете, мы постараемся не заметить этого. Никаких цветов, не будет даже обычного портрета в траурной рамке в коридоре.
      – Вам не суждено этому порадоваться, Иоганн. Я переживу вас лет на двадцать.
      – Собираетесь танцевать на моих поминках?
      – Я не танцую, – ответил юрист, – но ради такого случая, пожалуй, научусь.
      – Не волнуйтесь. Я переживу вас. Хотите пари? Скажем, миллион к вашему любимому налогу? Ах, нет. Я не могу с вами спорить: чтобы выжить, мне нужна ваша помощь. Байрам, зайдите ко мне завтра. Сестра, оставьте нас наедине. Я хочу поговорить с моим юристом.
      – Невозможно, сэр. Доктор Гарсиа настаивает на постоянном наблюдении.
      Смит на минутку задумался.
      – Мисс Подкладное Судно, манера моей речи сформировалась до того, как Верховный суд разрешил писать непристойные слова на тротуарах. Но я постараюсь выразиться достаточно ясно, чтобы вы поняли. Я ваш наниматель. Я плачу вам зарплату. Это мой дом. Я велю вам убраться. Это приказ.
      Медсестра ничего не ответила. На ее лице появилось упрямое выражение.
      Смит вздохнул.
      – Джейк, я старею. Я забыл, что у них теперь свои правила. Пожалуйста, разыщите доктора Гарсиа – он где-то здесь в доме – и подумайте, как мы можем поговорить наедине, несмотря на эту слишком бдительную цербершу.
      Вскоре пришел доктор Гарсиа. Осмотрев пациента и приборы, он согласился, что некоторое время можно обойтись телеметрией.
      – Мисс Макинтош, перейдите к дистанционным дисплеям.
      – Хорошо, доктор. Не могли бы вы послать за другой сестрой и освободить меня от моих обязанностей?
      – Сестра, вы…
      – Минутку, доктор, – перебил Смит. – Мисс Макинтош, извиняюсь за то, что назвал вас «мисс Подкладное Судно». Это ребячество, а с другой стороны – еще один признак прогрессирующей старости. Но, доктор, если она очень уж хочет уйти… а я надеюсь, что она передумает… в любом случае, выпишите ей чек на тысячу долларов. В качестве премии. Ее усердие заслуживает всяческого поощрения… а я иногда веду себя неразумно.
      – Хм… Сестра, проводите меня.
      Когда доктор и медсестра вышли, Саломон сухо сказал:
      – Иоганн, вы кажетесь дряхлым, лишь когда вам это необходимо.
      – Да, я действительно использую свои возраст и болезнь в корыстных целях. У меня нет другого оружия.
      – А деньги?
      – Ах, да… Если бы не деньги, меня бы уже не было в живых. Последнее время я как-то по-детски капризен. Можете объяснить это тем, что человек, который все время вел активную жизнь, чувствует себя разбитым, когда выбывает из игры. Но проще назвать мое состояние дряхлостью… поскольку только Богу и моему доктору известно, насколько одряхлело мое тело.
      – Я бы объяснил это вашим омерзительным и несносным нравом, Иоганн, а не дряхлостью: ведь вы можете контролировать себя, когда захотите. На меня, однако, это мало действует.
      Смит усмехнулся.
      – Никогда, Джейк, я не буду грубить вам. Вы очень нужны мне. Вы нужны мне даже больше, чем Юнис… хотя она, конечно, много симпатичнее вас. Юнис, я себя плохо вел в последнее время?
      Секретарша пожала плечами, сопровождая это движение кое-какими другими так, что на нее было приятно посмотреть.
      – Временами – просто омерзительно. Но, босс, я научилась не обращать на это внимания.
      – Видите, Джейк? Юнис умеет со мной уживаться, не то что вы. И я часто использую ее в качестве предохранительного клапана.
      – Юнис, – сказал Саломон, – как только вам вконец осточертеет эта старая развалина, вы сможете начать работать у меня за то же жалованье… или даже за большее.
      – Юнис, увеличиваю ваше жалованье вдвое!
      – Спасибо, босс, – быстро ответила она. – Я это записала и зафиксировала время. Я сообщу о вашем решении в бухгалтерию.
      Смит довольно улыбнулся.
      – Теперь понимаете, почему я ее держу? И не пытайтесь сманить ее. У вас, старого козла, не хватит бабок.
      – Сумасшедший старик, – простонал Саломон, – кстати, о деньгах: кого вы собираетесь поставить на место Паркинсона?
      – Не стоит спешить. У вас есть кандидат на эту вакансию, Джейк?
      – Нет. Хотя сейчас мне кажется, что могла бы подойти Юнис.
      Юнис удивленно взглянула на них, затем ее лицо приняло обычное выражение. Смит задумался.
      – Мне это не приходило в голову. Но это могло бы быть наилучшим решением. Юнис, хотите стать директором основной корпорации?
      Юнис перекинула переключатель стенодеска в положение «нет записи».
      – Вы оба смеетесь надо мной. Прекратите.
      – Моя дорогая, – мягко произнес Смит, – вы знаете, что я никогда не шучу, когда речь идет о деньгах. А что касается Джейка, то деньги – единственное, что для него свято: он продал свою дочь и бабушку в Рио.
      – Ну, дочь я, положим, не продавал, – возразил Саломон. – Только бабушку, да и выручил-то за нее не так уж много. Но зато у нас освободилась еще одна спальня.
      – Но послушайте, босс… Я же совсем не смыслю в управлении делами!
      – А вам этого и не придется делать. Директора не управляют, они диктуют политику. А вы знаете об управлении больше, чем большинство наших директоров: вы уже несколько лет видите все изнутри. Прибавьте к этому вашу работу секретарем моего секретаря до того, как миссис Биерман ушла на пенсию. Шутил Джейк или нет, но я вижу определенные преимущества. Вы уже являетесь служащим корпорации в должности специального ассистента-секретаря, и вам вменяется в обязанность вести запись заседаний комиссии. Помните, Паркинсон возмущался, что вам позволено присутствовать на чрезвычайных заседаниях? Но я заткнул этого Паркинсона, и все осталось по-прежнему. Вы и впредь будете присутствовать на сессиях и по-прежнему останетесь моим личным секретарем – не могу пожертвовать таким секретарем,
      – но вы будете и директором. Здесь нет никакого противоречия, вы просто будете не только записывать, но и голосовать. А теперь мы подходим к ключевому вопросу: вы согласны голосовать так же, как и Джейк?
      Юнис приняла серьезный вид.
      – Вы хотите этого, сэр?
      – Или так, как я, если я присутствую, что, в общем-то, одно и то же. Вспомните, мы с Джейком всегда голосовали одинаково по главным вопросам – заранее обговаривали это с ним – и в то же время спорили и голосовали по-разному по незначительным вопросам. Прочтите старые протоколы – и вы сами это увидите.
      – Я давно уже это заметила, – сказала она, – но считала, что мне не подобает делать какие-либо выводы.
      – Джейк, она – наш новый директор. Да, еще вот что, моя дорогая… Если нам вдруг понадобится ваше место, вы согласитесь уйти в отставку? Вы ничего от этого не потеряете.
      – Конечно, сэр. И не надо мне платить, чтобы я согласилась.
      – И все-таки вам кое-что понадобится. Я чувствую себя лучше, Юнис, мне надо передать управление Тилу; политику я предоставлю Джейку… сами знаете, в каком я состоянии. Я хочу, чтобы у Джейка было как можно больше голосов, на которые он смог бы твердо рассчитывать. В конце концов, мы всегда можем уволить директоров… но лучше все же этого не делать – фон Ритер уже раз утер мне нос. О'кей, вы директор. Мы уладим формальности на собрании акционеров. Добро пожаловать в ряды истэблишмента. Теперь вы не рабыня на жалованье. Вас подкупили, и теперь вы контрреволюционер, фашистский пес. Как вам это нравится?
      – Не «пес», – возразила Юнис. – Все остальное ничего, но вот пес… это слишком по-мужски. Я самка. Сучка.
      – Юнис, я не только не употребляю таких слов при дамах, но и не желаю их слышать от дам.
      – Разве может «фашистский пес» быть дамой? Босс, я узнала это слово еще в яслях. Сейчас его все употребляют.
      – А я впервые прочитал его на заборе, и пусть оно там и остается.
      – У меня нет времени выслушивать лексикологов-любителей! – прорычал Саломон. – Совещание окончено?
      – Что? Вовсе нет! Сейчас будет его совершенно секретная часть, ради чего я и отослал медсестру. Подойдите поближе.
      – Иоганн, прежде чем вы начнете раскрывать свои тайны, разрешите мне задать один вопрос. На этой кровати есть микрофон? В кресле тоже может быть подслушивающее устройство.
      – Да? – Смит задумался. – Я пользовался кнопкой для вызова… до того как они установили постоянное наблюдение.
      – Семь к двум за то, что вас прослушивают. Юнис, моя дорогая, не могли бы вы на всякий случай посмотреть, где там проводок?
      – Сомневаюсь, что найду его. Это ведь не стенодеск. Но я посмотрю. – Юнис встала из-за пульта и осмотрела заднюю часть кресла. – Эти два диска наверняка соединены с микрофоном; они показывают частоту дыхания и сердцебиения. Но на мой голос игла не реагирует. Наверное, здесь фильтр. Но… – она задумалась, – голос можно снять с любого проводка в целом. Я сама пользуюсь этим методом, когда необходимо записать что-нибудь при сильном шуме. Для чего другие диски, я не понимаю. Черт возьми, я могла бы найти подслушивающую схему, но откуда я могу знать, что их не две и не три? Извините.
      – Не стоит извиняться, дорогая, – успокаивающе произнес юрист. – В этой стране никто не мог по-настоящему уединиться с середины двадцатого века. Да что там говорить! Я могу позвонить одному своему знакомому, и он сфотографирует вас в вашей ванне, а вы ничего об этом и не узнаете.
      – Правда? Ужасная идея. Сколько он берет за такую работу?
      – Много. Его гонорар зависит от трудности и риска попасть под суд, но не меньше двух тысяч наличными. Но он хорошо знает свое дело.
      – Подумать только… – Юнис задумалась, а затем улыбнулась, – мистер Саломон, если вы когда-нибудь решите получить такое фото, то позвоните лучше мне. У моего мужа есть отличная китайская камера, и я бы предпочла, чтобы меня фотографировал он, а не какой-то незнакомец.
      – Призываю вас к порядку, – мягко сказал Смит, – Юнис, если вы хотите продавать похабные фотографии этому старому развратнику, делайте это в свободное от работы время. Я ничего не знаю об этих приспособлениях, но знаю, как разрешить эту проблему. Юнис, идите туда, откуда они меня телеметрируют – я думаю, где-то рядом с верхним залом. Там вы найдете мисс Макинтош. Побудьте там около трех минут. Я две минуты подожду, а затем крикну. «Мисс Макинтош! Миссис Бранка у вас?» Если вы меня услышите, мы будем знать, что нас подслушивают. Если нет, то приходите назад через три минуты.
      – Слушаюсь, сэр. Должна ли я как-нибудь объяснить мое присутствие мисс Макинтош?
      – Наврите что-нибудь. Я лишь хочу знать, слышит ли она нас.
      – Слушаюсь, сэр.
      Юнис направилась к двери. Она нажала на дверной выключатель как раз, когда раздался гудок. Дверь резко отодвинулась в сторону – и за нею оказалась мисс Макинтош. Она едва не подпрыгнула от удивления, затем пришла в себя и спросила, обращаясь к Смиту:
      – Могу я зайти на минутку?
      – Конечно.
      – Спасибо, сэр.
      Медсестра подошла к кровати, отодвинула экран, нажала четыре кнопки и снова задвинула экран.
      – Теперь у вас полное уединение, сэр… что касается моего оборудования.
      – Спасибо.
      – Я не должна отключать голосовые мониторы без разрешения доктора. Но вы в любом случае могли бы не беспокоиться. Я уважаю право пациента на уединение так же, как и доктор, и никогда не слушаю разговоры больных. Я их не слышу, сэр.
      – Не петушитесь. Если бы вы не слушали, откуда бы вы знали, о чем мы здесь говорили?
      – Вы упомянули мое имя. Когда я слышу свое имя, я начинаю слушать. Это условный рефлекс. Хотя, я думаю, вы мне не верите.
      – Напротив, верю. Сестра, пожалуйста, включите то, что вы там выключили. И помните: я хочу, чтобы меня никто не подслушивал… а я постараюсь не произносить вашего имени. Но я рад узнать, что могу так легко вас вызвать. Для человека в моем состоянии это большое удобство.
      – М-м… хорошо, сэр.
      – И я хочу поблагодарить вас за то, что вы миритесь с моими причудами и гнусным нравом.
      Сестра почти что улыбнулась.
      – Бывает и хуже, сэр. Я как-то два года проработала в психбольнице.
      Смит удивленно взглянул, затем нахмурился.
      – Черт возьми! Это там вы так невзлюбили подкладные судна?
      – Да, именно. А теперь, если вы позволите, сэр…
      Когда она ушла, Саломон спросил:
      – Вы действительно думаете, что она не будет слушать?
      – Конечно же будет, она не сможет удержаться. Точнее, она будет усердно пытаться не слушать. Но она горда. А я лучше положусь на гордость, чем на всякие приспособления. Ну ладно, я уже начинаю уставать. Суть дела в следующем: я хочу купить тело. Молодое тело.
      Юнис Бранка, казалось, никак не прореагировала на эти слова. Лицо Джейка Саломона приняло непроницаемое выражение, которое он использовал для игры в покер и в разговорах с прокурорами. Наконец Юнис спросила:
      – Я должна это записать, сэр?
      – Нет. То есть да. Велите своей швейной машинке сделать по копии для каждого из нас и сотрите пленку. Мою копию положите в досье для уничтожения, свою тоже положите в досье для уничтожения, а вы, Джейк, спрячьте вашу копию в досье, которое вы используете, чтобы надуть этот чертов отдел государственных сборов.
      – Я спрячу ее еще надежнее – в досье неоплатных должников. Иоганн, все, что вы мне говорите, конечно, останется между нами – ведь я ваш адвокат, – но я должен заметить, что правила запрещают мне давать клиенту советы, как нарушить закон, или позволять клиенту обсуждать подобные намерения. Что касается Юнис, то все, что вы говорите ей или в ее присутствии, не является доверительной информацией.
      – Да бросьте вы это, старый трусишка; вот уже много лет вы дважды в неделю даете мне советы, как обойти закон. А что касается Юнис, так у нее можно получить какую-нибудь информацию, лишь полностью промыв ей мозги.
      – Я не говорил, что всегда придерживаюсь правил;
      я лишь напомнил, что они требуют. Я не буду отрицать, что в моей профессиональной этике есть немало прорех, но не стану связываться ни с похищением трупов, ни с киднепингом, ни с подпольными рабовладельцами. Любая уважающая себя проститутка – я имею в виду себя – знает меру.
      – Джейк, избавьте меня от проповедей; то, что я хочу, вполне этично и морально. А ваша помощь мне нужна, чтобы все до последней буквы было по закону. Я немею перед законом, но в то же время вынужден быть практичным.
      – Надеюсь, что это так.
      – А я точно знаю, что это так. Я хочу купить тело законным путем. Это исключает кражу трупов, киднепинг и рабство. Я хочу заключить законную сделку.
      – Это невозможно.
      – Почему? Возьмите хоть это тело, – сказал Смит, указывая себе на грудь. – От него пользы меньше, чем от навоза; я могу завещать его медицинскому институту. Вы же сами говорили, что могу.
      – Давайте говорить прямо. В Соединенных Штатах закон исключает собственность на человека. Тринадцатая поправка к Конституции. Отсюда следует, что ваше тело не является вашей собственностью, следовательно, вы не можете его продавать. Но труп – собственность… э-э… загробного мира… хотя с трупами обычно обращаются не так, как с прочим имуществом. Если вы хотите купить труп, это можно организовать. Но кого это вы совсем недавно называли вурдалаком?
      – Что такое труп, Джейк?
      – Это мертвое тело, обычно человеческое. Такое определение дает словарь Уэбстера. Юридическое определение сложнее, но сводится к тому же.
      – Именно это сложное определение я и хотел бы услышать. Смотрите: вот оно умерло, может быть собственностью, и мы можем купить его. Но что такое смерть, Джейк? Когда она наступает? К черту словарь Уэбстера. Что говорит закон?
      – Закон говорит то же, что и Верховный суд. К счастью, этот вопрос обсуждался в семидесятых годах, положения закреплены в определении по делу «Владение Генри М. Парсонса versus Род-Айленда». Многие годы, многие века человек считался мертвым, когда у него переставало биться сердце. Затем в течение приблизительно одного столетия он считался мертвым после того, как квалифицированный врач устанавливал отсутствие сердцебиения и дыхания и говорил, что он мертв – но иногда и врачи делали ошибки. А затем были сделаны первые пересадки органов и, Боже мой, какая суматоха началась в юридических кругах!
      Но дело Парсонса разрешило споры; человек мертв, когда окончательно прекратилась мозговая деятельность.
      – А что это значит? – спросил Смит.
      – По этому вопросу суд не дал определения. Но послушайте, Иоганн, я специализировался по корпоративному праву, я не специалист в медицинской юриспруденции или судебной медицине. Я должен навести справки, прежде чем…
      – Хорошо, я знаю, что вы не Господь Бог. Справки вы можете навести позже. Что вам известно сейчас?
      – В случаях, когда важно знать точное время наступления смерти, например, при авариях, убийствах или когда необходимо сделать пересадку органа, врач должен констатировать, что мозг перестал работать и уже никогда не заработает. Существуют различные тесты, даются различные определения, например «необратимая кома», «полное отсутствие волновой активности мозга», «непоправимое корковое повреждение», но все это сводится к одному – определенный врач ручается своей репутацией и дипломом, что мозг мертв и больше никогда не оживет. Сердце и легкие сейчас не принимаются во внимание, они относятся к тому же классу, что и руки, ноги или другие части тела, без которых можно обойтись или которые можно заменить. Значение имеет только мозг. Плюс заключение врача об этом мозге. Обычно при пересадке органов присутствуют еще два врача, не связанные с операцией, а также коронер. Не потому, что Верховный суд требует этого. По существу, только некоторые из пятидесяти четырех штатов издали закон о танатотических требованиях, но…
      – Минуточку, мистер Саломон – что это за странное слово? Моя машинка поставила над ним вопросительный знак.
      – Как ваша машинка его написала?
      – ТАНАТОТИЧЕСКИЕ…
      – Умная машинка. Это специальный термин – прилагательное от греческого слова «ТАНАТОС», что означает «смерть».
      – Подождите секундочку. Я занесу в память.
      Юнис нажала на кнопку памяти и что-то прошептала. Затем сказала:
      – Моя машинка лучше работает, когда я ее хвалю. Продолжайте.
      Она сняла руку с кнопки «пауза».
      – Юнис, вам что, кажется, что машинка живая? Она покраснела, нажала на «стереть запись», а затем на «паузу».
      – Нет, мистер Саломон. Но она действительно ведет себя со мной лучше, чем с другими операторами. Она начинает дуться и сбоить, когда ей не нравится, как с ней обращаются.
      – Я могу это засвидетельствовать, – подтвердил Смит. – Когда Юнис берет отпуск, ей впору уносить все эти штуки с собой, иначе они так испортятся, что придется стенографировать вручную. Ну ладно, хватит болтовни. О машинке поговорим в другое время: прадедушка уже хочет спать.
      – Конечно, сэр. – Юнис включила запись.
      – Иоганн, я говорил, что в случае пересадки органов медики установили твердые правила или традиции, и для того, чтобы защитить себя от уголовного или административного преследования, и для того, надо полагать, чтобы определить границы своей ответственности. Им приходится вынимать сердце, когда оно еще живое, но они, тем не менее, защищены от обвинений, которые могут повлечь за собой многомиллионные иски о компенсации. Таким образом они растягивают ответственность на всех и покрывают друг друга.
      – Пожалуй, – согласился Смит. – Джейк, вы не сказали мне ничего такого, чего бы я и так не знал, но вы успокоили меня, подтвердив то, что я знаю. Теперь я уверен, что это можно провернуть. Короче говоря, мне нужно здоровое тело в возрасте от двадцати до сорока лет, еще теплое, с хорошим сердцем и без каких-либо серьезных физических повреждений… но с юридически, так сказать, мертвым мозгом. Я хочу купить этот труп, и пусть мой мозг пересадят в него.
      Юнис никак не прореагировала на эти слова. Джейк прищурился.
      – Когда вы хотите это тело? Сегодня?
      – Не позже следующей среды. Гарсиа говорит, что до среды я дотяну.
      – Я предлагаю сделать это сегодня. А заодно вставить и новый мозг: мне кажется, ваш старый уже никуда не годится.
      – Джейк, перестаньте. Я не шучу. Мое тело разваливается на глазах, но мое сознание ясно и память крепка… спросите-ка меня о вчерашних ценах на интересующие нас товары. Я все еще могу делать логарифмические вычисления, не заглядывая в таблицу. Я каждый день проверяю себя, потому что знаю, в каком я состоянии. Посмотрите на меня – все это стоит таких сумасшедших денег, что глупо их даже считать. Я же не разваливаюсь лишь потому, что меня вовремя подклеивают и подвязывают. Мне давно пора в музей.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33