В то далекое лето Сокол с интересом присматривался и к обитателям Убежища, – они одевались либо в черную одежду, украшенную белым четырехлистником, или в красную, с одной или тремя черными звездами. И еще там имелся высокий мужчина, который тоже ходил в красном. У него висело на шее ожерелье из голубых камней, а поверх красного он надевал длинный черный плащ, полы которого развевались на ветру, словно крылья. Похоже, он был главным среди мужчин и женщин, одетых в красное. И лишь через день Ледяной Сокол обнаружил, что там есть еще один человек – почти такой же высокий, но очень худой. Он вроде бы ничем не отличался от одетых в черное, если не считать эмблемы на груди (орел, вышитый золотом). Именно этот мужчина и был самый главный.

Его называли лордом Элдором, и именно этот лорд, как сообразил Сокол на второй день пребывания в долине, и выследил его.

– Да на что же это похоже! – бушевал первый, когда ему доложили о пропаже лошадей. Он гневно размахивал руками, и его жесты, видимо, были предназначены для того, чтобы напугать и разогнать врагов на многие мили вокруг, а Элдор безмятежно слушал его, сложив руки на груди и чуть склонив голову набок. – Бандиты в нашей долине! Я вам говорил, что так оно и будет, когда вы решили снова открыть Убежище, лорд Элдор! Конечно, оно возвышается над всей долиной, его видно издалека, но… Вместо того, чтобы бесконечно усиливать Убежище и увеличивать запасы с расчетом на большой гарнизон – каковые запасы, я уверен, в конце концов растащат бандиты, – лучше бы вы заперли эту махину и начали строить укрепления у западного спуска с перевала!

Его глубокий, мелодичный голос без помех долетал до того места, где на толстой ветви огромной сосны затаился Ледяной Сокол (это дерево и по сей день росло между Убежищем и ручьем).

В обычае клана Говорящих со Звездами было время от времени посылать воинов на юг, чтобы похитить там несколько человек. Южан держали в качестве пленников всю зиму ради того, чтобы дети научились языку Вейт. Этих пленников обычно усыновляли в разных семьях, так что позже, когда приходило время принесения весенних жертв, никого из подлинных членов этих семей уже не замучивали до смерти… Хотя, надо сказать, волосы южан никогда не бывали достаточно длинными, чтобы изготовить из них хорошую тетиву для лука.

– Это же очевидно, как и то, что на севере земля обледенела! – продолжал возмущаться человек с ожерельем. – Если держать Убежище открытым, любая шайка может воспользоваться им как собственным укреплением!

– Вряд ли наших лошадей украли бандиты. – Рослый лорд Элдор повернул следом за рассерженным спутником назад, к конскому загону, продолжая разговор на ходу. – Томок Тиркенсон докладывал мне, что разбойники, как правило, отличаются жадностью. Они бы увели весь табун, а не стали выбирать двух лошадей прямо перед Убежищем, где их могли в любую минуту заметить стражники.

Побушевав еще немного, человек с ожерельем (позже Ледяной Сокол узнал, что это Альвир, один из самых богатых и могущественных лордов Дарвета), отправил отряд своих личных воинов в красном, чтобы обыскать как следует долину. Ледяной Сокол не спеша вернулся в свой лагерь, разбитый возле стоячих камней, чтобы убрать все следы, пока воины Альвира не добрались до этого места.

Спустя некоторое время Сокол гораздо лучше узнал и Элдора, и Альвира, но порой ему казалось, что за годы знакомства первое впечатление от них обоих ничуть не изменилось, а скорее наоборот – утвердилось и стало глубже. Он снова и снова видел Альвира, произносящего много ненужных слов и делающего совершенно неправильные выводы, и Элдора – стоящего на некотором расстоянии от разнаряженного лорда, скрывающего свои мысли, наблюдательного… с насмешливой искоркой в глазах цвета стали.

По другую сторону перевала зима еще и не думала отступать. Истинный Мир простирался между Снежными горами и морским побережьем, и это была суровая земля, – земля, в которой было мало воды и деревьев, где постоянно дули сильные ветра, а летом налетали смерчи. В последние десять лет, как слышал Ледяной Сокол, там случались ледяные бури, заставлявшие людей и Животных сбиваться в укрытие – и замораживавшие всех насмерть.

Стада бизонов и антилоп бродили по мертвым степям, и по мере того, как зимы становились все продолжительнее и холоднее, к ним присоединялись мамонты, яки, олени и носороги, а следом за этими гигантскими стадами тащились стаи гигантских волков и саблезубов, летели хищные птицы. После Безлетнего Года сланч разросся неимоверно, и его морщинистые упругие, слегка светящиеся полосы растягивались на многие мили, лишая жизни все другие растения. При этом сланч порождал другую, собственную жизнь – это были странные твари, расползавшиеся повсюду, но как будто бы ничего не евшие, не размножавшиеся и не испражнявшиеся. Твари, в конце концов, подыхали и гнили, испуская незнакомую сладковатую вонь, и там, где они валялись, потом возникало новое пятно сланча.

У Ледяного Сокола даже волосы на затылке встали дыбом, как у пса на загривке, когда он увидел, как сланч и холод изменили местность за перевалом. Те рощи, что покрывали западные склоны гор, по большей части теперь были мертвы, погребены под беловатой массой. И в течение всего первого дня, пока Сокол шел по тропе на запад, он видел сланч по обе стороны от себя – то пятна, то полосы шириной в несколько миль. Ни кроликов, ни леммингов, ни антилоп не осталось на мертвой земле.

По мусору на месте стоянки Бектиса и его отряда Ледяной Сокол понял: кроме всего прочего, Бектис и Хетья прихватили из Убежища немалое количество вяленого мяса, сыра и картофеля. Пустив в ход пращу, Ледяной Сокол убил двух коршунов, явившихся полакомиться остатками сыра и картошки, и добавил их мясо к своим запасам, а заодно прихватил и картофельную кожуру и очистки сыра. Только на месте стоянки он увидел, наконец, следы Тира и по множеству признаков определил, что у мальчика связаны руки.

Ну, может, это и к лучшему, подумал Ледяной Сокол. Что бы там ни говорила Джил, парнишка все равно мог попытаться удрать, пока видел на востоке горы, а шансов выжить в этой оголенной земле у него не было. Ни единого.

Итак, Альвир заявил, что где-то в долине скрывается разбойник, и разослал поисковые отряды по всей долине Ренвет – на расстояние трех дней пути. Ледяной Сокол немало повеселился, терпеливо перемещая свою стоянку через каждые несколько часов – невидимую стоянку северных людей, не оставляющую следов на земле, – и наблюдая за воинами. Он следил также за караванами мулов, что двигались со стороны реки Арроу через цепи невысоких гор в западной части долины. Мулы несли на спинах провизию, семена, саженцы. Интересовался Сокол и тренировками одетых в черное стражников, которыми командовал невысокий лысый человек с хриплым голосом. Любовался он тем, как Альвир и Элдор прогуливались вдоль стен Убежища и по краю леса, что тянулся вокруг холма, на котором высился бастион, – они говорили о разных вещах и что-то записывали на вощеных деревянных табличках.

Альвир без устали жаловался на то, что Убежище слишком велико и совершенно бесполезно как защитное укрепление в борьбе с бандами из Геттлсенда.

– Это же просто тюрьма, тюрьма! – восклицал он, шагая по тропе, ведущей к единственному входу в Убежище – двойным темным металлическим дверям. – Да, конечно, никто не сможет в нее ворваться, но случись что – осажденные окажутся просто в западне! Вот разве что там есть где-нибудь тайный выход… а? Туннель для вылазок или потайная дверца?

Его голубые глаза при этих словах вспыхнули надеждой. Он из тех людей, что обожают разные секреты, подумал Ледяной Сокол, лежавший в высокой траве рядом с ручьем. Ну, лично он, Сокол, не доверил бы даже самую безобидную тайну этому Альвиру, который, похоже, считает, что правила жизни обычных людей к нему не относятся, поскольку он – чересчур важный лорд из родовитого семейства.

– Насколько мне известно, ничего такого там нет, – спокойно ответил Элдор, продолжая осматривать прилегающие к твердыне земли.

Элдор выглядел лет на тридцать пять, он был таким же высоким, как Альвир, то есть даже немного повыше самого Ледяного Сокола, который в семнадцать лет еще не перестал расти. Элдор подрезал свои каштановые волосы на уровне плеч, по моде цивилизованных людей, и казался с виду не очень сильным. Иногда он тренировался вместе с воинами, то с теми, что носили черное, то с теми, что одевались в красное.

Наблюдая за ними при свете костров и факелов, освещавшими весь западный фасад Убежища и делавшими воинов отличными мишенями, или в сумерках, перед наступлением полной темноты, Ледяной Сокол с одобрением отмечал: тренировки здесь ведутся всерьез. Маленький лысый мужчина, ответственный за обучение, постоянно поправлял воинов, объяснял им то одно, то другое, отчаянно ругался, – как будто воины были глупыми детьми, едва научившимися молотить друг друга дубинками. Иногда он заставлял их маршировать, тяжело нагрузившись оружием. Ледяной Сокол без труда понял, что эти упражнения направлены на то, чтобы увеличить физическую силу и выносливость воинов, а также научить их передвигаться как можно быстрее.

В его клане такой метод никогда не применялся, но Соколу он понравился. Каждый вечер он приходил к черным стенам – после того, как заканчивались работы на полях, и нелепые патрули возвращались, – и часами наблюдал за воинами. А на своей стоянке он занимался разными делами. Сначала укоротил собственный меч до такой же длины, какую имели мечи воинов Убежища, переделал рукоять, чтобы ее удобно было держать двумя руками, сбалансировал его… Да, это совсем не похоже на мечи, к которым привыкли на равнине. Подобный меч требует других приемов боя. Ледяной Сокол тренировался по ночам, повторяя и отрабатывая как следует все, что видел вечером, ведя бой с тенями.

А потом он снова возвращался к Убежищу и прислушивался. Именно тогда он впервые услышал музыку этих людей, арфу и волынку, и это было совсем непохоже на простые звуки тростниковых свирелей, на которых играло его племя, – здешняя музыка была сложной, прекрасной и абсолютно бесполезной.

И еще обитатели долины вечно рассказывали истории о доблести, о жестокости, о любви, и Ледяной Сокол далеко не сразу понял, что все это чистые выдумки, что ничего такого на самом деле никогда не случалось.

Позже он узнал, что это считается особым видом искусства (и в народе Джил оно тоже явно было в почете), – сочинять всю эту ерунду так, чтобы она казалась чистой правдой. Сказки цивилизованных людей были так же прекрасны, как их музыка. Они зачаровывали Ледяного Сокола, но он постоянно напоминал себе, что в них нет никакой пользы.

А потом, однажды, поздним вечером, Ледяной Сокол вернулся на свою стоянку – и обнаружил, что Ветер и Маленький Танцор исчезли.

Элдор не стал уводить всех трех лошадей, как поступил бы враг, и это лишь сильнее разозлило Сокола. Ему как будто сказали: «Надо полагать, лошадка тебе понадобится». Но Элдор оставил Ледяному Соколу Гнедую, худшую из трех, – и это выглядело как небрежный подзатыльник, который взрослые отвешивают докучливому мальчишке. И при этом Ледяной Сокол знал, что увел лошадей именно Элдор. Пока Сокол этим вечером наблюдал за парными боями, лорд пришел сюда… в этом Сокол разобрался утром, изучив следы.

Да, он нашел следы, но это оказалось нелегко. Тот человек знал, как их скрыть. В общем получалось, что Элдор отвлек внимание Ледяного Сокола большими поисковыми отрядами, а сам тем временем обнаружил его стоянку в одиночку.

Ледяной Сокол предположил, что его теперь будут поджидать у конского загона, считая, что он попытается увести хотя бы Маленького Танцора. Это следовало из того, что Танцор и Ветер постоянно находились в самом центре табуна. И стражников возле Убежища стало больше. Поэтому Сокол выжидал и наблюдал. И дождался, когда однажды вечером Элдор поскакал куда-то один, верхом на Ветре; Сокол уже заметил, что этот крупный черный жеребец был одним из любимцев Элдора. Сокол последовал за ним через луг к холму за Убежищем – и пустил стрелу ему в спину.

Ледяной Сокол снова улыбнулся, вспоминая все это, и принялся разбивать лагерь в небольшой лощинке рядом с дорогой, ведущей на запад.

Разумеется, Элдор был в броне, изготовленной из стальных пластинок, оплетенных тростником, и усиленной чарами прочности, долговечности и отклонения стрел. Если бы не сумерки, что заполнили долину голубыми тенями, превратив ее в подобие озера чистой темной воды, Ледяной Сокол заметил бы, что плащ сидит на Элдоре как-то неловко. Возможно, он удивился бы, зачем бы тому среди летнего дня потребовалось надевать плащ. А еще Элдор прихватил с собой свиной пузырь, наполненный кровью, и раздавил его, падая со спины Ветра, так что Ледяной Сокол почувствовал запах крови из своего укрытия за деревьями. И Сокол просто подумал, что ему не повезло, и всадник упал с коня, зацепившись за поводья, так что животное не могло уйти далеко. А потом, когда Сокол подошел совсем близко и наклонился, «труп» внезапно ожил и одной рукой схватил Сокола за горло, а другой приставил к горлу нож. С тех пор Ледяной Сокол больше не верил в невезение.

– Альвир думает, что ты разведчик какой-то шайки, – сказал Элдор, лежа на земле и не ослабляя хватки. – Но ты тут один, не правда ли?

Ледяной Сокол промолчал. Он решил, что если ему суждено наконец умереть, то такая смерть все же лучше, чем та, что ожидала его, останься он в землях своего клана; но собственная глупость наполнила его гневом.

– Я слышал, твой клан не связывается с разбойниками.

Сокол продолжал молчать. Конечно, это было правдой. Никто из людей Истинного Мира не видел пользы в грабежах и не желал обладать теми вещами, которых столь страстно желали разбойники. Но это не значило, что он должен говорить о своем племени с врагом.

– Я не хочу убивать тебя, – продолжил Элдор, хотя и не подумал отводить нож в сторону. – Это значило бы дать пропасть хорошему воину, а мне нужны хорошие воины. Я видел тренировочные столбы, которые ты установил возле своего лагеря. Ты повторял там то, чему Гнифт в последнее время обучал стражников. Ты бы хотел учиться вместе с ними?

Ледяной Сокол обдумал его слова и напомнил:

– Я твой враг.

Элдор внезапно отпустил Сокола и мгновенно вскочил на ноги. Он даже успел отойти на приличное расстояние, пока его противник поднимался с земли.

– Почему? – спросил лорд.

Ледяной Сокол подумал о тех причинах, по которым он был вынужден уйти от клана Говорящих со Звездами, и о том, что он совершил, и о том, что пути назад для него не было. И понял, что не может ответить на вопрос Элдора.

Ледяной Сокол выпил немного воды и устроился на плотной подстилке восковницы, росшей на дне лощинки.

Над равниной царила тишина. Сокол прислушивался, распознавая далекий лай койотов и еще более далекие голоса волков, доносившиеся до него сквозь тихий шорох постоянного ветра. Он улавливал запах пыли и пробивающейся сквозь землю колючей травы.

Это был мир его детства, напоминавший о себе из темноты былого запахами и звуками.

Он был дома.

Элдор Эндорион.

Ледяной Сокол ничуть не удивился, узнав, что человек, не побоявшийся рискнуть встретиться с предполагаемым разведчиком бандитов, на самом деле – король Дарвета. Даже когда он узнал о размерах этой страны и о богатстве и сложности мира, которым правил Элдор, он не удивился его поступку.

Потому что это было вполне типично для Элдора.

Элдор оставался в долине Ренвет еще неделю, с людьми, которых он прислал сюда, чтобы восстановить гарнизон и запасы Убежища, – оставался специально для того, чтобы позаниматься с Ледяным Соколом, познакомиться с ним как следует, испытать его, как настоящий военачальник испытывает воина, которого хочет сделать своим соратником и союзником. Ледяному Соколу не раз приходилось обучать коршунов. Он понимал суть действий Элдора.

Он никогда не испытывал к королю того благоговения, какое чувствовали к нему другие стражники, и не замирал бездыханно перед его великолепием. Но он знал, что этому человеку можно доверять и что он достоин уважения, как никто другой. И потому был доволен, став стражником.

Четыре года Ледяной Сокол прожил в Гае, постоянно тренируясь вместе с другими стражниками. Он сменил одежду из волчьих шкур и шерсти мамонта на мундир, сшитый из тонкой шерстяной ткани. Мундир был черным, с эмблемой в виде белого четырехлистника. Ледяной Сокол носил теперь башмаки на жесткой подошве, как настоящий цивилизованный человек (хотя эти башмаки были куда менее удобными, чем мокасины, да к тому же оставляли слишком заметные следы). Когда на следующий год у него начала расти борода, он начал бриться, как это делали цивилизованные люди, но так и не обрезал волосы. Он научился пользоваться длинным мечом и сражаться не в одиночку, а бок о бок с товарищами.

В Гае он встретился с Ингольдом, старым наставником Элдора, слегка сумасшедшим и – как быстро выяснил Ледяной Сокол – безусловно, лучшим фехтовальщиком во всем западном мире. Сначала Сокол увидел, как Ингольд ведет учебный бой с Гнифтом, и принял его за обычного старого мастера, довольно жалкого с виду, но удачливого. Именно так тот и выглядел. После того, как Ингольд наголову разбил в бою Сокола, они много раз разговаривали о звериных следах, о привычках пчел, о том, где какая растет трава…

А что касается боя на мечах… Даже просто посмотреть, как король сражается с Мудрейшим, было уроком из уроков. И еще время от времени Ледяной Сокол видел в запутанных переходах дворца сестру Альвира, хорошенькую тихую девочку-подростка, которая зачитывалась стихами, никогда ни на шаг не отходила от воспитательницы и ни слова не произносила без разрешения. Через три года после прибытия Сокола в Гай она вышла замуж за Элдора, к выгоде обоих семейств. У них родился сын по имени Тир.

Но, хотя никто и не догадывался тогда об этом, время цивилизации истекало – подобно тому, как капля за каплей сочится вода из треснувшего кувшина.

И как раз в те же самые годы Ледяной Сокол познакомился с Бектисом, который был куда более заметен при дворе, нежели Ингольд. Последний то и дело куда-то уезжал, но у Бектиса были свои комнаты во дворце, расположенном в районе, который горожане называли Водяным парком – тут было не так людно и дымно, как в других частях города (Ледяному Соколу понадобился не один год, чтобы привыкнуть к этой вони). Бектис видел в своем магическом кристалле прошлое и будущее и благодаря своей магии узнавал о том, что происходило вдали. И еще он обеспечивал хорошую погоду во время различных праздников и давал Альвиру советы относительно маршрутов плавания кораблей и дней их выхода в море.

Шаманы клана Ледяного Сокола тоже умели управлять погодой. Они могли отвести самый страшный шторм в сторону от зимней стоянки и конских табунов, но все знали: это дело очень опасное. Кроме того, изменение погоды могло выдать врагу местоположение лагеря.

Альвир и Бектис называли Ледяного Сокола «домашним варваром лорда Элдора» и подшучивали над тем, что, с точки зрения Сокола, было всего лишь логичным: например, всегда иметь при себе оружие и запас продовольствия на сутки, держаться в углу и никогда не засиживаться в помещениях, из которых нельзя выскочить в любое мгновение. Его ничуть не обижали их насмешки. Подобными шутками эти двое просто сообщали Соколу, что они – глупцы, как и большинство грязекопателей, которые все были если не дураками, то сумасшедшими.

И большинство из них погибли, когда явились дарки.

Ветер неустанно дул над землей, холодный и резкий. Сквозь облачный покров, затягивавший небо почти каждую ночь, ущербная луна выглядела бледным комом, запутавшимся в шерстяных прядях. Ледяному Соколу понадобился почти год, чтобы отделить инстинктивный страх перед сумерками, родившийся во всех, кто прошел через Время Тьмы, от разумной осторожности, которая была свойственна ему прежде. И теперь он прислушивался, определяя источники звуков и запахов, отмечая аромат зелени и воды, долетавший с северо-запада через поля сланча… Эти запахи означали, что завтра Ледяной Сокол сможет поохотиться. Но он не забывал и о том, что возле воды могут оказаться опасные хищники. Нечто маленькое и слегка светящееся, похожее на голову на двух тонких ножках, пробежало по краю лощинки. Большинство тварей, рожденных сланчем, светились в темноте… Пронеслась мимо ночная птица, охотящаяся за мошкарой.

– Тир был где-то там, в лагере, с Бектисом, Хетьей и тремя абсолютно одинаковыми воинами.

Сын Элдора.

Элдор не был родней предкам Ледяного Сокола. По меркам клана Говорящих со Звездами, его следовало бы рассматривать как врага. Но он не был врагом. И он был единственным человеком в Гае – единственным в новой жизни Ледяного Сокола, единственным за четыре года его пребывания среди цивилизованных людей, – с которым Сокол говорил о том, почему он ушел от своего народа и почему не может вернуться назад.

Да, он не был врагом. Но как его следует называть – этого Ледяной Сокол не знал.

Кругом были дарки.

Тир заставил себя открыть глаза, он принудил себя посмотреть в темноту по другую сторону лагерного костра, который показался ему маленьким и жалким. Он велел себе всмотреться в ночь.

На самом деле их там нет.

По правде говоря, Тир никогда не видел дарков. И сам он ничего о них не помнил – мама рассказывала ему, что они ушли, когда он был еще совсем маленьким. Но иногда они являлись ему в ночных кошмарах, бесформенные, выжидающие, шевелящиеся в тенях, испускающие особый запах… Тир пугался, когда чуял что-нибудь хотя бы отдаленно похожее. А похожим был запах состава, которым женщины в Убежище чистили одежду.

Но сейчас он их видел. Его память наполнилась воспоминаниями, как будто на ум ему пришло нечто, случившееся лишь вчера: облака тьмы, закрывшие луну, внезапно сорвавшийся ветер, который, казалось, налетел сразу со всех сторон, принеся неестественный влажный холод, вонь крови и аммиака… На другом берегу ручья, бежавшего по неглубокой выемке… вода бурлила и поблескивала в свете факелов… да, именно там он видел, как они растекаются по плоской равнине, словно весенние воды, заливая траву… Его сердце похолодело от ужаса, потому что он знал: от них не убежать…

На самом деле их там нет.

Он снова посмотрел в темноту – но темнота молчала и была неподвижной.

Воспоминания отступили. Тир ослабел от потрясения и облегчения.

– Бога ради, Бектис, – сказала Хетья, – дай ты бедному щенку поесть.

Она стояла в круге света костра. На ее темных волосах играли бронзовые блики, красные губы раздраженно дрогнули.

Бектис сказал:

– Я не намерен рисковать. Мальчишка может сбежать.

Он полировал кусочком замши тот аппарат, что носил на правой руке; это была очень сложная конструкция из золота и кристаллов, закрепленная на запястье и прикрывавшая тыльную сторону ладони и часть пальцев. Какие-то пластинки и утолщения, переливающиеся вспышками света… Бектис полировал странный браслет старательно, сосредоточенно. После замши он взял обрывок кожи, потом – одну из тех упругих кистей, которые он носил в сумке. Как будто колдун боялся, что одна-единственная капля жира, упавшая на браслет во время обеда, уменьшит его смертоносную силу.

Он убил этим браслетом Руди.

Тир закрыл глаза.

Он убил Руди.

Зажмурившись, Тир мог отчетливо видеть своего друга, друга своей матери, того человека, который был ему единственным настоящим отцом, ибо другого он не знал…

…Он вскинул руку. Полумесяц на его посохе, повернутый рожками вверх, выбрасывал молнии, освещавшие лицо… Он пустил в ход всю свою магическую силу, чтобы спасти его, Тира, чтобы увести его от этих людей, который каким-то способом заставили его думать, будто Руди здесь, рядом с ним, что он идет с ними через перевал и постоянно повторяет, что все в порядке…

Тир видел, как фальшивый Руди вдруг растаял и превратился в темнокожего лысого человека, которого мальчик никогда прежде не видел, точно такого же, как двоих черных воинов, что вышли из леса и зашагали вместе с ними к перевалу. Он до сих пор чувствовал на своем теле их руки – они схватили его, когда он попытался спрыгнуть с осла и убежать.

А потом Руди появился неподалеку вместе с Джил и Ледяным Соколом.

Молнии осветили их, стоявших среди скал и метели, среди непроницаемых черных теней перевала… Руди отступал, он метался из стороны в сторону, пытаясь уйти от молний, которые швырял в него Бектис. Он вскидывал вверх посох, отвечая огнем на огонь и выкрикивая Слова Силы…

Но потом молния попала прямо в него. И он упал.

Тир изо всех сил стиснул зубы, чтобы удержаться от слез.

– А ну-ка, малыш…

Он услышал шорох одежды Хетьи – она снова переоделась в штаны, мужскую рубаху и куртку. Мальчик почувствовал ее запах – более плотный и сладкий, чем запах мужчины. И еще он почуял аромат жареного мяса и картофеля, которые она принесла ему в тыквенной миске. Тир открыл глаза.

– Пожалуйста, развяжи меня, – прошептал он и немного пошевелил руками, стянутыми сыромятным ремнем, пытаясь ослабить боль. Жесткий ремень натер за день кожу, и малейшее прикосновение жгло как огнем.

– Прости, дорогой, не могу. – Хетья взяла из миски кусочек заранее порезанного мяса. – Его высочество и его могущество, похоже, думает, что ты можешь сбежать, и что тогда будет с нами? – Она помахала мясом в воздухе, чтобы остудить его. От него поднимался пар, белый в свете костра.

– Пожалуйста… – Тир старался изо всех сил, чтобы страх не прозвучал в его голосе, но в глубине рассудка царапался панический ужас. Дарки идут… Чародеи в их лагере зажгли огни, выставили вокруг нечто похожее на камни и серые комья шерсти – железо и свет… Языки пламени поднимаются вверх колоннами, лица чародеев освещены, на их бритых головах отчетливо видны линии татуировок, а в глазах таится страх… Воины его отца вооружились мечами и мечущими огонь аппаратами, а потом одного из чародеев захватили упругие щупальца, и когда отпустили – от него осталась лишь кучка перепачканных кровью дымящихся костей…

Это всего лишь воспоминание. Это случилось тысячи лет назад. Дарки не вернутся…

Хетья хмыкнула, оглянулась на Бектиса и, схватив Тира за плечи, рывком развязала узел его пут.

– У мальчика искры полетели из глаз от боли, а холодный воздух, коснувшийся натертой кожи, обжег раны.

Хетья повернула его лицом к себе.

– Это только на то время, пока ты поешь, имей в виду, – сказала она.

Тир едва слышно прошептал:

– Спасибо.

– И не спеши, детка.

Бектис встал и, обойдя костер, подошел к Хетье, усевшейся перед Тиром скрестив ноги. Мальчик склонился над миской, стоявшей перед ним на земле. При приближении Бектиса Тир и Хетья разом поднялись.

– Я не убегу. Я просто… – Тир не договорил. Он не мог сказать этому высокому бородатому человеку, как сильно он его боится, что он не чувствует своих рук, что он просто не в силах убежать туда, в ночь, где его поджидают дарки, в бесконечные тоннели собственных воспоминаний…

Бектис негромко ответил:

– Вижу, что не убежишь.

Жесты его рук были мягкими, выразительными, – как у Джингума из Убежища, который до прихода дарков был актером в Пенамбре. Эти руки словно объяли бесконечную и бесформенную прерию, поглощенную ночью.

В ночи сверкали золотистые глаза. Туман, ползущий по земле, слился с тенями. Что-то там шевелилось.

Сердце Тира остановилось на мгновение.

– Ты ведь знаешь, кто я такой, верно, дитя? – пробормотал Бектис. – Ты знаешь, что я умею. Мне известны тайные имена волков; я могу созвать сюда смилодонтов, подняв их из берлог, и тех чудовищных птиц, что гнездятся в скалах. Они явятся по моему слову.

Но лагерь уже и так был окружен; огромные бесформенные тени шевелились за пределами круга, освещенного костром. Тут и там поблескивали когти длиной в добрый фут. Тир снова в отчаянии посмотрел на жалкий комок огня, возле которого сидели на корточках три черных воина; они всматривались в темноту, и в их серебристо-серых глазах читалась тревога.

Хетья обняла мальчика за плечи, прижала к своему бедру.

– Хватит пугать ребенка, ты, чертов бездушный хищник. – Она утешающе погладила Тира по голове. – Не беспокойся, малыш.

Бектис молча уставился на нее, и после некоторого колебания Хетья добавила:

– Просто оставайся на освещенном месте, и все будет в порядке.

Тир перевел взгляд на лицо Бектиса, взглянул в холодные темные глаза мага – и его желудок сжался от страха. А там, по другую сторону костра, начинается темная бесконечность. Они ждут, его… Против собственной воли Тир отчаянно цеплялся за руку женщины… Да, она украла его, утащила из дома, она была частью злобного замысла Бектиса… но больше ему не за кого было уцепиться.

Хетья добавила чуть громче:

– Он великий колдун, он может удерживать всех этих тварей на расстоянии, малыш. Они не подойдут к нашему лагерю, они не могут приблизиться, ты же видишь. Ну, идем. – Она повела Тира к костру, усадила напротив того места, которое выбрал для себя Бектис. – Давай-ка, поешь немного, а потом ляг и поспи. У тебя был трудный день, чего уж тут.

Она старалась быть доброй, так что Тир не произнес ни слова и постарался съесть немного мяса и картофеля, которые она предложила ему. Но от страха у него так болел живот, что он чуть не подавился, и, в конце концов, покачал головой, отказываясь от еды. Когда он улегся на одеяло рядом с Хетьей, неподалеку от бдящих воинов, он все ещё слышал тяжелое движение огромных тел, скользящих по траве, он слышал их дыхание. И чувствовал запах, смешанный с запахом земли и дождя, и молодой весенней травы, – отвратительную вонь мерзкой плоти.