Мистер Брюммель покачал головой.

– Мой дорогой Ворт, вы, воистину, не можете ожидать, чтобы я еще что-нибудь сделал для вашего подопечного. Слава Богу, я дважды уже оказывал ему содействие на всем его пути от клуба Вайта до нашего клуба!

– А, возможно, этим и объясняется его самонадеянность! – сказал Ворт. – Уж лучше бы вы проявили к нему суровость, а не вводили бы в круг своих знакомых.

– Но я полагал, что вам хотелось, чтобы я, по мере своих возможностей, ввел бы его в светское общество, – оправдался Красавчик.

То ли в силу свойственного ему от природы нетерпения, то ли из опасения снова пропустить своего опекуна, но на следующее утро, в половине одиннадцатого, Перегрин уже был в доме на Кэвендиш Сквер. Ему сообщили, что граф одевается. Делать Перегрину было нечего. В течение получаса ему оставалось лишь сбивать себе каблуки, меряя гостиную графа, перелистывать газету и про себя репетировать все то, что он собирался сказать своему опекуну.

В одиннадцать часов слуга вернулся и уведомил Перегрина, что Его Светлость готов его принять. Перегрин пошел за слугой наверх по широкой лестнице, ведущей в спальню графа. Это была большая комната. Вдоль одной стены на бронзовых грифонах покоилась огромная кровать под необыкновенно красивым балдахином.

Его шелковые малиновые драпировки были схвачены у основания клювами четырех грифонов поменьше. На самом верху балдахина был пятый грифон с раскинутыми крыльями. Все портьеры крепились на лапах этого грифона. На Перегрина это великолепное сооружение произвело такое впечатление, что какое-то время он не мог проронить ни одного слова, весь погруженный в созерцание этого чуда.

Граф сидел перед туалетным столиком из красного дерева. Ящик столика был выдвинут, а крышка была откинута назад, открывая центральное зеркало.

Ворт мельком взглянул на Перри и продолжал заниматься своим туалетом.

Перегрин уже обозрел кровать во всех ее деталях и теперь поискал глазами своего опекуна. Заметив его, Перри даже заморгал при виде элегантного парчового халата Ворта. Ему ужасно захотелось, чтобы и у него волосы лежали бы в таком изысканном беспорядке, в каком находились черные локоны Его Светлости. Волосы графа были причесаны в таком стиле, который Перегрин сразу же узнал. Ему самому пришлось потратить не менее получаса, укладывая таким образом свои светлые кудри. Впустую потратив время, Перри пришлось довольствоваться стилем «а ля херувим».

– Доброе утро, Перегрин. Вы выбираете для своих визитов очень ранний час, – произнес граф. – Не надо меня ждать, Фостер. Хотя погодите, передайте мне пакет со стола. Спасибо. Можете идти.

Слуга придвинул Перегрину стул и вышел. Перри присел и стал напряженно смотреть на бумаги, которые слуга передал графу. Ему не составило большого труда их узнать, и он пробормотал:

– Это мои долговые расписки, да?

– Да, это ваши расписки, – сказал граф. – Может быть, не заходя далеко, все решим сразу?

Перегрин, облизав губы, не сводил глаз со спокойного лица Ворта.

– Знаете, дело в том, что… я не уверен, что смогу это сделать, – признался он. – Я не очень точно знаю, сколько я вчера проиграл, но…

– О, немногим более четырех тысяч, мне кажется, – проговорил граф.

– Немногим более… О Боже! Но… но ведь, в конечном счете, это ведь не такая уж огромная сумма, правда? – расхрабрился Перри.

– А это существенно зависит от размера вашего состояния, – произнес граф. Он вынул из открытого ящика стола изящные ножницы и стал стричь себе ногти.

– Конечно, – согласился Перегрин. – Совершенно справедливо. Но у меня… у меня ведь большое состояние, верно?

– В данный момент, – отвечал Ворт, – вы располагаете тем, что я бы, скорее, назвал самостоятельностью.

– Вы хотите сказать, я имею то, что позволяете мне вы, – сказал Перегрин с явным неудовольствием в голосе.

– Рад слышать, что вам это ясно, – сказал Ворт. – А то я уже начал в этом сомневаться.

– Разумеется, все понимаю. Но ведь деньги у меня есть, я прав? Весь вопрос только в том, чтобы я получил часть их вперед.

Граф положил ножницы на стол и погрузил руки в чашку с водой, которая стояла рядом. Сполоснув руки, он начал терпеливо вытирать их тонкой салфеткой.

– Но у меня нет ни малейшего намерения давать вам деньги вперед, хоть сколько-нибудь вообще, – сказал он. Перегрин вытянулся как струна.

– Что вы хотите сказать? – спросил он. На минуту граф поднял на него глаза и холодно оглядел Перри сверху вниз.

– Вы и ваша сестра приписываете такой смысл моим словам, о котором я и не помышляю. Мне это на самом-то деле удовольствия не доставляет. Мои слова выражают именно то, что я говорю.

– Но ведь вы же не можете отказать мне в деньгах, которые я должен вернуть – это долг чести! – возмутился Перегрин.

– Не могу? – спросил граф. – У меня такое впечатление, что очень даже могу.

– Черт побери, никогда не слышал ничего подобного! Я должен вернуть долги!

– Естественно, – согласился Ворт.

– Ну и как же, черт побери, я их верну, если вы не хотите развязать тесемки на кошельке, – негодовал Перегрин. – Вы ведь прекрасно знаете, что до следующего квартала в карманах у меня пусто.

– Этого я не знал, но легко могу себе представить. Примите мое искреннее сочувствие.

– Сочувствие! Какая мне польза от вашего сочувствия? – кричал Перегрин с большой обидой.

– Боюсь, пользы от этого вам действительно никакой не будет, – произнес граф. – Но мы несколько отклонились от главного, как вы думаете? Вы мне должны чуть более четырех тысяч фунтов. Взгляните на свои долговые расписки, там указана точная сумма. И я очень хочу знать, когда вы намереваетесь эту сумму мне заплатить.

– Но вы– мой опекун! – негодовал Перри. – Вы распоряжаетесь всем моим состоянием!

Граф поднес к глазам одну кисть с прекрасно сделанным маникюром.

– О нет, Перегрин! Как ваш опекун я к этому разговору не имею никакого отношения, вам это надо понять. Как ваш опекун я уже твердо заявил, что никоим образом не собираюсь помогать вам проматывать в карты ваше наследство. А как ваш кредитор я просто желаю знать, когда вам будет удобно оплатить эти счета.

К этому моменту их разговора Перегрин уже потерял все остатки своей воли, но по-прежнему упрямо задирал подбородок. Как можно более ровным голосом он сказал:

– В таком случае, сэр, мне придется попросить вас великодушно подождать до следующего квартала, когда я смогу вам заплатить, нет, не всю сумму, которую я вам должен, но большую ее часть.

Граф снова окинул Перегрина своим холодным взглядом сверху вниз, отчего Перри почувствовал себя совсем маленьким. Ему стало жарко и очень неуютно.

– Возможно, я вам уже говорил, как это обязан делать любой опекун, что долги чести принято возвращать немедленно, – мягко сказал он.

Перегрин покраснел, сжал руки в кулаки и положил их на колени. Он пробормотал:

– Это я знаю.

– В противном случае, – продолжал граф, тщательно загибая складки на галстуке, – вам придется покинуть клубы, в которых вы состоите.

Перегрин вскочил со своего места.

– Деньги, у вас будут к завтрашнему утру, лорд Ворт, – сказал он дрожащим голосом. – Если бы я только знал, если бы я только мог себе представить, как вы ко мне отнесетесь, я бы сделал все, чтобы заплатить вам свой долг, и никогда бы к вам не приехал!

– Позвольте до конца разъяснить вам одно обстоятельство, Перегрин. Сейчас я опять говорю с вами как ваш опекун. Если хоть раз в течение следующих двух лет, пока я буду вашим опекуном, я узнаю, что вы обратились к моим друзьям Говарду и Джебсу или к кому-либо другому, вы незамедлительно вернетесь назад в Йоркшир до вступления в права наследства.

У Перегрина побелело лицо. Он с ужасом посмотрел на графа и еле слышно спросил:

– Что же мне делать? Что я могу сделать?

Граф указал ему на кресло.

– Садитесь!

Перегрин послушно сел, не сводя горящего взгляда с графа.

– Вы вполне себе уяснили, что я сделаю то, что сказал? Я не собираюсь давать вам денег вперед на уплату ваших карточных долгов. И я не разрешу вам обращаться за деньгами к ростовщикам.

– Да, я все понял, – сказал несчастный Перегрин, даже не представляя, что же с ним будет.

– Тогда очень хорошо, – сказал Ворт. Взяв со стола всю кипу долговых бумаг, он разорвал их на куски и бросил в мусорную корзину под туалетным столиком.

Первое чувство, охватившее Перегрина при виде этого совершенно неожиданного поступка графа, было чувство величайшего облегчения. Он глубоко вздохнул, и лицо его обрело нормальный цвет. Потом он быстро встал и запустил руку в мусорную корзину.

– О нет! – закричал он. – Я не могу играть и не платить проигрыши! Если вы не хотите ни дать мне денег вперед, ни получить их так, как я решу сам, – тогда сохраните эти мои долговые расписки до тех пор, пока я не достигну положенного возраста для получения наследства. Прошу вас, сэр!

Тонкие пальцы графа сжали запястье Перри с такой силой, что он поморщился.

– Оставьте эти записки в корзине, – спокойно сказал граф.

Перегрин уже поднял клочки бумаги и не выпускал их из своей руки, сжатой железными пальцами графа.

– Не отдам! Я проиграл деньги в честной игре и не собираюсь принимать от вас такое одолжение! Вы очень любезны, очень, очень добры, я в этом не сомневаюсь! Но я, скорее, соглашусь потерять все свое состояние, чем принять такую щедрость!

– Оставьте эти бумажки в корзине, – повторил граф. – И не обольщайтесь – порвав эти записки, я совсем не собираюсь быть к вам добрым. Мне очень не нравится выступать в роли человека, который у своего собственного подопечного выиграл в карты целых четыре тысячи фунтов.

Перегрин угрюмо сказал:

– Не понимаю, что это значит.

– В таком случае вы просто плохо соображаете, – отрезал граф. – Должен вас предупредить, что терпение мое не бесконечно. Положите эти бумажки обратно. – И он еще сильнее сжал запястье Перегрина.

Перри вдохнул в себя воздух и бросил скомканные листки в корзину. Ворт опустил его руку.

– Так что же вы хотели мне сказать? – спокойно спросил он.

Перегрин ринулся к окну и тупо уставился на улицу, теребя одной рукой бахрому шторы. Вся его поза говорила о том, что он испытывает глубокое огорчение.

Сидя в своем кресле, граф внимательно наблюдал за своим подопечным, и глаза его слегка улыбались. Через минуту-другую, пока Перегрин, по-видимому, никак не мог справиться со своими эмоциями, граф встал и, сняв с себя халат, бросил его на кровать. Потом он потянулся к фраку и надел его. Одернув и тщательно расправив на себе фрак, он сдул пылинки со сверкающих гессенских ботфортов и стал критически рассматривать свое отражение в высоком зеркале. Затем он взял с туалетного столика табакерку из севрского фарфора и сказал:

– Пойдемте! Мы закончим наш разговор внизу.

Перегрин неохотно повернулся.

– Лорд Ворт! – начал он, глубоко вздохнув.

– Да, когда спустимся вниз, – произнес граф и открыл дверь.

Перегрин слегка поклонился и пропустил графа вперед.

Не изменяя своей обычной неторопливой манере, граф направился вниз по лестнице и ввел Перегрина в уютную библиотеку, находившуюся за гостиной. Там как раз в это время дворецкий ставил на поднос бокалы и графин. Посмотрев, все ли так, как ему хотелось, он ушел, закрыв за собою дверь.

Граф поднял графин и, наполнив вином два бокала, протянул один из них Перегрину.

– Это мадера, но, если вы хотите, могу предложить вам херес, – сказал он.

– Благодарю, мне не надо ничего, – произнес Перегрин, стараясь изо всех сил говорить с ледяным достоинством, которое, он надеялся, ему удастся перенять у Его Светлости.

Но из этого ничего не получилось.

– Не глупите, Перегрин, – сказал Ворт.

Перегрин минуту глядел на него, а потом, опустив глаза, взял бокал и, пробормотав что-то вроде «спасибо», сел на стул.

Граф подошел к глубокому креслу с ручками в виде раковин.

– Ну так в чем же дело? – спросил он. – Я предвижу, что это нечто сверхважное, поскольку вам приходится искать меня по всему городу.

На сей раз в голосе опекуна не было обычных ледяных ноток. Перегрин уже твердо решил, что уйдет отсюда, ни словом не обмолвившись о главной цели своего прихода. Но теперь он передумал и, бросив на графа быстрый застенчивый взгляд, выпалил одним духом:

– Я хочу поговорить с вами по одному очень деликатному делу. Я имею в виду, о моей женитьбе! – Он залпом выпил полбокала вина и снова взглянул на графа. На сей раз его взгляд выражал вызов.

Однако в ответ на этот вызов Ворт лишь удивленно поднял брови.

– О чьей женитьбе? – спросил он.

– О моей! – ответил Перегрин.

– Не может быть! – Ворт стиснул ножку своего бокала и стал рассматривать вино на свет. – Для меня это несколько неожиданно. И кто же эта леди?

Перегрин заранее подготовился к тому, что граф даже не станет его слушать. Теперь же, увидев, как спокойно опекун реагирует на его сообщение, Перри, набираясь мужества, выпрямился в своем кресле.

– Осмелюсь сказать, вы ее не знаете, сэр, хотя, думаю, родителей ее должны знать, по крайней мере о них слышали.

Граф поднял было бокал к губам, но опустил.

– Так, значит, у нее есть родители? – спросил он с ноткой удивления в голосе. Перегрин опешил.

– Разумеется, есть! А что же вы думаете?

– Очевидно, мне пришло в голову нечто совсем другое, – тихо произнес граф. – Однако продолжайте: кто же эти родители, о которых я, разумеется, слышал?

– Сэр Джеффри и леди Фэйрфорд, – сказал Перегрин, с большим волнением следя, как будет воспринято это сообщение. – Сэр Джеффри, мне кажется, член клуба Брука. Они живут на Албемарл-стрит, а поместье их находится в Сент-Олбансе. Он – член Парламента.

– Звучит весьма респектабельно, – сказал Ворт. – Налейте себе еще вина и расскажите мне, как давно вы знаете эту семью.

– О, целый месяц! – выпалил Перегрин. Он встал и прошел к столу.

– Это, без сомнения, долгий срок, – мрачно произнес граф.

– Конечно! – расхрабрился Перегрин. – Вам не стоит бояться, что я влюбился прямо вчера. Я для себя все уже решил. Месяца для этого вполне достаточно.

– Или дня, или даже одного часа, – пошутил граф.

– Знаете, если говорить правду, – покраснел Перри и открылся: – я это почувствовал сразу же, в тот самый момент, когда увидел мисс Фэйрфорд. Но я решил подождать, потому что знал, что вы мне скажете что-нибудь резкое. – Совсем запутавшись, он замолчал. – Я хочу сказать…

– Что-нибудь резкое, – помог граф. – И, скорее всего, вы были правы.

– Понимаете, я боялся, что вы не станете меня слушать, – защищался Перегрин. – Но теперь вы должны осознать, насколько это серьезно. Единственно, поскольку я еще по возрасту не имею права распоряжаться своим будущим сам, сэр Джеффри хотел бы, чтобы все было улажено только после вашего согласия.

– Вполне разумно, – заметил граф.

– Сэр Джеффри не замедлит дать свое согласие, если не будете возражать вы, – убеждал Перегрин. – И леди Фэйрфорд тоже согласна, она очень благосклонна ко мне. С их стороны никаких возражений нет.

Граф взглянул на Перегрина с некоторым упреком, но весьма по-доброму.

– Я бы очень удивился, если бы такие возражения были, – сказал он.

– Отлично! Значит, вы разрешите мне просить руки мисс Фэйрфорд? – потребовал ответа Перегрин. – В конце концов, это для вас ровно ничего не значит.

Граф помедлил. Какое-то время он довольно загадочно разглядывал своего подопечного, затем раскрыл табакерку и взял из нее понюшку табака.

Перегрин нервно двигался по комнате и наконец отчаянно выпалил:

– Пропади все пропадом! Почему вы возражаете?

– Я не уверен, что высказал какие-то возражения, – промолвил граф. – Даже наоборот! Я нисколько не сомневаюсь, что, если через полгода ваше отношение к мисс Фэйрфорд не изменится, я с большим удовольствием дам вам свое согласие.

– Полгода! – в отчаянии воскликнул Перегрин.

– А вы думали жениться на мисс Фэйрфорд сейчас же? – поинтересовался граф.

– Нет, не сейчас же! Но мы… я надеялся, что сейчас по крайней мере мы сразу будем помолвлены.

– Разумеется! Почему бы и нет? – сказал граф. Перегрин просветлел.

– Это уже что-то. Правда, я не понимаю, почему нам надо столько ждать, чтобы пожениться. Конечно, если бы мы были помолвлены, тогда, скажем, три месяца…

– По прошествии шести месяцев, – сказал граф, – мы поговорим о женитьбе. Сегодня я об этом говорить не настроен.

Такое решение графа не удовлетворило Перегрина, но так как он ожидал худшего, то воспринял его с большой радостью. Он лишь спросил, можно ли формально объявить о помолвке.

– Это мало что изменит, – произнес граф. Похоже, он уже потерял интерес к этому делу. – Поступайте, как вам угодно: ваша будущая теща, без сомнения, сама оповестит всех своих знакомых. Так что все будет настолько формально, насколько вы хотите.

– Леди Фэйрфорд, – сурово сказал Перегрин, – очень достойная дама, сэр! Она намного выше всех других!

– Разумеется! Если она… Если она выше того, чтобы заполучить для своей дочери мужа, у которого двенадцать тысяч фунтов в год, то она просто уникальная, – довольно колко произнес граф.