ГЛАВА 7

— Убби-дубби-ду. Да-да, да-да, да. Убби-дубби-ду. Да-да, да-да, да.

— Убби, прекрати петь эту чепуху, или, клянусь, я вырву твой поганый язык, — проворчал Тайкир, не останавливая коня. — Ради бога! Я ее уже во сне слышу.

— Тайкир, не срывай свое плохое настроение на Убби, — насмешливо попеняла брату Рейн.

После двух дней, проведенных в седле, Рейн наконец-то совершенно освоилась на Божьем Посланце. Она дала это имя боевому коню, который увез ее и Селика с поля битвы. Когда Рейн объявила, что хочет назвать его так и не иначе, Селик запротестовал:

— Сама ненормальная, и имя даешь ему ненормальное.

Убби же, наоборот, пришел в полный восторг и сказал, что лучше не придумать.

Рейн с беспокойством посмотрела на маленького человечка, который ехал на одной из лошадей, потерявших своих хозяев во время сражения и приведенных Селиком и его воинами в лагерь. Она была рада, что Селик взял Убби с собой, а не заставил его идти вместе с пленниками. Убби очень страдал из-за своего артрита.

В лунном свете ей было хорошо видно, как Убби украдкой поглядывает на ее спину, особенно когда думает, будто она погружена в свои мысли и ничего не видит вокруг.

— Убби, что там у меня на спине?

Он вздрогнул.

— Тысяча извинений, госпожа. Я любуюсь вон теми деревьями.

Рейн скептически подняла брови, зная, как всем надоело смотреть на деревья, потому что они уже несколько дней не видели ничего другого. А он, видите ли, любуется, да еще в темноте. Селик разрешал двигаться только ночью, чтобы не столкнуться ненароком с саксами.

Она пошевелила плечами и деланно простонала:

— Убби, у меня ужасно разболелись лопатки, как будто под кожей целый рой пчел.

Он даже рот открыл от изумления. Зато Рейн пришлось прикрыть рот ладонью, чтобы он не увидел ее улыбку.

— Жуть какая-то. Ты не разотрешь мне спину на привале?

— Я? — хрипло переспросил он.

— Кстати, Убби, мне кажется, я кое-что потеряла. Ты не видел тонкий золотой обруч?

И, отпустив на мгновение поводья, она подняла руки, чтобы показать, какого размера обруч ей требуется.

Убби чуть не проглотил язык и прошептал благоговейно, не рассчитывая, что она услышит:

— Нимб! Ангел потерял свой нимб?

Рейн до сих пор не понимала, как она и эти люди из прошлого понимают друг друга. Вообще-то, в ее путешествии во времени было много удивительного.

В это время луна скрылась за облаками. Подъехал Селик. Его могучее тело в тяжелых кожаных доспехах, как ни странно, казалось легким и изящным. Длинные пальцы лишь слегка касались поводьев, а конем он управлял почти незаметными движениями мускулистых ног в узких черных штанах.

Рейн облизала внезапно пересохшие губы и подняла на него глаза.

Махнув головой в сторону Тайкира, Селик спросил:

— Ну как он? Нам опять придется останавливаться?

— Не придется, — ответил Тайкир, услыхав вопрос Селика.

Рейн знала, что ее брат испытывает мучительную боль, но он ни за что не желал пересесть в телегу и упрямо не слезал с коня. Для его ноги она и Селик соорудили нечто вроде мягкой глины.

— Уговори мою сестру, пусть научит Убби какой-нибудь другой песенке, — меняя тему разговора, попросил Тайкир. — У меня уже зубы болят от его дурацких дуби-дуби.

Веселый огонек мелькнул в глазах Селика, когда он, ласково посмотрел на нее.

— Ха! С чего ты взял, что твоя сестра меня послушается?

— Ну, заставь ее. А то он сведет меня с ума.

Рейн неожиданно оживилась.

— Нет! — в один голос испуганно крикнули Селик и Тайкир, не дожидаясь, когда она откроет рот.

— И не думай начинать еще одну такую же душещипательную, — простонал Селик. — Неужели в твоей стране нет приятных песен?

— Может, это из-за твоего голоса? — поддержал его Тайкир. — Скажу тебе по-братски, сестричка, от твоего пения слезает кора с деревьев.

— Очень мило с твоей стороны, Тайкир, отзываться так о моем голосе. Я это тебе припомню, когда буду менять повязку.

Селик откинул назад голову и негромко рассмеялся, от души забавляясь перепалкой брата и сестры, отчего морщины, прочерченные страданием на его лице, разглаживались и он сразу становился намного моложе.

Когда они устроили привал, Тайкиру уже было не до смеха. Рейн осторожно сняла у него с ноги шину. К счастью, швы не разошлись и рана не воспалилась, но от боли Тайкир в кровь искусал себе губы. Сжав руки в кулаки, он едва-едва смог слезть с коня на приготовленное для него ложе.

Рейн приказала Убби подержать иглы в огне, и через час благодаря им Тайкир мирно спал. Рядом с ним все время находился воин, чтобы во сне он не вытащил иглы.

Селик издалека наблюдал за тем, как Рейн втыкала в мальчика иголки. Он побледнел так, что это было заметно даже несмотря на загар, и до боли сжимал кулаки, чтобы не выдать свой страх.

Больше раненых у Рейн не было, поэтому, закончив с Тайкиром, она подошла к костру, возле которого суетилась Бланш, и предложила себя ей в помощницы.

Перевернув большие куски оленины, жарившиеся на медленном огне, она стала наблюдать за ловкими движениями Бланш, месившей тесто для лепешек, которые она собиралась печь на углях. Девушка отлично выглядела. Рейн не без завистливого чувства обратила внимание, что многие воины останавливались возле костра под тем или иным предлогом и предлагали ей свою помощь. Один поклонник нарвал трав. Другой принес воды. Даже Герв превратился в цветущего Лотарио после того, как вымыл свои рыжие волосы, заплел их в аккуратную косичку и даже сбрил щетину с лица. Рейн подумала, что его можно было бы назвать красивым, если бы, улыбаясь, он не демонстрировал щербатый рот.

Однако капризная девчонка как будто никого не замечала. Она решила играть по-крупному и выбрала для себя Селика.

Рейн старалась не давать воли зеленоглазому дьяволу, который начинал шевелиться у нее внутри каждый раз, когда Бланш бросала страстные взгляды на Селика или, покачивая бедрами, как бы случайно проходила мимо него, правда, слишком часто… Рейн постоянно напоминала себе, что эта Лолита совсем ребенок, лет шестнадцати — не старше. Однако она отлично понимала, что красавица-брюнетка весьма опытна по части женских хитростей, которым Рейн еще только собиралась учиться. А ведь ей тридцать!

Но хуже всего было то, что Селику — этому злому викингу — ее уловки пришлись по вкусу. Рейн ревниво отметила про себя, что глаза у него начинали лукаво блестеть, а губы раздвигались в ослепительной улыбке, когда подходила Блаиш и на древнем, как мир, языке тела прямо говорила, чего она от него хочет, даже если всего-навсего спрашивала:

— Где мне взять соль, хозяин!

В штанах у него поищи, шлюха!

Рейн во все глаза смотрела на Селика, горя желанием придушить его, таким понимающим взглядом он оценивал ягодицы Бланш, нагибавшейся над корзинкой с зеленью, которую она собирала. Даже модель из «Плейбоя» не могла бы показать себя лучше.

Черт побери! Если я так сделаю, то, наверно, буду похожа па лошадь.

Она украдкой посмотрела на Селика, который словно приклеился взглядом к заду Бланш. Не сдержав досады, она ляпнула:

— Ищешь для себя местечко получше?

Он повернулся к ней, все еще улыбаясь, и подмигнул, а Рейн тотчас вспомнила их первую встречу, когда он хотел избавиться от нее и сказал, что она легко найдет себе другого защитника среди воинов, ищущих мужских забав.

Селик рассмеялся, ничуть не удрученный тем, что она поймала его глазеющим на девицу.

— А ты как?

— Ну нет, похотливый козел.

— Извини. Я подумал, что не стоит резвиться с тобой… пока.

— Резвиться? Откуда ты знаешь это слово из моего времени?

— От твоей матери. В те времена я очень любил женщин, и Руби научила меня кое-каким полезным словам, вроде «резвиться», «баловаться», «перепихиваться».

Рейн кивнула. Похоже на маму.

— Считай, ты уже перепихнулся.

Он улыбнулся ей понимающей улыбкой: «это, мол, только начало».

Потом еще одно слово, произнесенное Селиком, всплыло у нее в голове.

— Что ты имел в виду, говоря пока? Заруби себе на носу — ничего между нами не будет.

— Твое тело с тобой не согласно.

Селик вызывающим жестом скрестил на груди руки.

— Это было до того, как я узнала о твоей жестокости.

Он гордо откинул назад голову и потемнел лицом.

— Я обещал.

— Правильно. Но у тебя остались пленники. И ты собираешься убить столько саксов, сколько сможешь.

— Конечно, дорогая пацифистка, но это не помешает нам в постели.

— Помешает.

Суровый взгляд Селика потеплел, скользя по ее телу. Она почти слышала его шаловливые мысли.

— Вчера, когда я заснул, голос сказал мне: «Эта женщина будет заниматься с тобой сексом». Наверно, это говорил твой бог.

— Лжец, — упрекнула его Рейн, но не сдержала улыбку, понимая, что он пытается ее соблазнить.

Господи, он же неотразим, когда жестокость уходит с его лица. Он стоял так, что она не видела ни шрама у него на лице, ни сломанного носа. Морщины тоже исчезли. Он излучал силу и уверенность в себе. Их глаза встретились в напряженной тишине, и она почувствовала, что та часть ее души, которую до сих пор не сумел взволновать ни один мужчина, тянется к нему в страстном порыве.

— Попытка — не пытка, — сказал он и, хитро улыбаясь, повернулся к Бланш. — А может быть, голос имел в виду эту женщину?

Бланш, подняв руки, отламывала сухие ветки с дерева, и все мужчины с горячей кровью в жилах, какие только были в радиусе пятисот футов, не сводили глаз с ее крепких грудей, натянувших тунику.

Рейн позеленела от ревности и отвернулась.

— Рейн! — тихонько позвал ее Селик.

Она оглянулась, удивившись, когда это он успел подойти так близко, а он уже ласково убирал у нее с лица выбившуюся из косы прядь волос. У Рейн мгновенно закружилась голова, едва она почуяла его близость.

— Знаешь, сколько прошло времени с тех пор, когда я в последний раз «занимался сексом»?

Пораженная его вопросом, Рейн медленно покачала головой, не в силах произнести ни слова. Ее взгляд тонул в его серых светящихся глазах.

— Два года.

— Ч… что?

— А знаешь, сколько прошло времени с тех пор, когда я хотел «заниматься любовью»?

В его тоне отчетливо слышалась разница между «заниматься сексом» и «заниматься любовью».

Как загипнотизированная, Рейн не сводила глаз с его лица. Она все еще не могла говорить. Ей очень хотелось коснуться его подбородка, ощутить сладость его губ, увидеть, как он закрывает глаза, отдаваясь желанию. О Господи!

Она молчала, но он все-таки ответил на свой вопрос.

— Десять лет. Десять проклятых, пустых лет.

Рейн вскрикнула.

— О, я спал с женщинами, потому что думал, будто мужчина должен это делать. Я хотел забыться. Но два года назад я это бросил. Надоело…

— Но ты намекнул, что мог бы пойти с Бланш, — прервала она его.

Селик устало покачал головой:

— В моей жизни были сотни Бланш. И мне уже давно никто не был нужен. А десять дней назад я встретил сумасбродную, сварливую ангелицу, заявившую, что она из будущего, которая перевернула мою жизнь вверх дном и вывернула меня наизнанку.

— Ох, Селик.

— Не говори мне «Ох, Селик», — сказал он. — Я совсем этого не хочу. Опять все сначала? Нет!

Он хотел еще что-то добавить, но оборвал себя, повернулся на пятках и зашагал прочь.

Рейн растерянно смотрела на его спину. Потом отправилась следом. Когда она наконец нашла его, он отдавал распоряжения Герву.

Не сообразив, что вмешиваться в их разговор не стоит, Рейн положила руку на грудь Селику и сильно толкнула его. Он, конечно, не шелохнулся, только недоуменно уставился на ее руку. Герв же смотрел на нее так, словно у нее выросла вторая голова.

— Послушай, любезник, нельзя сначала сказать женщине такие необыкновенные слова, а потом взять и уйти как ни в чем не бывало.

Он подчеркнуто внимательно посмотрел на ее руку, все еще упиравшуюся в его крепкую грудь, потом наморщил лоб и сухо произнес:

— А ты, оказывается, такая же, как все, хотя и пацифистка.

Рейн отдернула руку, словно обожглась о его грудь. Этот мужчина в самом деле пышет огнем. О Господи! Селик удивленно склонил набок голову.

— Что я такого сказал?

Рейн почувствовала, что краснеет.

— Ты сказал…

Она смутилась, заметив, что Герв все еще стоит рядом, прислушиваясь к каждому ее слову и глупо ухмыляется. Тогда она тоже уставилась на него и не отводила глаз, пока он не фыркнул с отвращением и не пошел прочь, ругаясь себе под нос.

Рейн опять повернулась к Селику.

— Ты сказал, что десять лет не хотел любить женщину, пока не встретил меня.

— И?

— И! Никакого «и», дурень. Ты сказал это намеренно, чтобы соблазнить меня, так ведь? А потом….

— И мне это удалось?

— Нет! — торопливо ответила она и по улыбке, появившейся у него на губах, поняла, что нисколько не одурачила его. — Так это правда?

— Что правда? — Он улыбался во весь рот, и у Рейн бешено забилось сердце в груди. — Что я хочу тебя? Что я уже два года не спал с женщиной? Что я по-настоящему не хотел женщину с тех пор, как моя… ладно, уже десять лет?

— Да, именно это, — подтвердила она.

Наконец-то ей удалось чего-то добиться от этого упрямого и красивого дурака.

Он ненадолго задумался, машинально потирая нахмуренный лоб, потом медленно кивнул, пристально глядя на нее, но ничего не сказал.

Она ждала от него слов, а он изображал каменное изваяние. Сердито топнув ногой, Рейн нарушила молчание:

— Черт побери! Я знаю, чего ты добиваешься. Моя мать рассказывала о тебе. Я внимательно слушала. Великий соблазнитель, вот как она говорила о тебе. Ты очень ловкий. Могу поспорить, ты точно так же соблазнил тысячу женщин.

— Ну уж и тысячу! — Он громко рассмеялся. — Ты преувеличиваешь мои таланты, дорогая.

Она шагнула к нему, чтобы снова толкнуть, но Селик удержал ее, положив руки ей на плечи и опалив ей кожу. Она вся затрепетала. И прижалась к нему.

— Нет, нет, держись подальше, женщина. Мое терпение не бесконечно. Я хочу тебя. Очень. И, если ты не желаешь делить со мной постель, тебе лучше держаться подальше.

Рейн не могла не признать, что ее устраивала перспектива лечь с ним в постель. Больше всего на свете ей хотелось немедленно отдаться на волю сумасшедшей страсти, сотрясавшей ее тело. Раньше она и не думала, что может чувствовать такое, но тут опять заговорил вечно мешавший ей рассудок, который спросил, неужели она собирается поступиться своими принципами и лечь в постель с мужчиной, поступки которого вызывают у нее ужас и отвращение? Она жалобно застонала, не зная, на что решиться.

— Селик, скажи, ты можешь освободить пленников и отказаться от драки?

— Не могу, — печально покачал он головой и призывно посмотрел на нее. — Но я могу научить тебя тому, о чем молчат твои книги, могу дать тебе такое наслаждение, о каком и не мечтают влюбленные твоего времени. Твоя кровь будет петь, а твои кости станут мягкими, как воск. Ты не захочешь никого после меня.

Рейн следовало бы посмеяться над его самомнением, но она не смеялась.

Она облизала пересохшие губы, пытаясь приструнить свои разбушевавшиеся желания.

— А как насчет тебя? — осторожно спросила она. — Будешь ли ты желать других женщин после этого?

Прежде чем ответить, Селик внимательно посмотрел на нее, и в его глазах полыхал такой же жаркий огонь страсти, как в глазах Рейн.

— Наверное, нет.

В сердце Рейн зародилась надежда.

— Селик, если ты не прекратишь кровопролитие, я думаю, у нас нет будущего, — всхлипнула она, отчаянно хватаясь за его руки и требуя, чтобы он понял ее.

— У нас есть сегодня.

— Этого мало. — Надежда испарилась, словно ее не было. — Неужели ты не понимаешь? Ох, Селик, я так боюсь.

— Чего?

— Тебя. Себя. Того, что соединяет нас. Если мы будем любить друг друга, это будет блаженство. Я знаю. И тебе не нужно соблазнять меня фальшивыми комплиментами или дурацкими обещаниями. Я и так хочу тебя.

Он положил ее руки себе на плечи. Но Рейн высвободилась, напуганная его близостью. Она попыталась объяснить ему:

— Я не могу быть близка с мужчиной, зная, что он постоянно совершает насилие. Это противоречит всем моим жизненным принципам, всему, во что я верю. Почему ты не хочешь забыть о мести?

Лицо Селика стало жестким, голова гордо поднялась. Он отказывался подчиняться ее желаниям или просить ее о милости.

— У нас нет надежды, — прошептала она, широко открывая глаза и безуспешно стараясь остановить слезы. — Но знай, упрямый викинг, я не хочу причинять тебе боль.

Селик беспомощно смотрел на катившиеся по ее лицу слезы. Еще мгновение, и злости на его лице как не бывало.

— Не плачь из-за меня, — проговорил он нарочито легкомысленно. — Я пережил вещи пострашнее, чем потеря какой-то женщины. Намного страшнее.

У Рейн чуть не разорвалось сердце, когда она услыхала его бесстрастный голос. Кто же причинил ему такую боль, что он жаждет убивать?

На этот раз, когда он повернулся и пошел прочь, Рейн осталась стоять на месте.

— Господи, как мне противостоять этому человеку? — вслух спросила она.

Ты ему нужна, дитя.

— Все, что ему нужно, это хорошая доза пацифизма.

Все, что ему нужно, это любовь.

Если она не перестанет слышать голоса, то придется признать правоту Убби и поверить, что она вправду посланный Богом ангел. Украдкой оглядевшись, не смотрит ли кто, она потрогала свою спину. Ну вот! Так она и думала. Лопатки совершенно ровные. И Рейн недовольно покачала головой, удивляясь собственной глупости.

Когда Рейн вернулась к костру, Бланш вынимала из котелка с горячей водой какую-то зелень и добавляла туда что-то похожее на дикий лук и чеснок.

Несколько караваев золотисто-коричневого хлеба лежали, остывая, на плоском камне. Отлично прожаренная оленина шипела над огнем, распространяя восхитительный аромат.

Бланш была великолепна, и Рейн начинала ее ненавидеть.

— Где ты научилась готовить? — с притворной ласковостью спросила она.

Умными карими, как у газели, глазами Бланш внимательно смотрела на Рейн, оценивая ее вопрос и ее самое и, вероятно, раздумывая, насколько безопасно рассказывать ей о себе.

— Мой отец — шотландский лорд, а мать — ткачиха в его имении. Лорд не особенно меня любил, но позволял работать на кухне и не выгонял в поле.

— Как же ты оказалась с Эдвином?

— Жена моего отца — сука — возненавидела меня, едва я появилась на свет. Когда же я подросла и мой отец немного привязался ко мне, ее ненависть стала еще сильнее. — Бланш пожала плечами. — У меня не было выбора. Пришлось научиться задирать ноги.

Рейн печально покачала головой, думая о том, в какой жестокий век она попала.

— В моем вре… в моей стране все по-другому. Незаконное рождение не позорно, и у женщин такие же права, как у мужчин. С твоим умом ты могла бы получить любую работу, какую только захотела бы, и сама бы себя содержала, а не зависела от мужчины, будь он мужем или любовником.

Бланш положила черпак и недоверчиво уставилась на Рейн.

— Правда?

Рейн кивнула.

— А как попасть в твою страну?

Рейн рассмеялась. Если бы все было так просто!

— Туда очень долгий путь. Не знаю, смогу ли сама туда вернуться.

Бланш смотрела на нее с нескрываемым любопытством.

— Ладно… А можно я тебя спрошу? Селик — твой мужчина?

Рейн залилась жарким румянцем.

— Нет. По крайней мере, в том смысле, который ты имеешь в виду. Мы не любовники.

— А ты хочешь, чтобы он стал твоим мужчиной?

Рейн склонила голову набок.

— Почему ты спрашиваешь?

— Потому что, если ты этого не хочешь, он будет моим.

Рейн замерла, не в силах представить, как она переживет, если Селик будет с Бланш… с другой женщиной… не с ней… Собака на сене! И сама не берет, и другой отдать не хочет.

Однако интерес Бланш к Селику удивил Рейн.

— Женщины, которые были тут до тебя, боялись его. Называли его зверем.

Бланш недоверчиво фыркнула.

— Да они просто слепые.

Рейн молча с ней согласилась. Однако Бланш наблюдательна. И у Рейн стало тревожно на душе.

Когда вечером Селик, как всегда, улегся рядом с ней на ложе, Рейн вспомнила о Бланш. В наблюдательности ей не откажешь. Как-то она поняла, что Селик просто спал рядом с Рейн и ничего между ними не было, и ждала своего часа. Но Рейн наслаждалась близостью горячего тела Селика, прижимавшегося к ней, и его дыханием, обжигавшим ей шею.

— Ты готова открыть мне свое лоно? — поддразнил он ее, уткнувшись носом ей в затылок, и она почувствовала, как с головы до ног ее заливает сладкая волна возбуждения.

Рейн произнесла грубое словечко из своего времени. Он усмехнулся, вполне поняв его смысл. Вероятно, некоторые слова не требуют объяснения.

Рейн мысленно обругала себя за вульгарное поведение. Две недели в другом времени, и она уже грозит всем вокруг насилием не хуже Селика, а слова и вовсе говорит такие, какие бы ей даже в голову не пришли раньше. Влияние Селика, решила она. Вместо того чтобы поднимать его до себя, она сама опускается до его уровня.

Может быть, тебе нужно сойти с твоего пьедестала.

Ох, отстань.

— Что ты сказала? — спросил Селик, щекоча ее своим горячим дыханием.

Она застонала.

— Ничего.

— Опять Бог?

Не дождавшись ответа, Селик усмехнулся:

— Ладно. Пожелай ему от нас обоих спокойной ночи.

Всю следующую неделю они ехали только ночами. Удивительно, что пока им повстречались всего несколько вражеских воинов, да и те предпочли удрать. Вероятно, они не меньше скандинавов и скоттов устали от битв и хотели живыми и здоровыми добраться до дому. Один из воинов рассказал Селику, что люди Ательстана ищут его в Кабии, думая, что он ушел с королем Константином.

Один раз они заехали на маленькую ферму попоить лошадей, и Рейн впервые увидела, с каким отвращением Селик смотрит на детей. А она-то думала, что женщины ей врали. Два маленьких мальчика и девочка не старше пяти лет возились в земле возле колодца, пока их мать крутила ворот, вытаскивая деревянную бадью с водой. Минуту Селик смотрел на детей, потом приказал отряду покинуть ферму, не позволив никому даже утолить жажду. Он и не подумал ничего объяснять, хотя потом им пришлось часа два искать, где бы напиться и напоить лошадей. Больше они к фермам и близко не подъезжали.