— Понятия не имею. В какую-нибудь гостиницу, где у меня не потребуют документов. Могу тебе сказать, что никакого преступления я не совершила, — это для ясности. Такие обычные вещи не для меня, я выдумала кое-что поинтереснее.

— Понятно, ты всегда отличалась оригинальностью. Я рад, что ты не изменилась.

Да, я могла на него положиться. Всякий другой на его месте начал бы изумляться, возмущаться, сомневаться, задавал бы вопросы. Он, один-единственный во всем мире, вёл себя так, как я и ожидала.

Прошло три дня. В моем активе были: парикмахер, косметичка, сорок два часа сна, два сеанса облучения кварцевой лампой и оргия покупок у Лафайета. Звали меня Мари Гибуа, и было мне двадцать восемь лет. Когда я знакомилась со своим новым паспортом, это последнее обстоятельство шокировало меня.

— Ты сошёл с ума. Все хорошо, но возраст… Ведь я же попадусь на этом.

— А что я мог сделать? Других документов не было. Впрочем, насколько я тебя знаю, ты быстро подладишься к документам. Не хочу тебя расспрашивать, но, похоже, тебе здорово досталось. А ты всегда молодела после переживаний. Если и дальше пойдёт такими темпами, как за эти три дня…

— Пожалуй, я все-таки тебе кое-что скажу, — задумчиво проговорила я. — Посоветуй, как мне быть.

— Не скрою, мне страшно хочется знать, что ты на этот раз отколола, — ответил он. — Но я не настаиваю, можешь и не говорить. Разве что я тебе смогу в чем-то помочь.

— Ты мне уже помог. Но можешь помочь ещё. Дело в том, что мне надо отправиться в Интерпол и все сказать. Сейчас я понимаю, что мне надо было отправиться туда в первый же день, вместо того чтобы звонить тебе. А теперь я боюсь.

— Чего ты боишься? Что тебя отругают за опоздание?

— Да нет, они будут счастливы, если я приду к ним и через полгода. Но понимаешь, меня разыскивают одни очень нехорошие люди. Три дня назад они ещё не знали, где я, а теперь наверняка все поняли. Они уверены, что я отправлюсь в Интерпол, и если не перехватят меня по дороге, то нападут на мой след и пристукнут где-нибудь в другом месте. Так что если бы я сейчас отправилась в Интерпол, то уже должна была бы там остаться. А мне жутко этого не хочется, мне хочется в Италию. Однако, с другой стороны, следовало бы пойти к ним и все рассказать.

— Так позвони, — предложил он, подумав. — Пусть кто-нибудь от них придёт к тебе.

Я тоже подумала, и моё услужливое воображение тут же подсунуло мне картину: незнакомый гражданин, выдававший себя на представителя Интерпола, с восторгом выслушивает моё сообщение, а потом вынимает острый кинжал и вонзает его мне в грудную клетку. После чего спокойно покидает гостиницу.

— Ну, нет, — мрачно ответила я. — Если выбирать из двух зол — уж лучше я сама к ним пойду. Я до того дошла, что в каждом вижу бандита. Прошу тебя, если можешь и если знаешь, где этот Интерпол помещается, поезжай туда и посмотри, нет ли поблизости чего подозрительного.

— Хорошо, я могу проехать там, хотя и не представляю себе, как должно выглядеть что-то подозрительное.

Из отчёта, сделанного мне на следующий день, я поняла, что там подозрительно абсолютно все. Автомашины, стоящие поблизости, могли поджидать меня. Прохаживающийся перед зданием полицейский мог быть подкуплен гангстерами. Люди всех возрастов, сидящие на расположенных поблизости скамейках и тумбах, могли быть людьми шефа. Проходящий мимо кюре под зонтиком мог быть переодетым бандитом.

— А чтоб их черти взяли, — с досадой проговорила я. — В конце концов, я могла бы пойти туда и остаться там, если бы не настоятельная необходимость лечиться от ревматизма и авитаминоза. И вообще, если я сейчас не приду в себя, то не приду никогда. А пока можно я оставлю у тебя кое-что из моих вещей?

Утром я села в самолёт, отправляющийся в Катанию.

Тем временем в покинутом мною замке развернулись очень интересные события.

— Высокочтимая дама! — ревел сторож в отверстие в потолке. — Эй, ты, отзовись! Ты жива?

Снизу никто не отзывался. Как видно, я опять была не в духе и не хотела отвечать. Сердито ворча, сторож спустил корзинку, вывалил её содержимое, вытащил пустую корзинку обратно и удалился.

На следующий день он ревел дольше и громче, но я по-прежнему не отзывалась. Он попытался рассмотреть, что делается внизу. Там царила непроглядная тьма. Может, я потому была не в настроении, что моя коптилка погасла? Правда, у меня были спички, но они могли отсыреть.

— Эй, ты! — завопил сторож. — Высокочтимая дама! Я дам тебе новый светильник!

Внизу царила мёртвая тишина. Сторож опорожнил корзинку и отправился за новым светильником. Он зажёг его, перевязал верёвками и спустил вниз. То, что он увидел в подземелье при свете коптилки, испугало его: как вчерашние, так и сегодняшние продукты лежали нетронутыми.

— Высокочтимая дама! — Встревоженный, он ревел, как раненый буйвол. — Ты что, померла?

Никто не отзывался. Сторож запаниковал.

— Да откликнись же! Ваше королевское величество! Ваше преосвященство! Высокочтимая дама! Скажи что-нибудь! Обещаю тебе, что пойду на твои похороны! Не получишь больше пищи! Да скажи хотя бы, жива ты или нет?!

Ответом на все эти призывы было молчание. Сторож страшно встревожился. Правда, и раньше случалось, что я не отвечала по нескольку дней, но на всякий случай он решил доложить начальству. Поставленный в известность один из сотрудников шефа не стал себя затруднять и спускаться в подвал, а сразу отбил телеграмму шефу.

Шеф и сопровождающие его лица прибыли на следующий день, и шеф, полный самых мрачных предчувствий, сразу помчался вниз. Неужели я настояла на своём и назло ему сдохла? Может, все-таки он немного переборщил с этими своими условиями…

Лёжа на каменном своде, они оба со сторожем орали, ревели, кричали, угрожали и упрашивали. Никакого ответа. Шеф велел принести сильную электрическую лампочку на очень длинной проволоке, спустил её вниз и внимательно осмотрел подземелье.

Ему показалось, что там очень много земли. Как ни старался, он не мог припомнить, была ли там уже эта земля, когда меня туда посадили, или там были голые камни. А если камни, то откуда могла взяться земля? Не превратилась же я в неё, в самом деле?

— Не понимаю, — пробормотал он, чем доставил большое удовольствие стоящему рядом патлатому.

Этому последнему здорово влетело за мой побег из Бразилии. «Так-то. Ты думал, что легко её устеречь! Убедился теперь?»

Шеф, однако, быстро взял себя в руки, нахмурил брови, задумался, а затем коротко бросил:

— Войти через дверь!

Три бугая спустились по неудобной винтовой лесенке и навалились на двери моей темницы. Дверь даже не шелохнулась. Кооптировали четвёртого, но и четвёртый не помог. Трепеща от страха, они вернулись ни с чем. Самый храбрый из них доложил:

— Дверь не поддаётся.

Ожидающий вестей шеф посмотрел на них так, что им стало нехорошо.

— Я сказал: войти через дверь. Ведь так? — спросил он тихо и почти ласково.

Эти слова, как видно, вдохновили четырех бугаев. Понимая, что им лучше не возвращаться наверх, если они не откроют двери, пыхтя и сопя, они так навалились на дверь, что та со страшным скрежетом приоткрылась сантиметра на два. То, что они увидели в щель при свете своих фонарей, заставило их, однако, опять подняться к шефу.

— Шеф, — сказали они и приготовились отскочить на безопасное расстояние. — Шеф, за той дверью что-то странное. Вроде бы каменная стена…

Рука шефа дёрнулась за огнестрельным оружием, и бугаи кинулись врассыпную. Начальство, однако, сдержало себя и лично отправилось посмотреть, в чем дело. В щель можно было рассмотреть камни, наваленные до самого потолка. Все это было более чем странно и очень подозрительно. Что я там устроила, черт побери?

— Тротил, — коротко бросил шеф.

— Башня обрушится, — осмелился возразить патлатый.

— Не обрушится, взрывать осторожно.

Он поднялся к себе в апартаменты, а из подземелья стали доноситься глухие взрывы. И тут его как что-то кольнуло. Оставив патлатого у столика с напитками, шеф подошёл к стене и открыл сейф. Он увидел там на полке отвратительные лохмотья и сразу все понял.

— Но как же она сбежала, хотел бы я знать? Как это ей удалось, сто тысяч чертей?!

— Прорыла подземный ход, — ни секунды не колеблясь, ответил патлатый.

Шеф в бешенстве взглянул на него.

— У тебя не все дома? Как она могла это сделать? Там ведь каменные стены, а она обыкновенная женщина, а не буровой механизм.

— Она не обыкновенная женщина, — пояснил патлатый. — Она невменяемая психопатка, а такие способны на все.

Прочесав местность вокруг замка, обнаружили дыру, через которую я вылезла. Удалось проникнуть и в камеру, по кусочку взорвав дверь и гору камней.

Шеф пошевелил мозгами и созвал прислугу, велев им определить, чего не хватает в его гардеробе. Прислуга вылезла из кожи вон, но определила. На мои поиски ринулись полчища людей. Велено было искать труп неопределённого пола, одетый в джинсы, кеды и свитер, в тёмных очках. Кому-то удалось установить, что действительно похожий труп, отдалённо напоминающий женщину, ехал в Тур утренним поездом. В Туре официантка вокзального ресторана вспомнила, что нечто подобное сидело утром за столом и завтракало. И это все.

Никто не видел, чтобы труп уезжал из Тура, никто не видел его и в городе. Мой метод делать покупки оправдал себя. Итак, я добралась до Тура, и тут мой след потеряли.

В Таормине на каждом шагу попадались группы датских и шведских туристов, но я решила быть последовательной и выбросила из головы всякую мысль о том, чтобы через какого-нибудь датчанина переслать Алиции весточку о себе. Никаких рискованных шагов! Меня нет, и все.

Гостиница «Минерва» стояла на горе, и вожделенный вид с балкона вдохнул в меня новую жизнь. Под балконом росла пальма, к которой я питала особенно нежные чувства. Дело в том, что это была первая пальма в моей жизни. Когда я несколько лет назад первый раз приехала в Таормину, то сразу же в первый вечер пробралась к пальме и, убедившись, что меня никто не видит, пощупала её — настоящая ли она.

Интенсивные усилия, направленные на регенерацию, дали блестящие результаты. Поглощаемые тоннами фрукты, море, солнце и свежий воздух совершили чудо. Я знала, что очень быстро прихожу в норму, но никогда не думала, что возможны такие темпы. За две недели я сбросила пятнадцать лет, и эксгумированный труп исчез в туманной дали.

Я вдруг стала пользоваться бешеным успехом, что весьма положительно сказывалось на моем общем самочувствии. Тот факт, что за мной напропалую ухаживали туземцы, ещё ни о чем не говорил. Местные жители высоко держали знамя национального темперамента, автоматически приставая ко всем подряд туристкам, независимо от возраста и внешнего вида последних. Но когда один из местных поклонников, пригласив меня в ресторан, заявил, что он сам заплатит за меня, причём эти кощунственные слова он выдавил из себя с величайшим усилием, я в полной мере оценила его самоотверженность и, отказывая, тем не менее не скрывала чувства признательности и искренней симпатии.

Кроме туземцев, вокруг меня увивался один швед, будучи уверен, что тем самым убивает двух зайцев. Второй заяц — возможность поупражняться во французском языке. Был он парень что надо, если бы не два недостатка: лицо его все время лоснилось по какой-то непонятной причине, а причёска была такая, как будто его корова языком вылизала. Вышеупомянутые причины не позволяли мне ответить на его чувства.

Роскошное изо дня в день безделье полностью успокоило мои расшатанные нервы. Сидя в шезлонге на солнечном пляже и наслаждаясь яркой синью моря и неба, я уже никак не могла понять, почему ещё так недавно меня терзали тревоги и сомнения. Яснее ясного, что мне следовало сделать именно то, что я сделала: заняться в первую очередь своим здоровьем. Интерпол может подождать, ничего с ним не случится. Может, мне и следовало бы заглянуть туда, наверняка подозрительные моменты были лишь плодом моего воображения. Но, пожалуй, лучше, что я не пошла. Вряд ли моё здоровье могло составлять предмет забот Интерпола.

В Пиренеях лежит сокровище. И пусть лежит. Через неделю-другую вернусь в Париж и все им расскажу. Тем временем шеф наверняка потеряет мой след, ведь не всемогущ же он в самом деле. Я его явно переоценила и поддалась мании преследования. Пока меня будут искать, я уже доберусь до Варшавы, а они тут пусть сами разбираются.

Хотя, с другой стороны… Может, следовало бы мне самой заняться их кладом? Извлечь его и перепрятать, а потом хорошенько подумать, какое применение ему найти. Сделать благородный жест и передать его французскому правительству? Или ещё белее благородный — переслать в Польшу и поставить условием, чтобы его использовали на жилищное строительство? А можно и не проявлять благородства и положить все деньги в один из швейцарских банков, хватило бы на путешествия по свету и другие мелочи…

Я вылезла из чудесного темно-синего тёплого супа, который зовётся Ионическим морем, и улеглась на лежаке. От шведа я избавилась, убедив его пойти обедать без меня, заказала себе кофе и мороженое и, лёжа, лениво наблюдала за ныряющим у скал одним из моих знакомых. Этот человек даже среди итальянцев был исключением. Его бьющих через край темперамента и энергии хватило бы на нескольких двадцатилетних юношей, а ведь ему уже было около пятидесяти. Он ни минуту не оставался в покое: если не плавал, то бегал, занимался гимнастикой, греблей, помогал вытаскивать на песок лодки. Плавая, он распевал оперные арии и хохотал во всю глотку. При нем вы чувствовали себя свободными от необходимости чем-либо заниматься. Он работал за всех.

За две недели пребывания в Таормине я значительно продвинулась в итальянском языке и без труда объяснялась с этим выдающимся макаронником. Вот и сейчас, закрыв глаза и предаваясь сладкому ничегонеделанию, я с удовольствием слушала доносящиеся до меня его выкрики, пенье, смех и свист. Смех приблизился, итальянец, похоже, вышел из воды. Вдруг прямо надо мной раздался крик:

— Stella di mare!

Я замерла. Моментально улетучилось моё беззаботное спокойствие. Холодная дрожь пробежала по спине. Как парализованная, я была не в силах пошевелить ни рукой ни ногой и даже открыть глаза. Проклятая «Морская звезда»! Все-таки разнюхали, сволочи, нашли меня!

— Синьорина! Морская звезда! Специально для вас!

Я осторожно открыла глаза. Море было пустое, никакой яхты. Проклятый итальянец стоял надо мной, скаля великолепные зубы, а у моих ног на гальке лежала необыкновенной красоты пурпурная морская звезда. Stella di mare!

Только тут я наконец пришла в себя. Наклонившись, я взяла в руки морскую звезду. Та пошевелила щупальцами, и я с отчаянным криком выронила её на гальку. Это была огромная и необыкновенно красивая морская звезда, но я, не испытывавшая ни малейшего страха перед жабами, мышами и крысами, ужасно боялась всего того, что извивается. Не рискуя ещё раз прикоснуться к ней, я попыталась словами выразить своё огромное восхищение этим даром моря.

— Вы можете съесть её на ужин! — с энтузиазмом воскликнул итальянец, радостно бегая вокруг моего лежака.

Честно говоря, я не выношу всех этих пресловутых даров моря. Не могу видеть живых угрей. Сама мысль о том, что можно съесть осьминога, вызывает у меня тошноту. А тут мне предлагают съесть эту пакость!

Видимо, все эти чувства были написаны на моем лице, потому что какой-то мужчина, сидящий в шезлонге недалеко от нас, разразился смехом. Я укоризненно посмотрела на него и, не желая обидеть хорошего человека, постаралась выразить переполнявшую меня благодарность.

— Ну что вы! — возмутилась я. — Съесть такую красоту!

— Ну так засушите её! — немедленно внёс конструктивное предложение неунывающий итальянец, от избытка энергии принимаясь ещё и размахивать руками. — Положите её на балконе, на солнце, завтра будет готова.

— А она не выгорит? — спросила я. Её насыщенный пурпуровый цвет просто горел на солнце, жаль, если она побледнеет. Все сухие звезды, которые мне приходилось видеть, были какие-то бледные.

— Немного, может, и побледнеет.

— А вы попробуйте сушить её в тени, — посоветовал мужчина, который смеялся.

— Нет, в тени нельзя, в тени не высохнет, — возразил макаронник и убежал.

Я взглянула на того, кто дал совет. Передо мной сидел мужчина моей мечты.

Существует такой тип мужчин, который мне нравится больше всего и который до сих пор не встречался на моем жизненном пути. То есть встречать-то я их встречала, но познакомиться ближе не удавалось. Даже не знаю почему. Они были в моем вкусе, а я, как видно, не в их. Что ж, о вкусах, как говорится, не спорят.

И вот теперь именно такой мужчина сидел в шезлонге и с симпатией смотрел на меня. У него было красивое загорелое, очень мужественное лицо, голубые весёлые глаза и коротко стриженные светлые волосы. Ну, ясное дело, блондин.

Привыкшая к тому, что у таких мужчин я не пользуюсь успехом, я не сделала попытки пококетничать, даже не бросила в его сторону долгого завлекающего взгляда. Не следует требовать от судьбы слишком многого. Достаточно того, что он просто есть здесь.

Два таких потрясения сразу — это слишком много для моих только что отремонтированных нервов. «Морская звезда» и мужчина моей мечты… Крик макаронника спугнул моё призрачное спокойствие, и в памяти опять возник только что пережитый кошмар: пугающе безграничный простор Атлантики и излишне ограниченное пространство темницы, страшные океанские глубины и промозглый сумрак подземелья. Всю жизнь любила я контрасты, и вот судьба как бы в насмешку так жестоко предоставила мне их в изобилии.

Немного придя в себя после потрясения N_1 и убедившись, что окружающая реальность ничем не напоминает перемятого кошмара, я перешла к потрясению N_2. Но тут, как назло, появился мой швед, его блестящее красное лицо и глупая блаженная улыбка. Блондин моей мечты поднялся с шезлонга и пошёл купаться.

В этот вечер я сидела за чашкой кофе в небольшом баре над обрывом у самой балюстрады, и любовалась открывающимся отсюда видом на Таормину. Светила полная луна — золотая, какая бывает только здесь. В жизни мне довелось видеть много полных лун в разных местах земного шара, и я со всей ответственностью могу утверждать, что такой, как здесь, нет нигде. Далеко внизу время от времени тихо вздыхало море, и я вздыхала вместе с ним.

Шведа я сплавила ещё до ужина, потому что уже больше не могла видеть его красной лоснящейся физиономии и прилизанных волос. А сейчас почти жалела об этом: так неестественно было сидеть здесь одной под этой золотой луной, среди пальм и кактусов. На минуту я даже пожалела, что рядом со мной нет Дьявола. Вот сидел бы он тут, за столиком, над своей чашкой кофе..

И воображение заработало. Сначала бы он зевнул. Потом на моё замечание о луне ответил бы, что не может обернуться, чтобы посмотреть на неё, так как сжёг на солнце шею и она теперь болит. И тут же обернулся бы, чтобы посмотреть на проходившую мимо девушку. Я, как всякая женщина, ждала бы от него ласкового слова или улыбки, а он бы закрыл глаза и сделал вид, что засыпает. То есть было бы так, как было всегда и везде в последние три года. Потом во мне исподволь начали бы подниматься раздражение и злость, и выросли бы они в этом климате поистине до соответствующих размеров. И я бы разбила об его голову его чашку кофе… Впрочем, может, и не разбила бы, а продолжала сидеть, и сердце грызла бы змея, и луна бы уже не блестела, а в шуме моря слышалась бы издёвка и немного сочувствия, и вообще ничего не осталось бы от очарования Таормины. Нет, все-таки лучше, что Дьявола здесь нет.

Этими невесёлыми размышлениями я могла позволить себе заняться теперь, когда находилась в этом чудном городе. В темнице я гнала прочь такие мысли. Когда же все-таки наступили изменения в наших отношениях? Да почти три года назад, когда он сменил работу. Денег ему захотелось. Что ж, чисто по-человечески его можно понять. Денег требовалось все больше и больше. Он хотел брать от жизни все, что можно. Тоже могу понять, я сама никогда не испытывала склонности к аскетизму. Но с этим своим стремлением наслаждаться жизнью он явно переборщил. Он добивался своего с какой-то эгоистической жестокостью, ни с чем и ни с кем не считаясь, а уж меньше всего со мной. Меня он только использовал в своих целях, действуя при этом даже не как жестокий повелитель, что ещё как-то можно было вытерпеть, но как капризная примадонна, что уже было совершенно невыносимо. Интересно, таков ли он был и по отношению к своим многочисленным увлечениям? Эти последние он уже не скрывал — может, не считал нужным, а может, их просто стало так много, что уже и скрыть было нельзя?

Странный он все-таки человек. В конце концов, ничего удивительного, что я ему надоела. Удивительное заключалось в том, что он не уходил от меня. Ему ничего не мешало: детей у нас не было, женаты мы не были, навязываться ему я бы не стала. Он, однако, оставался со мной — чужой, скучающий и злобный. Он отравлял мне жизнь, губительно действовал на мои нервы и здоровье, и мне казалось, что этот человек меня ненавидит — не знаю, за что, но именно поэтому не может со мной расстаться.

Три года уже продолжался этот ад, а я все ещё на что-то надеялась. Временами мне казалось, что все ещё может измениться к лучшему, что я ему все-таки нужна, раз он не уходит от меня.

Глядя на эту золотую луну, слушая это ласково шепчущее море, я все вспоминала и вспоминала и ничего приятного не могла вспомнить.

— Такая женщина, как вы, не должна сидеть одна в этот чудный вечер! — произнёс вдруг чей-то голос.

Точно к такому выводу я только что пришла и сама. Повернув голову, я увидела того самого незнакомца с пляжа.

— Хотите вы или нет, а я все равно останусь здесь, — продолжал он и сел. — Такая женщина в такой вечер должна слушать комплименты. Все равно чьи. Что вы сделали с морской звездой?

— Звезда лежит на балконе и сохнет, — ответила я и добавила: — Вы можете неразборчиво представиться.

— Почему неразборчиво?

— А тогда и волк будет сыт, и овца цела. Может, вы не любите знакомиться со всеми дамами, которых встречаете на пляже. Если же вы представитесь неразборчиво, я не узнаю вашей фамилии, приличия, однако, будут соблюдены.

Он рассмеялся, встал и представился. Я тоже, вспомнив в последний момент, что меня зовут Мари Гибуа. Маникюр у меня был свежий, нос не блестел, ветра не было, поэтому причёска моя ещё не растрепалась, так что все было в порядке. Беседа текла как горный ручеёк.

— Долго вы ещё пробудете здесь? — поинтересовался он, прерывая восторги по поводу природы в лунном свете.

— Не знаю. Неделю или две.

— Надо же, как мне не повезло! Только приехал и тут же встретил вас. Очень некстати!

— Ну вот! — возмутилась я. — Ведь вы собирались делать мне комплименты!

— Так ведь это и есть грандиозный комплимент, — со вздохом произнёс он. — Мне потребуется здесь полная свобода и ясная голова, а я уже знаю, что вы меня поглотите целиком.

— И не думала! — решительно и неискренне запротестовала я.

— Зато я думаю так, — отпарировал он. — Я ещё надеялся, что вы окажетесь обычной красивой глупышкой, с которой не о чем разговаривать, а вы оказались…

— …отталкивающей интеллектуалкой, с которой можно только разговаривать, — услужливо подсказала я.

Он прервал меня:

— Ну, это уже слишком. Не выношу провокаций! Пошли танцевать!

И мы пошли танцевать. И потом гуляли. Как известно, луна движется по небу. Поздно ночью её лучше всего было видно из запущенного, совершенно безлюдного уголка парка, заросшего роскошной растительностью.

О чудо! После стольких переживаний вновь почувствовать себя женщиной! Кем я только ни была в последнее время: главой семьи, государственным служащим, матерью и, наконец, самым настоящим загнанным зверем, которого преследуют охотники. И опять стать просто женщиной! А тут ещё луна, море и рядом мужчина моей мечты… Будь что будет, пусть даже завтра при свете дня он убежит от меня с криком ужаса.

На следующий день я не могла определить, убегает ли он от меня с криком ужаса, поскольку его просто нигде не было видно. Может, он просто сбежал профилактически, не желая рисковать, встретясь со мной при свете дня, но и это не испортило мне настроения. Надо быть благодарной судьбе и за малое. Я не только не обижалась на него, но даже и к шведу отнеслась более благосклонно и согласилась после ужина отправиться с ним в турне по местным злачным местам. Правда, это ничем хорошим не кончилось, так как швед очень быстро упился и мне пришлось спасаться от него бегством.

Не зажигая света, я вышла на балкон и долго любовалась открывающимся отсюда видом: слева — Монте-Кастелло, прямо — море и скалы, справа — панорама побережья. Жаль, что нельзя было увидеть Этну, для этого мне пришлось бы залезть на крышу. Потом я посмотрела вниз, на свою подругу пальму.

Под пальмой кто-то стоял. Я испугалась, что это швед и что он опять примется громко выражать свои чувства, разбудит всю гостиницу и соседние дома и окончательно меня скомпрометирует. Я уже готова была скрыться в комнате, как вдруг сообразила, что на виднеющихся в сумраке очертаниях головы отсутствуют последствия деятельности коровьего языка. Я присмотрелась внимательней — это был он, блондин моей мечты!

Я была тронута. Если бы ещё у него был плащ на плечах, кинжал в зубах и гитара в руках! Правда, наверное, очень трудно петь, держа кинжал в зубах, но в конце концов это не важно. Пусть не поёт, пусть только стоит. Сколько лет уже никто не стоял под моим окном! Впрочем, тут же подумала я, где было стоять-то? Просто не было условий…

Долго в молчании стояли мы так — он под пальмой, а я на балконе. Первой не выдержала я, устали ноги и разболелась поясница. На минутку вышла в комнату, чтобы взять стул, и успела увидеть, как он удаляется. Несколько прозаичный финал романтической сцены.

Зато на следующий день я стала объектом самых горячих чувств. Мало того. Блондин настоятельно уговаривал меня поехать с ним в путешествие по Сицилии, уверяя, что без меня чудесные пейзажи потеряют все своё очарование. Я согласилась.

Мы побывали и в тех местах, где я уже бывала раньше, и в совершенно новых для меня, посетили Палермо, Катанию, Сиракузы, а Монте-Кастелло я могла бы нарисовать по памяти. Страсть к туризму, овладевшая моим спутником, вполне отвечала моим вкусам. К тому же так приятно было чувствовать себя слабой женщиной, находящейся под защитой сильного мужчины. Не понятно все-таки, что он во мне нашёл, хотя взгляд в зеркало ещё раз подтвердил, что Таормина всегда хорошо сказывалась на моих внешних данных.

Наша безмятежная идиллия была нарушена в самом неподходящем месте и в самый неподходящий момент. Мы находились в Лазурном гроте. Сидя в качающейся лодке, я в который уже раз смотрела и не могла насмотреться на лазурное чудо, не в силах поверить, что вижу это наяву. Потом я взглянула на Аполлона Бельведерского, сидевшего на вёслах, и, поскольку всегда отличалась особой впечатлительностью при восприятии прекрасного, у меня защемило сердце. Он молчал, кому-то надо было внести элемент поэзии, и это сделала я.

— Твои глаза, — заявила я, хотя и несколько возвышенно, но совершенно искренне, — совсем как эти голубые отблески на скалах. — И, будучи не в силах удержаться, добавила: — Как жаль, что ты не настоящий…

Задумчиво рассматривающий лазурные воды Аполлон так резко повернулся ко мне, что лодка чуть не опрокинулась:

— Что ты хочешь этим сказать?

— Осторожно, я не умею плавать!

— Ничего, я умею. Что значит — не настоящий?

Я не сразу ответила. Не так-то просто было ему объяснить это.

— Ну, не знаю. Ты не можешь быть настоящим, потому что никак не вписываешься в мою настоящую жизнь. Ты — как хэппи энд в фильме из жизни высшего общества. Потом на экране появляется надпись «конец», и надо идти домой.

Сказав это, я тут же пожалела о сказанном, хотя это и была чистая правда.

Он пристально посмотрел на меня и тихо спросил:

— А какая она, эта твоя настоящая жизнь?

Ну, не могла же я и в самом деле сказать ему, что моя настоящая жизнь находится очень далеко отсюда, на севере, где луна бывает серебряной, а не золотой, где море серо-зеленое и холодное, а в моем городе ходят трамваи, переполненные спешащими на работу людьми. В городе, где жизнь кипит, а тридцать пять лет назад были одни развалины. Нет, ничего этого я не могла ему сказать и только молча смотрела на прозрачную синюю воду.

— Ты мне ничего не рассказываешь о себе, — продолжал он. — Я ничего о тебе по знаю. Кто ты? Где живёшь?

Мне всегда хотелось быть таинственной натурой, и вот раз в жизни получилось. И как всегда бывает, некстати. Проблеск здравого смысла, воплотившегося в очереди за лимонами, заставил меня воздержаться от излишней откровенности.

— В гостинице «Минерва», — буркнула я.

— Ты не воспринимаешь меня всерьёз, — не унимался он. — Я для тебя лишь курортное развлечение. Вот уедем отсюда, и я тебя потеряю. Мне же хочется быть с тобой всегда. В твоей настоящей жизни. Ты куда отсюда поедешь?

— В Париж, — брякнула я, не подумав.

— Так поехали вместе. У меня есть возможность поселиться в Париже.

Голова моя пошла кругом. Ничего удивительного. Предсказание гадалки делало своё, сицилийский антураж делал своё, блондин делал своё. Одна я ничего не делала, пассивно поддаваясь их влиянию.

Я представила себе, какую чудесную жизнь могла бы вести, окружённая его любовью и заботой, в шиншилловой накидке и бриллиантовом колье разъезжающая по лучшим курортам мира. В довершение картины тут и там начали поблёскивать пиренейские алмазы. Где-то возникла робкая мысль, что неплохо было бы подобраться к ним с его помощью…

Мы сидели на бетонном парапете волнореза в Сиракузах. Комплекс неполноценности, развившийся во мне благодаря стараниям Дьявола, исчез совершенно. Как хорошо, что рядом блондин моей мечты! Как хорошо, что я могу любоваться чёрными нагромождениями лавы по берегам моря, извергавшейся из Этны более шести тысяч лет назад! Как хорошо, что у меня перед глазами тот самый вид, который предстал перед древними греками, некогда впервые высадившимися на этом берегу! Древность всегда меня чрезвычайно привлекала.