Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Лукреция Борджиа - Римский карнавал

ModernLib.Net / Исторические любовные романы / Холт Виктория / Римский карнавал - Чтение (стр. 12)
Автор: Холт Виктория
Жанр: Исторические любовные романы
Серия: Лукреция Борджиа

 

 


Казалось, она совсем забыла о нем.

Она вспомнила, как они танцевали с Чезаре, о Бальони, сидящем за столом и ласкающем свою сестру.

Чезаре был прав, когда сказал, что Лукреция выросла. Теперь она многое начала понимать.


Рабы причесывали длинные волосы Лукреции. Только что вымытые пряди блестели, отливая золотом, ниспадая на плечи. Она становилась все прекраснее. Ее лицо казалось лицом невинного ребенка, вероятно, из-за круглого подбородка и широко посаженных глаз; но теперь в ее взгляде застыло ожидание.

После недолгого пребывания в Пезаро она снова вернулась в Рим, ее муж Джованни опять был рядом с ней, но через несколько дней он уедет. Он должен отправиться к месту службы.

Она была рада его предстоящему отъезду. Она устала от Джованни и его постоянных измышлений. В то же время она видела все растущую неприязнь своего отца к ее мужу и неизменную ненависть к нему Чезаре.

Чезаре был в ее жизни самой главной фигурой, хотя она испытывала к нему и чувство страха, пожалуй, даже необыкновенное чувство ужаса, которое поднималось в ней и которое она начинала понимать.

Жизнь с Джованни раскрыла ей глаза на то, что могла она ожидать от мужчин, и, вероятно, в этом случае было то же самое, потому что теперь знала, что способна на страсть, по силе не уступающую чувствам ее отца и братьев. Она с трепетом ждала, что же готовит ей будущее. От Джованни она ничего не ждала. И все-таки из-за его трусости, его вечных страхов и беспокойства, что ему недостает гордости и что с ним обращаются не так уважительно, как следует, она жалела его; но она радовалась его отъезду, потому что не только жалела, но и боялась его.

Ее служанки закрепили украшенную драгоценностями сеточку на ее волосах — и вот она готова к банкету.

Вечер устраивался в честь взятия Форново, и ее отец настоял на том, чтобы Гонзага развлекали во дворце Санта Мария в Портико, и весь Рим узнал бы, в каких условиях живет любимая дочь папы.

Итак, она в самом деле выросла. В ее доме соберется нынче вся знать города, и она должна играть роль хозяйки.

Джованни Сфорца придет в ярость, поскольку все сразу увидят его незначительность. Ему придется держаться на заднем плане, никто его и не заметит. А когда Гонзага уедет, Джованни отправится с ним вместе, и снова они ненадолго получат короткую передышку, избавившись от его общества еще раз.

Она была очень хороша, когда вышла приветствовать гостей, маленькая негритянка несла шлейф ее платья, богато украшенного вышивкой тяжелого от множества драгоценностей. У нее был дар казаться совсем юной и одновременно достаточно взрослой, старше своих шестнадцати лет; в какое-то мгновение — невинное дитя, в другое — взрослая женщина.

В зале собрались ее отец, брат и члены папского двора, среди них — свита Франческо Гонзага, маркиза Мантуи.

Сам маркиз, человек с необычной внешностью и яркой индивидуальностью, стоял рядом с ней. Он был очень высок, худ и смугл; его изящная фигура казалась невероятно сильной и крепкой. На лице сверкали глубоко посаженные темные глаза; губы у него были полными и чувственными; он производил впечатление человека, пережившего множество приключений как в любви, так и на поле брани.

Он грациозно раскланялся с дочерью папы.

— Я много слышал о вашей красоте, мадонна, — произнес он, в голосе слышались нотки нежности, — мне доставляет огромное удовольствие поцеловать вашу руку.

— Мы много слышали о вас в Риме, — негромко сказала Лукреция. — Рассказы о вашей доблести путешествуют впереди вас.

Он сел рядом с ней и начал рассказывать ей о сражении, о том, как сожалеет он о бегстве французского короля.

— Мы здесь слышали, что он оставил много ценностей, которые награбил у итальянского народа.

— Это правда, — согласился Гонзага и стал рассказывать о ходе кампании более подробно, сам удивляясь тому, что говорит все это прекрасной девочке. Она просто ребенок. Ей шестнадцать лет, но ему она казалась еще моложе.

Лукреции же хотелось услышать его рассказ о себе, она ощущала, что этот красивый мужчина интересует ее гораздо больше, нежели детали боев.

Они танцевали, она почувствовала волнение, когда их руки встретились. Она подумала: если бы таким человеком был Джованни Сфорца, я бы совсем иначе относилась к нему.

Она подняла глаза и улыбнулась ему, но для него она оставалась ребенком.

Пока они танцевали, за ними наблюдали папа и Чезаре.

— Красивая пара, — заметил пала. Чезаре встревожился:

— Гонзага славится как покоритель женских сердец. Как бы он не решил, что она подойдет ему, пока он не присмотрит себе другую.

— Думаю, что он смотрит на нее как на ребенка, — ответил пала. — Так что не волнуйся.

Александр собирался сообщить ему одну новость. Он выбирал подходящий момент. Джованни должен скоро получить письмо от отца и наверняка поспешит в Рим, не теряя времени даром. А когда герцог вернется домой, папа передаст ему командование своими армиями, что вызовет у Чезаре ярость.

«Оба эти юноши — мои сыновья, — размышлял Александр, — и разве не мне распоряжаться их судьбами?»

Возможно. Но когда он взглянул на мрачное лицо стоявшего рядом с ним сына, то почувствовал тревогу. В последнее время темная и пугающая сторона характера Чезаре проявлялась все сильнее. Когда он учился в университетах, богатство и власть отца позволили ему составить небольшой собственный двор, деспотичным повелителем которого он стал. Не прекращались слухи о неограниченных возможностях Чезаре и о методах, которыми он пользовался, когда хотел избавиться от своих врагов.

Александр не мог поверить в то, что он, всемогущий папа, недавно сокрушавший всех своих врагов, боится собственного сына.

И все-таки он колебался, стоит ли сообщать Чезаре о том, что совсем скоро его брат вернется в Рим.

Вместо этого он заговорил о Гоффредо, младшем сыне, которого он тоже вызвал в Рим.

— Пора Гоффредо и Санчии приехать к нам, — сказал он, — Слухи об этой женщине становятся все интереснее и интереснее.

Последние слова Александра заставили Чезаре рассмеяться. Больше всего на свете папа любил узнавать новые безобидные сплетни о членах своей семьи. Казалось, его очень забавляет мысль о маленьком Гоффредо рядом с его женой, скандально знаменитой своими многочисленными амурными похождениями.

— Подобная женщина, — с усмешкой проговорил Чезаре, — будет интересным добавлением к хозяйству вашего святейшества.


Лукреция вместе с отцом и братом стояла на балконе, наблюдая за отъездом Франческо Гонзага. Он следовал во главе процессии, человек, затронувший в ней чувственную струну и заставивший пожалеть ее о том, что Джованни Сфорца ни капли не походил на него. Теперь Франческо направлялся в Неаполь, и по дороге во всей Италии ему воздадут должное как воину, который вместе с Александром сделал больше всех для изгнания захватчиков из страны.

У него была внешность завоевателя. Толпы народа кричали, приветствуя его, бросали к его ногам цветы, а женщины смотрели на него одного.

Он любезно принимал знаки благодарности, его глаза загорались, когда он замечал в толпе женщину или молоденькую девушку, отличавшуюся красотой. На его лице появлялась улыбка, выражающая восхищение красоткой и сожаление по поводу того, что ему приходится следовать мимо.

Он обернулся и в последний раз улыбнулся в знак прощания стоявшим на балконе. На мгновение взгляд его задержался на дочери папы, этом очаровательном ребенке с блестящими золотистыми волосами, но если ему и пришла в голову мысль, что через несколько лет с ней стоит познакомиться поближе, он скоро забыл об этом. В процессии находился еще один человек, который бросил прощальный взгляд на группу людей на балконе, — это был Джованни Сфорца. При виде золотоволосой девочки он почувствовал злость. Она стояла между отцом и братом, словно была их пленницей. Они удержат ее радом с собой, переделают ее по своему подобию. И очень скоро он не узнает в ней ту доверчивую Лукрецию, которая была его женой тогда, в Пезаро. Он с сожалением вспоминал о тех месяцах в Пезаро, потому что знал, что никогда больше не сможет жить в таком согласии со своей нежной Лукрецией.

Уже сейчас она менялась. Она по-прежнему оставалась юной девушкой, — но она — Борджиа, и они решили поставить на ней клеймо Борджиа. Через несколько лет она станет такой же, как они, — исчезнет очаровательная наивность, она станет более чувственной, что сделает ее неразборчивой в связях; они отнимут у нее нежную душу и заразят своим равнодушием.

Ему хотелось вернуться, ворваться во дворец, заставить ее оставить их и уехать вместе с ним обратно в Пезаро, где они смогут мирно жить вдали от политических конфликтов и коварной и неразборчивой в средствах ее семьи.

Но кто он такой, чтобы мечтать обо всем этом? Он — маленький человек, трус, который всегда кого-то или чего-то боится, стараясь забыть о своем унижении.

Нет. Слишком поздно. Они забрали ее и уже успели внушить ей, что он чужой. Он потерял ее навсегда.

От гнева он едва видел дорогу под ногами.

— Вас огорчает, — сказал Гонзага, повернувшись к нему, — что вы покидаете госпожу Лукрецию?

— Она вполне довольна, что сумела остаться около отца. Ее не печалит разлука со мной, — ответил Джованни.

Франческо с удивлением смотрел на него. Сфорца, вспомнив пережитое им унижение и то презрение, с которым к нему относились родные Лукреции, не мог остановиться, продолжая выкрикивать:

— Его святейшество жаждет от меня избавиться. Он хочет полностью подчинить себе дочь… Он хочет быть мужем и отцом одновременно.

Стало тихо. Франческо опустил глаза на дорогу, кавалькада двигалась вперед.

На балконе папа нежно посмотрел на свою дочь.

— Ну вот, Гонзага уехал, — сказал он. — Теперь, моя дорогая, ты должна подготовиться к приезду своего брата Гоффредо и его жены Санчии. Нам недолго осталось их ждать.

Сачия Арагонская

Сладострастная Санчия лежала на кровати, посасывая леденцы. Раскинувшись рядом с ней, конфетами с блюда лакомились три ее любимые фрейлины — Лойселла, Франческа и Бернандина.

Санчия рассказывала им о любовнике, с которым она провела минувшую ночь, поскольку ей очень нравилось воскрешать подробности своих многочисленных любовных связей. Она заявляла, что таким образом испытывает двойное удовольствие — сначала в действительности, потом мысленно.

Санчия была поразительно красива, самым привлекательным в ее внешности был контраст между темными волосами, темными бровями, смуглой кожей и удивительно голубыми глазами. У нее были резкие черты лица, на котором выделялся прямой нос прекрасной формы. Рот отличался чувственностью. Вид Санчии напоминал о плотских наслаждениях; откровенная чувственность ее улыбки наводила на мысль о том, что она уже совершила ряд открытий, которые еще не изведал тот, кому она улыбалась, и что она с радостью поделится своими секретами, лишь бы никто, кроме них, об этом не узнал.

Санчия имела любовников с тех пор, как себя помнила, и не сомневалась, что у нее будут появляться все новые и новые, пока она не умрет.

— Я не жду от предстоящего путешествия особого удовольствия, — говорила она. — Но будет очень забавно появиться в Риме. Я уже наполовину влюблена в Чезаре Борджиа, но ни разу не видела его. О, какая великая страсть нас ожидает!

— Вы заставите ревновать папу к собственному сыну, — предположила Франческа.

— Думаю, что нет. Конечно, нет. Я оставлю святого отца тебе, Лойселла, или тебе, Бернандина. Вместе вы, возможно, сможете заменить ему мадонну Джулию, от которой он устал, — ее прозвали Красоткой.

— Мадонна, вы не должны так говорить о папе, — возразила Лойселла.

— Он всего-навсего мужчина, детки. И не делайте такие удивленные лица, ведь я не предлагаю вам лечь в постель к этому сумасшедшему монаху Савонароле.

Лойселла содрогнулась, а глаза Санчии смотрели задумчиво.

— У меня никогда не было любовника монаха, — раздумывала она. — Возможно, по дороге в Рим нам будут встречаться какие-нибудь монастыри…

— Вы говорите опасные вещи, — со смешком проговорила Франческа. — Вы не боитесь так рисковать?

— Я ничего не боюсь, — возразила Санчия. — Я хожу к исповеди и получаю отпущение грехов. Когда я состарюсь, я пересмотрю свой образ жизни и, без сомнения, уйду в монахини.

— Для вас нужен будет особый монастырь, — сказала Лойселла.

— Нет, нет, если и пересплю с монахом, то только разок. Я же не прошу этого каждую ночь, каждый день.

— Тише! — прошептала Бернандина. — Если о нашем разговоре донесут…

— Неважно! Никто не пытается изменить меня. Мой отец король знает, как я люблю мужчин, и что он может сделать? Он говорит: она такая же, как мы, невозможно выращивать апельсины на грушевом дереве. Мои братья качают головами и соглашаются. Даже моя старенькая бабушка знает, что переделать меня невозможно.

— Его святейшество переделает. Именно потому он и послал за вами.

Санчия лукаво улыбнулась:

— Насколько я знаю, его святейшество пригласил меня в Рим вовсе не за тем, чтобы меня перевоспитывать.

Лойселла сделала вид, что не слушает, закрыв уши руками, потому что не желает слышать подобное богохульство. Но Санчия только посмеялась и заставила Франческу принести ожерелье из золота и рубинов, которое подарил ей ее последний возлюбленный.

Она вскочила на ноги и прошлась перед ними, надев ожерелье.

— Он сказал, что только самые изысканные драгоценности достойны украшать это совершенное тело.

Она состроила гримасу и взглянула на ожерелье.

— Надеюсь, оно достаточно красиво.

— Работа необыкновенно изысканная, — воскликнула Франческа, внимательно рассмотрев украшение.

— Можешь померить, — предложила Санчия. — И ты тоже. Да, — продолжала она, — прошлая ночь была чудесна. Следующая, возможно, будет волнительной, а может, вовсе нет. Мы отправимся в путешествие, во время которого нас ожидают открытия, что приводит меня в восторг. Вторая ночь подобна морю, которое уже однажды переплывал. Нет прежних неожиданностей, нет прежних открытий. Как я сожалею, что меня не было в Неаполе, когда французы захватили город!

Франческа сделала вид, будто эти слова повергли ее в трепет.

— Об этом такое рассказывают… Вам не удалось бы укрыться от них. Они бы не остановились ни перед чем.

— Это бы было просто захватывающе интересно! Говорят, французы великолепные любовники, такие любезные и обходительные. Только подумать, пока мы торчали на этом унылом острове, в Неаполе происходили такие волнующие вещи!

— Может, вражеские солдаты внушили бы вам отвращение, — предположила Бернандина. — Одна женщина, которую преследовали эти мерзавцы, покончила с собой, выбросившись из окна собственного дома.

— Я найду более подходящее место для отдыха, чем плиты двора, — ответила Санчия. — О да, я хотела бы встретить галантных французов. Я очень сердилась, когда мы поспешно отправлялись в изгнание. Теперь из-за этого мне приходится иметь так много любовников. Нужно наверстывать упущенное. Понимаете?

— Наша госпожа наверстывает упущенное с похвальной скоростью, — проворчала Лойселла.

— По крайней мере, — сказала Санчия, — слухи не солгали. Его святейшество пишет моему отцу, что он обеспокоен дошедшими до него известиями о моем поведении.

— Мадонна… Санчия, будьте осторожны! Будьте осторожны, когда доберетесь до Рима.

— Осторожничать? Лучше я займусь Чезаре.

— Я о нем много слышала, — заметила Лойселла.

— Много странного, — вставила Франческа.

— Говорят, — продолжала Лойсеяла, — что когда ему понравится женщина и он скажет ей: пошли со мной, — она не смеет ослушаться. Иначе ее возьмут силой и накажут за то, что не подчинилась кардиналу.

— Я слышала, что он рыщет по улицам, — добавила Бернандина, — высматривая подходящие жертвы, чтобы пополнить свой гарем. Что тот, кто встанет на его пути, загадочно умрет, никто не знает как.

Санчия захлопала в ладоши, откинула назад пышные черные волосы и рассмеялась.

— Судя по слухам, это самый волнующий мужчина, которого можно встретить. Я мечтаю скорее лично познакомиться с ним.

— Будьте осторожны, Санчия, — взмолилась Бернандина. — Будьте осторожны, когда познакомитесь с Чезаре Борджиа.

— Осторожность я оставляю вам, — с улыбкой проговорила Санчия. — Очень вас прошу занять чем-нибудь моего маленького Гоффредо Я не хочу, чтобы он заходил в мою спальню, когда я буду развлекать гостей. Это будет плохо влиять на его нравственность, Девушки весело засмеялись.

— Милый Гоффредо. Он такой хорошенький, такой наивный. Так и хочется его приласкать, заявила Франческа.

— Можешь ласкать его сколько душе угодно, — разрешила Санчия, — Но умоляю тебя, не пускай его в мою спальню. А где он сейчас? Пусть придет и расскажет нам о своем брате. В конце концов, он знает о Чезаре Борджиа больше, чем любая из нас.

Девушки помогли Санчии одеться, и к приходу Гоффредо она возлежала на подушках.

Гоффредо был очень хорош собой и выглядел моложе своих четырнадцати лет.

Он подбежал к кровати и склонился перед женой. Она протянула руку, коснулась его прекрасных каштановых с медным оттенком волос. Его глаза, окаймленные длинными ресницами, смотрели на Санчию с обожанием. Он знал, что женился на самой, как говорили, прекрасной женщине Италии. Он слышал, что ее красоту сравнивали с красотой его сестры Лукреции и возлюбленной его отца Джулии; большинство тех, кто видел всех троих, заявляли, что Санчия по красоте не уступает остальным, но обладает помимо всего еще чем-то — в ней таилась какая-то колдовская сила, делавшая ее единственной и неповторимой. Она отличалась ненасытной сексуальностью; она раздавала обещания неземного блаженства любому представителю противоположного пола, который оказывался с ней рядом. Таким образом, хотя все восхищались золотоволосой Лукрецией и прелестной Джулией, красота смуглой Санчии вызывала больше чем восхищение; ее никогда нельзя было забыть.

— А чем занимался мой маленький муж сегодня? — поинтересовалась Санчия.

Он поднял лицо, чтобы поцеловать твердый белый подбородок.

— Я катался верхом, — ответил мальчик. — Какое чудесное ожерелье!

— Мне его подарили сегодня ночью.

— Ночью я не видел тебя. Лойселла сказала, чтобы я не беспокоил тебя.

— Нехорошая Лойселла, — поддела она.

— У тебя был любовник, — констатировал Гоффредо. — Он доставил тебе удовольствие?

Она рассеянно поцеловала его, думая о том, с кем провела последнюю ночь.

— Я знавала и похуже, и получше, — вынесла она приговор.

Гоффредо засмеялся и слегка приподнял плечи, как ребенок от удовольствия. Он повернулся к Лойселле и сказал:

— У моей жены любовников больше, чем у любой женщины в Неаполе, не считая куртизанок, конечно. Но ведь их нельзя учитывать, правда?

— Конечно, нельзя, — подтвердила Франческа.

— Теперь, — попросила Санчия, — расскажи нам о своем брате. Расскажи нам о знаменитом Чезаре Борджиа.

— Вам никогда не приходилось знать такого человека, как мой брат Чезаре.

— Все, что нам доводилось о нем слышать, заставляет нас верить в это, — откликнулась Санчия.

— Мой отец любит его, — похвастался Гоффредо, — и ни одна женщина ни разу не сказала ему нет.

— Мы слышали, что та, которая скажет нет, будет за это наказана, — заметила Лойселла. — Как это может быть, если никто ему не отказывает?

— Потому что они знают, что тогда их ожидает наказание. Они боятся сказать нет. Так вот и говорят не нет, а да… да… да.

— Логично, — сказала Санчия. — Значит, мы все должны быть готовы сказать да… да… да…

Она сунула в рот Гоффредо леденец; он улегся рядом с ней, с довольным видом посасывая конфету.

— Франческа, — скомандовала Санчия, — расчеши волосы маленькому Гоффредо. Они у него такие красивые. Когда их расчешешь, они отливают медью.

Франческа подчинилась; две другие девушки устроились у кровати на полу. Санчия в полудреме откинулась на подушку, время от времени ее рука тянулась к блюду и нащупывала очередную конфету, от которой Санчия отламывала кусочек и совала в рот мужу.

Гоффредо, очень довольный, начал хвастать.

Он стал хвастать Чезаре — удалью Чезаре, жестокостью Чезаре.

Гоффредо сам не понимал, кем он восхищался сильнее — братом, имя которого внушало страх римлянам, или женой, имевшей возлюбленных больше, чем любая женщина Неаполя, если не считать куртизанок, но это недостойное сравнение.


По направлению к Риму ехала веселая группа всадников, в центре которой выделялась Санчия, рядом с ней находился ее маленький муж и три преданные камеристки. У Санчии была осанка королевы, вероятно, потому, что она являлась незаконной дочерью короля Неаполя и на людях всегда напускала на себя важный вид неприступной королевы. Это еще сильнее привлекало к ней внимание — под маской королевской неприступности проглядывал призывный многообещающий взгляд, направленный на всякого красивого молодого человека, встречавшегося ей, неважно, если он оказался всего-навсего грумом.

Ее камеристки посмеивались над ее неразборчивостью; они и сами не отличались излишней скромностью — были легкомысленны в любви и, не задумываясь, меняли любовников, правда, им не хватало выносливости Санчии.

Санчия перестала сожалеть о том, что не сумела остаться в Неаполе во время оккупации города французской армией. Она перестала сожалеть об этом, потому что ей все равно не позволили бы познакомиться с королем. Она не сомневалась, что Чезаре окажется более волнующим и удивительным любовником, чем бедняга Карл.

Не в натуре Санчии было сетовать на судьбу.

Жизнь всегда была сплошным удовольствием для нее; ее собственный мир всегда был при ней. Грустные и ужасные вещи происходили лишь с теми, кто жил в другом мире. Ее отца довели до сумасшествия и изгнали. Бедный отец! У него было разбитое сердце, когда французы отняли у него королевство.

Понимая страдания отца, она твердо решила не придавать значения тем ценностям, которые так восхищали его.

Когда она узнала, что ее выдают замуж за совсем еще ребенка — незаконного сына папы, да к тому же нелюбимого сына, — это ее задело, потому что такой брак ясно показывал, что она занимает куда меньшее место в жизни отца по сравнению со своей сводной сестрой, его законной дочерью.

Гоффредо Борджиа, сын Ваноцци Катани и, возможно, папы римского, а возможно, и нет! Она знала о сомнениях в отношении происхождения ее маленького мужа, иногда даже сам Александр объявлял, что мальчик не его сын. Должны ли в таком случае — хотя и Санчия была незаконной дочерью неаполитанского короля — отдать ее в жены какому-то Гоффредо?

Но ей объяснили: сын он папы или нет, важно одно — Александр признает его своим.

Они оказались правы. Папа стремился к союзу с Неаполем и именно по этой причине устроил этот брак. А что если со временем папа разорвет союз с Неаполем и не будет больше считать брак выгодным?

Она слышала, как Джованни Сфорца лишился милости папы и как пренебрежительно обращались с ним в Ватикане.

Но разница между ними очевидна. Сфорца был молодым человеком, которого трудно назвать красивым или обаятельным, да и характер у него не из легких. К тому же Санчия сможет постоять за себя, чего не скажешь о Джованни.

Так что она смирилась со своим замужеством и даже привязалась к маленькому мальчику, которого к ней привезли; она вместе со всеми отпускала скабрезные шутки, когда собирались гости, потому что двор был в курсе ее любовных похождений, и никто не мог без смеха представить себе, как поведет себя их опытная в любви принцесса, оставшись наедине с юным сыном папы римского.

Как хорош собой он был, когда его привезли в Неаполь! И когда их уложили в постель и мальчик испугался собравшихся вокруг людей с их сальными шутками и неприличными жестами, она сумела защитить его. Когда же они остались вдвоем, она обняла его, вытерла ему слезы и велела ему ничего не бояться — ему не о чем беспокоиться.

Санчия даже рада была такому мужу. Было просто оставить его на попечении верных девушек и наслаждаться со своими любовниками.

Вот так смотрела на мир Салчия. Жизнь всегда будет праздником. Любовники входили в ее жизнь и быстро исчезали. О ее поведении знала вся Италия, и она была совершенно уверена в том, что немного найдется мужчин, которые отказались бы стать ее возлюбленными.

А теперь она ехала в Рим, чтобы стать членом этой странной, если судить по многочисленным слухам, семьи.

В багаже она везла свои наряды, в которых собиралась появиться в Ватикане и впервые выйти в свет. Она должна выглядеть как можно лучше, потому что, если верить молве, у нее есть соперница — сестра ее мужа Лукреция.


Рим волновался. Жители всю ночь выглядывали на улицу. К утру они ждали блестящую процессию — в ее блеске римляне не сомневались, потому что Борджиа славились умением устраивать пышные зрелища.

В Ватикане с явным нетерпением ожидал приезда молодых Александр. Заметили, что он рассеянно занимался делами, с гораздо большим интересом следя за приготовлениями к приезду своей невестки.

Чезаре тоже с любопытством ожидал ее появления, хотя и не выражал свою радость так открыто, как отец.

А во дворце Санта Мария в Портико, волнуясь сильнее всех, коротала время Лукреция — она боялась, что все, что она слышала о Санчии, окажется правдой.

Санчия очень красива. Насколько красива? Лукреция пристально изучала свое отражение в зеркалах. Не утратили ли ее волосы прежний золотой цвет? Как жаль, что теперь она редко видит Джулию — та больше не была фавориткой отца и редко появлялась в Ватикане и в Санта Мария. Джулия сумела бы успокоить ее, как бывало в прежние времена, когда Лукреция нуждалась в ее поддержке. Лукреция почувствовала, что испытывает чуждый ей гнев, когда вспоминает о том, как много говорят о Санчии отец и Чезаре.

— Самая красивая женщина в Италии! — она слышала эти слова снова и снова. — Стоит ей только взглянуть на мужчину — и он ее раб. Говорят, она колдунья.

Теперь Лукреция начала познавать себя. Она просто завидовала Санчии. Ей хотелось, чтобы ее считали прекраснейшей женщиной Италии; ей хотелось, чтобы на нее заглядывались мужчины; ей хотелось, чтобы они становились ее рабами, чтобы о ней говорили, как о ведьме, из-за ее колдовских чар.

И она ревновала… сильно ревновала — Чезаре уделял так много внимания этой женщине.


Ожидаемый день наступил. Очень скоро Санчия Арагонская покажется на Аппиевой дороге. Очень скоро Лукреция увидит, лгала ли молва.

Она чувствовала смутную тревогу. У нее не было ни малейшего желания ехать встречать свою золовку, но отец настаивал:

— Ты обязательно, дорогая моя, должна встретить ее. Это знак уважения жене твоего брата. А как чудесно вы будете смотреться вместе — она со своими служанками, ты со своими. Вы, без сомнения, самые красивые создания на свете.

— Я слышала, что самой красивой называют ее. Ты тоже думаешь, что она затмит меня своей красотой?

Папа нежно коснулся щеки дочери и произнес:

— Невозможно! Невозможно!

Но глаза его так блестели, что она поняла — он думает больше о Санчии, нежели о ней. Она уже наблюдала раньше, как в нем разгоралась страсть к Джулии.

Лукреции хотелось топнуть ногой, закричать ему:

— Поезжай и сам встречай ее, ведь это ты так ждешь ее приезда!

Но она, оставаясь сама собой, только склонила голову, стремясь скрыть свои чувства.

И вот она одевается «, готовясь ехать встречать Санчию.

Вот служанки накидывают ей на голову зеленое с золотом платье… Вокруг слышится вздох восхищения.

— Никогда, никогда прежде вы не выглядели так изумительно! — сказали ей.

— Да, да, конечно, среди вас, одетых без всякой роскоши. Но как я буду выглядеть, когда мы встретимся с женой брата? А что если она одета лучше меня? Как тогда я буду выглядеть, ведь говорят, что она самая красивая женщина в Италии, а значит, и в мире?

— Как это может быть, если этот титул принадлежит вам, мадонна Лукреция?

Девушка постаралась успокоиться; в самом деле, увидев себя в зеленом платье, под вуалью, которая так шла ей, взглянув на свои блестящие золотистые волосы, она осталась довольна собой. Ни у кого, кроме Джулии, не было таких волос, как у нее, а Джулия сейчас не пользовалась благосклонностью папы.

Ее свита, которую она сама подбирала, уже готова. Это двенадцать девушек в красивых платьях — красивые платья, а не красивые девушки: она не хотела иметь слишком много соперниц. Ее пажи были одеты в мантии из красной и золотой парчи.

Лукреции казалось, что она едет встречать не жену своего брата, а просто соперницу. Она знала, что пока будет бормотать слова приветствия, сможет думать только об одном: кто же из нас красивее — она или я? Собираются ли мои отец и брат отдать все внимание ей, забыв о Лукреции?

Под лучами майского солнца ее ожидали представители кардиналов, все в роскошном облачении, сверкавшем в ярком свете дня; прибыли послы, несла караул дворцовая стража.

Народ закричал от восторга, увидев появившуюся Лукрецию в сопровождении девушек. Она, бесспорно, выглядела очаровательно, ее волосы ниспадали из-под украшенной перьями шляпки, зеленая с золотом парча переливалась драгоценностями. Но когда они добрались до въезда в город и Лукреция увидела ту, которая вызывала у нее такую сильную ревность, то поняла: Санчия — грозная соперница.

Окруженная свитой, которая сопровождала ее как принцессу Сквиласскую — конюшие, женщины и мужчины, рабы и шуты, — она красовалась рядом с Гоффредо.

Одного мимолетного взгляда Лукреции было достаточно, чтобы понять, что хотя Гоффредо немного вырос и возмужал, он по-прежнему еще ребенок. Люди, должно быть, восхищаются его чистым взглядом прекрасных глаз и его чудесными каштановыми волосами, но взоры всех притягивала женщина, находившаяся рядом с ним.

Этой женщиной была Санчия, одетая по торжественному случаю в черное, — Гоффредо тоже был в черном, — чтобы напомнить всем о своем испанском происхождении. Платье Санчии было щедро украшено вышивкой, рукава сильно расширялись книзу; на плечи ниспадали иссиня-черные волосы, а ярко-голубые глаза чудесно контрастировали с ними.

И вдруг зеленое платье Лукреции стало казаться слишком детским — достаточно милым, но лишенным элегантности черного расшитого испанского платья.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19