Кайзервальд

Уже через два дня я узнала о том, что же все-таки замышляла Генриетта. Она ждала какого-то письма, и когда оно, наконец, пришло, бросилась в свою комнату читать его.

Спустя несколько минут она ворвалась ко мне. Ее глаза сияли.

– Мне удалось! – воскликнула она. – Все, что я задумала, случилось.

– Я сгораю от любопытства.

– Я уже говорила вам, что, пока вы отсутствовали, я не сидела сложа руки. Вы знаете, что я знакома с семьей Найтингейлов. Мне пришло в голову, что можно извлечь выгоду из этого знакомства. Во-первых, через одну свою подругу я узнала, что собирается делать мисс Найтингейл. Ее, как и вас, глубоко волнует состояние наших больниц и уровень ухода за больными. Для того чтобы познакомиться с постановкой дела в других странах, она отправилась в Германию, в Кайзерсверт. Об этом вы тоже слышали.

Она хочет превратить наши больницы в заведения, где за больными был бы обеспечен надлежащий уход, и для этого она взялась изучить профессию сиделки. Нет никакого смысла держать в больницах эти отбросы общества, которые называют себя сиделками. Они занимаются этим отнюдь не для того, чтобы облегчить участь больных, а для того, чтобы легким, как им представляется, способом заработать на жизнь. Мисс Найтингейл хотела бы сделать эту профессию почетной и уважаемой. Она считает, что ремеслу сестры милосердия и сиделки нужно учиться. Ей удалось заинтересовать этим кое-кого в высших кругах.

– Я не знала, что ее цель заключается именно в этом.

– Мне хотелось увидеть ее и рассказать о нас, но связаться с ней я не смогла. У нее масса дел. Она нужна повсюду. Своему делу она отдается со страстью. Она поддерживает дружеские отношения с Палмерстонами, Гербертами и другими весьма влиятельными людьми. Но, все же, мне посчастливилось достать адрес, по которому с ней можно связаться. Я написала ей письмо, в котором рассказала о нас и о том, как вы мечтаете стать сиделкой и хотели бы выучиться этой профессии. Еще я написала, что мы обе слышали о месте под названием Кайзерсверт.

Глаза Генриетты сверкали. Она была сильно возбуждена.

– И вот я получила ответ на свое письмо. Мисс Найтингейл пишет, что мы не можем рассчитывать на то, чтобы попасть в Кайзерсверт. Дело в том, что тамошнее заведение включает в себя больницу лишь как очень небольшую часть и в основном укомплектовано монахинями, получившими благословение церкви на эту деятельность.

Но некоторые из этих монахинь отправились в разные концы Германии, чтобы организовать там подобные заведения. В одном из них существует больница, куда могут обратиться молодые женщины, пожелавшие стать сиделками. Мисс Найтингейл написала, что узнает, примут ли нас туда, и даст нам знать.

Генриетта с победоносной улыбкой еще раз помахала письмом.

– Вы можете себе представить, как я ждала этого ответа! Я даже не была уверена, что он вообще придет. Но сегодня утром письмо, наконец, прибыло. В нем говорится, что мисс Анна Плейделл и мисс Генриетта Марлингтон приняты в больницу Кайзервальда.

– Не может быть! – воскликнула я.

– Ну, скажите же, что я молодец.

– Вы просто великолепно все сделали, да еще сохраняя такую строгую секретность!

– Мне хотелось посвятить вас во все сразу. Если бы я рассказывала вам по частям, эффект получился бы совсем другим.

– Это просто замечательно! И когда мы отправимся?

– Может быть, через месяц?

– Так долго ждать?

– Но мы ведь должны как следует подготовиться. Кроме того, мы не можем пропустить свадьбу Лили.

– У нас впереди так много дел! А долго мы будем отсутствовать?

– Я думаю, месяца три.

– Неужели подготовка сиделки занимает такое длительное время?

– За три месяца можно научиться многим вещам. Мы с вами это сумеем.

Я улыбнулась – Генриетта, как всегда, не сомневалась ни в себе, ни во мне. Я была рада, что ей удалось добиться желаемого. Что касается меня, то именно в этом я сейчас нуждалась больше всего. Мне нужно было отвлечься от своих горьких мыслей о моем умершем ребенке и ужасной участи моего бедного мужа.

В солнечный октябрьский день состоялась свадьба Лили.

Мне было приятно увидеть, что ее первая любовь получила такое счастливое завершение. Вильям казался очень приятным молодым человеком, мистер и миссис Клифт были в явном восторге от женитьбы своего сына, и, кажется, уже любили Лили… Словом, лучшего не приходилось и желать.

Молодые собирались провести неделю в Брайтоне – это будет их свадебным путешествием, – а затем Лили должна переселиться в дом Клифтов.

Джейн и Полли казались несколько подавленными – ведь им предстояло лишиться не только Лили, но и нас. Опять все будет так, как было до моего приезда домой, говорили они.

– Ну, не совсем, – успокаивала я девушек. – Теперь вы сможете навещать Лили, а она будет приходить к вам. Она будет жить близко от вас, а мы уезжаем всего на несколько месяцев.

– Все равно это уже будет не то, – сказала Джейн.

– В жизни всегда так, – скорбно подытожила Полли. Джо тоже повесил голову.

– Кареты, они ведь не для того делаются, чтобы стоять в сарае, да и лошадкам нужна постоянная тренировка, – высказал он свою точку зрения.

Я попросила его в наше отсутствие регулярно выезжать в карете.

– Да ведь карета без ездока – все равно, что рагу без мяса, я так думаю, мисс, – грустно отозвался Джо.

– Но ведь мы уезжаем не навсегда. Мы скоро вернемся.

Настроение слуг не могло уменьшить нашего радостного возбуждения, и подготовка к отъезду шла полным ходом.

Наконец, день отъезда настал. В конце октября Джейн и Полли проводили нас в дальнюю дорогу. Стоя на пороге, они махали нам вслед. Полли утирала слезы… Только тут я поняла, как я привязана к этим милым девушкам. На вокзал нас отвез Джо.

– Я же и привезу вас обратно, – сказал он. – И хоть и говорится: «Лучше поздно, чем никогда», надеюсь, что это будет рано, а не поздно.

– Именно так и будет, Джо! – уверила я старого слугу. – А что там кричат мальчишки с газетами?

Джо прислушался.

– Да что-то о России. Там постоянно что-то случается.

– Давайте послушаем, – попросила я своих спутников.

– Россия и Турция начали войну, – расслышала наконец Генриетта. – Ну и что? В мире постоянно кто-то воюет.

– Война! Как я ненавижу войны, – сказала я. – Только подумайте – ведь Вильям Клифт – солдат. Как ужасно, если ему придется отправиться воевать, да еще так далеко.

– Россия, Турция… – задумчиво произнесла Генриетта. – Это так далеко отсюда.

Она была, безусловно, права, и мы тут же забыли о войне и отдались мечтам о том, что же ждет впереди нас самих.

Впервые увидев Кайзервальд, я почувствовала себя так, как будто очутилась в волшебной, сказочной стране. Здание, в котором располагалась больница, было скорее маленьким замком со множеством башенок. Он принадлежал местному дворянину, а тот отдал его монахиням для использования под больницу.

Здание окружали невысокие горы, даже лучше сказать холмы, покрытые лесом. Местоположение было превосходным – ведь известно, что целительный воздух гор полезен для людей, страдающих легочными заболеваниями. Я думаю, что и персоналу такой воздух отнюдь не был вреден.

За нами прислали карету, которая должна была отвезти нас на место, и по мере того как мы по крутой дороге взбирались на холм, я все больше и больше попадала под очарование окружающей местности. Взглянув на Генриетту, я заметила, что и она полностью разделяет мои чувства.

В воздухе ощущался аромат хвои, слышался шум воды, низвергавшейся с ближайших холмов. Иногда до нас доносился звон колокольчика, что означало, что где-то неподалеку пасутся коровы. Еле заметная дымка придавала окружающему воздуху приятный голубоватый оттенок. Словом, я была совершенно очарована местом, где нам с Генриеттой предстояло прожить немало дней.

Наша карета подъехала к опушке и резко остановилась. Дорогу переходила девочка. Ее длинные белокурые волосы струились по спине. В руке она держала хворостину, при помощи которой гнала шестерых гусей. Впрочем, они не обращали на девочку никакого внимания.

Наш возница что-то крикнул ей, в ответ она пожала плечами. Немецкий язык, который мы учили в школе, я основательно забыла. С трудом мне удалось понять, что девочку зовут Герда, она живет недалеко отсюда в маленьком домике вместе со своей бабушкой и занимается тем, что пасет гусей. Сообщив нам это, возница выразительно постучал себя по лбу.

– Немного не в себе, – объяснил он, и в сочетании с его жестом мне удалось понять, что он имеет в виду.

Запинаясь, я с трудом подбирая слова, ответила, что девочка и гуси выглядят очень мило.

Наконец, мы прибыли к замку. Перед ним расстилалось небольшое oзepо – вернее, пруд. Над водой склонялись ивы. На фоне замка и гор все это выглядело просто сказочно. У нас захватило дух при виде такой прелестной картины.

– Как чудесно! – выдохнула Генриетта.

Карета въехала во внутренний двор. Мы сошли. Молодая женщина в голубом платье и в фартуке белого цвета уже спешила нам навстречу. Ее волосы и кожа были очень светлыми. Мы услышали хороший английский, когда женщина поздоровалась, но я заметила, что она изучает нас с любопытством, в котором легко угадывалась изрядная доля скептицизма. Позже она призналась нам, что когда услышала о предполагаемом приезде двух англичанок из хороших семей, якобы интересующихся работой сиделки, то подумала, что эти изнеженные барышни не останутся в Кайзервальде больше чем на неделю.

Нас провели в спальню, представлявшую собой длинный зал с чисто выбеленными стенами, разделенный на небольшие каморки. В каждой помещалась кровать. «Здесь спят сестры милосердия и сиделки», – объяснила нам наша провожатая. «Вам следует надеть белые фартуки поверх платьев и быть готовыми выполнять любую работу».

В больнице сейчас находилось около двухсот пациентов, большинство из которых были очень серьезно больны.

– К нам они поступают только когда их состояние становится почти безнадежным, – объяснили нам. – Это заведение существует именно для таких больных, поэтому люди, приезжающие к нам работать, должны быть готовы ко всему. Главная диакониса согласилась принять вас только потому, что не могла отказать мисс Найтингейл.

Мы ответили, что очень ценим такое отношение, и сказали, что мечтаем стать профессиональными сестрами милосердия.

– Только годы работы с самыми тяжелыми пациентами помогут вам достичь желаемого, – услышали мы в ответ.

– Вот мы и решили начать работать у вас, – промолвила Генриетта с обворожительной улыбкой.

На лице нашей провожатой отразилось сомнение, которое было очень легко понять. Генриетта производила впечатление существа, скорее созданного для наслаждений и удовольствий, чем для работы сиделкой. Я вела себя гораздо сдержаннее, чем моя подруга, и поэтому, очевидно, вызвала более благосклонное отношение к себе со стороны встретившей нас женщины.

Нас представили нашим будущим коллегам. Лишь немногие из них немного говорили по-английски. Все они были глубоко религиозными людьми и работали в больнице, потому что чувствовали призвание к этой нелегкой профессии. Большинство происходило из бедных семей, и эта работа давала им, помимо всего прочего, необходимые средства к существованию. Однако царившая в Кайзервальде атмосфера разительно отличалась от того, что мне довелось увидеть в лондонской больнице во время моего краткого визита туда, когда я забирала Лили.

Нас провели к главной диаконисе, женщине средних лет с седеющими волосами и холодными серыми глазами. В ней сразу угадывался сильный характер. Она начала знакомить нас с порядками в больнице.

– Большинство наших пациентов страдают легочными заболеваниями, – объяснила она. – Некоторые из них никогда не поправятся. Их направляют сюда со всей Германии, потому что воздух наших гор считается целебным. У нас есть два постоянных врача – доктор Брукнер и доктор Кратц.

Главная диакониса хорошо говорила по-английски, и нам было приятно слышать родной язык. Говоря о целях кайзервальдского заведения, она сказала:

– Я полностью разделяю взгляды вашей соотечественницы, мисс Найтингейл. По-моему, еще слишком мало делается для того, чтобы облегчить страдания больных. В этом деле мы являемся, так сказать, первопроходцами. Наша цель – внедрить в сознание как можно большего числа людей ту простую мысль, что больные и страждущие нуждаются в постоянном уходе и заботе. Наша деятельность уже снискала одобрение, и нашу больницу довольно часто посещают доктора из других стран. Были у нас и врачи с вашей родины. Они очень интересовались нашими методами. Мне кажется, что мы уже добились определенных успехов. Но труд здесь тяжелый, и жизнь в Кайзервальде не покажется вам безмятежной.

– Ничего другого мы и не ожидали, – произнесла я.

– Наши пациенты требуют неустанной заботы и внимания. Свободного времени у персонала остается очень немного, но и его приходится проводить рядом с больницей, потому что мы расположены вдали от города.

– Однако у вас такие чудесные леса и горы! – возразила я.

Главная диакониса согласно кивнула.

– Посмотрим, как вы справитесь, – сказала она напоследок, и мне показалось, что она, так же как и монахиня, которая привела нас сюда, не сомневается, что мы не задержимся здесь надолго.

Трудности нашей жизни превзошли все ожидания. Меня восхищало то, как легко справляется со всем Генриетта. Я желала тяжелой работы, чтобы забыться, и то, что я очутилась в необычной обстановке, было плодотворно для меня.

Работа велась практически без всякого перерыва. От нас требовалось исполнять все необходимое – здесь никто не делил работу на свою и чужую. Меня поразила чистота, царившая в больнице. Мы сами стирали постельное белье и скребли щетками пол. С пяти часов утра весь персонал больницы был уже на ногах и трудился не покладая рук до семи – в это время просыпались пациенты. Кайзервальдом управляли монахини, и влияние религии чувствовалось здесь во всем. Выполнив положенную нам работу, мы собирались и слушали чтение отрывков из Библии, молились и пели церковные гимны. В первую неделю нашего пребывания я так уставала к концу дня, что замертво валилась на кровать, мгновенно погружалась в сладостный сон и просыпалась только тогда, когда слышался звон колокола, возвещавший начало нового дня. В каком-то смысле мне это напоминало школу.

Трапезы происходили в длинном зале с чисто выбеленными стенами. Там мы все чинно сидели за одним большим столом, где у каждого было свое строго определенное место, которого надо было непременно придерживаться.

Завтракали мы примерно в шесть часов, съедая по кусочку ржаного хлеба и выпивая по стакану напитка, который, как мне представлялось, был приготовлен из молотой ржи. В одиннадцать часов мы кормили обедом наших пациентов и в двенадцать снова собирались в трапезной на свой обед. Обычно он состоял из бульона, овощей и маленького кусочка рыбы или мяса.

Иногда у нас выдавались свободные от работы часы. В первую неделю мы обычно проводили их лежа на кровати и болтая о пустяках – ни на что больше сил не оставалось. Но постепенно мы втянулись в работу, стали меньше уставать и уже могли в свободное время совершать прогулки к озеру. Сидя на берегу, мы слушали, как гудит в соснах ветер, и вели долгие задушевные беседы. Все вокруг дышало таким покоем! Я стала замечать, что постепенно этот покой нисходит и в мою душу.

Иногда, сидя на берегу, мы видели, как невдалеке проходят люди – жители соседней деревушки, лежавшей примерно в четверти мили от больницы. Большинство местных обитателей держали домашних животных, в основном коров, и занимались ручной вышивкой платьев и блузок, которые затем продавали в магазинах ближайшего городка. Случалось, что мимо нас проходил дровосек с топором на плече. Все эти люди тепло приветствовали нас – они знали, что мы работаем в Кайзервальде, и очень уважали за наш нелегкий труд.

Как давно уже я не чувствовала себя так спокойно!..

Больше всего мне нравилось работать в палате, где лежали больные. Это была длинная комната с голыми побеленными стенами, в обоих концах которой висело по огромному распятию. Кровати стояли тесно друг к другу, а специальная занавеска отделяла мужскую половину палаты от женской.

Доктора тоже неустанно трудились. Мне казалось, что к сиделкам и сестрам милосердия они относятся с некоторым презрением, особенно это касалось Генриетты и меня. Им были чужды и непонятны наши побуждения – ведь мы никогда не знали нужды. На их отношении к нам видимо сказывалось то, что до приезда в Кайзервальд у нас не было никакого опыта подобной работы. Для них мы были изнеженными барышнями, предпринявшими путешествие ради того, чтобы разогнать скуку бесполезного существования.

Подобное отношение раздражало меня гораздо больше, чем Генриетту, и я преисполнилась решимости доказать этим докторам, что приехала сюда не в игрушки играть, а стать настоящей сестрой милосердия.

По опыту своей жизни я уже точно знала, что у меня особая склонность к этой работе. Однажды с одним из наших пациентов случился припадок истерии. Его никто не мог успокоить, даже доктора. А мне это удалось! Я была счастлива, что мой «дар», как называла его моя дорогая айя, пригодился мне и здесь.

С этого времени отношение ко мне изменилось не только со стороны врачей, но и со стороны главной диаконисы, которая стала больше интересоваться мной.

– Некоторые женщины – прирожденные сиделки, – как-то сказала мне диакониса. – Другие приобретают необходимые навыки после долгих лет упорного труда. Вы принадлежите к первой категории.

При этих словах я почувствовала себя так, как будто она, наконец, посвятила меня в это почетное звание. С тех пор к самым трудным пациентам, которые больше всего беспокоили докторов и главную диаконису, назначали меня.

Поведение Генриетты удивляло и восхищало меня. Временами мне казалось, что она уже не так очарована всем вокруг, как в первые дни в Кайзервальде, но видя, насколько я нашла себя в этой работе, она искренне за меня радовалась.

– Я до смерти устала! – пожаловалась она мне в один из наших выходных дней, когда мы, по обыкновению, сидели у озера. – Но все время напоминаю себе, что это делается ради благородной цели, что весь этот изнурительный труд составляет часть нашего пути к заветной мечте. Именно он приведет нас к Королю-демону.

Так назвала моя подруга того человека, которого я решила найти. Она любила придумывать разные истории о его злодействах, пыталась представить, как он выглядит. В ее описаниях он являлся нам как живой – смуглый, с тяжелыми веками и маленькими проницательными глазами, черноволосый… А на его губах, как уверяла меня Генриетта, постоянно играет сатанинская усмешка.

Однажды после обеда, когда мы обе были свободны от работы и, как обычно, сидели на берегу озера, из-за деревьев вдруг выросла тоненькая фигурка и остановилась рядом с нами. Это была Герда – гусиная пастушка.

Со времени приезда в Кайзервальд я стала значительно лучше говорить по-немецки. Даже Генриетта, которая знала язык гораздо хуже меня, со временем научилась немного объясняться.

Я поздоровалась с Гердой и спросила:

– А где же твои гуси?

– О них заботятся другие люди, – объяснила девочка. – А я теперь могу ходить сама по себе.

Она подошла и встала совсем близко. Глядя на нас, Герда улыбалась, как будто мы чем-то забавляли ее.

– Вы – английские леди, – наконец сказала она.

– Да. А ты – маленькая немецкая девочка.

– Нет, я тоже леди.

– Ну конечно!

– А я сейчас гуляла в лесу. Вы когда-нибудь ходите в лес?

– Да, мы иногда находим время для прогулок. Девочка подошла еще ближе.

– А вы знаете, что по ночам деревья оживают? – спросила она, понизив голос.

Взгляд ее стал отсутствующим, как будто она смотрела не на нас, а куда-то вдаль и видела то, что было нам недоступно.

– А еще там есть тролли… Они живут в горах.

– А ты их видела? – спросила Генриетта.

Девочка кивнула.

– Они похищают людей. Нельзя смотреть им в глаза, иначе они непременно вас схватят.

– Значит, ты сама никогда не смотрела в глаза троллей? – спросила я Герду.

Она пожала плечами и хихикнула.

– А дьявола вы видели?

– Нет. А ты?

Она опять начала смеяться и опять пожала плечами.

– Ты ведь живешь с бабушкой, да? – спросила я.

Герда кивнула.

– Наверное, в том домике на краю леса?

Она снова кивнула.

– И ты ухаживаешь за гусями, цыплятами… А за кем еще?

– Еще у нас есть корова и две козы.

– Наверное, с ними очень много хлопот.

Девочка опять кивнула.

– Однажды в лесу я встретила дьявола… – наконец произнесла она.

– И как же это случилось?

– Я ему понравилась.

И она снова хихикнула.

Генриетта украдкой зевнула, а мне было интересно разговаривать с этой странной девочкой. Я все старалась понять, что же происходит в ее помутненном рассудке.

Наконец, Генриетта решительно поднялась.

– Посмотрите, который час! Мы можем опоздать.

– До свидания, Герда! – попрощалась я с девочкой.

– До свидания, – тихо отозвалась она и долго стояла на том же месте, глядя нам вслед.

– Странная девочка, – сказала я, когда мы немного отошли.

– Да, с головой у нее явно не все в порядке, – высказала свое мнение Генриетта.

– Интересно, что она имела в виду, когда говорила о дьяволе?

– И о троллях.

– Я думаю, кое-что она слышала от взрослых, а кое-что придумала сама. Какая она хорошенькая! Такая хрупкая, белокурая… Как жаль, что она явно не в себе. Но все же она может ухаживать за гусями – это ей вполне по силам. И она вполне счастлива. Мне бы хотелось узнать о ней побольше, может быть, познакомиться с ее бабушкой. Как вы думаете, мы могли бы навестить их? Хотя в таких случаях никогда не знаешь, как правильно себя вести.

– Вряд ли мы сумеем выкроить время для светских визитов – ведь мы постоянно загружены работой.

– Скажите мне, Генриетта – вы, наверно, очень устали? – решилась я задать подруге вопрос, который давно меня мучил. – Может быть, вы хотели бы вернуться домой?

– Домой? Ну, разумеется, нет! Если вы справляетесь с работой, значит, справлюсь и я.

– Но у меня есть свои причины – я всегда хотела заниматься чем-то подобным. Мне кажется, что я всегда хотела без остатка отдаться работе, но до конца этого не осознавала.

– Я считаю дни, которые нам осталось пробыть здесь до истечения трех месяцев. Но не думайте, я не забыла, ради чего мы все это затеяли. Герда была рада повстречаться с дьяволом. Я сама с нетерпением ожидаю подобной встречи.

Как только у меня выпадал свободный час, я ходила на прогулки по окрестностям. Раз или два мне попадалась Герда и ее гуси. Увидев меня, она улыбалась своей загадочной улыбкой, если же была не одна, а со своими подопечными, то мы не разговаривали. Создавалось впечатление, что два дела одновременно девочка делать не в состоянии.

Гуси вели себя по отношению к нам весьма недружелюбно – они сразу начинали шипеть, и Герде приходилось их успокаивать.

Дело шло к зиме, на улице становилось все холоднее. Сидеть у озера уже было неприятно, и мы начали ходить на прогулки. Очень скоро в ближайшем городке, расположенном примерно в полутора милях от Кайзервальда, должна была состояться ярмарка. Людей в окрестностях стало гораздо больше, чем раньше, и мы обычно встречали их во время наших прогулок. Как-то туманным осенним днем нам встретился разносчик. Он ехал на тележке, запряженной осликом и нагруженной всякого рода товаром.

Увидев нас, разносчик прокричал приветливое «Гутен таг», на которое мы ответили соответствующим образом.

– Вы, наверное, леди из Кайзервальда? – обратился к нам торговец. – Английские леди… Мы все, конечно, о вас наслышаны. Сам бы я не догадался, что это вы.

Он перевел свой взгляд на Генриетту.

– Вы вот совсем не похожи на англичанку. Ну а я Клаус-разносчик. Будем знакомы. Здесь любой меня знает, спросите кого хотите. Я частенько приезжаю сюда, особенно в такое время, как сейчас. Ведь скоро ярмарка, а уж тогда-то торговля идет очень бойко.

Вам, небось, интересно узнать, что за товар у меня припасен? Да все, что может заинтересовать таких леди, как вы – гребенки, гостинцы, серьги для ваших очаровательных ушей, прекрасные шелка – вы можете сшить из них себе платья… Еще у меня есть для вас ожерелья и пудра, которые помогут вам стать еще красивее. Тут уж мужчинам не устоять перед вами!.. Если вам нужно – спрашивайте Клауса-разносчика. Если того, что вам требуется, у меня сейчас нет, я привезу это в следующий раз.

Он говорил очень быстро, и некоторые слова я не сумела разобрать, но в целом смысл его речи был вполне понятен. Клаус был красивым мужчиной. Внешностью он походил на цыгана – очень смуглый, со сверкающими глазами и с серьгами в ушах. Вел он себя весьма свободно и вообще производил впечатление человека независимого.

Мы его, без сомнения, заинтересовали, и глядя на нас, он, как мне показалось, все пытался понять, что же привело таких «леди», как он выражался, как мы, в Кайзервальд. Наверное, наша молодость и то, что мы были иностранками, придавало нам в глазах Клауса некую необычность.

– Все, что вы только пожелаете, леди, – продолжал он. – Только попросите Клауса-разносчика, и он привезет вам все, что душе угодно. Чудесный отрез шелка… бархат… бусы, которые оттенят ваши красивые глаза – голубые для одной и зеленые для другой. Я сумею угодить вам обеим.

– Благодарю вас, – сказала Генриетта. – Но здесь у нас не будет случая носить такие вещи.

Он шутливо погрозил нам пальцем.

– Никогда не упускайте случая повеселиться, мои дорогие леди. Нельзя все время работать – это неестественно. В жизни должно быть место празднику, и тот, кто не веселится в молодости, когда для этого есть все возможности, в один прекрасный день поймет, что юность улетела безвозвратно. А вот отличный отрез шелка для модного платья – зеленый, чтобы получше оттенить ваши чудные рыжеватые волосы. Такие волосы встречаются редко, уж поверьте мне, леди. Вам нужно ими гордиться.

– Спасибо, – поблагодарила я.

– Только не раздумывайте слишком долго, а то Клаус-разносчик уедет.

– Ну, я думаю, что он уедет не навсегда.

– Да, он вернется. Но помните – солнце всходит и заходит, и не заметишь, как еще один день пролетел… А ведь с каждым днем мы все становимся старше, даже такие очаровательные леди, как вы.

– Вы очень кстати напомнили нам о времени. Наше время истекло, нам надо возвращаться к своей работе в больницу.

Когда мы отошли на порядочное расстояние, Генриетта сказала:

– Какой смешной он, этот Клаус!

– Да, за словом он в карман не лезет, – отозвалась я.

Как-то в промозглый осенний день, когда порывистый ветер гнал тучи по неприветливому серому небу, мы с Генриеттой отправились на прогулку в лес – у нас выдался свободный от дежурства в больнице час. Я любила такие прогулки. Так приятно вдыхать смолистый запах хвои, слушать звон колокольчика, доносившийся до нас сквозь шум ветра – звучание его было таинственным. Мне всегда казалось, что в этом лесу есть какое-то особое очарование, и в глубине души разделяла фантазии Герды относительно троллей и дьявола.

Мы прошли мимо их домика. Герца была в саду и мурлыкала какую-то песенку себе под нос. Она не ответила на наше приветствие, но нас это не слишком удивило – девочка часто вела себя именно так. Сквозь деревья были видны зловещие тучи, которые ветер с огромной скоростью гнал по небу. Лес сразу сделался темным и зловещим. Деревья, казалось, ожили, принимая причудливую форму от порывов ветра, его шум напоминал рыдания. Так мне казалось, но когда я сказала об этом Генриетте, она рассмеялась.

– Странно слышать подобные вещи от такого разумного человека, как вы, – сказала мне подруга.

– Давайте поторопимся! – попросила я ее. – Через минуту хлынет настоящий ливень. Боюсь, нам не удастся вернуться до того, как он начнется.

Мы побежали назад через сосновый лес, а когда достигли опушки, где стоял домик Герды, дождь уже лил вовсю.

Дверь домика открылась, и на пороге появилась женщина. Я уже однажды видела ее и теперь сразу узнала – это была бабушка Герды.

– Мои дорогие юные леди, да вы промокните до нитки! – прокричала она нам сквозь шум дождя. – Зайдите ко мне. Дождь скоро кончится – уж очень он сильный. Прямо настоящий ливень!

Мне было очень приятно, что нас пригласили войти в дом, тем более что меня очень интересовали его обитатели. Фрау Лейбен было, на мой взгляд, около шестидесяти, но она производила впечатление очень бодрой, крепкой женщины и свой домик содержала в безукоризненной чистоте.

– Очень мило с вашей стороны, что вы позволили нам переждать дождь у вас, – сказала я.