Под конец 1886 года Касаль сумел разжиться кое-какими деньгами и ненадолго уплыл в Испанию. Скорее всего, ему помогли сестра Кармелина и ее муж, совершавшие на том же судне, «Шато-Марго», свадебное путешествие.

Отбыл Касаль 5 ноября – и уже в январе возвратился домой, со множеством ярких европейских впечатлений, однако утомленный до предела и без гроша в кармане. Родные места не показались путешественнику особо радостными. Позднее, в 1890-м, Касаль напишет:

Повторим: Хулиан дель Касаль никогда не был «гражданским поэтом». И, чтобы вынудить к подобным стихам человека, родившегося и жившего меланхоличным отшельником, чуравшегося и сторонившегося всякой «общественной деятельности», окружающие должны были постараться на славу…

Он посвятил этот сонет «бронзовому титану», кубинскому генералу Антонио Масео, с которым познакомился в июле 1890-го.

Незадолго до этого, в мае месяце, выпита из печати его первая книга, озаглавленная «Листы по ветру» («Hojas al viento»). Критические отзывы были весьма благожелательны.

Вполне безукоризненным этот сборник не назовешь, и все же он очень быстро и заслуженно стал известен за пределами Кубы, за океаном; поэту прислала поздравление знаменитая испанская писательница Эмилия Пардо Б азан (Emilia Pardo Bazan).

Конечно, даже у самых талантливых поэтов первые книги, если они изданы в литературной молодости, очень редко бывают в надлежащей степени зрелыми. «Листы по ветру» не составили полного исключения из этого правила, но в них вошло много по-настоящему прекрасных стихов, а творческий облик автора обозначился вполне ясно.

Касаль – один из самых печальных творцов не только в кубинской, но и во всемирной словесности. О темах одиночества, смерти и неизбывной тоски в его произведениях написаны многочисленные филологические труды.

Впрочем, стихи лучше всего говорят о себе сами, делая дополнительные подробные толкования излишними. Даже начисто не знакомый с Касалевской биографией читатель чувствует: беззаботной радости Хулиану доставалось немного и являлась она отнюдь не часто.

Любовная тема тоже окрашена глубокой грустью, по-настоящему «безоблачных» стихотворений о любви в Касалевских книгах нет. Эмилио де Армас пишет, что личная жизнь Касаля во многом остается почти непроницаемой загадкой для исследователей – за вычетом, конечно, длившегося года полтора злополучного романа с Хуаной Борреро. Судя по всему, назвать эту жизнь сколько-нибудь счастливой нельзя.

Вероятно, играло свою роль и то, что здоровье поэта никогда не было особенно крепким, а после двадцатилетнего рубежа оно, вероятно, сдавало не по дням, а по часам.

В следующем, 1891 году, Касаль выпускает в свет вторую, главную свою поэтическую книгу «Снег» («Nieve»).

В отличие от «Листов по ветру», бывших именно сборником стихотворений разрозненных, почти ничем и никак между собою не связанных, «Снег» целостен композиционно, здесь перед читателем крепко собранная воедино книга стихов – как понимали книгу стихов парнасцы и символисты, оказавшие на Касаля плодотворное и разностороннее влияние.

«Снег» состоит из пяти отделов, согласно тематике либо тональности произведений. То, что в «Листах по ветру» было еще только полновесным залогом грядущих успехов, стало во второй книге блистательным свершением. Возможно, поэтому, наряду с восторженными отзывами слышались и упреки. Автора звали «декадентом», привносящим в кубинскую словесность «явно чужеродные веяния». Всего скорее, дело сводилось либо к обычному критическому раздражению перед книгой великой и непривычной, либо к старой, как мир, литературной зависти.

Но когда Поль Верлэн, хорошо владевший испанским языком, прислал Энрике Эрнандесу Мийаресу письмо, в котором отозвался о второй книге Касаля как о великом поэтическом достижении, этот отзыв немедля опубликовала «La Habana Elegante» – и зоилы получили такую оплеуху, что раздраженные голоса притихли разом.

А потом и великий французский художник Гюстав Моро, прочитавший «Снег» с неподдельным восторгом, письменно поблагодарил кубинского поэта за стихотворный цикл «Мой придуманный музей. Десять картин Гюстава Моро».

Так, в одночасье, к автору «Снега» явилась настоящая слава.

Увы, сам автор, давно уже маявшийся туберкулезом, чувствовал себя все хуже и хуже. Ему трудно дышалось, болела грудь, мучил сухой кашель. Началась перемежающаяся лихорадка.

Невзирая на это, Касаль продолжал работать, пополняя третью свою книгу: «Бюсты и рифмы» («Bustos у rimas»). В ней было два отдела – прозаический («Бюсты») и стихотворный («Рифмы»).

Летом 1892 года Испания торжественно праздновала 400-летие Колумбовых открытий.

Рубен Дарио, которому надлежало участвовать в этих торжествах как официальному представителю Никарагуа, проездом посетил Кубу и сошел на берег в Гаванском порту.

Творчество Дарио было известно Касалю с 1887 года, в ноябре 1891-го он опубликовал превосходную статью о великом никарагуанце и посвятил ему вошедшее в книгу «Снег» стихотворение «La reina de la sombra». 27 июля 1892 года везший Рубена Дарио пароход «Мексика» ошвартовался у гаванской портовой пристани и поэты встретились в доме Рикардо дель Монте.

Три дня бродили они вместе по улицам столицы и в эти три дня успели сделаться настоящими друзьями. Литературоведы склонны полагать, что загадочный незнакомец из Касалевских «Страниц жизни» – это не кто иной, как Рубен Дарио. Ночная беседа на корме плывущего корабля, конечно, авторская вольность, – но сама суть беседы, возможно, взята Касалем из долгих разговоров с никарагуанцем. А разговоры эти значили для кубинского поэта очень много:

Впоследствии Рубен Дарио написал о Хулиане дель Касале, среди прочего, так: «Душа его была мягкой и женственной; по-детски доверчивой и чуткой; хрупкой, точно хрусталь».

3 ноября 1892 года Хуана Борреро, возлюбленная Хулиана дель Касаля, записала в своем дневнике: «Нынче я заставила страдать человека поистине великого». Женщина, к которой Касаль, по-видимому, был привязан всей душой, сказала Хулиану, что между ними все кончено.

После разрыва с Хуаной Борреро состояние поэта стало ухудшаться катастрофически. Уже 24 декабря 1892 года, в Сочельник, на званом ужине у знакомого, Касаля настиг сильнейший приступ лихорадки. Хозяева дома предлагали гостю остаться у них на ночлег, но Касаль отказался. Кто-то отдал больному свое пальто; Касаль закутался в него и вышел на улицу…

Страдая душой и телом, сознавая, что жить остается уже совсем недолго, поэт не прекращал работы над книгой «Бюсты и рифмы». Он в буквальном смысле этого слова работал «на износ».

Именно тогда очнулись и воспрянули притихшие было завистники и зоилы. Вышла в свет невероятно злобная брошюра, сочиненная третьеразрядным гаванским борзописцем. Сочинитель звал Касаля «шарлатаном-рифмачом», попрекал «сатанинской гордыней», «тщеславием» и винил во всех возможных литературных грехах. Глупость и вульгарность окололитературного негодяя, которого пишущий эти строки намеренно оставляет безымянным, дабы лишить его геростратовой славы хотя бы среди русских читателей, были очевидны любому постороннему человеку; но сам предмет его ненависти – недужный, измученный и обессиленный поэт, – принял этот пасквиль близко к сердцу.

На вражеский выпад Касаль ответил изящным сонетом «Некоему критику» (см. перевод К. Азадовского; антология «Флейта в сельве», М., ИХЛ, 1977). Мысль о том, что не появись упомянутой писанины – не появилось бы и сонета, могла бы служить известным утешением; но полученный удар, по свидетельствам современников, ускорил Касалеву кончину.

К сентябрю 1893-го здоровье Хулиана ухудшается до критического предела. Друзья пригласили доктора Франсиско Сайаса (Doctor Francisco Zayas), опытного старого медика, бывшего Ка-салю добрым другом. Диагноз оказался неутешителен. Пациент уже не мог подниматься по лестнице, пришлось переселить его на первый этаж.

Невероятно: всего лишь несколько дней спустя Касаль сумел отредактировать и окончательно упорядочить свои стихотворения и статьи, предназначенные для публикации в бесплатном приложении к журналу «La Habana Elegante» – «Библиотеке “La Habana Elegante ”».

Последние свои земные дни Касаль провел с поистине редкостным достоинством и спокойствием. Хорошо понимая, что умирает, он, видимо, желал до конца держаться на ногах и не становиться обузой для друзей.

21 октября 1893-го, идя в в редакцию «La Habana Elegante» со своим приятелем Аврелио Мирандой, Касаль поглядел в затянутое облаками небо и обронил:

– Нынче у меня, похоже, скверный день…

К вечеру этого «скверного дня» поэт оделся особо тщательно и отправился на званый ужин к Лукасу де лос Сантос-Ламадриду (Lucas de los Santos Lamadrid). Вечер выдался оживленным, гости веселились и радовались. Когда подали десерт, Касаль закурил сигарету и широко улыбнулся: один из друзей начал рассказывать уморительно забавную историю.

Когда история завершилась, поэт расхохотался вместе со всеми прочими; на его губах показалась крупная капля крови, а затем хлынул кровавый поток. Не прекращая смеяться, Касаль поднялся из-за стола – и рухнул на руки подоспевшему хозяину дома, Лукасу Ламадриду.

Срочно вызвали врача, жившего в ближайшем соседстве с Ламадридами. Врач констатировал смерть и развел руками: делать нечего.

Все без исключения источники упоминают о том, что, когда врач вошел в гостиную Ламадридов, кто-то осторожно высвободил тлеющую сигарету из уже мертвых Касалевых пальцев. Сигареты Касаль не бросил даже после смерти.

Похоронили его на следующий день, вечером 22 октября 1893 года, в воскресенье.

Хулиан дель Касаль и Хосе Марти не встречались ни разу.

Касаль бегло упомянул о Марти в одной из журнальных рецензий; Марти не менее бегло написал о Касале дважды или трижды, а впоследствии отозвался трогательным некрологом на внезапную смерть молодого собрата по перу…

Но на скрижалях кубинской и всемирной словесности имена их стоят рядом – в неразлучном соседстве.

Сергей Александровский

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.