— А что там?
      Волохов только махнул рукой.
      — Понятно. 'Больше в деревне никто не живет…
      — Керосина тут у тебя, полковник, завались, — глядя на кислую физиономию Селезнева, он решил сменить тему — только мне он без надобности, — майор сделал пометку на карте, с комментарием — а вот раз у ваших УАЗов, Уралов и прочих вездеходов вся электрика погорела, то всю горючку я забираю.
      Неожиданно в полковнике МЧС обнаружилась деловая жилка — несколько сотен литров солярки за один 'Курган'? Давай, ты мне два 'Кургана' и один гранатомет, а я тебе половину горючки и харчей.
      — Ну ты и жук. Чувствую, скоро здесь будет филиал Черкизовского рынка. Нет. 'Курган' и 'Пламя' мне нужны самому — мне еще до Москвы пробиваться. Да и харчи себе оставь, — он с сомнением посмотрел на чай неопределенного цвета и запаха — уж с этим у нас в дороге проблем не намечается, — Волохов подошел к окну — а насчет солярки — уговорил, оставлю тебе даже больше половины. Передумал я бомбу на колесах — заправщик за собой таскать. Любой дедок с берданкой нам большой 'бум' устроит, — он стряхнул пепел в уцелевший горшок, черноземное содержимое которого, в перемешку с битым стеклом, хрустело под ногами.
      — Кстати. И 'калашами' можешь вооружить свое войско. Километра два налево по трассе, в кювете 'ЗИЛ' лежит, перевернутый. Там этого добра полно. Армейские, с подствольниками и причиндалы к ним, — и уже выходя — да, водилу и еще одного там похорони. Нам некогда было — к тебе торопились.
      Селезнев, казалось, отсутствовал в комнате. Словно с небес свалившиеся 'диверсанты', так лихо скрутившие его охрану и оказавшиеся в результате какими-то там спецназовцами, своим предложением обменять оружие на топливо, сдвинули гору мутной безнадеги и безысходности, открыв бескрайние горизонты 'натурального обмена' или 'его величества бартера', если угодно. Теперь нарисовались цели и приоритеты. Внутри полковника словно заскрежетал механизмами виртуальный кассовый аппарат, сквозь щелчки которого еле доносился голос Волохова. Тот неуверенный, что его последние слова дошли до полковника, напомнил о погибших на трассе 'срочниках' еще раз.
      — А. Что? Хорошо. Все сделаем. Похороним. Сафонов, — Селезнев высунулся в окно — гости заправились? 'Курган' установили? Тогда сажай к ним двадцать человек на броню. — и обернувшись к майору — не возражаешь?
      — Да нет.
      — Этот далеко пойдет. — Волохов спускался по лестнице — если не грохнут в ближайшее время и если с 'крышей' повезет. — он отметил словечки, бывшие в ходу в начале века, которых было уже давненько не слыхать — без 'крыши' полковник вряд ли долго протянет. А что? Местность в округ вроде 'чистая', без радиации и разрушений нет. Население по округе не шариться, сидит по домам, запасы доедает, а крупных хищников такая мелочь МЧСовская не интересует пока. Вон. Даже зилок, набитый оружием, три недели на трассе валяется.
      Выйдя из потрепанной двухэтажки МЧСовской конторы, он направился к своей БМПТ — Сотников заводи, хорош клопов давить.
      — У меня товарищ майор, клопы только на броне катаются, я с ними строго. — крышка люка захлопнувшись, подвела черту под намечающейся дискуссией о тяжелом быте домашних паразитов.

* * *

       22.09.2026 г. Москва. Тоннель в районе станции метро 'Площадь Ильича'.
      — А вот еще анекдот значит. Приходит Абрам к Моне в бункер и говорит — можно я побалуюсь с твоей Сарой?
      — Да можно, чего уж там. Она там, на верхнем ярусе, на нарах.
      Через полчаса Абрам возвращается.
      — Ну как? — спрашивает Моня.
      — Да ничего. Классно. Только забрался я на нее и чувствую — холодная она какая-то.
      — Да она и при жизни была холодна.
      — Уха-ха-ха, у-хи-хи-хи.
      — А вот еще…
      — Тихо, — Топоров замер — да тихо вы. Там кто-то шастает.
      — Тебе кажется — ты и крестись. Иди и посмотри короче.
      — Ну и пойду.
      — Топай, топай. Так вот — идет наркоман по тоннелю…
      Бывший инспектор ГАИ, расстегнув кобуру, медленно пошел в то место, где минуту назад что-то шебуршалось, а двое юмористов продолжали травить анекдоты. Помотавшись по тоннелю туда-сюда, заглянув в сбойку между двумя рабочими тоннелями, Топоров вернулся назад, но тех двоих как ветром сдуло.
      — Вот блин уроды. Я что тут должен один за них отдуваться? Нет уж, — и он быстро зашагал в направлении 'Площади Ильича', надеясь застать начальника станции еще трезвым.
      Поднявшись на платформу, на которой было не продохнуть от тут и там дымящихся костров, Топоров одно за другим обошел беспорядочно разбросанные становища, в надежде найти сбежавших из дозора. Так ни кого и не обнаружив, ввалился в кабинет к начальнику станции. Тот был мертвецки пьян. У-у скотина, — Топоров развернувшись, побрел в более-менее чистый ПТО, где жили семейные и не так воняло станционной бомжатиной.
      — Да все мы теперь бомжи, — он завернулся в какое-то тряпье, принесенное с ТЦ 'Рогожская застава'. От голода под ложечкой уже не сосало. Было еще хуже. Его тошнило и в кишках словно перекатывались чугунные шары.
      — Завтра с утра пойду наверх, найду пожрать че нить, — зевая, сказал сам себе в слух. Запихнув поглубже кобуру с 'Грачем', Топоров еще какое-то время что-то бормотал, постепенно уступая остатки контроля над сознанием надвигающейся тяжелой пелене сна, которая придавила его почище десятков метров над головой.
      – 'На голодный желудок спать вредно', - красная точка в конце красных букв этой фразы, бегущей электронной строки над дверью вагона, буравила его лоб. Топоров потер ладонью чуть выше переносицы.
      – 'На голодный желудок спать вредно', - не унималась бегущая строка. Он затравленно огляделся. Пассажиры с каменными лицами сидели-стояли, уставившись, казалось, немигающими взглядами в однообразную вереницу кабелей за окнами, не замечая немых воплей подземного Минздрава.
      – 'На голодный желудок спать вредно', - поезд бесшумно вплывал на станцию. Еще сквозь стекла не открывшихся дверей, Топоров увидел знакомые отблески костров и суетящиеся на их фоне фигуры местных синяков. Двери открылись. Пахнуло гарью и кислятиной. Никто не выходил. Ему тоже не хотелось окунаться в смрад станционного бомжатника и покидать вагон с пускай какими-то не живыми, но аккуратно одетыми, цивильными попутчиками.
      Поезд тронулся. Платформа покачиваясь, исчезала позади. Меткой лазерного прицела треклятая точка жгла лоб.
      – 'На голодный желудок спать вредно', - Топоров дергал за полу пиджака респектабельного владельца солидного кожаного портфеля.
      — Э-э-э, — ноль реакции. И девушка в наушниках не желала взглянуть на бегущую строку.
      Поезд снова вкатывался на 'Площадь Ильича'. Двери открылись, и опять никто не вышел. Тронулись, набирая скорость. За стеклом промелькнули служебные помещения.
      — Да что ж он, гад, по кругу ездит — инспектор задохнулся от негодования.
      – 'На голодный желудок спать вредно', - Он рванул в сторону кабины машиниста, расталкивая полуманекены — щас я те покажу, что вредно, что полезно.
      Дверь в кабину отворилась неожиданно легко, а он уже был готов ее штурмовать. Уцепившись за плечо, Топоров рывком развернул машиниста. Блики хилых костерков приближающейся станции отразились в стеклянных глазах толстяка, еще не давно так не желавшего расставаться со своим 'Фольксвагеном'.
      – …при выходе из вагонов просьба не оставлять свои вещи… , - напомнил, молчавший до этого металлический голос из динамиков.
      Толстяк, улыбаясь, вынул из отверстия во лбу короткую, сантиметра три, опиленную с двух сторон, веточку-затычку, с так же опиленным, маленьким сучком и вложил ее в руку Топорова. По переносице потекла тонкая, алая струйка. Инспектор рванулся из кабины и спотыкнувшись, полетел между вагоном и платформой 'Площадь Ильича'.
      И-е-ых — воздух со свистом ворвался в его легкие. Как из катапульты, Топорова вышвырнуло из мокрого, от пота, тряпья. Тяжело дыша, он побрел в сторону станции, волоча намотавшиеся на ногу лоскуты. Гермодверь обводного шлюза он прошел на автомате, даже не оставив дремавшему на посту два положенных патрона. Впрочем их, кажется, уже давно никто не оставлял. Наверху, у эскалаторов в нерешительности топтались еще двое 'ходоков'. Видимо 'три' было критическим числом, придававшим храбрости, и новоявленная поисковая группа отправилась на промысел. Топоров шел впереди, пытаясь вспомнить сколько у его 'Грача' патронов в обойме. То ему это казалось важным, то неважным.
      — На, — тот, что постарше сунул ему одну из двух пластмассовых пятилитровых канистр.
      — За спиртягой идем. Там у 'Серпа' товарняк стоит. Есть цистерны с техническим.
      Когда они плелись по трамвайным путям, Топоров боковым зрением уловил мелькание камуфляжа за цепочкой дохлых трамваев по ту сторону площади. Раньше того, как ветер донес до него характерный звук работающего 'калаша', пули разошлись веером над их головами. Брякнулись на асфальт. Бзиньк, первая из новой очереди, срезала огрызок стекла, остальные четыре впились в облицованную керамогранитом стену 'Ростикса'. На голову посыпался дождь из осколков. Те двое поползли обратно к метро — гады. Та-та-та. Один вдруг задергался, вытянул одну ногу, вторую поджав к животу, из под которого медленно расплывалось темное пятно. За трамваями радостная суета, оживление. Второй пополз быстрее. Топоров воспользовавшись тем, что внимание камуфляжных сосредоточилось на том, кто подсунул ему канистру, попятился раком. Уронил пистолет. Тут же подобрал. Стрелять или не стрелять? Какой там — руки тряслись крупной дрожью. Дополз до угла и со всех ног в проем двери сэконд-хенда. Показалось, сзади топот, выстрелы и пронзительный вой того, кто остался на площади.
      Путаясь в вешалках со шмотками, не обращая внимания на изрезанные, зубцами стекол, руки и колени, прыгнул в окно. Вот они — вагоны. Оглянулся, никого. Залег в одном из углов, за мешками с цементом, накрывшись мешковиной. Сердце тук-тук. Кажется слышно даже в Перово.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.