3

Мы поднимались по крутому склону из долины Курейн к развалинам крепости Монфор, видя, как господин Тирош с удивляющей нас быстротой уже поднялся на вершину горы и расстояние между ним и нами все более увеличивается. Учитель физкультуры, следящий за тем, чтобы никто не отставал, не уставал нас подначивать:

«Ну, мои следопыты, вижу, учитель истории захватит Монфор раньше вас!»

Вначале мы принимали с улыбкой эти поддразнивания, но тут он не на шутку рассердил нас:

«Ну, звеньевые и остальные генералы, кто из вас догонит господина Тироша?»

Эту горькую пилюлю мы не могли так просто проглотить и начали почти бежать в гору, впереди всех – Яир.

«Нет, нет, дорогой друг, – крикнул Яиру преподаватель физкультуры, – соревнование должно быть честным. Только шагом».

И тут произошло событие, которое открыло нам еще одну сторону господина Тироша. Мы были юношами и девушками в общем-то натренированными в ходьбе, и все же не могли догнать учителя, несмотря на отчаянные усилия. Нечто сатанинское скрывалось в его ходьбе. Он не столько шагал, сколько, плыл удивительно широкими шагами в постоянном ритме, который вовсе не изменялся на подъеме. Отсутствие напряжения отличало эту ходьбу, и это сердило нас, у которых жилы вздулись от усилий, и дыхание хрипело, подобно мехам гармоники. Расстояние между учителем и нами не сократилось ни на йоту. Казалось, он и не замечал наши, я бы сказал, злые намерения его догнать, и не видел необходимости изменить ритм своего движения. Он исчез за последним изгибом дороги к крепости, возник опять и затем погрузился в глубь развалин, пока не обнаружился на высоте, под огромной каменной аркой, господствующей над всей округой. Там он ожидал нас, разглядывая карту, которую извлек из серого своего рюкзака.

Один за другим мы подходили к нему, обливаясь потом. Сначала Аарон, за ним Яир и Дан, выбиваясь из последних сил, а за ними – все остальные. Он глядел на нас, с высоты, без малейшего выражения победы, и именно потому мы не могли смотреть на него без стыда, понимая, что он даже не ощутил овладевшего нами чувства соревнования, которое мы проиграли. Но преподаватель физкультуры не принадлежал к людям, которые так просто отнесутся к делу соревнования и не провозгласят имя победителя, как это принято на спортивных площадках:

«Первое место – господин Тирош! Доказательство, что взрослые не отстают от молодых! Ура!» Он хлопнул в ладони, но тут же оборвал аплодисменты, увидев наши рассерженные взгляды.

Господин Тирош не обратил внимания на первое место, которого удостоился, и после нескольких минут отдыха попросил нас вернуться во времени на семьсот лет назад и ощутить себя крестоносцами.

«Посмотрите на ландшафт и на события с точки зрения крестоносцев. Мы находимся в начале тринадцатого столетия. Самой важной опорой для нас является Акко. Это порт, через который мы получаем вооружение и подкрепление в живой силе. Важно обеспечить этому порту безопасность, для чего все его окружение, подступы и дороги, должны находиться в наших руках. Один из таких проходов туда – долина Курейн, под нами. Вывод следует сам собой: нам необходимо построить здесь крепость, господствующую над округой, защищающую дорогу и являющуюся наблюдательным постом»

Вместе с ним мы рассматривали огромную гористую страну, русла и ущелья, ее рассекающие. Мы следили за его рукой, обводящей круг в пространстве, указывающей на исторические места и называющих их по имени. И внезапно возникло в нас чувство, что рука эта – рука властителя, этих просторов. Он словно бы управлял каждой складкой скал, каждым хребтом, по праву авторитета, исходящего от самого его характера. Он произносил названия, он выглядел повелителем, и хозяином, обладающим купчей на пространство, как на собственное недвижимое имущество, записанное движением его руки и бесстрашием взгляда. Я вглядывался в лица товарищей и видел, что та же мысль владела ими. Все вслушивались в его слова, но слово «вслушивание» не было достаточным, чтобы выразить наши чувства. Это было немое обожание молодежи нового вождя, подчинение которому большинством одноклассников принималось добровольно, по личному выбору. Меньшей же части из нас, ну, совсем малой, это воспринималось, как начало нового периода. Мы еще не знали, во что это выльется в будущем, но чувствовали, что проклюнулись первые ростки чего-то более серьезного, чем просто отношения между учениками и учителем.

Обойдя все развалины крепости, мы сели поесть. Напряжение от разницы в положении учеников и учителя, ушло и сменилось ощущением единства, сплочения пройденным вместе путем. Учитель физкультуры, который устал от всех этих, не называемых в присутствии господина Тироша, «теорий», обрадовался возможности дружеского разговора, не требующего подготовки.

«Кстати, откуда у вас такой опыт ходьбы?» – обратился он к коллеге.

«Я был членом немецкого молодежного движения, и мы исходили там всю округу вдоль и поперек».

Сказано это было вскользь и, естественно породило желание узнать больше о прошлом господина Тироша, задавать вопросы. Но мы чувствовали, что это не очень понравится нашему учителю, и оставили на будущее, пока у него самого не возникнет желание рассказать нам. А прошлое проглядывало даже в его особой спортивной обуви на толстой подошве, каких в стране в те дни не было, в походной котомке, более удобной и усовершенствованной по сравнению с нашими рюкзаками. Все это, в приложении к другим практичным вещам, которые были столь естественными в его руках и отсутствовали у нас, несли в себе намеки того немецкого мира, в котором он жил до появления в стране. Ребята не сводили глаз от его складывающейся посуды для еды, от перочинного ножа со множеством лезвий, от толстых шерстяных носков, оценивая всю их практичность в походах. Девушки же обратили внимание совсем на другие вещи, к примеру, на разный подбор цветов его одежды в классе и в поле, на то, как он следил за внешним своим видом. В продолжение экскурсии, когда мы медленно поднимались от развалин крепости к ближайшему селу, я ловил обрывки разговоров между ними. Главным образом, обсуждался вопрос о том, что он холост, и это не обычно в его возрасте, и предполагались причины этого. Поднимался широкий спектр женского воображения, в котором наивное любопытство и связанные с этим сплетни сливались воедино, начиная от варианта романтической истории его верности памяти любимой, которая ушла в мир иной, и, кончая жестоким и злонамеренным бегством от любимой сюда, в Израиль, чтобы здесь продолжать карьеру Дон-Жуана. Над этим предположением несколько девиц начало громко хохотать, в то время как Айя, за которой я все время следил со стороны, и рта не раскрыла, относясь ко всем этим разговорам, я бы сказал, с демонстративным равнодушием. Тогда я отнес это к наивной чистоте ее души, и был невероятно этому рад.

Глава четвертая