2

Утром в понедельник полицейское отделение на Сент-Леонардс полнилось слухами, что инспектор Джон Ребус пребывает в еще более отвратительном настроении, чем обычно. Некоторые отказывались в это поверить и чуть ли не готовы были приблизиться к Ребусу, чтобы лично убедиться в этом… чуть ли.

У других не было выбора.

Глядя на сержанта Брайана Холмса и констебля Шивон Кларк, сидевших с Ребусом в их общем отсеке отдела уголовного розыска, можно было подумать, что у них под задницей сваренные всмятку яйца.

– Итак, что у нас с Рори Кинтаулом? – спросил Ребус.

– Он в больнице, сэр, – ответила Шивон Кларк.

Ребус нетерпеливо кивнул. Он ждал, когда она сделает промашку. И не потому, что Шивон была англичанкой и выпускницей университета, и даже не потому, что у нее богатенькие родители, которые купили ей квартиру в Новом городе. И даже не потому, что она женщина. Просто такая у Ребуса была манера работать с молодежью.

– И по-прежнему отказывается говорить, – прибавил Холмс. – Он молчит о том, что случилось, и явно не собирается предъявлять кому-то иск.

Вид у Брайана Холмса был усталый. Ребус заметил это краем глаза. Он не хотел встречаться с Холмсом взглядом, не хотел, чтобы Холмс понял, что у них есть кое-что общее.

Их обоих выставили из дому.

С Холмсом это произошло немногим более месяца назад. Уже потом, обосновавшись у своей тетушки в Барнтоне, Холмс объяснил, что всему виной дети. Он не понимал, насколько Нелл хочет родить ребенка, и принялся отпускать шуточки на эту тему. И в один прекрасный день она взорвалась – это надо было видеть – и вышвырнула его на глазах у всех соседок по их шахтерской деревеньке к югу от Эдинбурга. Соседки, естественно, ликовали, видя, как Холмс спасается бегством.

Теперь он работал еще усерднее, чем прежде. (Работа тоже нередко становилась причиной стычек Холмса и Нелл: у нее был нормированный рабочий день, а у него категорически нет.) Он напоминал Ребусу драную и выцветшую пару рабочих джинсов, чей срок службы, считай, уже вышел.

– Что ты предлагаешь? – спросил Ребус.

– Я предлагаю закрыть это дело, сэр, при всем моем уважении.

– «При всем моем уважении», Брайан? Именно так говорят, когда подразумевают «идиот ты безмозглый».

Ребус по-прежнему старался не смотреть на Холмса, но заметил, что тот покраснел. Кларк разглядывала свои колени.

– Слушай, – сказал Ребус, – этот тип тащился две сотни ярдов с двухдюймовой дыркой в животе. Почему? – Ответа не последовало. – Почему… – не отступал Ребус, – почему он прошел мимо десятка магазинов, пока не дотащился до своего двоюродного брата?

– Может быть, он хотел дойти до врача, но потерял силы, – предположила Кларк.

– Может быть, – пренебрежительно обронил Ребус. – Но любопытно, что пришел он к брату.

– Думаете, это как-то связано с его братом, сэр?

– Позвольте спросить у вас обоих еще кое-что. – Ребус встал и сделал несколько шагов, потом вернулся, увидел, что Холмс и Кларк переглядываются. Он задумался. Поначалу они только и делали, что ссорились друг с другом, так что искры сыпались. А теперь, значит, сработались. Оставалось только надеяться, что их отношения не зайдут дальше. – Позвольте спросить у вас следующее, – сказал он наконец. – Что нам известно о жертве?

– Не много, – ответил Холмс.

– Он живет в Далките, – добавила Кларк. – Работает лаборантом в больнице. Женат, есть сын. – Она пожала плечами.

– Это все? – спросил Ребус.

– Все, сэр.

– Вот именно, – сказал Ребус. – Он никто и ничто. Ни один человек из тех, с кем мы говорили, и слова плохого про него не сказал. Так ответьте мне: с чего это вдруг его пырнули ножом? Среди бела дня в среду? Если бы на него напал уличный грабитель, он бы не молчал. Но он держит рот на замке, покрепче, чем абердинец кошелек в церкви, когда дело доходит до пожертвований[3]. Ему есть что скрывать. Одному Богу известно что, но это имеет какое-то отношение к машине.

– Как вы это вычислили, сэр?

– Кровь начинается от бордюрного камня, Холмс. Думаю, когда он вышел из машины, он уже был ранен.

– Машину он водит, сэр, но в настоящее время машины у него нет.

– Умненькая девочка, Кларк. – Она вскинулась при слове «девочка», но Ребус уже продолжал: – Он отпросился с работы на полдня, ничего не сказав жене. – Ребус снова сел. – Почему, почему, почему? Я хочу, чтобы вы поднажали на него. Скажите, что нам не нравится полное отсутствие объяснений. Если он не разговорится, мы будем давить, пока не расколется. Дайте ему понять, что мы настроены серьезно. – Ребус помолчал. – А после поговорите с мясником.

– Кровь из носу, сэр! – заверил шефа Холмс. Его спас звонок телефона.

Ребус снял трубку. Может быть, Пейшенс.

– Инспектор Ребус.

– Джон, ты не мог бы зайти ко мне в кабинет?

Это была не Пейшенс, а старший суперинтендант.

– Через две минуты, сэр, – сказал Ребус и положил трубку. Потом повернулся к Холмсу и Кларк. – Работайте.

– Да, сэр.

– Ты думаешь, я делаю из мухи слона, Брайан?

– Да, сэр.

– Возможно. Но я не люблю тайн, пусть и самых маленьких. Так что работайте – удовлетворите мое любопытство.

Когда они поднялись, Холмс кивнул на большой чемодан, засунутый Ребусом за стол, предположительно туда, где его не было видно.

– Ничего такого, что мне следует знать?

– Ничего, – ответил Ребус. – Вообще-то, я храню там полученные взятки. Твои пока, вероятно, умещаются в заднем кармане.

Но Холмс, похоже, решил не отступать, хотя Кларк уже отошла к своему столу. Ребус вздохнул и понизил голос:

– Я пополнил ряды обездоленных.

Холмс немедленно оживился.

– Но никому ни слова, понял? Это между нами.

– Ясно. – Холмсу в голову пришла какая-то мысль. – Знаете, я теперь часто ужинаю в «Кафе разбитых сердец»…

– Буду знать, где тебя найти, если захочется послушать раннего Элвиса…[4]

Холмс кивнул:

– И Элвиса лас-вегасского периода тоже. Я только хотел сказать, что если я чем-нибудь могу…

– Можешь. Для начала загримируйся под меня – и бегом к Фермеру Уотсону.

Холмс замотал головой:

– Нет, я, конечно, готов, но в пределах разумного.

В пределах разумного. Ребус спрашивал себя, разумно ли было спрашивать у студентов разрешения переночевать на диване, когда в кладовке уже спит его брат. Наверное, следует снизить ребятам арендную плату. Когда он неожиданно появился там в пятницу, трое студентов и Майкл сидели, скрестив ноги, на полу и скручивали косячки, слушая «Роллинг стоунз» промежуточного периода. Ребус в ужасе уставился на сигарету в руке Майкла:

– Мики, какого хрена?!

Наконец-то Майклу Ребусу удалось вызвать взрыв эмоций у старшего брата. Что касается студентов, то им, по крайней мере, хватило такта сделать виноватый вид за свое преступное поведение.

– Вам повезло, – сказал им всем Ребус, – что в данную секунду мне на все это начхать.

– Да ладно, Джон. – Майкл протянул ему недокуренную самокрутку. – От этого никакого вреда.

– Вот-вот. – Ребус вытащил из своей сумки бутылку виски. – Зато от этого есть.

Остаток вечера он пролежал на диване, прихлебывая виски и подпевая всем старым песням, доносившимся из динамиков. Бульшую часть выходных он так и провел. Студенты, похоже, не возражали, хотя он и заставил их унести из дома всю травку. Они убрались в гостиной вокруг него, им помогал даже Майкл, а вечером в субботу все отправились в паб, оставив Ребуса с телевизором и несколькими бутылками пива. Майкл, похоже, не сообщил студентам о своей отсидке, и Ребус надеялся, что тот и дальше будет помалкивать. Майкл сказал, что готов съехать или, по крайней мере, уступить брату кладовку, но Ребус отказался. Он сам толком не знал почему.

В воскресенье Ребус отправился на Оксфорд-террас, но там вроде бы никого не было, а дверь ключом по-прежнему не отпиралась. Либо замок поменяли, либо Пейшенс пряталась где-то в квартире и в компании юных племянниц пожинала плоды своего завидного умения разом обрубать все концы.

Стоя перед кабинетом Фермера Уотсона, он оглядел себя с головы до ног. Конечно, приехав сегодня утром на Оксфорд-террас, он увидел там, как и обещала Пейшенс, выставленный за дверь чемодан с вещами. Никакой записки – один чемодан. Он переоделся в чистый костюм в служебном туалете. Костюм немного помялся, но это вполне соответствовало обычному виду Ребуса. А вот галстука подходящего у него не нашлось: Пейшенс положила в чемодан два жутких коричневых галстука (неужели это действительно его галстуки?) и темно-синий костюм. Коричневые галстуки не годились. Он постучался, прежде чем открыть дверь.

– Заходи, Джон, заходи.

Ребусу казалось, что Фермер с трудом привыкает к Сент-Леонардс. Какая-то тут была не та атмосфера.

– Садись.

Ребус огляделся в поисках стула. Один стоял у стены, но на нем лежала стопка папок. Он снял ее, поискал глазами место на полу. Места в кабинете старшего суперинтенданта было чуть ли не меньше, чем у Ребуса.

– Вот все жду, когда доставят обещанные шкафы, – ворчливо сообщил Уотсон.

Ребус развернул стул к столу и сел:

– Слушаю вас, сэр.

– Как дела?

– Дела?

– Да.

– Дела отлично, сэр. – Ребус вдруг подумал, уж не прознал ли Фермер про Пейшенс. Впрочем, нет, откуда?

– Как констебль Кларк – справляется?

– У меня на нее жалоб нет.

– Хорошо. У нас тут намечается работенка – совместная операция с Торговыми стандартами[5].

– Да?

– Старший инспектор Лодердейл введет тебя в курс дела, но прежде я хотел узнать, все ли в порядке.

– Что это за совместная операция?

– Ростовщичество, – коротко ответил Уотсон. – Да, забыл спросить: кофе хочешь?

Ребус замотал головой, глядя, как Уотсон низко нагнулся и сунул руку куда-то под стул. В комнате было так тесно, что кофеварку пришлось поставить на пол у стола, где старший суперинтендант уже по крайней мере два раза (насколько это было известно Ребусу) разлил все на новый бежевый ковер. Когда Уотсон снова выпрямился, в его мясистой руке была чашка с дьявольски крепким напитком. Кофе старшего суперинтенданта стал легендой в определенных кругах Эдинбурга.

– Ростовщичество и крышевание, – уточнил Уотсон. – Но в основном ростовщичество.

Иными словами, старая грустная история. Люди, которые не имели ни малейшей возможности получить деньги в банке, поскольку им нечего было дать в залог, все-таки могли занять деньги, закрыв глаза на высокие риски. Беда в том, что проценты назначались, конечно, заоблачные, а за просрочку платежа получатель ссуды облагался штрафом, неустойка росла как снежный ком, и о том, чтобы вернуть заем, нечего было и мечтать. Это самый порочный из всех порочных кругов, потому что заканчивается все угрозами, избиениями и кое-чем похуже.

Ребус вдруг понял, зачем старшему суперинтенданту понадобилось с ним поговорить.

– Речь, случайно, не о Большом Джере? – спросил он.

Уотсон кивнул:

– В некотором роде.

Ребус вскочил на ноги:

– Четвертый раз за четыре года! Он всегда выходит сухим из воды. Вы это знаете. И я знаю! – Обычно он говорил такие вещи, вышагивая по комнате, но тут ходить было негде, и потому он встал и стоял, как воскресный проповедник у подножия Маунда[6]. – Пытаться посадить его за ростовщичество – пустая трата времени. Я думал, мы уже с десяток раз это проходили и поняли, что тут ничего не выйдет, нужно зацепить его за что-то другое.

– Знаю, Джон, знаю. Но люди из Торговых стандартов беспокоятся. Проблема оказалась серьезнее, чем они думали.

– Черт бы побрал эти Торговые стандарты!

– Послушай, Джон…

– Тем не менее, сэр… – Ребус секунду помолчал. – При всем уважении, сэр, это абсолютно бессмысленная трата времени и сил. Холостой выстрел. Мы установим наблюдение, сделаем несколько фотографий, арестуем двоих-троих шестерок у него на побегушках, но никто не даст свидетельских показаний. Если прокурор хочет посадить Большого Джера, то пусть нам дадут дополнительные силы, чтобы подготовить масштабную операцию.

Фокус был в том, что никто так не хотел посадить Морриса Джеральда Кафферти (известного под кличкой Большой Джер), как Джон Ребус. Он хотел устроить полномасштабное распятие. Хотел сам держать в руке копье и нанести последний удар, чтобы точно знать, что сукин сын мертв. Кафферти был подонок, но подонок умный. Всегда вместо него за решетку садились шестерки. И так как Ребусу раз за разом не удавалось посадить Кафферти, он предпочитал вообще о нем не думать. А теперь Фермер ему заявляет, что планируется операция. То есть долгие дни и ночи наблюдений, масса бумажной работы и в конце – аресты нескольких прыщавых «бойцов».

– Джон, – начал Уотсон, призывая на помощь свое умение убеждать, – я прекрасно понимаю, что ты чувствуешь. Но давай попробуем сделать еще один выстрел, а?

– Я знаю, какой бы выстрел я хотел сделать в Кафферти, будь у меня хоть малейшая возможность. – Ребус сложил из пальцев пистолет и «выстрелил».

Уотсон улыбнулся:

– Хорошо, что операцию мы будем проводить без оружия, а?

Мгновение спустя Ребус тоже улыбнулся. И снова сел.

– Хорошо, сэр. Слушаю.

В одиннадцать вечера того же дня Ребус смотрел телевизор в своей квартире. Как обычно один. Студенты либо еще занимались в университетской библиотеке, либо сидели в пабе. Поскольку Майкла тоже не было, паб представлялся наиболее вероятным вариантом. Ребус знал: студенты опасаются, что он нацелился на спальню и собирается выкинуть по меньшей мере одного из них. Они двигались по квартире так, как будто им на лоб приклеили приказ о выселении.

Он три раза звонил Пейшенс, но каждый раз нарывался на автоответчик. Ребус говорил в трубку: он-де знает, что Пейшенс дома, и почему бы ей не ответить.

В результате телефон остался на полу рядом с диваном, и, когда он зазвонил, Ребус тотчас выкинул руку, схватил трубку и поднес к уху:

– Да?

– Джон?

Ребус сел:

– Пейшенс, слава богу, ты…

– Послушай, это важно.

– Я знаю, что важно. Я знаю, я вел себя как дурак, но, честное слово…

– Ты можешь меня послушать?!

Ребус замолчал и стал слушать. Он готов был делать все, что она скажет, без вопросов.

– Они думали, что застанут тебя здесь, и потому позвонили сюда. Брайан Холмс…

– Чего он хотел?

– Нет, звонил не он, звонили из-за него.

– Чего хотели?

– Он… вроде бы как… Я не знаю. В общем, он ранен.

Ребус, не выпуская трубки, встал, потащив за собой аппарат:

– Где он?

– Где-то в Хеймаркете, в каком-то баре…

– «Кафе разбитых сердец»?

– Да. Послушай, Джон.

– Что?

– Мы с тобой поговорим. Но не сейчас. Дай мне немного времени.

– Как скажешь, Пейшенс. Все, пока. – Джон Ребус бросил телефонную трубку и схватил пиджак.

Не прошло и семи минут, как Ребус припарковался у «Кафе разбитых сердец». Вот в чем прелесть Эдинбурга, если знаешь, как проехать, минуя светофоры. «Кафе разбитых сердец» открылось чуть больше года назад; его владелец и шеф-повар тоже оказался любителем Элвиса Пресли. Часть своей обширной коллекции вещей, напоминающих об Элвисе, он использовал для украшения интерьера, а свое кулинарное искусство – для создания меню, которое могло привлечь даже таких посетителей, как Ребус, а Ребус никогда не жаловал Элвиса. Холмс стал наведываться сюда с самого дня открытия, часами просиживая над десертом под названием «Синее замшевое суфле»[7]. В кафе действовал и бар – ядовитого цвета коктейли и музыка 1950-х, а кроме того, здесь продавалось бутылочное американское пиво, цены на которое могли бы вызвать конвульсии у завсегдатаев паба «Бродсуорд». Ребус подумал, что Холмс наверняка подружился с хозяином, ведь он проводил здесь немало времени после разрыва с Нелл (и в результате прибавил несколько фунтов).

Снаружи могло показаться, будто в кафе ничего не случилось: в узком прямоугольном окне в центре светлой бетонной стены фасада горела яркая неоновая реклама пива. Над ней – другая реклама с названием ресторана. Но ведь все и случилось не здесь, а у задней стороны здания. Узкий проулок, на который едва мог въехать «форд-кортина», упирался в ресторанную парковку. Места там было с гулькин нос. И там же стояли мусорные баки. Как смекнул Ребус, большинство посетителей парковались на улице перед входом. Холмс же заезжал на парковку потому, что подолгу торчал в баре, и потому, что однажды, когда он оставил машину на улице, ее поцарапали.

На парковке стояли две машины. Одна – Холмса, а другая почти наверняка принадлежала хозяину кафе. Это был старый «форд-капри» с портретом Элвиса на капоте. Брайан Холмс лежал между машинами. Врач уже заканчивал осмотр. Один из полицейских узнал Ребуса и подошел к нему:

– Сильный удар по голове сзади. Он вырубился минимум минут двадцать назад… то есть его нашли минут двадцать назад. Владелец кафе… он его и нашел… узнал Холмса и вызвал полицию. Возможно, перелом черепа.

Ребус молча кивнул. Он не сводил глаз с распростертого на земле тела. Полицейский продолжал докладывать: дыхание, мол, у Холмса нормальное… короче, успокаивал. Ребус подошел поближе к стоявшему на коленях врачу. Тот даже головы не поднял, только приказал констеблю в форме, который держал фонарь над Брайаном Холмсом, светить чуть левее. После чего принялся исследовать левую сторону головы Брайана.

Крови Ребус не видел, но это мало что значило. Человек может умереть и без кровотечения. Господи! У Брайана было такое умиротворенное лицо… словно в гробу. Ребус повернулся к полицейскому:

– Так, еще раз: как зовут хозяина?

– Эдди Ринган.

– Он здесь?

Полицейский кивнул:

– Да, стойку подпирает.

Ребуса это устраивало.

– Пойду поговорю с ним, – сказал Ребус.

Эдди Ринган в течение нескольких лет, задолго до открытия «Кафе разбитых сердец», страдал недугом, который обтекаемо именуют «алкогольная зависимость». По этой причине многие думали, что его заведение долго не продержится. И ошиблись – по той простой причине, что Эдди нашел отличного менеджера, который был не только настоящим финансовым гуру, но и обладал прямотой и силой стальной строительной балки. Он не стал наживаться на Эдди и в рабочее время держал его там, где тому было самое место, то есть на кухне.

Пить Эдди не бросил, но при этом готовил. Так что в общем и целом все шло как надо, в особенности если рядом были два помощника, готовых выполнить работу, которая требует, чтобы в глазах не двоилось и руки не тряслись. И потому, как сказал Ребусу Брайан Холмс, заведение процветало. Холмсу так и не удалось убедить Ребуса отведать с ним «Королеву-креолку» или «Люби-меня-жаркое»[8]. Ему вообще не удалось зазвать сюда Ребуса… до сегодняшнего дня.

Свет был включен. Ребус вошел, словно подросток в святилище своего идола. На стенах постеры с Элвисом. Обложки пластинок Элвиса. Фотографии певца в полный рост, часы, на которых вместо стрелок – руки Элвиса. Работал телевизор – передавали какой-то новостной сюжет: вручение чека на солидную сумму в благотворительных целях. Действие происходило на фоне пивоварни Гибсона. В кафе не было никого, кроме Эдди Рингана, ссутулившегося на табурете, и человека за стойкой, который наливал двойную порцию виски «Джим Бим». Ребус представился и получил приглашение сесть. Бармена звали Пэт Колдер.

– Я партнер мистера Рингана.

Он произнес это таким тоном, что Ребус задумался, ограничивались ли отношения между двумя молодыми людьми простым бизнес-партнерством. Холмс не говорил, что Эдди – гей. Ребус повернулся к Эдди.

Тому было под тридцать, но выглядел он лет на десять старше. Прямые редеющие волосы на большой, овальной формы голове, которая неловко устроилась на крупном и тоже овальном теле. Ребус знал толстых и очень толстых поваров, и Ринган в этом смысле являл собой образец кулинара. На его одутловатом лице запечатлелись последствия пьянства – не только сегодняшней выпивки, а запойного пьянства, продолжавшегося неделями и месяцами. Ребус смотрел, как Эдди одним залпом жадно опрокинул в себя дюйм янтарного цвета огненной жидкости.

– Налей еще.

Но Пэт Колдер покачал головой:

– Нет. Ты же за рулем. – И добавил очень отчетливо: – Перед тобой полицейский, Эдди. Он пришел поговорить о Брайане.

Эдди Ринган кивнул:

– Он упал и ударился головой.

– Вы так считаете? – спросил Ребус.

– Вообще-то, нет. – Ринган в первый раз оторвал взгляд от стойки и заглянул Ребусу в глаза. – Может, разбойное нападение. А может, предупреждение.

– Что за предупреждение?

– Эдди сегодня слишком много выпил, инспектор, – сказал Пэт Колдер. – У него разыгралась фантазия…

– Щас тебе, фантазия! – Ринган для вящей убедительности шарахнул ладонью по стойке. Он продолжал смотреть на Ребуса. – Вы же знаете, как это бывает. Тут либо платишь за крышу… страховой взнос, так это называется. Либо на тебя наезжает соседний ресторан, потому что им не нравится, что у тебя дела идут лучше, чем у них. В такой игре много врагов.

Ребус кивнул:

– Вы кого-нибудь подозреваете, Эдди? Кого-нибудь конкретно?

Ринган медленно покачал головой:

– Никого конкретно. Никого.

– Но думаете, что, возможно, жертвой должны были стать вы?

Ринган махнул рукой Колдеру, требуя еще выпивки, и тот все же налил ему. Прежде чем ответить, Эдди выпил.

– Не исключено. Не знаю. Может, хотят отпугнуть клиентов. Времена сейчас трудные.

Ребус повернулся к Колдеру, который неприязненно смотрел на Эдди:

– А вы, мистер Колдер, что вы думаете на этот счет?

– А я думаю, что это было обычное ограбление.

– У него ничего не взяли.

– Может, кто-нибудь помешал.

– В этом проулке? Тогда как же преступник сумел убежать? Парковка в тупике.

– Не знаю.

Ребус не сводил глаз с Пэта Колдера. Тот был на несколько лет старше Рингана, хотя и выглядел моложе. Его темные волосы были гладко зачесаны и собраны в модный, как полагал Ребус, конский хвост, длинные баки спускались ниже мочки уха. Он был высок и худощав, и вообще, судя по его виду, ему не мешало бы подкормиться. Кожа да кости.

– Может быть… – начал Колдер, – может быть, он и в самом деле упал. Там такая темнотища. Нужно провести туда свет.

– Очень похвальное намерение, сэр. – Ребус поднялся с неудобного табурета. – А пока, если вам что-то придет в голову, можете нам позвонить.

– Да, конечно.

Ребус помедлил в дверях:

– Кстати, мистер Колдер…

– Да?

– Если вы сегодня разрешите мистеру Рингану сесть за руль, я его арестую прежде, чем он доедет до ближайшего угла. Вы сами сможете отвезти его домой?

– Я не вожу машину.

– Тогда предлагаю вам запустить руку в кассу и вызвать такси. Иначе следующее кулинарное чудо мистера Рингана будет называться «Тюремный рокфор»[9].

Выходя из ресторана, Ребус услышал, как захохотал Эдди Ринган.

Смеялся он недолго. Надо выпить – вот что занимало все его мысли.

– Налей еще, – распорядился он.

Пэт Колдер молча налил в стакан граммов тридцать. Эти стаканы и много чего еще они купили в Майами. Бульшую часть денег заплатил Пэт Колдер, его родители тоже раскошелились. Он поднял стакан, качнул его перед Ринганом – и выпил, как пьют за здоровье друга. Едва Ринган начал возмущаться, Колдер отвесил ему пощечину.

Ринган не удивился и не обиделся. Колдер отвесил ему еще одну пощечину.

– Ты кретин! – прошипел он. – Тупой безмозглый кретин!

– Что теперь говорить, – сказал Ринган, протягивая свой пустой стакан. – Я сам расстроен. Налей-ка мне еще, пока я не выкинул чего похуже.

Пэт Колдер задумался на секунду и налил Эдди Рингану.

«Скорая» увезла Брайана в больницу, в знаменитый Королевский лазарет.

Ребусу эта больница никогда не нравилась. Слишком много благих намерений и незаполненных вакансий. Он приблизился к кровати Холмса – насколько ему позволили. Ночь тянулась медленно, но Ребус не дрогнул и не ушел, просто немного сполз набок. Он сидел спиной к стене, зарывшись головой в колени, рукам было холодно от пола. Наконец он почувствовал, что кто-то стоит над ним. Это была Нелл Стэплтон. Ребус узнал ее по росту еще до того, как его глаза поднялись на уровень ее заплаканного лица.

– Привет, Нелл.

– Господи, Джон. – Слезы полились снова. Он поднялся на ноги, быстро обнял ее. Она, всхлипывая, сообщила ему на ухо: – Мы с ним только сегодня вечером говорили. Я была такой стервой. А тут этот кошмар…

– Успокойся, Нелл, ты не виновата. Такое может случиться когда угодно.

– Да, но я же не могу не помнить, что последний наш разговор был не разговор, а скандал. Если бы мы не поссорились…

– Успокойся, девочка. Успокойся. – Он крепко прижал ее к себе. Господи, до чего же приятно. Ему не хотелось думать о том, как это приятно. Тем не менее было чертовски приятно. От ее духов, ее тела, от того, как она приникла к нему.

– Мы поссорились, и он отправился в этот бар, а там…

– Ш-ш-ш, Нелл, это не твоя вина.

Он и в самом деле так считал, хотя и не знал, кто виноват. Рэкетиры? Конкуренты? Случайный грабитель? Трудно сказать.

– Могу я его увидеть?

– Конечно. – Ребус сделал движение рукой в сторону кровати.

Когда Нелл подошла к Холмсу, Ребус отвернулся, чтобы дать им хоть иллюзию уединения. Впрочем, это не имело смысла: Холмс, с перевязанной головой, подключенный к какому-то монитору, по-прежнему не приходил в сознание. Но Ребус почти разбирал слова, которые шептала Нелл своему изгнанному возлюбленному. Ее интонации заставили Ребуса вспомнить о Пейшенс Эйткен, и он чуть ли не пожалел, что не он тут лежит без сознания. Приятно, когда люди говорят тебе хорошие слова.

Через пять минут она усталой походкой подошла к Ребусу.

– Много работы? – спросил он.

Нелл Стэплтон кивнула.

– Знаете, – сказал она, – по-моему, я поняла, что случилось.

– Да?

Она говорила почти шепотом, хотя в отделении было безлюдно. Кроме них, здесь никто не стоял на своих двоих. Нелл шумно вздохнула. Ребус даже подумал, уж не брала ли она уроки актерского искусства.

– Черная книжка, – сказала она.

Ребус кивнул, будто понял, о чем речь, потом нахмурился.

– Что еще за книжка? – спросил он.

– Наверное, я не должна вам говорить, но вы ведь не просто вместе работаете, правда? Вы его друг. – Она снова всхлипнула. – Это записная книжка Брайана. Ничего официального. Он этим занимался по собственному почину.

Ребус, боясь разбудить кого-нибудь, вывел ее из палаты.

– Это что, дневник? – спросил он.

– Не совсем. Просто иногда до него доходили всякие слухи, обрывки разговоров в пабе. И он записывал их в черную книжку. Иногда потом начинал что-то раскапывать. Для него это было вроде хобби, ну и, наверное, он думал, что так он скорее получит повышение. Не знаю. Мы с ним и об этом спорили. Я его почти не видела: он вечно занят.

Ребус разглядывал стену в коридоре. От яркой лампы на потолке резало глаза. Он ни разу не слышал от Холмса ни про какую записную книжку.

– Ну и что с ней – с книжкой?

Нелл покачала головой:

– Ну, он мне сказал кое-что – как раз перед тем, как мы… – Ее рука потянулась ко рту, словно она снова собиралась заплакать. – Перед тем как мы расстались.

– Так и что с ней, Нелл?

– Я не уверена. – Она встретилась взглядом с Ребусом. – Я знаю, что Брайан боялся, а прежде я никогда не видела, чтобы он боялся.