Предисловие

Как известно, людям свойственно ошибаться. Далее приходит осознание ошибки, сожаление, раскаяние, досада и другие мрачные переживания. Однако же никто, находясь в здравом уме и обладая хоть минимальной способностью предвидеть результат, сознательно впросак не попадает. И не затевает предприятие без всяких шансов на успех. А ежели такая личность и находится, то зоркая публика немедленно заметит легкомыслие, а то и заподозрит умственную неполноценность. Единственное, что может если не оправдать, то извинить таких неосмотрительных людей, так это тот факт, что сами они изначально во весь голос честно и печально говорят: вот мы, такие и сякие, вознамерились совершить поступок глупый, обреченный и провальный – берегитесь и держитесь в стороне!

Увы, но именно об этом и хотят предупредить читателя авторы сего труда. Нагло и безответственно взялись они за дело, явно и заведомо неосуществимое: объять необъятное, определить словами то, что никакому определению не поддается, описать нечто хотя и существующее, но непонятно как и даже где.

Все вышесказанное – вовсе не кокетство и совсем не творческий прием, чтобы привлечь внимание и благосклонность публики. Это искреннее признание авторов, чьи легкомыслие и верхоглядство справедливо осуждались уже много раз друзьями, родственниками и бесчисленным количеством доброжелательных знакомых. И они все правы безусловно. Судите сами.

Какой нормальный человек возьмется писать о государстве, чье право на существование отрицается даже частью граждан этого государства? О стране, лишенной общепризнанных границ и собственной конституции? О народе, который в строгом смысле этого слова просто не существует, но уже многие столетия упрямо раздражает население планеты? Как писать о стране, в которой все двоится (в лучшем случае), и понять, что истинно, а что фантомно, удается вовсе не всегда?

Какой, к примеру, Иерусалим реальнее – земной или небесный? А кстати, если уж мы упомянули Иерусалим: его столицей государства признают лишь граждане Израиля (притом не все), а остальное население планеты числит в качестве столицы Тель-Авив. Озеро на севере страны – как оно называется: Кинерет, Генисаретское озеро или все-таки Галилейское море? Даже Голгофы две – какая из них истинная? Как писать о стране, в которой один не согласен с другим и оба – со всеми остальными? О стране, на крохотном пространстве которой живут представители десятков ответвлений христианства, мусульмане, друзы и евреи самых разных национальностей (ибо каждый еврей – яркий образец того народа, среди которого он вырос)? И каждый считает эту страну исконно своей, и у каждого она иная, чем у остальных, а постоянный и безысходный конфликт этой крохотной страны с огромным мусульманским миром точнее всех описал римский папа Пий VI: у проблемы этой, сказал папа, есть два решения – реальное, если вмешается Господь, и фантастическое, если стороны договорятся.

Почему же авторы берутся все-таки за это безнадежное предприятие? Во-первых, по причинам, честно изложенным выше. А во-вторых, потому что жизнь в этой балаганистой, шумной, суматошной и опасной стране доставляет им немыслимое наслаждение, которым они рады поделиться с другими легкомысленными и не слишком умудренными людьми, которых, слава Богу, еще много в наш рациональный и разумный век.

И наконец, последнее предупреждение. Однажды кто-то очень верно заметил, что автор, черпающий сведения из одной только книги, – несомненный плагиатор. Если он заимствует из двух, то он уже исследователь. А с ростом этого числа – глубокий исследователь. Об Израиле и евреях написано много тысяч книг, их невозможно даже мельком просмотреть. Но мы хотим предупредить читателя, что он имеет дело с двумя очень глубокими исследователями этой необозримой темы. К сожалению, многое из того, что хочется изложить, просто не поместится в нашей книге. Как говорится в старой русской пословице – нельзя впихнуть невпихуемое. Но попытку эту хочется предпринять.

А потому – начнем, благословясь.

Комментарий

Глава 1

Основным населением Израиля являются евреи. Откуда они взялись? На этот счет существует много разногласий и домыслов. Кочевые племена будущих евреев появились среди других кочевых племен в веке приблизительно двадцатом до н. э. Их тогдашнее прозвание – «иври» (и «евреи» вышло из него) – восходит к ивритскому глаголу «лаавор» – перейти; т. е. евреи – люди, перешедшие (в их случае – реку), пришедшие откуда-то. Название пришлось этому народу на редкость впору: как он ни старался жить подобно другим, а все же оставался иным, действительно явившимся с какого-то другого берега. Отсюда нет числа гипотезам, теориям и версиям. Одна из них даже гласит, что это инопланетяне, засланные на Землю с подозрительными целями. Другая – что они если не порождение дьявола, то веками состоят с ним в тесном сотрудничестве. Сами же евреи (а точнее – их часть, ибо согласия у них ни в чем не наблюдается) считают, что в их происхождении замешан лично Господь Бог. Это утверждение не лишено здравого смысла, ибо если допустить Его существование, то и замешан Он решительно во всем.

Господь ли создал евреев, они ли Его, и кто кого избрал – все так запуталось, что даже сами герои этой многотысячелетней драмы толком не представляют, как это было в действительности. Мы, со свойственной нам склонностью к компромиссам, предпочитаем считать, что это произошло одновременно, но увы – ни Господь, ни евреи не обладают нашим миролюбием и решительно отказываются разделять нашу точку зрения.

Кстати, насчет избранности. Покойный друг наш Виля, обозревая события, происходящие с еврейским народом, заметил, что он, Виля, совсем не возражал бы против того, чтобы на ближайшие несколько сотен лет Господь избрал арабов.

И признаться, для этого пожелания были у Вили немалые основания, как, впрочем, для всего, что делал и говорил этот исключительный человек, вечная ему память и царство небесное…

Короче, кто такие евреи, достоверно неизвестно никому, включая их самих. А точнее говоря, ответов на этот вопрос столько, что одно их количество ставит под сомнение истинность даже самых правдоподобных из них. Вот, к примеру, Сартр считал, что евреи – это те, кого другие считают евреями. Изящно, остроумно, только вот евреи с этим не согласны – им, видите ли, самим хочется принимать решение по своему поводу. Нам лично более по душе определение такое: еврей – это тот, кто имеет мужество считать себя евреем.

Но несмотря на то что единства в ответах на такой вопрос не получается, каждый согласится с тем, что евреи бывают умные и глупые.

И вот тут редкое единодушие наблюдается среди самих евреев: ум и глупость еврея определяются географией! А именно: умные евреи живут повсюду, а глупые – в Израиле. И то сказать: если может человек жить в Амстердаме, Киеве, Берлине, Варшаве, Париже, даже в Одессе, в Женеве, наконец, где кругом гористый воздух и сплошные французы, то зачем, спрашивается, ему жить в Тель-Авиве, Хайфе, Иерусалиме или, упаси Бог, в Беэр-Шеве, где кошмарная жара, пустыня и вокруг сплошные арабы?

Умные евреи, жители Берлина, Амстердама, Варшавы, Парижа и так далее, уже с начала XX века задавали этот вопрос своим глупым собратьям и, не получая вразумительного ответа, резонно пожимали плечами и отправлялись в оперу, музей или Публичную библиотеку.

В результате событий, имевших место в Европе в середине прошлого века, умные евреи этот вопрос задавать перестали, а многие (из тех, кто выжил), сильно поглупев, переселились к своим менее умным соплеменникам. Впрочем, это было более полувека назад, и с тех пор многое в мире изменилось. Даже глупые евреи – и те маленько изменились, а вот умные – ничуть, однако о них мы поговорим позже, а сейчас в самой общей форме попробуем отметить некие черты евреев, населяющих страну Израиля в настоящий момент.

Для начала отметим редкостное разнообразие проживающей здесь части еврейского народа. Речь идет не о том, что одни – богатые, а другие – бедные, одни – религиозные, другие – атеисты, и даже не о том, что одни все-таки умнее других (это встречается во всех странах). Мы же имеем в виду тот факт, что в центре абсорбции в Иерусалиме, где мы имели честь обитать во времена нашей иммигрантской молодости, были евреи из более чем восьмидесяти стран, и среди них еврей аж из Суринама. Про Суринам нам было известно только то, что в нем обитает редкой красоты гигантская жаба по имени пипа суринамская. Информацию эту (с большей частью нашего образования) мы почерпнули в шеститомнике Брема, который обожали разглядывать в младенчестве, особенно во время болезни. Легко понять, что мы незамедлительно бросились разыскивать означенного еврея, но, к немалому разочарованию, обнаружили в представителе сури-намской фауны всего лишь курчавого человечка, при дальнейшем разговоре оказавшегося врачом.

Все разнообразие различных этнических групп, составляющих то, что называется евреями, сводится к двум основным: ашкеназы (немецкие) и сефарды (испанцы), плюс итальянские евреи, которые упорно не желают соотнестись ни с одной из них. Так же, как к ашкеназам относятся американские, украинские, польские, белорусские, русские евреи, – в сефарды записаны иракские, йеменские, иранские и прочие евреи. Еще гуляют сами по себе эфиопские, горские, индийские, грузинские и курдские евреи. Этот этнический винегрет создает невероятную разноголосицу обычаев, ценностей, привычек, традиций, предпочтений и всего того, что называется культурными кодами. Что, в свою очередь, приводит не только к появлению анекдотов про марокканцев, русских, курдов, поляков и всех прочих, но и к напряженности, чреватой столкновениями и взрывами. Удивительно не то, что они время от времени происходят, а то, что эти группы все-таки находят путь к существованию. Но если напряженности этнической вам мало, то хватает и всяких других – подумайте о любой, и она непременно найдется в этой стране.

В частности – отношения между светской и религиозной публикой. Понятия эти тоже достаточно условны, ибо и та, и другая группы состоят из более мелких групп, а те, в свою очередь, из еще более мелких, ну и так далее. В черно-белом варианте для религиозной публики евреи нерелигиозные – и вовсе никакие не евреи, а для человека светского еврей религиозный – это паразит и бездельник. Тем не менее даже они находят путь к добрососедству и взаимной терпимости.

Однажды Вим ван Лир, уроженец Бельгии, бывший летчик, увлекшийся кинематографом, собрался делать документальный фильм о Всемирном потопе. А чтобы не попасть впросак, обратился за консультацией к раввину Штейнзальцу, справедливо полагая его одним из наиболее сведущих в мире специалистов в области Библии и вокруг. При этом ван Лир, человек весьма порядочный и щепетильный, явившись к прославленному раввину, первым делом сообщил о своем неверии и, чтобы у того не оставалось никаких сомнений в атеизме посетителя, признался, что каждую субботу собственноручно готовит себе на завтрак яичницу с беконом. Внимательно, как и подобает раввину, Штейнзальц выслушал взъерошенного кинематографиста и поинтересовался:

– А отчего вы, уважаемый, именно в субботу готовите себе яичницу и именно с беконом?

– Видите ли, – с чувством сказал Вим ван Лир, – я очень люблю готовить. Но на неделе я так задерган и забеган, что до готовки руки не доходят, и ем я урывками и что попало. А в субботу я наконец-то могу позволить себе любимое блюдо.

– Ну что ж, – сказал ученый раввин, – вы, конечно же, знаете, что суббота – величайший праздник и его непременно надо отмечать. Ваш способ празднования субботы несколько отличается от моего, но это тоже путь, продолжайте!

В результате ван Лир записался в ученики к Штейнзальцу. Верующим он так и не стал, но утверждал, что многому научился.

Остается с сожалением заметить, что таких людей, как Штейнзальц и ван Лир, где ни поищи, не так уж и много…

И не случайно Голда Меир на слова Ричарда Никсона о том, как тяжело быть президентом ста пятидесяти миллионов граждан, ответила: «Ах, господин президент, поверьте, что быть премьер-министром пяти миллионов президентов еще труднее».

Индивидуализм, нелюбовь к любой власти – древняя традиция Израиля. В Библии приводится история о том, как деревья искали себе царя. Сперва обратились к оливе. «Нет, не до того мне, – сказала олива, – я выращиваю плоды, дающие масло». Обратились к пальме, и она ответила отказом: «Я занята важным делом – произвожу финики». И только терновник – растение, неспособное приносить плоды, – охотно согласился принять корону. При таком отношении к властным структурам понятно, что от своих соотечественников политикам не приходится ожидать большой любви, да, честно говоря, подавляющее их большинство ее не заслуживает.

А еще евреи – весьма нетерпеливый народ: все подавай немедленно, желательно еще вчера. Как-то двоюродный брат одного из нас остановился в своей машине перед красным светом светофора. Тут надо отметить, что в тот день приключился хамсин. Хамсин – это такое состояние атмосферы, при котором все становятся нервными, раздражительными, дергаными. Существует неписаный закон: за убийство, совершенное в хамсин, срок дают поменьше. Так это или не так, мы точно не знаем, но что закон неписаный – не сомневаемся. Итак, стоит наш братец на светофоре. Жарко. Пыльно. Потно. Красный свет.

И вдруг раздается оглушительное, истерическое бибиканье, которого как раз и не хватало, чтобы довести нашего достойного родича до состояния, близкого к человекоубийству. Выскочил он из своей машины, рванул дверь стоявшей за ним машины и рявкнул:

– Ну что ты сигналишь? Ты что, не видишь, что красный?

– Вижу, – ответил удивленный водитель, – вижу. Но ведь скоро будет зеленый!..

Раз уж мы упомянули про автомобиль, то сразу хотим предупредить любого, кто приехал сюда: израильтяне – не водители, а автогонщики. Красноречивее всего об этом говорит сухая и холодная статистика: за те шестьдесят с лишним лет, что существует государство, здесь в автомобильных авариях погибли тридцать тысяч человек, в то время как за шесть (!) пережитых Израилем войн – на шесть тысяч меньше. Ну, тут нужны еще какие-то слова?

Решительно отказываясь рассматривать жизнь как богатую гамму серого цвета, израильтянин мечется между двумя крайностями, возносясь на вершину эйфории и тут же свергаясь в пучину депрессии. От ничем не обоснованного утверждения, что прекраснее израильского ландшафта нет ничего в мире, и до утверждения, что жить в этой стране абсолютно невозможно. Если разбилась чашка, это катастрофа, если хумус хороший, то он потрясающий.

Не ждите от израильтянина взвешенного отношения к происходящему. За те тридцать лет, что мы имеем счастье проживать на Земле обетованной, мы более чем привыкли слышать вокруг вопль, что так плохо, как сейчас, не было никогда. Но проходит год-другой, и выясняется, что это сейчас «так плохо, как никогда», а тогда было совсем даже хорошо…

Нет здесь, увы, ни латинской традиции выпивать за трапезой бутыль вина на человека, ни российской – раздавить бутылку водки на троих, а потом проложить пивом и отлакировать портвейном. Израильтяне практически не пьют. Субботнее вино, употребляемое для благословения, в счет не идет, тем паче оно такого вкуса, что его более одной капли не выпьешь.

Так вот, увидев однажды спящего в саду на скамеечке выходца из России и обнаружив рядом с ним бутылку пива, незамедлительно развязали на всю страну истеричную антиалкогольную кампанию.

Приняв закон об ответственности за преследования на сексуальной почве, довели дело до того, что мужик отправляется в постель с микрофоном и кинокамерой, дабы на всякий случай иметь доказательства добровольного согласия дамы.

Ни одному занятию не предаются израильтяне с большей страстью, чем поношению собственной страны, в которой ни в чем нет ну совсем ничего хорошего. Однако делом этим разрешается заниматься исключительно самим гражданам Израиля: услышав любое критическое замечание в адрес страны (неважно, справедливое или нет), израильтянин немедленно превращается в пламенного патриота.

Понятия дистанции в Израиле не существует. Нам пришлось общаться с четырьмя премьер-министрами, и каждый из них после естественного обращения «господин премьер-министр» морщился и напоминал свое имя. Возможно, такая короткость заложена не только в самоощущении каждого отдельного израильтянина, не только сформирована армией, где все слои населения перемешиваются, но обусловлена самим языком.

В отличие от английского, где не только кошка говорит с королевой на «вы», но и королева на «вы» обращается к кошке, в иврите обращения на «вы» не существует. Иврит, язык пастухов и царей, признает только «ты».

И вот на этом самом иврите все кругом кричат, причем одновременно. Одно из объяснений повышенному количеству децибелов дал художник Борис Карафелов в ответ на усталое замечание супруги своей, писательницы Дины Рубиной, натуры музыкальной и чувствительной.

– Ну что они так вопят? – спросила Дина раздраженно.

– Должно быть, намолчались там, откуда приехали, – пожал плечами Боря.

А теперь несколько слов об израильской манере одеваться и вести себя на людях. Начнем с последнего: манер в Израиле не существует, каждый ведет себя так, как находит нужным. Таких глупостей, как пропустить женщину вперед или уступить ей место, делать не следует: вас просто не поймут (или изрядно удивятся). Если нужно что-либо сообщить своему знакомому, находящемуся от вас метрах в пятидесяти, вовсе не следует преодолевать это пространство (вне зависимости от того, где это происходит – на улице, в ресторане, на пляже или в концертном зале). Надо просто напрячь голосовые связки и во всеуслышание изложить все, что вы имеете сказать.

Столь же непосредственны израильтяне и в манере одеваться. Правда, золотые дни свободного отношения к одежде, когда в парламент можно было заявиться в шортах и сандалиях, увы, миновали, но костюм и галстук по сю пору не строго обязательны даже на дипломатическом приеме. И не существует ресторана, куда вас не пустят без галстука. Выходцев из бывшего Советского Союза легко узнать по привычке надевать сандалии на носки, все остальное население Израиля носит их на босу ногу. Молодежь предпочитает так называемый запущенный стиль: это когда на тебе все висит как хочет, чтобы ты ощущал себя удобно, свободно и проветренно. Еще, конечно, следует упомянуть о достойном восхищения умении израильтян обоего пола носить штаны таким образом, что верхняя треть ягодиц открыта для всеобщего обозрения. И штаны непостижимым образом держатся на заданном уровне. Такой способ ношения этой части одежды очень, разумеется, гигиеничен, а также (хоть и не всегда) обладает неким эстетическим содержанием. Один из авторов этой книги много лет отдал попыткам носить штаны именно таким образом, но все его усилия пропали даром: либо задница его полностью прикрывалась, либо штаны спадали. Отчаявшись, он с неизбывной грустью понял, что такое виртуозное умение дается только уроженцам этой маленькой загадочной страны.

Израильтяне чудовищно непоседливы. В Индии, Эквадоре и Таиланде все уверены, судя по количеству израильских туристов, что Израиль – огромная империя, которую населяют сотни миллионов жителей. В общем, израильтян за границей гораздо больше, чем их есть вообще.

Отслужив в армии, израильтянин отправляется в путешествие по миру, которое может занять год, три, а то и всю жизнь. Израильтяне уживаются на Северном полюсе, бродят в джунглях Латинской Америки, забираются на Памир, спускаются в Большой каньон.

Наш приятель, облазивший весь мир, года три тому назад забрался в какую-то чрезвычайно экзотическую пещеру, куда попасть более чем непросто и где довольно опасно. После спуска, который продолжался несколько часов, подивившись на сталактиты и сталагмиты, он еще несколько часов плыл на резиновой лодке по подземной реке и, высадившись, обнаружил на скале большую надпись на иврите: «Сноб! А в Цфате ты был?»

То, что евреи – народ настырный, известно всем. В Израиле эта черта, как и многие другие, доводится до абсурда. В пору нашей иммигрантской юности к одной нашей соседке заявился страховой агент с целью застраховать квартиру.

– Откуда у нас квартира? – удивилась соседка. – Сами видите, где живем!

– Не квартиру, так машину, – жизнерадостно предложил страховой агент.

– Нету машины, – призналась соседка.

– Нету? – удивился агент. – Тогда мебель!

– И мебели собственной пока нет…

Такое положение дел, очевидно, уязвило профессиональную гордость агента, и он пустился в быстрое перечисление всего, что подходило для страховки. Но немедля выяснилось, что ни животных, ни драгоценностей, ни картин, ни холодильника и прочих электрических благ цивилизации, совсем-совсем ничего пригодного для страхования у семьи эмигрантов из Москвы не было. Через полчаса отчаявшийся агент выложил последний козырь.

– Если вы, – сказал он, – хоть что-нибудь у меня застрахуете, я бесплатно делаю страховку жизни вашего мужа.

– А зачем ее страховать? – робко спросила женщина. (Ах, как молоды мы были…)

– Как это «зачем»? – устало промолвил агент. – Если он умрет, то в доме, по крайней мере, будет маленький праздник…

Коррупция во всех ее проявлениях отнюдь не обошла стороной государство Израиль. И все же еще есть в этой стране неподкупные люди. Несколько лет тому назад наш приятель, оставив свою машину, заскочил в магазин купить сигарет, а выйдя, обнаружил стоявшую рядом с его автомобилем девушку из полиции, которая выписывала ему штраф за парковку в запрещенном месте. Наш друг с жаром принялся объясняться: сигареты, пара минут… Тут надо сказать, что в полиции часто служат йеменитки, то есть потомки выходцев из Йемена, отличающиеся дивной красотой. Эта была как раз из таких. А приятель наш – тоже не шмендрик какой, а мужчина видный, обаятельный, устоять перед ним решительно ни одна девица не могла. Вот он ей и говорит:

– А не попить ли нам кофе?

(Тут надо пояснить, что в израильской реальности предложение попить кофе – это вежливая форма приглашения пойти в постель.) И поскольку, как уже сказано, приятель наш обаятелен был непомерно, красавица ответила согласием и села к нему в машину. А далее он отвез ее к себе домой, и там в течение полутора часов они причиняли друг другу всевозможные наслаждения. По завершении этого праздника жизни он снова посадил красавицу в машину и, поскольку джентльмен, отвез ровно на то место, с которого забрал. Красотка вышла из машины, засунула квитанцию на штраф под дворник ветрового стекла, послала воздушный поцелуй оторопевшему приятелю и продолжила исполнение служебных обязанностей. Возможно, здесь будет уместным сообщить, что по данным глобального опроса, заказанного фармакологической компанией «Пфицер», Израиль находится на втором месте в мире по интенсивности занятий сексом (чаще занимаются любовью только в Бразилии).

Значительная разница между приехавшими в Израиль побуждает каждого еврея с удивлением и внутренним неодобрением смотреть на непохожих соплеменников. И наиболее активны оказались в этом осуждении бывшие советские евреи. Сколько довелось нам выслушать горячих разговоров о бескультурье здешнего населения! А когда мы вяло возражали, что не бескультурье это, а просто разница традиций и обычаев, то собеседник (собеседница) надменно замолкал и подозрительно смотрел уже на нас. А тут однажды подвернулась и прекрасная история. Наша подруга Леночка Рабинер много лет работает на радио. И как-то позвонил ей некий немолодой еврей и произнес целый монолог о том, что мы, носители высокой и значительной культуры русской, попросту обязаны нести культуру эту в темные и полудикие местные массы. И себя для этого несения он щедро предложил. А так как монолог никак не мог закончить и тянул, тянул слова настырный просветитель, Леночка ему учтиво предложила изложить свои соображения письменно и прислать на радио.

– Запишите, пожалуйста, наш адрес, – вежливо сказала она, – мы в Тель-Авиве находимся, улица Леонардо да Винчи…

– Как вы сказали? – переспросил пожилой культуртрегер. – Повторите еще раз.

– Улица Леонардо да Винчи, – терпеливо повторила Леночка. И как-то машинально пояснила: – Ну, в честь Леонардо да Винчи, вы же знаете…

– Уж извините, – чуть растерянно сказал старик, – я всего полгода как приехал…

А одного из авторов наметил в собеседники по этому жгучему вопросу его сосед по тихому иерусалимскому району Неве-Яаков. Сосед был стариком словоохотливым, а уклониться от него в маленьком дворе было трудно. Так, однажды плелся он за мной по этому двору – засыпанному, кстати, старыми и рваными газетами, – и говорил, и говорил о бескультурье марокканцев, обильно населявших наш район. Как иллюстрацию их варварского сознания он приводил в пример как раз газеты эти, которые кидали, до помойки не дойдя, неряшливые марокканские евреи. Я выдержал минуты три (для пущего эффекта) и обратил его внимание на то, что эти марокканские евреи – очень и злокозненны к тому же: все газеты, что валялись на дворе, были на чистом русском языке. Старик обиделся и пару месяцев меня не замечал…

Чего опасается израильтянин? Он опасается войны, терактов (специфика страны), а в остальном того же, что и все люди в мире: болезней, автокатостроф, безработицы. Но больше всего на свете израильтянин боится оказаться фраером. Этот комплекс в огромной мере определяет образ мыслей и стиль поведения среднего израильтянина. Что он, фраер в очереди стоять? Фраер, чтобы его обгоняли на шоссе? Фраер, платить дороже? Известное определение израильтянина как человека, готового сжечь бензина на десять шекелей, чтобы купить курицу на шекель дешевле, имеет к предмету нашего рассказа прямое отношение. История, которую мы собираемся вам поведать, на наш взгляд, касается самой сути израильского комплекса фраера. И не в последнюю очередь потому, что героем ее является человек, для нескольких поколений олицетворявший идеал сабры (уроженца страны). Речь идет о Дане Бен Амоце – короле израильской богемы, знаменитом журналисте, писателе, создателе словаря ивритского сленга, символе израильской культуры. Вот на него-то в Нью-Йорке, на какой-то из авеню, и налетел случайно ближайший его дружок и коллега по журналистскому цеху Амнон Данкнер (благодаря которому история эта и стала нам известна). Обрадованный неожиданной встречей, Бен Амоц пригласил Данкнера наутро позавтракать вместе. Как любой человек, Бен Амоц обладал разнообразными достоинствами и недостатками, и среди недостатков не последнее место занимала прижимистость. Место, выбранное им для завтрака, было не более чем дешевой забегаловкой, Зная своего друга, Данкнер этому обстоятельству отнюдь не удивился, а когда дело подошло к концу, поторопился заплатить по счету. За двоих, разумеется. И тут Дан помрачнел.

– В чем дело? – поинтересовался Данкнер. Смена настроения друга не укрылась от его внимания.

– А в том, – скорбно сказал Бен Амоц, – что я вышел фраер.

– Это почему же?

– А потому, что ты расплатился за двоих.

– И что?

– А то, – не скрывая раздражения, набычился Бен Амоц, – что, поскольку ты сейчас заплатил за двоих, в Израиле, когда мы пойдем куда-нибудь пожрать, платить будет моя очередь, а это наверняка будет дороже, и я выйду фраер.

– Да бу-удет тебе, – благодушно протянул Данкнер, – один раз ты больше заплатишь, другой я, ну наберется за десять лет разница в триста шекелей, есть из-за чего огород городить…

– Есть, нет, – упорствовал Бен Амоц, – а сегодня я вышел фраер.

– Послушай, – полюбопытствовал Данкнер, – а чего ты так боишься быть фраером?

Очевидно не ожидавший такого вопроса Бен Амоц (как правило, быстрый на реакцию и острый на язык) помедлил с ответом, а потом, пробормотав:

– Я должен подумать… – перевел разговор на другую тему.

Прошло несколько лет. Известие о неизлечимой болезни Дан Бен Амоц принял мужественно, а когда понял, что дело подходит к концу, устроил пир на весь мир: созвал приятелей и подруг, и все, изрядно надравшись, говорили прочувствованные слова на манер неизвестного им любимого нашего фильма «Не горюй», но, повторяем, ни Бен Амоц, ни вся эта публика с фильмом знакомы не были, и оттого все происходившее было вполне первозданно и аутентично. Когда через несколько дней в квартире Данкнера раздался звонок из тель-авивского госпиталя «Тель хашомер», Данкнер приготовился услышать ожидаемую весть о смерти Бен Амоца, но, супротив ожиданий, выяснилось, что тот еще жив и, более того, просит Данкнера срочно приехать. В неподвижном, обвитом трубками инфузий усохшем теле с трудом угадал Данкнер своего любимого друга. Потрясенный, он тихо стоял в дверях палаты, как вдруг рука приподнялась, и костлявый палец сделал знак подойти поближе. Данкнер приблизился к кровати и наклонился. Пересохшие губы умирающего шевельнулись:

– У меня нету…

– Чего у тебя нету? – спросил Данкнер.

– Ответа…

– Ответа на что?

– Ответа… – с трудом выдохнул умирающий, – ответа… почему… я так боюсь быть… фраером…

Через сорок минут знаменитый писатель, король богемы и символ израильской культуры Дан Бен Амоц скончался.

Но что же все-таки объединяет всех этих евреев, таких непохожих и таких разных? Что делает из них израильтян?

Два раза в году звучит сирена. Два раза в году останавливаются на улицах автомобили, замирают пешеходы, и две минуты стоят люди под палящим солнцем или в домах – там, где застал их тоскливый вой.

Два раза в году граждане Израиля отдают честь памяти погибших. В День Катастрофы и героизма европейского еврейства и в День памяти солдат, погибших, защищая страну. Обычай этот, как правило, не соблюдается не только арабскими гражданами (что вряд ли может вызвать удивление), но и многими ультра-ортодоксальными евреями. Причины, по которым они нарушают израильскую традицию, для нашего повествования (по крайней мере – в этой его части) не суть важны. А важно совсем другое: ни в какой иной стране, ни при каких обстоятельствах и ни по каким причинам не посмели бы они (да и не смеют) бросать вызов подавляющему большинству населения, так же как не посмели бы сжигать флаг этой страны, как они порой делают в День независимости Израиля. Почему же они позволяют себе это в Израиле? Ответ на этот вопрос совпадает с ответом на вопрос, заданный выше. И ответ до крайности простой: так по-хамски ведут себя только дома.

Комментарий

Глава 2

История Израиля включает в себя множество достойных (и недостойных) имен, которые известны людям разных стран, разных национальностей и, как говорится, различного культурного уровня и материального достатка. Короче – всем.

Но все эти замечательные люди – Давид, Соломон, Вирсавия, Бен-Гурион и другие – остались бы нам неизвестны, если бы не один странный человек, живший во времена оные черт знает где, а точнее – в городе Уре Халдейском. Было это приблизительно веков за восемнадцать до новой эры.

Библия, со свойственной ей лаконичностью, мало что сообщает об этом человеке, тем не менее мы беремся утверждать, что все, кто писал об Аврааме (а о нем разве ленивый не писал), довольно сильно искажали его облик. Старательно анализируя его поступки, они, как водится, больше заботились о нахождении глубоких и оригинальных философских концепций. Меж тем достаточно прочитать страницы Библии, посвященные нашему герою, как делается очевидным, что перед нами человек доверчивый, незлобивый и сострадательный, склонный к мечтаниям, видениям и более того – принимающий их за правду. То есть человек, для которого грань между реальностью и фантазией если и существует, то изрядно размыта. А теперь скажите нам, люди разумные, как называется такой человек? Да! Совершенно правильно! Такой человек называется поэтом. Все мы знаем – кто на личном опыте, а кто из вторых рук, – что «пока не требует поэта к священной жертве Аполлон… и меж детей ничтожных мира, быть может, всех ничтожней он». Ну, ничтожней не ничтожней, но многие поступки Авраама, прямо скажем, симпатии не вызывают.

Жену свою со страху объявляет он сестрой и своими руками, можно сказать, сдает в постель фараону. Такое неблаговидное поведение вошло у него в норму: чуть что объявлять Сарру сестрой и отдавать очередному царю – Авимелеху, например. А Сарра противиться мужу не смеет, и Богу каждый раз приходится вмешиваться лично, чтобы уберечь ее достоинство и честь. Это еще самые скандальные случаи – а о скольких написать забыли или умолчали о них?

Опять же сына своего первородного и его мать наш Авраам, устав от семейных скандалов, попросту в пустыню выгнал. Правда, добрая душа, дал «хлеба и мех воды». После такого обращения чего уж удивляться, что потомки этого мальчика терпеть не могут потомков его единокровного брата. Но самое ужасное, что он послушно приготовился собственноручно угробить родного сына! Несчастному безответному ребенку собственной рукой собрался перерезать горло! А это не по-божески и не по-человечески. Написано, что Бог таким образом испытывал Авраама (в русском переводе – «искушал», но это очень уж неточно). Да, Бог действительно испытывал его. Но, позволим себе высказать собственную догадку: не покорства ожидал Господь, а несогласия и бунта!

Одно из основных положений иудаизма гласит: «Все предопределено, но есть свобода выбора». Мы не помним, где мы это вычитали, ибо читаем широко и беспорядочно, всего не упомнишь. Но эта мысль (идея, наставление) – исключительно правильного свойства.

Если Господь создал человека свободным, то не слепого послушания Он ожидает от него, а мужества, достоинства и чести. Умения, когда надо, сказать «нет» – самому Господу Богу. Как умели это делать хасидские мудрецы, не только вызывавшие Бога на суд, но и признававшие Его виновным. И думается нам, что до сегодняшнего дня тяжело расплачивается еврейский народ за малодушие своего прародителя. Кстати, происходило это событие на горе Мория, которая находится в Иерусалиме и часто называется Храмовой горой, ибо спустя много лет царь Соломон выстроил на этом месте Храм, а теперь там стоит здоровущее здание с золотым куполом, которое так и называют – Купол-на-Скале. С этого места Господь начал строить мир, отчего та скала называется Краеугольным камнем. Это на него Авраам положил бедного Исаака. А сейчас в первый, но не в последний раз мы со значением скажем: «Видите эту гору? Слышали, что мы вам только что рассказали? Так знайте: это было здесь!» Кстати, впервые Авраам увидел гору Мория с места, которое называется Таелет – смотровая площадка в иерусалимском районе Тальпиот-Мизрах. Там есть ресторан, в который нога даже невзыскательного туриста ступать не должна, а вот вид – пять звездочек. Рекомендуем.

Теперь давайте поговорим о других делах праотца Авраама. Начнем с того, что он был кочевник. И не то чтобы на одном месте ему не сиделось, но для скота нужны были свежие пастбища. Сперва из Ура Халдейского он перебрался в Харран. Тоже не Париж, сами понимаете, но все-таки минимально цивилизованное место. Канализация. Водопровод. Клинописные таблички. И вот тут наш Авраам слышит голос: «Пойди из земли своей…» – и так далее. Ну прямо как Жанна д'Арк какая. Она тоже голоса слышала. И ведь вот что интересно: люди, слышавшие голоса, потом такое творили, что диву даешься. Композитор Тартини, тот сонату написал. Правда, ему не Бог являлся, а Дьявол. Данте его строки Муза диктовала. Кому-то из математиков формулу наговорили. В общем, везет людям. Но с другой стороны, мы думаем, что говорят со всеми, только слышат далеко не все. А большинство – и слышать не хотят. И правильно, по сути, делают. С ума ведь можно посходить, если все начнут что-нибудь слышать и сообразно действовать.

Вот тут и проявилась поэтическая натура Авраама. Услышав голос, он немедленно пустился в путь. И за собою потянул, естественно, жену, племянника Лота уговорил, и всех людей своих подбил, и поднялись они, и двинулись по местам незнакомым и диким: через пустыни в сторону Ханаанской земли – той самой, которая потом была названа страной Израиля и частью которой сегодня является государство Израиль. По дороге они пересекли Сирийско-Африканский разлом. Этот самый разлом, к сожалению, разломался не до конца, иначе Израиль от его соседей отделяло бы сейчас изрядное пространство. От Ливана и Газы можно было бы отделиться каналом и… помните роман Жюля Верна «Плавучий остров»? Увы… увы…

Однако вернемся к суровой действительности. Как известно, первые люди появились в Африке, в районе озера Виктория. (Во всяком случае, именно это утверждает современная наука.) Однако, осознав, где именно они появились, наиболее развитые древние люди немедленно дали из Африки деру. И бежали они через Ханаан, где самые ленивые и сообразительные (очень недурное сочетание) остались. И почему б им было не остаться? По саванне, которой тогда была эта страна, бегало полно всяких бифштексов, шашлыков и отбивных, а вокруг был – только нагнись – кремень, при помощи которого их можно было оприходовать. Примером жизни этих людей могут служить пещеры Танур и Гамаль недалеко от Хайфы, где все осталось, как было этак сто пятьдесят тысяч лет назад, разве что добавили световых эффектов и кино крутят. Кстати, буквально только что на севере страны, возле местечка Кфарха-Хореш, обнаружили кладбище VIII или VII века до н. э. Таким образом, пальма первенства, ранее принадлежавшая кладбищу на Масличной горе, им утрачена. Интересно, что возраст похороненных на этом кладбище – не более тридцати лет, и останки их окружены фаллическими и вагинальными символами. Ах, молодость, молодость…

В древние времена флора Израиля была на редкость разнообразна (в нашей собственной коллекции есть, к примеру, ожелезненный папоротник, которому два с половиной миллиона лет). Помимо обычной для Средиземноморья растительности, как то сосны, кипарисы, тут водились еще дубы самых разных сортов, рябины и много чего другого (честно говоря, ботаники мы липовые).

Что уж совсем удивительно для здешнего климата – тут, судя по всему, даже выращивали рис, хотя и не во времена патриархов, а позже. Свидетельство этому мы находим в трудах Саши Черного, где непосредственно сказано: «Царь Соломон сидел под кипарисом и ел индюшку с рисом» (sic!). Насколько нам известно (а мы и орнитологи никудышные), индейка по тем временам водилась исключительно в Америке, где ее было принято есть в День благодарения (или на Рождество – мы точно не помним). Появление этой птицы в Израиле, по-видимому, следует отнести на счет того широко известного факта, что царь Соломон хорошо знал язык птиц и, вероятно, исхитрился уболтать индейку прилететь в Эрец-Исраэль.

После безвременной кончины Солом она (память праведника благословенна) вплоть до XX века упоминаний ни о рисе, ни об индейке не встречается, из чего авторы делают очевидный вывод, что и рис, и индейки исчезли вскоре после смерти царя. Похоже, что у его наследников (быстро передравшихся друг с другом) были другие интересы, нежели разведение риса в засушливых зонах и охрана редких птиц. Вместо этого благодарного занятия они развалили Соломоново царство на два – Израиль и Иудею. Но все это было потом, а сейчас вернемся во времена патриархов и попытаемся представить себе, как ощущал себя праотец Авраам, и хоть чуть-чуть понять его. На самом деле это гораздо проще, чем кажется. Всего лишь надобно поехать в место, которое называется Шахарут…

Комментарий

Глава 3

Расположен Шахарут в Негеве, в пустыне. Населяет его очень специальная публика, и часть этих людей занимается пустынным туризмом. Здесь, забравшись на верблюда, вы (в сопровождении гида) можете уйти в пустыню на срок, который выберете сами, от пяти часов до восьми дней.

Итак, к вечеру вы приезжаете в Шахарут и ночуете в хане – большом шатре, точь-в-точь как это делали тысячи лет тому назад Авраам со своей командой. И не исключено, что в этот вечер вы будете несколько взволнованы, ибо назавтра вам предстоит встреча с пустыней. В нашем сознании слово «пустыня» обладает отрицательным оттенком: пустыня духа, человеческая пустыня, голос вопиющего в пустыне…

Но довелось ли вам заметить, что три великие религии зародились на краю пустыни и отчасти – в ней самой?

Пустыня… Само это слово заставляет человека почувствовать себя по-другому. Жизнь в пустыне, даже недолгое пребывание в ней, ставит перед человеком основные вопросы бытия. Как добыть воду? Как сберечь пищу? В пустыне человек находится в постоянном противодействии стихии, будь то песчаная буря, жара днем и стужа ночью; пустыня – это вечный вызов, ибо человек должен постоянно принимать решения, каждое из которых касается собственного выживания, у него нет права на ошибку. Но ответы, которые он находит, способствуют не только выживанию – они формируют мировоззрение человека, ежедневно борющегося за существование.

Чем-то это напоминает противостояние человека морю. Но в пустыне, в отличие от моря, можно жить постоянно. И после двух недель в пустыне, глядя остановившимися глазами в бескрайние, уходящие к горизонту холмы, сказал нам немецкий моряк: «Это как пересечь океан…»

В отличие от расхожего мнения, пребывание в пустыне – вовсе не одиночество, это постоянные встречи: с природой, с животным миром, с людьми. А настоящее одиночество, что хорошо известно всем нам, обитает там, где вокруг очень много народа…

Основной закон пустыни – гостеприимство. В Нью-Йорке, Москве, Париже, Тель-Авиве, если захочется попить-поесть, вам даже в голову не придет зайти в первый попавшийся дом. В пустыне без тени смущения ты войдешь в незнакомый шатер, ибо закон пустыни отличается от законов цивилизации больших городов. И ты поможешь незнакомцу, ибо однажды сам будешь на его месте. А когда ты войдешь в шатер – что бы с тобой ни было и в чем бы ты ни нуждался, прежде всего тебя угостят тремя чашками кофе, настоящего кофе, который (по словам знатоков) должен быть горьким, как семейная жизнь.

Первая чашка – после долгих ритуальных уговоров и отказов – пьется в честь гостя. Следующая – для приятности – чашка кайфа. А третья называется «меч» – ибо как меч рассекает она время, и с этой минуты трое суток остается пришелец под покровительством хозяина, отдыхая и набираясь сил. А кстати, знаете ли вы, откуда и как появился на свет кофе? Не знаете? Тогда послушайте. (Мы, странствующие патриархи, страсть как любим внимать историям заезжих путников, а при случае удивить своей…)

…Это случилось давным-давно. Конечно, много позже, чем герой наш Авраам пустился во все тяжкие, но все-таки три тысячи (примерно) лет назад, во времена мудрейшего из людей, обладателя великих сокровищ, прекрасных жен и наложниц, знавшего языки людей, птиц и животных царя Соломона. И привиделось во сне престарелому царю, что через три дня и три ночи суждено ему оставить этот мир и единственное, что может спасти его, – это волшебный напиток, бьющий ключом в горах далекого Йемена. Созвал наутро царь своих подданных, а также зверей и птиц, и рассказал им о своем видении. И возопил весь народ, и звери, и птицы, и вызвался могучий орел доставить волшебный напиток. Три дня и три ночи без отдыха бороздил он небесный океан и на исходе третьего дня приземлился во дворе царского дворца, держа в клюве флакон с волшебным напитком. И снова созвал царь своих подданных, а также зверей и птиц, и спросил: «Пить ли мне волшебный напиток?» И возопили все как один: «Пить, великий государь!» Обвел их взором царь и заметил, что не хватает фенька – маленького пустынного лиса. (Да-да, того самого – из «Маленького принца».) Послали за феньком, а когда тот явился, задал ему Соломон тот же вопрос.

– А что сказал буйвол? – поинтересовался лис.

– Буйвол сказал пить, – ответил царь.

– А слон?

– И слон.

– А лев?

– И лев.

– Ну тогда, конечно же, пить, – сказал лис.

– Не бойся, старый друг, – ласково сказал Соломон. – И не утаивай от меня своих мыслей. Мне нужен совет.

– Не пей напиток, великий царь, – тихо промолвил лис. – Умри, пока ты на вершине. Лучше покинуть этот мир, когда все любят тебя и хотят, чтобы ты в нем остался, нежели дожить до того, чтобы стать обузой и от тебя хотели бы избавиться.

Помолчал Соломон, а потом закрыл флакон и вернул его орлу. И снова пустился орел в путь, но ослабевшая рука царя плохо закрыла сосуд, и по дороге капли драгоценного напитка падали на землю. И там, куда они упадали, появлялись зеленые ростки кофе…

…Поначалу все идет замечательно: вас захватывает экзотика путешествия, предвкушение приключений, острое ощущение необычности. Проводники навьючивают верблюдов. Но вот все готово и можно пуститься в путь. Путешественники разбиваются на пары: один поедет на верблюде, другой поведет его. И вот первый сюрприз: забраться на верблюда не так-то просто. То есть сесть на него (поскольку верблюд лежит) трудности не составляет, но затем человек неожиданно летит вперед и вниз – это верблюд распрямил задние ноги и тут же вверх и назад – это верблюд распрямил ноги передние. Спасти может только лука седла, за которую судорожно цепляется всадник.

Караван выстроен и по сигналу проводника двигается в путь. Постепенно исчезает из виду хан, долина Шахарута, и вокруг – пустыня. Первые часа полтора проходят в этаком туристском веселье: крики, шутки, смех.

Но постепенно остроумные замечания и веселые шутки затихают, словно скукоживаются от сухого дыхания пустыни, становится тихо, ибо незаметно для вас самих пустыня уже прибрала вас к рукам. Вы постепенно проникаетесь серьезностью и значительностью места, в котором находитесь, и ощущаете, что лишь молчание приличествует человеку, оказавшемуся перед лицом того, что оказалось громаднее, значимее и непонятнее, чем представлялось.

Размеренно идут верблюды. Меняются местами путешественники: час на верблюде – час пешком. Жара обволакивает караван, вбирает его в себя. Куда мы движемся? Что спереди, что сбоку, что позади – всюду вокруг одно и то же. Первый привал. Вода.

Не сразу, очень не скоро пустыня начнет приоткрывать свои секреты. Для начала – в ней много растений. И возможность использования этих растений широка и разнообразна. Какие-то годятся в еду, из других заваривают чай – строго говоря, это не чай, ибо чая там нет – навар изумительной свежести и вкуса. Есть лекарственные растения и даже растение, которое используют вместо мыла. Есть в пустыне и животные – их трудно увидеть, но их много. Это и смешные жуки на длинных тонких ногах, чтобы жар земли не опалил их нежное пузо, это и забавные пустынные зайцы – людей они не боятся и, стоит вам разбить привал, появляются в ожидании еды. Лисы, волки, антилопы. Грифы, вороны. Вороны – птицы не просто умные, но обладающие чувством юмора: набирают в клюв камушки, роняют их на волков, а попав, дико веселятся.

Но конечно же, царь животного мира – верблюд. Характер этого животного не из лучших: упрямый, часто злобный, мрачный. Ни с собакой, ни с лошадью не сравнить. К людям он в лучшем случае равнодушен. Конечно, он узнает своего погонщика, но дружеское понимание, подобное отношениям между лошадью и ее хозяином, – крайне редко. И тем не менее к своему верблюду человек привязывается, чуть ли не влюбляется, расставание становится нелегкой задачей, и память о своем равнодушном гордом любимце человек хранит долго.

Он потрясающе устроен, этот корабль пустыни. Зимой может провести без воды три недели, а потом буквально в течение нескольких минут выпить сто пятьдесят литров. Как и среди людей, среди верблюдов есть врожденные лидеры – те, кто поведет караван, и те, кто ни при каких обстоятельствах не встанет во главе. Большой, с мозолями на коленях, он может двигаться легко и изящно, как балерина. Он аккуратно ставит ногу, проверяя поверхность, и только убедившись в безопасности, переносит на нее вес тела. Идя по пустыне, он время от времени срывает свою походную пищу – верблюжью колючку, но никогда не обдерет куст целиком, всегда оставляя растению возможность продолжать рост. Эта благородная черта – забота об экологии, разумное самоограничение, – как и всякие положительные черты, имеет свою оборотную сторону: у кормушки, поев из своей, он в силу привычки оставляет свой корм и лезет к соседу. Что, естественно, приводит к громким верблюжьим скандалам.

К середине первого дня, измучившись от жары, плохо видя мир вокруг – пот заливает глаза, – вы задаете себе резонный вопрос: какого дьявола вы за свои же деньги ввязались в эту авантюру?

Пешком идти трудно и утомительно. Ехать на верблюде – и того хуже. Пока хоть как-то пристроишься, весь зад отобьешь. На спусках приходится садиться задом наперед, иначе все свое мужское достоинство размозжишь о луку седла. А ехать задом наперед, наподобие Иванушки-дурачка, – странно, неприятно и унизительно. Вертеться же каждые несколько минут и того глупее. Затем раздражение нарастает: холм, еще один холм и еще один, и все они ничем не отличаются друг от друга. Ни тебе Парфенона какого, ни Лувра, ни Прадо, ни долины Луары с ее разнообразными замками, ни Ниагары с ее роскошными водопадами. Холм, еще один холм и еще, точь-в-точь как и те, что до него. И ни бара тебе, ни кафе, ни даже хоть какой-нибудь поганой забегаловки. С кондиционером, между прочим. Ничего. Кстати, о еде. Понятно, что на котлету по-киевски здесь рассчитывать не приходится. И на омара не приходится. И на осетрину. Но даже спагетти, каких-нибудь обычных, бесхитростных спагетти и тех нету: ни под соусом карбонара, ни под соусом болонез, ни под соусом песто… Никаких нету. А меж тем, не полез бы ты за романтикой, сидел бы сейчас в баре, пил бы пиво. Холодное, бельгийское. А может быть, чешское. Но обязательно холодное. И мелочь какая-нибудь рядом. Сушка. Маслинки. Рыбка…

Да. Пройдет еще несколько часов мучительного раскаяния, которое затем сменится тупым безразличием, и только потом придет то, что никогда не приходило раньше. Необходимо время для того, чтобы увидеть пустыню. Чтобы очистились, промылись от привычной хмари глаза и удалось разглядеть то, что сравнимо лишь с величайшими достижениями человеческого гения, а может, и выше их…

Увидеть промытые зимними потоками, похожие на многоярусные итальянские оперные театры котлованы, откуда берут свое начало ущелья. Увидеть, как меняют свой цвет горы и холмы. Восхититься тем, с каким изяществом раскрывает свой зонтик акация, заметить похожую на молниеносную вспышку света газель… И тогда избалованные кулинарными изысками пупырышки языка впервые ощутят ни с чем не сравнимые роскошь и благородство вкуса воды, и соус из бедуинского сыра с оливковым маслом окажется изысканнее соусов, которые делают прославленные шеф-повара знаменитых ресторанов, а вкус испеченной на огне лепешки затмит нежный благоуханный французский багет.

К ночлегу начинают готовиться часа за два до захода солнца. Стреноживают верблюдов, распаковывают седельные сумки.

Обрыв, под которым разбит лагерь, весь состоит из ракушек – когда-то здесь было море (не случайно их всегда сравнивают – пустыню и океан…). На песке – окаменевшие аммониты и прочие древние твари, повезет – отыщете окаменевшую рыбу. Гид сурово наставляет: после отправления большой нужды бумажку сжечь – пустыня должна быть чистой. На ночь свяжите шнурки башмаков: лисички очень любопытны – один башмак они запросто уволокут, а два – им не под силу.

На небе появляются звезды. И тогда, впервые за весь день, ты испытаешь чувство благодарности. Человек остается наедине с собой. Не одиноким – как там, откуда пришел, а наедине с собой и с Ним. Ибо в пустыне, под этим бескрайним звездным ковром, в этой звенящей тишине, мысль о Боге – самая естественная мысль на свете. И здесь, среди тех самых холмов, под теми самыми звездами, на которые смотрел праотец Авраам, вы, как и он, удостоитесь откровения. Скорее всего, оно будет другим – каждому по его мере, но после этого Авраам перестанет быть абстрактным персонажем из старинной книги и станет живым и близким, ибо теперь вас с ним объединяет общее переживание.

Наутро – снова в путь. Интересная вещь происходит со временем. С одной стороны, ты всецело от него зависишь: встаешь с солнцем, в полдень ищешь убежище от жары, к вечеру готовишься к ночлегу, ночью – спишь. А с другой – оно теряет свой смысл, утрачивает свою ценность, такую значимую в той жизни, где время – деньги. Поначалу, по выходе из Шахарута, начинается ажиотаж: а давайте за день пройдем пятнадцать километров! Нет – двадцать! Нет – двадцать пять! Но уже назавтра человек начинает понимать, что абсолютно неважно, пройдет он за день десять километров или тридцать. Как здоровый человек не чувствует своего тела, так в пустыне ты не ощущаешь времени: день – вечность, вечность – день…

Но зато огромное значение приобретают мелочи: малейшее изменение оттенков песка, неба, следы животных… Попав в пустыню, постепенно человек осознает, что давно уже живет жизнью замусоренной, жизнью, которой управляют другие, жизнью, которую он тратит, в сущности, совершенно бессмысленно, и потому все его достижения в ней – эфемерны и сомнительны.

Только выйдя из пустыни, человек соображает, что прожил несколько дней без радио, газет, телевидения, компьютера и мобильного телефона, чего даже не заметил. И быть может… впрочем, для нашей книги это не суть важно. Важно то, что эпоха патриархов, да и они сами, гораздо ближе к нам, чем это кажется. Просто для того, чтобы в этом убедиться, надо побывать в пустыне…

Комментарий

Глава 4

Итак, Авраам странствует по стране, время от времени разговаривая с Господом.

Во время одного из таких разговоров Господь пообещал Аврааму все на свете и еще столько же, а взамен потребовал самую малость – крайнюю плоть. Авраам прикинул, что сделка выгодная, и обрезал себя (это в девяносто девять лет!) и всех вокруг. С тех пор евреи только и делают, что обрезаются, но Господь не торопится исполнять свои обетования. Грустно, конечно, но само обрезание – оно, надо признать, человеку только на пользу. И кстати, не только еврею. Как выяснилось, даже СПИД (не говоря уже о других заразах) на обрезанный конец липнет гораздо реже, чем на необрезанный. Выяснили это с тщательной доскональностью в Африке. Вопрос сейчас состоит не в том, обрезать или не обрезать, ежу понятно, что обрезать, а в том, обрезать ли обезьян – ведь СПИД пошел от них. Ученые, теологи и политики пока еще не пришли к однозначному ответу.

Места, по которым Авраам бродил, более или менее известны, но по нынешним временам не все они доступны для посещения. Точнее, для посещения доступны, но вернуться – уже проблема.

Сами посудите: охота вам у дуба Мамрэ, где Авраама известили о будущем рождении Исаака, вместо трех благостных ангелов встретить пару-другую доблестных бойцов Палестины, которые несут всему миру, и вам в том числе, совершенно иную благую весть?..

Зато есть возможность посетить города Содом и Гоморру, благо они на территории Израиля. То есть возможность есть, но самих городов нету. Ежели Господь берется за дело, то доводит его до конца. А дело в том, что в тех городах жили – как бы это правильно выразиться – ну, в общем, большинство там составляли сексуальные меньшинства, кроме Авраамова племянника Лота с семейством. Господь же придерживался очень старомодных нравов, Он считал, как и наш покойный президент Вейцман, что «мужчина должен быть мужчиной, а женщина – женщиной». За это кошмарное заявление президента чуть живьем не съели, поскольку политическая корректность требует совершенно иного утверждения: что мужчина может не быть… или быть не должен… в общем, мы запутались… Одним словом, если в случае с Вейцманом сексуальные меньшинства одержали верх и он, бедняга, долго объяснял, что он не то имел в виду, и вообще, то в истории с Содомом все было ровным счетом наоборот. Все-таки Господь есть Господь, и от грешивших поселений не осталось вовсе ничего, даже туристического объекта. В этой истории Авраам наконец проявил мужество и пустился с Богом если не в спор, то в торг, в ходе которого Господь цену за пощаду означенных городов с пятидесяти праведников спустил аж до десяти (увы, и стольких не нашлось). Кстати, торгуясь на арабском базаре и в еврейской лавке, не забывайте о примере патриарха. В пять раз цену вам сбить вряд ли удастся, но на треть (если хотите уважать себя и чтобы вас другие уважали) вы просто обязаны!

Короче говоря, Содом и Гоморру истребил Господь серой и огнем вместе со всем населением и пощадил при этом только Лота с его семейством, присоветовав уносить ноги как можно быстрее, что тот и сделал. Однако при этом Господь устами ангела своего заявил: «Не оглядывайся назад».

Но разве женщина послушается, особенно ангела? В результате жена Лота стала туристическим объектом, который являет собой соляной столп в массиве горы Содом (у Мертвого моря). Мы хотим заметить, что видели точно такой же поблизости от шоссе, куда он, очевидно, перебрался для удобства туристической публики. Да, пострадала Лотова жена, а если поразмыслить, то совсем не случайно, ибо последнее это дело – оглядываться назад. Какой в этом смысл? Как говорится, что было, то было и быльем поросло. А любая попытка оглянуться и остаться в прошлом приводит к тому, что все существо ваше становится соленым (а на засоленной почве прорасти ничего не может), и мертвым становится человек, чьи глаза и сердце устремлены назад.

История эта так подействовала на Авраама, что он опять пустился в путь и добрался после разных приключений к месту, которое называется Беэр-Шева, что переводится как Семь колодцев. Существует и другой вариант перевода – Колодец клятвы (в память договора с местным царьком Элимелехом). Колодец можно видеть прямо в центре города при очень среднем ресторане, который так и называется: «Колодец Авраама». Что с несомненностью дает нам основание сказать: это было здесь!

По непонятной нам причине Господь ужасно возлюбил вещать именно в Беэр-Шеве. Ладно бы только Аврааму, но и Исааку, так что будучи в Беэр-Шеве, держите уши открытыми – поди знай…

В общем, все шло путем, но тут Сарра умерла. Авраам откупил пещеру, именуемую Махпела, в Хевроне и превратил ее в семейную усыпальницу. Здесь похоронены все три патриарха – Авраам, Исаак, Иаков и все три праматери – Сарра, Реввека, Лия. Рахиль же упокоилась недалеко от южной окраины Иерусалима, по дороге в Вифлеем. Хевронская пещера, в отличие от многих других посещаемых туристами мест, сомнений ни у кого не вызывает, что позволяет нам уверенно заявить: это здесь! Впоследствии царь Ирод с размахом и шиком обустроил это место. Далее оно расширялось как физически, так и во всех прочих смыслах. Византийцы туда приписали и гробницу Иосифа, например. Мусульмане, которые по праву младшей религии присвоили всех предыдущих святых иудаизма и христианства, тоже неравнодушны к этому месту (в конце концов, им Авраам совсем не чужой).

Что творится в самой пещере (народ имеет доступ только к кенотафам), не знает никто, кроме генерала Моше Даяна. Он в 1967 году, когда в ходе Шестидневной войны израильские войска захватили Хеврон, спустился в пещеру, чего раньше не осмелился сделать ни один человек, – на то он и был легендарный генерал. Но поднявшись – ничего никому не сказал. Как будто в рот воды набрал. И сколько ни допытывались дружки-генералы, как только ни соблазняли его отборные представительницы женского военного корпуса, какой только виски ему ни наливали, стоило речь завести о пещере, как генерал замыкался и молчал, как древний Муций Сцевола под пыткой. Этот факт (весьма удивительный – поскольку нет тайны, которую не раскрыл бы израильский генерал хоть кому-нибудь) заставляет нас прийти к двум умозаключениям.

Первое – в пещере не было ничего вообще, иначе Даян непременно хоть что-нибудь, да упер. (Его отличала горячая любовь к археологии, но вовсе не для пользы государства.) А может быть, он просто ничего не разглядел: темно, и глаз-то у Даяна был всего один.

Эта история не помешает нам с уверенностью утверждать, что как праматери, так и праотцы похоронены именно здесь!

И добавим, что по смерти Сарры и до своей безвременной кончины (сто семьдесят пять ему было) Авраам взыграл и народил еще аж шесть детей. Это от новой жены Хеттуры. Кроме того, в Библии упоминаются «сыны наложниц», но количество их не сообщается, а это, учитывая обычную дотошность цитируемого текста, дает нам основания думать, что сосчитать их было попросту невозможно. Седина в бороду – бес в ребро. Но где именно все это происходило, нам, увы, неизвестно. Не обессудьте.

Теперь наше внимание переносится на сына Авраама, на Исаака (того самого, травмированного в юности – и кем! – родным отцом), уже немолодого женатого человека.

Надо сказать, что довольно многие качества папаши передались сынку.

В частности, сомнительная привычка выдавать жену за сестру. Что поделать: ген, как говорится, не вода. Пожив немного в окружении чужих племен, он добрался до Беэр-Шевы, где Господь с ним немедленно заговорил. К сожалению, точное местоположение беседы нам установить не удалось, но это было здесь.

Меж тем у Исаака народились дети, и старший из них, Исав, за чечевичную похлебку продал свое первородство младшему, Иакову. Было это между Хавелой и Суррой, что «пред Египтом, как идешь к Ассирии». Сами понимаете, адрес довольно размытый, и точно указать место, где произошло это событие, мы не можем.

Чечевичная похлебка – уже третье упомянутое в Библии блюдо. Первое, как известно, – плод Древа познания добра и зла, произраставшего в раю, который, по некоторым сведениям, располагался тогда (теперь он в Америке) в районе киббуца Афиким, что рядом с озером Кинерет. Относительно того, какой именно плод это был, мнения расходятся. Христиане называют яблоко, хотя, по логике вещей, откуда тогда в Афикиме яблоки? С другой стороны – всякое может быть. Евреи (лучше осведомленные о возможностях сельского хозяйства в Эрец-Исраэль) колеблются между инжиром и гранатом. Свежий инжир очень вкусен и красив. Гранат тоже.

Второе блюдо упомянуто в связи с трапезой, которую устроил Авраам для трех ангелов под дубом Мамрэ. Состояла она из хлеба, телятины, масла и молока – сочетание, ставшее впоследствии запретным для религиозных евреев. Впрочем, что позволено Аврааму… А вот рецепт чечевичной похлебки мы с удовольствием предлагаем вашему вниманию. Он с тех пор совершенно не изменился.

Итак. Замочить 300 г чечевицы на ночь. Поутру измельчить 2 луковицы, 1 морковь, 2 зубчика чеснока, чабрец, 1 корень сельдерея, все это смешать с чечевицей и варить в двух литрах воды на среднем огне до готовности. Сварить вкрутую 4 яйца. Когда варево будет готово, процедить через сито. Спассеровать в 4 столовых ложках оливкового масла 2 столовые ложки муки, затем развести это в чечевичной похлебке, добавить соль, молотый черный перец, молодую красную паприку, довести до кипения, снять и подать старшему брату в керамических плошках с мелко нарубленными яйцами. Наслаждаясь этим блюдом, подумайте, стоило оно первородства или нет.

Затем Исаак благословил Иакова и умер. На этом история Исаака как созидателя туристических объектов заканчивается, и мы подходим к его сыну Иакову.

Как вам хорошо известно, благословение это Иаков получил опять же (ну и семейство!) обманным путем и, не без основания опасаясь семейного скандала, удрал из дома и отправился в Месопотамию жениться. По дороге он остановился на ночлег в «одном месте», а поскольку подушку он второпях забыл дома, положил под голову «один из камней». Там ему привиделся сон с лестницей, по которой ангелы шныряли туда-сюда, и Господь, хоть это и не Беэр-Шева, все-таки с ним поговорил.

И такого ему наобещал, что просто ужас. В смысле, что все будет хорошо. Перепуганный («и убоялся») Иаков немедленно нарек это место Вефиль – Дом Божий, то есть Бейт-Эль. И тот камень поставил в виде памятника.

Если вы хотите сами убедиться в правдивости этой истории, поезжайте в Бейт-Эль (это недалеко от Иерусалима; впрочем, здесь все недалеко) и спросите у первого же встречного. Вам каждый покажет.

Надо сказать, что вскоре Иакова тоже крепко надули. И справедливо. Чего может еще ожидать жулик? Нет-нет, мы имеем в виду не обещания Господа, хотя, честно сказать, они и по сию пору не выполнены. (С другой стороны, обещать-то Он обещал, но когда – не сказал. Очень разумно, между прочим.)

Надул Иакова его же собственный месопотамский родственник Лаван, посуливший за работу (на семь лет его уговорил!) одну дочь, а подсунувший другую. Вместо красотки Рахили он всучил куда менее красивую, да еще «слабую глазами» Лию.

Здесь надо заметить, что на Востоке всегда водились отвратительные глазные болезни, всякие трахомы и прочая гадость. Не помог даже госпиталь с первым в здешних краях офтальмологическим отделением, который основали рыцари-иоанниты в Иерусалиме совсем рядом с церковью Марии. Остатками его (если вам еще не надоело глазеть на камни) вы можете любоваться совершенно бесплатно. И это было здесь. Но недолго.

Потом за дело принялся добрый доктор Тихо, о котором будет рассказано в главе про искусство, поскольку его жена была классиком израильской живописи (или точнее – графики). Теперь здесь водятся и вовсе замечательные врачи, но тогда дело обстояло совершенно по-другому, а Лия, как уже говорилось, была слаба глазами. Ну хорошо, а куда Иаков смотрел? Куда, куда… пить меньше надо, вот куда. Особенно на собственной свадьбе. Так что за Рахиль пришлось еще семь лет служить. Таким образом, у Иакова оказалось две жены: одна больная и не очень (в смысле лица и фигуры), а другая – наоборот. Но вот что интересно: Лии наш Господь «отверз утробу», а Рахили – нет. Это значит, что Лия рожала каждый год, а Рахиль – нет, что ей было обидно. Поэтому она подсунула мужу свою служанку, в ответ на что Лия сделала то же самое. У служанок утробы оказались вполне отверсты, и в результате этого открытого брака (бедный Иаков еле успевал крутиться) народилась уймища младенцев мужского пола и одна девочка. Все было совершенно замечательно, и в довершение всему «вспомнил Бог о Рахили» – и что? – правильно! – ей тоже «отверз утробу». Так что и Рахиль родила, все были счастливы и немедленно пустились в путь.

Надо заметить, что в Иакове жил талант стихийного естествоиспытателя, истинного селекционера и незаурядного генетика. Кто этим интересуется, пусть почитает в Библии, что он натворил с Лавановым стадом, отомстив ему таким образом за коварство, проявленное в первую брачную ночь.

На дорогу Рахиль стащила у папаши Лавана его любимых идолов. Славненьких, чудненьких домашних идолов. Впрочем, чему удивляться: с кем поведешься, от того и наберешься. А набираться было от кого, практически – от всех. Обиженный папаша погнался вдогонку. Собственно, древняя эта семейная свара не стоила бы нашего внимания, когда бы не одно обстоятельство. Лаван с Иаковом заключили союз, то есть попросту помирились, в ознаменование чего Иаков «взял камень и поставил его памятником». То есть ежели вспомнить дело в Бейт-Эле, мы видим, что при первой же возможности Иаков ставит памятник. И это несомненно позволяет нам считать Иакова родоначальником туристического бизнеса на Ближнем Востоке. К сожалению, этот памятник он учредил в Гилеа-де, что, увы, за пределами современного государства Израиль.

И еще одно событие, которое необходимо отметить. Поставив памятник, Иаков снова пустился в путь, и там, где шоссе № 90 подходит вплотную к границе с Иорданией и ручей Яббок впадает в реку Иордан, герой наш залег спать. Лег спать здоровым человеком, а встал хромым. Такое редко, но случается.

Нам довелось учиться с одной девицей по фамилии Адмони-Красная. Так вот она исхитрилась сломать себе ногу в постели, причем утверждала, что была там совершенно одна. Вот и Иаков. Правда, он утверждал, что было это не во сне, а наяву, и не один он был, а боролся с самим Господом, причем так напористо и отважно, что пришлось последнему прибегнуть к сомнительной чистоты приему, а именно – «повреждению состава бедра». Думается, здесь в Библии приключилась опечатка и правильно читать следует «сустава бедра» – тогда все (за исключением сустава, конечно) встает на свои места. Таким сомнительным образом Господь добился ничейного результата. Но совесть в Нем, по-видимому, была неспокойна, и Он переименовал Иакова в Израиля (очевидно, это имя Ему казалось более значительным и благозвучным и выглядело достаточной компенсацией за причиненное увечье). И опять наобещал с три короба и «благословил его там». Что позволяет нам с полной ответственностью снова заявить: это было здесь!

Вышеупомянутый турнир дал немалому количеству комментаторов возможность проявить свои разнообразные способности, и было бы глупо нам упустить свой шанс. Так вот. Сдается нам, что на деле все было не так. Скорее всего, Иакову, уставшему после долгого перехода, взволнованному объяснениями с Лаваном и утомленному строительством памятника, все причудилось. И боролся он не с Богом, а с самим собой. (Как Адмони-Красная.) А в борьбе с самим собой есть высокий смысл. Ибо никого так не бывает тяжело одолеть, как себя самого. Нет у нас большего врага, чем мы сами. Впрочем, эта свежая мысль принадлежит не нам. Мы ее позаимствовали.

Несмотря на неполадки с бедром, Иаков двинулся дальше и вскоре пришел в Шхем. К сожалению, в город этот, полный значительных туристических объектов, как, например, гробница Иосифа (сына нашего героя), колодец, который выкопал Иаков, римские мавзолеи, дуб, у которого возвел алтарь Авраам, и множество других весьма привлекательных вещей, – нынче заходить не рекомендуется. Потому что запросто можно там и остаться. Вовсе не по собственному желанию.