1

Рестораны – весьма важные заведения. В них не только получают удовольствие, прячутся от скуки, прожигают жизнь, спускают деньги, утоляют голод. Порой в них происходят встречи, которые изменяют существование одного или нескольких людей. В иных случаях общение в ресторане или пивнушке может изменить ход истории. Всё зависит от места и времени. И, само собой, от того, кто встречается.

В начале двадцать первого века в небольшом ресторанчике, занимавшем подвал Центрального дома литераторов и носившем скромное название «Нижний буфет», среди прочих людей выпивало два человека, сидевших за соседними столиками. Одного из них звали Василием Петровским, он был частым гостем и в этом здании, и в этом питейном заведении, потому что другой ресторан, очень достойный, располагавшийся выше, требовал гораздо больших средств, коих у Петровского не водилось. Второй из выпивавших оказался здесь абсолютно случайно. Звали его Дмитрием Астаховым, Учёный, физик, он обитал в других измерениях тесного пространства, называемого Москвой. В нижнем буфете Дома литераторов Астахова должен был ожидать человек, предложивший написать книгу о Фреде Хойле, которого Дмитрий безмерно обожал. Но человек не появился в назначенный срок, а Дмитрий почему-то захотел провести некоторое время в простодушном зале с кремовыми панелями на стенах, разделенными темно-коричневыми деревянными колоннами, под кремовым потолком, перегороженным темно-коричневыми деревянными балками. Хотя кто знает, возможно, так и было задумано свыше, чтобы Астахов пришёл сюда в тот день и тот час, когда здесь в очередной раз появится Петровский.

И вот они сидели неподалеку друг от друга, выпивали каждый за своё и спокойно поглядывали по сторонам на писательскую братию, издававшую привычный гул, составленный из речей и диалогов, звучавших за другими столиками. Иногда они смотрели друг на друга, вполне доброжелательно, однако, не испытывая при этом никаких чувств. Так бы всё и закончилось, если бы не появилась вдруг шумная кампания молодых поэтов, разгоряченных спорами на каком-то вечере, желавших продлить бурное общение. И так оказалось, что свободных столов уже не было, и потому очень милое создание, представлявшее интересы вновь прибывших, после кратких колебаний обратилось к Петровскому с просьбой пересесть за соседний стол, дабы веселая кампания не мешала ему своим соседством.

Петровский не стал разочаровывать молодежь, но, как вежливый и культурный человек, спросил сидевшего за соседним столиком приятного на внешность мужчину крупного телосложения с умными, чуткими глазами и классическим греческим носом, не будет ли тот против перемещения, о котором его, Петровского, просят молодые люди.

– Да, пожалуйста, – рассеянно отвечал Астахов. – Вы не помешаете.

Петровский занял новое место. Поскольку ему было немного неловко, он обратился к соседу с вопросом, абсолютно пустяшным:

– Вы здесь часто бываете?

– Нет. В первый раз.

– Здесь мило. Демократичная обстановка. Литераторы – весёлые люди. Это поэты. У них вечер был в малом зале. – Он помолчал. Вспомнилось чувство некоторой обиды. – Конечно, там, в том ресторане, – палец указал наверх, – кухня куда лучше и обстановка солиднее. Но там теперь писателей и поэтов не сыщете. Там теперь олигархи. А у нас таких денег нет. Цены там сумасшедшие. – Петровский глянул на соседа полными вселенской грусти глазами. – Вы сам не из литераторов?

– Нет, – совершенно спокойно отвечал Астахов. – Я наукой занимаюсь.

– Значит, вы тоже не шикуете, – обрадовано продолжил Петровский. – Наука в таком же загоне, как и культура. Сейчас нереально прожить литературным трудом. Книги можно писать только из любви к искусству. Гонорары мизерные. Раньше было по-другому. – Подвижное лицо Петровского обрело мечтательный оттенок. – На гонорар за книгу, изданную в «Советском писателе», я купил машину. «Жигули».

– Я смог купить машину только в новые времена, – с поразительной невозмутимостью проговорил Астахов.

– На зарплату? – тотчас поинтересовался Петровский.

– В каком-то смысле, да. Читал лекции в Америке. Вы правы – на здешнюю зарплату не купишь.

Тут Петровскому явилась замечательная мысль:

– Давайте выпьем за знакомство. – Он поднял рюмку. – Меня зовут Василий. Василий Петровский. Писатель. Автор нескольких книг.

Его сосед поддержал начинание.

– Дмитрий Астахов. Физик.

Рюмки сошлись, издав куцый звук. И тотчас прозрачная жидкость покинула их.

– Обычно я предпочитаю сухое вино, – поспешил сообщить Петровский. – А сегодня почему-то захотелось выпить водки.

– Я пью водку, – с прежним спокойствием сказал Астахов и взялся за графин. – Если вы не против, я с вами поделюсь.

Петровский не стал отказываться. Подождал, когда рюмка наполнится, вознес её на должную высоту.

– Давайте выпьем за успех в наших делах.

– Давайте, – согласился Астахов. – Успех – дело нужное.

После третьей рюмки, выпитой совместно, припасы закончились. Петровский кинулся к буфету, взял целую бутылку водки, закуску. Напрасно Астахов пытался дать ему денег, Василий был непреклонен – платит он.

– Скажите, а какой физикой вы занимаетесь? – проявил он естественное для писателя любопытство, наполняя при этом рюмки.

– Космологией.

– Как интересно. Звезды, планеты. Давайте выпьем за космологию.

Предложение было принято. Новая порция водки – выпита.

– Космология занимается устройством мироздания, – прозвучали сдержанные слова.

– Ну… это как устроена Вселенная? – попытался уточнить Петровский.

– Шире. Вселенная может быть не одна.

Располагающиеся по соседству поэты оглушительно хохотали, но это не помешало Петровскому продолжить разговор.

– То есть, как не одна? Это же… Вселенная. – Он даже руки поднял и развел ими, желая тем проиллюстрировать особость предмета, о коем шла речь.

– Ну и что? Мироздание определенно сложнее, чем нам сейчас представляется.

Новый знакомый, похоже, собирался вконец удивить Петровского. Но тот был не так прост, как могло показаться. Глянув пытливыми глазами на собеседника, он выдал вопрос:

– Если Вселенная не одна, в чём проявления этого?

Снисходительная улыбка смягчила строгое лицо Астахова.

– Возьмем любого человека. Когда он что-то делает, например, кушает или ругается с женой, то же самое повторяет множество его двойников, которые кушают или ругаются с женой в невидимых нам параллельных мирах, о которых ничего не знают и не могут знать астрономы. Ну, это как если бы поставить много зеркал, и человек бесконечно повторялся бы в них. Только в каждом из миров есть свои особенности. – Немногословный Астахов прямо-таки преобразился, прекрасный блеск наполнил глубокие, голубые глаза. – Такое устройство мироздания придумал Стивен Хокинг. Удивительный человек. Он давно парализован, общается только с помощью речевого синтезатора. Но совершил уйму открытий. Он не менее гениален, чем Эйнштейн. Сейчас он в Кембриджском университете во главе кафедры, которую прежде возглавлял великий Исаак Ньютон. Так вот Хокинг полагает, что имеется бесконечное множество вселенных, являющихся двойниками нашей Вселенной.

Услышанное громоздилось где-то поблизости, не умещаясь в голове Петровского. Это же надо, люди-двойники, параллельные вселенные. Удивление воплотилось в слова:

– Подождите, по-вашему получается, что сейчас во множестве других вселенных такие же писатель Петровский и физик Астахов сидят в ресторане и выпивают?

– Да.

– Но зачем?

– Им тоже было приятно познакомиться.

– Я не об этом. Зачем столько Петровских и Астаховых?

– Возможно, так устроено мироздание. По крайней мере, это дает возможность объяснить многие явления, которые необъяснимы современной физикой. Почему люди иногда чувствуют то, что произошло за тысячи километров? Какое-нибудь несчастье, которое случилось с близкими для них людьми. Почему некоторым из нас открывается будущее? Или вдруг приснится непонятный сон, а потом выясняется, что он был вещий. Почему он приснился? Каким образом в него попала конкретная информация? Или, скажем, идея втемяшится кому-то в голову, и человек меняет из-за неё всю свою жизнь, пытается осуществить, добиться, и остается непонятым, и не понимает, как можно его не понимать. А, может быть, наоборот, добивается успеха, в который никто, кроме него, не верил. Отчего возникла эта идея? А всё потому, что мы получаем информацию от наших двойников. Такое предположение сделал Хокинг. И создал соответствующую модель. «Возможно, вся видимая нами трехмерная Вселенная парит в четырехмерном гиперпространстве.» – Так полагает Стивен Хокинг. Более того, он сделал предположение о существовании так называемых «червоточин», соединяющих удаленные пространственно-временные области.

Тут Петровский сообразил, что неплохо бы ещё по рюмочке. Мысль воплотилась в действие, завершившееся очередным соударением стеклянных ёмкостей. Пропуская внутрь лукавую жидкость, Василий представил себе, как бессчётное множество двойников, неотличимых от него, проделывают то же самое в непонятных параллельных мирах. Это веселило. Возникли слова:

– Очень интересно. То, что вы рассказали. Только зачем всё это? По большому счёту.

– Затем, чтобы вывести единую формулу мироздания. Достойная цель и мечта многих ученых.

– Цель достойная, это я понимаю. Но если на самом деле… так всё устроено, к чему столько вселенных?

– Это вопрос к создателю. – Астахов зачем-то посмотрел в потолок.

Было о чём подумать. Поглощая бутерброд, Петровский размышлял об услышанном. И тут ему вспомнилась его собственная проблема. Странные разговоры с тем, кого нельзя увидеть и услышать воочию. То, что приносило до сей поры одни лишь хлопоты. Сказать или нет? Василий отчего-то стеснялся. Однако желание получить ответ оказалось сильнее.

– Вы насчёт снов говорили, – осторожно приступил к объяснению Петровский. – Мне это знакомо. Было со мной. И даже сейчас продолжается. Время от времени я общаюсь во сне с человеком, который уверяет меня, будто он – мой добрый ангел-хранитель. Я бы ему не поверил. Мало ли, что может присниться. Но он постоянно доказывает… свою реальность. Сообщает мне о событиях, которые произойдут. И они происходят. – Астахов смотрел на него пристальными, немигающими глазами. Следовало произнести нечто убедительное. – В девяносто восьмом он сказал, что будет дефолт. И через месяц дефолт случился. А в девяносто девятом предупредил, что Ельцин уйдёт. Сам. Ельцин ушёл.

Сидевший напротив человек определенно нравился Петровскому. Было в нём что-то привлекающее, надёжное, породистое. Василий любил знакомиться с людьми, узнавать связанные с ними факты, открывать особенности речи, поведения. И не только профессиональный интерес двигал им.

Его рассказ весьма заинтересовал Астахова. Серьезная мыслительная работа происходила, несмотря на присутствие некоторого количества алкоголя в организме.

– Как он выглядит, это ваш ангел?

Петровский беззаботно пожал плечами.

– Обыкновенно. Пожилой, благодушный. Он мне как-то говорит: Ничего-то вы не знаете. И не можете знать. Так задумано. Никакой определённости в самых главных вопросах. Может так. А может и не так. Может быть, есть Бог. А может быть, и нет. Может быть, существует потусторонний мир. А может быть, и не существует. Может быть, есть душа, та, которая бессмертна, а может быть, и нет. Вы найдете массу доводов, крайне весомых, в пользу того, что есть, существует. А потом столько же доводов, не менее весомых, что нет. И будете пребывать в мучительном неведении. До тех пор, пока всё не кончится. – Молодые поэты по соседству совсем разгулялись. Петровский наклонился вперед, чтобы его визави лучше слышал то, что он говорит. – И никакая наука не поможет, никакие открытия. Выход для вас один – верить. Или не верить. Каждый сам делает свой выбор. Но ещё более важно другое – выдержать испытание. Так он мне сказал.

– Какое испытание? – деловито полюбопытствовал Астахов.

– То, которое даётся каждому из нас. – Петровский взялся за бутылку, бодренько наполнил рюмки, пролив при этом на скатерть некоторое количество драгоценной жидкости. – За то, чтобы мы с вами выдержали испытание. Каждый – своё.

Астахов поддержал столь важное пожелание. И тотчас, даже не закусив, озвучил новый вопрос.

– Вы как-то зафиксировали предсказания? Есть свидетели, которые могут подтвердить?

Василию пришлось напрягаться. Алкоголь несколько замедлял действие серых клеточек.

– Свидетели?.. Есть свидетели… – Он глянул на собеседника проникновенными глазами. – Слушай, давай на «ты». Не против?

– Не против, – без всяких колебаний согласился Астахов.

– Я тебе так скажу: свидетели имеются… – Василий опять ненадолго задумался. – Вот по дефолту. Я знал, что он будет. Знал. А что с этим делать? Если бы я деньги имел на счёте, я бы точно разбогател. Но у меня их не было. – Разумеется, он приврал. Про то, что имелась возможность сорвать солидный куш, чем некоторые ловкие чиновники воспользовались, он выяснил только из газет, когда уже всё случилось. – Или, скажем, если бы я был известным деятелем, я бы заявил об этом. Чтобы люди знали, что их ожидает. Но я не известный деятель. Кто меня в телевизор пустит?.. Я сказал одному своему школьному товарищу. Сереге Потапову. Он бизнесом занимается. А сейчас в Государственной Думе. Большой человек. Его на машине возят. На «БМВ». С мигалкой на крыше. Такой занятый стал. Всё нет времени со мной встретиться.

– И что он, Потапов?

– Теперь в Думе сидит.

– Что по поводу дефолта?

– Дефолта?.. Дал мне потом тысячу долларов. А после меня федеральная безопасность мучила месяца полтора. Вызывали на допросы, допытывались, кто мне сообщил о предстоящем дефолте. А я ни с кем из тех не знаюсь. – Он весьма красноречиво указал наверх. – Я отвечал: мне приснилось. Сначала не верили. Угрожали посадить. А за что?.. В общем, отстали… Если бы я имел деньги на счёте, я бы разбогател. Но у меня их не было. И нет. – Он добавил к этим словам такой тяжкий вздох, что Астахов тут же полез за кошельком. Василий остановил его протестующим и одновременно величественным жестом. – Перестань. На выпивку у меня найдется. Для этого я в редакции достаточно зарабатываю… Говно, конечно, работа. Рекламирую дорогую мебель и модный дизайн. Но так, чтобы я счёт в банке заводил… столько мне не платят. – Он глянул на собеседника добрыми глазами. – Слушай, тебе нужна дорогая мебель? Нет? А модный дизайн?

Астахов не нуждался ни в том, ни в другом. Ему хватало обычной мебели и вполне заурядного убранства квартиры.

Некоторое время они сидели молча. Потом Астахов глянул на Петровского с неизбывной печалью:

– Жаль, что ко мне он не приходит. Я бы спросил у него про устройство мироздания. Так хочется узнать истину. – Тут он встрепенулся, робкая надежда появилась во взгляде. – Слушай, ты его спроси. Для меня. Мне так надо. Я тебя прошу. – И вдруг он разозлился. – Да разве ты сам не хочешь знать?! Тебе что, не интересно?! Писатель, называется… Спроси его, кто прав, Хойл, Хокинг или Виленкин? Или совсем никто не прав? Но что тогда? Слышишь, не забудь, непременно спроси.

– Спрошу, – клятвенно заверил его Петровский. – А кто такой Виленкин? Я такого не знаю.

– Ещё один космолог. Не менее удивительная личность, чем Хокинг. Американский физик Александр Виленкин из Tufts University. Самое обидное, что он уехал отсюда. Ну, когда Советский Союз был. Понимаешь, отсюда уехал. – Лицо Астахова было таким расстроенным, безутешным, что Василию захотелось облобызать его. Он даже приподнялся, но раздумал. – Идиоты. Не поняли, какой это ученый. Он работал сторожем винного ларька. И в зоопарке. Представляешь? А уехал туда, и сразу опубликовал гениальную работу. «Творение Вселенной из ничего». Так она называется.

Столько напрягаться Петровский уже не мог. Думать о творении Вселенной из ничего не было никаких сил. Хорошо, что ресторан уже закрывался, и буфетчица скучным голосом призывала очистить зал.

Петровский обернулся – поэтов не было. Когда они успели уйти? В зале кроме него и Астахова находился ещё один человек. Он спал, положив на руки голову, увенчанную пышной седой гривой. Это был известный в прежние времена литературный критик.

Усталые ноги с трудом подняли тело. Астахов оказался намного выше Василия и крупнее. Ступал уверенными шагами. На лестнице Василий, шедший впереди, вспомнил важную вещь. Повернул голову к Астахову.

– А ещё я роман написал. Про ангела-хранителя, предсказания, и как они сбываются. Про нашу жизнь. Но его не напечатали. Сейчас они только детективы штампуют. Или издают раскрученных авторов. Пидоры сраные. А как быть тем, кто ещё не успел получить признание? Как может стать известным тот, кого не печатают?! Х…й его знает!.. – Он с возмущением замолчал. Если Петровский перешел на мат, значит сильно рассердился.

Тяжелая, солидная дверь с зарешеченными квадратными окошками выпустила их под вечернее московское небо. Разгоряченный воздух томно заполнял улицу. Погода стояла чересчур теплая для первой декады мая.

Усталыми шагами Петровский направился в сторону Садового кольца. Новый знакомый шел рядом.

– В такую жару надо пить сухое вино, – высказал смелое соображение Василий.

– Водка лучше, – упрямо прозвучало рядом.

– На Северном полюсе – да. Но мы там не живем… – Тут ему непонятным образом явился вопрос. И он повторил его, теперь уже вслух. – А зачем свидетели? Будет разбирательство?

Ответа не последовало. Повернувшись, он увидел Астахова, открывшего дверь «Гольфа» и подзывавшего Василия взмахами руки. Пришлось идти назад.

– Я думал, ты без машины, – удивился Петровский.

– Я с машиной.

Всерьез поразмыслив, Петровский сделал заявление:

– За рулем я не пью.

Астахов увесисто кивнул в знак согласия.

– Пить удобнее за столом. Поехали. Давай, садись.

Обойдя машину, Петровский занял место рядом с водителем.

– Куда тебе? – Астахов смотрел на него всё теми же спокойными глазами.

– На Тишинку.

Мотор деловито принялся крутить колеса. Движение началось, и весьма бойко. Василий вдруг испугался – попадут в аварию. Столько выпили. Точно попадут. Он решил покинуть машину.

– Слушай, останови. Я пойду пешком. Останови.

– Сиди.

– Я дойду. Здесь недалеко.

– Сиди, – упрямо повторил Астахов.

Ничего не поделаешь, пришлось подчиниться. Он ожидал худшего. Ему виделись неприятные картины всевозможных столкновений, ужасные последствия.

Обошлось. Доехали без проблем. Когда прощались, Астахов напомнил:

– Не забудь, спроси, кто прав, Хойл, Хокинг или Виленкин? Или никто не прав? Но если никто не прав, что тогда?

– Спрошу, – честно обещал Петровский.

2

В то самое время, когда Петровский и Астахов перемещались в направлении Тишинки, в солидном ресторане покинутого ими Центрального дома литераторов с немалым удовольствием выпивали и закусывали двое других людей. По странному стечению обстоятельств, одним из них был школьный приятель Петровского, успешный бизнесмен и политик Сергей Потапов. Теперь он стал думским деятелем, возглавлял комитет в нижней палате. Правда, комитет ему достался не тот, который он хотел и за который бился. Быть поближе к финансам, бюджету не удалось. Тем не менее, должность председателя комитета давала нужный статус и неплохие возможности в решении собственных и чужих проблем.

Вторым человеком, наслаждавшимся кухней солидного ресторана и хорошим французским вином, был весьма ответственный сотрудник администрации президента, персона, так сказать, максимально приближенная к высшему должностному лицу государства. Звали его Владислав Суриков. Прежде ему не приходилось бывать в этом ресторане. Его упросил приехать сюда Потапов. И он не пожалел. Благородная атмосфера Дубового зала понравилась ему. Кухня тоже не разочаровала. А французское вино, из тех сортов, что подороже, могло радовать в любом месте.

Суриков был красив, подтянут, достаточно молод и самонадеян до самозабвения. Недавно его хотели вытеснить из окружения президента, но он выстоял и даже укрепил своё влияние. Он продолжал определять будущее страны. Разумеется, не полностью, но в заметной степени. Так что общения с ним желали очень многие. А Потапов оказался среди тех, кому повезло.

Ели русскую закуску, включавшую в себя копчёную белугу, маринованные грибы, рулет из молодого поросёнка, блины с красной икрой, рулет из перепелки, бастурму и соленья, а также суздальские пирожки – традиционные, русские, с разнообразной начинкой. Потом потянуло на экзотику. Заказали свежие устрицы «Фин де Клер». Их подали охлаждёнными с лимоном и соусом «Минонет». Затем последовала горячая закуска – волован из улиток «Карем» с чесноком и грецким орехом. На горячее была подана телятина на кости «Дижон» с картофельным граттином с грибами, овощами и красно-винным соусом.

– Есть сведения, что до революции здесь была масонская ложа. – Потапов заглядывал большому начальнику в глаза.

– Серьезно? – позволил себе усомниться тот.

– Абсолютно точно. А какое место? Величественная геральдика и старинные балюстрады. А какая кухня? Чудненько, правда?

– Вполне пристойная кухня, – задумчиво проговорил Суриков и поднял изящный бокал, в очередной раз наполненный предупредительным официантом. Хитрый блеск заиграл в его тёмных, чутких глазах. – Выпьем за продолжение плодотворного сотрудничества администрации президента и нижней палаты парламента.

– Чудненько. Охотно выпью за это.

Очередная порция французского вина ушла на переработку. Отрезая кусок телятины, Потапов решил перейти к тому главному вопросу, ради которого вытащил сюда Сурикова. Лицо само собой приняло какое-то просительное выражение. Но Суриков опередил его.

– Вот скажи мне, кто мы? Народ, население, люди? На первый взгляд, люди. Гомо сапиенсы. Но это, пока мы спим, размышляем в туалете о смысле жизни или ванну принимаем. А как вышел человек из дома, забрался в автобус или вагон метро, влился в поток на своем автомобиле, занял рабочее место, заглянул в магазин, он уже часть населения. Ибо человек попадает в условия, когда он вынужден взаимодействовать с другими людьми. А как сломает некоторое количество людей руку на покрытом льдом тротуаре, оставит колесо в яме, потеряет работу, даст взятку чиновнику, лишится кошелька по причине воровства, окажется избитым хулиганами – это будет озлобленное население. А вот если человек вместе с другими начнёт гордиться своей страной или будет переживать за ее несовершенство, проявит уважение к власти или скажет ей о допущенных ошибках – это будет уже народ. Сло-ожно быть народом. Для этого надо на равных говорить с властью. Не каждому населению охота напрягаться, тратить время, брать на себя ответственность. Вот почему в некоторых странах население так и остается населением. Скажем, в России. – Едкая усмешка появилась на его лице. – Те, кто ругают управляемую демократию, не понимают сути происходящего. – Бокал поднялся над столом. – За то, чтобы наше население когда-нибудь стало народом.

Выпили. Потапов опять решил перейти к вопросу, который так волновал его. Просительное выражение вернулось на лицо.

– Владислав Георгиевич, разговоры насчёт того, что нашу партию будут делить, имеют под собой основание?

– А ты как думаешь? – Какими лукавыми стали тёмно-карие глаза.

– Ну… думаю, такой вариант нельзя исключить.

– Будем делить. – Суриков кивнул с той степенью сдержанной важности, которая отличает больших политиков. – Будем. На центристов и умеренно правых. Нам нужна нормальная двухпартийная система, как в Америке.

– А кому из них отдадут предпочтение, центристам или умеренно правым?

– Никому.

«Так не бывает,» – подумал Сергей, но спорить не стал. С такими, как Суриков, не спорят. Пусть он и моложе Потапова лет на двенадцать.

В общем, всё подтвердилось. Деление неминуемо. Теперь следовало выяснить, что должен сделать он, Потапов. Сергей состроил непринуждённое выражение лица.

– Владислав Георгиевич, мне куда идти, к центристам или умеренным правым?

– Сам решай, – небрежно вылетело в ответ.

– Владислав Георгиевич, – взмолился Потапов.

– Сам, сам…

Телятину сменил сыр «Тет де мойе» с виноградом и тостом с кунжутными семечками.

– Я вот что подумал. – Голос близкого к президенту человека был спокоен, весом. – Обнародование планов по замене социальных льгот деньгами определённо вызовет недовольство у населения. Надо организовать поддержку предстоящих решений со стороны ветеранских организаций. Открытое письмо президенту или, там, заявление. Доводы какие-нибудь найти. Скажем, то, что не все могут воспользоваться льготами, поэтому лучше их отменить. Поработай над этим.

– Поработаем, – с готовностью выдохнул Сергей.

Десерт Суриков отверг. Выпив кофе по-турецки, поднялся. Невысокий рост удачно скрывало изящное достоинство, присущее весьма ответственному чиновнику.

– Спасибо, всё было хорошо. Я поехал, – сообщил он. Потапов был оставлен в одиночестве.

Разумеется, платил Сергей. Ему пришлось ждать, когда принесут счёт, потом – когда снимут деньги с банковской карточки. Вслед за тем он вручил официанту двести рублей на чаевые и покинул дубовый зал.

Машина поджидала его перед входом. Заняв положенное место справа на заднем сиденье, Потапов поглядывал через автомобильное стекло на вечернюю Москву и размышлял о своём: «На кого делать ставку? На центристов? Или на умеренно правых?» От такого простенького вопроса целиком зависело его будущее. Да, выборы ещё не скоро. Но действовать надо сейчас. Времени выждать не будет. Хорошие места и возможности получат те, кто влезет с самого начала, кто займёт ключевые позиции. Вот и выходило, что от его решения зависело его будущее. А Суриков, сука, не захотел сказать, какой из двух партий отдадут предпочтение. Сволочь самодовольная. Не может быть в России две партии власти. Нет, не может.

Когда он подъезжал к дому, напомнил о своем существовании мобильный телефон, второй, предназначенный для узкого круга знакомых. Звонила Виктория, нынешняя любовница.

– Ты приедешь? – спросила она.

– Нет. Я только недавно освободился. Чудненько посидели. Но я, признаться, устал. Переночую у себя.

– Мог бы предупредить.

– Зачем? Чтобы ты пригласила кого-то другого?

– Да ну тебя к черту! – капризно рассердилась она. – Я волнуюсь, а ты гадости говоришь.

– Больше не буду.

– Завтра приедешь?

– Приеду.

– Хорошо. И давай куда-нибудь съездим на выходные. Ты обещал.

– Съездим, – сказал он, чтобы отмахнуться.

Виктория была на двадцать с лишним лет моложе. Когда они познакомились, работала парикмахером. Его финансовая помощь и знакомства помогли ей превратиться в хозяйку модного салона для собак. Стрижка, маникюр. Жены известных людей стали её постоянными клиентками и приятельницами. Пока домашний любимец получал услуги парикмахера, Виктория общалась за чашечкой хорошего кофе с хозяйкой. Кое-какая информация, прозвучавшая из уст сановных жён, оказывалась весьма любопытной для Потапова. Интересно узнать о приобретении недвижимости за границей, о предстоящем отдыхе на Багамах или об успехах отпрыска, получавшего образование в Кембридже либо в Оксфорде. Так телесные радости дополнялись несомненной пользой.

Поднявшись в квартиру, Потапов скинул официальную одежку, надел вальяжный халат. Налил себе хорошего французского коньяка, уселся в гостиной перед домашним кинотеатром. Глядя равнодушными глазами на любовные занятия героев эротического фильма, Сергей продолжал размышлять о столь важных для него вещах.

«Не ошибиться бы, – упрямо текла его мысль. – Как поступить? Кого ещё просить помочь? Тех, кто пониже, под Суриковым? Дать им денег?»

Все решалось только за деньги или по связям. Никто не двинул бы пальцем ради абстрактных соображений о пользе для государства или общества. Жёсткое время. А когда оно было иным? Он, Потапов, работал при прежней власти в Октябрьском райкоме КПСС, дослужился до завотдела, прошёл, что называется, школу. Настоящую, с позволения сказать. Он знал, как вершились тогда самые разные дела. Ничего не изменилось.

Сергей переключил телевизор, стал смотрел трансляцию футбольного матча. Ему нравилось, что он один в квартире, что никто не мешает ему. С женой он разошёлся пять лет назад. Купил квартиру ей, чтобы не имела к нему претензий, обставил мебелью, купил квартиру дочери, которая успела вырасти и училась теперь в МГИМО. Правда, каждое утро, когда он уезжал, приходила домработница – убиралась, стирала, гладила. Но это происходило без него. Ему нужен был результат.

Вдруг он оживился: Василий! В самом деле, стоящая мысль – обратиться к школьному приятелю Васе Петровскому. Вася – чудик. Писатель, который никому не известен. Но может предсказывать события. Чёрт знает, как это у него получается. Бормочет про какого-то доброго ангела. Главное, предсказывает. Дефолт предсказал. Потапов рискнул тогда, поверил. И получил большие деньги. Пусть подскажет теперь, какая из двух будущих партий победит на предстоящих выборах?

«Надо позвонить ему, назначить встречу,» – решил Потапов.

Однако тревожить Василия было поздно – часы показывали без пятнадцати минут полночь. Следовало отложить разговор на завтра.

3

Весёлое солнце заглядывало в окно. Ему не терпелось разбудить Василия. А просыпаться так не хотелось.

Позволить себе валяться допоздна Василий не мог. Проникновение в новый день состоялось. Пройдя в кухню, Петровский долго пил прохладную воду из носика чайника. Вышедшая из ванной Света посмотрела на него с упреком:

– Трудно в чашку налить?

– Трудно, – глядя на жену грешными глазами, признал Василий и отправился принимать душ.

Пребывание под струями воды, не горячими и не холодными, доставляло огромное наслаждение. Он будто заряжался некой энергией, столь необходимой для действий в течение дня.

«Как там этот физик? – вдруг озаботился Петровский. – Астахов. Не случилось ли чего? Не попал в аварию? Надо ему позвонить. Любопытная личность. Весьма любопытная…»

Он вспомнил о просьбе и своём обещании. Ничего ему не приснилось. Или он всё забыл. Сон после выпивки был глухим, тяжёлым. «Хокинг, Виленкин… Был ещё третий. Не помню.»

Непременные утренние дела затянули его в конвейер, после которого Петровский сел с чашкой кофе за компьютер. Следовало потрудиться на себя. Литературой он занимался в первой половине дня, до отъезда на работу. Сейчас он писал новый роман, главным героем которого был заядлый геймер, попавший в число заложников, захваченных чеченскими террористами в театральном комплексе на Дубровке. Отвратительная реальность мешалась у него с многочисленными сценами игр, в которых он привык побеждать. Грубые вооруженные люди взывали не столько страх, сколько желание стрелять, но пальцы не находили нужных клавиш…

Ход мысли невозможно предугадать. Посреди захватывающего абзаца, для которого нашлись яркие, точные слова, Петровский зачем-то подумал про Астахова. Взял телефон. И будто споткнулся. Как с ним говорить? Почему-то неловко было обращаться на «ты». Вдруг человек забыл о вчерашней договоренности. Использовать форму «вы»? А если он помнит? В подобных случаях лучше всего использовать безличную форму. «Приветствую. Это Василий. Мы вчера познакомились. Как, удалось добраться без проблем?»

И тут телефон разразился весёлой трелью. Вслед за тем из него раздался бодрый голос:

– Добрый день. Астахов беспокоит. Удалось спросить ангела-хранителя?

– Пока что нет. Не получилось. – Проблема «ты» – «вы» оставалась. – Как, всё нормально? Удалось вчера добраться без проблем?

– Да, – как само собой разумеющееся, ответил Астахов. – Ты непременно спроси. Хорошо? Для меня это очень важно.

– Спрошу. Обещаю. Как только будет возможность. Хокинг, Виленкин… Ещё один был.

– Хойл. Его зовут Фред Хойл.

– Спрошу. Только не знаю, когда это произойдет. Это не каждый день бывает. Далеко не каждый. – Василий отчего-то ощущал неловкость за то, что не смог так быстро выполнить обещание.

– Буду ждать. Может, ещё посидим, поговорим?

– С удовольствием. Там, в Доме литераторов. Позвони мне завтра.

Этот разговор сбил его с прежнего настроя. Он с трудом дописал абзац и без всякого сожаления выключил компьютер. Наступило время отправляться на работу. Как чаще всего бывало, он поехал на метро.

Через сорок минут Петровский сидел за другим компьютером, писал очередной текст про убранство квартиры, оформленной в экзотическом стиле: «Интерьер обставлен и декорирован стилизованными или подлинными предметами этнических культур в их наиболее ярких, необычных проявлениях с отголосками далекой и неведомой жизни.»

Именно в этот момент по совсем непонятной причине ему вспомнился вчерашний разговор, увлечённый рассказ про Хокинга и его идеи. Петровский застучал по клавишам. На экране монитора возникли слова, идущие в определенной последовательности: «Вокруг нашего мира, словно зеркала, находятся другие миры. Мы живём, отражаясь в этой анфиладе зеркал, и каждое наше действие, каждый поступок несметное число раз воспроизводятся, повторяются, размноженные зеркальной гладью до безумия, до одури.» Ему понравилось написанное. Мысль потекла дальше, подчиняясь необъяснимой логике: «Хокинг. А что, если стиль такой ввести? Обилие зеркал. Видимость параллельных миров…» Идея показалась ему любопытной. Настолько, что он заглянул в соседнюю комнату. Ему повезло – та, которую он жаждал увидеть, которая появлялась в редакции набегами, сидела за большим столом, изучая фотографии для нового номера.

– Марьяна, хочу с тобой поговорить, – торжественно обратился к ней Петровский.

Марьяна была известным дизайнером, получала большие гонорары, гоняла на дорогих машинах, но при этом оставалась вполне доступным и приветливым человеком.

– Я тебя слушаю, – произнёс приятный высокий голос.

– Позволь поделиться с тобой некой идеей. Есть такой английский учёный, физик Стивен Хокинг. Он космолог, думает о мироздании. Он предположил, что рядом с нашей Вселенной существует множество других вселенных. И когда человек что-то делает, например, кушает или ругается с женой, то же самое повторяет множество его двойников, которые кушают или ругаются с женой в невидимых нам параллельных вселенных. – Она смотрела на него задумчивыми глазами. Василий чувствовал – её мысли заняты другим. Но он продолжил. – Это как если бы поставить много-много зеркал, и человек бесконечно повторялся бы в них. Только в каждом из миров есть свои особенности. Такое устройство мироздания придумал Стивен Хокинг. И что если нам наряду со всякими арт-нуво и арт-деко, традиционным и экзотическим стилями создать новый стиль – а-ля Хокинг. Поместить человека во множество зеркал, чтобы он бесконечно отражался там, как бы видел себя в других измерениях. – Теперь её зеленоватые глаза прямо-таки лучились весёлым азартом. – Может быть разная мебель, разная цветовая гамма, но непременно – зеркала, зеркала, зеркала. – Он размахивал руками, обозначая это невероятное обилие зеркал.

– В этом что-то есть, – певуче проговорила она. – Зеркала, которые друг против друга, ставили давно. Тоже интересный эффект, но… линейный. А так, чтобы зеркала стали основным элементом оформления, чтобы они бесконечно множили изображение во всех направлениях… это интересно. Как говоришь, а-ля Хокинг? Мне понравилось. Я попробую сделать наброски. – Она деловито глянула на Петровского. – Если удастся кому-нибудь впарить, тридцать процентов гонорара твои.

Василий был доволен. И не столько обещанием вознаградить его за идею, сколько тем, что услышанное им о параллельных вселенных, странное, будоражащее, вылилось в нечто конкретное, понятное, то, что можно было потрогать. Странное ощущение маленькой победы светилось в нём.

Он вернулся в комнату, на двери которой значилась его фамилия, сел за компьютер. Пальцы вновь побежали по клавиатуре. Но тут разразился настойчивой трелью телефон. Звонил Серега Потапов.

– Как дела? – поинтересовался он блеклым голосом.

– Нормально. А у тебя?

– Есть проблемы. Как-то не получается без них. Вася, у меня к тебе одна серьёзная просьба. Не по телефону. Надо встретиться.

– Я готов. Давай завтра. А хочешь, можно и сегодня вечером.

– Нет, ни сегодня, ни завтра не могу. Всё расписано.

– Тогда послезавтра.

– Тоже всё занято.

«Чудик, – мелькнуло у Петровского. – Просит время найти, а сам занят с утра до вечера.»

– Давай в субботу встретимся, – с лёгкостью предложил Василий.

– Давай в субботу, – неуверенно проговорил школьный приятель.

– Во сколько?

– В полдень. В Доме литераторов. Но я тебе ещё перезвоню.

Работа по восхвалению интерьера, оформленного в экзотическом стиле, продолжилась. Нужные фразы рождались как бы сами собой, удачные сравнения, эпитеты и гиперболы находились без труда. Он любил это состояние, когда слово было подвластно ему.

Он застрял на рабочем месте. Не хотелось останавливаться. Редакцию покинул предпоследним – его пересидел главный редакционный компьютерщик Игорь. Но тот занимался какими-то своими делами.

Двигаясь размеренным шагом по Страстному бульвару, Василий размышлял о людях, живущих в параллельных вселенных. Как их называть? Иновселетяне? Иновселяне? Черт его знает. А его двойники. Чем они отличаются от него? Чем занимаются? Как живут? Любопытно бы узнать. Ой, как любопытно. Да как это сделать?

Потом он ехал на метро. Именно там что-то случилось. В тот момент, когда он переходил со станции «Охотный ряд» на станцию «Театральная». Он шёл по длинному скучному тоннелю, и где-то посередине этой бетонной трубы, устроенной глубоко под землей, у него возникло ясное чувство, будто произошло нечто странное. Словно тумблер переключили. Он не понял, что конкретно изменилось? Но он знал – изменение произошло. Родилось ощущение чего-то неординарного, не умещающегося в привычное пространство, которое охватывало его сознание. Он даже остановился. Так получилось, что он был один в этой части тоннеля. Шаги других пассажиров звучали где-то впереди, за поворотом. Ощущение неординарного усилилось.

«Фантазии, – сказал он самому себе. – Игра воображения.»

И все-таки он с придирчивостью смотрел на стены тоннеля, потом, на пассажиров, ожидавших поезда, на вывески. Всё имело тот вид, который должно было иметь. Разве что рекламные призывы показались ему незнакомыми. Однако, он не мог исключить, что это – всего лишь следствие особого внимания к рекламе, не единожды виденной, но мельком, без вникания в тексты.

На «Белорусской» неутомимый эскалатор вознёс его на поверхность Земли. Странные эмоции не покидали его. Василий шёл неспешным шагом по Грузинскому валу, и ему чудилось, что перед ним какая-то незнакомая Москва. С одной стороны, он знал эти здания, эту толчею. С другой – виделись явные отличия. Многие здания казались не такими ухоженными, какими он ожидал их увидеть. В привычной веренице машин, ждущих возможности проехать в сторону Тверской, явно был недобор иномарок.

Ему казалось, что он играет сам с собой в некую игру – придумывает отличия, которые убедили бы его, что он уже в другой вселенной. Его писательский ум был привычен к подобным играм.

Добродушный, заросший деревьями двор пустил его в свои пределы. Цепочку тополей сажали давным-давно, в советское время. Василий со Светой только перебрались сюда, и он помогал определить будущую жизнь одного из саженцев. Теперь это был высоченный тополь. Задрав голову, он посмотрел на верхушку – доходит до шестого этажа.

Глухая железная дверь закрывала вход в подъезд. У Василия был специальный ключ, но он не сработал. Крайне озадаченный стоял Петровский около двери, пока не появилась рядом соседка по этажу.

– Замок барахлит? – Она с первого захода открыла дверь. – Нет, всё в порядке.

Василий знал, что она работает бухгалтером на каком-то предприятии. Её муж Николай частенько приставал к Василию с предложением выпить. Василий иногда соглашался, но не часто. Репертуар Николая на тему, как злоумышленники развалили прекрасный военно-промышленный комплекс, был ему слишком хорошо известен.

Лифт поднял их на седьмой этаж. Он подошел к своей двери. Теперь обошлось без задержек. Пространство квартиры приняло его. Василий скинул туфли, сунул ноги в любимые теплые тапочки.

И вновь ощущение какого-то несоответствия. То ли он видел прежние вещи каким-то новым взглядом, то ли это были другие вещи: зеркало на стене прихожей, шкаф для верхней одежды, вешалка, зонтик, висевший на крючке, ветровка дочери. А в гостиной – незнакомая посуда в стенке, диван, журнальный столик. Это был не его дом, хотя и его.

Василий находился один в квартире. Жена ещё не вернулась с работы, дочь – из секции. Она занималась художественной гимнастикой. Погружённый в противоречивые чувства, Петровский опустился на диван. Кажется, его подушки были мягче тех, к которым привык Василий.

«Я сошёл с ума? – размышлял он. – Или заигрался? Услышал про параллельные миры, начал выдумывать…»

Прозвучал шум открываемой двери. Петровский ощутил невероятное волнение. Что-то должно было произойти. Сейчас, сию секунду.

– Вася, ты дома? – раздался незнакомый голос, потащил за собой звук шагов.

Это была не его жена. Это была Наталья. Петровский крутил с ней роман лет семь назад. Бурная получилась история, но разводиться ради неё с женой Василий не захотел.

– Что ты здесь делаешь? – негромко спросил он.

– Как, что? Домой пришла.

– Ясно… Лена ещё на тренировке?

– Откуда мне знать? Она с твоей бывшей женой живёт.

– Где?

– На Бутырской улице. Там, где и раньше. – Озабоченное выражение появилось на её ухоженном лице. – Ты не заболел?

Он хотел сказать: «Нет», но передумал. Как иначе объяснить странность его поведения?

– Признаться, чувствую себя не очень хорошо.

Она коснулась губами его лба.

– Температура нормальная. Переутомился? Отдохни. Хочешь, ложись здесь. А хочешь – в спальне.

Он предпочёл остаться на диване. И был приятно удивлён, когда Наташа принесла ему подушку и покрывало.

– Отдыхай. Я приготовлю ужин.

«Я попал в параллельный мир, – ошарашено заключил Петровский. – Теперь нет сомнений. Другой вариант – я сошел с ума. Но разве я похож на сумасшедшего? Эта реальность не в моём воображении… Я в другой вселенной… Надо выпить. В баре у меня стояли две бутылки вина и бутылка водки. Интересно, что здесь?»

Мягко щелкнул замок, полированная дверца опустилась. Такого Василий никак не ожидал увидеть – обилие дорогих бутылок: шотландский виски, французские коньяки и вина, русская водка в мудреных бутылках. Целый клад.

Василию хотелось вина, однако, все винные бутылки были закупорены. Он не стал чересчур хозяйничать, налил себе «Хеннесси» из начатой бутылки. Пригубил – нормальный благородный вкус. Какой и должен быть. Допив, смакуя, достойную жидкость, Василий вернулся на диван.

«Значит, я не выдумал. Там, в метро, случилось… Трудно поверить. Параллельный мир. Другая жена…»

Петровский был бабником. Его неукротимо влекли женщины. Роман с Натальей оказался наиболее долгим, феерическим из тех, которые с ним приключились. Но он вовсе не собирался разводиться со Светой. Он любил жену. Ценил её ум, порядочность, добрый нрав. И потом, для него было важно, что она – интеллектуал, занимается наукой, авторитетный социолог. А Наташа переводила дрянные иностранные романы, которые печатались потом на дрянной бумаге с аляповатой мягкой обложкой. Ему не нравились её неаккуратность, взбалмошность. Красивая, ничего не скажешь. Но этого мало. Так считал он. Выходит, у его двойника были другие соображения.

Жгучее желание разобраться в том, чем ещё этот мир отличается от привычного, напрочь обжитого, возникло в нём. Василий включил телевизор. Шли какие-то нудные фильмы. Явные сериалы, напичканные болтовней. Он ждал выпуска новостей. Не слишком интересовавшийся политикой, Петровский тщился вспомнить, какие события происходили там, где его теперь не было. Держали под арестом нефтяного магната Ходорковского. Президент России обещал, что скоро бедных станет меньше. Продолжались боевые действия в Чечне. Американцы застряли в Ираке. Больше он ничего не мог вспомнить.

Новости удивили бодрым настроем дикторов, которые говорили о ведущей роли Коммунистической партии, о том, что предприниматели все активнее вступают в неё, о дружественном Китае, сотрудничество с которым развивается, об империалистической войне США в Ираке и о том, что повстанцы опять подорвали автомобиль с американскими солдатами. Василий ничего не понял.

– Ужинать будешь? – раздался голос Натальи.

– Да, – ответил он, скорее машинально, чем осознанно.

– Тебе здесь накрыть, или ты поднимешься?

– Поднимусь.

Это было так странно – видеть женщину, с которой он давно расстался, в роли домашней хозяйки. Она старалась, ужин приготовила отменный. Жареная картошка, свиная поджарка, салат из помидоров и огурцов. Ей удалось удивить его. Василий не верил, что из неё выйдет заботливая жена.

– Тебе лучше? – ласково спросила Наталья.

– Лучше… – Он посмотрел на женщину, которая сидела напротив, улыбнулся. Ему хотелось успокоить её.

«Что ей сказать? – думал он между тем. – Понимаешь, дорогая, дело не в общем самочувствии. С этим всё в порядке. У меня амнезия. Скажи, у нас есть дети?.. Решит, что я спятил. В такой ситуации лучше молчать.»

Выпив чаю, Петровский отправился на разведку. Следовало разобраться, что представляет собой его здешняя семья. В детской он обнаружил кабинет – стол с компьютером, роскошное кожаное кресло на колесиках, стеллажи с книгами. Всё толково и симпатично. Выходит, общего ребенка они с Натальей не завели. А вот спальня почти ничем не отличалась от той, которая осталась в прежней вселенной. Это крайне озадачило Петровского – как такое могло получиться, если обустройством квартиры там, откуда он попал сюда, занималась Светлана?

Василий вернулся в гостиную. Устроившись на диване, он принялся изучать здешний мир посредством телевизора. Непрестанно переключая каналы, он искал отличия от известных ему вещей во всем, что подсовывали местные телевизионщики. Вот герои какого-то фильма едут на машине по живописному проспекту. Василий пытался понять, чем отличаются внутренности машины от тех, которые были знакомы ему? А соседние автомобили? А сами герои? Так ли они говорят? Так ли одеты? Похожи ли на обычных людей?.. Вроде, похожи. По другому каналу показывают милицейского чина. Он говорит о водителях, которые превышают скорость, ездят по встречной, болтают во время езды по мобильным. Проблемы – те же. Форменная милицейская одежда выглядит привычно. Полное совпадение? Или он, Петровский, что-то упустил? Ещё один канал – очередной фильм. На этот раз – американский. Сцена в квартире. Интерьер, мебель? Всё обычное, американское. Лицо актера знакомо Василию. Он часто играет хороших полицейских. Теперь улица. Машины – те же. Дома – те же. В чём разница? Есть ли она? Ещё один канал. Разговор двух немолодых мужчин, сидящих в студии, о суевериях, экстрасенсах. Одного из них Василий знает – известный учёный, с давних пор мелькает в телевизоре, ведёт научно-популярные передачи. Его собеседник, пожилой симпатичный мужчина, объясняет, что те, кто получили от природы нормальные мыслительные способности, но пользоваться ими не хотят, верят во всякие чудеса, обыкновенные дураки. Такие речи Василий слышал и в прежней вселенной.

«Все отличия на уровне судеб? – спрашивает себя Василий. – Если так, если все отличия на уровне людей – та жена или другая, тот муж или другой, всё определяют решения, поступки… Но если так, то главное – человек?..» Ответ ему неведом.

Палец в очередной раз нажимает кнопку на пульте. В кадре – пассажирский самолет, который стоит в цехе, окруженный людьми. Потом показывают, как он взлетает. Голос диктора говорит, что решения Центрального комитета Коммунистической партии по выпуску современной авиационной техники претворяются в жизнь. Новый ближнемагистральный самолет полностью отвечает международным нормам. Василий видел этот пузатый самолет – его показывали по телевизору там, откуда Петровский попал сюда. Правда, без упоминания о Коммунистической партии. Но зато с изложением сомнений в его конкурентоспособности.

Наталья зашла в комнату, села рядом с ним. Полы халата разошлись, открыв соблазнительные ножки. Ему захотелось эту женщину. Он обнял её, принялся ласкать. И встретил живейший отклик. Халат был скинут. Как и его одежда. Но в самый ответственный момент Наталья прошептала:

– Тебе надо одеться.

Он не послушал её, ворвался туда, куда так хотел ворваться. Когда всё завершилось, вновь услышал голос, вполне спокойный:

– Ты решил сделать мне ребенка?

– Да, – не слишком задумываясь, выдохнул он.

– Что случилось? До сих пор ты не хотел детей.

– А теперь хочу.

– Ты серьёзно?

– Вполне.

– Я так рада. – Она обняла его. – С радостью рожу тебе сына. Или дочку. Не передумаешь?

– Нет. – Он не лукавил. Пусть рожает. Если он, Василий, останется в этой вселенной, будет растить своего ребенка. Второго.

«А если не останусь? – подумал он и слабо усмехнулся. – Хороший будет подарочек тому, кто живёт здесь в моем обличии. А что он там творит? И кто за это будет отвечать?.. – тревога шевельнулась в нём. – Любопытная получается история. Я – тут, а он – там. Весьма любопытная…»

4

Когда он проснулся, Наталья спала. Её бледное, худое лицо было красивым. Ему захотелось вновь овладеть ею, и он проявил активность. Она не стала сопротивляться.

– Я тебя не узнаю, – сказала она потом. – Что с тобой?

– Тебе не нравится?

– Наоборот. Что с тобой?

– Просто меня подменили, – беззаботно проговорил он.

– Болтун. – Её глаза смотрели с любовью.

В ванной обнаружились незнакомые пластмассовые бутылки. Василий пытался понять, где мужской шампунь, и не нашёл. Взял наугад. Вода из крана текла самая обычная, вполне мокрая.

На завтрак ему были поданы тосты с сыром, творог, чёрный кофе. Телевизор ничуть не смущался занятых едой людей, энергично сыпал информацией. Говорил, что в Советском Союзе признаются права частной собственности, государство не вмешивается в дела частных предприятий, поэтому СССР должен быть принят во Всемирную торговую организацию, и незамедлительно. Показывал сельского умельца, который смастерил самолет из водопроводных труб и автомобильного двигателя, а до того – трактор, на котором пахал свой огород. Объяснял вредность переедания и жирной пищи. Василий воспринимал неиссякаемый поток информации благосклонно.

После завтрака он отправился в кабинет, включил компьютер. Ему было жутко интересно, чем занят его двойник в творческом плане. Кроме того, он хотел бы найти некоторые свидетельства, кои подсказали бы род занятий местного Петровского.

Последний файл, с которым работал двойник, вытащил на экран свои тайны. Василий всегда начинал новое произведение с того, что формулировал его содержание. Поэтому и здесь он полез в начало. И прочитал: «Роман о партийном работнике, не доверявшем предпринимателям, всячески мешавшем им, который осознаёт свою неправоту, меняет своё отношение и даже сына своего направляет в предприниматели.» Уже было готово двести страниц. Василий не стал читать их. Он принялся просматривать другие файлы – наброски, готовые романы, повести, рассказы. Никаких документов, дающих представление о сфере деятельности двойника, он не нашёл.

Оставалось одно – отправиться на работу. В редакцию журнала. Василий вовремя подумал о деньгах. Вдруг здесь в ходу не та наличность, которая имелась у него.

– Наташа, у меня деньги кончились, – сообщил он, появившись в кухне.

– Возьми там, где они у нас лежат, – уверенно прозвучало в ответ.

Где это: «там»? Черт его знает.

– Мне мелкие нужны, – выкрутился Петровский.

Объемистый кожаный портмоне выплыл из её сумочки, поделился с ним несколькими купюрами. Его беспокойство оказалось не напрасным – перед ним были советские деньги – трёшки, пятёрки. Он ещё помнил, как они выглядят.

– Всё, ухожу по делам.

– Поздно вернёшься? – заботливо поинтересовалась Наталья.

– Не знаю. Постараюсь не задерживаться.

Василий намеревался поехать на машине, однако, в ракушке стояло незнакомое средство передвижения – «Москвич» какой-то новой модели, довольно эффектный на вид. У Петровского возникло подозрение, что это – его автомобиль. Но даже если он и не ошибся, толку от его правоты не было никакого. Ни ключей, ни документов он не имел. Оставалось ехать на метро.

Василий шёл по Кондратьевскому переулку, смотрел по сторонам, всё ещё выискивая различия, и размышлял о том, как ему теперь быть?

«Знать бы, насколько я сюда попал? На какое-то время или навсегда? Если на какое-то время, лучше ничего не делать. Переждать. А если навсегда?.. Если навсегда, надо как-то приспосабливаться. Надо выяснить, чем тут занимается Василий Петровский, за что получает зарплату, на какие средства живёт? Если надолго, лучше всего признаться Наталье. А если ненадолго, лучше не признаваться… Как узнать? Есть ли способ? Разве что спросить доброго ангела. Но он так редко снится. А здесь он явится? – Ответа не было. Зато возникла догадка. – Может, он всё это устроил?»

Город казался не таким ухоженным, как в прежней вселенной. Но и запущенным не выглядел. Люди, которые попадались ему на улице, ехали в одном с ним вагоне метро, были одеты вполне прилично. Он смотрел на попутчиков и думал о том, что каждый из них имеет множество двойников, которые живут похожей, но все-таки отличающейся жизнью. Быть может в этих отличиях бесконечно повторяющегося и сокрыт смысл? Для того и создавал Бог или Высший Разум это множество вселенных?

Станция метро «Кировская» наехала на поезд, охватила ярким светом ламп. Петровский ступил на платформу, вместе с другими пассажирами двинулся в сторону эскалатора.

«Если советские деньги, а по телевизору говорят про Советский Союз, значит, в августе девяносто первого тут ничего не произошло? – явилась откуда-то запоздалая мысль. – Что же, они продолжают строить социализм? А предприниматели, которые стройными рядами кинулись в коммунистическую партию? Это к чему? И откуда они взялись, предприниматели?.. Не понимаю.»

Ступив на укрытую асфальтом поверхность земли, он осмотрелся. Привычная картина окружала его. Те же здания. Одно из них, представительное, современное, так же венчали шесть больших букв «ЛУКОИЛ». Василий не поленился, подошел поближе. «Государственная нефтяная компания» – значилось на блестящей золотом вывеске.

Новым открытием стал обменный пункт, расположенный чуть поодаль. Курс доллара совсем не походил на тот, который был знаком Василию. Американская валюта стоила здесь заметно меньше.

«Всё равно стоит обменять деньги, – решил он. – Нельзя всё время просить мелочь у Натальи.»

Петровский собрался пожертвовать стодолларовой купюрой, которую носил с собой на всякий случай. Требование предъявить паспорт не испугало Василия – он поленился получить новый и всё ещё владел старым советским паспортом.

Сто долларов исчезли, обернувшись небольшой пачкой денег, на которых был профиль Ленина и надпись поверху: Билет Государственного Банка СССР. При этом никаких вопросов к Петровскому не прозвучало. Ни паспорт, ни американская денежка не вызвали подозрений.

Сретенский бульвар подставил ему свой тротуар. Мимо ехали сплошной вереницей машины. Василий обратил внимание, что не так уж и много иномарок. Всё больше отечественная продукция, включая вполне симпатичный «Москвич», который, похоже, имелся и у него.

Вскоре он вошёл в знакомое помещение, занимавшее полуподвал старого заслуженного дома.

– Вы к кому? – уколол его вопросом охранник.

Василий хотел сказать: «К себе», но подумал, что, быть может, не работает в этой редакции. Пришлось проявить изобретательность.

– Марьяна здесь?

– Какая? Богданова? Нет, ещё не приезжала.

– А Игорь?

– На месте.

Главный редакционный компьютерщик посмотрел на него мельком и никак не среагировал. Похоже, Петровского тут не знали. Да и вывески с его фамилией на соответствующей двери не было. Чем же зарабатывал себе на хлеб его здешний двойник? Как это установить? Спросить у Натальи: дорогая, где я работаю? Смешно. Он пребывал в растерянности.

«Дождаться Марьяны? – судорожно текла его мысль. – Зачем? Что это изменит? Ничего. Тутошняя Марьяна меня не знает. Можно в этом не сомневаться.»

Глупо торчать в помещении, где ты никому не нужен, где невозможно объяснить, что нужно тебе. Василий направился на улицу. Он чувствовал себя чужим в этом городе, так похожем на его Москву. Это было внешнее сходство. Совсем другие люди шли по тротуарам, сидели в машинах, занимали служебные помещения, комнаты в квартирах. Город, принимающий этих людей, привыкший к ним, тоже был другим.

«Что делать? – мучил себя вопросом Петровский. – Обратиться не к кому. Безвыходная ситуация…»

Растерянными шагами ступал он по тротуару, не замечая ничего вокруг. И тут будто озарение: «Надо разыскать Астахова!»

Спасительный выход был найден. В самом деле, здешний Астахов мог ему помочь. Хорошо, что записная книжка оказалась при нём. Сначала он позвонил на мобильный. Гудки прозвучали впустую. Наступила очередь институтского номера. Ответила женщина.

– Вы ошиблись. Никакого Астахова у нас нет. Какой номер вы набирали? – Выслушав последовательность цифр, подтвердила. – Да, это наш номер. Но никакого Астахова здесь нет.

– Это хотя бы институт?

– Это квартира.

Оставалась последняя возможность – домашний номер. Петровский заволновался: что, если и сейчас будет облом? Как тогда искать двойника его знакомого? Ему ответил низкий приятный женский голос.

– Дмитрия Астахова можно к телефону? – попросил Василий.

– Дмитрий на работе.

– Не подскажете, как ему позвонить? Это Петровский, его приятель.

Она продиктовала те заветные семь цифр, которые давали возможность добраться посредством электромагнитных волн до Астахова.

– Нам необходимо встретиться, – такие слова сказал он тому, кого так хотел увидеть. – Как можно скорее. Это в ваших интересах.

– А вы кто?

– Писатель. Но это не имеет значения. Поверьте, это в ваших интересах.

После значительной паузы прозвучало:

– Где?

Предложение по месту наличествовало – Василий отчего-то захотел переговорить с Дмитрием там, где и прежде.

– Вы Центральный дом литераторов знаете? На Большой Никитской… – Услышав очередную паузу, тотчас пояснил. – Улица Герцена. Знаете?.. Буду ждать вас в Нижнем буфете. Через час.

Бодрым шагом, попирая чужой асфальт, Петровский двинулся в сторону метро. Надежда вела его, надежда на разрешение странных проблем, которые уготовила ему судьба.

Центральный дом литераторов ничем не отличался от своего собрата в прежней вселенной. Вахтер приветливо заулыбался, увидев Петровского, сказал слова приветствия. А охранник, стоящий у входа в ресторан по другую сторону холла, открыл дверь. Василий шарахнулся от него – заходить в дорогой ресторан Петровский не собирался. Для него существовал Нижний буфет, истинное пристанище для писателей и поэтов.

Он в момент узнал Астахова, едва тот появился в буфете – такой же высокий, внушительный, как и в старой вселенной. Василий призывно махнул рукой. Подождал, когда прибывший усядется напротив, хлебнул кофе, который успел взять, выдержал вопросительный взгляд физика. Разговор начал парадоксальным вопросом:

– Дмитрий, вы знаете меня?

Тот удивленно посмотрел на Василия, потом осторожно выдавил:

– Нет.

– Прошу меня выслушать. Сейчас я буду рассказывать вам о вас. Вы – физик. Увлекаетесь космологией. Обожаете Хокинга, Виленкина… И ещё третий был.

– Хойл? – мягко предположил Астахов.

– Да, он самый. А ещё вы любите водку. Зато совсем не любите вино.

– Да, – всё так же осторожно согласился Астахов. – И что из этого следует?

– То, что я знаю вас, – победно продолжил Петровский. – Знаю. И вот вопрос: откуда я знаю вас?

– Откуда? – подхватил Астахов. – Следили за мной?

– Зачем? Какой смысл в том, чтобы следить за вами? Дело совсем в другом. Дело в том, что я знаком с вашим двойником. Я из параллельной вселенной. – Увидев скептическое выражение на лице Дмитрия, ничуть не смутился. – Не верите? В параллельные миры верите, а в то, что я пожаловал из такого мира – нет? Между прочим, я с вами, который в той вселенной, недавно познакомился, и мы друг другу понравились. Вы так интересно рассказывали про Хокинга, Виленкина и… как его?

– Хойла.

– Да, Хойла. А ещё про параллельные миры. На меня ваш рассказ произвёл огромное впечатление. А ещё мы с вами выпили по бутылке водки, и потом вы повезли меня на своём «Гольфе» домой, в район Тишинки.

– Я сел за руль пьяный? – усомнился Астахов.

– Ну, пьяным вы не выглядели. А выпить перед тем, как поехать – выпили. Я вам лично составил кампанию. Здесь, в Нижнем буфете… – Немного подумав, добавил. – То есть, там, – палец указал куда-то вверх, – но здесь, за этим вот столом.

Астахов ошарашенно глядел перед собой, потом перевел испуганные глаза на Василия.

– И что, я нормально ехал?

– Нормально. В аварию не попали. Гарантирую.

– Это всё так странно. То, что вы рассказали… – Он продолжал смотреть на Василия тревожными глазами, но, казалось, видел совсем иное. – Значит, они есть?

– Кто?

– Параллельные вселенные, двойники.

– Выходит, что есть. Я, по крайней мере, в этом убедился. Можно сказать, воочию. – Василий развёл руками. – Я – в другой вселенной. А вы – двойник человека, которого я знаю.

Размышления Астахова породили новый вопрос:

– Вы его разыскали? Вашего двойника.

– Нет. Не смог найти. Пришёл вечером домой… уже в этой вселенной, смотрел телевизор, ужинал, ночевал, утром перед отъездом успел за компьютером посидеть – никого больше не видел. Кроме жены. Здешней.

– Похоже, происходит замещение, – негромко сделал вывод Астахов. – Чтобы двойники не оказались в одной вселенной. – Он в очередной раз глянул на Петровского, теперь уже туманными глазами. – А как это произошло? Ну… ваше перемещение.

– Очень просто. Шёл по переходу между станциями «Охотный ряд» и «Театральная»… Тьфу. – Он в сердцах махнул рукой. – У нас всё переименовали. Между «Проспектом Маркса» и «Площадью Свердлова». Там такой длинный переход. Шёл… В какой-то момент возникло ощущение, что я переместился. А потом понял: на самом деле переместился. Доказательств тому уйма. Сегодня был на работе в редакции журнала, который рекламирует дизайн. Выяснилось, что в этой вселенной я там не работаю. И люди, которых я знаю, не ведают, кто я такой. – Пора было переходить к делу. Петровский наклонился вперед, чтобы собеседник лучше слышал его, придал голосу доверительный тон. – Я прошу вас помочь. Мне просто необходимо знать, навсегда я здесь или на время. От этого зависит, как я должен себя вести. – Увидев недоверчивый взгляд, Василий понял, что стоит всё объяснить. – Понимаете, у меня там другая жена. Кроме того, я не смог установить, где и кем я здесь работаю? Если я прибыл сюда ненадолго, мне лучше переждать, ни во что не вмешиваться. Но если я здесь до конца жизни, тогда лучше признаться во всём жене. Без её помощи не обойтись. Мало того, что я не в курсе, где и кем работаю, я не знаю людей, с которыми вроде бы знаком. Ко мне обращаются, а я строю удивленную физиономию. Легко сойти за сумасшедшего.

Астахов долго пребывал в задумчивости, потом тихо произнёс:

– Выходит, есть отличия между вселенными.

– Есть. – Петровский охотно кивнул. – Небольшие, но есть. Я уже думал об этом. Если бы не было отличий, зачем тогда нужны параллельные вселенные? Но и сильных отличий быть не должно. Иначе смысл теряется. – Он вспомнил про свою заботу. – Как вы считаете, я здесь надолго?

– Не знаю… – сумрачно выговорил Астахов.

Посмотрев зачем-то на кремовый с тёмными балками потолок и тяжко вздохнув, Петровский предложил:

– Давайте выпьем.

– Давайте, – механически прозвучало в ответ.

– Тогда немного подождите…

Петровский отправился туда, где за деньги выдавали и выпивку, и закуску, вследствие чего на столе появилась бутылка водки, а рядом с ней – тарелка с бутербродами. Рюмки были наполнены.

– За что? – вяло спросил Астахов.

– За то, что они есть, параллельные вселенные. – Василий грустно улыбнулся.

Выпили. Вслед за тем в ход пошла закуска.

– Слушайте, а почему у вас деньги советские? – не прерывая еды, вполне будничным голосом полюбопытствовал Василий.

– А какие ещё могут быть? – Спокойное удивление отразилось на лице Астахова.

– Такие. – Петровский достал из кармана кошелек, раскрыл его. На свет Божий были извлечены и переданы для ознакомления две розоватые купюры.

– Сто рублей, – прочитал Астахов. Вид у него был ошарашенный. – Билет Банка России.

– У вас что, в девяносто первом коммунистов не скинули?

– Каком девяносто первом?

– В тысяча девятьсот девяносто первом году, – охотно принялся разъяснять Петровский, – почти тринадцать лет назад в нашей вселенной скинули коммунистов. Это случилось в августе. У Белого дома тогда уйма людей собралась, там, на набережной Москва-реки. В итоге коммунисты рухнули, Советский Союз развалился. Россия получила независимость.

– От кого?

– Ну… это так говорится. Просто она стала самостоятельным государством. Как и другие республики СССР. Первым президентом России был Ельцин. Слышали про такого?

– Нет.

– А про Путина слышали?

– Нет. Не слышали…

– Это наш нынешний президент, бывший кагебешник. В общем, начали в девяносто втором строить капитализм, и по сей день строим. Но он какой-то несовершенный получился, наш капитализм. Уйма нищих, культура в загоне, то же самое с наукой, образованием. Зато у нас свои миллиардеры. И вот что интересно – Россия по-прежнему живет за счёт нефти и газа, но при этом нищих сейчас больше, чем в советское время. Учителя, врачи, военные – все еле-еле сводят концы с концами. С другой стороны, магазины забиты продуктами и товарами. Раньше такого не было. Всё, что хочешь, можно купить. Проблема одна – денег не хватает. – Он посмотрел на Астахова с некоторым смущением. – Сам я писатель. Этим трудом у нас не проживешь. Конечно, цензуры никакой. Писать можно про всё. Печататься сложно. Издательства одни детективы гонят. Поэтому я в журнале на жизнь зарабатываю. Рекламирую дорогую мебель и эксклюзивный дизайн. – Тут он будто споткнулся. – Точнее сказать, рекламировал… А у вас тут что происходит? Строите социализм?

– У нас НЭП, – деловито принялся объяснять Астахов. – Новая экономическая политика. Та, которую преступно свернул Сталин. В девяносто первом году в руководство пришли коммунисты-реформаторы, провозгласили возврат к Ленину, разрешили мелкое и среднее предпринимательство. Теперь у нас многие тысячи предпринимателей. Экономика развивается, люди получают неплохую зарплату.

– За счёт чего? – Василий был само недоверие.

– Да мы теперь для всей Европы и Америки производим товары народного потребления. – Любитель космологии смотрел на него, как на полного невежду. – Практически всё, что там продается, выпущено у нас, в Советском Союзе.

Удивительно было слышать такие вещи.

– Это что же, китайский путь?

– Почему китайский? Самый что ни на есть наш, советский. Это Китай намерен идти нашим путем. Но мы их намного лет опередили.

Услышанное впечатляло. Да, история здесь развивалась по-другому. Василий вспомнил, что на столе зря простаивает бутылка водки. Наполнил рюмки. Потянуло сказать нечто выспренное.

– За процветание России.

– Почему только России? Советского Союза.

Под это пожелание водка успешно проследовала в желудки. С аппетитом поглощая бутерброд, Петровский поинтересовался:

– А кто эти коммунисты-реформаторы?

– Гайдар, Чубайс и Явлинский.

Василий поперхнулся. Это же надо!

– Вам знакомы эти имена? – тут же среагировал Астахов.

– Да. А кто у вас самый главный?

– Горбачёв.

– Он у нас тоже был главным. До августа девяносто первого года.

Петровский не слишком уважал Горбачёва, считая, что последний лидер СССР не воспользовался имевшимися возможностями, испугался кардинальных перемен. Выходит, в этой вселенной он реализовал шанс, не только свой, но и огромной страны. Или, может быть, здесь под той же фамилией обитал по сути другой человек?

Василий решил не углубляться в подобные тонкости. Ему захотелось выпить за их с Астаховым очередное, теперь уже в этой вселенной, знакомство. Предложение было поддержано. Едва рюмка опустела, Василий мечтательно проговорил:

– Когда мы познакомились в первый раз, тут, в этом зале, но в другой вселенной, вы так увлекательно рассказывали про Хокинга, про Виленкина. – Тут он состроил чуть сконфуженное лицо. – Признаюсь, я прежде не слышал про них.

– Виленкин – удивительный человек. – Астахов елейно улыбался.

За соседним столиком опять шумели молодые поэты. Когда они успели появиться? Рассеянно глянув на них, Петровский тотчас отвернулся.

– А Хокинг?

– Хокинг? Он просто гений. Вы ничего не знаете про него?! – Как оживился Астахов, каким восторгом светилось его лицо. – Когда Хокингу был двадцать один год, врачи диагностировали у него амитрофический боковой склероз. Это прогрессирующее заболевание центральной нервной системы. При таком диагнозе пациенты живут в лучшем случае несколько лет. Он выжил. И в середине семидесятых, заявил себя как выдающийся ум. Например, доказал, что чёрные дыры должны излучать энергию. – С каким восторгом, с какой любовью рассказывал Астахов о постороннем для него человеке. – В семьдесят девятом Хокинг стал профессором прикладной математики и теоретической физики в Кембриджском университете. Между прочим, триста лет назад эту кафедру занимал сам Исаак Ньютон, с которым часто сравнивают Хокинга. – Тут печаль упала на его лицо. – К сожалению, болезнь дала о себе знать. Хокинг потерял возможность говорить и с тысяча девятьсот восемьдесят пятого общается с миром при помощи речевого компьютера. Теперь его состояние намного хуже – он почти полностью парализован. Однако, не теряет оптимизма. – И вновь лицо оживилось. – На вопрос о том, что он сам считает главным своим достижением, говорит: «То, что Роджер Пенроуз и я доказали, что время берёт свое начало в момент Большого Взрыва и завершается в недрах чёрных дыр.» Но я бы поставил выше его последнюю книгу «Вселенная в скорлупе ореха». Там Хокинг задает удивительный вопрос: «Снятся ли нам ангелы или мы снимся ангелам?» И отвечает: «Снимся мы.» Представляете? – Теперь Астахов прямо-таки светился. – Его теория объясняет даже такие сверхчувственные феномены, как ясновидение и телепатия. «Наш мир – голограмма,» – утверждает Хокинг. А, как известно, любая точка голограммы содержит всю записанную на ней трёхмерную информацию. И если разбить голографическую пластинку и взять осколок, мы увидим ту же картину, что и прежде. Вывод очевиден: информацию не нужно передавать, её нужно считывать.

Эта мысль понравилась Петровскому, которого больше, чем рассказ, увлекли метаморфозы лица Астахова.

– Давай выпьем за то, чтобы считывать информацию, а не передавать, – предложил Василий. – Ничего, что я перешел на «ты»?

– Ничего.

Они с удовлетворением чокнулись.

«А водка здесь лучше, чем у нас, – подумал Петровский, поглощая очередную порцию славной жидкости. – Пьётся легче.»

Поход за второй бутылкой был неминуем. Нашлись и достойные пожелания для употребления вновь принесённой водки: за космологию, за литературу, за непременные успехи каждого из их двойников, за прекрасных дам в каждом из параллельных миров. Проблемы с тостами не бывает, если пьётся в удовольствие.

Когда они покидали Нижний буфет, Петровский бросил взгляд на зал – всего один человек оставался под бежевыми сводами с тёмно-коричневыми балками. Он спал, положив на руки голову, увенчанную пышной седой гривой. Похоже, и здесь он был известным в прошлом литературным критиком.

Невероятная теплынь стояла на улице. Посмотрев на ясное, лишь только начавшее темнеть небо, Астахов дал волю своему восторгу:

– Такой день… Великий день. Я должен всё осмыслить. Пока что ясно только одно – параллельные вселенные существуют. – Он с нежностью посмотрел на Петровского. – Спасибо вам. Огромное спасибо.

– Да я, собственно говоря, с радостью… – Василий оглядывался по сторонам. – Где твоя машина?

– Нет машины.

– Как, нет? Совсем?

– Совсем.

– Что же ты не купил?

– Теперь куплю. Теперь точно куплю… Надо сообщить миру о существовании параллельных вселенных.

– Как? Будем говорить об этом всем прохожим?

Астахов задумался – и вправду, как? Через несколько секунд решение было найдено.

– Лучше всего сообщить в Центральный комитет Коммунистической партии.

Похоже, он готов был идти на Старую площадь немедленно.

– Давай отложим это назавтра, – вежливо предложил Василий. – Мы с тобой не совсем трезвые. Нехорошо. Такая важная информация, а мы… Назавтра! Всё назавтра.

– Хорошо! – Астахов размашисто кивнул в знак согласия.

По Садовому кольцу буднично летели машины. Понуро стояли по обе стороны дома. Левее тянулась в небо стройной пирамидой помпезная высотка, одна из тех, которые воздвигли в сталинские времена… Петровскому вдруг показалось, что не было никаких перемещений, что всё привиделось. Он глянул на стоящего рядом Астахова с подозрением. Следовало проверить его реальность, как и всего остального. Не долго думая, Василий шагнул на проезжую часть, намереваясь пройти сквозь призрак ближнего к нему автомобиля, но был схвачен крепкими руками.

– Вы что?! Собьют! Зажжется зелёный, пойдем. У вас там что, на красный бегают?

Петровский обернулся, пристально посмотрел на Астахова и, вместо ответа, спросил:

– Где находится ЦК КПСС?

– На Старой площади, – нетвердым голосом выговорил Астахов.

– Ну… это каждый знает. А какую должность занимает Горбачёв?

– Генеральный секретарь КПСС и бессменный президент СССР.

Пока Василий решал, что на это сказать, зажёгся зелёный. Вереница белых полос на асфальте стала доступна для пешеходов, и толпа, уставшая от ожидания, ринулась навстречу другой толпе, томившейся на противоположной стороне Садового кольца. Увлеченный общим движением, Василий пересёк широкую улицу, и тут вспомнил про Астахова. Астрофизик обнаружился неподалеку. Что за мысли роились в учёной голове?

«А на выпивку здешний Астахов слабее нашего,» – не без гордости заключил Василий.

Проводив Астахова до метро «Баррикадная», Петровский направился в сторону Тишинки. Слева тянулся живописный забор Зоопарка. Чуть позже над ним проплыл пешеходный мостик, соединяющий две части пространства, отданного зверям и взирающим на них людям. Симпатичные башенки как две капли воды походили на те, которые он частенько видел в своей вселенной. Вот ведь и Центральный дом литераторов не отличался от своего двойника.

«Может быть, всё происходит в одних декорациях? – припёрлась шальная идея. – Люди – разные, окружение – одно и то же… – Трудно было оценить трезвость собственной мысли. – Может быть. А как узнать?» И в самом деле, узнать это не представлялось возможным.

Он вернулся домой в хорошем расположении духа. Едва открыл дверь, из комнаты выбежала Наталья. Она смотрела на него взволнованными глазами.

– Где ты пропадал?! Я не могла тебя найти. Мобильный отключил. Я звонила тебе на работу, но ты там не появился, и даже не предупредил, что не приедешь. Что случилось?

– Я встречался с одним физиком.

– И выпивал?

– Да, – беззаботно сообщил Василий.

– И потом сел за руль?

– Я был без машины.

Сомнение высветилось в её взгляде.

– Зачем тебе дался этот физик?

– Он – специалист по космологии. Разбирается в вопросах мироздания, в параллельных вселенных. Зовут его Дмитрий Астахов.

– Параллельные вселенные?.. Всё-таки, с тобой что-то случилось. Ты не перестаешь меня удивлять в последние дни.

– Разве это плохо?

– Я еще не знаю, как это. Ужинать будешь?

– Буду. – Петровский увесисто мотнул головой.

Он так и не решил, как вести себя с Натальей. Вывалить на неё всю правду? Сказать: я твой муж, но я не твой муж. Вдруг она поймёт? И поверит. Да кто ж знает? Но если не поверит, психушка обеспечена.

«Хорошо, что завтра суббота, – думал он, отправляя в рот очередной кусок жареной осетрины. – А куда я пойду в понедельник?.. Ладно, может быть за выходные всё образуется.»

Тут он вспомнил про обещание, данное другому Астахову, тому, который пребывал в прежней вселенной. Добрый ангел пока ещё не снился Петровскому. Но теперь у Василия появилась необходимость задать ему собственный вопрос. А как иначе узнать, вернётся ли он в свою вселенную? Только спросить у ангела.

«Спросить! – радовала его спасительная мысль. – Да, спросить у ангела-хранителя: я здесь навсегда или на какое-то время? Главное, не забыть, когда он приснится. Надо втемяшить себе в голову: не забыть спросить, спросить не забыть. Не за-бы-ть.»

Когда легли спать, он полез было к Наталье, но услышал:

– Если ты хочешь, чтобы я забеременела, не приходи ко мне выпившим.

Выразительно вздохнув, Василий оставил всякие попытки, отвернулся и моментально заснул.

5

Дмитрия Астахова разбирало нетерпение – скоро там его новый знакомый выяснит, кто из трех гениев прав: Хойл, Хокинг либо Виленкин? Дмитрий был настоящим ученым, обожал докапываться до истины путем сложных математических построений и сравнения полученных результатов с опытными данными. Однако, в интересующем его случае не только он, но и никто другой не имел пока возможности проверить правильность существующих теорий. Приходилось обращаться к столь непривычным средствам. Стремление узнать правду о мироздании любым образом Астахов не считал зазорным.

Длительные попытки разыскать Петровского не принесли успеха.

«Просил позвонить, – с досадой говорил себе Дмитрий. – И где он?.. Ох уж эти писатели. Что у них в голове?»

Какое-то чутьё подсказывало ему – надо ехать на Большую Никитскую, в Дом литераторов. Но впереди была ещё одна лекция. Ещё один рассказ о квантовой механике студентам, которые, как правило, не могли, да и не пытались понять всю прелесть этой науки. Лишь тот, кто чувствует её, может осознать истинную глубину и красоту космологических теорий.

«Космологические размышления всегда играли чрезвычайно важную роль в развитии науки, – думал Астахов, сидя за своим столом. – Но сможем ли мы когда-нибудь, критически исследуя эти умозрительные теории, развить их в такой мере, что они будут допускать эмпирическую проверку?»

Он не мог ответить утвердительно, хотя с удовольствием сделал бы это, если бы имел основания.

Он поднялся. Настало время идти в аудиторию. Студенты раздражали Дмитрия своей бестолковостью. Мало кто из них подавал надежды. Но такие находились. И это радовало. Дмитрий был готов работать с ними не только на лекциях.

Вскоре Астахов привычно писал на доске формулы, рассказывая прекрасным языком математики о сложных взаимосвязях, о том мире, который окружает нас, будучи невидим нами. Когда он поворачивался, видел живой интерес лишь в одной паре глаз, принадлежавших Илье Готлибовичу. Он был самым толковым не только в этой группе, но и на всём курсе.

Громкий хлопок прервал очередной период выведения формул. Рука с мелком остановилась, Астахов повернулся к аудитории.

– Что случилось? – мрачно поинтересовался он.

Несколько секунд висела плотная тишина, потом прозвучал тоненький голос одной студентки:

– Ручка упала.

Идиоты! Будто он не понимает, что это никакая не ручка. Взорвали хлопушку, теперь пытаются выставить его дураком. Он видел сдержанные ухмылки. Ждали его реакции. Черта с два он даст им повод для веселья. Состроив язвительное лицо, Дмитрий проговорил:

– Одни веселятся на лекциях, другие – на экзамене. – И вновь отвернулся к доске.

Астахов не считал себя лишенным чувства юмора человеком. Понимал шутку. Студентом участвовал в игре, называемой «Жопа». Проводилась она так: несколько студентов скидывались по рублю, что в советское время составляло приличную сумму – тогда на пятьдесят копеек можно было неплохо пообедать в студенческой столовой. Деньги отдавали судье, который следил за ходом игры. Побеждал тот, кто во время лекции громче всех говорил: «Жопа!» Он получал банк. И вот на лекции одного весьма немолодого уважаемого профессора Дмитрий умудрился победить с первого захода, во всю мощь произнеся заветное слово. Профессор не стал скандалить, спокойно повернулся к аудитории, оглядел сидевших перед ним студентов. И проговорил с доброй усмешкой: «Я знаю эту старую студенческую игру. Но всё-таки попрошу вас не играть в неё на моих лекциях.» И всё. Никаких упреков. Так ведь и он, Астахов, лишь напомнил, что кой-кому невесело придется на экзамене. Мстить он никому не собирается, но тот, кто продемонстрирует пустоту в голове, непременно схлопочет двойку.

Обретя свободу, Астахов тут же поехал в Дом литераторов. Домчался в момент. С трудом нашёл место для парковки. Быстрыми шагами проскочил дистанцию до подъезда, миновал пространство холла, сбежал по лестнице до двери, пропускающей в Нижний буфет. Глаза лихорадочно осмотрели зал – Петровского не было.

Удрученный таким результатом, Дмитрий поплелся назад. Поднялся по лестнице, вышел с холл. И совершенно неожиданно углядел того, кого так желал видеть – Петровский сидел на банкетке подле колонны, лицо у него было грустное, глаза смотрели куда-то вниз. Довольно улыбаясь, Дмитрий сделал несколько шагов навстречу, протянул руку и… наткнулся на удивлённый взгляд.

– Привет, – ликующе произнёс Дмитрий. – Очень рад тебя видеть. Как, удалось спросить?

– Кого?

– Ну… доброго ангела. Так ты его называешь?

Он увидел вконец оторопелый взгляд.

– А что… спросить? – сдавленно пролепетал приятель.

– Как, что? – Бодрая улыбка не сходила с лица Дмитрия. – Кто из троих прав, Хойл, Хокинг или Виленкин?

– Кто это?

– Физики. Выдающиеся. Что, забыл?

Опять заминка. Потом вкрадчиво раздалось:

– Я про них никогда не слышал… – Тут он загнанным взглядом посмотрел на Дмитрия. – Откуда вы знаете про доброго ангела?

– Ты рассказывал. И это не помнишь?

Последовала совсем непонятная пауза. Петровский состроил какую-то странную физиономию, будто мучился жестокой головной болью. Дмитрий не стал разбираться, в чем дело, предложил все тем бойким голосом:

– Чего ты здесь сидишь? Пошли.

– Куда?

– В Нижний буфет.

– Я туда не хожу… А впрочем, идемте.

Он как-то безвольно поднялся, пошёл за Дмитрием. Они заняли тот самым стол, за которым познакомились несколько дней назад. Дмитрий купил водки, бутербродов, апельсинового сока для запивки. Наполнив рюмки, предложил с довольным видом:

– Со свиданьицем.

Петровский безропотно выпил водку, равнодушно пожевал бутерброд с копчёной колбасой. Последовал тост за его здоровье, потом – за литературу.

– Что, полегчало? – Астахов смотрел на него с теплотой.

– Немного.

– Сейчас добавим.

Дмитрий наливал сидевшему напротив человеку больше, чем себе – надо было помочь приятелю совладать со своей хандрой. Помогло. После четвертой рюмки Петровский ощутил необходимость сказать какие-то слова.

– Понимаете, со мной творится что-то неладное. То ли у меня отшибло память, то ли… даже не знаю, как назвать. Действительность кажется мне другой. – Он придвинулся к Дмитрию, перешёл на шёпот. – Мне казалось, что я разошелся с моей первой женой и женился на другой женщине. Вдруг выясняется, что моя жена по-прежнему Света. И всё остальное тоже спуталось. Я не работаю там, где, как мне казалось, я работаю.

– Ты работаешь в журнале. Рекламируешь дизайн и мебель. Ты ещё мне предлагал квартиру обставить.

– Ну вот, видите, – безнадёжность густела в голосе Петровского. – Какой-то журнал, мебель. Но мне прекрасно известно, где я работаю. В Союзе писателей СССР, секретарём. – Тут голос Петровского совсем поник. – Только его почему-то нет на прежнем месте. Союза писателей. Я спрашивал. Говорят – нет такого. Дом Ростовых есть. А Союза – нет.

Дмитрий понял: с Петровским действительно происходит что-то неладное.

– Может быть, ты переутомился?

– Может быть, – печально высказал согласие Петровский.

– Потом, ты писатель. Возможно, ты слишком увлекся тем сюжетом, который прорабатываешь. Я, конечно, литературой не занимаюсь. Пишу научные статьи. Но порой так влезешь в материал, что действительность просто ошарашивает и расстраивает. – Лирика – лирикой, а нельзя было забывать о главном. Дмитрий подпустил просительных ноток в голос. – Ты всё-таки просьбу мою не забудь. Спроси доброго ангела, кто из троих прав, Хойл, Хокинг либо Виленкин?

– Это физики? – растерянно осведомился Петровский.

Дмитрий кивнул.

– Космологи. Как и я. Неужто забыл? Я тебе столько про них рассказывал… Мне очень важно узнать, кто из них прав. А может, никто не прав. – Дмитрий развел руками.

– Хокинг, Виленкин… И кто ещё?

– Хойл. – Дмитрий не сдержал досаду. – Что же ты никак запомнить не можешь?

– Я только недавно услышал…

Астахову не хотелось вникать, почему его новый приятель делает столь странные заявления. Он лишь уточнил:

– Так ты спросишь?

Петровский осторожно кивнул.

– Я попробую спросить. Но учтите, добрый ангел не так часто является мне… во сне.

– А ты постарайся. Попроси явиться. У тебя это как-то получается. Да если бы у меня получалось, стал бы я тебя просить.

Петровский изобразил что-то неопределённое на лице. Потом оживился, произнёс торжественно:

– Жизнь слишком коротка для того, чтобы делать добро, но слишком длинна – чтобы творить зло. Это мне сказал добрый ангел. Я стараюсь делать добро: пишу общественно полезные романы.

По соседству шумели молодые люди. Астахов мельком глянул на них и отвернулся.

– Тебе полегчало? – спросил он.

– Да. – Петровский с важностью кивнул, после чего встрепенулся. – Я готов заплатить. Но у меня деньги не те.

– Что значит – не те?

– Я пытался купить газеты. И еще пиво. Мне сказали, что деньги не те.

– Покажи.

Петровский достал кошелек, вытащил несколько бумажек.

– Это советские деньги, – как само собой разумеющееся, проговорил Астахов.

– Ну вот, советские. Почему же их у меня не берут?

Дмитрий посмотрел на приятеля полными сочувствия глазами.

– Тебе надо отдохнуть. Ясное дело – перетрудился.

Он ещё раз наполнил рюмки, причем себе опять налил половину, а приятелю – полную. И вновь тот ничего не заметил.

– За то, чтобы у тебя всё было хорошо. – Чокнувшись, Дмитрий тут же опрокинул рюмку. Петровский последовал его примеру.

Бутылка опустела. Добавлять не было смысла – Петровскому хватило, а Дмитрий за рулем старался много не пить.

– Пошли, – сказал он приятелю.

Тот безропотно поднялся. На этот раз они уходили далеко не последними. Немолодой мужчина с пышной гривой седых волос, на которого Дмитрий обратил два дня назад внимание, пока не спал.

Вывалившись на свежий воздух, Петровский тут же направился в сторону Садового кольца, но был остановлен Дмитрием:

– Не туда. Машина в другой стороне.

– Какая машина? – оторопело поинтересовался Петровский.

– Моя.

Благосклонно кивнув, приятель отправился за ним. Едва они остановились подле творения немецких автомобилестроителей, Петровский сообщил:

– У меня тоже есть машина. – Подумав, добавил. – Была. Я думал, что у меня «Москвич» последней модели. Такой… красивый. А в ракушке всего лишь старые «Жигули». Вот так.

Он устроился поудобнее на переднем сиденье и тотчас уснул. Растрёпанная голова уперлась в дверцу.

Дмитрий довёз приятеля до его дома. Растолкал.

– Приехали.

Петровский открыл глаза, осмотрелся, ничего не говоря, вылез из машины и нетвердым шагом направился к дому.

– Ты не забудь про мою просьбу, – сказал ему вслед Астахов.

Движение остановилось. Гордый поворот головы. Туманный взгляд прищуренных глаз упал на Дмитрия. Что он выражал, Дмитрий не понял. Несколько секунд, и Петровский продолжил шествие к подъезду.

Послушный воле водителя, мотор принялся крутить колеса. «Гольф» покатил туда, где Астахов жил – в Чертаново.

Дмитрий размышлял о том, что на быстрый ответ со стороны Петровского надеяться нельзя. Слишком уж необязательные люди – писатели. Да и материя тонкая – разговор с добрым ангелом во сне. Разумеется, соблазнительно хоть как-то заглянуть за пределы доступного, пусть даже при помощи ненаучных методов. С другой стороны, пренебрегать традиционными путями изысканий недопустимо. Так что нечего расслабляться, надо продолжать работу. Каждодневно, ежечасно, ибо настоящий ученый должен работать постоянно в том смысле, что мозг отключить нельзя.

Вместе с тем, завтра, в субботу, Астахов намеревался потратить время на телесные удовольствия. Дмитрий любил спорт, но неправильный – не большой теннис, дзюдо или горные лыжи, как все достойные российские люди начала двадцать первого века. Дмитрий отдавал предпочтение баскетболу и каждую субботу играл с друзьями. Собирались они в спортивном центре у одного из общих приятелей, часа четыре бегали с мячом, вслед за тем парились в сауне, пили пиво. Подобное времяпрепровождение давно превратилось в добрую традицию.

«Гольф» упрямо одолевал километры, нанизывая на себя московские улицы. Майский вечер накрывал большой, усталый город задумчивым небосводом. Приятная теплынь заполняла округу.

«У меня такое предчувствие, будто параллельные вселенные точно есть, – подумалось вдруг Астахову. – И если так, сколь они замкнуты? Нет ли каких-то особых зон в пространстве, где возможны переходы из одной вселенной в другую? И если да, подобные зоны постоянны или возникают в какие-то отрезки времени?..»

Припарковав машину около дома, Дмитрий поднялся на девятый этаж, туда, где жил с Ириной, своей гражданской женой, третьей, если считать и тех, с которыми был прежде расписан.

– Я нутром чувствую, что параллельные вселенные существуют, – громогласно заявил он, войдя в квартиру. – Но всё равно я голоден.

– Досадная взаимосвязь, – прозвучало из комнаты. Слова притащили за собой весьма грациозное создание ростом немного ниже Астахова с кудрявой головой. – Было бы лучше, если бы твоя уверенность вызывала ощущение сытости.

Это пожелание отнюдь не означало отказ покормить голодного мужчину. Ужин состоялся. После этого Астахов удалился в гостиную, которая, за неимением третьей комнаты, частично служила Дмитрию кабинетом. Надо было ещё поработать. Он открыл научный журнал, только что прибывший из Соединенных Штатов. Настоящий ученый должен быть в курсе всех новаций. Впрочем, что значит – должен? Разве он заставляет себя? Ему хочется этого. Ум требует всё новых и новых сведений, научных фактов.

Дмитрий чувствовал некоторую усталость, когда отправился спать. Однако, едва Ирина легла рядом, он не преминул воспользоваться этим соседством. И встретил полное взаимопонимание.

6

«Что там с моими делами? – размышлял Василий о происходящем в оставленной им вселенной, глядя через оконное стекло на причудливые белые облака, равнодушно плывущие по небу. – В редакции не появлялся в последние дни. И теперь не известно, появлюсь ли вообще. Дома не бываю… Двойник-то мой разобрался, что к чему? Что он там творит? Какие речи произносит? Представляю. Света, небось, решила, что я спятил. А я это не я. Надо же, как всё получилось… Интересно, а там сейчас такая же погода? Такие же облака? Или чистое небо? А может, идёт проливной дождь? Если есть отличия, распространяются ли они на погоду?..»

– Ты поедешь сегодня к дочери? – раздался ровный голос Натальи.

– Зачем? – удивился Петровский.

– Как, зачем? Ты всегда ездишь по субботам. Разве ты не хочешь её увидеть?

Несколько секунд ушло на то, чтобы вернуться в нынешнюю реальность.

– Поеду. Через час или полтора.

– Чего ты тянешь? Тебя ждут.

Петровский не спеша поднялся, переодел брюки, сунул ноги в туфли. Он знал нужный дом на Бутырской улице и не сомневался – там проживают дочь и, в некотором смысле, бывшая жена.

Поехал на метро. А что делать? Собственная машина по-прежнему оставалась недоступной для него.

«Если я здесь задержусь, – решил Василий, – напишу заявление об утере водительского удостоверения и технического талона. Совру, что украли. Пусть выдают новые. Не ходить же всю иновселенную жизнь пешком. Ещё проблема ключей. Где их искать? Хотя можно сделать вид, что я их куда-то задевал.»

Около входа на «Белорусскую» энергично торговали всякой всячиной. Эта бестолковая, пестрая картина была привычна Петровскому. Прежде он ничего не покупал здесь, а сейчас купил конфет и печенья – что-то следовало принести с собой.

От «Савеловской» он шёл пешком, смотрел по сторонам. Улица весьма походила на ту, которую он знал. Большой, высокий дом на левой стороне, третий в цепи таких домов, был конечным пунктом его путешествия. Именно в этом доме в прежней вселенной жила теща с младшей дочерью, сестрой Светы. Что происходило в нём в этой вселенной, ему предстояло узнать.

Пройдя под аркой, Василий приблизился к среднему подъезду, набрал на табло номер нужной квартиры, услышав: «Кто?», сказал по непонятной причине: «Сантехника вызывали?», после чего раздались частые гудки – железная дверь была открыта.

Замусоренный лифт поднял его на девятый этаж. Распахнутая дверь в квартиру подтверждала, что его ждут.

– Пап, опять твои глупые шутки. – Лена смотрела на него с упреком. – Сколько раз тебе говорила – хватит сантехником представляться.

– Больше не буду, – чистосердечно пообещал ей Петровский, протянул пакет с конфетами и печеньем, скинул туфли. Одна пара тапочек, самых больших, пришлась ему впору.

Света восприняла его появление спокойно. Книга лежала на её коленях. Привычное состояние. И там, и тут она много читала. Тёща возилась в кухне – Василий специально заглянул туда, чтобы поздороваться с ней. После этого состоялась экскурсия по квартире. Следов пребывания Марины, сестры его супруги, Василий не обнаружил. Получалось, что они жили втроем в трехкомнатной квартире – по комнате на человека.

«Нормально,» – таково было заключение.

– Ты отвезёшь меня в «Смоленский пассаж»? – поинтересовалась Лена.

– Я не смогу тебя отвезти.

– Почему? Ты обещал.

Следовало придумать отговорку.

– Машина сломалась.

– Ты пешком!?

– Нет. Я приехал на общественном транспорте.

Её досада казалась беспредельной. Если бы у Петровского было достаточно советских денег, он отвёз бы дочь на такси или частном извозчике. Однако, проблема получения в нужном количестве здешних денег пока что не была им решена.

Он смотрел на дочь и удивлялся полному сходству этой и той Лены, даже не во внешности, а в манере поведения, в мимике. «Что отличается? – думал он. – Судьба? Тут она растёт с приходящим отцом. Что в результате изменится? Жизнь этой моей дочери? Она будет менее счастливой? Или наоборот? Этого я не могу знать… Но если изменения накапливаются, жизнь двойников должна всё более отличаться. За несколько поколений должно было накопиться чересчур много различий. Гораздо больше, чем обнаружил я. Значит, параллельные миры возникают вновь?..»

Смелый полёт мысли прервал вопрос, обращенный к нему Светланой:

– Как там в твоем Союзе писателей?

– Нормально. Писатели поддерживают решения Коммунистической партии, – с абсолютно серьезным лицом импровизировал Василий. – Лично я пишу роман о высоком партийном работнике, осознавшем свою неправоту и начавшем активно поддерживать отечественных предпринимателей. Возврат к НЭПу – это серьёзно. Китай вон куда ушёл, нам и не снилось… – Он осёкся, поняв, что хватил лишку. Надо было выкручиваться. – Ну, в смысле, уйдет, когда в полной мере использует наш весьма успешный опыт…

Жена смотрела на него внимательным изучающим взглядом.

– Ты всегда был приспособленцем, – спокойно прозвучал её голос.

– По-твоему, лучше мешать благотворным изменениям?

– Мешать я не призываю. Но так лебезить перед властью не стала бы никогда.

С такой Светой ему не приходилось иметь дело. И всё потому, что здесь до сих пор действовала советская власть? Из-за этого по-другому складывались судьбы людей? А может, всё наоборот?

Любопытная мысль явилась Петровскому – прямо сейчас выяснить, чем он занимается, каким образом зарабатывает на хлеб. Он глянул на Светлану хитрыми глазами.

– И что я, по-твоему, должен делать на рабочем месте?

– Помогать молодым литераторам, а не строить их. Впрочем, это твоё дело – чем заниматься. И у тебя есть, кому давать советы.

– Мне важно твоё мнение. – Он смотрел на жену с доброй усмешкой.

– Странно такое слышать. – Примирительные нотки таились в её ворчании. – Пообедаешь с нами?

– Да. – Ему неловко было отказываться.

За стол сели вчетвером. Тёща налила всем своего знаменитого борща, который Василий обожал.

– Пенсию скоро обещают поднять, – с довольным видом рассказывала она. – Нам, пенсионерам, полегче станет. И учёным стали больше платить. Всё-таки, жизнь налаживается.

– НЭП – это хорошо, – согласился Петровский и, недолго думая, прибавил. – Но режим-то остается прежним, коммунистическим. Политических свобод как было, так и нет.

Он увидел изумленный взгляд Светы. А тёща уже спешила с ответом:

– Людям главное, чтобы хорошие условия для жизни были. А на что им свободы, если условий нет? Ошибаетесь, что ты, что Света. Уж и не знаю, чему ты там молодёжь наставляешь…

Разговор увял сам собой.

После обеда Василий отправился в Дом литераторов. По пути он размышлял о том, как трактовать слова жены: помогать молодым литераторам, а не строить их. Последнее может делать литературный начальник. Помогать – маститый писатель. Выходит, он писатель и начальник. Секретарь по работе с молодыми? Возможно. Теща тоже говорила, что он пестует молодёжь. Это высокая должность. Если он её занимает, он – литературный генерал. Неплохо. Очень неплохо.

Любопытство повело его в Дом Ростовых – там располагался, начиная с тридцатых годов прошлого столетия, Союз писателей СССР. Василий ожидал увидеть облезлое здание. Но славная старая усадьба выглядела прекрасно. В этой вселенной деньги на ремонт нашлись.

Пожилой подтянутый вахтер уважительно кивнул ему. Немало пройдя по коридорам, он обнаружил-таки дверь, на которой значилось: «В.И.Петровский». Контакт с дверной ручкой дал отрицательный результат – заперто. Василий вернулся к вахтеру, состроил рассеянное лицо.

– Ключ куда-то задевал.

– Так вы его не брали. – Морщинистая рука протянула то, что Петровский хотел получить. – Вас тут не могли найти. Вчера. Меня спрашивали. Я говорю: не видел. Не приходил он. Вы уж имейте в виду.

Кабинет понравился Петровскому. Не слишком большой, но уютный. Хорошее кресло – натуральная кожа. Стопки документов справа и слева. Он заглянул в письма – просьба издать книгу стихов, просьба помочь в улучшении жилищных условий, просьба помочь издать роман, получить льготную путевку в дом творчества. В другой стопке лежали официальные бумаги. Бежевая картонная папочка хранила важный документ – на бланке Центрального Комитета КПСС под грифом «Для служебного пользования» содержались инструкции по мобилизации творческой интеллигенции на выполнение решений партии. Василий с великим любопытством изучал письма, документы. Для него это было давно ушедшее прошлое, не имеющее над ним силы; для его двойника – реальность, которая диктовала свои условия.

Изрядно побродив по строчкам документов, писем, Петровский покинул кабинет, оставил ключ у вахтера. Его путь лежал в Дом литераторов.

Настроение у него было прекрасное. Он без колебаний завалился бы в дорогой ресторан, расположенный на первой этаже, и не куда-нибудь, а в Дубовый зал – теперь ему это было по чину, – однако весьма ограниченные в тот момент финансовые возможности направили его в Нижний буфет.

Вторгнувшись в пространство под кремовым потолком с темными балками, Василий тотчас увидел Астахова, сидевшего за их любимым столиком. Какая радость высветилась на лице любителя космологии.

– Наконец. Я тебя жду. – Он поднялся, продемонстрировав свой немалый рост, схватил Петровского за руку. – Что будешь пить?

– Ничего. – Василий решил воздержаться от спиртного. Ему хотелось всерьез пообщаться с Натальей.

– Соку хотя бы выпьешь?

– Соку выпью.

Через минуту два стакана с апельсиновым соком появились на столе, а рядом – тарелка с бутербродами.

Астахов пребывал в нервическом оживлении. Ясные голубые глаза прямо-таки светились лучистым огнём.

– Василий, мы должны написать заявление в ЦК КПСС о реальном существовании параллельных вселенных. Ты будешь доказательством этого.

– Я?! – удивился Петровский. – Каким образом? Как я могу быть доказательством?

– Твой рассказ о том, что произошло, станет доказательством.

– Но факты. Какие факты подтвердят, что я говорю правду? Мало ли, что я могу понапридумывать. Я – писатель.

Астахов задумался. Упрямая работа мысли отражалась на челе. И вдруг взгляд прояснился.

– Деньги! Те деньги, которые у тебя остались от прежней вселенной.

Теперь настал черёд подумать для Василия. Ему вовсе не хотелось писать заявление в ЦК КПСС, признаваться в том, что он – не настоящий Петровский.

– А если я их подделал?

– Ну… Так легко не подделаешь. Там особая бумага, водяные знаки, микронадписи, металлические полоски. Уверен, специалисты определят их подлинность.

– Они что, видели оригинал?

Аргумент был весомый, но Астахов не желал сдаваться.

– Они же не новые. Были в хождении. Там следы многих рук.

– При желании можно сфальсифицировать и это.

Астахов по-прежнему рвался в бой.

– Пусть. А то, что ты знал про меня конкретные факты, хотя мы с тобой не встречались?

– А если мы с тобой сговорились? Как ты докажешь кому-то, что это было на самом деле? Как? – Василий помолчал, глядя на зал, на иногалактических поэтов, которые сидели на этот раз в другом конце зала, потом перевел задумчивый взгляд на Астахова. – Но главное совсем в другом. Допустим, нам с тобой поверили. Начнут выяснять, чем отличаются наши вселенные. Мне придётся рассказывать, как сложилась у нас история. И когда я расскажу, что у нас давно скинули коммунистов, как поведут себя Центральный Комитет КПСС и КГБ? Даю гарантию: они всё засекретят. А что со мной сделают? То же, что и с тобой. Нас посадят, чтобы мы не проболтались.

Мрачное выражение затвердело на лице Астахова. Для него всё было потеряно. Василию стало жаль приятеля.

– Не расстраивайся, – попытался он успокоить любителя космологии. – Самое главное – ты знаешь правду. И Бог с ними, со всеми остальными.

– Так хотелось сделать открытие, – раздался печальный голос.

– Ты сделал его.

– Но я не могу сообщить о нём научной общественности… – И тут словно солнце глянуло из-за облаков. Сколько надежды было в его взгляде. – А может быть, ты соврёшь? Ради науки. Скажи, что у вас там тоже КПСС и советская власть.

Василий тихо покачал головой – нет.

– Не получится. Ты забыл, что на деньгах, которые ты хочешь предъявить в доказательство, написано: Банк России. Не может же часть Советского Союза иметь свои деньги. Кстати, есть ещё свидетельства, которые можно предъявить. Я вспомнил о них только сейчас. – Петровский достал из внутреннего кармана документы, открыл их. Продемонстрировал. На водительском удостоверении значилось: «Российская Федерация». Как и на паспорте транспортного средства. – Та же самая ситуация. Никакого Советского Союза. Вместо него Российская Федерация. Соврать не удастся.

– Дай посмотреть.

Василий протянул ему документы. Астахов придирчиво изучил их, вернул. Мрачная апатия вновь охватила его.

– Не расстраивайся, – повторил Василий. – Лучше расскажи мне о Фреде Хойле.

– Ты на самом деле хочешь знать о Хойле? – сдержанно поинтересовался любитель космологии.

– Да.

Астахов немного оттаял. Слабая улыбка выпорхнула на лицо.

– Это был удивительный человек. Астрофизик, математик, писатель, драматург, успешный администратор. Вот сколько он совмещал в себе. Настоящий генератор идей. В молодости – вундеркинд, а в старости – затворник. Он в десять лет заинтересовался звездами, стал изучать небо. А потом учился, между прочим, у великого Поля Дирака, предсказавшего существование антивещества. Окончил колледж Эммануэля в Кембридже накануне второй мировой войны. Когда она началась, участвовал в создании радиолокаторов. Эта работа и свела его с математиком Германом Бонди и астрономом Томасом Голдом, которые бежали в Англию из Австрии. Их встреча – истинный подарок судьбы. В тысяча девятьсот сорок восьмом году Хойл, Бонди и Голд опубликовали теорию стационарной Вселенной. Получилась настоящая бомба, – с каким удовольствием Астахов произнёс эти слова. – Бурные дискуссии кипели несколько десятилетий… – Эмоции на его лице враз поутихли. – Да, сегодня в ходу теория Большого Взрыва, но прежде многие физики не хотели признавать идею рождения Вселенной, поскольку при этом неизбежно встает вопрос: а что было до этого? Хойл со своими коллегами предложил очень красивое решение: расширение Вселенной происходит, но у него не было начала – это вечный процесс. – Мечтательный взгляд Астахова был устремлён куда-то в сторону от Василия. – Для чего допускается самопроизвольное рождение вещества в пустоте с такой скоростью, что средняя плотность Вселенной всегда остается одинаковой. В шестидесятых годах, когда было открыто реликтовое излучение, предсказанное теорией Большого Взрыва, интерес к теории стационарной Вселенной пропал. Но только не у Хойла. Незадолго до смерти он выступил с новой стационарной моделью. В ней вселенная вечно пульсирует, а новое вещество рождается в ядрах галактик.

Лицо Астахова оставалось воодушевленным, праздничным, несмотря на смену оттенков по ходу рассказа. Василию нравилось такое преображение. Быть может, поэтому обилие новой и чаще всего непонятной информации не утомляло его. Наоборот, влекло.

– Надо же, знаешь, когда он и что делал.

– Я всегда хотел побольше узнать о жизни тех, кого почитаю. Сейчас я начал работать над книгой про Хойла. Мне предложили её написать.

– А почему ты сказал, что он, помимо прочего, писатель?

– Он сочинял романы. Настоящую научную фантастику. Я читал один из них. «Черное облако» называется. Увлекательная вещь. Представляешь, вблизи Земли появляется гигантское межзвездное облако. И выясняется, что оно обладает разумом, способностью к целеустремленному движению. Живой организм размеров с орбиту Венеры. Ему надо пополнять запас энергии, для этого он поглощает излучение звезд. Поэтому его и привлекло Солнце. И вдруг это облако открывает, что на одной из планет Солнечной системы есть разумные существа, живущие благодаря энергии Солнца. Написано прекрасно – трудно оторваться… – И тут озабоченность скользнула по его лицу. Будничным голосом он выговорил. – Василий, а что, если нам уехать за границу и там объявить о существовании параллельных вселенных?

Приехали. Петровский кисло усмехнулся.

– Как я уеду? У меня кроме тех документов, которые ты видел, ничего другого нет. Если я увижу, что задерживаюсь здесь, я подам заявление о том, что у меня украли все документы – паспорт, водительское удостоверение. Надеюсь, получу их. Но когда это будет?

Заговорщическое выражение появилось на лице Астахова.

– А что, если нам бежать за границу? – приглушенно проговорил он.

Петровский глянул на него с укоризной.

– Дима, ты был когда-нибудь антисоветчиком?

– Нет.

– Как ты себе это представляешь – бросить родину, бежать?

– Через Финляндию, – тихо сказал Астахов.

– И есть гарантия, что получится?

– Не знаю.

– А если влипнем?

– Ради науки я на всё готов. – Сколько решимости было в нём.

– Какой ты… неуёмный, – нашёл аккуратное слово Петровский. – Твой двойник, из моей вселенной – куда более взвешенный человек.

– В моём положении он вёл бы себя так же.

Ему нестерпимо хотелось как можно быстрее оповестить мир об удивительном открытии, а Василию – вернуться назад. И хотя одно, скорее всего, не связано было с другим, Василий не собирался предпринимать какие-либо шаги, и уж тем более бежать за границу. Следовало нейтрализовать на некоторое время Астахова.

– Я должен подумать. Дело чересчур серьёзное.

– Да… Конечно, – согласился физик.

– Мне пора. – Василий поднялся. Ему не терпелось вернуться к здешней жене. – Спешу.

– Когда мы увидимся?

– В понедельник после работы.

– А днём?

– Я буду трудиться.

– Ты узнал, где работаешь?! – восхитился Дмитрий.

– Да. Я – секретарь Союза писателей СССР. – С какой гордостью это было сказано.

– Ого! Ты – большая шишка.

– Да. Большая.

– И будешь исполнять эти обязанности?

– Буду. Если я здесь надолго, мне надо зарабатывать на жизнь… Всё. Больше не могу. Убегаю.

Сколько тоски было в прощальном взгляде Астахова.

7

Высокое думское существование диктовало свои правила. Несмотря на субботу, Сергею пришлось появиться в нижней палате. Он принимал гостей, вёл переговоры, участвовал в совещании руководства самой мощной фракции.

Будучи занят делами, Потапов не забывал о своей заботе. Следовало переговорить с Василием. И как можно скорее. Вчера Сергей так и не смог разыскать школьного товарища – мобильный почему-то не отвечал, на работе Петровский не появился, а вечером, когда Сергей позвонил к приятелю домой, Света сообщила, что Василий вернулся чересчур усталый и тут же лёг спать.

«Как нас поделят? – размышлял Сергей, глядя на высокопоставленных коллег. – Кто возглавит? Пехтин? Слаб. Морозов? Маловероятно. Ему не доверяют. Володин? Или Катренко? Скорее всего, Катренко. Думаю, он. Надо прибиваться к нему.» Потапов уже пробовал углублять отношения с этим человеком. Пока что без необходимой настойчивости. Не получилось.

Покончив с думскими делами, Сергей тотчас поехал в Дом литераторов. Москва щедро подставляла свои улицы. Как прекрасна езда по свободной от машин столице. Конечно, водитель, возивший его, и в рабочие дни ухитрялся найти лазейки – где по встречной, где по тротуару. Но порой не помогали спецномера и мигалка с сиреной – коль застрял в пробке, включай сирену, не включай, быстрее не проедешь.

Покинув уютное средство передвижения, Потапов привычно проследовал в ресторан. Беглый осмотр показал – Петровского там нет. Всерьёз озадаченный, Сергей направился к выходу. Знавший его метрдотель состроил удивлённое лицо – так быстро? – но это было всё равно.

«Где его искать? – спрашивал себя Потапов, оглядывая просторный холл. – Где он ещё может быть? Неужто внизу?»

Потапов помнил, что в подвале находится какая-то забегаловка, и на всякий случай решил заглянуть туда. Спустившись по убогой лестнице, он проник в скромное пространство Нижнего буфета, оглядел сидевших за столиками людей. Справа от входа он увидел человека, солидного, но отчасти помятого, который пил кофе. Это был тот, кого он так хотел разыскать – его школьный товарищ Василий Петровский.

– Вася, привет!

– Привет, – понуро произнёс школьный товарищ.

– Что ты здесь делаешь? Нашёл место… Пошли, посидим в приличном заведении, там, наверху.

Петровский замялся, потом выдавил.

– Я бы с радостью. Но… у меня сейчас плохо с деньгами.

– Пошли, я плачу. Давай-давай, поднимайся.

Приятель неспешно покинул стол, поплелся за ним. В холле последовала нерешительная остановка.

– Смелее. – Сергей взял приятеля под локоть, подтолкнул вперёд, туда, где в конце зала, обставленного чучелами, был вход в ресторан. – Я плачу. Не боись, я при деньгах.

Приличное окружение приняло их. Это вам не какой-нибудь Нижний буфет – всё на должном уровне, солидно. Они расположились за столом, накрытым чистенькой скатертью.

– Что будешь пить? – поинтересовался у друга Сергей.

– Ничего.

– Как, ничего? Ты это брось. Несерьёзно.

– Серега, я пил все эти дни. Больше не могу. Надо передохнуть. Так пил, что допился – всякая чепуха стала мерещиться.

Сергей посмотрел на приятеля с сомнением, но давить не стал.

– Мы хотя бы поедим?

– Да. Поесть я готов, – охотно согласился Петровский.

– Чудненько. Давай отведаем что-нибудь стоящее.

Изучение меню заняло некоторое время. На первое Сергей отдал предпочтение крем-супу из мидий и шафрана «Панаше», Петровский – борщу «Черниховский», приготовленному с мочёными яблоками и белой фасолью. На второе Сергей выбрал оленину на кости с корочкой из грецкого ореха, которую обещали подать с тайскими тушёными овощами и базиликовым соусом; Петровский – вырезку из ягненка «Тбилиси», приготовленную на гриле, с пирожками из сулугуни и грецкого ореха, с запечёнными помидорами и чесночным соусом. Ещё решили взять горячей закуски и сладкого к кофе. Едва сделали заказ, Потапов проговорил, глядя на школьного товарища нежным взглядом:

– А мне захотелось тайских овощей. Ты был в Тайланде? Нет? Зря. Обязательно побывай. Я летал туда в позапрошлом году. Чудненько провёл время. Масса впечатлений. Экзотика. – Сладостное выражение появилось на его лице. – А девочки там – просто прелесть. Дешёвые… до невозможности. И красивые. Один раз взял троих. Можешь себе представить, что мы там вчетвером вытворяли… Хорошая страна. Вот где можно оттянуться. Те, кто хотели, нанимали мальчиков. Или совсем молоденьких девочек, лет по четырнадцать. Но я этого не люблю. А сразу с тремя – это класс.

Петровский слушал его оторопело, потом глухо спросил:

– Члены партии ездили?

– Нет. Я не по партийной линии. Это был специальный тур. Знакомый владелец туристического агентства устроил. Я и несколько бизнесменов. Одни мужчины. – Сергей выдержал паузу, подводя черту под тайландской темой, состроил озабоченный вид. – Василий, выручай. Нужна твоя помощь. Наша партия делится. Мне важно узнать, какая часть одержит победу на будущих выборах. Центристы или умеренные правые? Для меня это очень важно. Так сказать, вопрос жизни.

– Компартия делится? – насторожился Петровский.

Сергей в сердцах махнул рукой.

– Компартия не делится… Мне важно знать, кто победит на будущих выборах, центристы или умеренные? Ты спроси доброго ангела.

– Коммунистическая партия победит, – буднично выговорил приятель.

– Что ты чепуху несешь? Их можно списывать.

– Кого?

– Коммунистов.

Петровский посмотрел на него чересчур внимательно, потом изрёк нудным назидательным тоном:

– Странно слышать эти слова от секретаря Московского городского комитета партии. Если бы мы с тобой не дружили, я бы решил, что ты меня проверяешь. А так я понимаю, что дело совсем в другом. Ты должен уяснить одну вещь – главное, не загонять самого себя в угол. Поверь, в поговорке: «На Бога надейся, а сам не плошай» заложен великий смысл. Мы должны делать то, что зависит от нас, от каждого, живущего на Земле: выполнять Заповеди Моисеевы, зарабатывать хлеб свой в поте лица своего, жить в мире и согласии. А Бог определит каждому его судьбу. Глупо ничего не делать и полагать, что Бог поможет. Глупо делать что-то предосудительное или опасное и надеяться, что Бог спасёт. Если человек ставит себя в трудное или безвыходное положение, он сам будет виноват в последствиях и не должен ругать Бога, что Он не помог. Истина проста: Бог помогает тем, кто надеется на себя, кто старается не оплошать. И это ничем не противоречит линии партии, которая теперь всемерно опирается на православную церковь.

Потапов слушал его из вежливости. Да, «Единая Россия» вместе с президентом работает в тесном контакте с Патриархией, но при чём тут поговорки про то, чтобы не плошать, и про хлеб, который надо зарабатывать в поте своего лица? Однако, он воздержался от критических замечаний, продолжил прежнюю линию:

– Василий, всё, что ты сказал, очень верно. Тут я не спорю. У меня к тебе только одна просьба: помоги. Мне крайне важно узнать, какая часть одержит победу на будущих выборах. Центристы или умеренные правые? Спроси про это ангела.

– Коммунистическая партия победит, – упрямо повторил Василий.

– Чудненько. Но этого не может быть. Мы их почти придушили.

– Кого?

– Коммунистов.

– Чепуха. Победят коммунисты. Я тебе гарантирую.

Потапов смотрел на него с недоверием.

– Это тебе добрый ангел сказал?

Лицо Петровского приняло недовольный оттенок.

– Ангел-хранитель, – неохотно выговорил он.

В такое трудно было поверить, и потому Сергей адресовал приятелю ещё один вопрос:

– Ты его спрашивал?

– Спрашивал, – упрямо произнёс Петровский.

Потапов надолго задумался. С одной стороны, ему не верилось в такой исход. С другой – кто его знает, может быть, и на этот раз Василий не ошибался?

– А как же другие партии? – вырвалось у Потапова.

– Ты что, не знаешь, что они декоративные? Так, для видимости.

Сергей опять подался в размышления. Как теперь быть? Кинуться к коммунистам? Покаяться? Просить принять блудного сына? А власть? Президент? Суриков? Они что? Не в курсе? Или это хитрый ход?

Появилась горячая закуска, бутылки с «Боржоми». Еда требовала к себе некоторого внимания. Поэтому деловой разговор и умные мысли временно оказались невостребованными. Потом у Сергея возникло желание, вылившееся в такое предложение:

– Может, всё-таки выпьем?

– Нет. Извини, сегодня я не могу.

– Ну… как знаешь.

– А чего ты на меня смотришь? Ты выпей.

– Да как-то одному не хочется.

Официант аккуратно поставил перед Сергеем крем-суп «Панаше», рядом появились борщ «Черниховский» и пампушки с чесноком. Петровский, поколебавшись, отодвинул блюдце с пампушками.

– Я не буду. Если хочешь, возьми.

– С удовольствием. А ты что, на свидание идёшь?

– Просто не хочу… – невнятно пояснил Петровский.

Пампушки прекрасно дополняли крем-суп. Сергей не мог понять, почему их подают лишь к борщу. Что ни говори, а вкусная пища способствует более оптимистичному взгляду на мир.

– Что-нибудь новое пишешь? – благодушным голосом поинтересовался Потапов у приятеля.

– Пишу, – важно отвечал Петровский. – Роман о современной жизни.

– Молодец, – дежурно похвалил Сергей.

Вторые блюда в нужный момент сменили первые. Оленина с тайскими тушёными овощами и базиликовым соусом утверждала в мысли о правильном ходе развития цивилизации. В конце концов, еда – не последнее дело. Почему бы не получать от неё наслаждение?

– Видишь кого-нибудь из наших? – прозвучал рядом голос Василия.

– Нет. Времени совсем не хватает. Разве что с Виталием Кириченко изредка сталкиваемся. Он по-прежнему в правительстве работает, а я там регулярно бываю… Как твоя вырезка из ягненка?

– На должном уровне. Здесь умеют готовить.

– Моя оленина тоже превосходна.

– Я в этом не сомневался, – походя заметил Петровский.

– Чудненько…

Миниатюрные пирожные и кофе поставили хорошую точку в обеде. По окончании трапезы Потапов решил отвезти друга домой, но тот попросил подбросить его в совсем другое место – на Цветной бульвар.

– Ты что, на свидание? – игриво поинтересовался Потапов.

– Надо встретиться с одним человеком, – вкрадчиво ответил Петровский.

– Женщина?

– Вовсе нет… Деловая встреча.

– Деловая. А пампушки есть не стал. – Он погрозил приятелю пальцем. – Темнишь, Василий. Ой, темнишь. – Помолчав с довольным видом, подвёл черту. – Значит, компартия победит?

– Компартия.

– Так добрый ангел утверждает?

– Это можно понять и без доброго ангела.

«А ведь верно, – говорил себе Потапов сразу после того, как приятель покинул машину. – Зюганова должны скинуть. Сейчас всё для этого делается. Новая партия с лояльными руководителями вполне может опередить «Единую Россию» или то, что получится после деления. Такой, значит, план у Сурикова. Он хочет, чтобы лояльные коммунисты стали основной политической силой. А деление нынешней партии власти – отвлекающий манёвр. После тех социальных реформ, которые намечено провести, «Единая Россия» точно растеряет всю популярность. А тут вам новая партия власти… Ну и лиса Владислав Георгиевич. Хитер до невозможности. Ай да советчик: В какую половину хочешь, в такую и иди, – он воспроизвел в голове чиновный голос. – А выбор-то без выбора. Тупик. Но я тоже не лыком шит. Разгадал. Нет уж, Владислав Георгиевич, меня ты не проведешь. Интересно, кому ты предуготовил роль будущих коммунистических лидеров? Пусть. На первые места я не претендую, но в призовую десятку постараюсь попасть. – Ему виделись приятные картины многолюдных съездов, на коих он сидит в президиуме, выступает с высокой трибуны, обращаясь к залу, который внемлет ему. – Надо звонить, встречаться, налаживать контакты, – текла дальше мысль. – Бросить всё и заняться этим. Если упустишь, потом будет поздно.»

Виктория ждала его. Жаркий поцелуй был началом их общения.

– Идём. – Она потащила его в спальню.

Костюм и всё прочее было сброшено, просторная кровать приняла два тела. То, что им хотелось, вышло наилучшим образом. Следовало передохнуть.

– Как у тебя на работе? – заботливо спросила Виктория.

– Всё нормально. Опять сегодня совещались. Любимое дело – совещаться. Потом я с Василием обедал. Надо было один вопрос обсудить. – Про то, о чём говорили, и про свою гениальную догадку Сергей не считал возможным рассказать даже Виктории.

– От тебя пахнет чесноком.

– Сильно?

– Нет.

– Это пампушки. Не смог удержаться. Очень вкусно. Тебе неприятно?

– Почему? Я тоже хочу пампушек.

– Никаких проблем. – Он решительно поднялся. – Идёшь?

– Иду.

Естественно, Сергей не стал тащить её в Дом литераторов. Он знал неплохой ресторан неподалеку от дома Виктории. Вскоре они появились там. Были заказаны пампушки, графинчик хорошей водки, мясная и рыбная закуска.

– Чудненько. Хоть выпью, – добродушно проговорил Потапов. – Василий от спиртного отказался. Не знаю, что с ним? Какой-то… странный. Я в одиночку не стал… Что новенького? Рассказывай.

Виктория принялась пересказывать разговор с клиенткой, супругой недавнего министра, ставшего вице-президентом банка. Ей хотелось побывать на Гавайях, а муж боялся неуемного солнца, его тянуло в Норвегию. «Что я там не видела?» – обиженно спрашивала супруга нынешнего банкира. А перед этим другая клиентка, приходившаяся женой олигарху, приезжавшая в сопровождении двух охранников, проговорилась о покупке мужем акций в Германии. Это была весьма любопытная информация, она дорогого стоила.