© И.В. Минаков, М.Д. Хорсун

© ООО «Издательство АСТ»

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()

Пролог

Глава 1

Оправданный риск

Зона Посещения. Рудник, территория

металлургического завода

Над землей летела паутина – тускло отблескивающие в лунном свете тончайшие нити. Одна серебристая дуга, вторая, третья… десятая, сотая. Закручивались в неспешном вихре, ныряя к земле, а затем, на восходящем потоке, к ночному небу. Словно в разгар бабьего лета, когда первые осенние холода отступают, сменяясь теплой погодой.

В Зоне этой ночью было жарко.

Так жарко, что битый час приходилось лежать на брюхе, не поднимая головы и закопавшись пальцами в замусоренный суглинок. Да, загадили округу знатно. То тут, то там – втоптанное в землю ржавье: гайки да болты. Вот груда тряпья, из-под которой тянется мумифицированная рука мертвеца. Прямо по курсу – фюзеляж «Апача», вертолет рухнул лет сорок назад, но выглядит так, словно крушение произошло вчера – ни пятнышка ржавчины, на ветровом стекле алеют потеки крови, и воняет от «Апача» горелой изоляцией, точно в его двигателе до сих пор что-то искрит и чадит.

А надо всем этим – паутина. Кружит, словно пытается нащупать.

Ищет, гадина. Ищет, знает, что они здесь.

Гризли чуть приподнял голову, шикнул Торопыге Плюмбуму. Торопыга встретился с Гризли взглядом – глаза у Торопыги были по пятьдесят центов, и читался в них с большим трудом сдерживаемый ужас. Толкни его сейчас неожиданно или обратись громким голосом, и ужас хлынет наружу, как кипяток из-под крышки кастрюли. Вскочит Торопыга Плюмбум на кривые свои ноги, и облепит его паутина с лысой макушки до мотни. Облепит и успокоится, насытившись жертвой.

Говорят, жил раньше в этих краях Стервятник Барбридж. Вот он прославился тем, что каждый раз брал с собой в Зону дурачка, которого не жаль было бросить в аномалию, чтобы разрядить на время гиблое место и проскочить невредимым самому. Нынешние сталкеры так не поступают: с годами сложился неписаный кодекс чести. Пока все живы – попытайся спасти шкуру каждого. Никаких овец на заклание. Хотя если же кто-то возжелает пожертвовать собой во имя остальных, то такой осознанный выбор не возбраняется.

В любом случае, Гризли не позволил бы Торопыге Плюмбуму гробануться. С кем попало Гризли в Зону не ходил, поэтому напарников берег, как самого себя.

Кружит паутина, все никак не успокоится. И кажется, будто каждая нить вспарывает воздух с отчетливым присвистом, точно стальная шестеренка, выпущенная чьей-то злокозненной рукой.

Чуть дальше Торопыги лежит, прижимая к боку мешок с хабаром, Картоха. Этот до отвращения собран и спокоен. Он ходит в Зону нечасто, зато каждый раз – словно на свежей батарейке: ни растерянности, ни страха, ни, что еще лучше, геройства. На его рябом лице – шрам на всю щеку в виде снежинки. В первую же свою вылазку довелось Картохе поцеловаться со жгучим пухом. Но это не сломило сталкера, не появилось на его душонке отметки, что скоро ему каюк – Гризли, по крайней мере, не видел такой.

Над пустошью сияла луна. С Зоны она выглядела не так, как обычно. Здесь небо работало, словно… увеличительное стекло, что ли? Поэтому луна была донельзя разбухшей, объемной, с похожими на вздутые вены неровностями на поверхности. А вот звезды не было ни одной, словно кто-то очистил от них ночное небо, будто от сора.

Впереди – «Апач». Справа – мертвец. Мертвец-то сам по себе неопасен, можно было бы проползти по нему, словно по полену, и отправиться дальше – но что-то ведь прикончило этого сталкера. И это что-то до сих пор ждет, пока кто-нибудь подойдет на небезопасное расстояние. И гайки падают возле мертвеца не так, как надо. Бросишь – брякнется, покатится по земле, не утонет в грунте, как это происходит в «комариной плеши», не раскалится докрасна, как в «прожарке», вроде ничего такого. Но в то же время Гризли подмечал, что они точно замедляются в полете, преодолевая невидимую границу. Вправо соваться не стоило.

Слева – пожухлый ковыль стоит стеной. На самые высокие былинки намоталась паутина и трепещет на легком ветру призрачной сетью. Гайки уходят в ковыль, словно в темную воду. Не видно, куда падают и как. Лезть в ковыль тоже нежелательно…

А сзади…

Чьи-то неверные шаги. Шлеп-шлеп, клац-клац…

Как будто обезьяна скачет по отвалам щебня, приближаясь зигзагами. И беда в том, не видно, кто или что это, хотя луна щедро освещает пустошь. Только от звука этих пьяных шагов – мурашки по коже, хотя Гризли вовсе не кисейная барышня.

А наверху кружит паутина. Даже на карачки не приподняться – присосется пиявкой, врастет в мясо. И тогда – не жилец больше, хотя побегать сможешь еще час-другой. От паутины нет противоядия, эти серебристые росчерки – блеск косы самой Костлявой.

Обложила Зона. Сурово взялась за них.

И вроде этим участком Зоны ходили не раз. И Периметр рядом – но не выбраться. Словно перемешались все дорожки, знаки и приметы исчезли, из-под земли выросли препятствия, а аномалии переползли и расположились на новых, прежде безопасных территориях.

Ждать – это то единственное, что они могут предпринять. Но секунды ожидания уходят, впитываясь в замусоренную землю. А «пьяные» шаги все ближе и ближе, и вот уже слышно, как скатывается щебень по крутым склонам отвалов.

Торопыга Плюмбум дышал, как собака, вывалив язык и капая слюной. Хороший он, собственно, парень, Торопыга, хоть нескладный и несимпатичный: жены нет, детей нет. Зато в доме на окраине Хармонта у него какая-никакая лаборатория, и ходит он в Зону не ради баксов, а в научных целях.

«У нас должна быть альтернатива Институту, – говаривал, бывало, Торопыга, устанавливая датчики по обе стороны шарика «черных брызг», на который он намеревался пустить лазерный луч. – Своя: без всякой бюрократии, без институтской службы безопасности – без этих мордоворотов с пушками, только наука. Народная наука…»

Правда, сейчас Торопыга Плюмбум, скорее всего, крыл мысленно матом и «народную науку», и собственный идеализм.

Гризли же перевернулся на спину. Он попытался это сделать без лишних телодвижений, но серебристая паутина точно что-то почувствовала. Подсвеченная лунным светом нить упала вниз, зависла, неспешно вращаясь, над лицом сталкера. Гризли подул на нее: скорее машинально, чем осознанно. Танец нити в токе воздуха ускорился, паутина скользнула в нескольких дюймах над лежащим человеком, едва не зацепилась за мысок ботинка, но потом лениво, как бы сомневаясь, поплыла вверх.

Гризли вытянул из-за пояса старый кольт. От пистолета в Зоне проку мало, к тому же если патруль сцапает со стволом – вот тебе и отягчающее обстоятельство. Но видавший виды шестизарядный револьвер был для Гризли вроде талисмана: холод его рубчатой рукояти успокаивал, а запах смазки действовал благодатней понюшки кокаина.

Гризли перехватил рукоять двумя руками. Отвел большим пальцем курок и направил ствол на просвет между двумя отвалами щебня.

К звуку шаркающих шагов примешался механический гул. И сейчас же из тени вынырнуло нелепое существо: не то мутант, не то какое-то иное порождение Зоны. Пирамидальная голова на длинной тонкой шее, четыре такие же тонкие насекомьи лапы, расположенное горизонтально угловатое туловище. Пьяно шатаясь, существо перло вперед на приникших к земле людей.

Картоха сунул мешок с хабаром под живот, словно собираясь защищать добычу до последнего. А Торопыга охнул и просипел влажным шепотом:

– Гризли, стреляй! Стреляй!

Гризли опустил кольт.

– Это же… институтка. Чур меня!

Сталкер последнего поколения – полевой исследовательский робот серии «Проницательность», принадлежащий Институту, – уставился на людей объективами трех камер: тепловой, обычной и предназначенной для получения микроскопических изображений грунта и объектов на грунте.

– Приплыли, – буркнул Картоха. – Можно помахать рукой, и нас увидят в Институте?

– Не нужно, – отозвался Гризли. Он уже заметил, что роботу здорово досталось: судя по виляющей походке, у «Проницательности» были неполадки с гироскопом, а задние лапы, к тому же, обросли «ржавым мочалом». Видимо, вляпался в аномалию. Не помогли избежать беды самые передовые детекторы, не помогла пневмопушка, расположенная в голове под камерами: она стреляла пластиковыми снарядами с медным сердечником, позволяя обнаружить аномальные пятна старым добрым способом.

Гризли присмотрелся. Блеснула в лунном свете маркировка – «U7».

– Ребята, это – «седьмой», – тихо проговорил сталкер. – Он был направлен в Сердце Зоны. Официально контакт с ним утрачен полгода назад. Он ничего не передает в Институт.

Картоха флегматично выругался. А Торопыга задергался, как дождевой червяк, пытаясь развернуться, чтобы рассмотреть робота.

– Да не суетись ты! – бросил Торопыге Гризли.

– Выходит, это уже и не совсем наша жестянка, – бесстрастно подвел итог Картоха.

– Как пить дать, ребята, что ходит он по безопасному маршруту, – зачастил Торопыга. – Робот – на автопилоте. Помните, как раньше «галоши» возвращались из Зоны – повторяя путь, проложенный проводником? А вот этот – кружит. Замкнуло что-то в мозгах, вот он и закольцевался.

– Заткнись, Торопыжина! – одновременно прошипели Гризли и Картоха.

Бывает, Зона так действует на человека, что он начинает болтать без умолку. Это что-то вроде истерики. За болтовней обычно следуют резкие жесты, суетливые перемещения и, чаще всего, – смерть от соприкосновения с опасной аномалией.

Торопыга послушно прикусил язык. Уродливая тень механического сталкера накрыла его черным пледом. Робот ковылял себе дальше, поводя головой из стороны в сторону. Из корпуса, испачканного в глине и покрытого потеками, похожими на язвины от пролитой кислоты, слышался гул сервомеханизмов и гидравлических приводов. Работая на «вечной батарейке», «Проницательность» мог годами бродить в автономном режиме, пока не случится критическая поломка.

Паутина закружилась возле робота. Серебристые нити липли к голове и к корпусу, сейчас же сливаясь по цвету с металлом. Робот прошел между Гризли и Торопыгой, шагнул на заросший ковылем участок. Пожухлая трава ломалась с костяным хрустом под механическими лапами. Гризли понял, что Торопыга неправ: «Проницательность» двигался не по сохраненному в памяти маршруту, иначе на траве остался бы заметный след от предыдущей проходки, а шел напролом. По крайней мере – со стороны так казалось.

Однако робот собрал на себя паутину и расчистил проход в сухих зарослях. На его пути не было ни гравитационных концентраторов, ни термических капканов. Гризли сел, Картоха, продолжая прижимать к себе мешок с хабаром, тоже устроился на заднице. Торопыга снова завозился, собираясь подняться, но его окриком заставили остаться на земле.

Робот удалялся: вот-вот, и его нелепый силуэт исчезнет на фоне отвалов породы.

Гризли сунул кольт за пояс, поглядел на Картоху. Ему было ясно, что предложит Картоха: мол, назад надо, туда, откуда приплелся «Проницательность». Отступить в пустошь, и дальше – найти другую тропку, ведущую к Периметру. Картоха соображает хорошо. Специально, наверное, в Зону часто не рвется, чтоб взгляд на происходящее здесь не замыливался.

Но Гризли в тот момент думал не о хабаре – «рачьих глазах», «шевелящихся магнитах», «черных брызгах», новехоньких «браслетах», «булавках» – выручка за который позволила бы ему, наконец, заменить трансмиссию на раздолбанном крайслере и еще месяц-другой жить безбедно и беззаботно, просаживая в «Боржче» столько, сколько хочется; и не о безопасном возвращении домой – на западную окраину Хармонта, для чего нужно было выбраться за Периметр, и, не нарвавшись на патруль, пройти город насквозь – Гризли думал о «Проницательности». О жестком диске и программном модуле робота. О том, насколько эта находка была бы ценной. Ведь сейчас даже школьники знают, что такое «гремучие салфетки» или «рачьи глаза», только воссоздать эти артефакты своими силами ученым не удается. Штуковинами, которые лет сорок тащат из Зоны три поколения сталкеров, уже никого не удивишь. А на «винте» робота могут быть сюрпризы, в конце концов – там должна храниться уйма информации, которая записывалась с камер и детекторов в течение полугодового блуждания потерянной «Проницательности» по Зоне.

Гризли и Картоха переглянулись.

– Бери Плюмбума и веди его к Периметру, – сказал Гризли.

Картоха насупился.

– А ты?

– Я попробую вырубить робота и снять с него пару железок.

– Ты… это… не гони беса, Гризли! – Картоха поморщился. – Зона изменилась, сам видишь. Нужно уносить ноги, пока сами целы да хабар цел. Какой, к дьяволу, робот?

Гризли кивнул. Ему не хотелось спорить с Картохой, который был, несомненно, прав на все сто. К тому же «Проницательность» отдалялся все сильнее.

– Да-да, не будем терять время. Вам – туда, мне – сюда. Идите за Периметр, меня не ждите. Хабар у вас, встретимся в «Боржче» завтра в полдень.

– А я не согласен, – встрял вдруг Торопыга Плюмбум. – Я, может, тоже хочу пощупать эту жестянку. Тем более идти по его следу – все равно, что по бульвару.

И снова Гризли не стал спорить, потому что «Проницательность» уже карабкался на отвал: с минуты на минуту робот исчезнет из вида за изломом каменистой гряды.

Картоха перебросил мешок за спину.

– А, хрен с вами… – проворчал он. – Потопали тогда вместе.

Ему тоже, очевидно, не хотелось тратить дыхание на лишние слова. Тем более Картоха своим рациональным умом понимал, что у троих выжить в Зоне шансов больше: двое – работают, один – смотрит по сторонам.

Гризли швырнул гайку вдоль следа робота скорее по привычке, чем из опасения, что на этом пути могут быть скрытые аномалии. Блеснул в лунном свете металл, гайка упала на примятую траву.

– Идем! – Гризли первый ступил на сухую циновку из ковыля. За ним посеменил Торопыга Плюмбум; он почти успокоился, хотя в движениях сохранилась нездоровая суетливость, и зубы все еще отбивали дробь. Замыкающим был Картоха, он шагал размеренно, экономя силы, то и дело неспешно озираясь.

Едва они определились с маршрутом, как в кабине «Апача» что-то заухало и застонало, точно в досаде на то, что сталкеры не пошли прямо, а выбрали кружной путь. Металлические обломки и куски щебня поднялись в воздух, задергались, словно кто-то тряс их невидимой припадочной рукой. Затем обрушились, грохоча по фюзеляжу и по спекшейся земле.

Гризли бросил быстрый взгляд на «Апач»: мало кому доводилось видеть «веселых призраков» вблизи и на пике активности, оставшись при этом в живых.

Воздух был наэлектризован, волосы вставали дыбом, а по одежде то и дело проскакивали искры. Видимо, таким образом выдавала себя затаившаяся до поры до времени очередная аномалия.

Гайка, брошенная вперед, прокатилась по земле и увязла в траве. И робот прошел здесь без проблем. Гризли остановился, вынул из поясной сумки еще одну гайку, повертел ее в толстых пальцах, а потом резко швырнул вбок. И сейчас же полыхнула трескучая гроза. Вспышка на миг ослепила всех троих, сталкеры замерли, как вкопанные, подчинившись на долю секунды опередившему светопреставление жесту Гризли – нога к ноге, руки прижаты к бокам. Земля под ногами была налита электричеством, как лейденская банка, и малейшее движение могло оказаться для сталкера последним. Зато в следующий миг над пустошью развернулось лиловое полотно полярного сияния, его вкрадчивый свет затмил луну и контрастно высветил каждый камешек и каждую травинку. Сталкеры стояли навытяжку и ели глазами это сияние, как солдаты – начальство.

Треск прекратился, как отрезало. Померкло и сияние. Но сталкеры еще долго столбами торчали посреди пустоши, не рискуя пошевелиться. Наконец, Гризли, не отрывая руки от туловища, извлек из сумки гайку и одним движением кисти швырнул железку как мог дальше. Земля приняла массивный шестигранник с полным равнодушием – разряда не последовало. Гризли выдохнул и расслабился.

– Отбой, – буркнул он.

Картоха и Плюмбум выдохнули, потянули из карманов курево. Но предводитель не дал им расслабиться.

– Продолжаем движение, – сказал он. – Порядок прежний.

Напарники приуныли. Гризли хорошо понимал их – каждая благополучно пережитая аномалия стоила сталкерам сотен умерщвленных нервных клеток, а подкрепить их было нечем, если только никотином. Некоторые охотники за хабаром таскали в Зону фляжки со спиртным, но Гризли это не поощрял.

– Время дорого, – счел он нужным пояснить. – Если робот напорется на такой «разрядник», копаться в его начинке будет бесполезно.

Напарники в ответ промолчали, да и не рассчитывал Гризли на ответ. Он повернулся и зашагал вслед «Проницательности». Робот давно скрылся в туманной лунной мгле, и хотя нагнать его не составляло труда, Гризли не торопился. В Зоне, как известно, поспешишь – костей не соберешь. Он шагал размеренно, ступая строго между следов институтки, внимательно глядя по сторонам. Гайки Гризли не тратил понапрасну. Опытным чутьем определял ловушки, отличая их от безобидных аномалий, которых, к счастью, в Зоне большинство. Потянуло ветерком в правую щеку – значит, притаилась где-то неподалеку «комариная плешь». Скорее всего – вон там, между грудой щебня и опрокинутой цистерной. Если приглядеться, хорошо видно, что цистерна приплюснута, словно попала под паровой молот. Оснований для тревоги нет, маршрут сталкеров лежит в стороне от гравиконцентрата. Слева воздух заметно колеблется – или «прожарка», или «ведьмин студень» в ямах. Далековато, можно пренебречь. А вот чуть дальше…

– Капуста! – выкрикнул Гризли, натягивая капюшон и ничком валясь в пыль.

Судя по тому, как вздрогнула земля, рядом обрушился Картоха вместе с заветным мешком. Гризли втиснул лицо в землю, захватил пальцами обшлага рукавов, пряча руки под себя. «Чертовой капусте» нельзя подставлять обнаженную кожу, если не хочешь превратиться в вареный фарш для голубца. И тотчас же смачные плевки стали шлепаться справа и слева, обдавая жгучими брызгами спины и затылки сталкеров. Это не страшно. Даже прямой плевок «чертовой капусты» был неопасен, главное – не подставлять незащищенную кожу.

Гризли лежал, вжимаясь в проклятую землю Зоны, молясь, чтобы у напарников выдержали нервы. Сталкеры они правильные, хотя каждый со своими причудами… Но в Хармонте таких чудаков еще поискать. В свое время Гризли их не сразу выделил из разношерстной толпы завсегдатаев «Боржча». Да и как отличить идейного сталкера Плюмбума Торопыгу от какого-нибудь Старка Божедома – мародера, обкрадывающего погибших сталкеров? Оба живут с продажи хабара. Оба любят заложить за воротник, когда есть зеленые. Оба с недоверием относятся к любому, кто пытается влезть в душу, подозревая в назойливом собеседнике секретного агента капитана Квотерблада, а попросту – стукача. Гризли и не пытался, он только наблюдал, ловил обрывки разговоров и делал выводы. Прошло немало времени, прежде чем сталкерская судьба свела его с Торопыгой и Картохой. Случайный разговор с «Боржче» показал, кто чем дышит. А первая совместная ходка за Периметр – кто как себя ведет в острой ситуации… Не-ет, ребята правильные… Жаль будет, если не выдержат…

Получив плевок «чертовой капусты» промеж лопаток, Гризли и сам едва не утратил самообладание. Инстинкты, которым в Зоне порой грош цена, требовали от сталкера немедленного действия. Гризли уже начал было приподниматься, отжимая окаменевшее тело от пылающей земли, но кто-то железной рукой взял его за затылок и вернул в исходное положение. Гризли заворочался, забился, тщась стряхнуть эту нечеловечески тяжкую длань, но она лишь сильнее вдавливала его в земную твердь. Придя в себя, он почувствовал, что лежит на спине, и заботливая рука стирает влажной тряпицей грязевую корку с его лица. Прикосновение было таким невыразимо приятным, что Гризли едва не заплакал.

Впрочем, он тут же вспомнил, что это обычная психосоматическая реакция на опосредованный контакт с протоплазмой s-типа, как именовали плевки «чертовой капусты» в Институте. Гризли приходилось видеть матерых сталкеров, рыдающих, словно дети, посреди луж разлагающейся s-протоплазмы. Вонь прокисшей «капусты» вызывала слезы умиления. Прикосновение свежей «капусты» – при непосредственном контакте – прожигало мясо до костей. Гризли предпочитал плакать, нежели выть от невыносимой боли. Он отвел руку с тряпкой от своего лица, прохрипел, не открывая глаз:

– Целы?

– Целы, – отозвался Плюмбум.

– Пронесло, – всхлипнул Картоха.

Наконец, Гризли разлепил веки. Рядом на корточках сидел Плюмбум, с носового платка в его руке капало. В сторонке, среди плевков «чертовой капусты», в свете гипертрофированной луны похожих на коровьи лепешки, стоял Картоха. На его лице блестели дорожки слез. Тоже, значит, проняло. Гризли поднялся, осведомился, озираясь по сторонам:

– Как думаете, догоним мы теперь институтку?

– Я бы не стал, – проговорил Картоха. – Там, за отвалами – вагонетки. Еще напоремся, чего доброго, на «студень».

– Правильно! – поддержал его Торопыга. – Нам сегодня уже пару раз повезло. Не стоит испытывать терпение матушки Зоны. Никуда робот от нас теперь не денется…

– Денется, – буркнул Гризли. – Забыли про «разрядник»!

– Оно конечно… – вздохнул Торопыга и суетливо засобирался.

Они пошли прежним ходом. Влажная от предутренней росы галька хрустела и выскальзывала из-под ног. Железными тушами выплывали навстречу вагонетки, навеки приржавевшие к рельсам. Синие языки «студня» высовывались из них, и казалось, что сталкеры движутся через невероятных размеров кухню, уставленную газовыми плитами. Рельсы тусклыми нитями уходили к горной гряде, к громадному амфитеатру открытого месторождения. Шпалы давно сгнили, в темных ямах стояла вода. Насыпь местами обвалилась, и рельсы иногда повисали в пустоте, но идти по путям было все же несравненно удобнее, нежели взбираться по откосам гряды. Тем не менее, пришлось свернуть с торной дороги и начать карабкаться по крутому склону.

Хватаясь за молодые сосенки, что росли среди камней, сталкеры вскоре нагнали «Проницательность». Старый робот, будто чудовищное насекомое, переползал с камня на камень, порою опасно кренясь над обрывом. Судя по тропке, отчетливо наметившейся среди валунов и сосенок, институтка проходила этой дорогой не раз. Вряд ли здесь остались опасные аномалии. Сталкеры приободрились. Лишь осторожный Гризли раскидал окрест несколько гаек. Шестигранники скатывались в обрыв, застревали между камнями, ничего не меняя в окружающем. Не прошло и получаса, как сталкеры настигли робота. Торопыга сходу запрыгнул ему на спину, достал из мешка кусок брезента и в один миг окутал металлическую голову. Утратив сенсорный контакт с местностью сразу в нескольких диапазонах, институтка остановилась.

– Давай, Гризли, раскурочивай! – выкрикнул Торопыга, он с трудом удерживал массивную голову «Проницательности» под тряпкой. Робот пытался сбросить ослепившую его завесу.

Гризли хорошо знал конструкцию этого типа. Приходилось иметь дело. Поэтому он сразу извлек из мешка гайковерт, работающий от этака, и принялся развинчивать аппаратный отсек. Создатели «Проницательности» не жалели на нее ни денег, ни дорогих технологических новинок. Винты покидали свои гнезда легко. Гризли заметил, что резьба на них сияет, как новенькая. Потыкал пальцем, понюхал подушечку. Так и есть – «голубая дымка». По слухам, впервые ее обнаружил Билл Шкворень – легендарный сталкер начала девяностых годов. «Дымка» оказалась идеальной смазкой, но находили ее в очень незначительных количествах. Правда, лет пятнадцать назад «голубую дымку» научились синтезировать, однако в широкомасштабное производство так и не запустили.

Ухватившись за металлические дужки, Гризли вытянул блок программного модуля. И в это время жесткий металлический голос изнутри робота проревел:

«Внимание! Вы нарушаете статью двадцать вторую дробь четырнадцать уголовного уложения о неприкосновенности технического устройства, находящегося в частной или государственной собственности. Немедленно прекратите противоправные действия! Отойдите от технического устройства на расстояние не менее ста шагов. В случае неповиновения, к вам могут быть применены меры самозащиты!.. Внимание! Вы нарушаете…»

– Да заткни ты его, Гризли! – выкрикнул нервный Торопыга.

Но робот продолжал орать, повторяя свое предупреждение на нескольких языках. Это действовало на нервы. Гризли никак не мог отвинтить крепления жесткого диска. Гайковерт прыгал в пальцах.

– Черт… – выругался он. – Картоха, возьми мою пушку, прострели ему динамик…

Сталкер осторожно вытащил из-за пояса товарища кольт, осведомился:

– Куда стрелять?

– Здесь вот. – Гризли мотнул головой. – Справа!

Картоха приставил ствол к небольшому окошечку, забранному густой сеткой. Раздался выстрел. Брызнуло металлическое крошево, механический голос умолк на полуслове.

– Вот дьявол, – пробормотал Картоха. – Будто человека пристрелил…

– Прознает Квотерблад, укатает на такой срок, сколько и за убийство не дают, – рассудил Торопыга. – Институтка стоит дороже человеческой шкуры…

– Готово!

Гризли спрыгнул со спины «Проницательности», засунул добытое «железо» в мешок. Торопыга сдернул тряпку с головы робота. Механический сталкер помотал ею, словно отряхивающийся пес, и тронулся дальше, как ни в чем не бывало.

– Вот те раз, – пробормотал Картоха. – Я думал, институтка без мозгов и ходить не сможет, а она…

– Далеко не уйдет, – отрезал Гризли.

И точно – не успел робот сделать и двух десятков шагов, как оступился на скользкой осыпи, суставчатые лапы его подломились, и он кубарем полетел с обрыва.

– Прощай, сталкер! – произнес Гризли и бросил «Проницательности» вслед гайку. Как полагалось по давно заведенной традиции.

– Куда дальше? – поинтересовался Картоха.

– Возвращаемся по вешкам, – буркнул Гризли.

«Вешками» сталкеры с давних времен называли останки охотников за хабаром, которым не повезло. Кто-то однажды с кладбищенским остроумием сравнил белеющие среди истлевшего тряпья кости с металлическими рейками, которыми отмечали безопасные маршруты полевые сотрудники Хармонтского филиала Международного Института Внеземных Культур, который, правда, принадлежал теперь не ООН, а транснациональному картелю, прибравшему большую часть Зон Посещения к загребущим рукам.

Могущество картеля, перекачивающего внеземные технологии в земную экономику, трудно было переоценить. Злые языки поговаривали, что переворот 1991 года, в результате которого власть в королевстве перешла в руки хунты, финансировался из особых фондов, формально никак с картелем не связанных. Как бы там ни было, в новом Институте за дело взялись рьяно. И ближайшие к Периметру территории очистили от полезных артефактов в считанные годы. Вольным сталкерам пришлось углубляться в Зону, вплоть до горных отрогов, а потому «вешек» становилось все больше.

Первой «вешкой» на пути отхода группы Гризли оказался Креон Мальтиец – один из старейших сталкеров, подвизавшийся еще в семидесятых и погибший по нелепой случайности, не успев отметить пятнадцатилетний юбилей своей первой вылазки за хабаром. Останки Креона покоились на самой границе Промзоны, между железнодорожной колеей и бетонным забором, на котором еще можно было различить похабные надписи про королеву и премьер-министра. Погиб знаменитый сталкер не в смертоносной аномалии, а под многотонной массой проржавевшего мостового крана, которому вздумалось рухнуть именно в тот момент, когда Мальтиец присел на выступ одной из опор, чтобы покурить. Пробитый железякой, заросший куманикой череп предостерегал теперь тех, кто полагал, что вовремя брошенная гайка может спасти в Зоне от неминуемой гибели.

Поравнявшись с Мальтийцем, сталкеры взяли к югу. Справа на фоне горной гряды раскачивались обросшие «мочалом» тросы шахтного подъемника. Слева громоздились строения металлургического завода. В лунном свете он казался плоским – черный силуэт на теневом экране. Хармонтские сталкеры не раз пытались проникнуть на заводскую территорию. Одни исчезали бесследно, другие возвращались разочарованные. Хабара мало. Искать его трудно. В остывших печах «ведьмин студень» дышит. На складе железного лома «комариная плешь» растеклась. «Веселые призраки» в развалинах цехов разгуливают. И каждую минуту что-то рушится, проседает, отламывается.

Гризли не повел бы своих ребят мимо завода, но в Зоне решают не люди, в Зоне решают обстоятельства. Однажды выбранное направление нельзя изменить произвольно. Как будто чья-то злая воля ведет сталкеров от одной ловушки к другой, и даже самый опытных из них не в состоянии предсказать, чем закончится этот путь. Гризли иногда представлял себе этакую дьявольскую кривую, начертанную на карте собственной судьбы. Петляет, дрянь, водит кругами, заманивает. И рад бы свернуть с нее, да нельзя. Излишняя самонадеянность хуже предопределенности. После удачного отлова институтского робота у сталкеров осталось только два пути отхода – через перевал или по территории завода. Но идти к перевалу означало углубляться в малоизученные районы Зоны, а завод… это серьезный риск, но все же риск оправданный. Гризли предпочитал известное зло неизвестному.

Ступая след в след, они шли вдоль трещины в асфальте, старательно избегая «черной колючки» – в общем-то безобидного растительного мутанта, которому сталкерские поверья придавали почти мистические свойства.

Луна, хотя по всем законам небесной механики ей полагалось давно скрыться за неровной кромкой гор, торчала в зените, как пришитая.

«Свети, свети, волчье солнышко… – в такт шагам думал Гризли. – В Зоне один бог за всех… и если бог обеспечил такую чудовищную атмосферную рефракцию, честь ему и хвала… Вот только у Периметра он бы этот глазок прикрыл… Да еще тучками бы обеспечил… И дождичком…»

– Гризли! – негромко окликнул его Картоха.

– Что?

– Прислушайся!

Гризли поднял руку, и сталкеры остановились. Мертвящая тишина Зоны перестала быть всеобъемлющей. Она наполнилась звуками – неясными шорохами, костяным постукиванием, жалобным поскуливанием. К запаху ржавчины и тлена примешалась вонь мокрой шерсти.

– Да это же собаки… – выдохнул Торопыга.

– Дьявол… – пробормотал Гризли. – Откуда они здесь?..

– В Зоне не бывает никаких животных, – сказал Картоха. – Тут даже комары не водятся…

– Раньше не было, – откликнулся Гризли. – А теперь здесь многое изменилось… Уверен, что это не просто собаки…

– Мутанты?..

– Они… Надо убираться…

– Куда?

Гризли промолчал. Картоха был прав – деваться сталкерам некуда. Единственный безопасный маршрут до следующей «вешки» проходил по открытой местности, а произвольно менять его было, мягко говоря, неблагоразумно. Самое неприятное заключалось в том, что ни Гризли, ни его напарники понятия не имели, как следует себя вести в такой ситуации. В Зоне не водятся животные – в истинности этого утверждения сталкеры убеждались многократно, поэтому обычно они не брали оружия, здесь просто не в кого стрелять. Над Гризли, который не расставался с допотопным револьвером, втихомолку посмеивались. А вот теперь ствол может и пригодиться…

«Жаль, патронов маловато…» – мимолетно подумал Гризли, присматриваясь к щели в заводской ограде.

Псы были уже близко. Они деловито постукивали когтями по асфальту, фыркали и скулили. Волна вони катилась впереди них. Псы чувствовали себя хозяевами в этом месте и никуда не спешили. Они наверняка знали все ловушки и аномалии заводской территории и были уверены, что добыча от них никуда не денется. Людям оставалось только одно – перехитрить тварей.

Щель выглядела весьма заманчиво, но за нею могло оказаться все что угодно.

Гайка отправилась в темноту. Зазвенела по ту сторону забора по бетонке. Гризли рискнул сунуть в пролом голову. В свете луны он увидел поросшую «черной колючкой» груду кирпичей: это была часть дымовой трубы, обвалившаяся года три назад. За грудой угадывались покореженные опоры высоковольтной линии.

– Хорошие собачки… Добренькие собачки… – испуганно забормотал Торопыга Плюмбум. Гризли отпрянул от щели, развернулся.

Они находились в круге бледно-лиловых огней-светляков, и этот круг неторопливо, но неуклонно сужался. Собаки были разными: мелкие и крупные, разномастная бродячая стая вроде тех, что встречаются в городах, жители которых часто выбрасывают на улицу домашних любимцев. Паршивые, облепленные заскорузлой грязью, тощие. Скелеты, обтянутые кожей, оживленные запретной магией Зоны. С сахарно-белыми клыками в алчно раззявленных пастях. Лунный свет пылал, отражаясь в черных зеркалах расширенных зрачков псов-мутантов.

– Мужики, за мной! – приказал Гризли и нырнул в щель. Запыхтел Торопыга, загремел мешком с хабаром Картоха. За их спинами обиженно тявкнули. Когти застучали по асфальту чаще и гуще.

Гризли кинулся к опоре высоковольтной линии и сразу едва не вляпался в аномалию. Разбросанные по бетонке деревянные щиты были как новенькие – доски глянцево поблескивали, точно покрытые лаком. Ни гнили, ни плесени, словно их только-только сколотили. Черт знает, что это была за аномалия, может – безвредная, но проверять на своей шкуре не стоило.

– Гризли! – взвизгнул Плюмбум. Лысый, покрытый сочащимися язвами пес без страха прыгнул на заросшие «черной колючкой» кирпичи, взбежал на груду и оттуда сиганул на Плюмбума. Сталкер крутанулся на пятках, отбивая атаку плечом. Не удержался на ногах и упал под прореху в заборе, из которой один за другим выбирались остальные псы. Пасти, увешанные бахромой слюнных тяжей, нависли над Плюмбумом, а тот от ужаса не мог даже закричать, только вцепился обеими руками себе в горло, надеясь защитить его от зубов.

Грянул выстрел. Тяжелая пуля, выпущенная из кольта сорок пятого калибра, снесла лысому, в язвах, псу половину головы. Следом грянул еще один выстрел: пуля высекла из бетонки искры и ушла рикошетом в небо. Гризли стрелял с бедра, револьвер сидел в его руке, как влитой. Картохе и Плюмбуму было плевать, откуда у их лидера появился нужный навык: не иначе в тире по пивным банкам стрелял, а может – бандитствовал потихоньку, тоже верный заработок в Хармонте. Главное, что имеется ствол, а также человек, который умеет им пользоваться.

Стая отпрянула, но сбежать, поджав хвосты, псы-мутанты не собирались. Снова построившись полумесяцем, они метнулись вперед, но не на Плюмбума, который на четвереньках пытался добраться до Гризли, а на собрата с развороченной головой.

– Плюмбум, давай, мать твою, скорее! – Гризли водил стволом из стороны в сторону, выискивая вожака стаи.

Картоха обошел Гризли, швырнул гайку из своих запасов, проторяя путь. Гайка с льдистым звоном ударилась об опору. Картоха метнул для верности еще одну, но чуть под другим углом, и лишь затем, бормоча разрозненные фразы из «Отче наш», понесся вперед.

Собаки в мгновение ока разодрали убитого мутанта в клочья. Это дало сталкерам отсрочку, но только на несколько секунд. Гризли понимал, что вкус и запах крови лишь сильнее раззадорят стаю.

Картоха забросил мешок на стальную поперечину опоры, затем с ловкостью обезьяны взобрался сам. Гризли шагнул к Плюмбуму, протягивая руку, чтобы помочь ему встать, но взгляд его по-прежнему был прикован к псам-мутантам. Плюмбум вскочил без помощи Гризли… и в следующую же секунду понял, что он стоит среди аномальных деревянных щитов. Сморщившись, как ребенок, который собирается заплакать, Торопыга Плюмбум переминался с ноги на ногу, словно обделался.

Гризли отдернул руку, которую все еще тянул к товарищу.

– Вот дятел! – прошипел он в сердцах. – Быстро за Картохой! Если можешь, конечно.

Плюмбум утвердительно промычал, затем припустил к опоре, зацепив кроссовкой еще один щит.

Окровавленные морды вновь повернулись к сталкерам. Ярче прежнего пылал отраженный и усиленный лунный свет в глазах. Гризли шмыгнул носом и заторопился за Торопыгой Плюмбумом.

Плюмбум врезался в опору, заставив ее содрогнуться. Зачастил руками и ногами, пытаясь взобраться. Гризли, наплевав на неписаные правила Зоны, сунул под его толстый зад плечо и подсадил, а затем обернулся и дважды нажал на спусковой крючок. Стая отшатнулась, зашла сбоку, но Гризли уже взбежал по стальному столбу, как будто это была горизонтальная плоскость. За его спиной клацнули зубами сразу несколько перекошенных от ярости окровавленных морд.

Сталкеры поднялись футов на семь, расположились на поперечинах, как воробьи на проводах. Псы-мутанты ходили внизу кругами, задрав уродливые, ассиметричные головы. То и дело они поднимали лапы, ошпаривая стальные столбы ядовито-желтой мочой. Они ворчали, взлаивали, затевали друг с другом жестокие, но быстротечные драки, они пытались безуспешно спариваться, и с еще меньшим успехом они силились достать двуногую добычу.

– Плюмбум, ты как? – спросил Гризли напарника.

Тот тяжело дышал, привалившись спиной к столбу. В лунном свете его лицо было белее снега.

– Живой, – ответил он с сомнением. – Только странно как-то.

– Ну и черт с тем, что странно, – пробурчал Картоха, – главное, не разорвало и не расплющило… – А затем вздохнул и добавил: – Надолго нас обложили. Шавки грязные! – и он метко плюнул самому большому псу, которого Гризли определил, как вожака, на ухо.

– Ладно, – Гризли ощупал карманы ветровки, он всегда брал с собой с пяток пуль про запас. – Отсидимся немного, потом видно будет.

– А что может быть видно? – огрызнулся Картоха. – Дался тебе тот робот. Нашли по твоей воле приключения на задницы.

Гризли насупился. Объяснять, почему потроха «Проницательности» будут стоить дороже «гремучих салфеток», не хотелось. Не самая приятная ситуация для диспута. В конце концов, Картоха и Плюмбум – не маленькие, сами должны понимать, что к чему. Привыкли по мелочи из Зоны тырить, великое, мол, им не по плечу…

За затененной стеной ближнего заводского корпуса грянуло гулко и тяжело. Зазвенело стекло, задребезжало железо. Псы прекратили кружить, одновременно уставились на здание, внутри которого раздался угрожающий грохот, а затем, точно по команде, припустили к дыре в заборе. Уходила стая так прытко, что одной твари из арьергарда изменил нюх. Собака влетела в малую аномалию, которую сталкеры почти нежно называли «шутихой», и лишилась задней половины туловища.

Сталкеры настороженно пялились на корпус. Он выглядел, как черный прямоугольник, заслоняющий горизонт. Над корпусом угадывались очертания округлых башен газокаталитических реакторов и кауперов.

– Вот и Дика разбудили, – буркнул Картоха и сразу же проверил, надежно ли закреплен на железке мешок.

– Фу ты, – Плюмбум икнул. – Что-то мне хреново, мужики.

Гризли перевел взгляд с громады завода на напарника. Плюмбум сидел, обняв руками столб, его полные плечи дрожали.

Внутри завода снова грянуло. Над башнями реакторов возник сгусток лилового света, формой напоминающий каракатицу, и в считанные секунды погас. По фермам, опоясывающим заводские конструкции, заструились мерцающие огни, но после следующего удара исчезли и они.

– Чую, эта вылазка запомнится мне надолго, – буркнул Картоха.

– Да ты оптимист, – отозвался Гризли.

А Плюмбум ничего не сказал. Пробурчал что-то плаксиво, затем согнулся в три погибели и блеванул.

– Ланс, – позвал его по имени Гризли. – Возьми себя в руки, братуха. Слышишь? Ничего с тобой не случится.

– Это все твоя мнительность, Торопыга, – поддержал Картоха. – Псы умотали, сейчас умотаем и мы.

– Это радиация, да? – заныл Плюмбум. – Я знаю сам, можете не отвечать. Я облучился.

– Много ты знаешь, умник! – отрезал Картоха.

– У меня отслаивается оболочка кишечника… – сказав это, Плюмбум снова согнулся от спазма.

– Это не радиация. Это пицца в «Боржче», – утешил Гризли, хотя мысленно он уже прощался с напарником. – Сукина дочь Энни кладет слишком много старого говяжьего жира.

И снова грянуло. От отдачи содрогнулась опора, на которой расселись сталкеры. На верхотуре заскрипело и заныло: рвался металл, ломались заклепки, выкручивались крепления. Перед лицом Гризли мелькнул обросший «мочалом» высоковольтный кабель. От дымовой трубы отвалился еще один фрагмент, рассыпался в воздухе кирпичами и цементной крошкой, обрушился во двор. Клубы пыли и едкой вонючей сажи взметнулись до небес, отрезав этот участок Зоны от лунного света.

– Да что за черт! – крикнул Картоха, хотя в голове у всех, даже у Плюмбума, вертелось только одно: «Бродяга Дик. Бродяга Дик! Бродяга Дик…»

Мега-аномалия.

Абориген Зоны, которого никто никогда не видел. Заводной медвежонок, если верить Валентину Пильману, получившему Нобелевскую премию за открытие, сделанное каким-то школьником.

Снова заскрежетало железо, затрещали доски. Затем шум погрома как отрезало, только шуршала пыль, оседая на дно небес – грешную землю. И в этой болезненной тревожной тишине сталкеры услышали шаги.

Кто-то шел, направляясь от вскрытого, точно консервная банка, корпуса к выходу с заводской территории. Четко шел, не быстро и не медленно, без страха, не виляя между аномалиями. Напролом, по кратчайшему пути. Манера передвижения «медвежонка» имела нечто общее с механической поступью робота класса «Проницательность». Передвигался Дик не на двух ногах, и даже, кажется, не на четырех.

Гризли, как ни всматривался в пыльную круговерть, ничего не мог разглядеть. Не пыль, а дымовая завеса, за которой происходит передислокация сил противника. Сталкер даже взобрался по опоре выше, но смог лишь увидеть, как отражается лунный свет на влажно блестящей коже Дика. А потом и этот проблеск исчез за черной, стелющейся над землей тучей.

Торопыга Плюмбум безвольно сполз по столбу. Гризли не успел и глазом моргнуть, как тот сорвался с поперечины и с влажным, тяжелым шлепком упал под опору.

– Твою ж мать! – Картоха принялся спускаться. – Валить надо отсюда! Валить!

Гризли соскользнул на одну поперечину ниже и оттуда уже спрыгнул на бетонку. Картоха возился дольше, потому что ему мешал мешок с хабаром.

– Братишка, как же ты нас достал, – пробормотал Гризли, приподнимая Плюмбуму голову.

– Что он там? Опять не убился? – саркастически осведомился Картоха.

– Непотопляемый, – подтвердил Гризли. – Вот кому запомнится эта вылазка.

– Повезло, блин. Теперь тащить на горбу эдакую тушу…

Плюмбум открыл глаза, поерзал, потом вяло приподнялся.

– Не придется, я сам пойду.

Он и в самом деле смог встать. Вцепился одной рукой в столб, а второй принялся размазывать по лицу пот и грязь. У него сильно тряслись колени, со стороны казалось, будто их заменили шарнирами.

Гризли швырнул пару гаек. Прошел за опоры, остановился перед лежащими фермами рухнувшего мостового крана. Посмотрел над грудой железа туда, откуда все еще доносилась поступь Дика. Чертова пыль клубилась, забивала нос, глотку и глаза, мешала вообще что-либо увидеть дальше расстояния вытянутой руки.

– Гризли, мы идем! – крикнул Картоха, которому давно изменило обычное хладнокровие: тоже приблизился в эту ночь к своему пределу.

Покатилась, весело звеня, по бетонке гайка.

– Веди к щели! – распорядился Гризли, хотя Картоха сам знал, что делать.

Снова клубы пыли отгородили их друг от друга, и когда мгла чуть развеялась, Гризли увидел перед собой лишь прореху в забрызганной собачьей кровью стене.

По другую сторону забора дышалось легче. Пыль серебрилась в лунном свете и оседала полупрозрачным туманом. Собаки исчезли, оставив после себя лишь зловонные метки на стенах. Из-за отвалов породы доносились отдаленные завывания. Гризли подумал, что стая все еще бежит со всех ног подальше от завода. Точнее от того, что обитало на заводе, а теперь выбралось на волю.

Картоха стоял, забросив на плечо мешок, смотрел по сторонам. Встретившись взглядом с Гризли, он спросил, высоко вздернув брови:

– А Торопыжина где?

– Он разве не за тобой вышел?

– Нет, как видишь.

– О-о-о, – протянул с усталостью и отчаянием Гризли, как мог бы произнести это Сизиф, наблюдая, как его камень в очередной раз скатывается с горы.

Он метнулся к щели в заборе.

– Ланс! – позвал сердито. – Торопыжина, ты куда, мать твою, подевался?

Клубилась пыль, являя безобразных призраков, постоянно меняющих форму. С дымовой трубы что-то осыпалось. Вспыхивал и гас, точно проблесковый маячок, огонек над башней каупера.

– Плюмбум! – прокричал Гризли. – Отзовись, дружище! Торопыга!

Он услышал, как кто-то быстро пробежал через двор, прогромыхав ботинками по деревянным щитам и листам железа.

Направляясь в ту сторону, куда ушел Бродяга Дик.

Интерлюдия первая

Морщинистые, как у рептилии, веки приподнялись, приоткрывая желтоватые склеры.

Сон, в котором он видел свое отражение в кривом зеркале Золотого Шара, держал, не хотел отпускать. Невысказанное желание вертелось на языке, но челюсти как будто онемели, и не было возможности произнести ни слова. Отчаяние, вызванное тем, что от него ускользает последний шанс, заставляло сердце болезненно трепетать.

Грянуло. Не далеко и не близко. Отозвалось дрожью в цементном полу и ручейками пыли, просыпавшимися со стыков потолочных плит.

Старый чернокожий сбросил с себя одеяло, раскрыв заодно юных негритянок, которые спали, прижавшись с двух сторон к его высохшим, словно кора старого дерева, бокам. Чернокожий прислушался: звук дробной поступи сначала нарастал, а потом сошел на нет. Девицы проснулись и теперь моргали темными испуганными глазами.

– Ну-ка, шлюшки, вон отсюда, – распорядился чернокожий.

Им не нужно было повторять дважды. Девицы сграбастали одежду и, прижав ее к грудям, кинулись к ширме, за которой трещали костры и слышались голоса встревоженных людей.

Негритянка, уходившая последней, все-таки осмелилась обернуться.

– Что это было, отче?

– Пробил час, – глухо ответил старик, и лицо его посерело, словно от приступа адской боли. – Дьявол вырвался на свободу. Храни Господь, наши души.

Глава 2

Первые потрясения

Юго-восточное шоссе Рексополь – Хармонт

Когда-то шоссе было идеально гладким, скоростным, с плавно приподнятыми краями. Глидеры мчались вдоль него, как бобслейные снаряды, стремительно переходя с осевой то на правую, то на левую сторону, но теперь шоссе напоминало полосу препятствий. Военная «галоша» перла по нему, как танк, выдавливая поддерживающим полем черную воду из ям и рытвин. Надежно пристегнутая к креслу, Ким с тревогой посматривала на эту жуткую дорогу, где в любой момент могла сработать мина, заложенная террористами, или, что хуже, оказаться «комариная плешь». Власти отрицали наличие аномалий за пределами Зоны, но Боб Хиггинс, обозреватель «Нейчур» и приятель Ким по колледжу, утверждал, что Хармонт и Зона давно слились в единое целое, и что всякая чертовщина происходит в городе и на его окраинах.

– Вас не укачивает, мисс? – любезно осведомился водитель, здоровенный военный в чине сержанта, искоса взглянув на распирающую комбинезон пышную грудь Ким.

– Немножко, – призналась Ким, застегивая молнию комбинезона до самого горла.

Она жалела, что не воспользовалась любезным предложением Боба подбросить ее в Хармонт на вертолете корпункта «Нейчур». Но, во-первых, Боб был не прочь переспать с ней, поэтому Ким не радовало оказаться лишний раз ему обязанной. Во-вторых, шеф Ким – редактор отдела публицистики «Дейли Телеграф» мистер Пибоди – строго-настрого наказал своей внештатнице не якшаться с медийными конкурентами, к которым, само собой, относился Боб и прочие сотрудники «Нейчур» в Рексополе. Поэтому Ким решила обойтись собственными силами. К тому же все воздушные коридоры, разрешенные для пролета гражданской авиацией, проходили в стороне от хармонтской Зоны. А Ким планировала сделать несколько снимков легендарного места – первой Зоны Посещения – на пути в город. Ради этого она выбрала трехчасовую поездку из Рексополя на военном транспорте в обществе трех сержантов и одного поручика, которые не столько следили за окрестностями, сколько разглядывали впечатляющих размеров сиськи попутчицы. Они были благословением и проклятием Кимберли Стюарт: с одной стороны, с их помощью легко добиваться от мужчин нужной информации, а с другой – этих информированных мужчин потом хоть отстреливай, не оставят в покое.

Сержант-водитель принялся насвистывать, то ли желая порисоваться перед пассажиркой, то ли ему и в самом деле был привычен этот маршрут. А может, таким образом проявлялось нервное напряжение.

Шоссе крутой параболой скатывалось с перевала. Вдоль дороги регулярно распыляли гербициды, поэтому кустарники стояли мертвые, скелетированные, трава превратилась в ссохшуюся подстилку, а деревья, без единого лепестка, были покрыты желто-зелеными мучнистыми пятнами. Активисты «Гринпис» несколько лет назад попытались провести акцию протеста, но внутренние войска Директории оперативно пресекли это действо. Масс-медиа не придали событию значения, лишь Ким успела тиснуть в «Дейли Телеграф» заметку в шесть строк. Это, в общем-то, незначительное событие возбудило в Ким интерес к Хармонту, к тому, что происходит вокруг крошечного провинциального городка, и само собой – к Зоне Посещения.

Ким припала к видоискателю камеры, палец, украшенный тонким серебряным кольцом с цирконом, лег на кнопку спуска.

– Какое тошнотворное зрелище… Без этого никак нельзя было обойтись?

Водитель фыркнул. Сидевший позади Ким поручик поглядел на пейзаж за окном словно в первый раз: хоть Ким не уточнила, без чего именно обойтись, понять ее было не трудно.

– Растительность, мисс, долгое время позволяла экстремистам устраивать засады. Впрочем, они и по сей день ведут себя дерзко, но мы хотя бы можем их заблаговременно обнаружить, – и он снял с ремня радиостанцию, вдавил кнопку. – «Беглец» вызывает «Борт-тридцать»…

Динамик рации затрещал и заперхал. Затем помехи, как отрезало, и деловитый голос ответил:

– «Борт-тридцать» на связи. Слушаю вас, «Беглец».

Поручик подмигнул Ким, и журналистка сейчас же сфотографировала его: молодого, гладко выбритого, чуть насмешливого, с рацией у красного уха.

– Какая обстановка, «Борт-тридцать»? – поручик повернулся к окну, и Ким сфотографировала вояку еще раз – в профиль.

– «Беглец», все чисто, неприятель в окрестностях не обнаружен. Видимость отличная, мы ведем вас до первого КПП.

– Принято, «Борт-тридцать», спасибо. Расчетное время прибытия – восемнадцать минут.

– Принято, «Беглец». Счастливого пути. Отбой.

– Спасибо. Отбой.

Ким улыбнулась поручику, повернулась к ветровому стеклу. И сразу же увидела возле правой кромки шоссе лежащий на крыше микроавтобус «Мерседес». Асфальт вокруг машины был усеян блистающей на летнем солнце россыпью стеклянных осколков. «Мерседес» сильно обгорел. Повернутый к «галоше» борт напоминал гнутое решето. Ким снова подхватила камеру.

– Вот зверье… – процедил водитель и вдавил педаль газа; Ким не успела сделать снимок.

– Что там, Кирк? – спросили из глубины салона. – «Маршрутка» в Рексополь?

– Похоже на то.

– А х… – начал было поручик, но осекся, бросив взгляд на Ким. – Кто-то из местных скупщиков рискнул вывезти товар из города. Вписался в окно между нашими патрулями, тут-то его накрыли конкуренты. Зверье – да, это так. Но пусть лучше друг друга мочат, чем мирный народ.

– Это – бандиты? – спросила Ким, с тревогой переводя взгляд с водителя на поручика и обратно.

– Культисты, мисс, – процедил водитель. – Секта Судного Дня… Верные псы старого Гуталина. Их полно в Хармонте, хотя они удачно маскируются под простых горожан, а то и под сотрудников Института или под местную пьянь, но каждый держит под рукой ствол для удобного случая.

– Они – сталкеры?

Вояки рассмеялись.

– Директории удалось навести порядок в городе, – заговорил поручик, – но экстремисты мечтают взять реванш. Культистам нужно, чтобы горожане жили в страхе. Они не упускают возможность вставить палку в колеса законникам. Бандюганы-фанатики оскверняют эту землю сильнее, чем до них постарались пришельцы.

– Если бы не мы, Вооруженные Силы Директории, – проговорили из салона, – здесь днем и ночью свистели бы пули.

Ким кивнула и снова поглядела вперед. Там дальше поблескивало обширное ржавое болото. А справа появился высокий бетонный забор с колючей проволокой поверху. Забор тянулся вдоль шоссе насколько хватало глаз.

– Что за этим забором? – спросила Ким.

Водитель криво усмехнулся, затем буркнул:

– Она.

– Зона?

Водитель только хмыкнул. «Галоша» бодро скользила под уклон. Двигатель, питающийся от целой обоймы «вечных батареек», работал бесшумно, но встречный воздух начал по-разбойничьи посвистывать в противокрыльях. Несколько минут Ким напряженно всматривалась в нескончаемую ограду, надеясь обнаружить хоть какой-нибудь пролом, но тщетно. Похоже, в отличие от шоссе, забор поддерживали в образцовом состоянии.

Ким стало маятно, свежие впечатления просили, чтоб их немедленно переселили из нейронов головного мозга на карту памяти. Она подхватила рюкзак, сунула внутрь руку. Бейдж, сообщающий о том, что Кимберли Стюарт является внештатным корреспондентом «Дейли Телеграф», открытая пачка влажных салфеток, небрежно скомканная пайта, пакет с круассанами, планшет в чехле из потертого плюша. У Ким была одна хорошая привычка – погружаться в работу, не упускать порыв вдохновения, невзирая на место и обстоятельства. Вот и сейчас Ким не стала терять времени даром: она выудила планшет и запорхала пальчиками над бледными пиктограммами бесконтактной клавиатуры.

«После перевала началась Зона. Вернее – бесконечно длинный бетонный забор, отгораживающий шоссе от загадочного места, где наша планета впервые соприкоснулась с технологиями сверхцивилизации. Смешанные чувства охватывают, когда смотришь на серую стену, так обыденно отделяющую мир сегодняшний от мира дня завтрашнего…»

Ким задумчиво посмотрела сквозь бронированное стекло на знойное июльское небо, безупречно-синим куполом накрывающее горную котловину и продолжила:

«Небо по обе стороны невзрачной границы между мирами выглядит одинаково безмятежным. Миллионы лет оно равнодушно взирало на все перемены, которые творились на нашей Земле. Впрочем, время от времени оно само было источником этих перемен, подбрасывая нам сюрпризы: астероид, уничтоживший динозавров, и загадочные пришельцы, которые почти полвека назад оставили на нашей планете эти незаживающие, источающие знание и гибель язвы…»

«Галоша» легла в крутой вираж, и Ким потеряла контакт с голографической клавиатурой. Журналистка в сердцах хотела сказать, что она думает о вояках, но увидела, что дорога и забор, ограждающий Зону, разминулись. Шоссе уводило к городу – скоплению серых, невзрачных строений, маячившему у горизонта, а ограда ныряла в заросли, среди которых виднелись неприглядные руины. Ким решила сфотографировать этот постапокалиптический пейзаж и отложила планшет.

Захрипела рация поручика, раздался искаженный помехами голос, но Ким не прислушивалась: в тот момент она увидела, что вдоль забора, ограждающего Зону, идут, с механической точностью ступая в ногу, два грозных и одновременно завораживающих в своем технологическом совершенстве создания.

Они походили на динозавров с бронированной шкурой в черно-серых камуфляжных пятнах. Цилиндрические головы на длинных сегментированных шеях обозревали окрестности на триста шестьдесят градусов и во всех диапазонах. На подвесках по обе стороны горизонтально ориентированных корпусов находились многоствольные пулеметы и кассеты с ракетами. Высокие, коленями назад, ноги не знали усталости, собранные из унизанных шипами стальных позвонков хвосты уравновешивали конструкцию.

Это были сторожевые роботы, построенные компанией «Бостон Динамикс» специально для службы на прилегающих к Зоне территориях, а также – в самой Зоне.

Ким уперлась локтем в панель перед собой, припала к окуляру видоискателя, заработала зумом. Должен был получиться выразительный кадр, в который попадут оба робота, мертвые и окостеневшие деревья, забор, превратившаяся в руину автозаправка…

Ускорение неделикатно толкнуло Ким в грудь. Она охнула, откинулась на спинку кресла и прижала к себе камеру, чтобы та не выскользнула из рук. Рывком повернулась к водителю, но негодовать или задавать вопросы не посмела: она увидела, что сержант напряженно наклонился над штурвалом и на его висках вздулись вены. «Галошу» на мгновение накрыла тень. Огненный дождь из брызг расплавленного металла обрушился на шоссе. Водитель дернул штурвал, и транспорт резко ушел на правую сторону, смяв поддерживающим полем пару гнилых фанерных ящиков из-под рассады, что валялись посреди дороги.

Ким увидела, что перед «галошей» низко над шоссе несется вертолет. За вертолетом тянется шлейф черного жирного дыма, а на асфальт сыплются ослепительно сверкающие искры и куски обшивки.

Водитель снова крутанул штурвал, «галоша» рванула на противоположную сторону шоссе. В борт что-то звонко ударило, словно тяжелым половником врезали по днищу глубокой кастрюли, и в кабине сейчас же возник сквозняк. Струя горячего воздуха разметала Ким волосы.

Вертолет тем временем достиг болотца и стал, раскачиваясь, снижаться; пилот изо всех сил боролся, чтобы машина не перешла в авторотацию. Ким с отчаянным упрямством схватилась за камеру, принялась делать снимок за снимком, не глядя в видоискатель.

И снова что-то тяжело клюнуло в борт. В кабине сейчас же завоняло гарью. Водитель матюгнулся и ударил по тормозам, но было поздно сбавлять ход: поддерживающее поле исчезло. «Галоша» со скрежетом легла брюхом на асфальт, пошла юзом, перевернулась через крышу раз, другой и замерла у обочины в облаке едкого дыма.

Первым делом Ким нащупала камеру, затем – планшет. Сунула свое добро в рюкзак, потом уже занялась собой. Она была цела, ремни безопасности выдержали, хотя в момент самой суровой болтанки они казались не мягче стальных прутов, и на теле под ними наверняка появятся синяки. Водитель отключился: его ремни сплоховали, и сержант все-таки приложился лбом о штурвал.

Ким отстегнулась, подхватила рюкзак и выбралась из кресла. «Галоша» лежала на боку, в кабине царил бедлам. Поручик оказался вместе со своим креслом наверху, его кровь тяжелой капелью барабанила возле ног Ким.

– Открой аварийный люк, – неожиданно спокойным и твердым голосом проговорил раненый. – Поверни ручку, справа от тебя. Выбирайся из «галоши».

Ким потянулась к поручику. На его груди чернела обширная рана, осколки ребер выпирали сквозь гимнастерку.

– Оставь меня, – потребовал вояка. А потом, когда Ким отступила, добавил: – Добро пожаловать в Хармонт. Рви отсюда когти, пока не поздно…

Хромированная ручка легко повернулась. Створка люка сама распахнулась наружу.

– Стой! – потребовали из задымленной глубины кабины. – Куда, дура, намылилась? Срежут очередью!

Она растерялась. Уставилась в открытый люк, сквозь который виднелась рытвина со стоячей водой, пересекающая шоссе поперек, и похожие на моток спутанной проволоки ветви кустарников.

Гулко зачастил пулемет. Над шоссе взвизгнуло. Ударило, точно кувалдой, в крышу «галоши».

Ким окатило волной жара. В крыше возникло пылающее багровым пятно. Через миг это пятно взорвалось тысячью капель расплавленной стали. Плазменный шнур взвился в кабине, превращая нутро военного транспорта в огненную ловушку.

Ким так и не поняла, как она оказалась снаружи «галоши». Только-только стояла, охваченная ужасом и беспомощностью, на пути раскаленных брызг, и вот уже лежит на шоссе, ощущая всем телом, как содрогается асфальт.

Черная бронированная громадина с треском проломилась сквозь переплетение омертвевших ветвей. Натужно выли сервомеханизмы, переставляя тяжелые механические лапы, вооруженные для лучшего захвата полуметровыми когтями.

Сторожевой робот вышел на шоссе. Проследовал, сотрясая дорожное полотно, к охваченной огнем «галоше». Ким вскинула камеру и, лежа на спине, стала судорожно жать на спуск. Робот развернулся в нескольких метрах от нее. С правого борта ударил пулемет. Ослепительно-белый трассер расчертил задымленное пространство. Одно дерево из ряда потерявших листву акаций упало, перерубленное очередью.

Отстрелявшись, робот повернулся к Ким. Что-то клацнуло, затем усиленный динамиками голос проговорил:

– Страж находится в автономном режиме. Через десять секунд начнется идентификация вашей личности. Пожалуйста, смотрите на красный свет и не двигайтесь в течение минуты.

У основания шеи робота вспыхнул красный огонек. Ким опустила камеру и послушно уставилась на свет. Время застыло. Неподалеку вышагивал, ломая сухие ветви, второй сторожевой робот. Еще несколько раз звучали короткие очереди, один раз вроде кто-то закричал. Внутри «галоши» бушевало пламя, и Ким старалась не думать о своих спутниках, чьи жизни оборвались внезапно и без весомой причины на загаженном шоссе в загаженном пригороде, на подъезде к провинциальному городишке, который традиционно бестолковым велением небес был возведен в ранг чуть ли не пупа Земли.

– Идентификация не удалась, – сообщил робот. – Все орудия наведены на вас. Через десять секунд начнется повторная идентификация вашей личности. Пожалуйста, смотрите на красный свет и не двигайтесь в течение минуты.

Ким вытряхнула содержимое рюкзака на асфальт. Торопливо разгребла кучу, отбрасывая в стороны хрустящие пакеты и небрежно сложенные вещи.

– Повторяю: не двигайтесь, – робот приблизился к Ким на шаг. Блок пулеметных стволов, нацеленный на журналистку, пришел в движение. – Отказ сотрудничать будет расценен как агрессивное действие.

Но Ким уже нашла, что искала. Дрожащие, испачканные сажей и кровью пальцы подхватили скользкий пластиковый бейдж.

– Кимберли Стюарт, «Дейли Телеграф»! – она поняла, что показывает роботу обратную сторону бейджа, и торопливо перевернула карточку. – Кимберли Стюарт! Я нахожусь на редакционном задании, и всякое противодействие мне приравнивается к противодействию должностному лицу.

В динамиках снова щелкнуло, и новый голос проговорил:

– Говорит центр управления. Мы видим вас на мониторах, мисс Стюарт. Помощь прибудет через шесть минут. В целях вашей безопасности не отходите от стража. Спасибо.

Робот сделал к Ким еще два шага, навис над ней воняющим пороховой гарью и горячим железом колоссом.

Ким опасливо поглядела на «галошу», затем повернулась к стражу:

– Вы слышите меня? Они могут быть еще живы. Помогите им.

Центр управления молчал. Робот тоже молчал, его брат-близнец по-прежнему расхаживал, сотрясая землю. Тогда Ким сфотографировала охваченный огнем военный транспорт. Получился отличный по композиции и свету кадр, жаль, в редакции никого таким художеством не удивишь. Баксов двадцать пять заплатят, не больше, или мистер Пибоди горящих «галош» не видел?..

Подкрепление мчало на всех парусах. БТР на поддерживающем поле – еще одна «галоша», только с турелью и более солидным бронированием, и два колесных «Хаммера» с открытым верхом. За ними, выдерживая приличную дистанцию, – пожарная машина. Ким снова вскинула камеру.

БТР проехал за горящую «галошу», остановился в отдалении. Разверзлись люки, наружу высыпали солдаты. «Хаммеры» затормозили рядом с роботом, что стоял как истукан над Ким.

Захлопали дверцы, застучали каблуки берцев по асфальту. Ким оказалась окружена вояками, вооруженными «М-16». На всех были камуфляжные комбезы, бронежилеты и каски. Подъехала пожарная машина, спасатели без лишних слов стали разворачивать в направлении «галоши» шланги.

– Вы не ранены, мисс? – обратился к ней низкорослый и худощавый офицер. Половину лица его скрывали огромные солнцезащитные очки, из-под очков выглядывал сизый кончик носа, из широких ноздрей пучками торчали волосы. Гладко выбритый подбородок со свежей царапиной беспрестанно двигался: офицер жевал жвачку. Ким собралась было сфотографировать офицера, но эти не украшающие его штрихи столь ярко бросились ей в глаза, что она опустила камеру, не сделав снимок.

– Капитан Квотерблад, – представился военный, он повесил автомат на шею, закатал рукава комбеза, показав жилистые, густо заросшие курчавым волосом руки.

– Со мной все в порядке, – ответила Ким.

Капитан Квотерблад кивнул и сейчас же принялся раздавать приказы:

– О’Браен, Хикс, Маллоун – территорию под охрану! Рокхаунд – взвод на прочесывание местности! Мисс, – сизый кончик носа навелся на Ким, – если с вами все в порядке, то мне нужно взглянуть на ваши документики.

– Кимберли Стюарт, – в который раз пришлось повторить Ким, демонстрируя бейдж. – «Дейли Телеграф».

Бейдж Квотерблада не впечатлил.

– А есть редакционное удостоверение? – поинтересовался он, перекрикивая свистящее шипение огнетушителей и брандспойтов.

Ким поджала губы.

– Нет, пока нет. Дело в том, что я внештатный корреспондент, – сказала она, а потом добавила убежденно: – Но осенью меня примут в штат!

Квотерблад приподнял очки и посмотрел на журналистку с сочувствием и легкой скукой.

– Я связалась с пресс-службой мэрии Хармонта, – сообщила Ким, встряхнув непослушными волосами. – Мой визит согласован с властями города.

– О’кей, – капитан вернул очки на место.

– Но все необходимые документы обещали отдать в мэрии, а для этого мне нужно попасть в город.

– Ясно. Паспорт-то у вас хотя бы есть?

– Конечно, – Ким присела, открыла боковой карман рюкзака. – И вот еще…

– А это что?

– Студенческий билет.

Квотерблад успел взглянуть на документы лишь мельком.

– Капитан! Сэр! – окликнули его.

Солдаты вытащили из кустов человека в грязно-зеленой брезентовой куртке. Они волокли его за руки, и голова изловленного безвольно моталась, точно маятник. В следующий миг Ким пришлось сглотнуть комок: у этого человека не было ног. Кровавые ошметки волочились по асфальту. Солдаты бросили найденного перед капитаном. Безногий был мертв, его лицо выглядело молочно-белым пятном на фоне асфальта. Рядом с покойником положили разряженный FIM-92 «Стингер». Ким снова взялась за камеру и поспешила все это запечатлеть во всех возможных ракурсах. Военные не возражали, лишь Квотерблад с легким неодобрением взирал на действия юной журналистки из-под очков.

– Знатно его переполовинило. Страж выдал на орехи, – чернокожий солдат присел рядом с мертвецом. – И вроде рожа знакомая, но не припомню кто.

– Кажется, возле общежитий на Малой Торной все время крутился, – подсказал другой. – Баба у него там была, или вроде того…

– Не может быть, чтоб он здесь геройствовал в одиночку. Сто пудов, что остальные по кустам разбежались, – высказался третий.

– Простите, сэр, – обратилась Ким к негру. – А не могли бы вы встать и потыкать ему в грудь дулом автомата? Ну, как будто собираетесь проверить, жив ли он.

– Да, пожалуйста, – солдат сделал так, как просила Ким. Журналистка опустилась на одно колено и сделала пару кадров.

– Мисс, похоже, что вы все-таки в шоке, – сказал, глядя на возню Ким с камерой, Квотерблад.

Ким встрепенулась, повернулась к капитану. В темных очках Квотерблада отразилось ее недоумевающее лицо.

– Вы не находите это немного странным, нет? – продолжил Квотерблад. – Никогда не видел, чтоб изувеченный труп вызывал у кого-то прилив вдохновения. Вас бы к психологу, у нас есть классный специалист.

– О, вы не правы, – возразила Ким. – Просто я – эмоционально закрытый человек, у меня нарушена связь между лимбической системой и корой лобных долей мозга. Со мной это давно. Это не болезнь, просто такая особенность.

– Простите? – растерялся Квотерблад.

– Ну, как бы это вам объяснить… Я отмороженная. Мне ничто не мешает работать, – Ким развела руками и виновато улыбнулась.

– Отмороженная… – пошел шепоток среди солдат.

Тем временем один робот вернулся на маршрут патрулирования, а второй ушел с дороги и замер среди кустов, опустив орудийные подвески. Снова клацнуло, и в динамиках стража прогромыхал голос офицера из центра управления.

– Капитан, два человека в семнадцатом квадрате. Похоже, они решили отсидеться.

– Значит, отсидятся за двойными решетками, – отозвался Квотерблад. – Принято «два человека в семнадцатом», – он снял с груди рацию. – Рокхаунд, семнадцатый квадрат, две цели. Затаились, постарайся взять живыми.

– Мисс, – негр взял Ким за локоть. – А вы пока присядьте вон под тем деревцом. Отмороженная или не отмороженная, незачем рисковать попусту.

Огонь затушили, обшивка «галоши» потрескивала, остывая. Ким казалось, что это стучатся оставшиеся в кабине военные. Пожарный поправил ремни на маске противогаза, заглянул в задымленный проем люка. Ким приготовилась фотографировать.

– Про сталкеров приехали писать, – сказал вдруг негр, задумчиво барабаня розовыми ногтями по пластиковому прикладу «М-16». – Про что же еще… Зона, сталкеры, аномалии – сколько уже писано-переписано про них, а все равно пишут и пишут. И как людям не надоедает. Ну кому оно уже надо?

– Платят – потому и пишут, – резонно заметила Ким. – Но я здесь не из-за денег… – «Мне б в штат попасть», – подумала она, но вслух сказала: – Мне любопытно.

– Любопытно… – протянул негр. – О людях бы написали. Вот, на Верхней Набережной живет парнишка-инвалид. Без рук родился, сталкеровский сынок. Художник он, ногами рисует портреты – получше фотокарточек получаются.

– На Верхней Набережной, говорите? – Ким отложила камеру, взялась за планшет. Ей подумалось, что безрукий сын сталкера будет уместным персонажем в будущей ударной статье о хармонтской Зоне. Ни один пулитцеровский номинант не обходится без «розовой сопли» в своем материале.

– Все равно не напишете, – саркастически усмехнулся солдат, блеснув белыми зубами. – Кому они нужны – эти несчастные людишки.

– А вот и напишу, – упрямо ответила Ким. Слово-охотливому темнокожему было еще что сказать, Ким видела это по его глазам. Может, о том, что в Хармонте давно забыли о горячей воде, или что течет крыша в детском саду… Но тут мертвые ветки кустарника затрещали, и солдаты, подталкивая дулами автоматов в спину, вывели на шоссе двух молодчиков.

Ким подхватила камеру.

Рослый лобастый здоровяк с длинными, как у гориллы, руками – он мгновенно нашел взглядом капитана Квотерблада и выдавил из себя что-то вроде «оооэээ…», словно осушил одним махом пинту пива, а теперь переводит дух. Широкий затылок этого человека был коротко подстрижен машинкой, зато длинная и прямая челка падала на глаза.

А худой и сутулый латинос все время оглядывался, словно украл что-то и теперь не знает, как ему избавиться от ворованного.

Одеты оба были скромно и неприглядно – на одном поношенные джинсы, на другом – камуфляжные брюки. На первом футболка с символикой «Эппл», на втором – майка с какой-то рок-звездой.

– Оружия при себе не было, – рапортовал Квотербладу лейтенант Рокхаунд. – Говорят, что сотрудники Института.

Капитан деловито покивал, разглядывая задержанных.

– Да-да, – сказал он. – Знакомые все лица. Мистер Строгов, насколько я помню, и… – он направил на сутулого указательный палец, задумался, вспоминая.

– Это же Лопес, капитан, – пробасил Строгов. – Мой лаборант. Не смотрите на него, словно в первый раз видите – вы его пугаете.

Лопес что-то протараторил скороговоркой на испанском. Квотерблад вздохнул.

– Документы, господа. Порядок есть порядок.

«Строгов, – записала Ким в планшете. – Русский. Пылко уверяет, будто является научным сотрудником Института внеземных культур. Однако меня уже предупредили, что многие из так называемых «сотрудников» работают на организованные преступные группировки. Под дулами автоматов солдат внутренних войск с этого здоровяка слетает спесь, надменность во взгляде сменяется заискивающим выражением. Когда он протягивает офицеру свое удостоверение личности, его мускулистая, испещренная татуировками на кириллице рука, заметно дрожит…»

– Да, пожалуйста, – Строгов сунул в ладонь Квотерблада ламинированную карточку, посмотрел в сторону чадящей «галоши», затем – на неподвижного стража, потом – в сторону Хармонта. По шоссе ехала «скорая» – старый микроавтобус, обшитый листовой сталью. Во взгляде русского не было и толики подобострастия, о котором написала Ким.

– А что здесь делали? – Квотерблад вернул Строгову удостоверение и взялся изучать документы Лопеса.

– У нас здесь оборудование, – Строгов махнул рукой в сторону забора. Ким, приглядевшись, увидела неброскую металлическую мачту, которая была практически незаметна на фоне сухих, покрытых налетом деревьев. Если бы русский не указал на мачту, Ким не обратила бы на нее внимания. – Датчики направлены на территорию Зоны. Мы должны были произвести профилактический осмотр приборов и снять показания. Из-за близости с Зоной радиосигнал искажен помехами, поэтому мы всегда приходим сами и перебрасываем данные на КПК.

– Целый кандидат наук не боится бродить по предместью только ради того, чтобы перебросить что-то себе на флэшку? – недоверчиво проговорил Квотерблад. – А ведь здесь не только штаны можно порвать о ветки…

– Капитан, данные мы снимаем для моего эксперимента, поэтому – да, я выбираюсь в предместье сам, – пояснил Строгов тоном человека, которому приходится растолковывать очевидное. – Сам или же с лаборантом. Ведь инициатива наказуема.

– А что за эксперимент? – спросил Квотерблад.

Строгов вздохнул.

– Скажем так: мы уточняем электромагнитные свойства Зоны.

– Все уточняете и уточняете, столько лет прошло, а до сих пор уточнить не можете, – Квотерблад выплюнул жвачку. – Кого-нибудь еще видели?

Лопес снова что-то зачастил на испанском.

– Что он говорит? – нахмурился Квотерблад.

– Говорит, что кожух не успели на место прикрутить, что вода или грязь может попасть на приборы, – перевел Строгов. – За порчу институтского имущества никто не погладит по голове.

Квотерблад посмотрел на Строгова сверху вниз, насколько это было возможно при их разнице в росте.

– У нас тут люди погибли, зажарились в «галоше», будто рождественская индейка в духовке. А ты тут о каких-то приборах.

– Простите, капитан, – потупился Строгов. – Возможно, я и в самом деле…

– Бросьте! Что с вас, яйцеголовых, возьмешь, – ответил Квотерблад. – Кого-то еще видели? Кроме вас кто-нибудь здесь был?

Сотрудники Института покачали головами. А потом еще и пожали плечами.

– Черт! – Квотерблад набычился. – Поедете в Управление для дачи показаний.

Лопес хлопнул ладонями по бедрам, что-то прошипел под нос.

– Мы под подозрением? – спросил Строгов.

– Еще бы, – капитан повернулся к ближайшему «Хаммеру», крикнул водителю: – Заводи! Мы возвращаемся в город.

Строгов и Лопес забрались на заднее сиденье джипа, сохраняя одинаковые хмурые выражения лиц. Одновременно во второй «Хаммер» набились солдаты. Взревели движки. Сторожевой робот безучастно глядел на происходящее с обочины.

– Мисс! – Квотерблад поманил Ким пальцем. – Вы тоже пожалуйте в лимузин.

«Никогда по доброй воле я бы не села в одну машину с людьми, которые подозреваются в совершении теракта и на которых даже не надели наручники, – застрочила Ким, – но, похоже, в Хармонте свои правила. Здешний микросоциум сформировался под влиянием Зоны и ежедневного противостояния военной полиции и бандформирований. Ближайшая аналогия – племена, живущие в джунглях Южной Америки или в глубине африканских саванн. Изолированные, находящиеся на грани выживания, не знакомые с благами цивилизации и демократическими ценностями.

Вот так, еще не достигнув города, я оказалась вовлеченной в вихрь собы…»

– Мисс! Попрошу поторопиться! – прикрикнул капитан, он уже устроился рядом с водителем.

«…тий», – добила Ким и бегом переместилась к «Хаммеру».

Строгов подвинулся, освобождая Ким место.

– В тесноте, да не в обиде, – сказал он, подмигнув.

– Угу, – согласилась Ким и на всякий случай представилась: – Кимберли Стюарт, «Дейли Телеграф».

«Хаммер» тронулся, разбрызгивая шинами воду из ям и рытвин. Следом двинулся и второй джип. Страж на обочине ожил, проводил обе машины взглядом, выгнув сегментированную шею. Пожарные начали вытаскивать из «галоши» тела погибших и складывать их в ряд на асфальте. Пожилая женщина-врач закурила тонкую сигарету, глядя на покойников. Ким выгнулась, подхватила камеру и стала фотографировать. И сделав свое дело, она откинулась на сиденье – краснощекая и растрепанная, с сияющими глазами.

– Меня зовут Михаил, – обратился к Ким Строгов. – А моего друга – Андре. Классная у вас камера – крутая, наверное.

– Спасибо, но это – зеркалка обыкновенная, – осторожно проговорила Ким, глядя перед собой: на каску Квотерблада. – Правда оптику хорошую докупила, не пожалела стипендию.

Ким потянулась было к планшету, но передумала. Решила пока повременить с записями: почему-то не хотелось, чтоб эти люди, которые могли быть террористами, и из-за которых, возможно, расстались с жизнью ее спутники, читали через плечо, что она пишет.

Неподалеку от совершившего аварийную посадку вертолета уже стояла «скорая», пожарная машина и пара джипов. Оба пилота – грязные, с кровавыми потеками на лицах и на форме, но живые – были окружены солдатами. Среди камуфляжных комбезов виднелись белые халаты медиков.

– Капитан! – крикнул один из пилотов Квотербладу, когда «Хаммер» остановился. – Что с парнями?

Ким поняла, что пилот имеет в виду экипаж расстрелянной «галоши». Квотерблад развел руками и сразу приказал своему водителю ехать дальше.

– Откуда вы родом? – спросил Строгов Ким.

– Из Нью-Йорка, – нехотя ответила та, глядя на заросшие пожухлым бурьяном и амброзией руины сельских домов, что мелькали по обе стороны от дороги, правда, на почтительном удалении. А затем, словно кто-то переключил в голове Ким тумблер: если эти двое действительно террористы, а она не догадается взять у них хотя бы короткое интервью, то мистер Пибоди за эдакое ротозейство по голове не погладит. И, того гляди, возьмет в штат не ее, а ту мурлычущую кошку – плоскогрудую брюнетку из Мемфиса.

– А вы? Из Москвы, наверное? – спросила она русского.

– Нет, – улыбнулся Строгов. – Я родился в Севастополе, учился в Петербурге, а работать пришлось и в Москве, и в Екатеринбурге…

– Россия очень большая, – вставила традиционный комплимент Ким. – А в какой области науки вы работаете?

– Мы с Андре – радиофизики, – ответил Строгов.

Ким хмыкнула.

– Скажите, а как вы оказались в Хармонте? Ведь у вас там своя Зона – Чернобыль.

– И в самом деле, Строгов, как? – проговорил, не оборачиваясь Квотерблад.

– Довелось поработать и в Чернобыле, – Строгов нахмурился. – А в Хармонт меня перевели в рамках программы по развитию международного сотрудничества в исследовании Зон Посещения. Слыхали, возможно, о такой?

– Да, – поспешно согласилась Ким.

– Безусловно, – кивнул Строгов. – Вы ведь журналист.

– Отличается ли работа в Зоне Хармонта от работы в Чернобыле?

Строгов помолчал несколько секунд, а потом сказал:

– Если перефразировать Валентина Пильмана, то главным открытием является факт Посещения. А то, с чем мы сталкиваемся в Зонах, – это елочная мишура, оставшаяся на ковре после того, как праздник закончился и елку выбросили на свалку. Поэтому различия, конечно, имеют место и заслуживают изучения, но перед лицом самой большой загадки – чем является Посещение? – они почти не имеют значения и могут быть темой разговора лишь для узких специалистов.

– Я вас не поняла, – призналась Ким. – Сначала вы сказали, что Посещение – это открытие, а потом – что загадка. Какая-то неопределенность прослеживается в ваших рассуждениях.

– Да, Строгов, вы бы определились, а то только забиваете нам баки, – добавил саркастично Квотерблад. – А вы, мисс… Все ли у вас в порядке? Не кружится ли голова? Не знобит?

Ким не ответила, а Строгов продолжил:

– Об открытии заявил Пильман, ему даже дали за это Нобелевскую премию. Кому-то ведь нужно было ее дать – не школьнику же, додумавшемуся до радианта Пильмана. С тех пор прошло больше тридцати лет, а мы как не понимали природу Посещения, так и сейчас далеки от истины. Над артефактами и аномалиями каждой Зоны придется поломать голову и нашим внукам, и правнукам, – Строгов махнул рукой, – ну, потомкам.

Ким неожиданно осенило.

– Скажите, вот вы упомянули внуков и правнуков… Всем известно, что дети сталкеров рождаются либо мертвыми, либо мутантами. Насколько я понимаю, дети сотрудников Института, побывавших в Зоне, также появляются на свет, имея различные, зачастую – несовместимые с жизнью отклонения…

– Вы правы, – сухо ответил Строгов.

– В таком случае о каких потомках вы ведете речь, если вы сами лишаете нашу науку, и особенно – ее направления, связанные с изучением Зоны, преемственности?

– А что я могу поделать… – Строгов сжал кулаки так, что хрустнули суставы; Ким с удовлетворением отметила, что в этом интервью ей удалось нащупать уязвимое место своего собеседника. – Кто-то должен жертвовать чем-то… и во имя чего-то… – невпопад договорил физик.

С минуту ехали молча, лишь скрипел рычаг, когда водитель переключал передачу. Хармонт надвигался неровной, какой-то мглистой стеной, каждый «кирпич» в которой был запущенным зданием старой постройки. Июльское солнце будто избегало светить на город, поэтому его улицы были завешены муаром ночных теней.

– Так, господа и дамы, – подал голос капитан Квотерблад. – Мы почти на месте. Первый КПП.

Интерлюдия вторая

Памятник королю Георгу Второму окружала стена пожухлой амброзии, голову и плечи государя знатно обсидели голуби. Пьедестал оброс мхом – теперь тоже высохшим, похожим на заскорузлые потеки французской горчицы. Государь возвышался над прямоугольной площадью, по периметру которой раньше стояли скамейки. Ни одна скамья не уцелела, и Лопес курил, сидя на вывороченном из земли куске бетона. Здесь, в сквере, за сгоревшим в восьмидесятых кинотеатром «Империал», редко можно было встретить живую душу днем, а ночью – и подавно. Ночной Хармонт спал беспокойно, то и дело вскрикивая полицейскими сиренами и кашляя сухими пистолетными выстрелами. Со стороны Зоны дул ветер с запахом горелого кремния, деревья шелестели листвой развесистых крон.

Строгов отыскал лаборанта, ориентируясь на красный маячок сигареты. Лопес встретил своего начальника вопросительным взглядом.

Понадобилось усилие воли, чтобы подавить в себе приступ ярости. Их слишком долго продержали в Управлении, даже после звонка заместителя директора хармонтского филиала Института, Квотерблад, войдя во вкус, не пожелал расставаться с подозреваемыми. Капитан упивался административным восторгом, он язвил и подвергал сомнению каждый полученный ответ. Въедливый коп чуял, что сотрудники Института темнят, и неважно, по какой причине они так поступают: блюдя корпоративную тайну или же прикрывая свои злодеяния.

– Андре, выкладывай, что там стряслось, – сходу потребовал Строгов. – Я ведь видел, все видел.

Два боевика-латиноса нырнули в коллектор, который, наверное, не работал лет тридцать и о котором уже все забыли. А Лопес, пуча глаза, кинулся расправлять над ржавой крышкой люка маскировочную сеть. Солдаты ничего не заметили. Стражи тоже прохлопали стальными своими ушами.

– Спокойно-спокойно, – криво ухмыльнулся Лопес. – Не мельтеши, Мигель.

– Спокойно? – Строгов навис над щуплым и низкорослым Лопесом, словно горная круча. – Ты понимаешь, что Квотерблад мог упрятать нас за решетку до следующего Посещения?! А институтское руководство закрыло бы глаза, поскольку легче пожертвовать двумя придурками, чем портить отношения с военной полицией!

Лопес, причмокнув, затянулся. Посмотрел с прищуром на Строгова.

– Мигель, не советую мельтешить. Ты тоже ведешь двойную игру, а может, и тройную. У Гуталина есть на тебя кое-что, он так и велел передать: продолжай изображать из себя ботаника и дальше, это, говорит, пока полезно для всех.

– Да, так я тебе и поверил, – буркнул Строгов. – Не пытайся взять меня на пушку, калибр у тебя не тот.

Каждый выход на связь с Крабом был сопряжен с риском. Особенно когда за твоими плечами – навязанный начальником отдела жуликоватый лаборант. Строгов использовал для передач шифровок Крабу институтское оборудование. Те мачты с датчиками, которые работали по его научной программе, выполняли двойную функцию: не только вели наблюдение за Зоной, но и передавали пакетные сообщения. Спутников над Зоной – не пересчитать, идут один за другим по низким орбитам. Толку от них над Зоной никакого, из-за действия самых различных аномалий «картинка» получается сильно искаженной, но узконаправленные сигналы с границы Зоны проходят. Более того, эти передачи трудно засечь со стороны. И когда нужный спутник проходит над Хармонтом, компьютер сам транслирует оставленное Строговым кодированное сообщение.

Вот только, что известно Гуталину? По слухам, этот выживший из ума фанатик обитает в Рексополе, он не идиот, чтоб совать нос в Хармонт, но здесь у него хватает соглядатаев и стрелков.

– Чушь собачья, – веско произнес Строгов. – Если не расскажешь, что там было – сам отведу тебя к Квотербладу. Я не собираюсь работать бок о бок с крысой.

– Погоди, – Лопес вынул из кармана брюк пакетик, потряс им у Строгова перед носом. В пакете был кокаин. – Это чистый кокс. Не тот разбодяженный фуфел, который тебе толкают в «Боржче», настоящий колумбийский продукт. Как для своего. Держи!

Строгов, делая вид, будто его одолевают сомнения, протянул руку. Если Гуталину известно лишь о коксе, значит, легенда по-прежнему работает. Русский ученый должен был стать своим в доску в Хармонте, значит, ему полагалось быть подверженным ряду умеренных пороков, чтоб было все, как у людей. Чтобы от его личины не несло за версту фальшивкой.

– Смотри, не обнюхайся халявы, – ощерился Лопес; все шло так, как в его понимании и должно было происходить. Ученый, конечно, крут – ученая степень, все дела, без пяти минут гений, короче, но его можно испугать и можно купить. Обычный терпило.

Строгов сунул пакет в задний карман джинсов.

– Гуталин передал что-нибудь еще?

Лопес отправил бычок в кусты.

– Эта война тебя не касается. Контракт закончится, и ты уедешь к черту на кулички. Забудь, что видел на трассе. Только это не Гуталин говорит – это я тебе говорю. Ребята на расправу скоры, «колумбийский галстук» – мерзкая штука, Мигель. Это когда тебе разрезают горло и вытаскивают из раны язык, чтоб он болтался, как галстук. Ну его к черту, живи себе дальше, работай, нюхай кокс.

Строгов фыркнул.

– Ладно, проехали. В конце концов, это действительно не мое дело. Вам здесь жить, не мне.

Лаборант удовлетворенно кивнул.

– Но завтра переведешься в другой отдел, – продолжил Строгов. – Вряд ли у нас сложится дальнейшая работа.

– Это уж как шеф отдела решит, – резонно заметил Лопес.

Глава 3

Ответная реакция

Хармонт, центральная часть города

– Зона изменилась, и это не фуфло! – рявкнул Гризли, заставив перекупщика отпрянуть.

Ричарда Гросса было трудно, а вернее – практически невозможно пронять сталкерским негодованием, но на сей раз в глазах Гризли читалось что-то такое, что заставило перекупщика отыскать тревожную кнопку. Пока что – только взглядом.

По столу лениво расползались черными слизнями «шевелящиеся магниты», заставляя трепетать «булавки». «Рачьи глаза» жались друг к другу, образуя бельмастый курган. Пакет с «черными брызгами» Гросс сжимал в обтянутых прошитыми свинцом перчатками руках, а «браслеты» уже сунул в карман на таком же просвинцованном фартуке.

– Ладно-ладно, – пробурчал он примирительно. – Риск есть риск, что я – не понимаю? Я готов заплатить вдвойне, только одна просьба: не поднимай панику. Зона изменилась? Допустим. Но вы ведь профессионалы, уверен, вы справитесь с временными трудностями, – Гросс отложил «черные брызги», достал из заднего кармана джинсов толстую пачку потертых купюр, принялся отсчитывать, поплевывая на пальцы. – Если каждый… тьфу… станет требовать вдвойне за безделушки… тьфу… ну, ты сам понимаешь – останется только прикрыть лавочку. На кой мне… тьфу… работать себе в убыток?

– Намек понят, – сквозь зубы проговорил Гризли, забирая гонорар.

– С тобой приятно иметь дело, старик, – оскалился Гросс.

Гризли ничего не ответил. Быстро взглянул в сторону мордоворота, который играл в «зуму» на стареньком компьютере, сидя в пол-оборота к хозяину и его посетителю. Затем толкнул плечом массивную дверь и вышел навстречу гомону утреннего города.

Неприятного вида тип со шрамом на морде сейчас же отклеился от стены с облупившейся штукатуркой и двинул навстречу Гризли. Это был Картоха – мрачный, как градовая туча, смертельно усталый.

– Предупредил, что Дику больше не сидится на месте? – поинтересовался он первым делом.

– Предупредил, – сказал Гризли. – Идем за гаражи.

На пустыре, зажатом с двух сторон глухими стенами, а с третьей – строем заброшенных гаражей, заросшим пожухлыми колючими сорняками и донельзя замусоренном, они разделили выручку. Как обычно – на трех человек.

– Забросим в почтовый ящик Плюмбумовой матери, – предложил Гризли.

Картоха сплюнул.

– Без толку. Пропьет и коньки отбросит, если снова прихватит, как в прошлый раз. Давай лучше отдадим его племяннице: девка в Рексополь намылилась, ей пригодятся подъемные.

– Племяннице? – Гризли потер подбородок. – У нее отберет хахаль. Еще и по голове настучит, если она отдать не захочет.

– М-да, отстреливал бы таких, – Картоха повесил нос.

– Слушай, а давай отдадим вдове Брандашмыга! – осенило Гризли. – Это у которой пацаненок – художник без рук. Плюмбум бы не возражал.

– Да-а, – протянул Картоха. – Торопыжина был идеалистом. Как же мы теперь – без идеалиста в команде? Совсем оскотинимся. Баксы, баксы, баксы, и ничего святого, так?

– Есть у меня предчувствие, что мы еще свидимся с нашим Торопыгой Плюмбумом, – признался Гризли.

– Типун тебе на язык! – с чувством произнес Картоха.

Да, Торопыга Плюмбум, будь он живой или мертвый, теперь принадлежал Зоне. И самым гуманным было бы предположить, что он стал еще одной «вешкой». С исчезновением Плюмбума была связана загадка – пугающая и повергающая в почти мистический трепет. Выжившим сталкерам было не по себе даже при свете дня, даже в окружении городских построек.

– Так что, закинешь бабки Брандашмыгихе? – спросил Гризли, прерывая тягостное молчание. – Тебе вроде по пути.

– Закину, конечно. Мне не трудно. Записку напишу, мол, помощь от профсоюза.

– Да ну! – мотнул головой Гризли. – Вдова перепугается и настучит в полицию.

– Брандашмыгиха не настучит, не дура, – возразил Картоха. – А деньги ей в натуре нужны.

– Ладно. Тогда расходимся.

Картоха сунул свой гонорар в один карман, долю Плюмбума – в другой, пожал Гризли лапу и втиснулся в узкий проход между соседними гаражами.

Гризли пнул пустую пластиковую бутылку, что подвернулась под ногу, и побрел в другую сторону.

Куда направляется сталкер-холостяк, если он сумел выжить в Зоне да еще загнал хабар? Конечно же, в «Боржч». Тарелка сосисок, запотевший бокал ледяного пива, ретро-музыка и почти пустой зал в утренний час – слагаемые предстоящего вялого дня, в течение которого Гризли выспится, затем возьмет еще пару пива и будет неторопливо возиться в гараже с машиной, попивая холодненькое.

Он щедро поливал дымящиеся жирные сосиски кетчупом и горчицей, он ел, едва не урча от удовольствия, с неодобрением поглядывая в окно на улицу. Мимо «Боржча» шествовал сторожевой робот в сопровождении взвода внутренних войск, направляясь на патрулирование Периметра. Что-то часто стали появляться эти страховидные роботы в центре Хармонта, не иначе, власти города ожидали какую-то заварушку.

Злой как всегда сумел подойти беззвучно, что было удивительно при его габаритах и пузе, с которым, на первый взгляд, нельзя было пересечь зал, не посшибав столики. Сталкер есть сталкер. Это как дар, который не отнять.

Злой уселся напротив Гризли.

– Здорова, – пропыхтел он.

Гризли кивнул, тщательно вытер салфеткой губы и спросил:

– Тебя уже предупредили насчет Бродяги Дика?

– Да-а, – протянул Злой, разглядывая свои волосатые кулачищи, словно в первый раз увидел. – И вот сразу дельце к тебе возникло.

– Сосиску хочешь? – Гризли наколол одну, надкусанную, на вилку и протянул через стол Злому.

– Не, господь с тобой! Там же сплошной холестерин – вредно для здоровья, – отмахнулся Злой. – Гросс позвонил по поводу Дика кому надо, и из Рексополя тут же поступили указания…

– Ну-ну, – Гризли макнул сосиску в горчицу и отправил себе в рот.

– Нарисовался заказчик, который готов отвалить кучу «капусты» за сбор фото– и видеоматериалов по этой твари. Шкуру и череп не требуют, только наблюдения.

– Фотоохота, значит?

– Ага.

– А куча «капусты» – это сколько?

Злой прищурился.

– Гросс сказал, что на кону – сто тонн. Хочешь – себе забирай, хочешь – делись с компаньонами. Поскольку именно твоя группа засекла перемещение Бродяги Дика, то приоритет за вами, и вы – первые в очереди. Что скажешь? Возьмешься за халтурку?

– Я только-только вернулся, – Гризли поболтал в воздухе вилкой.

– Поздравляю, – буркнул Злой. – Но бабки приличные, давно нас такими не баловали. Сталкеры нынче впроголодь живут, не то что раньше. От желающих отбоя не будет. Поэтому я сразу к тебе. Возьмешься?

Гризли сделал вид, будто думает. На самом деле решение возникло, едва Злой завел разговор о «дельце».

– Не-а, от Дика мне становится дико.

Злой удивленно заморгал своими маленькими кабаньими глазенками.

– М-да? Ну, как скажешь…

– Угу, – Гризли отхлебнул пива. – А кто следующий на очереди?

– А тебе тогда какое дело… – Злой замялся. – Если по старшинству, то Япошка, если по рангу – то Папаша Линкольн.

– Да какие у нас ранги… – поморщился Гризли. – Впрочем, Япошка под наблюдением. За ним присматривают легавые, а еще – служба безопасности Института. Если Япошку сцапают, то от нового срока ему не отмазаться. А он уже пенсионер, если и выйдет из тюряги, то только ногами вперед.

Злой снова поморгал.

– Ладно, побегу. Шепну новость в куцее ухо Папаши Линкольна, порадую черного, – он пыхтя выбрался из-за стола. – Ты хорошо подумал?

– Хорошо, – улыбнулся Гризли.

– Ладненько, отдыхай!

– Бывай! Папаше – привет!

Злой удалился, вылавировав между столиками. Гризли, глядя на свое отражение на стенке бокала, покачал головой.

Шустрые вы какие…

Теперь Бродягу Дика вам подавай!

Бросай все и возвращайся в Зону, и все потому, что какой-то сволочи захотелось обладать очередным ее секретом. «Ведьминого студня» вам, значит, мало было?

Строгов проснулся после полудня. Луч яркого света из плохо зашторенного окна бил плазменной струей в небритое, отекшее после сна лицо. Строгов пошамкал пересохшим ртом, повернулся с бока на спину, заставив пружины дивана заскрипеть. Пошарил по полу ладонью. Нащупал тапочки, отбросил, и лишь потом нашел пластиковую бутылку с выдохшейся минералкой.

Шумно и жадно напился. Проследил, переводя дыхание, за кружением черных мух под потолком. На занятом стареньким компьютером столе у противоположной стены что-то поблескивало. Строгов выругался и сел: ему показалось, что рядом с клавиатурой лежит «рачий глаз», лучась в солнечном свете, как новенькая безделушка из бижутерии.

В его в лаборатории имелись «рачьи глаза», причем – не одна пара. Но на дом работу он никогда не брал. Следовательно, это была какая-то другая дребедень, хотя она тоже, если рассуждать здраво, не могла возникнуть из воздуха.

Он подошел к столу. То, что привлекло его взгляд, оказалось крошечным крабиком – высушенным и покрытым лаком. Крабик пучил мертвые телескопические глаза и держал клешни поднятыми, словно готовился к драке. На его панцире лежали яркие солнечные блики.

Строгов опустился на стул и включил компьютер. Тот запустился с угодливым шумом, на мониторе тут же появилось сообщение, что работа операционной системы не была завершена должным образом, и что лучше бы загрузиться в безопасном режиме. Строгов не возражал.

На экране появился список загружаемых файлов. Строгов, щурясь, вглядывался в бессмысленное на первый взгляд нагромождение латиницы, цифр и знаков препинания.

Краб давал указания. Краб заявлял о высоком приоритете нового задания.

Мега-аномалия, известная в сталкерской среде под названием «Бродяга Дик», покинула привычный ареал обитания и переместилась в глубь Зоны. Сталкеры получили заказ из Рексополя на сбор информации о Бродяге Дике. Краб приказывал выяснить, кто является заказчиком и какие структуры за ним стоят. А еще Краб приказывал оценить степень угрозы, которую может представлять Бродяга Дик в Зоне, а также его военный потенциал вне Зоны.

– Вот черт, – Строгов взъерошил волосы, помассировал лицо жестом смертельно уставшего человека. – Я вам что – волшебник?

В последнем пассаже Краб предупреждал Строгова, что в Хармонте ожидается прибытие нового или еще одного резидента ЦРУ и требовал усилить бдительность.

– Ясный перец, – согласился Строгов, а затем подхватил лакированного краба и отнес на кухню, где посадил на холодильник по соседству с пепельницей.

Интерлюдия третья

– Каким было ваше сталкерское прозвище, Линкольн?

– Щенок. Вы знаете, док.

– Почему же вас назвали именно так?

– Потому что у моего папаши было погонялово Папаша. А почему Папаша, потому что он попер в Зону в первый раз только после того, как мамка родила меня. Папик так и говорил: дурачье вы, сталкеры, мол, я позаботился о своем будущем, а вы – нет. Мой щенок вырастет, и я натаскаю его ходить в Зону. Мол, придет время, я окажусь ни на что не годен, а мой щенок всегда сможет раздобыть деньжат на стаканчик вискаря для папаши. Так нас и называли – Папаша и Щенок. Какие будут еще ненужные вопросы, док?

– Я провожу эту беседу по поручению медицинского департамента, Линкольн. Решается вопрос, оставить вас в Рексополе или перевести в лечебное учреждение более строгого режима в Хорс-Поинт.

– Это чем же так я проштрафился, док? Колеса глотаю, режим не нарушаю. А в Хорс-Поинт мне нельзя.

– Не драматизируйте. В Хорс-Поинте отличная современная лечебница. Поступит распоряжение – переведем. Хотя это и не в моих правилах – бросать пациента в процессе его лечения.

– Вот-вот, и я с вами согласен, док.

– В таком случае просто отвечайте на мои вопросы.

– О’кей. Понял-понял. Валяйте, док.

– Опишите ваш последний выход в Зону.

– Ну-у-у… Я же не писатель, чтоб прямо описывать. Тыры-пыры, короче, закончился у меня баблосик, а папаша в долг не дает. Айда, говорю ему, в Зону. А он, старый ниггер, мол, влом идти сейчас, суставы крутят, по телеку – бейсбол, полуфинал. Ну, я и послал его куда подальше, раз расклад такой. Пошел сам. Думаю, вглубь не полезу, по мелочи пощиплю за Периметром, и назад. Найду пару скрепок, и то хлеб. Мы, сталкеры, не очень жируем в последнее время. Короче. Попер по вешкам, сначала – к гаражам. Но как назло – голяк. Или выбрали все уже, или затаилась Зона. Ну, так бывает. Как баба, которая не хочет. Так дошел я до самого завода. На территорию не полез, не знаю я ее. Пошарил возле дороги, и нашел гроздочку спелых «черных» и «абсолютно черных брызг». Уже повернул, чтоб назад двигать, как слышу голос. Это был Бродяга Дик. И он говорит, что был послан с Сатурна через пространственно-временной портал, чтоб собрать на Земле армию тьмы. Когда армия будет собрана, он покинет завод, чтобы возглавить ее. Ну, я решил, что это все из-за «абсолютно черных брызг», вытряхнул их из мешка от греха подальше, но Дик только посмеялся. Говорит, все со мной будут, и папаша твой, и остальные сталкеры. Как пчела, говорит, нектар собирает, чтоб переработать в мед, так я, говорит, полный улей меда соберу. Только ты, говорит, ниггер, останешься на Земле. Один, мля. Потому что ты – типа Адама. Типа, избран я, а женой мне станет белая женщина, которой еще нет в Хармонте, но которая скоро туда придет по черной дороге, и одна нога женщины будет обута в галошу. И пока я кидал гайки и подбирался к Периметру, Бродяга Дик разговаривал со мной и наставлял меня.

– Каковы же были его наставления?

– Говорил, меня будут пытаться убить, потому что многие захотят оказаться на моем месте, ведь мне завещана Земля. Говорил, что люди счастливы в своем стремлении делать зло и причинять боль ближним. Говорил, грядет ночь отмщения, и тогда Зона и городишко сплавятся воедино. Говорил, если я умру, то воскресну в Зоне, потому что душа моя теперь привязана к ней.

– Каким же был голос Бродяги Дика? Он кричал вам, находясь на заводе?

– Он говорил со мной шорохом пыли, стуком осыпающихся с терриконов камней, сухим шепотом пожухлого ковыля. Но я не досказал, док. В Хорс-Поинт мне нельзя: там мне распилят голову и запустят правительственных червей в живой мозг. Здесь же я умру естественной смертью, чтобы воскреснуть в Зоне и унаследовать мир. Мне не нужно морить себя голодом или глотать битое стекло, все произойдет само собой. Остановится ли сердце или лопнет сосуд в мозгах. Это произойдет уже скоро.

– Ну-ну, Линкольн. У нас тут не бойскаутский лагерь. Мы умеем производить реанимационные действия.

Глава 4

Неоформленные впечатления

Хармонт: «Метрополь», центральная площадь,

близлежащие кварталы, мэрия, церковь на холме

Ким попятилась и натолкнулась спиной на прикроватную тумбу. Звякнул стакан, ударившись о графин с водой. Со старомодного телефонного аппарата слетела трубка и стала болтаться на витом шнуре, ударяясь о голые ноги Ким. Боясь повернуться, Ким подхватила трубку и нажала на кнопки наугад.

– Администратор. Чем могу помочь? – раздался в ответ скучающий голос немолодого мужчины.

– Это из триста четвертого… – проговорила Ким. – У меня ящерица в номере.

– Что-что? Повторите еще раз, пожалуйста.

– Ящерица! В номере! Она в фут длиной, она меняет окраску, у нее две головы, и сидит она на потолке над моей кроватью.

Администратор молчал, Ким молчала тоже, не сводя глаз с рептилии. Это создание было молочно-белым с желтоватыми пятнами – под цвет потолка со следами недавнего потопа. На двух большеротых головах поблескивали антрацитами глаза. Широкий хвост, казалось, соединял ящерицу с потолком, как соединяет плодоножка ягоду с ветвью, или пуповина – плод с материнским чревом.

– Это геккон, – сказал вдруг администратор.

– Да мне все равно – кто это! – вспылила Ким. – Хоть геккон, хоть хамелеон. Пусть кто-нибудь придет и снимет его – еще не хватало, чтоб он ночью на меня прыгнул.

– Ладно, – вяло согласился администратор. – Подождите, я посмотрю, можно ли что-нибудь для вас сделать.

Ким переместилась вдоль стены в противоположную часть номера. Из открытой двери ванной валил пар. Ким сняла с вешалки халат, набросила на плечи, а затем снова посмотрела на геккона: ящерица успела развернуться двумя мордами к постоялице и теперь безмятежно сидела, сверкая глазами, как будто на своем месте, как будто так и должно быть.

Ким взялась за камеру. Испытывая отвращение, наехала на незваного гостя зумом, сделала несколько кадров. Даже боевик с оторванными ногами испугал ее не так сильно, как это существо.

– Давай договоримся, – чувствуя себя идиоткой, произнесла Ким. – Я тебя не трогаю, и ты меня не трогаешь.

Ящерица ничего не ответила.

В дверь осторожно стукнули. Ким поплотнее запахнула халат, убрала с лица мокрые пряди волос, затем крикнула:

– Ну, быстрее же! Открыто!

Вошел портье – пожилой азиат в излишне узком костюме-тройке и потертой фуражке на обритой голове. Он с легким презрением посмотрел на разбросанную на кровати одежду и на тапочки, что валялись в противоположных углах номера. Ким не очень любила и не умела поддерживать порядок в своем жилище – постоянном или же временном.

– Это вы вызывали старика Хо, мисс? – проговорил портье, демонстрируя великолепное британское произношение и стальные протезы передних зубов.

– Вот! – Ким указала на ящерицу. – Вы видите это? Уберите!

В уголках глаз старого Хо собрались морщины.

– Это же наша Эрика, – мягко проговорил портье. – Охотится на насекомых: на мух, москитов. Одна польза, в общем.

– Так заберите свою пользу отсюда поскорее, – потребовала Ким. – Еще тараканов ваших терпеть – куда ни шло. А вот ящерицу над кроватью… Кстати, почему у нее две головы? Это нормально?

– Эрика – мутант, мисс. Не иначе папка или мамка в Зоне посталкерили.

– Тем более уберите, может она заразная? – продолжала вредничать Ким.

– Сейчас-сейчас… – Хо, пятясь, вышел в коридор. – Только не пугайте ее!

Ким, то и дело поглядывая на ящерицу, переместилась к окну. На подоконнике заряжался планшет. Снаружи гостиницы было ясное летнее утро, не жаркое и не холодное. Ветер гудел в проводах и бил невидимыми ладонями по оконным стеклам, нес по пустынной площади пыль, бумажные клочья, пластиковые стаканчики из-под кофе и прочий мелкий сор. В гипсовых чашах фонтанов зеленела вода, оставшаяся после дождя. Люди неохотно выходили на улицы, они стремились поскорее оказаться под защитой бетонных или кирпичных стен своих домов.

«Формально границы Зоны незыблемы. За более чем сорок лет своего существования Зона не стала ни больше, ни меньше, – принялась печатать Ким; от нагревшегося на солнце планшета исходил жар. – Однако на самом деле Зона срослась с Хармонтом посредством своего незримого воздействия. Зона не только там, где необитаемая пустошь и смертоносные аномалии, Зона там, где ее проявления – чудовищные мутанты, артефакты, наполненные мистической и зловещей силой. Зона проникла в общество на всех его уровнях, пропитала собой цивилизацию. Мы теперь и представить себе не можем наш мир без Зон Посещения. Зона у нас в сердцах, Зона в крови, Зона в уме».

Пальцы Ким замерли над бесконтактной клавиатурой. На площади развернулся грузовик, который привез товар для продуктового магазина. Прошагали в ногу патрульные, ободранный бродячий пес попытался взгромоздиться на раздраженную суку, девушка в футболке и шортах прервала пробежку и, поставив стройную ногу на чашу фонтана, перешнуровала кроссовок.

«За мнимой обыденностью скрываются монстры. Я выяснила, что делю номер с мутировавшим ящером, которого гостиничные служащие называют с почтительным страхом Эрихом. Эриха терпят, поскольку он держит в страхе мышей и крыс всей округи. Портье с опаской сообщает, что день ото дня Эриху требуется все больше мяса, жажда крови сводит ящера с ума, и уже никто не берется предположить, где он берет себе еду. Но уж точно не из холодильников «Метрополя»…»

Внезапно Ким стало страшно. Рука, зависшая над планшетом, задрожала.

Повернулась, ожидая увидеть ящерицу-мутанта в трех шагах от себя, готовую к прыжку, с оскаленными двумя пастями.

Но белая Эрика по-прежнему сидела на потолке, блистая бусинками глаз. Возле ящерицы вилась муха, выбирая, какое из желтых пятен на потолке выглядит повкуснее. Эрика приоткрыла рот. Мелькнул язык. Доля секунды, и одна голова Эрики уже флегматично жует добычу. Вторая же, которой добычи не досталось, повторяет движения первой.

Наконец, вернулся портье. С собой он притащил сачок на длинной ручке, каким обычно чистят бассейны, и такую же длинную щетку с кустистой и мягкой щетиной. Ким сгребла одежду с кровати, чтоб, упаси боже, Эрика не брякнулась на нее и не заползла в рукав или в карман. Первым порывом Ким было уйти в ванную и там переодеться, пока портье излавливает мутанта, но журналистский долг пересилил страх: Ким подхватила камеру и стала кружить по номеру, выбирая ракурс, чтобы получился необычный и выразительный кадр – хотя бы баксов на пятнадцать.

Ближе к полудню Ким спустилась в гостиничный ресторан.

Похоже, это было единственное приличное заведение в Хармонте. Пусть даже окна выходили на ту же самую пустынную площадь, а на скатертях угадывались застиранные пятна, но здесь работал кондиционер, и пахло свежезаваренным кофе и корицей. Мальчишка-официант, увидев Ким, которая шла через безлюдный зал, что-то набирая на планшете, поспешил ей навстречу. Он посадил симпатичную посетительницу за лучший столик, вручил меню и ретировался к барной стойке.

Чемодан, доставленный курьером из аэропорта, здорово выручил Ким. Она уже успела испугаться, что во время этой самой важной для нее командировки ей придется носить один и тот же грязный комбинезон. Для вылазки в Зону он сгодится, а вот ходить по чиновникам в нем неловко: встречают ведь по одежке.

Эх, вылазка в Зону… От этой перспективы кружилась голова и в груди появлялась томительная маета. Сколько предстоит еще мороки, чтобы мечта осуществилась! Выбраться за хабаром… И желательно – нелегально, вместе со сталкерами… Это стало бы убойной кульминацией ее статьи – обзорного аналитического материала, который станет прорывным и поможет начать блистательную карьеру в «Дейли Телеграф». Да что там «Дейли Телеграф», любое издание будет счастливо заполучить ее в свой штат, сразу на должность редактора отдела, или заместителя главного редактора. Про нее саму будут писать в газетах и обязательно пригласят на какое-нибудь модное ток-шоу. Но она должна сама подышать воздухом Зоны, побывать среди аномалий, выбраться живой и с добычей. А затем – описать. Такого не делал еще ни один журналист. Ни один в мире!

Одежду выгладила и уложила мама. Ким выбрала яркие бордовые капри и белую блузку с открытыми плечами. На унылых улицах Хармонта ее, внештатницу «Дейли Телеграф», уроженку Нью-Йорка, будет видно издалека. И пусть любуются: много ли красоты и свободы видят жители окруженного заборами, колючей проволокой и КПП городка.

Ким заказала салат «90–60–90» из авокадо, апельсинов, куриного филе и зелени, чашку эспрессо, мороженое с фисташками и бутылку минеральной воды. Дыра дырой, а цены в ресторане все равно кусались. Ким решила, что неплохо бы найти кого-то, кто оплатил бы ей ужин. Взять хотя бы этого капитана Квотерблада. Он, конечно, не торт: абсолютно не во вкусе Ким, но наверняка может быть весьма полезен в качестве информатора. Квотерблад оставил визитку, после обеда стоило побеспокоить капитана звонком.

Она взялась за салат, стараясь не вспоминать кровавую капель в кабине перевернувшейся «галоши» и ошметки, волочащиеся за культями террориста. Но завтрак был легким, а желудок пустовал со вчерашнего дня, поэтому с едой Ким управилась в два счета.

«Теперь я готова выйти в город, – одной рукой написала Ким, – город – словно старое заросшее озеро. Никто не знает, как глубоко расположено его дно и что поджидает меня на дне…».

Едва Ким вышла за порог «Метрополя», как порыв ветра прилепил к ее щиколотке обрывок туалетной бумаги.

– Вот черт! – всплеснула руками Ким и, покрываясь от омерзения гусиной кожей, принялась трясти ногой.

Ветер лизнул ее шершавым языком. Стянул поганый обрывок, сыпанул в глаза колючей пылью и унесся коротышкой-смерчем мимо неработающих фонтанов в сторону продуктовой лавки.

Ким подошла к гипсовой чаше. Заглянула внутрь и увидела, как по зеленой воде весело носятся водомерки. Поразмыслив, она решила, что фотографировать этот зоопарк не стоит, читателей «Дейли Телеграф» вряд ли заинтересуют насекомые, живущие в лужах.

Неожиданно вспомнилась последняя прогулка по Центральному парку. Джошуа привел ее тогда за руку к фонтану «Бельведер», и там, под радугой, висящей в водяной пыли, принялся что-то бубнить и мямлить. Ким терпеть не могла обсуждать отношения. Стоило завести с ней разговор о любви или о постели, Ким либо делала лицо кирпичом, будто речь идет не о ней, а о постороннем человеке, либо, что происходило реже и только в общении с хорошо знакомыми людьми, взрывалась. Джошуа попал под горячую руку.

– У нас не будет отношений в том смысле, который ты вкладываешь в это понятие! – прервала она его сумбурное объяснение. – Кто тебя просил форсировать события? Я не люблю, когда форсируют! Все ведь шло нормально: общались, притирались, потом бы плавно перешли к другим стадиям…

– Но мы общаемся больше двух лет. Я подумал… – лепетал Джошуа, все сильнее раздражая Ким. – Просто немного определенности…

– Определенность? У тебя есть мое определенное «нет». Ты доволен?

– Нет.

– Это же надо было испортить настроение в такой день… Сейчас у меня голова разболится, и что тогда прикажешь делать?

Дебра «Шерлок Холмс» Белл – подружка из Фриско, в соавторстве с которой Ким накатала пару десятков фанфиков в жанре «слэш» – одобрила отказ. «Док, этот твой Джошуа, – написала она Ким через фейсбук – пси-садист. То, что он с тобой сделал, док, называется «рэкет отношений». Он – обыкновенный вымогатель. Сегодня ему надо отношения, а завтра – чтоб ты стирала его носки и бегала за пивом. Что я, самцов не знаю: у меня папик такой. Не парься, короче. Давай-ка лучше напишем миник о том, как Шерлок домогается Лестрейда, а Джонни Уотсон застает их во время горячей сцены и капитально наказывает. Давай, док, а?..»

А мама сказала, что Ким – отмороженная на всю голову дура и живет только для себя. Что их бабий век короток, со временем свежесть и красота уйдут, и останется засранка одинокой, даже шикарные сиськи положения не спасут.

…От площади ответвлялись две улицы. Одна с широкой проезжей частью, но с узкими, как струны, тротуарами, с магазинами и офисами по обе стороны, пыльная и жаркая, уходящая вверх, в кварталы, застроенные типовыми многоэтажками. Вторая – тенистая, ухабистая, теряющаяся за гигантскими кронами старых ив. Там, вдалеке, угадывался блеск воды, и слышались детские голоса.

Вообще-то стоило бы прямиком отправиться в мэрию и утрясти вопрос с аккредитацией, но Ким решила для начала пройтись по тенистой улице, сделать несколько пленэрных фото, а затем уже – в духоту и пыль делового центра.

Не пройдя и нескольких шагов, она наткнулась на темнокожего старика-клошара. Вытянув длинные ноги в рваных, замызганных джинсах поперек тротуара, он терзал такую же старую гитару. Инструмент был безжалостно расстроен, но старому негру это не мешало. Смежив морщинистые, как у рептилии, веки, он надрывно пел.

Ким достала из кармана горсть центов и высыпала в бейсболку, что лежала рядом с бродягой. На мгновение веки старика дрогнули и он удостоил щедрую американку мутным взглядом. Американке почему-то стало не по себе, и она поспешила прочь.

Слева и справа громоздились одно– и двухэтажные дома, отделенные друг от друга деревянными заборами. Опрятные, сияющие свежей краской, новой кровлей и чисто вымытыми стеклами дома чередовались с заброшенными жилищами, заросшими амброзией по гнилые крыши.

На крыльце одного из «опрятных» домов в скрипучем кресле-каталке сидела старуха. Она курила трубку, благостно щурясь на свет, пробивающийся сквозь шуршащую завесу листвы канадского клена.

Ким толкнула деревянную калитку, помахала бабуле.

– Кимберли Стюарт! Газета «Дейли Телеграф»! – приветливо представилась она. – Разрешите задать вам несколько вопросов?

Старушка чуть наклонилась вперед, указала мундштуком трубки сначала на Ким, а потом – на ступени перед собой. Ким расценила этот жест, как приглашение. Она толкнула калитку и направилась к крыльцу, внимательно поглядывая по сторонам: а вдруг выскочит собака?