Глава пятая

У меня появляется новый сосед по комнате

С вами когда-нибудь бывало такое: вы приходите домой, а в вашей комнате полный бардак? Как будто кто-то очень хотел помочь (привет, мама) и попытался «прибраться», так что теперь вы не можете ничего найти? И даже если ничего не пропало, вас бросает в дрожь от мысли, что кто-то копался в ваших личных вещах и вытирал пыль с мебели, используя полироль с ароматом лимона?

Вот что я почувствовал, когда снова увидел Лагерь полукровок.

На первый взгляд вроде бы ничего особо не изменилось. Большой дом с опоясывающим его портиком и остроконечной крышей стоял на прежнем месте. Клубничные поля все так же румянились на солнышке. Знакомые здания с белыми колоннами в древнегреческом стиле, разбросанные по долине: амфитеатр, арена для боев, обеденный павильон, выходящий на пролив Лонг-Айленд. И знакомые домики, зажатые между лесом и бухтой, остались все теми же – двенадцать строений странного вида, по числу олимпийских богов.

Но теперь в воздухе витало ощущение опасности. Что-то явно изменилось, причем к худшему. Вместо того чтобы играть в волейбол на песчаной площадке, вожатые и сатиры складывали оружие в сараи для инструментов. На краю леса нервно переговаривались дриады, вооруженные луками и стрелами. Лес выглядел больным, трава на лугу пожелтела, а выгоревшие проплешины на холме полукровок казались уродливыми шрамами.

Кто-то вторгся в это чудесное, лучшее на свете место, и я не испытывал особого восторга по этому поводу.

Пока мы шли к Большому дому, я узнавал многих ребят, с которыми познакомился еще прошлым летом. Никто не останавливался, чтобы поболтать. Никто не сказал: «С возвращением». Некоторые при виде Тайсона столбенели, но большинство просто с мрачным видом проходили мимо, не отрываясь от выполнения своих обязанностей: доставки сообщений или переноски мечей для заточки на точильном камне. В лагере царил дух военной школы. Уж поверьте мне, я знаю, что это такое. Меня из пары таких вышибли.

Тайсона мои переживания не волновали. Все увиденное изумляло его и поражало.

– Шоэто?! – ахал он.

– Стойла для пегасов, – объяснял я. – Крылатых коней.

– Шоэто?!

– Эээ… Это туалеты.

– Шоэто?!

– Домики для студентов лагеря. Если неизвестно, кто из олимпийцев твои отец или мать, тебя размещают в домике Гермеса – вон в том, видишь? – до тех пор, пока тебя не опознают. Как только это выясняется, тебя переводят в группу твоего отца или матери.

Приятель посмотрел на меня:

– А у тебя есть… домик?

– Номер три. – Я указал на невысокое серое здание, сложенное из морских камней.

– Ты живешь в домике вместе с друзьями?

– Нет. Нет, там только я.

Объяснять не хотелось.

Неудобная правда заключалась в том, что я оказался единственным обитателем этого домика, потому что меня не должно было существовать. Большая тройка богов, Зевс, Посейдон и Аид, после Второй мировой войны заключили договор: не иметь больше детей от смертных. Мы могущественнее обычных полукровок. Мы слишком непредсказуемые. Если мы злимся, то почти наверняка устраиваем неприятности… вроде Второй мировой войны, например. Договор Большой тройки нарушался только дважды: первый раз – когда Зевс дал жизнь Талии, второй раз – когда Посейдон дал жизнь мне. Ни одному из нас не следовало рождаться.

Талию превратили в сосну в двенадцатилетнем возрасте. Я… что ж, я изо всех сил старался не пойти по ее стопам. Мне снились кошмары на тему: во что Посейдон мог бы меня превратить, если бы я оказался на грани смерти. Может, в планктон? Или в кучу плавучих водорослей?

Когда мы подошли к Большому дому, то увидели, что Хирон в своей комнате слушает свою любимую музыку шестидесятых годов и пакует седельные сумки.

Полагаю, стоит об этом упомянуть… Хирон – кентавр. Выше пояса он выглядит как обычный дядька средних лет с курчавыми каштановыми волосами и неряшливого вида бородкой. Ниже пояса он белый жеребец. Он может сойти за человека, когда втискивает свою нижнюю часть в волшебное инвалидное кресло. Вообще-то, пока я учился в шестом классе, он выдавал себя за учителя латыни. Но большую часть времени он предпочитает проводить в облике кентавра (если потолок достаточно высокий).

Как только мы вошли, Тайсон встал как вкопанный, а потом восторженно закричал:

– Пони!

Хирон обернулся, явно задетый за живое.

– Прошу прощения?

Вбежала Аннабет и крепко его обняла.

– Хирон, что происходит? Ты же не… уходишь?

Ее голос дрогнул. Хирон был ей как второй отец.

Кентавр взъерошил ее волосы и одарил доброй улыбкой.

– Здравствуй, дитя. И Перси, боже мой. Да ты подрос за год!

Я сглотнул.

– Кларисса сказала, что вы… что вы…

– Уволен. – Глаза Хирона сверкнули мрачным весельем. – Ну, конечно, нужно же найти виноватого. Владыка Зевс был крайне недоволен. Дерево, которое он создал из духа своей дочери, отравлено! Мистеру Д. пришлось кого-то наказать.

– Только не себя, вы хотите сказать, – проворчал я. Одна мысль о директоре лагеря, мистере Д., наполняла меня раздражением.

– Да он чокнулся! – воскликнула Аннабет. – Хирон, разве не ясно, что ты непричастен к отравлению дерева Талии?

– И тем не менее, – вздохнул Хирон, – кое-кто на Олимпе теперь мне не верит при сложившихся обстоятельствах.

– Каких еще обстоятельствах? – переспросил я.

Кентавр помрачнел. Он запихнул в седельную сумку латинско-английский словарь, а из стереомагнитофона лились рулады Фрэнка Синатры.

Тайсон продолжал удивленно пялиться на Хирона. Он хныкал, явно изнывая от желания похлопать Хирона по крупу, но тру€сил подойти поближе.

– Пони?

Хирон фыркнул:

– Мой дорогой юный циклоп! Я – кентавр.

– Хирон, – настаивал я, – что насчет дерева? Что произошло?

Он грустно покачал головой:

– Яд, которым отравили сосну Талии, – из подземного мира, Перси. Такой отравы даже я никогда не видел. Очевидно, его взяли у чудища, обитающего в одной из глубочайших бездн Тартара.

– Тогда мы знаем, кто виновник. Кро…

– Не упоминай имени владыки титанов, Перси. Особенно не здесь, не сейчас.

– Но прошлым летом он пытался развязать на Олимпе гражданскую войну! Наверняка это его идея. Он подбил на это Луку, этого предателя…

– Возможно, – сказал Хирон. – Но, боюсь, я тоже в ответе, так как не предотвратил случившееся и не могу вылечить дерево. Ему осталось не больше пары недель, если только…

– Если только что? – спросила Аннабет.

– Нет, – покачал головой Хирон. – Глупая мысль. Вся долина испытывает на себе действие яда. Волшебные границы разрушаются. Лагерь умирает. Только один источник волшебной силы мог бы нейтрализовать яд, а он утерян уже много столетий назад.

– Что это? – допытывался я. – Мы отправимся на его поиски.

Хирон закрыл седельную сумку. Выключил стереомагнитофон. Потом повернулся, положил руки на мои плечи и посмотрел мне в глаза.

– Перси, ты должен пообещать, что не будешь действовать опрометчиво. Я сказал твоей матери, что тебе лучше не приезжать сюда этим летом. Это чересчур опасно. Но раз уж ты здесь, то здесь и оставайся. Усердно тренируйся. Учись сражаться. Но не покидай лагерь.

– Почему? – завопил я. – Я хочу что-то сделать! Я не могу просто смотреть, как границы исчезают. Весь лагерь будет…

– Кишеть чудовищами, – закончил Хирон. – Да, боюсь, так и будет. Но не поддавайся соблазну, не наломай дров! Вполне возможно, это ловушка владыки титанов. Не забывай о том, что произошло прошлым летом! Он едва не забрал твою жизнь.

Я понимал, что он прав, и все же изнывал от желания помочь. А еще мне хотелось поквитаться с Кроносом.

Это я вот к чему. Думаете, владыка титанов усвоил урок еще несколько вечностей назад, когда боги его низвергли? Думаете, когда его разрезали на миллион кусочков и разбросали в самой мрачной части преисподней, он наконец понял намек и сообразил, что никому не нужен? Конечно же, нет! Потому что он бессмертен и все еще жив, заключенный в Тартаре… испытывает вечные му€ки, жаждет вернуться и отомстить олимпийцам. Он не мог действовать самостоятельно, но у него здорово получалось пудрить мозги смертным и даже богам, чтобы заставить их сделать за него всю грязную работу.

Скорее всего, отравление его рук дело. Кто же еще мог поступить так подло и выбрать в качестве мишени дерево Талии? Ведь это дерево – все, что осталось от девочки-героини, отдавшей жизнь, чтобы спасти своих друзей.

Аннабет с трудом сдерживалась, чтобы не плакать. Хирон стер слезинку с ее щеки.

– Оставайся с Перси, дитя, – велел он девочке. – Береги его. Пророчество. Помни о пророчестве!

– Я… Хорошо.

– Эм… – промычал я. – Это вы случайно не о том-самом-супер-секретном-пророчестве, в котором я упомянут и о котором боги вам запретили мне рассказывать?

Никто не ответил.

– Ага, – пробормотал я. – Ну, попытка не пытка.

– Хирон… – сказала Аннабет, – ты мне говорил, что боги сделали тебя бессмертным при условии, что ты станешь учителем героев. Раз они отзывают тебя из лагеря…

– Поклянись, – прервал ее Хирон, – что сделаешь все возможное, чтобы уберечь Перси от опасности. Поклянись рекой Стикс.

– Клянусь… Клянусь рекой Стикс, – выдавила Аннабет.

Раздался громовой раскат.

– Хорошо, – подытожил Хирон. Он слегка расслабился. – Может быть, мое имя будет очищено от позора, и я вернусь. А до тех пор я побуду с моими соплеменниками в Эверглейдсе. Может статься, им известен какой-то способ лечения, о котором я позабыл. В любом случае я останусь в изгнании до тех пор, пока это дело не решится… так или иначе.

Аннабет подавила рыдание.

Хирон неловко потрепал ее по плечу.

– Ну, полно, полно, дитя. Я должен вверить твою безопасность мистеру Д. и новому исполнительному директору. Мы должны надеяться… что ж, возможно, лагерь разрушат не так скоро, как я боюсь.

– И все же, кто такой этот Тантал? – спросил я. – Откуда он вдруг взялся и захапал вашу работу?

Над долиной пронесся рев: трубили в раковину. Я и не заметил, что уже так поздно. Пришло время обитателям лагеря собираться на ужин.

– Идите, – сказал Хирон. – Вы встретите его в павильоне. Я свяжусь с твоей матерью, Перси, и сообщу ей, что ты в безопасности. Она наверняка с ума сходит от беспокойства. И помни, о чем я тебя предупредил! Ты в страшной опасности. Не думай, что владыка титанов про тебя забыл!

Сказав это, наш наставник, цокая копытами, вышел из комнаты и поскакал вниз по склону холма, а Тайсон кричал ему вслед:

– Пони, не уходи!

Тут до меня дошло, что я забыл рассказать Хирону о своем сне про Гроувера. А теперь слишком поздно. Лучший учитель из всех, что у меня когда-либо были, ушел… возможно, навеки.

Тайсон заревел во всю глотку еще похлеще Аннабет.

Я попытался объяснить им, что все будет хорошо, хотя сам не очень-то в это верил.

Солнце уже садилось за обеденный павильон, когда к нему подтянулись из своих домиков обитатели лагеря. Мы стояли в тени мраморной колоннады и смотрели, как они шеренгами подходят ближе.

Аннабет все еще не пришла в себя после потрясения, но пообещала, что поговорит с нами позже, и пошла к другим отпрыскам Афины, обитателям ее домика – дюжине мальчиков и девочек с такими же светлыми волосами и серыми глазами, как у нее самой. Хотя Аннабет и не была среди них самой старшей, она провела в лагере больше лет, чем все остальные. Это сразу становилось понятно, стоило посмотреть на ее ожерелье – одна бусина за каждое лето, проведенное в лагере. У Аннабет на шее висело шесть таких бусин. Никто не оспаривал ее права стоять во главе шеренги.

Потом подошли обитатели домика Ареса во главе с Клариссой. Одна рука ее висела на перевязи, на щеке появился жуткий порез, но в целом не похоже было, чтобы стычка с бронзовыми быками выбила ее из колеи. Кто-то прилепил ей на спину лист бумаги с надписью: «СКАЖИ «МУ-У-У», СТАРУХА!» Однако никто из ее соседей по домику не посчитал нужным сообщить ей об этом.

Далее шли обитатели домика Гефеста – шестеро ребят под предводительством Чарли Бекендорфа, здоровенного пятнадцатилетнего афроамериканского парня. Ладони у него размером с бейсбольную перчатку, лицо грубое, а глаза всегда прищурены из-за того, что он день-деньской проводит у кузнечного горна. Стоило познакомиться с ним поближе, становилось ясно, что парень он неплохой, но никто не называл его Чарли, Чак или Чарльз. Большинство звали его просто Бекендорф. Ходили слухи, что он может сделать все на свете. Дайте ему кусок металла, и он выкует острый как бритва меч, или роботизированного воина, или чудесную птичью поилку-фонтанчик для сада вашей бабушки. Словом, все, что угодно.

Подтягивались обитатели и других домиков: Деметры, Аполлона, Афродиты, Диониса. Из озера вылезли наяды. Из деревьев выступили дриады. Из лугов прискакала дюжина сатиров – при взгляде на них я с болью в сердце вспомнил о Гроувере.

Я всегда симпатизировал сатирам. Когда они жили в лагере, им всегда приходилось выполнять массу странных заданий мистера Д., директора. Но самая важная работа ждала их в реальном мире. Они занимались поисками. Внедрялись в школы по всему миру, чтобы находить потенциальных полукровок и приводить их в лагерь. Так я и повстречал Гроувера. Это он первым догадался, кто я такой.

Наконец, следом за сатирами пришли обитатели домика Гермеса, в котором всегда обитало больше всего народу. Прошлым летом их возглавлял Лука, парень, который сражался вместе с Талией и Аннабет на вершине Холма полукровок. Я и сам жил какое-то время в домике Гермеса, до того как Посейдон признал меня. Лука относился ко мне по-дружески… а потом попытался убить.

Теперь домик Гермеса возглавляли Тревис и Коннор Стоуллы. Они были так похожи, что сначала все думали, что они близнецы (хотя это неправда). Мне так и не удалось запомнить, кто из них старший, а кто младший. Оба высокие и костлявые, с ежиками каштановых волос, которые лезли в глаза. Оранжевые футболки с надписью «ЛАГЕРЬ ПОЛУКРОВОК» они носили навыпуск поверх мешковатых шортов, а лицом походили на всех остальных детей Гермеса: тонкие, как у эльфов, черты, вздернутые брови, саркастические ухмылки и вечный хитрый блеск в глазах, как будто они только и смотрят, как бы засунуть подожженный фейерверк вам за шиворот. Мне всегда казалось забавным, что дети бога воров носили фамилию «Стоул»[7], но когда я как-то раз заикнулся об этом, Тревис и Коннор непонимающе уставились на меня, словно не видели в этом ничего смешного.

Как только прибыли последние обитатели лагеря, я повел Тайсона в центр павильона. Разговоры смолкли. Головы всех присутствующих повернулись к нам.

– Кто же додумался пригласить это? – пробурчал кто-то за столом Аполлона.

Я быстро повернул голову, но не сумел рассмотреть, кто это ляпнул.

За главным столом знакомый голос протянул:

– Так-так, неужто это Питер Джонсон? Второе пришествие.

Я скрипнул зубами:

– Перси Джексон… сэр.

Мистер Д. пригубил диетическую колу.

– Да. Что ж, как это сейчас говорится у вас, молодых: мне по барабану.

На нем была его обычная рубашка с леопардовыми пятнами, шорты и теннисные туфли с черными носками. Со своим животиком и пухлым красным лицом он походил на туриста, который допоздна засиделся в казино Лас-Вегаса. За спиной у него стоял явно нервничавший сатир: очищал от кожицы виноградины и по одной передавал их богу.

Настоящее имя мистера Д. – Дионис, бог вина. Зевс назначил его директором Лагеря полукровок в наказание за чрезмерное увлечение лесными нимфами.

Рядом с ним там, где обычно сидел Хирон (или стоял, если пребывал в своей истинной форме), сейчас находился персонаж, которого я никогда прежде не видел: бледный, страшно худой человек в потертой арестантской робе оранжевого цвета. На нагрудном кармане робы значился номер 0001. Под глазами у него синели круги, под ногтями скопилась уйма грязи, а седые волосы торчали во все стороны, как будто его стригли газонокосилкой. Он посмотрел на меня, и я занервничал. Он выглядел… надломленным. Сердитым, смущенным и голодным одновременно.

– За этим мальчиком нужен глаз да глаз, – обратился к нему Дионис. – Дитя Посейдона, сами понимаете.

– А! – сказал арестант. – Так это тот самый.

По его тону стало понятно, что они с Дионисом уже обсудили мою персону в деталях.

– Я – Тантал, – представился человек, холодно улыбаясь. – И нахожусь здесь с особым заданием, до тех пор пока… скажем, до тех пор, пока владыка Дионис не распорядится иначе. Что же до тебя, Персей Джексон, я очень надеюсь, что в дальнейшем у нас не возникнет неприятностей по твоей вине.

– Неприятностей? – переспросил я.

Дионис щелкнул пальцами. На столе появилась газета, передовица сегодняшней «Нью-Йорк пост». С моей фотографией из альбома выпускников школы Меривезер. Я был слишком подавлен, чтобы со своей дислексией суметь прочитать ярко-оранжевый заголовок, но этого и не требовалось: и так понятно. Что-нибудь вроде: «Тринадцатилетний душевнобольной спалил спортзал».

– Да, неприятностей, – довольно кивнул Тантал. – Как я понимаю, прошлым летом ты тоже заварил знатную кашу.

От злости у меня отнялся язык. Можно подумать, это по моей вине боги едва не начали гражданскую войну!

Сатир нервно придвинулся поближе и поставил перед Танталом блюдо с барбекю. Новый исполнительный директор облизнулся. Он посмотрел на свой пустой кубок и сказал:

– Рутбир[8]. Из особых барковских[9] запасов тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года.

Стакан наполнился пенящейся шипучкой. Тантал неуверенно протянул руку, как будто опасался, что кубок горячий.

– Вперед, старина, – сказал Дионис, глаза его странно блеснули. – Возможно, теперь все получится.

Тантал попытался схватить стакан, но тот быстро отъехал в сторону, прежде чем исполнительный директор успел до него дотронуться. Несколько капель рутбира упали на столешницу, и Тантал попытался подобрать их пальцами, но не успел он к ним прикоснуться: капли откатились прочь, словно ртуть. Бывший арестант зарычал и повернулся к тарелке с барбекю. Он схватил вилку и хотел наколоть на нее кусочек грудинки, но тарелка заскользила над столом и полетела прямо на уголья жаровни.

– Проклятье! – пробормотал Тантал.

– Ну, что же. – Голос Диониса сочился фальшивым сочувствием. – Возможно, нужно еще несколько дней. Поверь мне, старик, работа в этом лагере и так станет изрядной пыткой. Уверен, это твое старое проклятье в конечном счете спадет.

– В конечном счете, – пробурчал Тантал, не сводя глаз со стакана диетической колы в руках Диониса. – Ты хоть представляешь, как пересыхает в горле за три тысячи лет?

– Вы – тот самый дух с Полей наказаний, – сказал я. – Который стоит в озере. У вас над головой висят на ветках фрукты, но вы не можете ни есть, ни пить.

Тантал поглядел на меня с усмешкой:

– Да ты у нас, оказывается, настоящий грамотей?

– Вы, наверное, сделали что-то по-нас-тоя-щему ужасное при жизни, – ляпнул я. Встреча с такой примечательной личностью произвела на меня впечатление. – Что вы натворили?

Тантал прищурился. Сатир у него за спиной бешено размахивал руками, пытаясь меня предостеречь.