Крик чайки, словно принесенная в ладони вода, растаял быстро. Но и этой утренней речной свежести хватило, чтобы умыться и больше не помышлять о сне.

Минуты две Омар Чилим сидел, укутавшись в одеяло и подперев коленями остатки сновидений, в которых он беседовал с рыбой. «Если петух кричит, завидев ангелов, то чайка кричит, заслышав, как человек беседует с рыбой», – подумал Омар, пока не понимая, к чему ведут столь пространные размышления.

Человек слаб, и ему трудно свернуть с поманившего его пути, даже если он встал на этот путь в неудобных резиновых шлепках. По рассеянности Омар спустился в гостиничное кафе в одном малиновом банном халате и банных сланцах, которые в хороших отелях входят в стоимость номера.

Хотя, может быть, он спустился подкрепиться в таком одеянии лишь потому, что нос кота, умывший Омару с утра спину, руки и грудь, показался ему чересчур мокрым.

«Что за непутевое глупое животное, сначала вытирающее, а потом умывающее? – подумал Омар о коте, выйдя во внутренний миртовый дворик гостиницы, где его вдруг осенило. – Если кот промурлыкал мне в живот, значит, рыба точно была».

Смутные сомнения Омара рассеялись окончательно, как только он припомнил прием у консула Аламании. Огромный зеркальный карп был главным яством, а главной изюминкой карпа, безусловно, являлась улыбка белоликой Примы Дивы. Потому что ее сияющий образ отражался во всех девятистах девяноста девяти зеркальных чешуйках. И во всех трехстах тридцати трех блестящих пластинках-висюльках люстры.

«Небо в этой стране было чистым, как помыслы принца Алмаза», – кажется, так начиналась книга, которую он увлеченно читал в такси от аэропорта до гостиницы. Но сон смешал реальность с вымыслом, и теперь сам Омар чувствовал себя беспечным жителем республики Кашевар – страны, где все женщины счастливы и жизнерадостны, дети веселы и беззаботны, старики довольны своей почетной старостью, мужчины насыщены чувством собственного достоинства и полны благородства.

В тапочках, в махровом халате, Омар был самой безмятежностью. Прохладное дыхание чинар наполняло его легкие ощущением нового прекрасного дня, словно ветер паруса. И он в благодарности поднял глаза к небу.

«Что ж, пора и мне насытиться», – решил Омар, усаживаясь за столик открытой веранды. Развалившись в плетеном кресле, он заказал несколько чашек чая с кубиками сахара и пару бутербродов с параллелепипедами маслосыра. А для остроты вазочку с шариками черной икры. Его желудок постанывал от того особого, спросонья, голода, который можно утолить лишь двумя-тремя чашками чая и двумя-тремя бутербродами с икрой или грибами.

Официант принес заказ на расписанном подносе. Омар обратил внимание на эту изящную роспись под персидскую миниатюру. То был рисунок к старинной поэме «Хюсн и Ашк». Омар смотрел и смотрел, во всех подробностях разглядывая линии миниатюры, вплоть до цветов и соловьев, изящно склонивших свои головки во всех четырех углах подноса. Все это время официант терпеливо ждал, изогнувшись в три погибели, словно это он сам был создателем рисунка и теперь смиренно показывал свое творение Верховному Визирю Искусств.

Был один из тех прозрачно-прохладных осенних дней, что встречаются в здешних горних местах нечасто, и поэтому он сулил не только Омару, но и официанту много хорошего. Рассмотрев рисунок и догадавшись, что официант ждет вознаграждения, Омар потянулся, сначала просто так, от хорошего настроения, а затем к фарфоровой ручке чайника, и лишь потом – ведь, как известно, суета от шайтана – полез было за портмоне из крокодиловой кожи.

Еще по прилете в Кашевар Омар прямо в аэропорту обменял выпрыгнувшие из банкомата купюры на национальную валюту, что позволило ему наполнить внутренности своего «аллигатора» изрядной порцией местных сомов.

Не найдя в кармане кошелька, Омар понял, что принял за карман всего лишь глубокую складку халата с отвисшим воротом, и теперь ему ничего не оставалось, как, приняв более безмятежную позу, погладить влажные волосы на груди и под мышкой, – ох уж этот гостиничный котяра!

«Чин-чинарем» – чирикали нетерпеливо воробьи на чинарах, но Омар Чилим вовсе не чесался. Он именно поглаживал себя по печени и поглаживал по почкам, одновременно рассматривая росписи на чайнике, чашке и блюдце.

Везде и всюду в этом отеле были изображены розы и соловьи, глядя на которые Омар не мог не вспомнить чарующий тембр Дивы Примы, с которой ему предстояло встретиться уже завтра. Он раньше и не подозревал, что может влюбиться в женщину, слушая лишь ее волнительный голос. На ланче у консула ария за арией волнами пробирались внутрь тела Омара, заполняя своей вибрацией даже кишки и щекоча ему почки.

«Вот она, моя дама печени», – решил Омар Чилим. Хотя, возможно, это расчлененный на части упрямый карп продолжал сопротивляться выпавшей ему участи и пытался, минуя пищеварительные органы, сразу угодить в кровеносную или мочеполовую систему, чтобы под шумок скрыться вместе с волнами вибрации в канализационной системе.

Омара действительно пробирало насквозь. Он стоял, оглушенный и униженный, прямо перед роялем, чувствуя, как карп, мимикрируя под угря, устремляется к низу живота. Еще утром Омар прилетел в Кашевар на самолете, напоминавшем ему белолобого гуся. А уже ближе к ланчу он сам весь покрылся гусиной кожей.

Впрочем, вокруг рояля топтался не только Омар, но и человек тридцать приглашенных гостей. Консул Аламании был хорошим знакомым Омара по работе фонда. Теперь, кажется, он становился соперником в любовных интрижках, как и индусы, что украшали свой лоб звездами.

Омар не раз отмечал, что в этом четырехзвездочном отеле к нему относятся как к очень почетному клиенту. Может быть, потому, что он в карточке гостя указал, что приехал фотографировать зверей из зооботсада, собранного самим эмиром и мэром Кашевара.

Но как бы то ни было, такое положение вещей очень забавляло и даже льстило Чилиму. Прислуге иногда хочется побыть господином. А Омар, будучи рядовым сотрудником одного английского фонда, вставшего на службу братьям нашим меньшим, хотел, чтобы изредка прислуживали и ему.

Чужое место за чужой счет – ну разве не ловко! Омар приехал в Кашевар по заданию фонда, чтобы пофотографировать чудо-зверинец эмира, и теперь собирался сполна насладиться выпавшей на его долю приятной поездкой и блестяще сыграть роль богатого иностранца за счет командировочных, которые ему щедро выписали в конторе. Будучи биологом, Омар уже давно не питал иллюзий о людском сообществе и знал, что человеку, как и всем групповым животным, присуще образовывать иерархии, положение в которых напрямую зависит от рангового потенциала и настырности того или иного индивида. И так повелось испокон веков со времен первобытного полуживотного существования гомо сапиенс. Чем больше сил, тем выше ранг. Причем только физической силой ранг не определяется.

У петухов место в иерархии зависит от высоты гребня, размаха крыльев и красочности перьев. У павлинов – от длины и пышности хвоста. А у человека – от количества и красочности выступающего из кошелька гребня из красных, голубых, розовых, желтых бумажек в портмоне. То есть, по сути, тоже от длины хвоста попрошаек. На худой конец, более высокий ранг можно получить за счет накладного перистого гребня кредитных карт «Виза».

Возвращаться Омару в номер, не перекусив и не взбодрившись чаем, совсем не хотелось. Его ноги после сладкого сна были ватными и дрожащими, как брусничное желе с сахарной бахромой с Базарной площади.

И тут, взглянув по сторонам, Омар увидел знакомого посыльного, что увязался за ним от самого аэропорта. Эти взрослые дети просто кишмя кишели под ногами Омара в поисках хоть какой-нибудь поденщины. Одни якобы вытирали пыль с его туфель. Другие – пыль с места, куда нога Омара собиралась в следующую секунду ступить. А третьи так вообще рвали на ходу подметки: с такой страстью они натирали подошвы, не успевал Омар оторвать их от пола. Желая скорее отвязаться от докучливых попрошаек, Чилим поручил первому подвернувшемуся под руку подростку купить ему в местной книжной лавке какую-нибудь занимательную книжку.

На то он и новый день, чтобы приносить не только новые проблемы, но и новое виденье их решений. Мальчишка так обрадовался свалившейся на него удаче, что в мгновение ока разогнал всех прочих искателей счастья. Но с тех пор везунчик Самир следовал за Омаром как приклеенный, по пятам. Вот и сегодня с раннего утра он дежурил возле гостиницы, время от времени стараясь заглянуть в дверь и попасться Омару на глаза.

Заметив юношу, таково уж свойство памяти, Омар тут же вспомнил, что торговец книгами Абдулхамид не отдал ему в полной мере сдачи. Сославшись, по словам сорванца, на отсутствие мелочи, Абдулхамид якобы попросил подождать до вечера. «Какую выгоду лавочник здесь выискивал?» – задавал себе вопрос Омар. Неужели он надеялся, что чтение так захватит гостя, что в этот же день Омар обменяет шуршащую сдачу на шуршащие страницы продолжения оборванной на полуслове истории?

«Что ж, время продолжения настало», – подумал Омар и подозвал к себе мальчишку.

– Сходишь к Абдулхамиду, торговцу книгами, и возьмешь у него положенную сдачу. Скажешь, что тебя послал я, Чилим-бей… Три четверти отдашь официанту, четверть возьмешь себе.

– Спасибо, господин! – подобострастно раскланялся официант, сполна получивший ответ на все свои подозрения.

– Не за что! – взмахом руки отослал Омар официанта в черную комнату для челяди. Оставшись, наконец, один, он достал из фарфоровой сахарницы два куска рафинада, аккуратно опустил их в чашку и стал молча ждать, пока они растворятся в карих водах, испустив последние пузыри.

От нечего делать он принялся разглядывать пузатый фарфоровый чайник с оттопыренным носиком.

«Чайник от слова “чайка”», – подумал Омар и вдруг вспомнил, что во сне точно о чем-то разговаривал с рыбой. И это воспоминание о беседе с хладнокровной неожиданно взволновало кровь Омара так сильно, что он начал кое-что припоминать. Отдельные детали, не более того…

…Вот рыба приоткрывает свои пухлые, накрашенные коралловой краской губы, словно пытается о чем-то ему поведать. Вот рыба, ударив анальным плавником в знак благодарности, разворачивается и, довольная, уходит восвояси. Но чем довольная? Неужели она договорилась со мной о чем-то очень важном?

Размышляя подобным образом, Омар поднес чашку к пересохшим от волнения губам. Напиток был еще достаточно горяч и потому обжег Чилиму нёбо. Омар стал на него легонько дуть, одновременно почесывать свое слегка опаленное ухо и смотреть, как, подталкивая друг друга, разбегаются в стороны круги…

И тут, после полноценного второго глотка, когда горячие волны ударились о стенки желудка, его прорвало: та рыба рассказывала ему о девочке с карими глазами, что каждый день, утром и вечером, приходит к городскому пруду и пытается что-то высмотреть там. Иногда она дует на воду, отчего рыбам становится не по себе…

Кажется, рыба просила Омара избавить их от этой девочки. И только Омар до всего этого додумался, как пронзительно крикнула распластавшая крылья высоко в небе чайка. А перепуганный звонким кличем официант споткнулся, опрокинув и разбив одну из чашек великолепного персидского сервиза.

Это в равной степени сулило и счастье, и сердечную рану влюбленному соловью, уколовшемуся об острый шип разбитого блюдца.

Но одно дело просьба. А другое – ее исполнение. Как ему найти тот парк, где девочка дует на воду, среди тысячи парков поющих каштанов цветущего Кашевара? С другой стороны – не является ли сон о беседе с рыбой продолжением яви о ланче с карпом? Косвенным подтверждением чему может служить необычная жажда Омара. И может быть, его необычная одежда.

Полный раздумий, Омар поднимался по закрученной арабской вязью лестнице вслед за своими витиеватыми мыслями, с каждым шагом ощущая, насколько тяжелее становятся его думы и заполненные чаевым илом ноги.

На самом верху перед дверью в номер со спасительной периной он настолько обессилел, что уселся на пол, прямо на ступеньки и затекшие ступни.

– Он такой странный, – услышал Омар всплеск женского голоса слева от опаленного чаем уха. – Знающие люди утверждают, будто он по ночам разговаривает с птицами.

Это болтали меж собой коридорные горничные. Нетрудно было догадаться, особенно после того, как они скрылись за дверью номера Омара, что они говорят о нем.

– Да, я сама своими глазами видела, – вторил ей второй голос, – когда меняла белье… Пойдем, я тебе покажу. – Дальше голоса были неразборчивы…

«Горничные всегда считали себя всезнайками, – поспешно вставая, подумал Омар. – Интересно, что они такого узрели, чего не смог увидеть у себя в номере я?»

От страстного любопытства Омара аж скрутило в три погибели. Боль – ведь где страсть, там и боль – стрельнула в спину, и Чилиму ничего не оставалось, как, согнувшись в пояснице, припасть глазом к замочной скважине.

Эх, говорил же ему врач: нельзя злоупотреблять устрицами, печеночным паштетом и дамами печени при столь слабом собственном здоровье, но он не послушался и теперь вот вынужден, находясь в неудобном положении, подглядывать за собственным номером, полным миловидных горничных.

Более того, эти пери забрались с ногами на пуховую перину, а потом та, что постарше и попухлее, желая явно что-то показать напарнице, сорвала резким движением покров с небольших, но мягких подушек.

Раздался крик удивления. Затем девушки, очень волнуясь и спеша, натянули наволочку обратно. Но даже вид забравшихся на его постель с ногами горячих горничных не мог побудить Омара к активным действиям. Бедный Омар был просто не в состоянии что-либо предпринять в столь пикантной ситуации из-за своего давнишнего недуга.

Он мог только навалиться на дверь и в полусогнутом состоянии, как краб, вползти в комнату. Но, здесь надо отдать ему должное, он сделал вид, что находится в таком полусогнутом состоянии лишь потому, что снимает шлепанцы. Взволнованные девушки тоже по привычке не растерялись и изобразили, что заняты обычной утренней уборкой номера. Хотя одна из горничных, та, что похудее, увлеклась настолько, что запорхала по комнате, как пушинка, стряхивая мимоходом пыль своим пушистым веничком даже с книги на ночном столике.

Впрочем, убирались они недолго, да и то для видимости. Когда через минуту все трое столкнулись у двери спинами – не положено убираться при постояльце, – одна из горничных спросила, не желает ли чего господин.

Омар попросил принести ему бритвенные принадлежности, точильный брусок и мыльную воду. А сам в это время заглянул в совочек для мусора, в котором, кроме двух перышек, черного и белого, не было ни пылинки.

– Хорошо, мой господин, – покорно прошептала пухлыми губами горничная, та, что попышнее, отчего перья в совке зашевелились.

Когда горничные удалились, Омар уселся на кровать и покрутил в руках бархатную подушечку. Эта была единственная вещь, которую он таскал за собой из города в город. Так захотела его возлюбленная невеста Гюляр.

«Твои сны будут слаще и интересней, – любила говорить она, – так как с этой подушкой видеть меня ты будешь даже далеко от дома. А если я тебе не приснюсь, ты будешь сильно беспокоиться».

При мысли о своей прекрасной невесте на сердце у Омара потеплело. Надо будет ей обязательно привезти что-нибудь из Кашевара, решил Омар, может быть, гранатовый браслет, пусть повеселит ей сердце, или подвески с лунным камнем, что видел, проезжая на такси, в ювелирных лавках, рассыпанных на Базарной площади.

Омар знал, что его возлюбленная более всего хотела получить в подарок полкарата бриллианта на обручальном кольце. Но, будучи убежденным холостяком, Чилим гнал от себя любые мысли о женитьбе. Ему было неприятно представлять, как загорятся глаза Гюляр при виде футляра, похожего на ее бархатную подушечку. И как они разочарованно потухнут, когда она, открыв футляр, обнаружит лишь яркий свет сверкающих на подвеске камней.

«А вдруг, я, подсознательно откладывая момент свадьбы, с такой радостью отправился в эту командировку? И по той же причине вместо покупки украшения первым делом пошел на вечер к консулу?» – задавал себе вопросы Омар, вспоминая, как Гюляр плакала, отпуская его в поездку.

– Ты позабудешь меня и изменишь мне в Кашеваре на третий день четыре раза, а четвертый раз, возможно, будешь в роли женщины, поскольку твоя профессия одна из двух самых древних, – изводила она его и себя ревностью.

– Почему всего четыре раза? – хохоча, подливал огонь в масло Омар.

– Потому что сам ты – четвертая власть, – впадала в истерику Гюляр. Она была уверена, что Омар журналист лишь потому, что его отправили в Кашевар фотографировать зоопарк. Объяснять, чем он занимается в фонде, Омар считал излишним, потому что сам толком не знал, чем он занимается.

В последнее время – вот дурное предзнаменование! – их ссоры стали слишком частыми. Гюляр ревновала Омара к каждому почтовому ящику и умудрилась устроить жуткий скандал из-за нанятой Омаром домработницы. А потом эта приятная поездка, в которую Гюляр все никак не хотела его отпускать. Просто вцепилась шипами своих коготков в горло изо всех сил и ни в какую не ослабляла хватки…