Глава 17

Унылый голос, явно принадлежащий какому-то дебилу, монотонно твердил из колонок компа:

— Тебе все больше хочется спать... Твои веки постепенно наливаются тяжестью и опускаются... Спать... Спать... Дыхание становится ровным и глубоким... Спать... Спать... Тебя непреодолимо тянет ко сну...

Растекшись по креслу, я слушал гипнозаклинание, но спать мне почему-то хотелось все меньше.

И кто только составляет такие дурацкие программы? Они что — серьезно думают, что от этих завываний нормальному человеку захочется спать?

По-моему — не больше, чем от призывов через динамики, установленные на ресторане «Дрова»: «Еда... Еда... Целые горы еды в нашем ресторане... вы заходите сюда, и вам хочется есть... есть... есть». Не знаю, у кого как, а лично у меня в таких случаях срабатывает врожденное чувство противоречия. Чем сильнее меня уговаривают, тем все больше во мне нарастает протест.

Психология, черт бы ее подрал.

Может, я неправильно отрегулировал метроном? Где там инструкция к гипнокомплекту?

Та-ак... «Настройте метроном так, чтобы его стук совпадал с вашим пульсом в спокойном состоянии. Затем с помощью таймера подберите темп снижения стука с таким расчетом, чтобы через две-три минуты его темп был равен двум третьим от начальной величины ваших сердечных пульсации. После этого запустите программу визуальных презентаций с одновременным включением аудио сопровождения и, расслабив мышцы, закройте глаза, стараясь ни о чем не думать и отключившись от реальности...»

Хе! Как они это себе представляют — ни о чем не думать? А как быть с известным изречением «Мыслю — следовательно, существую»?.. А тут еще эти дурацкие узоры на экране, похожие на одну из стандартных заставок Windows. И это они называют громким определением «визуальные презентации»?! Нет, чушь какая-то этот самогипноз! Рожденный ползать летать не может. Отключиться от реальности можно только одним способом — напиться до беспамятства. Но где гарантия, что гипноз подействует на пьяного?.. Ладно, хватит дурью маяться. Жаль, конечно, что не берет меня внушение, хоть убей. Так хотелось выяснить вопрос, который мучил меня целых двадцать с лишним лет. Но, видно, — не судьба... Можно, конечно, обратиться к профессиональным психологам Гаршина — пусть они меня введут в гипнотический транс. Но не хотелось бы, очнувшись, увидеть себя в качестве нового объекта исследований. Я ж поэтому и брал комплект домой, чтобы вывернуть наизнанку свое подсознание без свидетелей.

Ну, все. Пробую последний раз, и если сейчас ничего не получится, значит, я из той категории людей, на которых не влияет внушение. Хотя я бы не сказал, что у меня особо сильная воля и очень устойчивая психика — скорее наоборот...

Приготовились. Метроном... запуск программы... проверка микрофона...

Поехали!

— Спать... вы очень хотите спать... представьте себе, что вы лежите в ванне, наполненной теплой водой... Вам хорошо, вы вне себя от блаженства, и вам хочется, чтобы это состояние покоя продлилось вечно...

Ну что за идиотизм? Ванна, наполненная теплой водой! Да стоит мне представить такую картину, как сразу же вспоминается: вода, кровь, отчаяние и горечь от осознания того, что я только что по глупости зарезал человека... Пожалуй, уснешь тут!.. Нет, про ванну мы думать не будем. Представим себе лучше что-нибудь другое. Только — что?

«Состояние покоя». Было ли оно в моей жизни когда-нибудь? Что-то не помню. Даже когда я запер себя под домашний арест, покоя не было. Лень, отупение, желание послать все на три буквы — вот что тогда было...

Ну вот, опять я впадаю в размышления, которые мне сейчас противопоказаны, как мороженое при ангине.

НЕ ДУМАТЬ!

— Итак, ваш пульс замедляется, замедляется, замедляется... Вы погружаетесь в сон, в мягкий, пушистый, желанный сон, несущий покой и отдых... Спите... спите... На счет «раз» вы будете готовы окончательно отдаться сну, на счет «два» вы перестанете осознавать самого себя, на счет «три» вы заснете и не сможете проснуться до тех пор, пока я не разрешу вам это сделать... Ра-аз...

Какие все-таки неприятные интонации у этого типа. На месте составителей программы я бы подобрал более приятный тембр. Посмотреть бы, как выглядит этот горе-гипнотизер. Мне он почему-то представляется Антоном — тем самым самоистязателем, с которым я познакомился вчера в метро и который убежден в том, что знает все на свете...

— Два-а-а...

Ох, и надоела же мне эта бодяга — сил больше нет!.. Аж зевота напала — рот так и раздирается, словно воздуха не хватает... Наверное, сейчас надо выключить компьютер и завалиться спать...

— Три!

Бумс!

Что такое? Ничего не понимаю... Где я? Что это было? Словно мигнул на секунду свет настольной лампы, причудливо дробящийся через многогранную призму — тоже, кстати, входящую в гипнокомплект.

И ощущения какие-то странные — будто я очнулся от глубокого сна.

Сколько сейчас времени?

Черт, не может быть!.. Неужели словно корова языком слизнула целых полчаса? Значит, получилось?!

Ну-ка, посмотрим, что я там наговорил, находясь в отключке?

«Перемотаем» назад цифровую аудиозапись, которая должна была включиться на счет «три».

Принцип допрашивания самого себя под гипнозом довольно прост. Специальная компьютерная программа все делает сама. Надо лишь перед сеансом ввести в нее те вопросы, которые ты хотел бы задать своему подсознанию, а потом включается алгоритм чередования «вопрос — ответ». Ответы пишутся в отдельный файл. Потом этот файл объединяется с файлом-вопросником — и вот вам, пожалуйста, диалог со своим внутренним голосом. Классический случай раздвоения сознания. Остается лишь надеяться, что диалог этот имеет смысл.

Ф-фух, поехали!

«— Ты крепко спишь, но ты отлично меня слышишь и понимаешь, не так ли?

— Да, я тебя слышу.

— И ты можешь выполнить любую мою просьбу?

— Да, могу.

— Давай проверим. Представь, что перед тобой стоит машина, которая сбила Виктора Полышева и еще несколько человек на Владивостокском проспекте возле дома номер сто пятнадцать. Какой она марки?

— Это «Тойота».

— Ты видишь ее номерной знак?

— (После паузы.) Да, вижу.

— Назови мне номер этой машины.

— Девятьсот семнадцать у-эн-бэ, серия... — (Еще, пауза.) — сто девяносто девять...»

Я ошалело помотал головой.

Я специально устроил себе такую проверку, потому что в свое время, сколько ни силился, но так и не смог вспомнить номер той «Тойоты». У меня всегда была плохая память на цифры. Интересно, неужели сведения об этом записаны где-то в скрытом файле моей памяти? Завтра надо будет проверить...

«— Хорошо. Вспомни тот день, когда сестра повела тебя на кладбище, где ты узнал о гибели своих родителей. Представь, что сегодня — тот самый день. Тебе шесть лет. Вот вы с сестрой подходите к могиле, над которой виднеются фотографии твоих отца и матери. Что делает Алла?

— (Голос меня-отвечающего меняется. Он остается прежним по тембру, но звучит с детскими интонациями.) Она... она плачет. И еще она стоит на коленях прямо на земле.

— А потом?

— А потом она мне сказала, что их больше нет. Что они упали на самолете и разбились. Насмерть. И папа, и мама.

— А потом?

— (Пауза.) Я... побежал.

— Куда ты побежал?

— Не знаю. Там были кусты. И сырая глина. И трава.

— И что ты там делал?

— Я упал на траву и стал плакать.

— А потом?

— (Длинная пауза.) Я не хочу... Я не хочу это вспоминать!

— Ты должен это вспомнить. Что ты сделал?

— (Всхлипывания.) Я... не хотел ее убивать. Но она сама мне подвернулась. Она была такая противная! Вся грязная, и шерсть с нее слезала клочками... Я не знаю, как это получилось. Но я взял камень и стал бить ее — по голове, по хребту, по животу. Она сначала сильно орала, а потом перестала... И я понял, что убил ее.

— Зачем ты это сделал?

Я не знал, что я расскажу сам себе, но на всякий случай включил в программу и этот вопрос.

— Мне стало обидно. Такая вонючая помойная тварь живет, а мои мама и папа умерли. Это же несправедливо, верно?

— А что было потом?

— Я заревел и стал кричать.

— Ты помнишь, как именно сделал это?

— Да. Я кричал так...

В колонках внезапно стало тихо, и я уже решил, что запись прекратилась раньше времени. Однако стоило мне протянуть руку к клавиатуре, как я был оглушен истошным воплем:

— Эй, Бог, я не люблю тебя! Потому что ты сам никого не любишь! Но все равно, если ты есть, сделай так, чтобы больше никто не погибал! Пожалуйста! Хоть один раз стань не злым, а добрым! Ты слышишь меня, Бог?

И вновь воцарилась тишина, лишь изредка прерываемая судорожными всхлипываниями. А потом голос «гипнотизера» принялся проговаривать формулы выведения из транса.

Я закрыл программу и бессильно откинулся на спинку кресла.

Значит, Антон все-таки был прав. По крайней мере, в главном он не ошибся.

Потрясенный потерей родителей, я загадал желание, которое исполнилось. И это была не обычная детская прихоть в виде игрушки, множества сладостей и прочего. Я попросил Бога сделать так, чтобы люди больше не погибали — и смерти не стало.

Значит, я и есть тот самый Всемогущий, которого искала все эти годы Профилактика?

А Антон, стало быть, другая ипостась Бога — он знает все. Или, как он сам уточнил, «почти все».

«Почему — почти?» — спросил я его вчера.

«Потому что я еще не достиг реального совершенства, — ответил он. — Мои знания распространяются только на Землю. И то лишь тогда, когда я испытываю боль».

«Ну, хорошо, — сказал тогда я — идиот, ни на йоту не поверивший этому странному человеку с больными глазами и нездоровым цветом лица. — Допустим, я и есть Всемогущий. Но почему же не исполняется ни одно из моих желаний? Вот я хочу, скажем, чтобы сейчас мгновенно настало лето — и где же оно?»

«Условие, — печально сказал он. — Чтобы твои желания исполнялись, Альмакор, ты должен выполнить одно условие».

«Какое? — спросил я. — Тоже довести себя до недержания мочи, как Ярослав? (К тому моменту я уже успел рассказать Антону о Лабыкине и его странной способности переноситься в мир, изображенный на фотоснимках.) Или постоянно колоть себя иголками, как ты?»

«Нет, у тебя — свое условие. Причем такое... необычное и даже, я бы сказал, жуткое...»

«Ну, давай колись, — поторопил его я. — Выкладывай, что мне мешает стать Всемогущим».

Но Антон молча отвернулся. Потом сказал, глядя куда-то в пространство:

«Ты помнишь, как узнал о том, что твоих родителей больше нет в живых?»

У меня похолодело нутро. Перед глазами вновь возник тот солнечный день, кладбищенские оградки и сестра, стоящая на коленях.

«Ну и что?» — вслух спросил я.

«В тот день ты впервые проявил себя как Всемогущий, — торжественно объявил Антон. — Потому что неосознанно выполнил свое условие».

Естественно, я не поверил ему, хотя, честно говоря, он знал обо мне слишком многое для постороннего.

К тому же все, что было со мной после шокового известия о гибели родителей, словно вычеркнулось из моей памяти. Сестра потом рассказала, что с трудом отыскала меня в каком-то глухом углу кладбища. Я был в крови и не мог выговорить ни слова — лишь трясся, стучал зубами и всхлипывал. Алка испугалась, что я поранился, но я оказался цел и невредим. Все ее расспросы не дали результата. Я не помнил, что со мной произошло за те полчаса, что я отсутствовал. В этом месте моей памяти образовался необъяснимый провал.

Антон смотрел на меня с таким сочувствием, что я понял — он все знает.

И что я не помню — тоже.

«Ладно, — сказал я, откашлявшись, чтобы освободиться от тугого комка в горле. — Я готов. Давай, раскрой мне эту тайну. Что я тогда натворил?»

Но он лишь отрицательно покачал головой.

«Но почему?» — удивился я.

«Ты сам должен дойти до этого» — сообщил он.

«Мистика какая-то, — растерянно пробормотал я. — Не все ли равно, как я узнаю про свое условие?»

«В том-то все и дело, — сказал Антон. — Каждый из нас должен сам докопаться до истины о себе».

И принялся рассказывать о том, как это было с ним.

Глава 18

У Антона была нормальная, вполне благополучная семья. Родители, кстати, были неверующими. Отец работал на заводе «Динамо», в гальваническом цехе. Мать — там же, в проектной лаборатории.

У него не было ни братьев, ни сестер. Однажды он узнал, благодаря своему дару, что родители усыновили его, когда он был почти грудным.

В тот день у семилетнего Антона сильно разболелся зуб, и мать повела его в поликлинику. Боль была такой невыносимой, что мальчик на время как бы отключался от окружающего, и тогда к нему приходило Знание. Мыча от боли в зубоврачебном кресле, он вдруг каким-то образом понял, что мать ему — не родная. Что ему было всего год когда его забрали из Дома малютки. Что настоящая его мать в этот момент сидит в тюрьме.

Когда они вернулись домой, Антон учинил матери допрос с пристрастием, и та была поражена.

«Откуда ты это узнал, Тоша?» — спрашивала она, подозревая, что мальчику проболтался кто-то из соседей. Или, не дай бог, настоящая мамаша объявилась.

Мальчик пытался объяснить, что никто ему этого не говорил, но мать так и не поверила ему.

Следующий раз странное прозрение наступило через три года, когда, катаясь на коньках с друзьями, Антон упал и сломал ногу. И опять, как и в прошлый раз, он был поражен, что, чуть ли не теряя сознание, он в то же время мог ответить на любой вопрос, касающийся людей, которые были с ним рядом.

Однако стоило боли прекратиться после укола, который незадачливому конькобежцу сделали в больнице, — и способность узнавать правду исчезла, словно ее и не было.

И тогда Антон поставил перед собой цель — выяснить все о своем даре.

Ему пришлось искусственно вызывать у себя боль, чтобы получить ответы на те или иные вопросы. Поначалу он использовал свой дар лишь для развлечения. Максимум, что ему удавалось выжать из своей способности мгновенно получать сведения об окружающем мире, — это на уроках в школе удивлять учителей и одноклассников. Прищемив себе палец крышкой парты, Антон мог ответить почти на любой вопрос.

Самое обидным было то, что ему никто не верил. Все думали, что он играет роль шута. Тем более что никто не ведал, какой ценой доставалось Антону право быть посвященным в тайны мироздания. Он вечно ходил с синяками на теле. Однажды, когда из районной поликлиники в школу нагрянула внеплановая медицинская комиссия для обследования детей в связи с вспышкой какой-то эпидемии, врачи решили, что мальчика избивают изверги-родители, и семье Антона с трудом удалось отбиться от нелепых обвинений.

С тех пор Антон понял, что следует скрывать от окружающих свою обретенную склонность к мазохизму, и в первую очередь — от своих родителей, которые не понимали, для чего их сыну потребовалось истязать себя.

Антона поставили на учет в психоневрологический диспансер, и он понял, что надо выбирать: или он будет жить, как все, или ему реально грозит «психушка».

Некоторое время он старался не вызывать искусственным путем свою способность к Всеведению.

После школы он поступил на журфак и вскоре женился на хорошенькой однокурснице. После свадьбы молодожены обосновались в квартире тещи — товароведа крупного магазина. Для Антона это была не жизнь, а каторга. Его постоянно упрекали в том, что он не такой, как другие. Сначала теща, а потом и жена.

Он же полагал, что все наладится, если у них появится ребенок.

Но мальчик, едва родившись, умер от врожденного — и неизлечимого — порока сердца.

И тогда Антон сорвался. Он стал пить, старался как можно реже бывать дома. У жены участились нервные срывы, она во всем обвиняла Антона.

Однажды Антон поехал с университетскими друзьями в Питер, а вернувшись раньше срока, обнаружил супругу и тещу в разгар занятий групповым сексом с незнакомыми мужиками. В одних тапочках на босу ногу, пешком, он ушел на другой конец города к родителям и больше не вернулся в «новую семью».

Окончив университет, Антон устроился в редакцию газеты, специализировавшейся на «жареном», как журналисты именуют скандальную информацию любого рода.

И тут ему вновь пришлось прибегнуть к своему дару.

Он резал себе руки ножом — по живому, без наркоза. Он колол себя булавками. Он бил кулаком в стену так, что костяшки пальцев распухали, и потом несколько дней он не мог пользоваться этой рукой. Он подпаливал свою колу пламенем зажигалки, как легендарный Муций Сцевола.

Но зато его статьи стали пользоваться популярностью. В них он рассказывал о том, чего не мог знать никто на свете. Например, о том, что благополучный на вид, холеный телеведущий на самом деле страдает запоями и его буквально откачивают с помощью медицинских препаратов за час до прямого эфира. Что известный всем политик и бизнесмен любит устраивать дикие оргии в бане. Что важнейшие политические решения в стране принимаются кучкой беспринципных людей, которым наплевать на все, кроме возможности сколотить огромное состояние.

На всезнающего репортера обратили внимание сильные мира сего. И, соответственно, стали принимать меры к тому, чтобы он замолчал. Газету, в которой он работал, закрыли, а на жизнь самого Антона несколько раз покушались, и он лишь чудом остался в живых. А уж штрафов за «клевету», которые накладывали на него суды по искам «жертв диффамации», было не счесть — благо, суммы были не очень большими.

В конце концов Антон решил, что напрасно мечет бисер перед свиньями. И что та правда, которую способен узнать только он, никому не нужна.

И тогда он затаился.

Он опять женился, и у него вновь родился сын.

Однако прожил он ненамного больше ребенка Антона от первого брака. В результате неудачно перенесенного гриппа у мальчика возникли осложнения, и он потерял слух и зрение. Антон истязал себя со страшной силой, пытаясь узнать, чем можно вылечить сына. Но ответ был жестоким и беспощадным. Мальчик был обречен и все-таки умер.

И опять — развод, и опять — тяжелый душевный кризис, сопровождающийся потерей всяких целей в жизни. Чтобы не стать обузой для родителей, Антон сменил множество мест работы — уже не по специальности, потому что путь в журналистику ему был по-прежнему закрыт. Он подрабатывал дворником, сторожем, приемщиком стеклотары. И пил.