Иммола

Мрачные тучи войны наплывали с юга на небо Финляндии. Боеготовность нашей эскадрильи быстро улучшалась. Когда начались переговоры в Москве (финны все еще пытались избежать войны), эскадрилья была переведена из Утти на авиабазу Иммола. Именно из Иммолы мы начали боевое патрулирование и разведывательные полеты вдоль Карельского перешейка, тщательно стараясь не пересекать границу Советского Союза. Звено лейтенанта Вуорела получило приказ перебазироваться на аэродром Суур-Мерийоки для защиты города Выборга (Виипури) от возможных воздушных налетов.

Время летело стремительно. Лейтенант Эйно Эйкка Луукканен стал нашим командиром звена, а лейтенант Антти Хуханантти был назначен его заместителем. Наше свободное время уходило на залихватские скачки и охоту, после которых мы расслаблялись в сауне. Наш боевой дух был очень высоким, несмотря на то что все понимали: война стоит у порога и нам придется драться против очень сильного врага.

Находясь в увольнении в городе Иматра, мы встретили штабных офицеров из штаба армии «Каннас». Они прямо-таки лучились уверенностью, что заметно приободрило и нас.

Утром 30 ноября 1939 года я следил за строительством бункера, когда примчался командир звена и сообщил, что началась война. В 09.25 все наше звено находилось в воздухе и мчалось к городу Выборгу, который, как сообщили, подвергся налету советских бомбардировщиков. Трудно было поверить, что война действительно началась!

Когда мы оказались над Выборгом, то увидели на земле пожары, которые вспыхнули во время налета. Зенитные батареи вели огонь по удаляющимся бомбардировщикам, и в небе разворачивались черные клубки разрывов. Мы гнались за бомбардировщиками до Койвисто, где они скрылись в толстом слое облаков. Наши тихоходные истребители «Фоккер» D.XXI не могли перехватить их. Вражеские бомбардировщики были опознаны как двухмоторные самолеты Туполева СБ-2.

Мы продолжали патрулировать над Карельским перешейком до тех пор, пока не кончилось горючее, но противника больше не видели.

Этой ночью в казарме было много шума, пока шло оживленное обсуждение атаки, но ни у одного из нас не хватило духа отправиться в город в увольнение. Во время дополнительного обучения перед началом войны мы отпустили усы, но теперь сбрили их, «чтобы выглядеть прилично в случае гибели»!

На следующее утро мы поднялись еще до рассвета, чтобы подготовить истребители к вылету в утренних сумерках. Мы опробовали моторы и проверили наши пулеметы и кислородные маски. Самолеты находились в готовности к немедленному взлету. Чтобы предохранить истребители от сильного холода, мы закрывали их брезентом и подогревали электрическими отопителями. Кроме того, мы держали стержни электрических ТЭНов в масляных бачках, чтобы не дать маслу загустеть. Благодаря высокому уровню готовности, как только прозвучал сигнал тревоги, 8 истребителей нашего звена сумели стартовать буквально в считаные секунды.

В первый день войны произошло одно событие, которое страшно нас всех поразило. Мастер-летчик Уутту, летавший на старом биплане «Бульдог», в воздухе был атакован звеном советских истребителей И-16 «Рата». Уутту делал все, что только мог, чтобы уйти от огня атакующих, которые носились вокруг его самолета, как стайка маленьких поросят. Когда русский ведущий стрелял, его ведомые тоже стреляли, не глядя, находится ли цель у них на прицелах. Нам это показалось очень странной тактикой боя, которая требовала невероятной меткости прицеливания, чтобы быть хоть сколько-то эффективной.

Наконец Уутту, который долгое время успешно уворачивался, все-таки получил несколько пуль в фюзеляж позади кабины, которые заклинили рулевые тяги. Его самолет пошел вниз, потеряв управление. Он падал прямо в дремучий карельский лес, но в последнюю минуту пилот рванул на себя ручку управления что было сил. Самолет вышел из пике и тут же шлепнулся на небольшую полянку в гуще леса. Следующее, что понял Уутту: он сидит на дымящемся обрубке дерева. Земля вокруг него взрывалась от пулеметных очередей, которые выпускали советские самолеты, пытаясь его прикончить.

Вскоре после этого примчался финский патруль, и его командир, полагая, что Уутту русский, крикнул ему по-русски: «Руки вверх!» Уутту решил подыграть ему и тоже по-русски ответил: «Да-да». У него забрали пистолет и препроводили для допроса в ближайший штаб. Армейский майор допрашивал его на русском, а Уутту отвечал на своем варианте русского языка. Наконец его истинная национальность прояснилась, когда пилота попросили назвать его часть и место рождения. Сразу после этого обращение изменилось на самое что ни на есть сердечное, ему предложили коньяк и сигару, а потом штабная машина доставила его на базу. Единственным сувениром, который Уутту вынес из этого приключения, была шишка на голове.

1 декабря наш командир звена вылетел со своей парой на патрулирование, но затем наступил период плохой погоды. Только 18 декабря мы сумели возобновить полеты. Туман держал на земле и нас, и противника. Это было очень скверное время. Каждое утро мы ждали прогноза погоды, но лишь в очередной раз узнавали, что только матушка-природа в силах что-то изменить.

18 декабря мы получили сообщение, что советские самолеты-корректировщики Р-5 направляют огонь артиллерии на наши укрепления в Сааренпяя. Мы получили задание отогнать этих наблюдателей. Мы взлетели – командир звена Луукканен и я в качестве ведомого – и направились к Сааренпяя. После прибытия к цели мы несколько раз пролетели над указанным районом на высоте 300 футов, покачивая крыльями, чтобы показать финским артиллеристам, что мы свои. Никаких вражеских самолетов не было видно, но чуть раньше советские бомбардировщики совершили налет на крепость.

Во время последнего прохода над укреплениями по нам открыли огонь наши же зенитки. Луукканен летел чуть впереди меня, когда я увидел струю трассирующих пуль, приближающуюся к нему. Его топливный бак был пробит, и я заметил струю бензина, бьющую из самолета. Он повернул к базе, и я сопровождал его, пока мы не пересекли береговую линию. В этот момент он передал мне, чтобы я в одиночку продолжал выполнение задания, а сам пошел на аэродром. Он был очень зол!

Луукканен добрался до железнодорожной станции Кавантсаари, где совершил вынужденную посадку на вспаханное поле.

Тем временем я продолжал полет. Так как нигде поблизости самолетов не было видно, я направился к Териоки. Единственными, кого мне удалось увидеть, были три советских солдата на берегу. Они бросились врассыпную, когда я прошел над ними на бреющем и дал длинную очередь из пулеметов. Когда я полетел домой, наши собственные солдаты обстреляли меня, словно дикую утку. Они с одинаковой энергией палили по любому замеченному самолету, как чужому, так и своему. Судя по всему, им гораздо больше хотелось пострелять по самолету, чем разбирать, чей он.

Когда я пролетал над лесной просекой, меня уже подкарауливала новая группа стрелков. Кусты можжевельника, казалось, расцвели от вспышек выстрелов… направленных прямо в меня. Мой самолет получил три попадания. Одна пуля пробила крыло, а две других – фюзеляж чуть справа от меня. Я поспешно бросил самолет к краю просеки, перескочил через амбар на опушке леса и умчался домой без новых происшествий.

19 декабря состоялся наш первый настоящий воздушный бой. Мы взлетели звеном, но так как у меня возникли проблемы с запуском мотора, я чуть отстал от остальных. Судя по всему, нам предстояла хорошая охота, так как в эфире зазвучали многочисленные сообщения о вражеских самолетах. Когда я приблизился к Антреа, то услышал рапорт: от Хейниоки к Антреа летят 3 вражеских бомбардировщика. Я повернул туда, где они были замечены, и примерно через полминуты увидел 3 приближающихся бомбардировщика Ил-3.

И вот теперь впервые я должен был схватиться с врагом. Я находился на 1500 футов выше бомбардировщиков. Они заметили меня, лишь когда я уже начал боевой разворот. Как раз над артиллерийским лагерем Кексгольма я пристроился к ним сзади. Бомбардировщики поспешно сбросили бомбы на лес возле реки Вуокса и повернули обратно. Я оказался позади левого бомбардировщика и с дистанции 100 метров открыл огонь по нему, убив бортстрелка. Затем я подлетел к головному бомбардировщику и всадил ему очередь в фюзеляж. Наконец я пристроился в хвост к третьему бомбардировщику и открыл огонь по стрелку, убив его. Теперь ответного огня не было.

После этого я подошел к головному бомбардировщику и с дистанции от 10 до 20 метров начал расстреливать его моторы, которые сразу задымились. Топливные баки находились в крыле рядом с моторами. Затем я зашел в хвост бомбардировщику на другом фланге и дал такую же очередь. Эту же тактику я применил и при атаке третьего бомбардировщика. Я мог видеть, как пропеллеры вертятся все медленнее и скорость бомбардировщиков падает. Я гнался за ними до Рауту, но так и не сумел поджечь ни одного, хотя израсходовал 2200 патронов. Бомбардировщики превратились в решето, пробоины были видны и в крыльях, и в фюзеляжах. Судя по всему, пилот головного самолета был ранен, так как совершенно неожиданно бомбардировщик клюнул носом и вошел в вертикальное пике. Из самолета никто не выпрыгнул, и он врезался в землю, загоревшись лишь после этого. Остальные два бомбардировщика уходили с пологим снижением, и я ничего не мог с ними сделать, так как у меня не осталось ни одного патрона.

Во время обратного полета я встретил 9 вражеских бомбардировщиков возле Антреа, но, к моему страшному разочарованию, моим единственным оружием в этот момент остался пистолет.

Это был мой первый воздушный бой с красными летчиками. Никаких особых впечатлений из этого боя я не вынес. Все проходило точно так же, как на учениях… а учениями нас донимали так долго именно для того, чтобы подготовить к бою.

21 декабря группа вражеских бомбардировщиков внезапно появилась над нашей базой на высоте 20 000 футов, и началась лихорадочная гонка. Бомбы уже начали рваться на краю аэродрома, когда наши самолеты разбегались для взлета. Меня мучил лишь один вопрос: кто из нас первым атакует эти бомбардировщики? В воздухе уже находились другие звенья нашей эскадрильи, однако они болтались где-то вдалеке.

Мне повезло первому из нашего звена подняться в воздух, и я успел схватиться с бомбардировщиками еще до того, как они оказались над Энсо. Подойдя на дистанцию стрельбы, я обнаружил, что работает только один из моих пулеметов. Хотя я сумел добиться нескольких попаданий в бомбардировщик и он задымился, все-таки он остался в строю. К тому времени, когда прибыли остальные самолеты нашего звена и тоже начали стрелять, я потерял из вида свою жертву. Было очевидно, что вражеские пилоты твердо соблюдают летную дисциплину и держатся вместе, чтобы поддерживать огнем друг друга. Когда был поврежден один из советских бомбардировщиков и начал терять скорость, все остальные тоже притормозили, чтобы поврежденный самолет сумел остаться в строю. За время войны мы не раз видели нечто подобное.

В первой фазе «зимней войны» советские бомбардировщики летали без истребительного прикрытия. Позднее они стали прихватывать с собой большое количество истребителей. Типичной информацией о налете стало сообщение: «К Анреа приближаются 100 бомбардировщиков, их сопровождают 100 истребителей». Мы начали использовать новую тактику. Первое звено, которое появлялось в районе боя, связывало истребители сопровождения. Остальные звенья, прибывшие позднее, перехватывали бомбардировщики. Собственно, другого выбора у нас и не было.

Так как мы испытывали острую нехватку истребителей для перехвата больших групп бомбардировщиков, мы были просто вынуждены действовать звеньями.

23 декабря наша армия провела пробную атаку в секторе Сумма, и наша эскадрилья получила задание очистить воздух в период с 10.00 до 11.00. Для решения этой задачи были задействованы почти все наши истребители, и наша группа состояла из 18 «Фоккеров».

Мы кружили некоторое время над районом боя под огнем нервничающих русских зениток, а потом заметили приближающийся с востока одиночный корректировщик Р-5. Я посмотрел на часы, когда мы бросились в атаку. Нам потребовалось ровно 55 секунд, после чего мы вернулись обратно в строй. Мы сбили корректировщик над Лейпясуо, и он рухнул на землю, объятый пламенем. Наше звено атаковало его сзади, и лейтенанты Хуханантти и Луукканен дали по две очереди каждый. Все выглядело так, словно гигантский кулак ударил по самолету и швырнул его, словно горящий факел, на искрящийся снег возле Лейпясуо. Высокий столб огня и черного дыма поднялся над местом катастрофы, а мы вернулись к выполнению основного задания.

Затем, когда мы находились над озером Муолаа, то заметили 3 бомбардировщика, летящих на высоте 14 000 футов к Выборгу. Началось состязание между нами за право произвести первый выстрел. Я пристроился позади бомбардировщика на правом фланге строя и открыл огонь с дистанции 50 метров. Левый мотор бомбардировщика загорелся. До этого момента тесный строй бомбардировщиков довольно эффективно прикрывал огнем хвостовые сектора, но теперь бортстрелок атакованного самолета потерял выдержку и начал обстреливать меня. Я укрылся за вертикальным килем бомбардировщика. Мы смотрели в глаза друг другу с расстояния менее 20 метров. Стрелок сильно побледнел, но его лицо выражало решительность. Его трассирующие пули летели в меня, а пулемет напоминал газовую горелку. Я еще успел подумать: «Я не позволю тебе слишком долго стрелять в меня» – и дал длинную очередь по фюзеляжу бомбардировщика из всех своих четырех пулеметов.

Стрелок не обратил внимания на мою пальбу, хотя я точно знал, что добился попаданий. Я передвинулся поближе к мотору, глянул на бортстрелка, но как раз в это мгновение к моему самолету устремилась светящаяся очередь. Я снова выстрелил и поджег ему мотор. Затем точно таким же образом я поджег второй мотор. Хотя по обе стороны фюзеляжа тянулись длинные языки огня, лизавшие самолет, стрелок продолжал палить. Внезапно бомбардировщик свалился в вертикальное пике. И лишь теперь бортстрелок решил выпрыгнуть с парашютом. Пилот и штурман разбились вместе с бомбардировщиком возле Кархусуо. Стрелок падал, не раскрывая парашюта, до высоты 3000 футов и лишь потом дернул кольцо. Крепкие нервы были у этого парня!

Мастер-летчики Паппа Туркка и Викки Пытсия тем временем атаковали два других бомбардировщика, и те закувыркались вниз, охваченные огнем, вместе с моим. Все звено было уничтожено буквально за пару минут.

Бортстрелок левого бомбардировщика, который сбил Пытсия, тоже успел выпрыгнуть. Позднее мы узнали, что это был майор. Когда он спускался на парашюте, то застрелился, только чтобы не попасть в плен!

Глянув вправо, я увидел несколько десятков самолетов, несущихся прямо на нас. Это были советские истребители И-16. Это было начало гигантской катавасии. В этот момент в воздухе находилось всего 5 наших самолетов и по 5 советских истребителей на каждого из нас. Над нами закружился «Испанский цирк», советская тактика, отработанная во время Гражданской войны в Испании. В любой момент хотя бы один из советских истребителей атаковал нас. Единственным способом противодействовать этой тактике было дать полный газ и изо всех сил потянуть ручку управления на себя, при этом вращая головой, как на шарнире. Пилоту приходилось следить за всеми самолетами в круге и, как только кто-то выходил в атаку, круто разворачиваться ему навстречу.

В разгар схватки я вдруг увидел проскочивший прямо передо мной И-16. Это случилось в промежутке между двумя моими маневрами уклонения, и я решил, что пришло время и этому товарищу получить свое! Я поднял нос самолета вверх, чтобы последовать за ним, но как раз в этот момент мой мотор заглох! Тогда я быстро бросил свой истребитель в вертикальное пике и направился к вершинам деревьев. Пикировочные характеристики «Фоккера» были лучше, чем у И-16. В вертикальном пике «Фоккер» быстро разгонялся до предельной скорости 500 км/ч.

После того как я выровнял самолет, оказалось, что мотор снова заработал. Поэтому я сумел приземлиться возле маленькой деревушки Хейнйоки. Мой истребитель имел лыжи, а не колеса, поэтому посадка завершилась успешно. Когда я проверил самолет, оказалось, что ручка прогрева мотора передвинулась в неправильное положение. Маленькая деревянная пробка, которой я заклинил ручку, чтобы она не двигалась, выпала. С учетом этого печального опыта дальше я стал приматывать пробку кусочком шпагата.

Оставив свой «Фоккер», я направился к ближайшей ферме. Когда я добрался туда, то обнаружил, что двери не заперты, а в комнатах тепло, однако никого не увидел. Рядом был еще один дом, поэтому я пошел туда. Открыв дверь, я обнаружил, что комната полна народа. Старики, женщины и дети в испуге уставились на мой летный комбинезон. На нем не было никаких знаков различия, чтобы определить мою национальность. Я решил пошутить и приветствовал их стандартным: «Траствуйт», сказав это по-русски. Однако когда я увидел их ужас, то сразу перешел на привычный финский: «Кто вы? Как вы? Не бойтесь. Я только совершил вынужденную посадку, и если вы мне немного поможете, тогда я смогу улететь».

Я знал, что теперь, когда температура мотора стабилизировалась, он запустится легко. Поэтому мы все вместе пошли к истребителю. По пути нас посреди поля перехватили несколько вооруженных бойцов национальной гвардии. Когда они увидели меня среди группы стариков и женщин, один из них подошел ко мне и схватил за плечо, крикнув: «Хорошо придумано, мошенник! Здорово!» Они заметили, как мы атаковали группу бомбардировщиков, и видели, что мы сбили несколько самолетов. Этот боец продолжил: «Тебе очень повезло, сынок». Тогда я поинтересовался, почему же.

«Я видел, как ты сел на берегу. Из окна своего дома я взял тебя на мушку и решил прострелить тебе голову. Я старый охотник на тюленей и легко мог попасть тебе в глаз, если бы только захотел. Но тогда я подумал, что люди в самолете могут застрелить меня из пулемета. Поэтому я не стал стрелять, а дождался остальных».

Мой истребитель стоял всего в 100 метрах от здания, и большой опознавательный знак на фюзеляже был отчетливо виден. Однако, похоже, опознание самолетов не было самой сильной стороной бойцов национальной гвардии! По какой-то непонятной причине они решили, что мой истребитель – это вражеский бомбардировщик, который сел на их берегу. Мы запустили мотор. Одна старушка попросила: «Пожалуйста, добрый человек, не летай там, они наверняка тебя убьют».

Вот так я вернулся назад на свою базу в Иммола. Один из наших пилотов, сержант Тилли, также совершил вынужденную посадку на одном из передовых аэродромов, так как у него кончилось топливо. Заправившись, он тоже вернулся домой.

Начиная с этого дня мы были уверены, что нас ждет множество воздушных боев, так как напряженность воздушной войны стремительно нарастала. Бои шли с рассвета и до заката, наши самолеты поднимались в воздух, как только их заправляли и перевооружали.

Вся «зимняя война» прошла для нас именно так. Мы жили сегодняшним днем и радовались, когда вечером были живы. Для нас стало привычкой вечером отправляться в сауну, а утром подниматься в небо.

Вяртсиля

Оглядываясь назад, на «зимнюю войну», я понимаю, что мы постоянно жили под грозовой тучей.

На Рождество был сформирован отряд Луукканена, так как из первого звена в наше передали пару истребителей. После этого мы взлетели звеном в составе 10 «Фоккеров» и направились на авиабазу Вяртсиля. Предполагалось, что временный отряд просуществует полтора дня. Однако это «временно» протянулось полтора месяца. Он все еще существовал, когда я вернулся 4 февраля.

Из Вяртсиля мы летали на разведку, штурмовали вражеские позиции, а также вели привычное патрулирование. Вечером дня на Рождество наши пилоты Кархунен и Вуоримаа сбили 4 вражеских самолета над Корпилахти.

Погода была исключительно холодной. Температура падала до –45 градусов по Цельсию, а в среднем держалась около –30 градусов. Изменился даже звук наших моторов, он был такой, словно самолеты пробивались сквозь твердый лед.

Во время одного из разведывательных полетов я был ведомым Луукканена и мы пролетали над районом Тулемаярви чуть позади старой границы. На льду замерзшего лесного озера мы обнаружили вражеский аэродром, о котором даже не подозревали. Я указал на него Луукканену, передав: «Посмотри туда!» Луукканен сразу сообразил, что следует делать. Мы сделали переворот через крыло и пошли вниз колонной. Трассирующие пули ложились хорошо, но мы не сумели заставить самолеты загореться. Мы подумали, что совершать второй заход будет глупо, так как зенитная артиллерия открыла по нам огонь из всех стволов.

На один день мы перебазировались на замерзшее озеро Суйстамо. Большая группа вражеских солдат попала в окружение между Пикаранта и Койринойя. Вражеские бомбардировщики, которые мы прозвали «хлебовозками», перебрасывали окруженным продукты и боеприпасы. Они и стали нашей целью. Они также поддерживали окруженных, сбрасывая бомбы на наши войска, однако очень часто прицел у них сбивался и они сбрасывали бомбы и продукты не туда, куда следовало бы!

Действовать с временного аэродрома Суйстамо было очень трудно, так как под снегом и льдом было много холодной воды. Во время взлета вода выплескивалась наверх и сразу превращалась в лед, как только попадала на рули. Поэтому во время взлета нам приходилось постоянно шевелить рулями, чтобы они не замерзали. Такое случилось с Маннила – одним из наших пилотов, – и он едва не разбился.

Луукканен решил, что условия для полетов слишком опасны, и мы вернулись обратно в Вяртсиля. Мы с Луукканеном на обратной дороге заглянули в район полетов «хлебовозок». Чуть раньше большой транспортный самолет ТБ-3 приземлился между Питкаранта и районом окружения, чтобы забрать группы старших офицеров. Однако этот четырехмоторный монстр провалился сквозь лед. В результате провалилась и спасательная операция. Позднее еще один транспортный самолет постигла та же участь, когда он попытался сесть в том же месте. Мы покружили над разбившимися самолетами, но не заметили никакого движения.

Судя по всему, Луукканен немного «зачитался», как он сам потом шутил. Так или иначе, но он отвлекся и не заметил 2 русских истребителей И-16, которые появились на сцене. Мы набросились на врага, словно кошка на горячую овсянку, но безрезультатно. После короткой стычки, в которой никто так и не сумел открыть огонь, русские удрали. Во время схватки мы с Луукканеном разделились, и пока я кружил над местом боя, то заметил 5 бомбардировщиков СБ-2, которые сбрасывали продукты. Я немедленно атаковал их, добившись полной внезапности. Хвостовые стрелки не сделали ни единого выстрела.

Когда ближайший бомбардировщик вырос на моем прицеле в огромную корову, я нажал на спуск. Но единственным звуком, который я услышал, стало шипение! В этом типе пулеметов подача патронов осуществлялась пневматикой, а сейчас мои баллоны оказались пусты. Я в ярости отвернул прочь, потеряв такую лакомую мишень. Два наших пилота, Тилли и Вуоринен, немного позднее тоже столкнулись с этой группой и сбили 2 бомбардировщика, после их атаковало звено из 6 истребителей И-16. В завязавшемся воздушном бою Тилли был сбит. Его тело было найдено много позднее, во время Войны-продолжения. Разбитый самолет был обнаружен возле реки Ууксуйоки, а Тилли лежал в 100 метрах от самолета. Он погиб, получив пулю в грудь.

Мы продолжали действовать с аэродрома Вяртсиля, и полеты продолжались от рассвета до темна. Аэродром находился неподалеку от кладбища. Мы часто видели церемонии похорон, которые проводились на кладбище, в то время как по нашу сторону ограды ревели демоны войны (взлетали и садились самолеты, опробовались перезаряженные пулеметы), что было нашей суровой реальностью.

Мы жили в недостроенных домах руководства местной фабрики. Примерно в четверти мили отсюда находился сборный пункт останков солдат, погибших в бою. Покойники поступали со всего сектора Коллаа и с местных полей сражений. На сборном пункте покойников готовили к погребению и отправляли по домам.

По нашим квартирам в огромных количествах шастали жирные наглые крысы. Нам часто приходилось пугать их с помощью пистолетов.

Особенно трудным было это время для авиамехаников. В условиях мирного времени они должны были заменить мотор самолета за 3 дня, причем работы велись в теплом ангаре. Здесь темпы были совсем иными. Во время одной из аварий на посадке были повреждены 2 наших «Фоккера». У одного был разбит фюзеляж, у другого вышел из строя мотор. За ночь механики переставили исправный мотор на целый фюзеляж, и утром самолет был готов к вылету. Работа была проделана на открытом воздухе под звездным небом при температуре –30 градусов. Единственный свет давали включаемые ненадолго ручные фонарики. При столь деликатной работе нельзя было надевать перчатки, поэтому один из механиков подогревал инструменты паяльной лампой, пока остальные работали. Это было лишь одно из многочисленных чудес, которые творили наши механики в условиях, которые можно назвать только немыслимо трудными.

31 декабря мне привелось участвовать в классической воздушной дуэли добрых старых времен. Видимость была довольно скверной, нижняя граница облачности находилась на высоте всего 600 футов. Наша радиостанция перехватила вражеское сообщение и приказание бомбардировщикам атаковать железнодорожную станцию Леппясирья. Мы взлетели на 4 истребителях и начали кружить над ней. Мы намеревались показать вражеским бомбардировщикам войну с той стороны, которую они видеть не хотели. Некоторое время мы кружили над станцией, слушая радио… и ничего! Затем наш командир звена решил поискать врага в его собственном гнезде!

Мы пересекли линию фронта и направились к озеру Каркку, где располагался вражеский аэродром. Меня очень тревожили плохие условия наблюдения, так как вражеские истребители вполне могли внезапно атаковать нас. Я могу сказать, что с тактической точки зрения положение всех наших истребителей было одинаковым, поэтому нервничали все пилоты.

Полет прошел спокойно. Мы держались близко к границе облаков, но временами заскакивали в облачный слой. Я спустился к вершинам деревьев, чтобы проверить, не держится ли противник вплотную под облаками. Никого не было видно. Мы чуть довернули на север и полетели к деревне Уомаа, где, по сообщениям, находилось много русских солдат. Вскоре мы начали замечать вспышки на земле, так как противник стал нас обстреливать. Мы спустились к самой земле и дальше летели без помех. Внезапно над разрушенной деревней Уомаа появился одиночный истребитель И-16. Он вынырнул из облаков, словно мирная пчелка. В это время мы летели на высоте 150 футов, поэтому вражеский пилот нас не видел. Я удивился тому, что одиночному истребителю позволили летать здесь, и закрутил головой, стараясь увидеть остальные. Наконец я пришел к выводу, что это слишком смелый парень.

Так как я был ближайшим к этому смельчаку, то решил, что именно мне и следует спустить его с небес на землю. Я повернул прямо на него и дал мотору полный газ. Так как я хоть и медленно, но уверенно настигал его, то был уверен, что победа уже у меня в кармане. Я представлял, как будут удивлены мои товарищи, когда я доложу о победе. Но наш командир звена был человеком бдительным и быстро присоединился к атаке вместе с двумя остальными «Фоккерами». Но в этот момент 3 И-16 сами атаковали командира звена. Он сумел избежать попаданий, бросив свой самолет к самым вершинам деревьев и дав полный газ. После безуспешной атаки советские истребители моментально исчезли со сцены, а я продолжил погоню за одиночным И-16, пилот которого, похоже, до сих пор не подозревал о моем присутствии.

Русские на земле иногда открывали огонь по мне, но моя малая высота не давала им времени прицелиться. Когда я приблизился на расстояние 200 метров, один из наших «Фоккеров» проскочил прямо перед целью. «Фоккер» был окружен облаком разрывов зенитных снарядов, и моя мишень бросилась в погоню за ним, открыв огонь из пулеметов. Как говорил мой старый мастер-летчик в летной школе, «это похоже на сварочную горелку».

«Фоккер» поспешно нырнул в облако, а русский истребитель проводил его очередью, задрав нос вверх. Его трассы походили на красивый фейерверк, и я подумал, что все идет к тому, чтобы это стало его последним спектаклем.

В этот момент еще один «Фоккер» выскочил из облака рядом со мной, но, увидев, что я нахожусь в выгодной позиции, тут же исчез. Вероятно, пилот И-16 заметил, как он мелькнул, потому что резко двинул рулями и наконец увидел меня у себя на хвосте.

Я намеревался сблизиться как можно больше, чтобы стрелять наверняка. Русский пилот заложил левый вираж, и я последовал за ним, временами давая короткие очереди, просто чтобы он чувствовал себя неуютно. Упреждение я взял правильно, но попаданий не добился, так как противник виражил все круче.

Наша скорость постепенно падала, пока мы кружили под слоем облаков. Я заметил, что вражеский истребитель оказался более маневренным, чем мой, и начал постепенно обходить меня на вираже. Я понял, что скоро сам буду вынужден обороняться, а это было совсем неинтересно. Поэтому я решил применить тактическую хитрость и уже представлял себе лицо вражеского пилота… Сейчас он был очень внимательным, и мы внимательно следили друг за другом, выписывая виражи. Его самолет был черным с красными звездами. Номера на киле я не мог видеть, так как угол крена был слишком велик.

Он постепенно выходил мне в хвост, и я все тем же левым виражом ушел в облака, не позволяя ему открыть огонь. Оказавшись внутри облака, я круто повернул вправо и бросил самолет вниз. Я все правильно рассчитал и оказался у него на хвосте, но слишком далеко, чтобы стрелять. Я не открывал огня по двум причинам: во-первых, было слишком далеко; во-вторых, истребитель И-16 имел надежную броневую защиту.

Мой противник, похоже, потерял меня и начал нервничать. Он вертелся влево и вправо, пытаясь обнаружить меня, пока я сближался, прикрытый его собственным хвостом. Когда он наконец увидел меня, я находился на расстоянии 100 метров. Очевидно, он решил снова обойти меня на виражах, как уже сделал раньше. Я сблизился еще немного, взял его на прицел и нажал на гашетку. Мои трассы прошли в нескольких метрах перед И-16. Тогда я чуть ослабил давление на ручку, чтобы подправить прицел. Пули следующей очереди ударили по мотору, который немедленно начал извергать дым. Я продолжал стрелять, позволив очереди пройтись по всему фюзеляжу. Теперь моя трасса мелькнула позади вражеского самолета. Мы летели на высоте менее 150 футов. Я снизил скорость и с силой потянул ручку на себя. Мой истребитель весь дрожал и трясся, но я сумел удержать управление. В это время мишень была у меня на прицеле на расстоянии всего 40 метров. Самолет казался мне «большим и толстым», так как дистанция все сокращалась. Мишень оказалась буквально перед самым диском моего пропеллера. Я снова нажал на гашетку, и пули ударили по темной обшивке фюзеляжа. Из него внезапно повалил густой черный дым, и цель рухнула вниз.

Наши солдаты позднее нашли горящий, изрешеченный истребитель в Сискиярви. От волнения я израсходовал слишком много патронов, чтобы сбить этот самолет. Единственным повреждением моего самолета оказалась антенна, сорванная слишком сильной вибрацией «Фоккера».

22 января 1940 года мастер-летчик Викки Пытсия вместе со мной получил задание сбить вражеский аэростат, который корректировал огонь артиллерии в секторе Коллаа. Пришло сообщение, что «колбаса» снова появилась в воздухе. Мы несколько раз пытались сбить аэростат, но всегда без успеха. Каждый раз русские, услышав гул моторов наших самолетов, немедленно опускали аэростат на землю. Кроме того, вокруг располагалось несколько зенитных батарей.

На этот раз мы набрали высоту 15 000 футов над Питкаранта, чтобы зайти со стороны солнца. Затем мы сбросили газ до минимума и в крутом пике бросились на аэростат, который держался на высоте 3000 футов. Лишь когда наши первые пули врезались в обшивку аэростата, «Иваны» заметили атакующих. Они начали лихорадочно вертеть лебедку, опуская аэростат. Я удивлялся, почему экипаж аэростата не пытается выпрыгнуть с парашютами, но, вероятно, высота уже была слишком маленькой для безопасного прыжка. Аэростат не вспыхнул, хотя я выпустил около 2000 пуль, да и Викки израсходовал не меньше. Единственное, что мы увидели, – это большие пробоины, из которых вырывались облака газа, заметные в холодном прозрачном небе. Зенитные орудия палили, как сумасшедшие, но в нас не попали.

2 февраля прозвучала тревога, и нам пришлось спешно взлетать, чтобы отразить советский воздушный налет на город Сортавала. В первом сообщении говорилось, что в налете участвует около 100 самолетов, поэтому Луукканен послал на перехват первую секцию. Во втором сообщении говорилось, что прибыло еще несколько десятков самолетов, тогда Луукканен сказал: «Ну, хорошо. Летим все. Там найдутся цели для каждого».

Мы поднялись на высоту 13 000 футов над моим родным городом Сортавала. Церковь была охвачена пламенем, и нам казалось, что горит весь город. В этот день в Сортавале дотла сгорели сотни домов. Мы кружили над городом, но пока не видели ни одного самолета. Наконец пришло донесение из Хууханмяки, что еще 30 вражеских бомбардировщиков направляются к Сортавала. Мы повернули навстречу и перехватили их над озером Химполя. К несчастью, они шли заметно выше нас и мы не сумели перехватить их. Мы задирали носы истребителей и выпускали по ним длинные очереди.

Похоже, русские увидели наши трассы, так как поспешно сбросили бомбы и повернули к Ладожскому морю. (Для финнов и Ладога море.) Мы гнались за ними, пока не достигли восточного берега моря, но так и не сумели перехватить бомбардировщики. Похоже, эти самолеты прилетели с аэродрома в Лотинанпелто.

Наше звено уже приготовилось возвращаться обратно, когда нам поручили уничтожить еще один аэростат в Коллаа. Русские поднимали его чуть севернее деревни Наатаоя в треугольнике между шоссе и железной дорогой. В этом районе было сосредоточено огромное количество артиллерийских батарей. Множество орудий было установлено также севернее дороги в заболоченной местности. Мы видели, что батареи стояли на расстоянии менее 100 метров одна от другой. Всего мы насчитали около 600 пушек, установленных совершенно открыто, без всякой маскировки. У нас просто не было столько самолетов, чтобы уничтожить все это.

4 февраля 1940 года мы вернулись на Карельский перешеек. В этот же день мы получили донесение, что корректировочный аэростат снова поднялся и снова благополучно опустился! Мы так и не узнали, был это новый аэростат или та «колбаса», которую мы однажды сбили.

Руоколахти

Руоколахти был временным аэродромом на льду замерзшего озера Саймаа, которое находилось буквально под стенами церкви Руоколахти. Мы жили в здании муниципалитета, и помещение дежурных экипажей находилось возле сауны на берегу. Поэтому от объявления тревоги до взлета истребителей проходило не более минуты. Противник проводил воздушную разведку, а изредка по ночам совершал воздушные налеты, но наша база не пострадала.

Вылеты продолжались непрерывно. Иногда мы торопливо ели во время дозаправки самолетов и частенько бежали к истребителям с бутербродами в зубах. Напряженность боевых действий была очень высока, иногда пилоты совершали от 6 до 8 вылетов за день. Такой темп боевых действий в одинаковой степени изматывал и механиков, и летчиков.

В нашей эскадрилье добровольцами служили 6 датских лейтенантов. Всем им не повезло, так как все они были сбиты и в живых остались только двое. Первый датский пилот погиб в жестокой воздушной схватке, лейтенант Расмуссен отдал свою жизнь за Финляндию. Следующим погиб граф Фрис. Лейтенант Ульрих, пилотировавший присланный в качестве подкрепления «Гладиатор», был сбит над Вяртсиля и сломал ногу. Его поместили в полевой госпиталь, а операцию проводил его родной брат, который служил добровольцем в датском медицинском отряде. Затем 29 февраля в бою над Руоколахти были сбиты лейтенанты Кристенссен и Христенссен.

Датские пилоты были отличными парнями, хорошими пилотами и не боялись ничего. Они атаковали при первой же представившейся возможности. Им страшно не повезло, так как они оказались в гуще боев против значительно превосходивших нас сил противника. Может быть, эти парни страдали от переизбытка слепой отваги и бесшабашности, что привело к их преждевременному зачислению в «последнюю эскадрилью», где в конце концов окажутся все пилоты.

В яркие лунные ночи мы попытались поэкспериментировать с ночными вылетами истребителей, чтобы перехватывать вражеские бомбардировщики, но успеха не имели. Когда мы поднимались в воздух, то вражеские бомбардировщики словно пропадали. При плохой системе обнаружения и наведения только невероятная удача могла привести нас на встречу с бомбардировщиками.

29 февраля мы поднялись на охоту всем звеном. Получив в качестве пополнения несколько «Гладиаторов», наше подразделение теперь насчитывало 16 истребителей. Когда мы взлетали, «Гладиаторы», как более маневренные, поднимались первыми. Лишь затем поднимались в воздух «Фоккеры». После вылета «Фоккеры» садились первыми, а «Гладиаторы» их прикрывали. Эта процедура стала стандартной, потому что увеличение активности вражеских истребителей заставляло нас принимать меры предосторожности от внезапного нападения.

Мы едва успели приземлиться, и «Гладиаторы» еще крутились в воздухе. Я был в последней секции вместе с сержантом Ману Франтиля, и как только мои лыжи коснулись льда, я увидел, что механики лихорадочно машут руками, призывая меня взлетать. Я немедленно ударил по сектору газа, развернулся и увидел перед собой несколько истребителей И-16 и одиночный «Гладиатор», который, пылая, падает на землю. Его пилот Косола выпрыгнул с парашютом на высоте всего 150 футов. Он рухнул на лед прямо перед церковью, прежде чем раскрылся парашют. Частично раскрывшийся купол накрыл его, точно саван.

Я перехватил два удиравших вражеских истребителя, потому что они были старого типа с неубирающимся шасси. Я обстрелял первый истребитель, и он начал дымить. Затем я обстрелял второй, и он тоже задымился. Сначала эти два самолета летели рядом. Затем один из них начал отставать. Позади себя я заметил «Гладиатор», который гонялся за другими целями. Я следовал за замыкающим истребителем, который дымил все сильнее. Несколько раз он пытался сесть на просеках, но дым мешал пилоту видеть. Я уже дал по нему несколько очередей, но лишь наделал новых дырок в фюзеляже. Иногда я случайно оказывался напротив его кокпита и пытался увидеть, кто там находится. Каждый раз я мельком замечал мрачное лицо летчика. Я все время ожидал, что истребители врага атакуют меня, так как моя цель волочила за собой хвост черного дыма длиной полмили. Наконец пилот сумел посадить свой самолет на поле возле реки Вуоксы. К этому времени второй истребитель, хоть и продолжал дымить, улетел уже довольно далеко.

Вернувшись на базу, мы едва успели заправиться, прежде чем пришло сообщение, что около дюжины вражеских бомбардировщиков приближаются к Имоле. Мы взлетели без инцидентов и вместе с Франтиля начали набирать высоту. Я увидел, что небо позади нас полно вражеских истребителей, а наши «Гладиаторы» атакуют их. Остальные «Фоккеры» нашего соединения также вступили в бой. Как только мы прибыли в район боя, то увидели большую группу истребителей И-153 «Чайка», летящую с севера на малой высоте. Я просигналил Франтиля, чтобы тот атаковал «Чайки» до того, как они выйдут в хвост нашим «Фоккерам». Но тут я увидел еще одну группу «Чаек» и И-16, заходящую со стороны солнца. Вражеские истребители внезапно подошли к нашей базе с трех разных направлений. Поэтому догадаться, какая сейчас начнется свалка, было совсем нетрудно. Мы имели 15 истребителей, противник имел около 40.

Косола уже погиб этим утром. Самолет лейтенанта Лилья вспыхнул, и пилот выпрыгнул, опалив себе лицо, однако все-таки сумел спастись. Самолет лейтенанта Хальме сгорел на дровяном складе возле фабрики в Каукопяя, пилот получил пулю в голову. Куда только ни посмотришь – повсюду были видны горящие истребители и пилоты, спасающиеся на парашютах.

Мастер-летчик Толкки в разгар боя почему-то приземлился на аэродроме, но тут же опять поднялся в воздух. За ним сразу увязались 3 вражеских истребителя и подожгли его. Толкки какое-то время боролся с горящим самолетом, но потом разбился, врезавшись в лед. Его истребитель разлетелся на мелкие кусочки, мотор оторвался и улетел в сторону. Но каким-то чудом сам Толкки остался невредим!

Следующим разбился лейтенант Кристенссен. Его соотечественник Христенссен выпрыгнул с парашютом из горящего самолета и спасся. Лейтенант Хуханантти был подбит и столкнулся с вражеским истребителем. За пару секунд до столкновения он успел сбить вражеский самолет. Оба сцепившихся истребителя разбились возле моста Мансиккакоски.

Вражеские истребители во время боя также обстреляли наземные сооружения. Наши механики и остальной персонал аэродрома отстреливались из всего, что было под рукой, даже из снятых с самолетов пулеметов, которые устанавливали на импровизированные турели. Механик Саунамяки даже ухитрился таким образом сбить одну «Чайку».

Бой начался внезапно и так же внезапно завершился. Судя по всему, большинство вражеских пилотов просто израсходовали топливо. После боя выяснилось, что противник потерял 8 истребителей. Мы потеряли четверых пилотов, еще трое выпрыгнули с парашютами и спаслись.

Леми

Рано утром 1 марта 1940 года мы полетели на новый временный аэродром на озеро Леми.

В последующие несколько дней погода продолжала ухудшаться, и в результате тучи шли на высоте от 300 до 900 футов, поэтому видимость была ужасной. Иногда валил снег – крупные сырые хлопья.

Мы были рады этому неожиданному отдыху, так как люди страшно устали, а самолеты пострадали в боях и их требовалось отремонтировать. Наша эскадрилья провела много трудных дней на фронте и в тылу, отражая налеты вражеских бомбардировщиков и истребителей. Многие из наших добрых друзей пожертвовали самым дорогим ради своей страны. И теперь у нас выдалась пара дней, чтобы приготовиться к новым боям.

Мы проводили свободное время, читая и играя в морской бой. Это даже слегка походило на ушедшее мирное время. Вряд ли следовало ожидать, что противник будет проявлять активность в воздухе в такую скверную погоду.

Но телефонный звонок положил конец нашим мирным занятиям. Я отбросил книгу, которую читал, и начал натягивать кожаный шлем. Однако это не был сигнал тревоги, так как командир нашей эскадрильи не отдал приказа взлетать. Он просто повторил странно звучавшие названия, переданные по телефону. В комнате повисла тишина. Все ждали и слушали, чтобы лучше понять. «Вражеские войска на льду… из сектора Хаапасаари… хорошо… хорошо, как можно быстрее… атаковать… понял».

Теперь ситуация прояснилась. Мы услышали, что противник наступает от Хаапасаари на Виролахти силой до батальона. Еще одна, более крупная, группа вражеских войск двигалась восточнее. Наша 152-мм береговая батарея на острове Пуккио перед Виролахти обстреляла противника, но не сумела остановить его. Нашей задачей было отогнать вражескую пехоту или, по крайней мере, замедлить ее продвижение.

Я получил приказ провести метеоразведку, чтобы выяснить, позволяет ли погода хотя бы просто летать в районе берега. Я взлетел среди метели и сразу обнаружил, что ориентироваться даже на хорошо знакомой местности крайне трудно. Временами мне приходилось опускаться к самым вершинам деревьев, и все равно видимость оставалась практически нулевой. Когда я приблизился к берегу, погода улучшилась и тучи поднялись до высоты 1000 футов. Я решил, что такая погода идеально подходит для нашего задания.

Мы взлетели, и одно звено за другим исчезало за деревьями возле южной границы аэродрома. Я летел у левого крыла командира, стараясь по возможности бдительно следить за воздухом, так как могли появиться вражеские истребители. Позади меня и чуть левее держалась вторая секция. Справа летела третья секция, а позади – четвертая, которую едва было видно. Итак, было задействовано все наше подразделение.

Мы появились над берегом и рассыпали строй, опустившись под облака. Мы находились над самыми дальними от берега островами. Мы пролетели над тем, который был крупнее остальных, и заметили маленькую деревушку на берегу бухточки. Люди в маскировочных халатах суетились между домами. Наверняка это были солдаты нашей береговой стражи.

Острова остались позади, и теперь у нас не было никаких ориентиров. Везде и всюду был виден лишь один и тот же белый лед. Но вдруг мы заметили на льду множество темных пятнышек. Это были следы разрывов снарядов береговой батареи, то есть мы оказались именно в нужном месте. В тот же момент я различил внизу множество солдат в белых костюмах. Их было очень много – несколько отдельных подразделений. Мне показалось, что во вражеском батальоне уж слишком много солдат. Я дернул истребитель вверх, чтобы не столкнуться с командиром, который заложил вираж в мою сторону, намереваясь выйти на замеченного противника. Затем я повернул и последовал за ним. Мой истребитель вошел в левый вираж полуперевернутым, и лед бросился прямо мне в лицо. Я лихорадочно дернул ручку, чтобы не врезаться в него!

Теперь все было нормально. Скорость была достаточно высокой, и противник находился прямо передо мной. Я нажал на гашетку, и вражеские солдаты бросились врассыпную, но десятки их попадали плашмя на лед. Кто-то пытался укрыться, но струи пуль безжалостно косили их. Пилоты остальных секций также вступили в игру. Теперь уже весь вражеский батальон рухнул на лед, надеясь укрыться от низколетящих истребителей. Впереди и слева я увидел голые камни без всяких признаков растительности, их облепили люди в темных шинелях. По берегу в панике носились перепуганные лошади. Командир звена уже начал обстреливать эту цель, и я повернул свой истребитель следом за ним. В считаные секунды наш огонь очистил скалы. Мы просто не могли промахнуться!

Когда мы проскочили мимо скалы, то направились на поиски остальных вражеских колонн. На другой стороне острова находилось не меньше солдат противника, одетых в белые маскировочные костюмы. Они шли тремя группами. По моим прикидкам, там тоже было около батальона. Мы полетели дальше на восток, держась на малой высоте, но никого больше не обнаружили. Поэтому мы решили, что отдельные группы противника уже соединились.

Я радировал о своих намерениях ближайшему пилоту и повернул назад, намереваясь израсходовать остатки боеприпасов на первую цель. Перегруппировавшись, мы атаковали двумя волнами первую группу. Набрав высоту и прижавшись к облакам, мы вышли на цель. Русские тащили с собой на санях зенитную артиллерию. Именно их мы выбрали в качестве первоочередной цели и спикировали, ведя огонь длинными очередями. Возле орудия, которое атаковал я, стояли два человека, однако они просто не успели открыть огонь. Мои пули настигли их, один упал на лед, а второй повис на орудии. Я повернул к скале, на которой все еще толпились русские солдаты. В это время половина наших истребителей расстреливала табун лошадей, окончательно потерявший порядок. Истребители расстреливали из 16 пулеметов солдат, скучившихся на скале, многие из них остались там навсегда.

Между скалой и берегом появилась колонна, над которой я пролетел чуть ранее. Мы сделали заход на малой высоте, обстреливая ее, и русские просто разбежались. Наши трассирующие пули безжалостно рубили их. Мрачный Жнец собрал сегодня богатый урожай.

Это была не последняя наша штурмовка. Получив поздравления от командующего ВВС, мы стали по нескольку раз в день вылетать для атаки вражеских войск на льду у берега возле Выборга. Позднее задача резко усложнилась, так как русские стали высылать истребители для прикрытия района и защиты войск. Мы упрямо выходили к цели на малой высоте и расстреливали из пулеметов «вражеские орды», после чего бросились наутек от русских истребителей, которые накидывались на нас сверху.

Тем не менее один пилот «Ману» Франтиля был сбит и получил ранение в ходе этих операций. К счастью, он сумел доползти до наших линий. Нашим успехам очень помогла погода. Над материком стояли сплошные низкие тучи, но над морем небо было чистым. Мы атаковали группами по 17–18 «Фоккеров» и каждый раз использовали новый маршрут подхода к цели. Истребители противника всегда дежурили неподалеку, а зенитный огонь был очень плотным. Эти вылеты на штурмовку были самыми кровавыми нашими операциями за все время «зимней войны».

В конце концов вражеские солдаты научились стрелять по нашим самолетам из всего, что только стреляет. Но 4 пулемета «Браунинг» прорезали в толпе настоящие просеки, выпуская по 100 пуль в секунду. Всего за 10 дней полетов лично я израсходовал более 25 000 патронов при обстрелах солдат Красной Армии.

Все наши истребители, в том числе новые эскадрильи «Моранов» и «Фиатов», участвовали в этих операциях. Однако зенитчики с наших батарей, развернутых на берегу, утверждали, что вообще не видели наших самолетов. В это нетрудно было поверить, так как они палили по всему, что только летает, без разбора! Тем не менее мы всегда с облегчением пересекали наши линии, так как наш зенитный огонь был заметно слабее русского.

Эти штурмовки стали последними операциями нашей авиации в «зимней войне».

Из Йоройнена в Мальми

Наступил временный мир. Ощущения были странными. В небе не мелькали никакие самолеты. Такая же тишина стоит утром в доме, когда люди стараются даже говорить потише. Завеса молчания опустилась над нашей развеселой жизнью. Условия временного мира не вызывали желания шутить.

Однако игра закончилась практически в один момент, так как были исчерпаны все резервы. Но осталось противное ощущение горечи. Мы отважно сражались и заслуживали лучшего!

Раньше я обещал, что произнесу тост, когда война закончится и наступит мир. Но теперь я подошел к своему командиру звена и попросил разрешения не делать этого. Я не желал пить за такой мир. Командир согласился, но пообещал мне, что, когда мир наступит в следующий раз, я смогу произнести свой тост. Я согласился!

Все понимали, что война не закончилась.

Когда было объявлено о подписании мира, нас перебросили на авиабазу Йоройнен. Наши самолеты постоянно находились в состоянии готовности, а мы проходили переподготовку для полетов на новом типе истребителя.

В последние дни «зимней войны» в Финляндию прибыли новые американские истребители. В Тролльхаттане в Швеции норвежские механики начали сборку истребителей «Брюстер» В-229 «Буффало», состоявших на вооружении американского флота. Наша эскадрилья получила приказ сдать свои «Фоккеры» на авиазавод в Темпере и получить новые самолеты.

Во время перегонки «Фоккеров» из Йоройнена в Тампере лейтенанты Ильвескорпи и Савонен столкнулись в воздухе и погибли. Получилось, что даже закончившаяся война продолжала требовать новых жертв. Эти два пилота были добрыми друзьями. Они вместе начали летать и вместе закончили.

Мы перегнали «Брюстеры» домой и обосновались в аэропорте Мальми в Хельсинки.

14 июня 1940 года произошла новая трагедия, когда авиалайнер компании «Аэро Оу», названный «Калева», во время рутинного рейса из Таллина в Хельсинки пропал без вести. Когда минуло время прилета по расписанию, с авиабазы Сантахамина на поиски вылетел гидросамолет «Рипон». Однако он ничего не нашел.

Я в это время находился рядом с командиром эскадрильи Магнуссоном на башне управления полетами, где мы слушали донесения о ходе поисков. Я тоже был готов лететь, так как мой истребитель был заправлен и вооружен.

Магнуссон лишь глянул на меня и проворчал: «Давай!»

Я сразу взлетел и направился к берегу Эстонии, держа высоту 600 футов. Когда я пролетал над маяком Хельсинки, то вдалеке на горизонте заметил силуэт подводной лодки. Я повернул туда, и когда до нее осталось полмили, я различил моряка, бегущего на корму корабля. Он быстро сдернул флаг и спрятал его под куртку. Я знал, что согласно международным законам не имел права приближаться к иностранному военному кораблю в открытом море более чем на 500 ярдов, поэтому я не мог пролететь над субмариной. Тем не менее я подлетел к кораблю на 100 ярдов и сделал круг вокруг него. Я заметил, что лодка стоит посреди множества плавающих обломков разбившегося самолета. На поверхности также можно было видеть большие пятна масла. Я сделал еще один круг над субмариной, теперь на расстоянии 50 ярдов от нее, чтобы постараться разглядеть, есть ли на палубе спасшиеся.

На рубке я увидел троих человек, машущих белыми фуражками, а на палубе возле рубки стоял матрос, которого я заметил ранее.

Подводная лодка находилась примерно в трех милях от маяка Кери. Я взял ручку на себя и повернул в сторону эстонского берега, но потом развернулся и пошел вниз, нацелив нос моего истребителя на субмарину. Мои пулеметы были заряжены, и лодка мелькала на прицеле. Я был готов открыть огонь.

В то время я не знал, что советские бомбардировщики сбили невооруженный пассажирский лайнер. Когда он вылетел из захваченного Советами Таллина, вместе с ним взлетели два советских бомбардировщика. Над морем они пристроились с обеих сторон к «Калеве» и хладнокровно сбили его. Все это вскрылось во время Войны-продолжения в ходе официального расследования.

А пока я был готов пролететь над подводной лодкой, буквально над самой ее рубкой, на скорости 400 км/ч. Когда я начал свой заход, то увидел, что люк на палубе открылся и трое матросов бросились к орудию, поспешно сдирая с него чехол. Они так спешили, что один даже упал в море. Подводная лодка дала ход и начала маневр уклонения. В 15 ярдах от нее виднелась маленькая шлюпка, а третья находилась чуть дальше. Примерно в полумиле проходил какой-то парусник, а на горизонте виднелся пароход.

Я сделал еще несколько заходов над подводной лодкой, твердо решив, что, если орудие хотя бы немного шевельнется, я расстреляю ублюдков возле пушки, а потом и старших офицеров на рубке. После этого я постараюсь провертеть как можно больше дырок на ватерлинии субмарины.

Но экипаж лодки ничего не делал, хотя я пролетел над ней и прямо, и перевернув самолет вверх брюхом. Тогда я покачал крыльями на прощание и полетел домой.

Когда я подлетал к финскому берегу, мне встретились два советских гидросамолета МБР-2. Сначала я решил, что они в наших территориальных водах, и подумал, что настало время с ними рассчитаться. Но, проверив карту, я убедился, что они в нейтральных водах… Какая досада! Тогда я пролетел под одним из них, а затем над вторым в перевернутом положении.

Так закончились наши авиарейсы в оккупированную Эстонию.

Из Весивехмаа в Рантасалми

Когда в августе 1940 года начала действовать новая авиабаза Весивехмаа, расположенная чуть к северу от города Лахти, нас перебросили туда, чтобы использовать более широкие возможности для тренировок и отдыха.

17 июня 1941 года, когда Германия уже была готова начать вторжение в Советский Союз, мы получили приказ не покидать расположение. Была объявлена круглосуточная боевая готовность.

И 25 июня 1941 года грохнуло! Мы валялись в кроватях, одетые в пижамы, когда вдруг завыли сирены. Срочно взлетать… истребителям старт… подробности будут переданы по радио!

Когда мы уже находились в воздухе, пришло сообщение о налете вражеских бомбардировщиков на Хейнола. Одно звено нашей эскадрильи было направлено на авиабазу Селянпяя, которую уже навестили непрошеные гости. Ни один из 12 вражеских бомбардировщиков так и не вернулся домой, чтобы рассказать о том, как прошел налет.

Одновременно авиабаза Йоройнен, где базировалась такая же эскадрилья, как наша, тоже подверглась удару 12 бомбардировщиков. Это соединение также было полностью уничтожено во время налета. Таким образом, уже во время первого налета советской авиации были уничтожены две эскадрильи бомбардировщиков.

Наши «Брюстеры» были современными истребителями. Пузатые с вида, они напоминали пчел. Кроме бронеспинки, прикрывавшей пилота сзади, его сиденье было защищено и снизу. На этих самолетах мы были готовы сразиться с любым противником. Мы знали, что вскоре столкнемся в небе с нашими старыми знакомыми И-16 «Рата» и И-153 «Чайка».

В Весивехмаа мы потеряли своего первого товарища. Один из асов «зимней войны» мастер-летчик Кельпо Вирта погиб, разбившись совсем рядом с базой.

3 июля 1941 года мы перелетели на авиабазу Рантасалми, чтобы действовать оттуда, поскольку она находилась ближе к линии фронта.

Наши квартиры находились рядом с хутором Пывиля, владелец которого носил фамилию Ютилайнен! Мы не были родственниками, но так как носили одну фамилию, на хуторе со мной обращались как с родным сыном.

Пилоты получали специальный дополнительный паек, кроме обычного военного рациона. В этот паек входили такие деликатесы, как сосиски, сыр, мармелад, дополнительное масло и все такое прочее. Однако временами слово «специальный» приобретало странный смысл, скажем, когда сосиски пытались бегать сами по себе!

Лейтенанты Йоппе Кархунен и Пекка Кокко однажды вечером покинули часть, чтобы посетить город Варкаус. Там они встретились с девушкой, у которой имелся прелестный ирландский сеттер по кличке Пегги Браун.

Парни позвонили мне по телефону и попросили меня взять машину и встретить их на станции Йоройнен, чтобы привезти девушку с собой. Я так и сделал, но девушка оказалась собакой Пегги. До конца войны они брали ее с собой в полеты в качестве талисмана.

Когда Пегги прибыла к нам, ее очень заинтересовала наша деятельность. Она стремилась участвовать буквально во всех работах, носилась кругами, виляя хвостом, и сопровождала каждого пилота, бегущего к самолету на старте. Когда все летчики были в воздухе, она отправлялась в радиоцентр и садилась под приемником, чтобы послушать переговоры пилотов.

Когда мы завязывали бой, тональность и лексика пилотов, разумеется, менялись. Когда это случалось, Пегги становилась беспокойной, металась из стороны в сторону и лаяла. Когда слышался звук моторов самолетов, возвращающихся на аэродром, она бежала на стоянку, прыгала на крыло каждого истребителя, неистово виляла хвостом и приветствовала наше возвращение домой.

На авиабазе Рантасалми летом 1941 г. Слева направо: Катаяйнен, Меллин, Хуотари, Кархунен, Кокко, Ютилайнен, Стрёмберг, Линдберг

Общие ощущения в начале Войны-продолжения были совсем иными, чем во время «зимней войны». Все были полны оптимизма.

Стояла отличная погода, и летние дни были очень жаркими. Линию фронта затягивала синеватая дымка. Во время вылетов для сопровождения бомбардировщиков или попыток перехвата мы редко видели противника.

На базе мы могли свободно загорать и отдыхать, наслаждаясь беззаботной жизнью. Мы возвращались с вылетов в идеальном строю, крыло к крылу, и радиодисциплина нарушалась весьма странным образом – то и дело кто-то принимался громко петь. Позднее нам это запретили, так как выяснилось, что население может прослушивать наши частоты, и это веселье вызывало недоумение. Короче, мы возвращались к истокам!

На посадку самолеты заходили в том же идеальном строю и катили по полосе, точно четки по ниточке. Менее чем за минуту успевали сесть восемь истребителей. Позднее мы были вынуждены отказаться от этого, поскольку противник начал подкарауливать нас во время посадки, и результат мог оказаться ужасным.

После взлета нам требовались считаные мгновения, чтобы выстроиться в разомкнутый боевой порядок. К этому времени все пилоты накопили большой опыт, самолеты были хорошими, и люди знали, как с ними обращаться. Мы были закаленными в боях ветеранами, настоящими профессионалами, и нам не требовались никакие указания, потому что мы отлично знали, как держать свое место в строю и как действовать в бою.

В боевом порядке четыре истребителя первых двух пар летели впереди и чуть ниже. Немного сзади, выше и смещенные чуть в сторону летели четыре истребителя вторых двух пар.

Когда начинался бой, первый отряд бросался в атаку, а второй присоединялся к нему, только если ситуация того требовала. Обычно второй отряд оставался выше, чтобы обеспечить прикрытие и общий контроль над ситуацией.

Когда в бою участвовало большое количество самолетов, отряды предпочитали развернуться пошире, и тогда уже невозможно было сохранить целостность строя. Отдельные группы из двух истребителей старались держаться вместе, чтобы при необходимости оказать помощь друг другу.

Рано утром мы получили сообщение, что противник намерен атаковать наши войска на фронте в районе Уукуниеми. Обычно русские не встречали сопротивления во время подобных утренних налетов. Получив это сообщение, наш командир эскадрильи решил организовать утренним посетителям теплый прием.

Утро 9 июля было просто прекрасным. Небо было чистым, и под нами островки мирно спали в лучах утреннего солнца. Наша эскадрилья, несущаяся на восток, представляла собой чудесную картину. Мы взлетели в 04.00.

Покружив полчаса над районом Уукуниеми, мы увидели восточнее себя и ниже 3 русских бомбардировщика, позади них держались три истребителя. Я покачал крыльями, чтобы сообщить остальным пилотам, что я вижу противника, и передал об этом же по радио командиру эскадрильи. Но в этот момент я заметил еще несколько вражеских истребителей, теперь уже на нашей высоте, и два наших истребителя, атакующих их. Вместе со своим ведомым сержантом Юсси Хуотари я бросился вперед мимо командира эскадрильи, чтобы атаковать этого нового противника. Оглянувшись, я убедился, что Юсси держится за мной, как приклеенный. Я повторил свой приказ атаковать, и он подтвердил, что понял меня.

Затем первое звено ринулось в атаку. Небо под нами, казалось, было забито самолетами, поэтому нехватки целей мы не испытывали. Я увидел один русский самолет прямо под собой, сделал полупереворот и в таком состоянии спикировал на него. Я без труда поймал его на прицел и уже был готов открыть огонь, как его пилот оглянулся и впервые увидел меня. «Иван», который пилотировал верткую «Чайку», заложил крутой вираж. Я последовал за ним и, взяв упреждение, дал первую очередь. Мои пулеметы работали прекрасно, и я ощутил, как истребитель слегка завибрировал от их отдачи.

Я увидел, как трассирующие пули попадают во вражеский самолет, но почему-то не производят никакого воздействия. Во время атаки я дал по цели несколько очередей, пока цель набирала высоту с разворотом. Наконец я прошел у нее прямо за хвостом, удивляясь, почему этот самолет все еще держится в воздухе!

В этот момент я увидел, что Юсси атакует ту же самую цель, все его пулеметы плюются огнем. Но его атака возымела не больший эффект, чем моя!

Я огляделся, повсюду мелькали самолеты на самых разных высотах. Но все-таки вражеские истребители держались ниже и пытались только обороняться. «Брюстеры» пикировали, атаковали, стреляли, набирали высоту для новой атаки, словно соколы, бросающиеся на добычу. Как раз когда я готовился начать новую атаку, я увидел пылающую «Чайку» и «Брюстер», идущий свечой вверх позади нее. Весь этот бой длился не более нескольких минут. Линии трассирующих пуль разрезали небо, иногда самолет начинал падать, неловко кувыркаясь, как птица с перебитым крылом. Некоторые из жертв ярко пылали, другие тащили за собой хвосты дыма.

Бой начался на высоте 13 000 футов чуть западнее железнодорожной станции Хууханмяки. Знакомые здания казарм Хууханмяки можно было ясно видеть на берегу озера.

Внизу, на глади озера, я различил какое-то движение. Это были вражеские истребители, пытавшиеся покинуть район боя, который теперь заметно расширился. Без колебаний я толкнул ручку управления от себя и спикировал на них. Моя скорость быстро росла, я падал, словно камень. Я сразу поймал на прицел один из истребителей, который шел над самыми вершинами деревьев и, судя по всему, считал себя в полной безопасности. Я выровнял самолет, и моя скорость перестала увеличиваться. «Чайка» быстро росла на прицеле, и я мог различить мельчайшие детали. С расстояния 20 метров, когда перекрестие прицела легло точно на кабину, я нажал гашетку. Трассы устремились к цели, а я был вынужден рвануть самолет в сторону, чтобы избежать столкновения. «Чайка» рухнула прямо в лес с высоты не более 10 метров. В этот момент мой мотор начал чихать, а прямо передо мной и чуть выше возникла еще одна «Чайка». Я приготовился садиться на вынужденную на маленькую лужайку возле деревни Миинала, опасаясь, что вражеский истребитель увидит меня. В тот самый момент, когда я уже был готов садиться, мотор снова заработал. Вражеская «Чайка», судя по всему, меня не заметила и проскочила у меня прямо над головой. Разумеется, я погнался за ней. Следуя за вражеским истребителем, я приблизился к городу Лахденпохья. Уже там я увидел «Брюстер», атакующий «Чайку», которая упала в лес на окраине города. После этого я повернул обратно к месту боя.

И тут я увидел еще несколько самолетов, которые, казалось, хотели присоединиться к истребителю, за которым я гнался. Все вместе они направились к морю Лаатокка (Ладожскому озеру по-русски), все время совершая мелкие довороты, словно они нервничали и пытались увидеть, что происходит сзади. Я также летел над самыми деревьями и достаточно далеко, поэтому русские меня не видели.

Два самолета проскочили над островом Сорола и, оказавшись над Ладожским озером, совершенно успокоились и направились к своей базе в Кякисалми (он же Кексгольм, а ныне Приозерск). В этот момент я решил, что пришло мое время. Резко двинув сектор газа, я рванул за ними. Примерно в полутора милях от острова Кухка я их догнал. Тщательно прицелившись в ведомого, я открыл огонь. Вероятно, вражеский пилот заподозрил опасность, так как в эту же секунду он дернулся в сторону, но было уже поздно. Мои пули сделали свое дело.

У меня не было времени обстрелять второй самолет, так как он успел отвернуть в сторону и скрылся среди крошечных островков. Когда я повернул свой истребитель обратно к берегу, то увидел на поверхности озера всплески. Еще один пилот нашел здесь свою могилу. Я хотел отправиться в погоню за вторым самолетом и позаботиться о нем тоже. Но мой капризный мотор снова зачихал и вынудил меня отказаться от погони. Не до конца удовлетворенный, так как работа не была доделана, я повернул домой.

Настроение на базе было преотличное. Это был первый крупный бой истребителей в новой войне, и наша эскадрилья уничтожила 9 вражеских самолетов.

20 июля мы взлетели по тревоге, так как пришло сообщение, что вражеские самолеты направляются к городу Иматра. Через пару минут наши 8 истребителей уже были в воздухе и летели к городку, где раньше мы отдыхали. Но когда мы туда прибыли, вражеские самолеты уже куда-то улетели. Покружив над городом, мы отправились за линию фронта, чтобы найти-таки противника.

Зенитные батареи в Яски (ныне Лесогорск) и Энсо (ныне Светлогорск) попытались переубедить нас, но успеха не имели. Мы не спеша развернулись и полетели к Кексгольму. Мы залетели далеко на юг от Хийтола, чтобы не попасть под огонь множества зенитных батарей, сосредоточенных там. Но когда мы приблизились к железной дороге, грязно-серые клубки разрывов окружили нас. Похоже, противник подвез дополнительные батареи и развернул их вокруг станции Сайраала.

Мы начали снижаться с высоты 13 000 футов, все больше склоняясь к югу. Это был самый лучший вариант выхода к Кексгольму, так как мы подошли бы со стороны солнца. Это затруднило бы противнику опознание самолетов.

Уже рядом с вражеской базой мы увидели 3 «Чайки», которые летели примерно в 1000 футов ниже нас. Они не держали никакого строя, а просто мотались взад и вперед над аэродромом. Командир звена лейтенант Йоппе Кархунен сказал: «Атакуем. За дело, парни!»

Нам не нужно было предлагать дважды. Мы немедленно бросились на врага. В качестве цели я выбрал ближайший вражеский самолет и уже пошел в атаку, как вдруг увидел, что еще один из наших атакует этот же самолет. Будучи более маневренной, «Чайка» уклонилась от него. Пилот «Брюстера» младший лейтенант Ким Линдберг совершал свой первый боевой вылет и по неопытности открыл огонь со слишком большого расстояния, сразу известив русского пилота о своем присутствии. Хитрая лиса в кабине «Чайки» быстро пристроилась позади него. Я решил, что теперь настал мой черед преподнести урок этому хитрецу. Мои пули обрушились на «Чайку», вырывая клочья обшивки. Я продолжал стрелять, пока «Чайка» не сделала дикий кульбит, хотя потом на секунду выровнялась. Я приготовился повторить заход, но увидел, что Юсси Хуотари мчится сюда, словно злобная пчела. Радио Юсси не работало, поэтому я помахал ему рукой. Отлично сделано, не хуже, чем у ветеранов! Это была первая победа Юсси.

Все это происходило совсем рядом с русской базой, но противник, похоже, не набрался мужества взлететь, чтобы помочь товарищам. Я увидел, что обломки еще двух «Чаек» догорают на краю аэродрома.

Мы перестроились как раз над тем местом, где над сбитым Юсси самолетом поднимался огромный столб дыма высотой около 7000 футов. Словно гигантский палец, он указывал то место в лесу, где лежала несчастная жертва. Пилот русского истребителя выпрыгнул с парашютом, проплыл над волнами озера Вуокса и приземлился в лесу. Наше звено, не потеряв ни одного самолета, повернуло к базе.

На следующий день мы снова вылетели на разведку в район между Сортавала и Кексгольмом. Разумеется, мы не смогли устоять перед соблазном слетать проведать наших друзей на базе в Кексгольме и выяснить, чем они заняты. Зенитные батареи не стреляли, но самолеты взлетали с аэродрома, и еще больше вражеских истребителей приближалось со стороны Ладоги.

Нашу группу возглавлял лейтенант Пекка Кокко. Он отдал приказ атаковать, и начался обычный кавардак. Мы выписывали пируэты вокруг наших противников, и резкие повороты сопровождались отрывистым стаккато пулеметных очередей. В первые же мгновения боя я понял, что два наших новых пилота неправильно оценили ситуацию и теперь в бою участвовали только три наших самолета. Бой постепенно расползся по большой площади, и вскоре мы потеряли друг друга среди многочисленных противников.

Я сначала находился на большей высоте, чем остальные, и увидел одного из наших прямо среди множества вражеских истребителей. Я спикировал туда, открыв огонь издали, чтобы отвлечь внимание русских. Эта тактика сработала, и «Чайки» шарахнулись прочь, но «наш» самолет прямо передо мной превратился в истребитель МиГ-3! К счастью для себя, «миг» успел пикированием ускользнуть от меня раньше, чем я взял его на прицел.

Одновременно «Чайки» перегруппировались позади меня. Я продолжал пикировать, держа скорость, затем пошел вверх, сделал иммельман и оказался на том месте, где начал бой. Но теперь я знал, что мне угрожает опасность, потому что вражеские истребители были повсюду… словно комары в Лапландии. Поэтому я дал полный газ, помахал им ручкой и направился домой. Рядом с Хиитола я встретил Лапру Ниссинена, который тоже возвращался, но на поврежденном истребителе. Он показал мне большой палец, и я помахал ему рукой, поздравляя с победой.

И сразу после этого я заметил движение ниже нас, это была «Чайка» в камуфляжной раскраске. Я попытался атаковать ее, но пике получилось слишком крутым, и мне пришлось повторить заход. Ниссинен, который держался позади меня, немедленно оценил ситуацию, хотя заметил «Чайку» только во время моей второй атаки. Я набрал высоту, снова взял «Чайку» на прицел и повторил заход. Я открыл огонь с нужной дистанции, но обнаружил, что работают только крыльевые пулеметы. Однако прицел был взят верный, и «Чайка», задымившись, упала в лес.

Я опять начал набирать высоту, но тут у меня отказал мотор! Я отключил подачу топлива и заработал ручным насосом, одновременно лихорадочно подыскивая место для аварийной посадки. Впереди и справа по курсу в лесу показался большой пруд. Слева была маленькая деревня и открытое поле и, разумеется… противник! Я выбрал пруд.

Выпустив закрылки, я попытался вообразить себя пилотом летающей лодки. Затем мотор начал снова подавать признаки жизни, и у меня появилась надежда на спасение. Но на едва работающем моторе я проскочил мимо пруда, мимо опушки леса и дороги. Там появилась колонна вражеских солдат, которая маршировала вдоль по дороге, они сразу бросились врассыпную, прячась под деревьями. Похоже, они опасались, что я в них врежусь.

Наконец мотор заработал получше, и я снова начал набирать высоту, убрав закрылки. Мы перескочили линию фронта и вернулись на базу. При посадке я проскочил над полосой, чтобы показать механикам высший пилотаж, сопровождающий победу. Пекка Кокко также записал на свой счет И-153 «Чайка».

Сложно описать ощущения летчика-истребителя, который возвращается домой после победы. Собственная база кажется такой безопасной. Люди испытывают приподнятое состояние духа, и каждый пытается описать свой бой. Лица механиков и оружейников сияют, словно и они участвовали в бою. И это действительно так, потому что, если самолет окажется неисправен или откажет оружие, пилоту просто незачем будет взлетать! Если произойдет поломка, Мрачный Жнец тут же появится рядом. Он никогда не уходит слишком далеко от места воздушного боя!

Радость от победы в воздушном бою разделяют все!

1 августа мы патрулировали в воздухе над линией фронта между Уукуниеми и озером Иммола. Наша армия начала победоносное наступление, но в воздухе все было спокойно. Землю затянули огромные облака черного дыма. Дым поднимался над горящими лесами и добирался до высоты 3000 футов.

Над озером Райтъярви я увидел 8 самолетов, приближающихся с востока. Чтобы удержать в поле зрения крошечные цели, я накренил свой самолет. Обернувшись, я увидел, что остальные пилоты сделали то же самое. Эти самолеты летели примерно на 1500 футов ниже нас и в таком ракурсе очень походили на наши истребители. Другие пилоты, судя по всему, тоже колебались.

«Это русские! Посмотрите на знаки!» – крикнул я по радио.

И в тот же самый момент опознавательные знаки увидели все. Мы обрушились на врага, подобно приливной волне. Теперь мы увидели, что перед нами истребители И-16-бис, которые изрядно потрепали нам нервы во время «зимней войны».

Но теперь ситуация стала заметно лучше. Мы имели более совершенные истребители и поэтому решили, что настал наш черед начать вальс.

Замыкающий самолет вражеского строя попытался атаковать меня снизу сзади. Я резко рванул ручку на себя, а когда скорость упала, перевернулся на спину. В результате этого маневра я оказался ниже русского истребителя и позади него. Русский тоже потерял скорость и в панике попытался хоть как-то стряхнуть меня с хвоста, но напрасно. Я без всякого труда повторял все его маневры, успевая следить и за другими самолетами. Я не приближался слишком сильно к русскому. Затем я еще раз огляделся. Ни один русский самолет не мог мне угрожать, лишь один из наших же истребителей подходил снизу сзади. Я открыл огонь. Цель перешла в беспорядочный штопор и рухнула на землю прямо на линии фронта. Судя по всему, пилот был убит, так как он даже не попытался выпрыгнуть с парашютом и разбился вместе с самолетом.

Надо мной один «Брюстер» затеял крутить виражи с двумя русскими истребителями, повисшими у него на хвосте. Я поспешил на помощь. Хотя я не думал, что ему угрожает уж очень серьезная опасность, потому что он мог поворачивать круче русских и уворачиваться от трасс. Я зашел на один из истребителей сбоку и нажал гашетку, после чего противник вспыхнул. Второй вражеский истребитель поспешно спикировал и укрылся в тучах, летевших с другой стороны фронта. Я проскочил мимо «Брюстера» и увидел, что его пилотирует Пекка Кокко.

Везение продолжалось. Снова я увидел ниже себя вражеский истребитель, и моя позиция была удобной для атаки. Я перевернул самолет через крыло и вышел ему в хвост, имея высокую скорость. Вражеский пилот заметил, что я приближаюсь, и попытался удрать набором высоты, однако сманеврировал слишком поспешно, что позволило мне сблизиться для стрельбы. Затем русский передумал и бросил самолет в пике, но я последовал за ним. Во время пикирования русский выполнил бочку, но я остался в удобной позиции, когда он начал выравниваться. Я потянул ручку на себя и вывел цель на перекрестие прицела. Я нажал гашетку, но заработал лишь один из моих тяжелых пулеметов. Я увидел, как трассы полоснули по фюзеляжу. Русский дернулся вверх, но тут же перевернулся и так в перевернутом положении свалился в пике, окутавшись дымом. Он пропал из вида, после чего я выругался и пошел вверх.

Бой постепенно начал снижаться к земле. Лейтенант Кокко и сержант Меллин подошли ко мне, и я присоединился к ним. Затем я понял, что один из И-16-бис приближается к нам. Я проскочил мимо пары Кокко, дал знак атаковать и помчался дальше. Этот одиночный пилот не видел нас, поэтому мы спокойно подошли сзади на расстояние 50 метров и я открыл огонь. Русский пилот так вертел свой самолет, что тот стал похож на зверя, пытающегося отряхнуть воду со своей шубы, а потом он резко повернул влево. Я последовал за ним, также набирая высоту, и увидел, как пули Кокко попадают в русский самолет, хотя тот дергается, пытаясь сбить прицел. Теперь наступил черед Меллина, который зашел цели в хвост и открыл огонь из всех пулеметов. Вражеский пилот вел себя как загнанная лиса и не собирался сдаваться. А вот нам не было нужды спешить, потому что мы знали, что русский обречен и будет сбит в ближайшие минуты. Он просто физически не мог уклониться от всех наших атак. Мы поочередно расстреливали цель, а русский пробовал все уловки, чтобы спасти свою шкуру. Пилот бросил истребитель к самым верхушкам деревьев, сначала перевернутый, потом выправился и начал набирать высоту. Все это время он отчаянно пытался повернуть к своему аэродрому.

Во время боя появился четвертый «Брюстер» и присоединился к игре. Я решил, что наших истребителей стало уже слишком много, поэтому отвернул в сторону, чтобы полюбоваться происходящим и прикрыть товарищей, если появится еще кто-нибудь.

Мое уважение к отважному русскому пилоту росло, и я начал надеяться, что он сумеет набрать немного высоты и выпрыгнуть с парашютом. Показав столь искусный пилотаж, он вполне заслужил жизнь.

Однако пилот был не только умелым, но и упрямым, и в конце концов он разбил свой самолет на полпути между Кирву и Антреа. Сержант Меллин, который последним стрелял по нему, сделал круг почета над горящими обломками, а потом мы улетели.

Взмокшие, но счастливые, мы летели домой, думая о прохладной воде и чудесных пляжах озера Хаукивеси.

Во время боя один из наших противников тяжело повредил самолет Ниссинена, но Ниссинен сполна отплатил русскому, сбив его. Ким Линдберг тоже сумел побриться после вылета. Он временно находился в Германии и теперь вернулся на родину. Когда началась война, Ким пообещал, что не будет бриться, пока не собьет первый вражеский самолет или сам не будет сбит. Но в последнем случае бритье было уже явно лишним.

Одна из наших радиостанций находилась очень близко к линии фронта, поэтому сражающиеся самолеты производили изрядный шум, так как бой происходил прямо над головами радистов. Капеллан пехотного подразделения пришел на радиостанцию как раз в тот момент, когда над ней разыгрался крупный бой. Он с восхищением слушал звуки битвы, рев моторов, треск пулеметов и возносил молитвы за пилотов, чтобы они сбили хоть один русский самолет. Когда множество самолетов начало снижаться, он был потрясен и принялся молиться за сохранность наших пилотов.

Наша армия перерезала железную дорогу между Яаккима и Элизенваара, передовые части продвинулись далеко в направлении Лумиваара, откуда намеревались продолжить наступление на Куркиёки. Противник как можно быстрее попытался перебросить войска к дороге между Сортавала и Лахденпохья.

3 августа нашему звену было поручено помешать передвижению противника на этой дороге. Через несколько минут после получения приказа 8 истребителей уже были в воздухе.

В этот день стояла палящая жара, над землей стелилась пелена дыма на всем районе между Ладогой и озером Саймаа. С высоты 3500 футов было едва видно землю. В кабинах чувствовался едкий запах дыма.

Лейтенант Кархунен возглавлял звено, которое неслось сквозь дым в разомкнутом боевом порядке в направлении моего родного города Сортавала. Там находилась первая цель нашего вылета. Дым становился все гуще, поэтому мы начали пологое снижение к берегу Ладоги. Юсси был моим ведомым, и мы следовали за ведущей парой, которая была едва видна впереди. Позади себя я мог видеть пару лейтенанта Кокко. Последнюю пару я вообще не мог видеть, но знал, что она тоже где-то там в дыму.

Теперь цель находилась прямо перед нами. Дорога походила на белую ленту, развернувшуюся перед нами. Мы повернули и направились к Лахденпохья и проскочили над первыми грузовиками на мосту Сааваи. Самым лучшим способом атаковать их был заход вдоль реки, что позволило бы расстреливать машины с горизонтального полета. Все 8 истребителей атаковали 3 грузовика и 2 танка, которые находились либо на мосту, либо на подходах к нему. Огненные трассы прошили грузовики, их моторы взлетели вверх подобно гейзерам. Мы также обстреляли танки, и один из них задымился. На склоне холма к северу от моста находилось несколько зенитных орудий. Их стрельба ничуть не помешала нашей атаке.

У нашего командира звена возникли какие-то проблемы с машиной, потому что он направился домой в сопровождении ведомого, временами делая круги, словно разыскивал место для аварийной посадки. Мы продолжали выполнение задачи уже шестью истребителями, обстреливая все, что двигалось по дороге и рядом с ней: грузовики, танки, повозки и пехоту. Оглянувшись назад, я решил, что наше соединение похоже на огромного дракона, летящего, извиваясь, вдоль дороги. Дракон уничтожал буквально все на своем пути.

Наше задание больше всего походило на учебный вылет мирного времени, потому что нас обстреляло всего несколько зениток. Возле Реускюла я увидел серый автобус, который катил вниз по склону с большой скоростью. Моя первая очередь вспорола дорогу перед ним, а затем скользнула назад прямо по автобусу. Пули разнесли мотор и лобовое стекло. Какое-то время автобус вилял по дороге, словно пьяный, а потом свалился в кювет, два раза перевернулся и замер вверх колесами, испуская тонкую струйку дыма.

Прекрасный черный автомобиль поднимался на следующий холм. Мои пули прошили его лаковую шкурку. Автомобиль занесло, и он замер в кювете на противоположной стороне дороги. На холме находилось несколько пехотных подразделений, которые брызнули в стороны, пытаясь укрыться под деревьями.

В общем, мы разгромили середину вражеской колонны. Нашей добычей в этом вылете стало более 20 грузовиков, 2 танка и около 200 солдат.

Мы наслаждались бездельем пару дней. Лишь разведывательные полеты украшали монотонную жизнь. Погода была дождливой, но метеорологи обещали хорошую погоду буквально на следующий день.

Рассвет 12 августа обещал жаркий и ясный день. Рано утром пришло сообщение, что появились вражеские самолеты, что обещало хорошую охоту. Около полудня наши 7 истребителей взлетели, чтобы помешать вражеским истребителям действовать над Каарлахти, где наша армия развивала наступление в направлении Кексгольма.

Над линией фронта небо было совершенно чистым. Огромные кучевые облака закрывали весь Карельский перешеек. Нижная граница облачного слоя находилась на высоте 3400 футов, а верхняя достигала 13 500 футов. Мы летели либо над, либо под облаками. Внезапно я ощутил себя очень маленьким. Основание облачного слоя походило на зимние Альпы, и я поймал себя на мысли, что мир далеко не так прост, как может показаться на первый взгляд.

Внезапно я очнулся от мечтаний. Мы летели на высоте 13 500 футов от Кексгольма, когда я услышал по радио: «Внимание, парни, это Эрик. «Чайки» ниже вас к северу».

Я посмотрел вниз и увидел большую группу истребителей И-153 «Чайка». Я приказал атаковать, перевернулся через крыло и вошел в пике. Затем я повторил приказ и на всякий случай оглянулся. Юсси следовал прямо за мной, а остальные пары тоже поворачивали следом. Командир звена запросил подтверждение координат противника. Мы шли в крутом пике прямо на врага, который держался на высоте 6500 футов. Я передал Йоппе: «Пикируй до высоты 6500 футов в северном направлении, мы уже идем туда».