Племя воздушных шаров

Ночью в таких местах хочется умереть.

Растущие вдоль железнодорожной насыпи пыльные кусты, гниющий кривой овраг, чахлое редколесье, весь этот мертвый пейзаж, похожий на выцветшую фотографию, – он появляется, лишь когда, грохоча колесами, мимо проносится поезд и пассажиры со скуки глядят в окна. Днем здесь летают птицы, бегают одичавшие собаки, а иногда к насыпи забредают пьянчужки из колхоза, называемого теперь фермой… Днем, конечно, этот пейзаж есть. Но не сейчас, не ночью. Ночью поезда проезжают редко, птицы не летают и собаки спят, а потому здесь все исчезает.

Возьмем Эйфелеву башню. Она высится посреди города, как длинная свеча, поставленная в центре блюдца, у всех на виду. В дождь, грозу или бурю, глухой ночью или ясным утром – всегда с разных сторон к ней обращено множество взглядов, которые укрепляют ее, пригвождают к стене реальности. Или пирамида Хеопса, Стоунхендж, Колосс Родосский: это такие значительные, оставившие след в истории постройки, они стабильны уже сами по себе, явственны и незаурядны; множество людей помнят о них, думают о них, рассматривают фотографии и открытки с ними, а потому Стоунхендж и пирамида не могут не быть всегда – и если вокруг полно зевак, и если пусто. Но кривой овраг и пыльные кусты вдоль старой железнодорожной насыпи… Нет-нет, это же несерьезно, они слишком обыденны, слишком дурны и безобразны в своей мертвой бессмысленности. Никто никогда не рассматривал этот пейзаж, чтобы запомнить его. Эйфелева башня расположена словно на шумном, ярком перекрестке, на столбовом пересечении магистральных дорог реальности, а места вроде этого – будто в дальних, затянутых блеклой паутиной закоулках пространства, и когда их никто не видит, они сами собой накрываются густыми тенями, цепенеют, впадают в спячку, растворяясь в теплом сумраке. Овраг, кусты и редколесье теряют свой смысл, поглощаются небытием и становятся аморфной субстанцией неопределенного цвета, которая лишь под чьим-нибудь взглядом может вновь обрести суть и форму оврага, кустов, редколесья; ночной пейзаж есть, только когда его видят, а когда не видят – его нет как нет.

Но сейчас пейзаж присутствовал просто потому, что ведь не могли они с Валерией висеть в пустоте. На смятой траве была расстелена рубашка Андрея, он лежал на ней спиной, а на нем лежала Валерия.

– Здесь неприятно пахнет, – сказала она, приподнимаясь. – Пойдем.

Андрей моргнул, пытаясь отделаться от ощущения, что, пока они лежали неподвижно, с закрытыми глазами, вокруг была лишь серенькая, тихо пузырящаяся пена ночи, и только теперь, когда они зашевелились и посмотрели на окружающее, ничто под их взглядами мгновенно обратилось склоном насыпи и глинистым оврагом.

– Интернат уже закрыли, – возразил Андрей. – Дежурный внутрь не пустит.

– Не лежать же здесь всю ночь.

– Почему? Можно и…

– Нет, холодно будет.

И вправду становилось прохладно. А еще очень уж тоскливо. Неудачное место для любви, неудачное время. Ночью в таких местах хочется умереть.

– Ладно, пойдем.

Валерия встала на колени, Андрей сел, натягивая рубашку.

– Ноги тут поломать можно, – пробормотал он спустя минуту, обходя овраг и шелестя сухим бурьяном.

Валерка шла следом, обеими руками вцепившись в его ремень. Еще одна особенность подобных мест – тишина, такая же мертвая, как и все остальное: ведь если здесь и есть что-то, способное издавать звуки, то нет никого, кто эти звуки может услышать… а значит, и звуков никаких нет. Но сейчас тишину нарушали треск бурьяна и шорох осыпающихся по склону твердых комочков глины.

Миновали овраг, обошли лужу грязи. Возле дерева, растущего немного в стороне от границы редколесья, Андрей остановился и сжал ладонь Валерии.

– Ты чего? – спросила она.

Он молчал, глядя то на оставшуюся позади насыпь, то на деревья, сквозь которые должно было виднеться поле, но не виднелось ни черта, лишь черная пустота.

– Что случилось?

– Понимаешь, я вдруг направление потерял. Не могу сообразить, куда идти.

– Как это потерял? – Валерия шагнула ближе. – Не говори так, а то мне становится страшно.

– Извини, Валерка, просто смотрю… вокруг темно и…

– Испугался?

– Нет, при чем тут? Не испугался. Ну, то есть, может, и испугался, но не в том смысле, что темноты, а просто тут так…

– Грустно? – спросила она после паузы. – Здесь грустно, да? Мне тоже кажется.

– Вот, грустно. Или даже не грустно, а… Не могу сказать как. Мы вроде не на Земле, а непонятно куда попали.

– В Атлантиде, – сказала Валерия, подумав. – Провалились сквозь время и попали в Атлантиду.

– И интерната больше нет, – подхватил Андрей, обрадованный, что она понимает. – Ни фермы, ни коровников…

– И железной дороги тоже нет, а вместо нее… Ой, откуда эта веревка?

В кроне дерева зашуршало, и Андрей различил свисающий канат. Тот медленно плыл над землей, цепляясь за ветки. Лохматый конец мотался из стороны в сторону.

– Что это такое? – прошептала Валерия.

Прозвучало сдавленное проклятие. Когда на них стало медленно падать что-то округлое и темное, Андрей отскочил, потянув за собой Валерку.

Он споткнулся и сел в траву, выпустив руку девушки, глядя на большую корзину, которая, ломая ветки, опускалась сквозь крону. Воздушный шар слабо мерцал в темноте. Кажется, он был поврежден: сфера морщилась, из нее с тихим шипением выходил газ. В конце концов корзина ударилась о землю, а шар повис, запутавшись в ветвях. Невысокий мужчина выбрался из корзины и встал перед невольными свидетелями аварии, уперев руки в бока.

– Прилетели, значит, – произнес он, поправляя широкополую соломенную шляпу. – А все из-за вас.

– Почему? – спросила Валерка.

Незнакомец повернулся и заглянул в корзину. Странное дело: в первое мгновение Андрей не заметил на нем никакой шляпы, и только когда мужчина коснулся ее пальцами, она обозначилась, проявилась на голове.

– Понадеялся на вас, лег вздремнуть, шар к дереву и подплыл, – пояснил он, копаясь в корзине. – Теперь зашить надо, пока газ весь не вышел, ага.

– Вы нас видели сверху? – Валерия наконец сообразила, что все это время за ними, возможно, наблюдал с небес какой-то старый извращенец. – Зачем вы тут висите?

– Говорю ж: долго не смотрел, только увидел, сразу устроился поспать. Ну, думаю, меньше чем за час они не управятся, значит, есть немного времени перед дорогой. Спешу я, но устал сильно, вот и, ага…

Мужчина – то есть силуэт, слабо озаренный висящей на стропе масляной лампой, – вытащил откуда-то мерцающий серебром клубок. Пока они с Валеркой разговаривали, Андрей пытался сообразить, как называть незнакомца. Неудобно все время соотносить его со словом «мужчина»… Тот, кто летает на самолете, – летчик, в вертолете – вертолетчик. А кто летает на воздушном шаре? Воздушник? Шаровик? Воздухошарник?

– Вы кто? – спросил Андрей.

– Брежия, – сказал мужчина. – Лито Брежия, ага.

Его фигура проступила в полутьме явственнее. Произнесенное имя будто высветило подробности, как на фотобумаге, проявились длинные седые усы, матросская майка в черно-белых полосках, крепкие руки, короткие штаны, толстые волосатые щиколотки, кеды…

– А вас как звать?

– Я – Валерия, – сказала Валерка. – А это Андрей.

– Вижу, ага. – Лито Брежия прищурился. Кажется, он до сих пор тоже видел молодых людей не очень-то ясно, а теперь вот разглядел в подробностях.

Они помолчали, изучая друг друга. Брежия произнес:

– Валерия, ты шить умеешь? – Он протянул девушке клубок. – Спешу я. Сможешь прореху заштопать?

– Не знаю… Давайте… – Валерка неуверенно взяла серебристый клубок и длинную толстую иглу.

– Юноша, а нам с вами пока костер следует развести. Порошок у меня еще остался для газа. Давайте за ветками.

Валерка, вдев нить в иглу, медленно подступила к опавшей сфере. Лито Брежия пошел к редколесью, и Андрей в полной растерянности поплелся за ним.

– Никогда не видел в наших местах воздушных шаров. – Он нагнал Лито, когда тот уже, кряхтя, собирал хворост. – Вы из города? Там выставка недавно была, наш учитель ездил, рассказывал, на ней и шары запускали…

– Не из города я, нет, – ответствовал Брежия, показывая вверх. – Оттуда, ага.

– Откуда – оттуда? – не унимался Андрей, собирая сухие ветви. Обычно он стеснялся разговаривать с малознакомыми людьми, но тут его разобрало любопытство. – С базы какой-нибудь спортивной? А газ какой? Теплый воздух от костра? Разве он такой большой шар поднимет?

Зажав ветки под мышкой, Брежия ткнул пальцем в мешочек, висящий на ремне. А ведь раньше Андрей никакого мешочка не видел. Вроде как и не было там ничего, но когда воздухошарник на него указал, отметил его наличие, – только тогда Андрей и осознал присутствие этого предмета на поясе Брежии.

– Это клубодан, юноша. Сами сейчас все увидите. Вы бы поспешили, ассасины могут появиться.

– Кто?

Брежия не ответил. Собирая хворост, он углублялся в редколесье, и Андрей потихоньку двигался следом. Воздухошарник вдруг воскликнул:

– Лужа!

– Что? – не понял Андрей.

– Черная лужа. Пена тут!

Андрей заглянул через его плечо. Слева, в узком овражке, темнота сгущалась, словно выпала там густым осадком.

– Ага! Квантовыми флуктуациями ее еще называют… Идемте назад быстрее. Раз уже и пена ночи тут, так точно скоро ассасины заявятся. – Брежия поспешил обратно, и пришлось топать за ним, обеими руками прижимая собранные ветки к груди.

– Какие ассасины? – спросил Андрей, когда они вернулись.

– Черные.

Валерка уже заканчивала штопать – прореха на сморщенном серебристом материале была почти не видна. Наружу успело выйти много газа: сфера еще держалась в воздухе, но поднять корзину с человеком, пожалуй, не смогла бы. Только сейчас Андрей заметил, что она выглядит необычно для оболочки воздушного шара – у тех снизу должно быть отверстие, через которое можно заглянуть внутрь, но здесь ничего такого не наблюдалось. От мерцающей ткани спиралью тянулась полотняная труба, нижний ее конец крепился на дне корзины.

Лито Брежия, беспокойно оглядываясь, сложил ветки горкой, Андрей бросил сверху свои. Воздухошарник достал спички, наклонился и зачиркал.

Валерка, положив клубок с иглой в корзину, подступила к нему.

– Вы что тут делали? – спросила она. – Зачем следили за нами?

Начал разгораться огонек, и Брежия, убрав спички в карман, присел на корточки.

– Не за вами я следил, – произнес он, с опаской поглядывая на рощу. – Я за местом наблюдал, чтоб не исчезло.

– Что?! – изумился Андрей.

– Да вы поглядите вокруг! Видите, здесь все почти мертво? Еще немного – и совсем пропадет. Мы по ночам и висим над такими местами, наблюдаем, чтоб не сгинули.

Андрей и Валерка уставились друг на друга. Брежия тем временем подошел к корзине, что-то подергал там и вернулся, волоча за собой конец торчащей из шара полотняной трубы. Конец этот оказался широким, будто воронка у лейки.

– Вся в масле… – проворчал он. – Вбейте три колышка вокруг. Нет, лучше четыре.

В конце концов воронку закрепили над огнем с помощью веревок, протянувшихся от нее к колышкам, которые Андрей воткнул в землю с разных сторон в метре от костра.

– Подержи.

Андрей схватился за трубу, чтобы не упала в огонь, а Лито Брежия снял с ремня мешочек. Развязал, сыпанул содержимое в костер. Зашипело, взвился белый пар, запахло как после сильного дождя с грозой. Воронка дрогнула в восходящих струях…

– Теперь отпусти, – велел Лито.

Она повисла, удерживаемая натянувшимися веревками. Труба, до того сморщенная, лежащая на земле, приподнялась и расправилась. Газ стал наполнять оболочку.

Лито побежал к дереву, вцепился покрепче в стропы и выдернул шар из ветвей. Сфера начала медленно расправляться, одновременно приподнимаясь. Лежащая на боку корзина качнулась и встала на ребро. Брежия схватился за веревку, что тянулась от ее днища, обвязал вокруг ствола.

– Клубодан вырабатывает эфирий, – пояснил он молодым людям, вернувшись к огню. – Когда наполнит шар – я и взлечу.

Они встали вокруг костра. Валерка с Андреем смотрели на воздухошарника, а тот с тревогой озирался.

– Вы кого выглядываете? – поинтересовалась Валерка. Она, в отличие от Андрея, все еще относилась к Лито Брежии настороженно, даже, кажется, слегка враждебно.

– Черных ассасинов? – предположил Андрей.

Брежия поправил соломенную шляпу на голове.

– Ага. Они наши враги.

– Чьи враги? – спросила Валерка.

– Ну чьи-чьи… Наши. Племени воздушных шаров. Шли бы вы теперь домой, молодые люди.

– У нас нет дома. – Валерка бочком обошла костер и встала возле Андрея, взяв его за руку. – Мы интернатские. Что это за племя такое?

– Крестоносцы мы, – пробурчал Брежия. – Были когда-то, ага. А теперь что делать? Летаем вот… парим, так сказать. Земля маленькая стала, так мы смотрим, чтоб она совсем не запропала. Скукоживается пространство, понимаете? – заговорил он сумрачно, с тоской даже в голосе. – Десять столетий назад – вон какая огромная была. Азия – как все равно другая планета, идти – не дойти. А Атлантический океан? Целый мир, бесконечный. Индийский вот тоже… Австралия за ним – да мы и не знали, что это за Австралия такая, навроде Венеры или там Сатурна: далекие дали. А теперь что? Совсем крошечная. Плюнешь – и в Китай попадешь. Повернулся, шаг сделал – уже в Америке. А почему? Потому что куски пропадают, вываливаются, мир все меньше и меньше. Понимаете, ага?

– Понимаем, – прошептал Андрей, и вправду понимая.

– Так это у вас работа такая? – Валерка, кажется, тоже прониклась важностью миссии бывших крестоносцев. – Смотреть, чтобы…

Лито Брежия горестно махнул рукой. Костер у его ног горел ярко, белые струи втягивались в трубу. Оболочка шара уже полностью расправилась, висела, приподняв над землей корзину, удерживаемая лишь веревкой.

– Работа, как же… Никакая не работа! Это по необходимости. Надо же кому-то этим заниматься. А вообще-то мы Атлантиду ищем. Царство пресвитера Иоанна, да пламенеет имя его. Мы зачем тогда в поход пошли? Оттон писал: «Есть царство на Востоке в окружении враждебных сарацин». Хотя и он ошибался. Полагал, что в Средней Азии царство, где все счастливы, по ту сторону Армении и Персии. А на самом деле – нет, не там оно. Царь-священник правит в нем, пламенный Иоанн! И Отшельник-то, Петр наш, в Иерусалиме узрел видение. Сказано ему было: собери войско и освободи царство от неверных… Ну, мы и пошли освобождать.

– Так царство Иоанна было в Атлантиде? – удивился Андрей. – Что-то я не пойму. А почему тогда вы на восток?.. Атлантида ведь в Атлантическом океане, это вам на запад надо было…

– Дурак ваш Платон! – возмутился Брежия. – Слухов насобирал всяких, умник. Какой Атлантический океан? В Индийском она, ближе к Суматре! Была. Теперь… теперь пропала. – Вдруг, будто опомнившись, он поворотился влево-вправо. – Идите вы себе восвояси. Еще ассасины нагрянут…

Валерка топнула ногой.

– Никуда не пойду! Вы что себе думаете? Такого нарассказать – и чтоб мы после этого ушли? Теперь объясните все до конца!

Она говорила именно то, что думал Андрей. Уйти сейчас? А после всю оставшуюся жизнь искать всякие заброшенные места и хорониться в них по ночам, выискивая в небе очертания серебристой сферы?

– Кто такие ассасины? – начал он, и тут Брежия подскочил так, что шляпа чуть не слетела с головы.

– Идут! – завопил он, хватаясь за конец трубы. – Вон, ага!

Валерка прижалась к Андрею, а он прижался к Валерке. За оврагом что-то шевелилось – три тени, как черные лодки, быстро приближались, рассекая ночь, тянули за собой струи небытия.

– Бегите! – Лито, вырвав колышки из земли, уже волочил конец трубы к корзине.

Тени расходились, брали пространство между редколесьем и насыпью в клещи. Валерка вскрикнула, рука ее исчезла из ладони Андрея. Потемнело, костер вроде и не погас, но почему-то стал теперь куда тусклее, языки пламени поблекли. Андрей метнулся в одну сторону, увидел прямо перед собой что-то большое и страшное, бросился обратно, краем глаза заметил мерцающую сферу, две фигуры возле нее, закричал: «Валерка!..» После этого стало совсем темно.

– Как он с горы тогда сиганул, а? Мне и поплохело – страх…

– Могучий старичок был, да. И мы теперь, братия, должны отомстить за него всенепременно.

– Так мы и мстим, братия. Чё, очухался ли?

Андрей сначала сел, а уж потом открыл глаза, и тут же от наполняющего воздух сладковатого запаха у него закружилась голова. Рядом с ботинками тихо зашипело, он отдернул ногу – к туфле подбирался черный пузырящийся язык, стелился по земле… или, скорее, сквозь, растворяя ее на своем пути.

Возле сосны сидел смуглый здоровяк с длинными усами, облаченный в черное бесформенное одеяние и перепоясанный багровым поясом. Усы у него были чудны?е: под носом прямая полоска, а дальше они круто загибались вверх и тянулись прямо, напоминая двузубую вилку, причем сломанную – правый, короткий ус заканчивался примерно на середине щеки, а кончик левого закрывал глаз.

– Где Валерка?

Усач повернул голову, указательным пальцем осторожно отвел в сторону левый ус, чтоб не мешал смотреть, и вдруг шумно выдохнул, пустив струю темного дыма. Андрей подался назад. Пена запузырилась, поползла к курильщику. Дымовая струя изогнулась дугой, будто это было нечто тяжелое – вода, к примеру, пущенная из шланга не слишком сильным напором. Ассасин сунул погрызенный мундштук старой трубки между зубов, глубоко затянулся и выдохнул на черную массу вторую струю. Пена начала колыхаться.

– А она кто? – лениво ответил ассасин вопросом на вопрос.

С другой стороны Андрея несильно ткнули в бок, он оглянулся. Второй ассасин рассматривал его с вялым любопытством. Лоб у этого был совсем низким, в два пальца шириной; левый глаз, небольшой и круглый, располагался заметно ниже правого – большого и овального, выпученного.

От сладкого духа вновь закружилась голова и начало подташнивать.

– Так чё с терпилой делать будем? Лишим жизни через отсечение вместилища разума?

Усач захохотал, качая головой и хлопая себя ладонью по ляжке.

– Отомстим ли, братия, за нашего предводителя? – ухнул сзади еще один голос, да так неожиданно, что Андрей вздрогнул.

Обхватив себя за плечи, он с опаской оглянулся. И раньше было темно, а теперь как-то уж совсем почернело. И холодно становилось. По земле ползли, извиваясь, языки пены, вылизывали чахлую траву и глину, растворяли их. За деревьями ничего не было видно, будто теперь позади редколесья разверзся лишенный звезд космос.

В вязкой смоляной мгле что-то сдвинулось; медленно проявились блеклые линии, стали четче, сошлись силуэтом, тот приблизился – и возник еще один ассасин, обладатель многочисленных тонких косичек. Они шевелились, изгибались, концы их приподнимались позади и вокруг головы, но в первые секунды Андрей не смог понять, что? это с ними. У третьего ассасина нос, явно когда-то сломанный, с прогнувшейся переносицей, съехал далеко вбок, так что крошечные, вывернутые наружу черные ноздри располагались где-то над правым уголком рта. В одной руке – кривая сабля, в другой скальп… Андрей рывком подобрал ноги и привстал, но тут же сообразил, что это всего лишь вырезанный кружок почвы с торчащей травой, за которую ассасин держал ее.

– Возрадуйтесь, братия! – хрипло воскликнул волосатый, кинув землю на середину полянки. – Я урезал еще долю мира, отмщая за нашего Старца! От трофей!

– Круто… – зевнул кривоглазый.

Косички покачивались, приподнимаясь и опускаясь… наконец Андрей разглядел, что концами они привязаны к нескольким птичкам с тонкими прямыми клювами, а еще к большому мохнатому шмелю и стрекозе. Шмель жужжал, стрекоза стрекотала, а птички тарахтели, быстро взмахивая крылышками.

Третий ассасин плюхнулся на траву и спросил:

– Ну так чего, раскочегарим, братия?

– Клубодана не осталось, – возразил кривоглазый.

– Так черного возьмем…

Кривоглазый и волосатый достали трубки. Усач, осторожно сжимая свою за мундштук, чашечкой зачерпнул пену ночи. Остальные последовали его примеру. Волосатый достал откуда-то большую, размером с указательный палец, спичку, огляделся и вдруг чиркнул о лоб кривоглазого. Тот отпрянул, выругался, а потом захихикал. Спичка вспыхнула ярко-синим гудящим огоньком, густые фиолетовые тени легли на лица, превратив их в скопище ямок и освещенных бугорков. Ассасины пустили спичку по кругу и не спеша прикурили. Затем кривоглазый вонзил ее головкой в землю – еще секунду или две она горела, озаряя почву изнутри, так что та налилась синим свечением, затем погасла.

Все трое одновременно затянулись.

Исходя пузырями, беззвучно булькая и дрожа, пена ночи поползла из-за деревьев. Трава чернела на глазах, иссыхала, превращаясь в ломкие спиральки, а стволы берез стали почти прозрачными.

Кривоглазый, сунув мундштук в зубы, затянулся особенно глубоко, с такой натугой, что Андрею показалось: сейчас у него дым пойдет из ушей. Этого не произошло, зато когда ассасин наконец выдохнул дым, левый круглый глаз его… Не может быть! Андрей мотнул головой, решив, что это лишь игра света и теней на лице курильщика, что на самом деле ничего такого не происходит. Левый глаз рывком съехал по щеке примерно на сантиметр…

Затянувшись еще по нескольку раз, ассасины удовлетворенно откинулись; двое легли на траву, а волосатый привалился спиной к истончившейся березе. Все смотрели прямо перед собой и не моргали. У волосатого, когда он выдыхал, дым выстреливал из ноздрей двумя тонкими струйками, они сходились, образуя узкий треугольник, и дальше завивались спиралью.

– Что-то я, братья… – промямлил усатый. – Что-то я как-то странно себя чувствую.

– Ага… – согласился волосатый, выпуская дым тонкими короткими змейками, которые, извиваясь и шипя друг на друга, быстро уползали наискось вниз и исчезали в земле. – Мнится мне, что в голове моей – черный пух, хлопья ненасытного мрака.

Кривоглазый, задумчиво нахмурившись и скосив правый глаз вверх, так что зрачок почти исчез под бровью, в то время как левый на щеке быстро вращался, подтвердил:

– И я, и я… уж таким эзотеричным себя ощущаю, братья…

– Как же, эзотеричным… сакральным до умопомрачения – тайным центром мироздания чувствую себя я.

– Оккультным… – не согласился волосатый, начиная покачиваться влево-вправо. – Я – Пуп Земли.

– Что там – оккультным… я чувствую себя трансцендентальным, как маятник Фуко.

– Маятник – тьху, плевое дело. Я ощущаю себя печатью Соломоновой…

– Ха, печать! – фыркнул кривоглазый. – Тоже мне, Гурджиевы дети… Я же – что твоя Великая Энеограмма!

Остальные уважительно примолкли.

Про Андрея на время забыли. Стараясь не привлекать к себе внимания, он встал и пошел в обход поляны, перешагивая через вытянутые ноги. Ассасины молча косили на него масляно блестящими глазами. Как же отсюда уйти? Земля в круге света от костра еще видна, но дальше – ничего…

– А с этим-то чё решим? – Усатый дернул Андрея за штанину, когда тот проходил мимо. – Давайте порешим?

Наступила пауза, затем ассасин хихикнул. Тут же отозвался кривоглазый, к нему присоединился волосатый, и вскоре вся троица дергала ногами, содрогаясь в приступе хохота.

Андрей, махнув рукой, сел, обнял колени и уставился на подбирающуюся к носкам дешевых интернатских туфель пузырящуюся лужу. Та под пристальным взглядом немного отползла и потянулась в обход.

Достав саблю, волосатый начал выписывать клинком разные фигуры, хихикая и помаргивая, когда острие свистело около носа. Дым он выдыхал небольшими порциями, в виде то маленьких черепов, то перекрещивающихся полумесяцев, то квадратов, то ромбов. Две птицы, привязанные к косичкам волосатого, сели ему на темя и стали выклевывать что-то из сальных спутанных волос. Шмель, рассерженно гудя, гонялся за стрекозой вокруг головы, выписывая орбиты, будто спутник вокруг планеты. Неподалеку что-то затарахтело; Андрей сначала поднял голову, потом вскочил, оглядываясь.

– Куда вы летите?! Надо вернуться за Андреем!

– В Атлантиду. Без нее нет жизни, лишь блеклое существование.

– Да ее же нет!

– А вот и есть. Она – мечта. Только в нее перестали верить, забыли – и она накрылась пеной ночи.

– Вы что несете? Какая пена ночи?! Это бред какой-то!

– Не бред, не бред. Друг твой ее видел в той роще, черная такая. Места всякие выедает, когда никто их не видит, не знает, не помнит… – Брежия вздохнул и отвернулся, глядя вперед.

Шар летел в сильном ветре, но невысоко, немногим выше крон деревьев. Прохладно – Валерка поежилась. И ничего не видно. Начало светлеть, но налившиеся густой синевой облака затянули землю.

– Что за пена ночи, вы объясните?

– А? – Брежия оглянулся, моргая, будто уже забыл о Валерке. – Это всё ассасины. Их один сумасшедший старик подсадил на клубодан, они ради него на все были готовы. А теперь с черного на белый перешли, совсем свихнулись.

Резкий порыв ветра качнул шар, и корзина накренилась. Валерия, вцепившись в локоть Брежии обеими руками, уперлась коленом в плетеный борт. Крестоносец ухватился за стропу, потянул – шар выровнялся. Но ветер становился все сильнее, гудел, подвывал. Корзину болтало.

– И при чем здесь эта пена?! – выкрикнула Валерка.

– Я ж говорю: это всё ассасины! – Брежия тоже повысил голос. – Как мамалюк захватил их замок, так Старец, предводитель ихний, сиганул с вершины Горы Мира, ага! А он один среди них мог клубодан делать. И как повелителя не стало, так они окончательно разум и утратили. Стали вырезать куски бытия. Мстят они так! Всем мстят! Мы потому и поднялись в небеса – чтобы они нас не достали, пока не пришел срок! – Теперь он не говорил, а кричал. – Ассасины же приноровились пену курить, и грезы их, фантазии – материализуются, и они ими пользуются, ездят на них или еще что…