Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()

1

19 сентября.

16 часов 52 минуты.

Комната для допросов

В комнате явно не хватало освещения. Крашеные в мутное стены, ободранный стол, а у человека, который сидел за столом, на лице было небольшое родимое пятно. Слева на виске: будто кто-то слегка мазнул его кистью, вымазанной фиолетовой краской.

– У вас здесь хоть курят?

– Вообще-то нет. Но ты кури.

Вести протокол досталось, как обычно капитану Осипову. Тот выложил перед собой несколько шариковых ручек, быстро заполнил шапку (дата, время, паспортные данные, адрес по прописке) и приготовился писать дальше.

Мужчина с родимым пятном долго пытался вытащить сигареты из кармана. Вытащить не удавалось: на запястья у него были надеты металлические наручники. Майор сидел ровно напротив и с интересом наблюдал: вытащит или нет? Помочь он даже и не пытался. Слева от майора сидел Стогов, а еще левее – фифочка-блондинка из Управления, которая сегодня весь день инспектировала их отдел. Ногти у нее были выкрашены в ярко-красный цвет, и вообще маникюр был просто отличный, но это было единственное, что хоть как-то выдавало в фифочке женщину. В остальном, – просто еще один проверяющий офицер из Управления. Непроницаемое выражение лица. Слишком прямая осанка. Рубленые фразы. Чересчур внимательный взгляд. Головная боль в чистом виде.

Потом задержанный все-таки прикурил. К потолку поползла струйка дыма, – будто небольшое деревце, почти без веток. Майор задал первый вопрос. Задержанный в ответ только усмехнулся. Затянулся еще раз и только после этого стал отвечать. Голос у него был хриплый.

– Говорят, в Африке это средство используют уже тысячу лет. Причем, никакого культа вуду в этом нет, – все просто как аспирин. Пьешь бульончик перед сном, и проблемы, считай, решены. Жена будет в восторге до самого твоего восьмидесятилетия. Я не помню, с чего в тот раз зашел разговор, но он все время кричал, что это единственное средство. Не знаю, где он этого бреда нахватался.

– Он вам сам об этом рассказал?

– Сам, или не сам, – проверить-то все равно не получится. Голову ему срезало, как курице на птицефабрике. Я когда увидел, сам не поверил. Обернулся на грохот, а Валеркина башка уже катится по коридору. Только ушами за пол задевает.

– То есть вы признаете…

– Да ничего я не признаю! Чего вы на меня эти браслеты напялили? Началось-то все, считай, с шутки. А когда мы стали понимать, что ситуация выходит из-под контроля, останавливаться было уже поздно. Потому что я обернулся, а Валеркина голова катится по коридору.

Он потушил сигарету в пепельнице и откинулся на спинку стула.

– А главное, я до сих пор не могу понять, как этот ваш умник обо всем догадался? Потому что мы ведь все были уверены, что концов тут никто не найдет. Потому и не стали убегать, когда вы в нашу сторону направились. Вот скажи, как ты догадался, а?

Он повернулся к Стогову, и хотел сказать что-то еще. Да только слушать его лирические отступления майору было недосуг. В конструктивное русло допрос он вернул за считанные секунды.

– Всю эту красоту красивую ты своему адвокату изложишь. А сейчас давай по порядку. С чего в тот вечер все началось?

Мужчина потер скулу, на которой виднелось яркое родимое пятно, и вздохнул:

– Тот вечер начинался, как обычно. Кто мог представить, что все закончится так, как закончится? Я, по крайней мере, не мог…

2

18 сентября.

За тридцать часов до допроса.

Университетская набережная

Дождь лил с такой силой, что Исаакиевский собор на другой стороне Невы было почти не разглядеть. Он казался просто серой горой за рекой, а река казалось, скоро выйдет-таки из берегов и смоет к едрене-фене и этот город, и весь этот мир, и все, что казалось нам важным, перестанет казаться, а станет просто мусором на дне реки.

Машины их следственной группы не поместились перед служебным входом в Кунсткамеру, и часть из них пришлось парковать прямо на набережной. Стогов с капитаном Осиповым прятались от дождя под козырьком. Стогов просто курил, а Осипов пытался дозвониться до майора.

Дозвониться удалось не сразу. Но все-таки удалось.

– Да?

– Товарищ майор? Это Осипов.

– Вы уже на месте?

– Да. На месте. Ждем только вас.

– И этот умник тоже на месте? Или как всегда опаздывает?

– Нет, не опаздывает. Все тут.

– Знаешь, ты там давай сегодня без меня. Будешь за старшего. Осмотри все внимательно, свидетелей опроси.

– А вы?

– Я пока в отделе. Приедешь, доложишь, ладно?

– Ладно.

– Гуманитарию особенно расходиться не давай.

– Вы вообще не приедете?

– Не успеваю. Так что давай, действуй. За ход расследования отвечаешь лично, понял?

– Понял.

Стогов выкинул сигарету и посмотрел на капитана. Тот убрал мобильный телефон в карман и махнул рукой.

– Пошли. Поднимаемся, поднимаемся. Майора сегодня не будет.

Милиционеры стали вылезать из машин, вытаскивать из багажников оборудование, проходить внутрь. Служебная лестница в Кунсткамере была тесной и крутой. Мужчины поднимались гуськом, лбами почти упираясь в ягодицы впередиидущего. Стогов и капитан шли последними.

– Майор сказал, подъехать на место не сможет. Задерживается в отделе, какие-то дела. Велел разбираться самостоятельно, а потом доложить.

– Это хорошая новость. А в чем плохая?

– Плохой пока нет. Но не сомневаюсь, что скоро будет.

Они поднялись еще на пару лестничных пролетов, и Осипов все-таки спросил:

– Что-то уж больно вид у тебя довольный. С чего бы это?

– Не знаю. Просто рад тут быть.

– В Кунсткамере?

– Ну, да. Я говорил, что когда-то тут работал?

– Ого! Дай угадаю: ребенком-уродом?

– Очень смешно. Просто обхохочешься, как смешно.

Они наконец поднялись. Место преступления выглядело роскошно. Будто кладовая феи, которая терпеть прибираться. По полу были разбросаны, странные и очень странные вещи: ритуальные тибетские маски, зулусские кожаные щиты, обрывки древних папирусов, сушеные ящерицы, позеленевшие от времени арабские кувшинчики, а так же много чего такого, о чем прежде Осипов не слышал вообще никогда в жизни. Войдя в зал, капитан сразу же наступил подошвой ботинка на вырванную страницу какой-то древней рукописи. Не исключено, что страница стоила больше, чем он зарабатывал за всю жизнь. Среди всей этой красоты бродили милицейские эксперты в форме и без. Фотографы щелкали вспышками фотокамер.

У противоположной от входа стены на полу лежал человек. Он был абсолютно мертв. Ровно из-под левой лопатки у него торчало здоровенное копье с зазубренным лезвием и несколькими помятыми птичьими перьями вокруг древка. В принципе для того, чтобы быть мертвым, человеку вполне хватило бы и одного этого копья, да только тот, кто бедолагу убивал, очевидно, желал стопроцентной гарантии и вдобавок отрезал парню голову. Чумазые спортивные штаны с лампасами, такая же чумазая куртка, а выше воротника куртки ничего и нет.

Над пришпиленным к полу покойником милиционеров стояло особенно много. Руками никто ничего не трогал, но зазубренное копье мужчины рассматривали с большим интересом. Некоторые наклонялись к самому древку и качали головами. Вместе с ними стоял сотрудник музея. Молодой и выглядящий огорченным.

Осторожно переступая через разбросанные экспонаты, поближе к ним подошел Осипов.

– Здравствуйте. Мы из милиции.

– Здравствуйте.

– Скорее всего, это дело будут вести сотрудники нашего отдела. Так что, давайте поговорим.

– Давайте.

Осипов еще раз огляделся.

– Здорово у вас тут все распотрошили. Уже известно, что конкретно пропало?

– Не известно. Понимаете, у нас инвентаризация. Недавно предыдущий хранитель умер, и все эти коллекции передали мне. Моя фамилия Тихомиров, я аспирант, и даже толком не успел еще вступить в должность. И что именно передали, сказать пока не могу: мы только начали переписывать экспонаты, а тут к нам и залезли. Боюсь работы теперь на несколько недель. Может быть, на несколько месяцев. Все разгромили, вандалы.

Осипов вздохнул. Неизвестно кто влез в один из главных музеев города, неизвестно что именно тут украл, а потом отрезал себе голову, приколол себя на память к полу, а саму голову куда-то унес. И разбираться с этим теперь предстоит ему. Получающему всего лишь крохотную зарплату милицейского капитана. Он достал из папки листок бумаги и стал записывать ответы аспиранта.

– Давайте начнем с самого начала. Как вы говорите, ваша фамилия?

С одной стороны окна в зале выходили на Неву, а с другой – в небольшой садик позади Кунсткамеры. Стогов подошел к окну и выглянул наружу. Снаружи, в садике на деревьях желтели листья. Дождь немного стих. Под деревьями стояло несколько лавочек. На одной из них какие-то ханурики в дурацких куртках с самого утра пили алкоголь. Капли стекали по стеклу, и от этого хануриков было толком не разглядеть. И охота им, – поежился Стогов. – На улице-то… В такую погоду хотелось прямо в одежде залезть под теплое одеяло и лежать там с закрытыми глазами.

Осипов продолжал задавать аспиранту свои дурацкие вопросы.

– Ну, а хотя бы приблизительно: что они тут могли искать?

– Да что угодно! Вон видите ящики в углу? Согласно нашим документам они стоят запечатанными с 1794 года.

– И что там внутри?

– Никто не знает. Я же говорю: их никогда в жизни не вскрывали. Любой музей на свете, это просто очень большая куча очень старых экспонатов. Разобраться в которой способен только хранитель. Пока хранитель жив, есть надежда навести в этой груде хоть какой-то порядок. А не дай Бог умрет хранитель, – все, концов не найдешь.

– А хранитель, вы говорите, умер?

Аспирант подбородком указал на стену. Там висело фото с траурным кантиком. На фото был изображен пожилой мужчина в очках.

– Его звали Ростислав Васильевич. Он тут работал еще с довоенных времен, представляете? Но вы же понимаете, их время уходит. Последнее время он болел, на службе почти не появлялся.

– То есть, искать концы теперь бессмысленно?

– Абсолютно!

Капитан попробовал вспомнить, что еще обычно в таких случаях спрашивал у свидетелей его начальник. Вспоминались сплошь удары по печенке, да выпученные глаза писающихся от страха подозреваемых. Но в данном случае этот метод, наверное, не годился. Или, по крайней мере, годился не прямо сейчас. Он покусал кончик обгрызенной ручки, а потом, наконец, сформулировал еще вопросик:

– А как вы думаете, как злоумышленники могли сюда попасть?

– Это как раз не секрет.

Аспирант рукой показал на окно, у которого все еще стоял Стогов.

– Вот окно. Вон, видите, снаружи карниз? Подтянуться на руках. Выдавить раму. Спрыгнуть на пол. И до утра делай тут, что хочешь.

– У вас что, в залах нет сигнализации?

– На дверях есть. На окнах первого этажа тоже есть. А на нашем этаже нет. И не спрашивайте меня почему.

– Да? А я собирался.

– За почти триста лет существования нашего музея, это первая попытка ограбления. Теперь сигнализацию, наверное, поставят. Но до этого ее не было.

Осипов внимательно осмотрел оконную раму. Потом покусал ручку и на всякий случай осмотрел ее еще раз. Рама, как рама. Что делать дальше, написано на ней не было.

Аспирант переводил взгляд с экспоната на экспонат и причитал:

– Нет, ну какие вандалы! Вы посмотрите: не полнились даже носорогу рог отломить.

– А у него был рог?

– Вот такенный.

– Ладно. Рог мы тоже зафиксируем. А этот человек вам знаком?

Аспирант покосился на пришпиленного к полу покойника.

– Ну, в таком ракурсе мне трудно сказать. Думаю, при его жизни мы не встречались.

– То есть, это не кто-то из ваших сотрудников?

– У нас в музее не принято ходить на работу в спортивных штанах.

– А голова? Вы не знаете, где его голова?

– Может, укатилась в соседний зал? И там затерялась, а? Знаете, сколько у нас в музее отрезанных голов?

Осипов подошел поближе и сел на корточки. Ну да, спортивные штаны и отсутствующая голова. А еще – груда разбросанного вокруг холодного оружия: асегаи, мачете, самурайские мечи, средневековые секиры и все в таком роде. Мужчина лежит на животе, а в спину ему по самое древко всажено копье.

– Ты его сфотографировал?

– Да, товарищ капитан.

Он покрепче ухватился за древко и рывком вытащил копье из спины. Звук получился каким-то противным, чавкающим. Осипов не глядя, отдал копье стоявшему рядом сотруднику.

– На-ка. Подержи.

Покойник лежал на животе, поджав руки под себя. Аккуратно взяв покойника за плечо, капитан перевернул его на спину и из окоченевших рук выпал небольшой сверток. Что-то серое, скатанное в рулон.

– Оп-па! Что это тут у нас такое?

Капитан поднял сверток, встал с корточек и развернул его.

– Тьфу! Стогов! Твою мать! Ну-ка иди сюда!

Сверток оказался целиком, без единого разреза снятой человеческой кожей. Сплошь разукрашенной странными татуировками. Ноги, гениталии, живот, плечи, – не хватало лишь головы. А так вполне годная к употреблению человеческая кожа. Если потеряешь где-то свою, можно влезть внутрь и дальше ходить в этой.

– Что это вообще такое?

Стогов забрал кожу из рук ежащегося от омерзения капитана, свернул ее пополам и положил на пол, рядом с покойником.

– Чего ты верещишь? Это «афалу-Туи-Тонга». Боевой трофей полинезийских вождей. Лет двести тому назад на островах Тихого океана мужчины доказывали свою доблесть тем, что без единого разреза снимали с врагов кожу. Особым ножом отсекали голову, а потом брали вот так, и выворачивали поверженного противника как чулок.

Он повернулся к аспиранту:

– Я кстати, не знал, что в ваших коллекциях есть столь ценный экспонат.

– Я тоже не знал. Я уже рассказывал вашему коллеге, что только-только начал инвентаризировать экспонаты.

Капитан последний раз посмотрел на лежащий на полу безголовый труп, перевел взгляд на лежащую рядом кожу (тоже без головы) и, наконец, спросил: