1

Эта история началась почти четверть века тому назад. Если быть точным, то 17 января 1988 года. В тот вечер, ближе к полуночи, по Первому федеральному телеканалу в эфир вышла программа «Взгляд» – самая рейтинговая передача позднесоветского телевидения. Никто не думал, что история русских миллионеров начнется именно с этого ночного эфира. Тогда вообще никто не думал, что тот вечер станет каким-то особенно запоминающимся.

Программа всегда выходила в прямом эфире. Перед камерой сидел журналист по фамилии Политковский. Режиссер сверился с часами и громко сказал в микрофон:

– Три!.. Два!.. Один!.. Работаем!

На экраны была выведена заставка программы. Зазвучала музыка. Политковский улыбнулся в камеру и сказал:

– Здравствуйте, уважаемые телезрители! Сегодня мы покажем вам то, чего вы не видели еще никогда: первого легального советского миллионера.

Камера отъезжает немного назад. Зрители видят, что в студии действительно сидит некий мужчина. Однако лица его не видно: к камере он сидит спиной. «Взгляд» славился тем, что показывал вещи прежде невиданные. Например, именно в эфире «Взгляда» колдун Лонго как-то воскресил мертвого человека. А вот теперь реальный миллионер. Зрители заинтригованно заерзали на диванах.

Политковский задает гостю несколько вопросов. Тот спокойно отвечает. Да, он миллионер. Да, только за прошлый месяц его зарплата составила три миллиона рублей.

– Можете ли вы это доказать? – интересуется журналист.

– Пожалуйста! Вот мой партбилет. Взносы за январь… вот здесь, видите?.. Указано, что взносы я заплатил с зарплаты в три миллиона рублей. Вот подпись секретаря партийной организации. Все официально.

Три миллиона рублей – на тот момент это был бюджет небольшого города. Представить, будто в сером, тоскливом, поголовно бедном Советском Союзе кто-то может получать такую зарплату – представить такое было невозможно. И еще невозможнее было поверить, будто такую зарплату получает член Коммунистической партии. Не иностранец, не диссидент, не затянутый во фрак капиталист из старых мультиков, – а обычный коммунист.

Нет! Невозможно!

– Как вам это удалось? – интересуется Политковский. – Доктор наук у нас в стране получает двести рублей. Мы, тележурналисты, получаем сто восемьдесят. А вы три миллиона? Вы можете назвать свое имя? Или вы боитесь?

– Нет, – отвечает аноним.

– Что «нет»?

– Я ничего не боюсь. Меня зовут Артем Тарасов. Я председатель одного из московских кооперативов. Ничего плохого я не делаю, и скрываться мне незачем.

Собеседник, скрипя стулом по полу, разворачивается к камере. Софиты освещают его лицо. Обычное круглое лицо немолодого человека. Имя Артем Тарасов пока ничего не говорит жителям СССР, но это лицо они запомнят. Как не запомнить первого легального советского миллионера!

Политковский немного смущен экспромтом Тарасова. Перед началом передачи они договаривались, что светить себя тот не станет. Журналист перекладывает несколько бумажек и, чтобы успеть собраться с мыслями, задает ничего не значащий вопрос:

– Ну расскажите, как конкретно все происходило? Вы пришли платить взносы, и что вам сказал секретарь партийной организации? Или вы не помните?

– Почему? Я прекрасно все помню.

Тарасов усмехается. Что конкретно ему сказал секретарь? Первое время секретарь вообще ничего не мог сказать.

Партийные взносы составляли тогда три процента от зарплаты. Обычно люди сдавали что-нибудь около пяти… ну, может быть, десяти рублей. Тарасов принес газетный сверток, внутри которого лежало ровно девяносто тысяч советских рублей. Что и составляло взносы с зарплаты ровно в три миллиона.

Сперва секретарь не понял. Потом, когда он осознал, о какой сумме идет речь, ему стало плохо с сердцем. Девяносто тысяч рублей – это было больше, чем секретарь видел за всю предыдущую жизнь. Потом он решительно открыл ящик письменного стола и начал грузить пачки купюр внутрь. Денег было так много, что они не влезли в ящик.

Тарасов смотрел на него с жалостью и презрением. Он пришел сдать государству целый портфель денег, однако это не было ни бесцельным шиком, ни невиданной честностью. Все было проще. Обналичивать крупные суммы частным лицам в Советском Союзе было запрещено. И единственная возможность снимать деньги со счета состояла в том, чтобы оформлять все это как зарплату. А чтобы контролирующие органы не докопались и не обвинили Тарасова в том, что никакая это не зарплата, тот заплатил взносы. Отдал коммунистической партии больше, чем рабочие целого завода. И теперь на любые претензии контролеров мог предъявить документ с подписью секретаря парторганизации. Кто смог бы обвинить его в нечестности?

Однако с суммой Тарасов все-таки переборщил. Зарплата в три миллиона – для СССР это было чересчур. В тот же вечер о взносах было доложено первому секретарю московского комитета партии. А тот позвонил в ЦК. И уже на следующее утро кооператив Тарасова закрыли, а его счета заморозили. Спустя еще сутки на встрече с трудящимися Киева Михаил Горбачев упомянул о невиданных партвзносах и пообещал всех замешанных в эту историю из-под земли достать и вздрючить так, чтобы другим неповадно было.

2

Конец 1980-х стал для страны нелегким временем. Если говорить начистоту, то Советский Союз умирал. Агонизировала экономика, полностью развалилась система управления, на окраинах шла война – причем никакого просвета впереди видно не было.

Михаил Горбачев возглавил страну в 1985-м. В апреле следующего года он поехал в Тольятти встречаться с рабочими тамошнего автозавода. Молодой и энергичный генеральный секретарь объявил: страна вступает в новый этап своей истории. Он будет называться «перестройка». Этот этап, объяснял рабочим Горбачев, станет «перестройкой всех сфер жизни, перестройкой мыслей, дел и работы».

Перестраивать жизнь страны Горбачев планировал по военному образцу. Ужесточалась ответственность за прогулы и опоздания. На гражданских заводах, так же как на военных, вводился жесткий контроль качества. Ну а чтобы от работы ничто не отвлекало, для начала молодой генсек объявил войну традиционному русскому пьянству. Притом что деньги от торговли водкой тогда составляли до четверти доходов казны.

Увидев, что новый генеральный секретарь всерьез взялся за наведение порядка, население ответило ему искренней симпатией. Но – Горбачев явно родился под несчастливой звездой. Почти сразу после его прихода к власти страну начали сотрясать техногенные катастрофы. Взорвалась Чернобыльская атомная электростанция. Произошло несколько жутких железнодорожных аварий. В Новороссийске в борт роскошного лайнера «Нахимов» впилился грузовой корабль – несколько сотен жертв за пятнадцать минут. А прямо на Красной площади приземлился самолет немецкого пилота-любителя Матиаса Руста. Все хваленые системы советской противовоздушной обороны парень преодолел играючи.

Плюс вдруг стало туго с деньгами. В декабре 1985 года Саудовская Аравия объявила, что отказывается от всех ограничений на добычу нефти. И за следующие восемь месяцев цена на черное золото упала почти в три раза. Для СССР это стало катастрофой.

Доходы от алкоголя исчезли. Доходы от продажи нефти таяли на глазах. Именно сейчас деньги нужны были как никогда – и как раз сейчас деньги вдруг кончились. На продовольствие, сигареты и алкоголь были введены карточки. Население начинало глухо роптать. До этого карточки люди видели только в фильмах про войну. Первый секретарь Ленинградского обкома КПСС Борис Гидаспов прямо на заседании Политбюро ЦК КПСС заявил:

– Утром я еду на работу, а по всему городу – очереди. Хвосты в сто, в тысячу человек. Каждый раз я думаю: вот сейчас кто-нибудь первый хрястнет по витрине – и начнется! Заполыхает так, что нам будет уже не спасти страну!

Как выправлять ситуацию, понятно не было. На заседание правительства приглашали экономистов. Но те лишь разводили руками.

– Нужно пользоваться китайским опытом и привлекать иностранные инвестиции! – говорили с одной стороны.

– Нужно начать продавать землю, и фермеры завалят страну продовольствием, – уверяли с другой.

Кто-то считал, что нужно обратиться за помощью к Западу. Кто-то предлагал ввести военное положение. Внятных схем предложить не мог никто. Вместо того чтобы предоставить правительству анализ происходящего, аналитики приводили цитаты из материалов последнего съезда Компартии. А ситуация становилась с каждым днем все хуже.

К концу десятилетия экономика развалилась полностью. Заводы и шахты встали. За первые два месяца 1990 года в стране прошло шесть тысяч забастовок – по сто штук в день. В крупных городах бушевали табачные и водочные бунты. В Челябинске восставшая толпа разгромила обком партии, и армия несколько дней не могла восстановить порядок в городе. Газеты в ужасе писали, что обнищавшие крестьяне с оглоблями наперевес бросались грабить притормаживающие на поворотах вагоны Транссибирского экспресса.

Два поколения жителей СССР выросли полностью отгороженными от всех ужасов жизни. Войны остались в далеком прошлом. Смысл слов «безработица» или «налоги» понимал далеко не каждый. А теперь по телевизору показывали такое, что прежде не показывали даже в кино, и, как жить дальше, никто не понимал.

Окраины выходили из-под власти Москвы. Две из пятнадцати советских республик вели между собой полномасштабную войну: Азербайджан использовал в Нагорном Карабахе танки, а Армения – тяжелую артиллерию. Повсеместно лилась кровь. В Узбекистане резали турок-месхитинцев, в Ошской области киргизы бились с таджиками, в Сумгаите шли армянские погромы, в Крыму бурлили крымские татары, в Молдавии – гагаузы. Ожесточение было таким, что кое-где с убитых пытались сдирать кожу и, как в фильмах про Средневековье, насаживали отпиленные головы на колья ограды.

Архимед говорил, что если бы ему найти точку опоры, то он перевернул бы мир. Что-то похожее пыталось предпринять и руководство СССР. Если бы им хоть одним пальчиком нащупать под ногами твердую почву!.. если бы им удалось уцепиться хоть за что-то!.. найти во всем этом прогнившем мире хоть один здоровый фрагмент! – они бы вытащили страну. Но к концу 1980-х в СССР сгнило уже, похоже, все. Уцепиться было не за что. Армия показала свою полную неприспособленность к новым условиям. Генералы продавали танки на металлолом, а дембеля с автоматами наперевес грабили деревни. Церковь, на которую так надеялись, оказалась ничуть не лучше остального общества. Вместо того чтобы явить чудеса духа, митрополиты бросились к чиновникам выпрашивать налоговые льготы. Еще хуже повела себя интеллигенция. Писатели и философы вынырнули из-под опеки советских цензоров, и вдруг оказалось, что уровень их произведений соответствует разве что деревенскому дому культуры. О прессе нечего и говорить: никаких независимых массмедиа за следующие двадцать лет в стране так и не появилось. Суды предлагали клиентам гибкие системы скидок на любые виды решений. Милиционеры очень боялись бандитов. Ну и так далее.

Поражено было все. Здоровых органов в умирающем теле не осталось. Ухватиться было не за что. И тут появляется человек, у которого все хорошо. Первый легальный русский миллионер Артем Тарасов возник на экране телевизора и спокойно объявил: да, он зарабатывает в месяц три миллиона рублей. То есть больше, чем сто человек за всю жизнь. Да, ему не жалко расстаться со ста тысячами рублей. Он отдаст эти деньги, а потом просто заработает новые. Потому что ничего сложного в этом нет.

Это грело душу. Зрители программы «Взгляд» смотрели на экран и непроизвольно улыбались. Как бы тяжело ни становилось, приятно было осознавать, что у нас есть собственные миллионеры. Люди, у которых все всегда хорошо.

3

История страны за следующие двадцать лет – это и есть история русских миллионеров. Богатых и прекрасных людей, у которых все всегда хорошо.

Первые бизнесмены из России прорвались в список журнала Forbes через десять лет после той нашумевшей передачи «Взгляд» – в 1997-м. К этому времени Артем Тарасов уже сбежал из страны и жил в Лондоне. Его состояние казалось в новой России уже смешным. Что такое три миллиона рублей по сравнению с долларовыми миллиардами новых русских?

Вслед за Forbes свои «золотые сотни» попробовали составить и другие журналы. Сегодня читать их немножко смешно. Размер состояний журналисты оценивали на глазок. Да и как составишь объективный рейтинг, если отечественные бизнесмены поголовно скрывают свои доходы? В результате в число богатеев попадали очень странные персонажи. На звание самого богатого русского претендовали премьер-министр Черномырдин, мэр Лужков, аптечный магнат Брынцалов, финансист Довгань и аферист Мавроди. Люди, которые реально держали в руках финансовые потоки страны, широкой публике долгое время известны не были. До самой середины 2000-х не понятен был даже порядок сумм: сотни миллионов? миллиарды? десятки миллиардов?

В книжке, которую вы держите в руках, мы попробуем составить свой собственный рейтинг. Он не будет очень уж точным. Зато (я надеюсь) он будет понятным.

А начнем со стального магната Алексея Мордашова.

1

В октябре 2002 года Елена Мордашова опубликовала в газете «Московский комсомолец» «Открытое письмо всем женщинам».

Она писала:

Бывший муж Елены Алексей Мордашов – один из самых богатых мужчин России. В списке журнала Forbes за 2011 год он занимает почетное второе место среди русских мультимиллиардеров. И все же директора сталелитейных заводов редко становятся героями светской хроники. Почитать о скандале в семье киноактера или музыкальной звезды – что может быть банальнее? Но много ли вы знаете о том, как живут жены промышленных магнатов?

Именно поэтому письмо Елены Мордашовой привлекло к себе такое большое внимание.

2

В одном из интервью Мордашов так рассказывал о своем детстве:

Приблизительно так же, как Мордашов, о своем детстве мог бы рассказать каждый второй из рожденных в СССР. Произносить слово «деньги» в Советском Союзе было действительно почти так же неприлично, как произносить слово «сифилис». Разбогатеть по-настоящему никому не светило, но никто из-за этого и не переживал. На жизнь хватало – и ладно. Символом процветания был личный автомобиль или хорошая дача. А заводы, шахты, самолеты, газеты и нефтяные скважины – все это принадлежало государству.

Кто-то, конечно, государственной собственностью управлял. Армия чиновников в СССР была огромна – два процента населения страны. Полмиллиона бюрократов высшего уровня и еще четыре-пять миллионов чиновников среднего звена. Именно эти люди стояли во главе заводов и предприятий, управляли денежными и товарными потоками, распределяли блага и определяли, как все мы станем жить дальше.

Первое время руководство страны жестко следило, чтобы чиновники только управляли государственной собственностью, но ни в коем случае не пытались ее присваивать. В 1940—1960-е годы замеченных в злоупотреблениях могли даже расстрелять. Но как уследишь за несколькими миллионами управленцев? Тем более если следить за собой они должны были сами.

Директор завода, просидевший в своем кресле тридцать лет подряд, не мог не относиться к заводу как к своей собственности. Министр, ведавший, например, рыбным хозяйством, вряд ли праздновал Новый год без осетринки на столе – даже если остальное население страны никакой осетрины годами и в глаза не видало. По сути, никакого социализма в СССР не существовало задолго до перестройки. Государственная собственность была поделена между чиновниками. Главы регионов, руководители министерств, директора заводов давно научились распоряжаться этой собственностью так, будто она принадлежит лично им.

Время от времени высшее руководство страны пыталось стукнуть кулаком по столу. Заводились уголовные дела, летели головы, из конца в конец страны носились прокурорские бригады. В начале 1980-х по стране прокатилась волна шумных уголовных процессов. Самым известным из них стало «Узбекское дело». Суть там была в том, что руководство Узбекистана мухлевало с переработкой хлопка и обогащалось на том, чем должно было всего лишь управлять. Только у первого секретаря Бухарского обкома КПСС дома при обысках было обнаружено 130 килограммов золота. В тот раз на нары отправились действительно очень высокопоставленные госчиновники.

Похожие дела были заведены в Казахстане (там мухлевали не с хлопком, а с мехами), в Министерстве рыбного хозяйства и в Комитете по нефтепродуктам. Кто-то из чиновников пытался приватизировать лакомый кусочек хозяйства (например, рыбную или нефтяную промышленность). Часть пыталась освоить сразу целый регион (например, Узбекистан или Москву). Но суть везде была одна и та же: чиновники переставали просто управлять собственностью. Они распоряжались ею, как своей.

Уже к концу 1970-х высшие советские чиновники распределили государственную собственность, использовали ее в собственных интересах, передавали по наследству и боролись с враждебными чиновничьими кланами. Остановить этот процесс было невозможно. В середине 1980-х последовала новая серия арестов: на нары отправились работники Госкомитета по экономическим связям, Министерства внешней торговли и даже МВД. Однако чем дальше, тем непонятнее становилось – а зачем пресекать то, что в принципе всех устраивает?

Зачем сажать директоров магазинов за то, что они продают часть товаров не по официальным, а по завышенным ценам, – ведь именно это во всем мире и называется рынок. Зачем лишать должности руководителей министерств за то, что они пытаются делать в своей области дополнительные деньги, – ведь это и есть эффективность работы.

Местные власти хотели, чтобы Москва больше не вмешивалась в их бизнес. Министры и директора желали узаконить то, что и так давно стало фактом. К середине 1980-х многомиллионная армия советских чиновников понимала: жить так, как раньше, больше нельзя. Пора менять правила игры. Полдесятилетия страну сотрясали громкие уголовные процессы, но бороться с чиновниками руками других чиновников – это была глупая затея. Ситуацию было проще легализовать, чем изменить.

3

К середине 1980-х СССР забрел в окончательный тупик. Можно спорить о деталях, но любой, кто застал то время, подтвердит: главным ощущением был недостаток кислорода. Жить как прежде, больше никто не хотел.

А самым заметным признаком кризиса стало то, что генсеки Коммунистической партии вдруг стали один за другим умирать. За два года их умерло трое. В том году, когда скончался последний, Константин Черненко, молодой человек по имени Алексей Мордашов приехал из Череповца в Ленинград и поступил в Инженерно-экономический институт.

В Ленинграде для Мордашова началась совершенно другая жизнь. Прежде он жил в крошечном городке, в одной квартире с родителями. Теперь он мог возвращаться к себе в общежитие под утро и ни перед кем не отчитываться, где именно проводит досуг. Досуг Алексей проводил со взрослой девушкой, студенткой пятого курса Леной Митюковой.

Их роман начался в апреле и протекал бурно. Позже Елена вспоминала, что Алексей писал ей очень нежные письма: «Взял твою футболку, в которой ты ходила, понюхал, и мне стало так тоскливо…» На летние каникулы девушка уехала к себе на родину, в Иркутск, и там поняла, что беременна. Она позвонила Алексею в Ленинград. Тот растерялся.

Через месяц Елена вернулась в Ленинград и попробовала поговорить с Мордашовым всерьез. Разговор вышел трудным. Девушка плакала. Алексей молчал. Он только-только окончил второй курс. Впереди было еще три – и вся жизнь! Так рано связывать себя узами брака он не планировал. Тем более с девушкой, которая была старше его на несколько лет. Однако история по тем временам выходила некрасивая. Комсомольцы и отличники забеременевших подружек не бросают. За такое могли отчислить и из института, и из комсомола. Короче говоря, еще через четыре месяца он все-таки сделал девушке предложение.

Родители Алексея восприняли известие о том, что скоро у них родится внук, в общем, мужественно. Рожать новобрачная уехала к ним в Череповец. Там она и стала жить – а Алексей остался в Ленинграде и продолжил образование.

4

Инженерно-экономический институт, в котором учился Мордашов, был не просто скучным советским вузом. Это было заведение из тех, которые в США называют «мозговой трест». Именно здесь в те годы ковалась экономическая доктрина будущей России. Одним из преподавателей у Мордашова был молодой доцент Анатолий Чубайс. При институте он организовал «свободные семинары», где обсуждал с приятелями модные западные экономические модели. Среди приятелей Чубайса были заметные фигуры – будущий руководитель Центробанка Игнатьев, будущий советник президента Илларионов и будущий петербургский вице-мэр Маневич.

Иногда из Москвы послушать умных собеседников заскакивали Егор Гайдар и Петр Авен. Первый из них еще не успел занять кресло премьера, а второму было довольно далеко до места в списке Forbes. Но умные ленинградские ребята нравились москвичам уже тогда. И нет ничего странного, что когда в 1991-м эти двое вошли в правительство, то туда же они позвали поработать и Чубайса.

В советские времена у чиновников существовало два пути улучшить свое материальное положение. Первым путем шла местная власть: эти люди получали деньги со всех предприятий, расположенных у них в регионе. Глава республики мог богатеть на средства, получаемые с заводов, магазинов, нефтяных скважин, портов, хлопковых плантаций или что там еще было у него в управлении. Вторым путем шли главы министерств: эти богатели на предприятиях, раскиданных по всей стране, но относившихся к одной области. Нефтяной министр богател на нефти, рыбный – на рыбе, ну и так далее.

Когда 36-летний доцент Чубайс вошел в состав правительства, Советский Союз уже развалился. Местные власти хотели, чтобы Москва больше не вмешивалась в их бизнес, – и вот их мечта осуществилась. Бывшие советские республики отделились, бывшие коммунистические боссы стали президентами независимых государств. Средства от своих заводов, скважин и плантаций они теперь могли получать вполне легально. После них свою порцию экономической свободы пожелали получить и бывшие министры.

Самым прибыльным бизнесом в России всегда была торговля природными богатствами – газом, нефтью и металлами. Именно все это добро первым из всей государственной собственности и стало переходить в частные руки.

В августе 1989 года Министерство газовой промышленности СССР было преобразовано в концерн «Газпром». Компании принадлежала треть газовых запасов планеты. Стоимость этих запасов оценивается от 300 до 700 миллиардов долларов. Думаю, глядя на эти цифры, Билл Гейтс со своим «Майкрософтом» от зависти сгрызает себе последние ногти. Во главе гигантского концерна встал бывший газовый министр Виктор Черномырдин.

Вслед за газом пришел черед нефти и металлов. Через пару лет после рождения «Газпрома» замминистра нефтяной промышленности Вагит Алекперов взялся за создание крупнейшей в стране нефтяной компании «Лукойл». Одновременно с ним заместитель металлургического министра Олег Сосковец создает на базе своего министерства корпорацию «Росчермет».

Схема во всех случаях была одной и той же. Министерство упразднялось. На его руинах создавался государственный концерн. Возглавлял его обычно заместитель предыдущего министра. И буквально на глазах унылое советское министерство превращалось в динамичную капиталистическую компанию. При этом кабинеты, работники и даже мебель оставались те же самые. Менялось лишь направление денежного потока. Теперь он утекал не в государственный бюджет, а в карман акционеров.

Все, что могло приносить хоть какую-то прибыль, быстренько переоформлялось на новых хозяев. Министерство тяжелого, энергетического и транспортного машиностроения превратилось в акционерное общество ТЭНМА. Бывший министр Величко стал его генеральным директором, а также председателем совета директоров «Холдингтэмбанка», обслуживающего эту структуру. Руководство Министерства лесной и бумажной промышленности объединило все предприятия отрасли в большой концерн и занялось продажей сырья в Европу. Руководитель Министерства сельскохозяйственного машиностроения оформил на себя половину акций гигантского завода КамАЗ.

Министерство транспортного строительства было преобразовано в концерн «Трансстрой», Министерство специального строительства – в корпорацию «Минмонтажстрой», Министерство станкостроения – в акционерное общество «Станкоинструмент», Министерство радиопромышленности – в корпорацию «Радиокомплекс», Министерство общего машиностроения – в корпорацию «Рособщемаш». Во главе всех этих концернов и корпораций встали бывшие министры. Люди, прежде управлявшие государственной собственностью, теперь становились ее владельцами. То, что в советские годы приходилось скрывать, теперь можно было делать открыто, в соответствии со всеми законами Российской Федерации.

5

Правительство Егора Гайдара продержалось недолго. В 1992-м кабинет был отправлен в отставку. Новым премьером стал бывший газовый министр Виктор Черномырдин. Выдвиженцы Гайдара упаковали личные вещи и покинули кабинеты – все, за исключением Анатолия Чубайса. Петербургский доцент не только сохранил свое место, но и принял на себя руководство очень важным процессом – приватизацией, передачей государственной собственности в частные руки.

Теоретически эти руки могли принадлежать кому угодно. Теоретически каждый владелец ваучера мог получить свой маленький кусочек страны. Но на практике приватизация вовсе не была раздачей бесплатных слонов. Собственниками в новой стране стали те, кто на деле давно уже был собственником. После приватизации государственное имущество на законных основаниях перешло в руки тех, кто прежде им только управлял. Ну, то есть чиновников.

В советские времена бюрократы имели огромное количество благ. Те, кто управлял страной, ездили на особых машинах, жили в особенных квартирах, отдыхали в особенных пансионатах и отоваривались в особенных магазинах. Но как только чиновник лишался места – тут же улетучивались и блага. Вылетев с должности, вчерашний полубог мог закончить дни в полной нищете.

Жить в вечном страхе чиновникам надоело. В конце 1980-х все, что раньше полагалось им только временно, стало, наконец, принадлежать им по закону. Дачи, квартиры, земельные участки, дорогие коттеджи в охраняемых зонах – все это стало собственностью тех, кто раньше мог этим лишь временно пользоваться.

Новые русские миллионеры не создавали состояний с нуля, как легенды американского бизнеса. Весь сегодняшний русский капитал – это заводы и предприятия, которые сперва были советскими, а потом перешли в руки своих бывших директоров. По статистике половина современных крупных предпринимателей до прихода в бизнес работала в органах советской власти. А еще приблизительно треть является выходцами из семей номенклатуры. Тех, кто построил свой бизнес без участия государства, среди нынешних миллиардеров нет ни одного.

Огромная часть собственности в СССР принадлежала не государству, а Коммунистической партии. Эту собственность чиновники оформили на себя в первую очередь. Раз никакой партии больше нет, то почему бы не приватизировать бесхозное? В 1989–1990 годах секретариат ЦК партии был завален тысячами заявлений: прошу разрешить мне акционирование типографии, гостиницы, оптового склада, дома отдыха, книжного магазина или автомастерской.

Разрешение на все эти запросы ставилось автоматом. Именно в те годы начал складываться заповедник миллионеров на Рублевском шоссе. Причем первыми хозяевами роскошных дач в самом дорогом месте страны стали не молодые бизнесмены, а пожилые госчиновники: премьер-министр ельцинского правительства, пресс-секретарь президента, муж ельцинского спичрайтера…

19 августа 1992 года президент Ельцин выступил с телеобращением к нации. Он объявил, что в стране начинается всеобщая ваучерная приватизация.

– Ваучер, – объяснил президент, – это билет в свободную экономику для каждого из нас. России нужны миллионы собственников, а не горстка миллионеров.

К тому моменту самая выгодная часть советского наследства уже была переведена под контроль бывших советских министров. То, что осталось, выглядело не очень привлекательно. В плане технологий Советский Союз отставал от Европы и США на несколько десятилетий. Чтобы изготовить очень посредственный автомобиль «Москвич», наши рабочие тратили в сорок раз больше человеко-часов, чем американцы на создание красавчика «Форда». То, что выпускало большинство русских заводов, продать было невозможно. Тракторы, станки, комбайны, автомобили – все это требовало ремонта сразу же, как сходило с конвейера.

Впрочем, и здесь были исключения. Конкурентоспособные, хорошо работающие предприятия в стране, разумеется, имелись. Просто их было немного: приблизительно одно из двадцати. В основном это были военные заводы, а также несколько построенных иностранцами высокотехнологичных производств. Например – суперсовременная клиника «Микрохирургия глаза», которую сразу после открытия приватизировал ее директор – врач-офтальмолог Святослав Федоров. Или «Аэрофлот», во главе которого встал зять президента Ельцина Валерий Окулов.

Именно такие предприятия первыми и стали переходить в частные руки. А одной из жемчужин государственной экономики был гигантский Череповецкий металлургический комбинат.

6

Алексей Мордашов окончил институт в 1988-м. Получив диплом, он вернулся к себе в Череповец и начал работать на металлургическом комбинате. Для начала – экономистом цеха. Должность была крошечная, но нужно ведь было с чего-то начинать, не так ли?

Алексей имел очень располагающую внешность. Открытое русское лицо. Широкая улыбка. Кроме того, молодой человек был действительно очень исполнительным и трудолюбивым. 23-летнего экономиста быстро заметило начальство.

Для начала Мордашова на полгода отправили постажироваться в Австрию, в сталелитейную компанию Voest Alpine. После возвращения он получил повышение: стал заместителем начальника планового отдела всего огромного комбината. А в 1992 году был назначен уже директором комбината по финансам и экономике.

Понятно, что дело тут не только в деловых качествах. Очень быстро у молодого экономиста возникли теплые личные отношения с директором комбината Юрием Липухиным. Тот относился к Мордашову почти как к сыну. Когда Алексей принимал таинство крещения, Липухин даже стал его крестным отцом. Именно Мордашову пожилой генеральный директор доверил сложное дело – приватизацию металлургического комбината.

В своем «Открытом письме» Елена Мордашова писала о тех временах:

7

Правила приватизации, разработанные Анатолием Чубайсом, выглядели несложно. Если не вдаваться в подробности, то суть там была в том, что владельцем заводов газет и пароходов становился тот, кто первым выкупал контрольный пакет акций. Так что если директор Липухин не хотел остаться без своего собственного комбината, то ему нужно было срочно искать деньги на покупку пакета. Всего предстояло приобрести 22 миллиона акций. Свободных денег, да еще и в таком количестве, у директора не было. Поэтому комбинат (в лице директора Липухина) совместно с гражданином России Алексеем Мордашовым создал фирму «Северсталь-Инвест».

Схема была несложная: комбинат передавал «Северстали» всю свою готовую продукцию (полтора миллиона тонн стали), и та перепродавала ее с пятипроцентной надбавкой. Ну а получившийся плюс Мордашов пускал на покупку акций.

С задачей Алексей справился блестяще. Очень скоро Череповецкий металлургический перешел в собственность принадлежащей ему фирмы «Северсталь-Инвест». Директор Липухин и его крестник должны были стать хозяевами гигантского производства, и они ими стали.

Мордашову было только тридцать, и теперь у него было все, о чем можно мечтать. Он стал владельцем одиннадцатого по стоимости предприятия страны. От старой жизни оставалась только жена. Его бывшая супруга позже рассказывала в одном из интервью:

Идея приватизации состояла в том, чтобы миллионы рабочих стали хозяевами тех заводов, на которых трудятся. Проблема была в том, что рабочие не желали никем становиться. Стоимость ваучера равнялась бутылке водки. Очень скоро завод вернулся в те руки, которые распоряжались им еще при советской власти, – в руки собственного директора. Только теперь уже официально и насовсем.

В 1996 году Мордашов стал гендиректором «Северстали», а бывший директор комбината Липухин занял пост председателя совета директоров. Еще через несколько лет Липухин полностью сдал дела молодому помощнику и переехал жить в края потеплее. А Алексей Мордашов превратился в одного из самых богатых людей России. Шоу продолжалось.

1

Начало 1990-х стало странным временем – жутким и чарующим одновременно. Все, что прежде жители СССР могли видеть только в голливудских фильмах, теперь происходило наяву.

В стране появились бандиты, миллионеры, проститутки, игроки на бирже, наемные убийцы, торговцы кокаином и звезды шоу-бизнеса. Кто-то владел собственными яхтами. Кто-то проводил вечера в казино. Одна из газет опубликовала фото человека, повешенного прямо в центре Москвы на фонарном столбе. Под столбом с открытыми ртами застыли прохожие. Другая газета уверяла, что только на карманные расходы у богача Владимира Гусинского в месяц уходит миллион долларов США.

Всего за пару лет после распада СССР в стране появилось огромное количество богатых, очень богатых и фантастически богатых людей. Выручка даже не очень большого казино в те годы составляла до миллиона долларов в месяц. Только-только открывшиеся московские найт-клабы были полны низеньких толстых мужчин, каждого из которых сопровождало по несколько двухметровых моделей. Эти люди носили наручные часы, цена которых превышала стоимость военного крейсера. Они могли заказать тележурналистам полнометражный документальный фильм о себе или распорядиться, чтобы к ним в сауну приехал спеть кто-нибудь из народных артистов республики.

Откуда они взялись и на чем сделали деньги, понятно не было. Казалось, будто дело в каком-то секрете. Эти странные люди его знают, а остальные – нет. Казалось, будто бизнес – это как волшебство: если ты знаешь правильное заклинание, то деньги можно делать на чем угодно. Но на самом деле это так только казалось.

2

Будущий банкир Михаил Фридман (седьмая строчка в списке журнала Forbes за 2011 год) родился на крайнем западе СССР, в украинском Львове. Он был поздним и любимым ребенком в очень приличной еврейской семье. Родители Михаила были военными инженерами. Его папа был даже удостоен Государственной премии: разработал что-то очень секретное для военной авиации. Некоторые газеты писали, будто семья Фридманов жила в том же дворе, что и семья Явлинских – родителей будущего главного экономиста горбачевского СССР.

Школу Михаил закончил всего с одной «четверкой». Он вообще был очень положительным ребенком. Единственное, что могло насторожить советских учителей, – Фридман очень рано полюбил рок-н-ролл. По слухам, еще дома, во Львове, он собрал свой первый вокально-инструментальный ансамбль. Правда, фронтмена из полного подростка не вышло: в ансамбле Михаил играл не на гитаре, а на электрооргане.

После школы Фридман поехал в Москву поступать в вуз, однако не прошел по конкурсу. Через год он повторил попытку, но опять неудачно. Тогда, решив не мучиться, Михаил сдал документы в простенький Институт стали и сплавов (МИСиС). Во-первых, там был меньше конкурс, а во-вторых, в этом институте уже учился его двоюродный брат.

Как оказалось, МИСиС – это было тоже неплохо. Для такого человека, как Фридман, – даже очень неплохо. В общежитии его соседом по комнате был Михаил Грушевский – довольно известный сегодня пародист. В институте была сильная команда КВН, и Фридману это нравилось. В интервью газете «КоммерсантЪ» он рассказывал о своей студенческой молодости:

В столице Фридман расцвел. Воистину Москва была его городом! Он купил себе ультрамодные брюки Levi's 505. Завел знакомства со столичными модниками и меломанами. А к третьему курсу даже открыл в общежитии своего института клуб «Земляничная поляна». Вернее, это еще не было настоящим найт-клабом, – но только потому, что создать официальный найт-клаб в СССР было нереально. В остальном «Поляна» стала вполне себе модным местом. Там проводились дискотеки, выступали барды и можно было культурно познакомиться с девушкой.

Ну а когда в конце 1980-х появилась возможность заниматься легальным бизнесом. Фридман не стал упускать и этот шанс.

3

В Советском Союзе никакого бизнеса не было. Первые «новые русские» стали понемногу появляться только в 1988–1989 годах. У тех, кто собирался разбогатеть, было на тот момент три пути.

Во-первых, в стране появились кооперативы. В мае 1988 года был принят закон «О кооперации». Теперь желающие могли вполне официально заниматься тем, за что раньше сажали в тюрьму, – шить поддельные джинсы и кожаные куртки, за деньги показывать эротические фильмы или строить клиентам дачи.

Уже через полтора года в кооперативах работало больше миллиона человек. По всей стране создавались кооперативные лавочки и открывались кооперативные ателье. При этом действительно с нуля создано было всего несколько фирм. Потому что в основном-то «кооператорами» стали называться те, кто раньше занимался тем же самым, но подпольно. В советские времена этих людей называли «цеховиками» или «теневой экономикой». Прежде их отлавливали и надолго сажали. Теперь времена пошли менее кровожадные, и бывшим подпольщикам государство дозволило свой бизнес легализовать.

Кооперативы были на виду. Многим казалось, будто из них и вырастут русские бизнес-империи. Именно в кооперативах начинали многие будущие миллионеры. У Романа Абрамовича была небольшая фирма по изготовлению мягкой игрушки. Михаил Прохоров «варил» джинсы. Владимир Гусинский занимался частным извозом. Но тут была большая проблема. Можно, конечно, разбогатеть и на мягких игрушках или на джинсах stone-wash – другой вопрос, сколько это займет времени?

Поэтому куда интереснее был путь номер два. Одновременно с кооперативами были разрешены новые формы собственности – аренда и совместные предприятия. Это означало, что заводы и фабрики больше не должны быть обязательно государственными. Рабочие какого-нибудь завода теперь могли сами распоряжаться тем, что производят. И даже сбывать часть продукции за границу.

Это было уже лучше, чем строчить джинсы. Разумеется, никакой продукцией никакие рабочие распоряжаться не стали. Зато, пользуясь этим законом, директор мог взять да и продать на Запад выделенную ему государством солярку. Или под видом лома цветных металлов вывезти за границу все стоящие у него на заводе станки. В 1989 году фирма «Ант» пыталась продать на металлолом даже партию новеньких танков.

Бизнес стоило делать там, где были деньги. У жителей агонизирующего СССР каких-то особенных денег тогда не было. Деньги были либо за границей, либо у государства. Именно на торговле с заграницей начали коваться действительно большие состояния. Первый русский миллионер Артем Тарасов тысячами тонн гнал на Запад мазут. Стартовый бизнес нынешнего мультимиллиардера Виктора Вексельберга состоял в том, что он по $300 за тонну покупал списанные медные кабели и продавал их в Европе по $2300. Миллион долларов Вексельберг скопил еще при Советском Союзе.

Впрочем, все эти лазейки опомнившееся государство очень быстро прикрыло. И вообще, серьезные деньги тогда зарабатывались не здесь. По-настоящему золотым дном в конце 1980-х стал третий путь – так называемый «комсомольский бизнес». Двадцать лет назад о нем мало говорили. А сегодня об этой штуке и вообще почти никто не вспоминает. Но самые главные новые русские капиталы были созданы именно тут.

4

В советские времена государство жестко регулировало всю жизнь подданных. Кого-то сажало в тюрьму, кому-то выделяло квартиру в престижном районе. Теперь с точно такой же жесткостью государство определяло, кому быть богатым – а кому нет. Советские законы стояли на пути у тех, кто собирался заняться бизнесом, неприступной стеной. Но для некоторых людей из этих законов были сделаны исключения. И, разумеется, это были не случайные люди, а свои, проверенные кадры. Дело в том, что на смену коммунистам в новой России пришли не капиталисты, а комсомольцы.

Еще в июле 1986 года ЦК КПСС принял решение разрешить комсомолу заниматься коммерцией. При горкомах и райкомах начали создаваться так называемые «Центры научно-технического творчества молодежи». Под этим-то псевдонимом и скрывались первые в СССР коммерческие предприятия.

Старшие коммунисты остались решать вопросы большой политики. Вопросами экономики они поручили заняться младшим товарищам – функционерам не партии, а комсомола. Четыре миллиона советских бюрократов разделились на две большие группы. Одна половина со временем превратилась в политическую элиту страны, а вторая (помладше) – в бизнес-элиту.

Комсомольским центрам старшие товарищи предоставили невиданную в СССР экономическую свободу. При этом налогами комсомольская экономика не облагалась. Только им было разрешено вести бизнес с иностранными фирмами. Только им были даны права заниматься банковской деятельностью и даже проводить валютные операции. Прочим категориям граждан за подобные проекты светили крупные тюремные сроки.

В советские времена у государственных чиновников было огромное количество благ: эти люди ездили на особых машинах, жили в особенных квартирах, отдыхали в особенных пансионатах и отоваривались в особенных магазинах. В конце 1980-х у них появилась еще одна привилегия: теперь им разрешалось делать то, что было запрещено остальным.

Всего через год в стране работало уже 60 комсомольских фирм. К 1990-му – 4000 фирм и 17 000 комсомольских кооперативов. Среди проектов комсомола имелся коммерческий банк и собственный модный дом. Однако из всех видов творчества комсомольцев больше всего увлекло обналичивать бабки.

Дело в том, что хождение наличных денег в СССР строго контролировалось государством. Предприятие могло быть очень рентабельным и иметь на счетах миллионы. Но снять эти деньги со счета и прибавить зарплату сотрудникам (или хотя бы отремонтировать собственную столовку) директор не имел права. Зарплаты в СССР имели жесткий потолок, а любая коммерческая деятельность (типа нанять штукатуров для ремонта) заканчивалась уголовной статьей.

Зато комсомольцы превращали цифры на бумаге в хрустящую наличность играючи. Право на обналичку было дано им вполне официально. Теперь, чтобы отремонтировать ту самую столовку, директор завода мог обратиться к комсомольцам. Он переводил им на счет безналичную сумму, комсомольцы обналичивали деньги, часть брали себе, а на остальные нанимали бригаду штукатуров. И все были довольны: комсомол получал деньги, директор – новую столовую, а партия могла быть уверена, что весь процесс остается под ее полным контролем.

К концу 1980-х комсомольский капитализм переживал расцвет. Суммы в этой сфере вращались громадные. Только 27 московских «Центров научно-технического творчества молодежи» заключило контрактов на четверть миллиарда советских рублей. То есть по официальному курсу – почти на несколько сот миллионов долларов. Именно этим бизнесом занимались в 1980-х будущие миллионеры Михаил Ходорковский и Леонид Невзлин, будущие владельцы шоу-империй Борис Зосимов и Сергей Лисовский, а также будущий самый влиятельный человек медведевской России Владислав Сурков. На Украине именно так ковались первые денежки «оранжевой принцессы» Юлии Тимошенко, а в Прибалтике с комсомола начинали двое главных тамошних олигархов – Каргин и Красовицкий (Parex-Bank).

5

Приехавший черт знает откуда и носивший подозрительные американские брюки Фридман к «комсомольскому бизнесу» допущен, разумеется, не был. До самого начала 1990-х у него была крошечная фирма «Альфа-Фото»: Фридман пробовал торговать оргтехникой, среднеазиатскими коврами и импортным сахаром, за которым тогда стояли очереди. Сказать, что это был серьезный бизнес, не взялся бы никто. Так бы он и остался коммерсантом средней руки, если бы не помощь одного давнего приятеля.

У себя в институте Фридман создал клуб «Земляничная поляна». А в МГУ точно такой же музыкальный клуб открыл Петр Авен. На этой почве два бывших студента много общались в начале 1980-х. Спустя десять лет знакомство возобновилось – и именно с этого момента дела Фридмана пошли в гору.

В отличие от провинциала Фридмана, Авен был москвичом, причем из очень хорошей семьи. Он окончил престижную математическую школу. Говорят, за одной партой с ним сидел будущий глава правительства Егор Гайдар.

Дедушка Егора Гайдара в свое время устанавливал советскую власть на Дальнем Востоке. Дед Петра Авена был латышским стрелком и устанавливал советскую власть в центральных районах страны. Вряд ли это сыграло какую-то роль, но внуки двух комиссаров друг другу понравились. Приятельские отношения с Гайдаром у Авена возникли еще в школе. Потом они оба поступили в одну и ту же аспирантуру. А потом, уже при Ельцине, оба они стали работать в первом послесоветском правительстве России.

Правительство начала 1990-х было вообще одним из самых выдающихся в смысле будущих мультимиллиардеров. В нем успел отметиться почти весь список Forbes: будущий заключенный Михаил Ходорковский, будущий металлургический король Владимир Лисин, будущий олигарх Петр Авен. Впрочем, министерская картера Авена длилась всего-навсего год. Под Рождество 1992-го он подал президенту Ельцину прошение об отставке, а тот это прошение подписал.

Уйдя с государственной службы, первое время Авен пробовал начать совместный бизнес с Борисом Березовским. Тот когда-то учился у папы Авена в аспирантуре. Однако что-то у них там не заладилось, и в 1994-м Авен приходит работать в «Альфа-банк» Михаила Фридмана.

6

В СССР банковская система была устроена примитивно. В стране имелся один-единственный Госбанк плюс еще два специализированных банка (один держал деньги, предназначенные на строительство, а второй занимался валютными расчетами). Никаких других банков в стране не было. Да, в общем-то Советскому Союзу они были и ни к чему.

Зато при Горбачеве банки вдруг стали расти как грибы. Страна понемножку переходила на денежные отношения. Огромное количество организаций переводило туда-сюда огромное количество денег. И тут было никак не обойтись без банков. Потому что банки – это ведь и есть такие структуры, которые занимаются хранением и перемещением денег.

24 августа 1988 года в стране был зарегистрирован первый частный коммерческий банк. Он был открыт в казахском городе Чимкенте, и о его дальнейшей судьбе история умалчивает. Еще через день второй коммерческий банк был открыт в Ленинграде. Двенадцатым по счету зарегистрированным коммерческим банком стал «Инкомбанк». Двадцать пятым – банк «Менатеп» Михаила Ходорковского. Сто сороковым – «ОНЭКСИМ банк» Владимира Потанина. Еще через год их число перевалило за полторы тысячи. Поддавшись общему поветрию, Михаил Фридман махнул рукой на торговлю сахаром и тоже создал на базе своей «Альфы» небольшой банк.

Сперва все эти банки выглядели как шутка. Молоденький комсомольский функционер Михаил Ходорковский имел под началом большой «Центр творчества молодежи». И собирался заплатить своим творцам зарплату. Для этого он обратился в советский Жилсоцбанк за кредитом, однако получил отказ. Государственные деньги государственный банк мог перевести только другому банку – но никак не частным лицам. Тогда Ходорковский взял и просто зарегистрировал на свое имя банк «Менатеп». Будущую наиболее мощную финансовую империю ельцинской России.

А «Инкомбанк» и вообще был создан руководством Института народного хозяйства им. Плеханова просто как учебное пособие. Никаких денег в «Инкомбанке» тогда не было. Была организация, больше всего напоминавшая студенческий капустник. На примере своего игрушечного банка студенты должны были изучать механизмы новой экономики. Шуткой «Инкомбанк» перестал быть позже – когда вошел в тысячу крупнейших банков планеты.

Крупные заводы, торговые фирмы, мэрии городов, внешнеторговые организации и даже армия, милиция и школы с больницами – все теперь имели собственные счета, куда переводили заработанные денежки и откуда снимали то, что собирались потратить. И очень важным был вопрос – на счетах каких именно банков все эти денежки станут храниться. Никаких посторонних рук здесь появиться не могло – и не появилось.

К началу 1990-х в России существовало приблизительно две тысячи банков. Часть из них была крупными, большинство – совсем небольшими. И только семьдесят восемь из них были «уполномоченными». Это означало, что государство уполномочило эти банки вести для него (государства) какие-то операции. Например, хранить деньги российского правительства. Или деньги правительства Москвы. Или получать деньги, полученные от продажи нефти за границу. Или вести расчеты на таможне. Причем 30 из этих 78 банков были уполномочены вести сразу несколько таких операций.

Те, кто перестраивал громоздкую и нежизнеспособную Советскую империю, делали это как умели. Многомиллионная армия бывших советских чиновников разделилась на две большие половинки. Часть из них оставила начальственные посты и ушла в бизнес. Вторая часть посты за собой сохранила. В Европе и США власть и бизнес – это две совершенно разные общественные группы. А в России наоборот – две части одной и той же сплоченной команды.

К 1994 году заводы и фабрики перешли в руки своих бывших директоров. А основные финансы – на счета уполномоченных банков. Новые банкиры приватизировали бабки так же, как директора сталелитейных гигантов приватизировали свои заводы. Уполномоченные банки очень быстро превратились в огромные и всемогущие финансовые империи. Банки, которые не смогли получить статус «уполномоченных», вскоре позакрывались. Зато банки, допущенные в число избранных, могли смотреть в завтрашний день без тени сомнения. Даже самые незначительные операции с государственными деньгами приносили им бешеные прибыли. И ведь никакого криминала в этих операциях не было. Все происходило четко по закону.

Основные игроки на этом поле определились довольно быстро. Наиболее мощными из них стали банк «Менатеп» Михаила Ходорковского и «Мост-банк» Владимира Гусинского. Лишь немного отставали от них ОНЕКСИМ Владимира Потанина и «Альфа-банк», который возглавляли Михаил Фридман с Петром Авеном. Дальше, на ближайшие десять лет, вся история России будет определяться борьбой между именно этими игроками.

1

В 1989 году от рака скончалась жена московского чиновника Юрия Лужкова. Супруги прожили в браке больше тридцати лет, – а потом произошло это горе.

С будущей женой Лужков познакомился еще студентом. Они вместе учились в Институте нефтехимической и газовой промышленности. Девушку звали Марина Башилова. Ее папа работал в Министерстве химической промышленности. Тестю было приятно, что муж дочери продолжит его дело. После свадьбы Лужков переехал жить в большую квартиру новых родственников, расположенную неподалеку от Кремля.

Молодожены начали вместе работать в НИИ пластмасс. Впрочем, очень скоро из института энергичный Лужков ушел на повышение. Уже в двадцать восемь лет он возглавил отдел в Министерстве химической промышленности. А Марина Лужкова так и проработала в НИИ до конца жизни.

Мужу она родила двух сыновей. На работе особенно ничем не выделялась. Так прошло несколько десятилетий. В стране началась перестройка, Лужков начал политическую карьеру, рухнула Берлинская стена – и именно в этом году врачи диагностировали у Марины рак. Всего через несколько месяцев она умерла.

2

Россия всегда узнавала о том, какая она, из иностранных газет. Это, в общем-то, естественно. Чтобы узнать, что у вас испачкалось лицо, вам придется посмотреться в зеркало. Таким зеркалом для России всегда был Запад.

В 1989 году рухнула стена, разделявшая Берлин на Восточный и Западный, – и вместе с ней рухнул весь предыдущий мир. То, что еще вчера казалось фантастикой, сегодня запросто показывали по телевизору. Жуткая, ощетинившаяся ракетами Россия раскрыла объятия цивилизованному миру. Во главе «империи зла» встал моложавый и прогрессивный лидер Михаил Горбачев. Этот человек больше не угрожает похоронить США, а наоборот, сам заводит разговоры о новом мировом порядке.

Хитом того года стала песня Стинга «Русские тоже любят детей». А раз так, раз они действительно любят – то и холодной войне конец! То что было – прошло. Отныне все будет новым!

Падение стены стало для европейцев и американцев датой начала нового мира. Для них это событие, может быть, даже более важно, чем падение зданий Всемирного торгового центра 11 сентября 2001 года. Под впечатлением от происходившего тогда американский социолог Френсис Фукуяма даже написал книгу с говорящим названием «Конец истории». И общий восторг оказался настолько заразительным, что русские тоже заговорили: ну, наверное, да… наверное, при Горбачеве предыдущий мир действительно кончился, а на свет родился совсем новый.

В конце 1980-х внешняя политика нашей страны действительно развернулась на сто восемьдесят градусов. Однако фокус в том, что политика внутренняя от этого почти не изменилась. Россия перестала быть для Запада «империей зла», но сама-то страна так и осталась прежней.

Думать, будто современная Россия родилась в результате перестройки, было бы не совсем правильно. Да, после перестройки в России появилось много таких штук, о которых прежде никто и не слыхивал. Например, собственный президент или русская сотня журнала Forbes. Но какие-то фундаментальные вещи при этом так и остались нетронутыми. В России вообще очень редко что-то меняется всерьез.

Люди, которые в 1980-х затевали реформы, вовсе не собирались отменять советский строй. Зачем ломать то, что работает? Речь шла только о том, чтобы провести апгрейд: устранить некоторые недостатки и обновить систему. Убрать то, что мешает нормально жить дальше. А мешала, прежде всего, допотопная, давным-давно никому не интересная коммунистическая идеология. Мешала куча совершенно непонятных ограничений, вроде запрета быть богатым или носить американские джинсы. Мешал «железный занавес»: люди хотели ездить за границу и спокойно продавать туда сырье. Вот это изменить следовало. А убирать сам советский строй – какой в этом был смысл?

Тем более что быстро построить в России какой-то другой строй было бы и нереально. Для этого не было ни подходящих людей, ни четкого плана. Со времен Ивана Грозного в России выстраивалась модель, которая лучше ей подходила. Больше всего эта система напоминала армию – послушное рядовое население, офицеры-чиновники и один-единственный лидер на самом верху. Каждый четко знает свое место. Каждый четко выполняет полученные приказы. Этой машине были по плечу задачи любой сложности – хоть сибирские реки перенаправить в Среднюю Азию, хоть государственную собственность приватизировать. Вот если бы из советской системы убрать некоторые минусы (мечтали те, кто затеял перестройку) – она была бы и вообще идеальна.

3

Худо-бедно, но во времена Горбачева и Ельцина реформировать советскую систему все-таки удалось. Правда, по ходу реформирования с карты исчезла сама страна, в которой эти реформы происходили. Гигантский Советский Союз распался, и на его месте появилось пятнадцать совершенно новых государств.

Официально СССР прекратил существование 8 декабря 1991 года. В этот день в белорусском заповеднике Беловежская Пуща президенты России, Украины и Белоруссии подписали «Заявление» о том, что прежнего Советского Союза больше нет и отныне отношения между республиками станут строиться на совершенно иных основаниях. На каких именно – покажет время. Однако на самом деле СССР прекратил существование задолго до подписания беловежского заявления.

Французская колониальная империя развалилась в 1960-х. Британская перестала существовать еще раньше. Наша страна все это время умудрялась не только держать под контролем гигантские территории и десятки разбегающихся народов, но даже и присоединять иногда какую-нибудь новую землицу. Однако к середине 1980-х власть в Москве ненадолго отвлеклась на иные проблемы. И, почувствовав ослабление железной хватки, окраины тут же заговорили о суверенитете.

Первой в мае 1986 года восстала Якутия. Три дня подряд якуты били русских, разгоняли выдвинутые против них части милиции и (неслыханное дело!) даже попытались взять штурмом здание обкома. К зиме того же года волнения охватили Казахстан. В столице республики все стены были расписаны лозунгами «Казахстан для казахов!», а когда милиция попробовала блокировать беспорядки, то двух сотрудников растерзали, а остальных пинками прогнали через все центральные улицы. Еще через год в Прибалтике и на Кавказе появились Народные фронты: организации, прямо заявляющие, что их цель – выйти из СССР. И как можно скорее!

Усмирять взбунтовавшиеся окраины – для любой великой державы это занятие привычное. И в царской России, и в СССР подобные смуты каждый раз душились быстро и надежно. Разумеется, московским властям ничего не стоило отправить во все перечисленные республики десантников и танки – и попробовали бы после этого там заикнуться о независимости! Да только к концу 1980-х решать проблему вот так просто уже не получалось.

Высшие советские бюрократы давно распределили между собой основную государственную собственность, использовали ее в собственных интересах, передавали по наследству и боролись с враждебными чиновничьими кланами. Прежде в стране был только один центр. Теперь огромная армия советских чиновников разбилась на несколько больших кланов. Один (самый крепкий) сидел в Москве, но ему противостояло еще пятнадцать точно таких же кланов, – только местных. В каждой республике команда была своя. И все эти люди больше не хотели играть по устаревшим правилам.

Команды с окраин не хотели, чтобы кто-то вмешивался в их жизнь. Им надоело, что из Москвы может приехать бригада прокуроров и поломать весь тонко настроенный местный бизнес. И вот это была уже серьезная проблема. Танками разогнать собравшихся на площади горлопанов было несложно. Но что московские чиновники должны были делать с точно такими же чиновниками, как они сами, если теперь те просто отказывались выполнять приказы?

Первой о государственной независимости объявила Грузия. 9 марта 1990 года там был принят Акт о суверенитете. Через два дня о независимости от Москвы объявила Литва. Еще через три недели – Эстония, а потом и Латвия. Однако и это еще было бы ничего – да только сразу после них Декларацию о государственном суверенитете приняла Россия. 12 июня Президент России Борис Ельцин объявил независимой от СССР не какую-нибудь там окраину, а самый что ни на есть центр – Российскую Федерацию.

В Москве на тот момент жило сразу два президента – советский президент Горбачев и российский президент Ельцин. Местные команды возникли не только на Кавказе или в Прибалтике. Больше всего чиновников было в самой России, и уж эти чиновники были повлиятельнее и посообразительнее окраинных коллег. Разумеется, у этих людей тоже были свои интересы, которым горбачевское Политбюро со своими непонятными коммунистическими установками только мешало. Борис Ельцин и его команда ставили вопрос ребром – не пора ли пересмотреть правила игры?

К весне 1991 года центральная власть контролировала от силы девять из пятнадцати советских республик. Горбачев и его люди все еще не считали ситуацию совсем уж критической. Им все еще казалось, что десантный полк запросто решит любые недоразумения. Сперва войска были введены в Тбилиси. Солдаты атаковали безоружную толпу и саперными лопатками зарубили 19 человек – в основном женщин. После этого о том, чтобы грузины остались в составе СССР, не могло быть и речи.