«Мы все родом из истории…»

История, как известно, повторяется на разных витках развития, но природа человеческая, постоянно переодеваясь во все более и более элегантные одежды социального развития, отнюдь не меняется. В этой изначальной человеческой сущности соседствуют пытливый и острый ум с косностью, стремление динамично развиваться – с нежеланием никаких новаций во имя личного карьерного или финансового спокойствия… Армия и спецслужбы – это только инструмент в руках военно-политического руководства любой страны при любом строе. Если на основе анализа полученной информации принимаются адекватные политические решения – успех будет; но если они, решения, не соответствуют ситуации, принимаются с опозданием, а то и вовсе не принимаются – глобальное поражение неизбежно. Все повторяется – как Инь и Ян, белое и черное, день и ночь. Все в этом мире повторяется…

Один из наших главных героев – Павел Анатольевич Судоплатов – пришел в этот мир 7 июля 1907 г., а ровно за сто лет до его рождения, 7 июля 1807 г., был подписан Тильзитский[1] мир, завершивший для Российской империи участие в русско-прусско-французской войне 1806–1807 гг. Есть ли между этими событиями мистическая связь или нет, мы в нашем повествовании выяснять не будем. Бесспорно одно – Тильзитский мир стал отправной точкой для развития партизанских[2] действий в первой четверти XIX столетия в Испании, Пруссии, России и Финляндии.

Русская армия испытала на себе партизанские методы ведения боевых действий в первой половине 1808 г., в период русско-шведской войны (1808–1809), начатой Россией по требованию Наполеона и в полном соответствии с Тильзитским миром, поскольку Швеция не присоединилась к континентальной блокаде Англии. После первоначальных успехов (февраль – март 1808 г.) действия русских войск были парализованы практически поголовным сопротивлением финского населения. При этом шведские войска пытались использовать действия партизан в своих интересах.

Выдающийся знаток русской военной истории Антон Керсновский указывал:

«Партизанская война настолько ослабила войска, что в апреле до сдачи Свеаборга на фронте оставалось всего 4500 бойцов, которые, конечно, ничего не могли предпринять.

Судоплатов П. А.

Шведский главнокомандующий ген. Клингспор, утроив свою армию [ок. 35 000], нанес нам в Северной Финляндии ряд поражений (Сикаиоки, Револакс), самих по себе незначительных, но имевших весьма досадное последствие – усиление в тылу русских войск партизанщины. Наши войска отступили…»[3]

Ведение войны в условиях сильно пересеченной местности (реки, озера, леса, скальные массивы, узкие дефиле) потребовало выделения значительных воинских контингентов – не менее половины из 34 000 человек к лету 1808 г. – для охраны коммуникаций на завоеванных армией территориях. Предотвратить длительную партизанскую войну удалось только с помощью решительных военных и политических мероприятий.

Боевые действия велись стремительно и были перенесены на территорию Швеции. Русские войска, совершив беспрецедентный по тем временам маневр – переход по льду Ботнического залива, – к весне 1809 г. оказались в ста верстах от Стокгольма.

Уникальная военная тактика вкупе с активной тайной политикой дала великолепный и быстрый результат. В итоге дворцового переворота шведский король Густав IV Адольф был свергнут с престола, а занявший его место герцог Зюдерманландский (впоследствии Карл XIII) заключил с Россией 5 сентября 1809 г. Фридрихсгамский мир. По этому договору новый король Швеции полностью отказывается от своих прав на Финляндию и Аландские острова в пользу России.

Финляндия вошла в состав Российской империи со статусом великого княжества, ее население получило значительные социальные привилегии. К сожалению, русское военно-политическое руководство выводов (в который уже раз!) из партизанской войны в Финляндии не сделало и организацией предназначенных для ведения такой войны специальных подразделений и подготовкой для них театра военных действий серьезно не занималось.

Исторический опыт не был учтен и более века спустя, когда Красная армия в 1939 г. испытала в своем тылу все «прелести» спланированного и организованного финского сопротивления. Партизанско-диверсионная практика «зимней войны» и Гражданской войны в Испании (1936–1939) затронет судьбы нашего героя и многих его боевых товарищей. Но продолжим о веке девятнадцатом…

Пока Российская империя воевала со Швецией, на другом конце Европы, в Испании, несокрушимые на поле битвы войска Наполеона стали нести ощутимые потери от местных партизан. Уже 2 мая 1808 г. в Мадриде начинается восстание против Мюрата, которое жестоко подавляется французами: все его участники, взятые в плен, были преданы казни. В ответ на это по всей Испании создаются хунты (союзы), оказывающие сопротивление французским оккупационным войскам. 20 июля 1808 г. Северная хунта от имени короля Фердинанда объявляет войну Франции. Зимой 1809 г. в Испании образовывается партизанское движение, получившее название «герилья» (guerrilla – дословно «партизанский отряд»), которое причинило много серьезных неприятностей французской армии. Крайне важно и примечательно отметить один важный, по мнению авторов, факт этого, казалось бы, незначительного с точки зрения глобальной военной политики явления – партизанские действия продолжались долгие 5 лет, до полного поражения французской армии в 1814 г., несмотря на все усилия наполеоновской армии и администрации справиться с ними.

В XX в. опыт партизанской войны в Испании окажется полностью утраченным и будет восстанавливаться с помощью иностранных специалистов прямо «с колес» во время боевых действий.

На протяжении наполеоновских войн прусские офицеры также получили позитивный опыт организации партизанских действий. Согласно типично германскому академическому учению теоретика и организатора партизанской борьбы против наполеоновских войск в 1811–1812 гг. А. фон Гнейзенау, основными задачами прусских партизан, которые во внутренних материалах именовались «прусской милицией», являлись: прорыв коммуникаций французов, захват и уничтожение продовольствия; регулярное «беспокойство» неприятельских войск. Теория затрагивала не только вопросы общей программы действий, но и распространялась на тактические основы развития партизанского движения – так, например, категорически запрещалось действовать методами регулярной армии, предписывалось «избегать правильных атак». Фон Гнейзенау прекрасно отдавал себе отчет, что применение растиражированной тактики регулярной армии станет смертельно опасным для «прусской милиции» и позволит оккупантам мгновенно ликвидировать немногочисленные отряды прусских патриотов. Создание же нестандартных вариантов «военных атак» не позволит сильнейшей на то время европейской армии использовать всю свою тактическую мощь.

Отличительными знаками «прусской милиции» служили форменные кепи и военные пояса. При приближении регулярных войск противника милиционеры, спрятав оружие, кепи и пояса, превращались в обычных граждан. По стратегическому замыслу фон Гнейзенау, действия партизанских отрядов в расположении французских войск должны были подготовить базу для всеобщего восстания на немецких землях, оккупированных наполеоновской армией.

Военная кампания 1812–1813 гг., которая позднее вошла в нашу историю как Отечественная война 1812 г., обогатила русскую армию колоссальным опытом ведения партизанских действий на растянутых на сотни и тысячи верст коммуникациях противника. Однако следует признать, что партизанская война в тылу французской армии являлась вначале мероприятием не плановым, а сугубо спонтанным, бунтарским, основанным на инициативе снизу. При этом, как мы упомянули ранее, объективные предпосылки для подготовки плановых диверсионных действий против коммуникаций противника у российского военно-политического руководства имелись еще до вторжения Наполеона в Россию; они прекрасно были известны русским военным специалистам по информации, поступавшей как от военных, так и от гражданских агентов русского двора в европейских странах.

Первыми в русской армии в 1812 г. на коммуникациях противника начали действовать несшие аванпостную службу в составе пограничной стражи егерские подразделения и разрозненные отряды, отрезанные стремительным маршем французов и вынужденные самостоятельно пробиваться на соединение с главными силами 1-й и 2-й Западных армий из полного либо частичного окружения. На оккупированных территориях в борьбу с неприятелем вступали крестьяне – иногда по собственной инициативе, иногда под руководством отставших от армии военнослужащих.

Организация партизанского движения была начата русским военным командованием во второй половине августа – только через два месяца (!) после начала войны. По имеющимся историческим данным, первым о царившей в тылу французской армии беспечности сообщил поручик М. Ф. Орлов, посланный русским военным командованием в Смоленск для выяснения судьбы попавшего в плен генерала П. А. Тучкова. Будучи наблюдательным офицером, он по возвращении заявил командованию, что даже сотня казаков, отправленная в тыл французских войск, может нанести противнику много вреда.

К тому времени французский император был сильно обеспокоен тем, что его «Великая армия» стремительно сокращается, теряя при фуражировках людей больше, чем в сражениях. Обеспокоенность Наполеона объяснима: ведь накануне Бородинского сражения его войска насчитывали не более 150 000 человек из трехсот тысяч, действовавших на главном операционном направлении в начале Русской кампании. Отсутствие стратегических резервов не позволило ему в битве при Бородине уничтожить кадровое ядро русской армии и, соответственно, решить главную стратегическую задачу – победоносно завершить всю кампанию 1812 г. в России.

После Бородина ситуация с организаций партизанского движения значительно изменилась. Теперь действия созданных на местах и специально выделенных из армии более чем двадцати отрядов, не считая большого числа неучтенных «партизанских партий», были подчинены единой задаче и координировались верховным командованием русской армии.

«Поелику ныне осеннее время наступает, через что движения большою армиею делаются совершенно затруднительными… то и решился я, избегая генерального боя, вести малую войну, ибо раздельные силы неприятеля и оплошность его подают мне более способов истреблять его, и для того, находясь ныне в 50 верстах от Москвы с главными силами, отделяю от себя немаловажные части в направлении к Можайску, Вязьме и Смоленску»,[4] – писал главнокомандующий русской армией фельдмаршал князь Михаил Илларионович Кутузов.

Под термином «малая война» понимались самостоятельные действия небольших отрядов регулярной или иррегулярной кавалерии в промежутках между генеральными сражениями. Их задачей являлись разведка и нападения на подразделения противника на бивуаках, на марше, при проведении им фуражировок и т. п.

Армейские партизанские отряды были мобильными, численностью от 50 до 500 человек, комплектовались преимущественно из казаков и гусар, реже с привлечением улан и кирасир. В их задачу входило уничтожение живой силы противника, его транспорта, продовольствия и фуража, разведка и проч. Перед командирами отрядов ставились боевые задачи в пределах зон их ответственности, на случай проведения совместных операций сообщались районы действий соседних отрядов. Так была определена главная стратегия партизанских действий – постоянная угроза на внутренних коммуникациях противника.

Боевая практика определила и основы партизанской тактики. Так, после того как часть отряда И. С. Дорохова была окружена противником, Кутузов приказал написать для него специальное практическое руководство:

«Партизан никогда в сие положение прийти не может, ибо обязанность его есть столько времени на одном месте оставаться, сколько ему нужно для накормления людей и лошадей. Марши должен [летучий отряд] партизан делать скрытные, по малым дорогам [и более ночью; днем скрываться в лесах]. Пришедши к какому-нибудь селению, никого из оного не выпускать, дабы не можно было дать об нем известия. Днем скрываться в лесах или низменных местах. Словом сказать, партизан должен быть решителен, быстр и неутомим».[5]

Результат действий партизанских отрядов хорошо описывает Арман де Коленкур:

«Мы все время должны были держаться настороже… Неприятель все время тревожил наши коммуникации за Гжатском и часто прерывал их между Можайском и Москвой… В этих прелюдиях все видели предвестие новой системы, цель которой – изолировать нас. Нельзя было придумать систему, которая была бы более неприятной для императора и поистине более опасной для его интересов».[6]

В период подготовки русской армии к контрнаступлению Кутузову требовалось, чтобы Наполеон как можно дольше оставался в Москве. Для этого были предприняты дезинформационные мероприятия. Распространялись слухи о слабости русской армии, о желании русских скорее окончить войну, о предполагавшемся заключении мира, на что будто бы ожидается разрешение российского императора. Эти сведения поддерживали надежду Наполеона на заключение мира, вынуждали его выжидать в Москве. Каналы получения реальной информации, в том числе агентурной, о положении дел и намерениях русских блокировались нашими секретными службами и партизанскими отрядами.

Грамотная организация информационной и партизанской блокады французского командования во главе с Наполеоном, равно как и всей французской армии, была оценена не только российской стороной, но и противником. Де Коленкур писал:

«Император все время жаловался, что он не может раздобыть сведения о том, что происходит в России. И в самом деле, до нас не доходило оттуда ничего, ни один секретный агент не решался пробраться туда. <…> Ни за какие деньги нельзя было найти человека, который согласился бы поехать в Петербург или пробраться в русскую армию. Единственные неприятельские войска, с которыми мы приходили в соприкосновение, были казаки; как ни желал император раздобыть нескольких пленных, чтобы получить от них какие-либо сведения об армии, нам при стычках не удавалось захватить пленных… и так как ни один шпион не дерзал пробраться в расположение русской армии, то мы не знали, что там происходит, и император был лишен всяких сведений».[7]

В числе организаторов «малой войны» на оккупированной территории был такой опытный специалист тайной войны, как полковник (впоследствии генерал) граф (впоследствии князь) А. И. Чернышев, опиравшийся в своей работе на личный разведывательный опыт «военного агента». Большинство офицеров-разведчиков тех времен командовали партизанскими отрядами и занимались оперативно-тактической разведкой, диверсионными операциями и организацией народного партизанского движения. К Д. Давыдову, И. Дорохову, И. Вадбольскому, И. Ефремову, А. Сеславину, А. Фигнеру и многим другим вполне применим современный термин «разведчик специального назначения». В организации «партизанских партий», в разработке тактики их действий у каждого из этих героев было что-то свое, индивидуальное. Каждая «партия» гласно и негласно старалась показать более результативную работу, не выглядеть хуже своих товарищей по оружию. Правда, в среде командиров были случаи жесткой межличностной конкуренции; кое-кто из них до поры до времени не желал использовать приемы, придуманные или впервые опробованные на практике другим лицом. Характерен пример несколько отчужденного, а порой и высокомерного отношения со стороны офицеров к одному из первых партизанских командиров Александру Фигнеру. Будучи выходцем из немецкой семьи, выпускник кадетского корпуса Фигнер ввел в своем отряде неписаный закон – французов, особенно мародеров, в плен не брать. Всех мародеров расстреливали на месте или отдавали на самосуд местным крестьянам; последнее для французов было подчас хуже мгновенной смерти от ружейного залпа. Исключение составляли только офицерские чины и перехваченные лазутчики, которых тут же переправляли в ближайшее подразделение действующей армии. Многим соратникам Фигнера, командующим такими же партизанскими отрядами, на первом этапе казалось, что сугубо германский прагматизм подполковника не вполне соответствует рыцарски-аристократическим правилам ведения боевых действий. Один из кумиров того времени Денис Давыдов неоднократно осуждал своего товарища. Однако несколько раз жизнь самого Давыдова и жизнь его подчиненных висела на волоске в результате «революционных действий» плененных ими французов. Бывало и так, что колонна взятых в плен многократно превышала численный состав давыдовского отряда. Несколько раз ему приходилось спасаться бегством, оставляя на поле боя погибших, особенно когда многочисленные пленные понимали, что их охраняет небольшой отряд русских партизан, отрезанный от основных сил. После нескольких таких инцидентов Давыдов да и другие командиры старались не отягощать свой отряд большими группами французов. Порой как на светском балу молодые повесы борются за внимание некой молодой дамы, так же и в военной кампании многие офицеры, большинство из которых принадлежали к аристократическим кругам России, соперничали друг с другом за ту часть общественного внимания, которое именуется славой. По окончании военной кампании 1812 г. Денис Давыдов завершил свой труд, который явился одним из первых литературно-методических повествований о «малой войне», под названием «Записки партизана».

В первой четверти XIX в. по опыту разведывательно-диверсионных операций в тылу вражеских войск наша армия не имела себе равных. Вышедшие после Отечественной войны 1812 г. труды наших теоретиков и практиков партизанского движения тщательно изучаются в специальных учебных центрах иностранных государств до настоящего времени. Многие положения этих работ, написанные красивым русским языком людьми, чья рука не чуждалась писать любовные стихи и колкие эпиграммы, не потеряли актуальности до нашего времени и, наверное, будут востребованы в будущем. Классика всегда останется классикой вне зависимости от уровня технологического прогресса цивилизации…

Однако в организации партизанской войны имелись и серьезные просчеты.

Во-первых, не были созданы условия для ведения «малой войны» на всем протяжении вражеских коммуникаций вплоть до государственной границы Российской империи. Блокирование коммуникаций в глубоком тылу наполеоновских войск можно было осуществить с помощью подразделений Северной армии под командованием П. Х. Витгенштейна и Южной армии под командованием П. В. Чичагова. При должном внимании эти подразделения могли практически полностью перерезать операционную линию Смоленск – Варшава, обескровив армию Наполеона и заметно облегчив боевые действия регулярной русской армии на основных стратегических направлениях.

Во-вторых, практически не были использованы преимущества егерских полков. Егерские команды входили только в состав отрядов Кудашева и Фигнера, а в остальных в лучшем случае находились сборные группы пехоты. С помощью умелых стрелков из состава егерских полков можно было организовать в тылу французской армии «снайперский террор из засад». Используя преимущества прицельного огня на дальних дистанциях, егеря могли наносить огневое поражение противнику и уходить с места засады практически без потерь, что подтверждала эффективность работы «партизанских партий» Фигнера и Кудашева. А ведь подобную тактику применял еще Евпатий Коловрат, использовавший в лесной местности отборные группы стрелков из лука, которые передвигались на лыжах в тылу ордынских конных туменов.

Каждый из командиров «партизанских партий» использовал свои методы борьбы с противником, порой очень плохо согласовывавшиеся с основными задачами партизанского движения. Многие захватывали пленных, которые часто восставали и с боями прорывались к своим, нанося урон партизанам. Конвоирование пленных в расположение главных сил не только требовало времени, но и отвлекало от активной борьбы с противником. При конвоировании партизаны могли наткнуться на большие группы французских мародеров либо на французские военные гарнизоны, что также приводило к нежелательным потерям.

Мы уже говорили о том, что часть офицеров порицали жесткую позицию Фигнера по отношению к захваченным в плен французам. Повторим, команды мародеров в большинстве случаев расстреливали, но еще чаще судьбу французских солдат решали крестьянские сходы тех деревень, которые подвергались разграблению. Народный суд, как правило, завершался публичной казнью грабителей. Казнили не только рядовых, но и офицеров-дворян, бесчинствовавших не меньше. Фигнер объяснял свою позицию тем, что прощать неприятелю варварство непростительно, к тому же слухи о жестокости русских охлаждали пыл у многих потенциальных кандидатов поживиться за чужой счет. Фигнер отправлял в главную Ставку лишь небольшие группы старших офицеров, остальных он либо обменивал на своих пленных, либо безжалостно и показательно казнил. Давыдов в своих записках порицает подобный подход, но надо учитывать, что излишнее «рыцарство» стоило жизни многим партизанам.

Кампания 1812 г. еще раз показала, что ведение партизанской войны требует серьезного пересмотра философских и морально-этических основ организации и ведения боевых операций, специального отбора и подготовки бойцов. Более всего к такой деятельности оказались приспособлены казачьи части, ряд уланских и гусарских частей и некоторые егерские группы под «дельным и рачительным» руководством достойного командира. Особого успеха добивались те партизанские командиры, которые умели достичь соглашения с группами крестьян, самостоятельно защищавшими свои дома в пределах захваченных или прифронтовых уездов. Именно такое взаимодействие всех сословий делало войну подлинно народной. Чванство и «аристократически-помещичье самодурство» многих офицеров оборачивались чудовищными потерями, глухой волной народного ропота, а подчас и открытым вооруженным сопротивлением крестьян своим же «освободителям».

Горько сознавать, что накопленный русской армией опыт ведения специальных армейских операций был частью утерян, а частью не востребован в должном объеме. Ведь как могла измениться история Европы в случае пленения Наполеона во время Русской кампании 1812 г.! На российских военных скрижалях этот факт мог занять совершенно особое место. Но, увы, окруженный со всех сторон, император Франции прошел со своей гвардией сквозь позиции русских войск, как нож сквозь масло. Несгибаемый дух, серьезная подготовка и личная преданность солдат Наполеона сделали свое дело. Верность гвардейцев императору, их мужество на поле боя были прямым следствием заботы Наполеона о своей гвардии.

Д. В. Давыдов высоко оценил поведение «старых ворчунов», как называли французскую гвардию в начале ноября 1812 г., в своих мемуарах:

«Наконец, подошла старая гвардия, посреди коей находился сам Наполеон. <…> Неприятель, увидя шумные толпы наши, взял ружье под курок и гордо продолжал путь, не прибавляя шагу. Сколько ни покушались мы оторвать хотя одного рядового от сомкнутых колонн, но они, как гранитные, пренебрегали все усилия наши и остались невредимыми… Я никогда не забуду свободную поступь и грозную осанку сих всеми родами смерти угрожаемых воинов! <…> Гвардия с Наполеоном прошла посреди толпы казаков наших, как стопушечный корабль между рыбачьими лодками».[8]

К сожалению, опыт большинства «партизанских партий» не нашел должного развития и продолжения в теории и практике военного искусства. Опыт екатерининских егерей и партизан 1812 г. во многом оказался утраченным. Книга Д. Давыдова «Опыт теории партизанского действия», впервые изданная в 1821 г., практически не изучалась. Во время Польской войны (восстания 1830–1831 гг.) это позволило отряду Г. Дембиньского (ок. 4000 человек) пройти сквозь боевые порядки русских войск из Литвы под Варшаву через Беловежскую Пущу. И только столкнувшись с ожесточенным сопротивлением горцев в ходе многолетней Кавказской войны (1817–1864), об опыте партизанских действий вспомнили опять.

А ведь генерал-лейтенант Давыдов (это звание он получил в 1831 г.) дал первое теоретическое обоснование применения легких войск в российских условиях. В его книге исследованы многие вопросы подготовки и ведения партизанских действий мобильными отрядами регулярной армии. Он писал:

«Военное устройство каждого государства должно согласовываться с обычаями, нравом и склонностями народными; иначе полководцы обманутся в расчетах своих! Природа непобедима; дорого заплатят те, кои для успеха оружия своего дерзнут преобразовать турок в кирасиры и подчинить их тактическим построениям и оборотам или обеспечатся в лагере, охраняемом европейцами, одетыми в казачье платье. <…>

Верх совершенства военной силы должен бы заключаться в совокупном обладании европейскою армией войсками азиатских народов, дабы первою сражаться в полном смысле слова, а последними отнимать у неприятеля способы к пропитанию и к бою… Я говорю о казаках».[9]

Книга Давыдова являлась и первым практическим пособием по формированию и подготовке партизанских отрядов, руководству ими и боевому применению в тылу неприятеля. Не остались без внимания и особенности тактики армейских партизанских отрядов. Оценив потенциал иррегулярных казачьих войск, Давыдов предложил сформировать в России кавалерийские подразделения, специально предназначенные для ведения партизанских действий в тылу противника. Но, но, но… Всегдашнее шапкозакидательское настроение, равно как и высокомерие высших военных и политических кругов, уже пожинавших плоды великой победы над недавним кумиром и завоевателем Европы, отбрасывало все остальные «мелочи» в сторону. К тому же страх иметь сильные самостоятельные структуры военной машины, готовые в любой момент к ведению «особых военных действий, отличиствующих от способов военных регулярных войск», пугали высшее начальство. Слепое подчинение и четкость построений на плацу более грели душу…

Выше мы уже упомянули Кавказскую войну 1817–1864 гг. Кавказский корпус, который вел боевые действия с регулярными армиями Турции и Персии, а с 1817 г. постоянно участвовал в боях с горцами, являлся наиболее боеспособной частью русской армии. Кавказская война велась специфическими методами, поскольку горцы использовали партизанскую тактику – засады и налеты. Прочные кованые стволы старинных ружей, находившихся на вооружении горцев, позволяли использовать двойной заряд пороха, что увеличивало дальность стрельбы с 250 до 400–500 м. Прочностные характеристики более легких штатных армейских ружей этого не позволяли, а нарезных штуцеров в корпусе были единицы. Располагаясь на господствующих высотах, горцы получали не только огневое, но прежде всего тактическое преимущество, успевая в случае угрозы окружения отойти в безопасное место.

Специфика ведения боевых действий против горцев (разведка, засады, налеты) в условиях пересеченной местности привела к появлению у казаков особых пеших команд, которые еще при светлейшем князе Г. А. Потемкине в XVIII в. получили название пластунских. Характер выполняемых ими задач, способы разрешения поставленных задач на местах, взаимодействие агентурной и силовой разведки, а также методы подготовки пластунов во многом схожи с деятельностью современного армейского спецназа. Девиз пластунов: «Лисий хвост, волчья пасть» – наилучшим образом характеризует особенности их тактики. Однако первые штатные команды пластунов из состава Черноморского и Кавказского казачьих войск, использовавшие тактику засад и молниеносных налетов, были созданы в России только в 1828–1829 гг.

Историк кубанского казачества Андрей Серба так описывает систему подготовки пластунов:

«Будущие разведчики обучались побеждать „голыми“ руками вооруженного противника, в одиночестве противостоять нескольким врагам, совершать длительные пешие переходы, быстро бегать и плавать, уметь задействовать в экстремальной ситуации все резервы тела, в нужный момент при давать конечностям и суставам неестественное положение. Заодно закалялась и воля будущих лазутчиков: их учили „держать удар“, быть невосприимчивыми к физической боли, не теряться в любой ситуации: например, внезапно провалившись при беге в ночном лесу в яму-ловушку, обучаемый во время падения должен был поразить цель из пистолета или нанести по сторонам несколько ударов кинжалом.

Лучшим из выпускников доверялись тайные миссии, остальные усиливали различные спецотряды».[10]

В 1842 г. в составе Кавказской армии были сформированы пластунские батальоны – армейский спецназ своего времени, – число которых к началу Восточной (Крымской) войны 1853–1856 гг. увеличилось до шести. Их боевая деятельность до сих пор может служить образцом для подражания. Добавим, что П. А. Судоплатов родился на юге и в детстве и юности вполне мог слышать рассказы о боевых действиях времен Отечественной войны 1812 г., Кавказской и Крымской войн. А некоторые понятия о тактике белых и красных казаков он получил на своем собственном опыте в период Гражданской войны. Об этом мы расскажем впоследствии.

Однако вернемся к событиям, связанным с теорией и практикой «малой войны». В 1850 г. полковник И. В. Вуич написал книгу «Малая война». Под «малой войной» он понимал разведку, сторожевое охранение, действия в тылу противника и охрану собственных тылов. Таким образом, теоретические разработки и боевая практика отдельных воинских частей позволяли сделать вывод о необходимости более активного участия специальных подразделений в противоповстанческих действиях, но на практике этого не случилось. Отметим, что большинство тактических приемов партизанской и контрпартизанской войны, использовавшихся в XIX в., не утратили значения до настоящего времени.

Во время Крымской кампании французские генералы показали, что хорошо помнят уроки партизанских действий русских отрядов в Отечественную войну 1812 г. Когда после взятия Севастополя французское правительство начало планировать наступление вглубь России, командующий французской армией генерал Э. Пелисье заявил, что уйдет в отставку, если ему отдадут такой приказ. Опытный генерал хорошо представлял сложность защиты коммуникаций, протянувшихся от побережья до центральных губерний России. Можно с уверенностью сказать, что угроза партизанской войны была одной из причин, заставивших союзников отказаться от продолжения военных действий.

В то же время существенным просчетом военно-политического руководства Российской империи следует считать высокомерное пренебрежение вопросами оперативно-тактической разведки и организации диверсий. В 1859 г. генерал-майор Н. С. Голицын не без горечи указывал, что теория партизанской войны у нас не преподается и учебных пособий, кроме книги Давыдова, нет.

Во время Польского восстания 1863–1864 гг. повстанцы широко применяли тактику партизанской войны, и только крайне слабая тактическая и огневая подготовка партизан, отсутствие у них современного оружия и решительные действия русских войск не позволили им развернуть затяжную партизанскую войну. После успешных кампаний 1812–1814 гг. российские вельможи уверовали в абсолютную непобедимость русского оружия на все времена и достаточно преуспели, укрепляя эту идею в сознании самодержца российского. Годы, как им и положено, сменяли друг друга, а самодовольные военачальники напыщенно рассуждали о том, что давно кануло в Лету. Но время, как известно, неумолимо, и тот, кто хоть на миг отстанет от его стремительного полета, уже вряд ли сможет догнать эту незримую, но вполне ощутимую субстанцию…

В США уже шла Гражданская война, в ходе которой тактику партизанской войны успешно применяли южане, привлекая для ее ведения индейцев. Их сторонники на Севере инициировали народные волнения и срывали попытки введения всеобщей воинской повинности.

В ходе Гражданской войны обе противоборствующие стороны применяли тактику кавалерийских рейдов по тылам противника. Первыми здесь проявили себя южане, избрав в качестве объектов нападения железные дороги северян, учитывая, что из 53 000 километров железнодорожных путей 35 000 километров приходилось на северные штаты. Удары по коммуникациям были настолько эффективными, что заставляли командование северян надолго приостанавливать наступательные операции, а иногда и вовсе отказываться от их проведения.

По сути, кавалерийские рейды южан и северян напоминали тактику русских драгунских подразделений XVIII в., а их успеху способствовало широкое внедрение скорострельного оружия под унитарный патрон уменьшенного калибра, особенно винтовок Хенри с подствольным магазином образца 1860 г. и револьверов Адамса, Кольта и Смит-Вессона. В 1862 г. американский полковник Х. Бердан сформировал первое в армии США снайперское подразделение, на вооружении которого состояли казеннозарядные капсюльные ружья Шарпса 52-го калибра (13,2 мм), заряжавшиеся бумажным патроном. Ружья весили до 15 кг и могли оснащаться телескопическим прицелом во всю длину ствола.

Американский опыт рейдовых операций не получил должного признания в европейских военных кругах, загипнотизированных тактическими успехами прусской армии во время войны с Австрией (1866). Однако передовые военачальники России американский опыт внимательно изучили. В 1867 г. на маневрах Варшавского военного округа отряд полковника Рубашевского численностью 600 сабель за 44 часа прошел 160 верст и проник в тыл войскам, прикрывавшим Варшавско-Брестскую железную дорогу. В ходе учений был предпринят ряд успешных налетов на воинские части, находившиеся в стадии мобилизации. В 1875 г. генерал-майор Н. Н. Сухотин впервые представил в Николаевской академии Генерального штаба обобщенное теоретическое исследование, посвященное рейдовым действиям кавалерии в Гражданской войне в США, – в России всегда были и будут люди, старающиеся ввести в профессиональную военную среду самые передовые методы ведения нестандартных боевых действий!

Из европейских лидеров последней трети XIX в. возможности партизанской войны наиболее успешно использовал О. Бисмарк. В борьбе с Австрией он финансово и организационно поддерживал подготовку вооруженного восстания в Венгрии, которая по числу повстанческих дивизий была разделена на восемь районов, а те в свою очередь делились на два—четыре бригадных округа. Для каждого населенного пункта назначался командир партизанского отряда, тайно вербовавший сторонников партизанской войны. Тайные союзники Пруссии командировали в венгерские полки своих агитаторов, в результате работы которых венгры сдавались в плен батальонами. Под руководством венгерских военных – противников Австрии – из этих пленных в Силезии был сформирован венгерский легион, в конце войны перешедший в австрийский тыл.

А. А. Свечин писал: «Бисмарк был прав, так как не уничтожение вооруженных сил Австрии, а угроза венгерского восстания в тылу в конечном счете заставила Франца-Иосифа пойти в последнюю минуту на предложенные Бисмарком условия мира; тем самым венгерская политика Бисмарка чувствительно уменьшила издержки борьбы за объединение Германии».[11]

Во время войны с Францией (1870–1871) в тылу прусской армии активно действовали партизанские отряды франтиреров – вольных стрелков. К концу войны для защиты коммуникаций германское командование было вынуждено держать целую армию в 150 000 человек при 80 орудиях.

В 1885 г. полковник Генерального штаба Ф. К. Гершельман опубликовал книгу «Партизанская война», которая и в настоящее время не потеряла актуальности. Анализируя историю партизанских действий от Тридцатилетней до русско-турецкой войны 1877–1878 гг., автор сделал поразительно точное заключение о цикличности партизанской войны, которая «…в смысле известного средства борьбы с противником не вырабатывается постепенно, так сказать, не совершенствуется, а является от времени до времени в истории войн как бы случайно. Несмотря на блестящий результат партизанских действий, их как будто забывают даже в тех армиях, которые ими пользовались сами, и только после большого промежутка времени, после нескольких войн опять обращаются к этому средст ву».[12]

На основании тщательного анализа исторического опыта Гершельман сделал вывод, что партизанская война имеет стратегическое значение.

«Выполнением указанной общей задачи партизанская война достигает следующих результатов:

1. Результаты материальные, выражающиеся в том материальном ущербе, который наносит партизанская война противнику. <…>

2. Результаты нравственные, выражающиеся в том, что, нанося более или менее сильный удар моральному состоянию армии противника, истомив, измучив ее постоянными опасениями за тыл, партизаны надламливают нравственное состояние армии, поселяют в армии противника, а также и в местном населении невольный страх, при случае легко переходящий в панику.

3. Результаты политического свойства, которые выражаются в том или другом нравственном влиянии, давлении партизан на население края, в чем проявляется уже чисто политическое значение партизанской войны. <…>

4. Результаты чисто стратегические, которые обрисовывают собою и стратегическое значение партизанских действий. К числу последних надо отнести следующие:

1) Лишение армии противника всех необходимых ей для жизни и боя запасов уничтожением последних, затруднением фуражировок и нарушением правильных подвозов к армии, а также несвоевременность прибытия к ней подкреплений.

2) Замедление, а иногда и окончательная приостановка развития операций армии противника. <…>

3) Отвлечение части сил неприятельской армии, и притом сравнительно больших сил, чем те, которые употреблены для партизанских действий, от решительных пунктов на стратегическом фронте ее и ослабление последнего, что приводит к возможности сосредоточить на решительном пункте театра войны в решительную минуту превосход[ящие] сравнительно с противником силы или по крайней мере до известной степени уравновесить их. <…>

4) Необходимость для наступающего под влиянием партизанских действий противника отказаться от предпринятых операций, от предполагаемого плана действий, обращаться временно к обороне. <…>

5) Нарушение связи между отдельными частями неприятельской армии.

6) Поддержка связи между отдельными частями своей армии.

7) Отвлечение внимания противника от решительных пунктов, т. е. результаты демонстрации. <…>

8) Отвлечение кавалерии противника от тыла собственной армии, т. е. противодействие набегам противника. <…>

9) Партизанские действия затрудняют возможность пользования железными дорогами как коммуникационными линиями, заставляя иногда вовсе отказаться от них. <…>

10) Партизанские действия дают возможность наносить противнику вред, пользуясь в то же время полным отдыхом войск армии во время перерыва главных операций. <…>

11) Доставление своей армии обильных и самых точных сведений о противнике, а также о местности. <…>

12) Лишение армии противника возможности производить дальние рекогносцировки и собирать необходимые сведения о неприятельской армии.

13) Доставление собственной армии необходимых продовольственных средств и боевых запасов. <…>

14) Постоянные неожиданные нападения и тревоги истомляют противника, заставляя значительно усиливать наряд войск в разных случаях. <…>

15) Вооруженное восстание жителей в тылу армии противника. <…>

16) При действиях в своей стране партизанские действия служат средством для поддержания порядка в тылу армии противника и пресечения грабежа.

<…> Партизанской войне принадлежит чисто стратегическое значение. Партизанская война есть орудие стратегии и представляется одним из самостоятельных, и притом могущественных, средств стратегии для борьбы с противником. <…> Не все армии могут в одинаковой степени пользоваться партизанскою войною по недостатку коневых средств и не вполне соответствующему для того составу кавалерии. Вот это-то обстоятельство нам и кажется главною причиною тех громких голосов, которыми заговорили в Европе против партизанской войны по склонности человеческой природы – браковать то средство, которым мы не умеем или не можем пользоваться».[13]

Полковник Генерального штаба Н. Н. Сухотин так определял основную задачу кавалерийских частей:

«В рощах, лесах, в лощинах, за высотами укрываясь, стоять или передвигаться коннице, зорко наблюдать за происходящим и выискивать себе добычу, а не наоборот – не пассивно ожидать благоприятных моментов для стройных атак-шоков или безнадежно отыскивать равнины, луга и поля для своих стройных эволюций тонкими и длинными линиями – вот к чему должна готовить себя наша конница… Наши коневые средства и наши средства населения в смысле комплектования позволяют из конницы иметь буквально конную армию, такую же совершенно оригинальную, только России свойственную силу, каковою у англичан является их флот, в Швейцарии – ее стрелки; не десятками тысяч коней может и должна считаться наша конница, а сотнями тысяч».[14]

Как видим, основная идея Сухотина заключалась в сведении кавалерийских частей в конную армию, которая, являясь продолжателем традиций летучих «корволантов» военного сподвижника Петра Великого – Меншикова, могла решать стратегические задачи и на фронте и в тылу противника.

Особую роль в деятельности конных корпусов Сухотин отводил организации «…команд разведчиков, которые должны составить принадлежность штабов и начальников отрядов».[15] Первые регулярные занятия по обучению разведывательной службе начались в 1881 г. в лейб-гвардии Уланском полку. Один из организаторов этой службы полковник Генерального штаба С. Д. Чистяков впоследствии писал: «Какого-либо руководства печатного в то время еще не существовало…Приходилось самому из различных сочинений, русских и иностранных, делать для себя выписки и заметки».[16] В 1886 г. во всех кавалерийских, а затем и в пехотных полках были заведены команды добровольцев-охотников из солдат, наиболее способных к разведывательной службе и выполнению ответственных поручений. Первоначально команды охотников состояли из четырех, а впоследствии из шестнадцати человек на эскадрон и роту.

В 1887 г. издана составленная полковником С. Д. Чистяковым книга «Обучение эскадронных и сотенных разведчиков». В теоретической части наставления имелись следующие отделы (главы): «Назначение разведчиков»; «Краткие сведения по топографии»; «Разведывательная служба»; «Разведка различных местных предметов»; «Разведка противника на позиции»; «Разведка неприятеля в движении»; «Сторожевая служба. Разведка сторожевой цепи и бивака противника». В приложении давались образцы донесений, направлявшихся разведчиками своему командованию. В книге подчеркивалось, что обучение предметам, усвоение которых зависит от «искусства исполнения», следует производить «более показом, чем рассказом». Один из разделов, к сожалению факультативный, предусматривал обучение разведчиков основам диверсионной деятельности в тылу противника. Согласно наставлению, в разведчики следовало назначать «отборных людей»: наиболее сметливых, сильных и смелых, хорошо умеющих ездить верхом, рубить шашкой и стрелять, с отличным зрением и слухом, по возможности грамотных и умеющих плавать. Кроме штатных команд к исполнению разведывательной службы должны были быть подготовлены и все унтер-офицеры.

Внешнеполитическая ситуация на рубеже XIX–XX вв. характеризовалась нарастанием экономических и политических противоречий между ведущими мировыми державами, итогом которых стал ряд локальных войн, завершившихся глобальной мировой схваткой. К концу XIX в. для ведения войны с помощью регулярных армий государствам требовалась мобилизация многомиллионных людских и материальных ресурсов. Воюющие страны несли колоссальные людские и экономические потери. Победа в войне стала все менее зависеть от исхода генерального сражения или ряда сражений. Политические и военные деятели активно использовали методы борьбы, которые можно обозначить как специальные операции: подрыв экономики противника с помощью фальшивой валюты; массированное психическое воздействие путем пропаганды; создание агентуры влияния; поощрение и поддержка сил внутренней оппозиции; инициирование революционной ситуации; активное использование технологических новаций в военной области и в области массового уничтожения людских ресурсов.

Все большее значение приобретала стратегическая информация о военно-политических замыслах вероятного противника и союзников, о состоянии экономики и финансов, о социально-политических процессах, типичных для общества. Получение конфиденциальной информации о положении дел противника и защита собственной информации стали не менее важными задачами, чем обеспечение боеготовности регулярных вооруженных сил.

В ходе межгосударственных войн и внутренних конфликтов повышалась роль партизанских, в том числе диверсионно-террористических действий, которые осуществлялись иррегулярными формированиями, опиравшимися на поддержку населения. Мобильные группы, действовавшие на коммуникациях противника, добывали разведывательную информацию, уничтожали инфраструктуру противной стороны и источники ее материально-технического снабжения. Применение регулярных армейских подразделений против партизанских формирований, особенно в условиях труднодоступной местности, как правило, было малоэффективным. Инициатива в выборе места и времени сражения позволяла небольшим подразделениям наносить поражение превосходящим силам противника. Научно-технический прогресс, который первым делом реализовывался именно в военном деле, затронул практически все стороны военного искусства, а особенно разработку все более скорострельного и компактного оружия, новых типов отравляющих и взрывчатых веществ, методов их камуфли рования и применения. Прямым следствием этого стало значительное повышение к началу XX в. результативности диверсионных и террористических акций в военной и политической среде. Именно спецслужбы и подразделения специального назначения теперь могли активно дополнять, а в некоторых случаях вполне компетентно заменять действия больших воинских соединений. И, что крайне немаловажно, с поразительным по эффективности и внешней эффектности результатом.

К концу XIX в. во многих странах действовали революционные или повстанческие организации, взявшие на вооружение тактику партизанской (террористической, военно-диверсионной) борьбы с правительствами своих стран, с администрациями держав-оккупантов или с войсками колониальных армий.

В России также происходило усиление противостояния между различными социальными слоями общества; революционные идеи переустройства политической системы находили все большую поддержку у населения. Появилось большое количество революционных организаций, ставивших своей целью свержение самодержавия и бравших на вооружение силовые методы борьбы с правительством. В этих условиях вооруженные силы и специальные службы Российской империи были вынуждены вести войну на два фронта – против угрозы внешней и внутренней, и трудно сказать, какая из них была более опасной.

В ходе японо-китайской войны 1894–1895 гг. китайские вооруженные силы были разгромлены. Правительство Японии потребовало от побежденных территориальных уступок (остров Тайвань, острова Пэнхуледао и Ляодунский полуостров), а также признания независимости Кореи. Однако правящие круги Германии, России и Франции, преследовавшие собственные интересы, оказали давление на японское правительство и заставили последнее отказаться от Ляодунского полуострова.

Вначале Германская империя обзавелась военно-морской базой на территории Китая, а в ноябре 1898 г. русские военные корабли вошли на рейд Порт-Артура; в марте следующего года туда прибыли и подразделения сухопутной армии. Между Китаем и Россией был подписан договор об аренде южной части Ляодунского полуострова сроком на 25 лет – эта территория вошла в состав (!) Российской империи под названием Квантунская область. В Маньчжурии в 1897 г. началось строительство Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД).

После того как российская дипломатия лишила Японию плодов ее победы над Китаем, русско-японские отношения серьезно ухудшились: японское правительство и общество жаждали реванша.

Устройство созданных для охраны строительства КВЖД специальных подразделений было аналогично устройству подразделений Отдельного корпуса пограничной стражи. В связи с тем что службу предстояло нести на территории Манчжурии, они были названы Охранной стражей. Первым ее командиром стал полковник А. А. Гернгросс. Первоначально в его подчинении находились 5 конных сотен, укомплектованных исключительно добровольцами, общей численностью 750 человек. Границу России и Китая охраняли казаки Амурского, Забайкальского и Уссурийского казачьих войск, на действительной службе в которых состояли в мирное время 3500 сабель. Охрана границы и КВЖД осуществлялась путем выставления постов, промежутки между которыми контролировали патрули и разъезды. В случае военных действий казачьи части и подразделения Охранной стражи поступали в оперативное подчинение командования Приамурского военного округа.

В 1899 г. в Китае началось восстание против оккупационных войск, организатором которого было тайное общество Ихэцюань («Кулак во имя справедливости и согласия»). Поскольку многие повстанцы владели традиционными боевыми искусствами, а слово «цюань» в переводе с китайского означает «кулак», европейцы стали называть их «боксерами», а само восстание – «боксерским». На протяжении всего 1899 г. происходили нападения на посты охраны КВЖД отрядов повстанцев и хунхузов – разбойников. Иногда грань между ними была весьма условной: партизанские группы восставших маскировались под хунхузов, а последние нередко помогали партизанам, особенно если имели материальную выгоду. Несмотря на небольшую численность русских постов (5—10 человек), бойцы успешно отражали нападения противника. Совершались также рейды конными разъездами (до 50 человек) при удалении от КВЖД на расстояние до 70 километров.

Тактика действий отрядов противника базировалась на внезапности нападения. Часто они маскировались под мирных китайцев, чтобы подойти вплотную и «схватить противника за пояс». В этом случае использование длинноствольного оружия, находившегося на вооружении охраны, было крайне затруднено, а противная сторона получала преимущество, так как использовала приемы боевых искусств и холодное оружие. Но поскольку боевая подготовка стражников находилась на высоком уровне, а служба неслась в полном соответствии с уставами, потери в личном составе с нашей стороны исчислялись единицами.

В конце 1899 г. российское правительство приняло решение об усилении Охранной стражи. К началу следующего года в ее составе насчитывалось 2000 штыков и 2500 сабель. А. А. Гернгросс получил чин генерал-майора и права командира Отдельной бригады Отдельного корпуса пограничной стражи.

В начале 1900 г. отряды хунхузов стали проникать на русскую территорию и доходить до Никольск-Уссурийского и Владивостока. 13–14 июня отряды восставших и примкнувшие к ним правительственные войска блокировали в Пекине иностранные посольства, которые перешли на положение осажденных крепостей. В ответ на это ведущие европейские державы, Япония и США организовали интервенцию в Китай. 21 июня правительство Китая объявило состояние войны со всеми странами, чьи войска находились на территории страны. Эту войну, о которой мало кто знает, по нашему мнению, следует считать скорее военно-полицейской операцией, которая проводилась в соответствии с нормами международного права. Войскам восьми государств – Австро-Венгрии, Америки, Англии, Германии, Италии, России, Франции и Японии – противостояли хорошо вооруженные, но слабо обученные китайские отряды, не имевшие единого командования. Военные действия в Маньчжурии и Печилийском районе имели характер масштабных партизанских операций и рейдов. Основную тяжесть боев со стороны российских войск первоначально приняли на себя подразделения Охранной стражи.

Отряды стражников действовали самоотверженно и тактически грамотно: они не проиграли ни одного сражения при минимальных, около 1 процента убитыми, потерях. В авангарде войск союзников шли российские флотские роты и батальоны сибирских стрелков.

А. Керсновский писал: «Китайские походы 1900 года явились боевым крещением Амурских, Забайкальских и новоучрежденных Восточно-Сибирских стрелковых полков. Личный состав их оказался превосходным, получив закалку в долголетней многотрудной пограничной службе на этой беспокойной окраине. Служба эта выработала в наших дальневосточных войсках качества, аналогичные создавшимся в кавказских и туркестанских, – природные свойства русского воина, не стесненного чужеземными лжеучениями: способность быстро принимать решения, частный почин, боевую сноровку. И молодым сибирским полкам пришлось скоро применить эти качества в другой, гораздо более серьезной, тяжелой войне».[17] Однако опыт китайской кампании, имевшей все признаки партизанской, в который уже раз в российской истории не был должным образом проанализирован и скрупулезно изучен. Внимание русской общественности, в том числе и военной, занимала война, шедшая в то время на юге Африки.

Англо-бурская война 1899–1902 гг. не имела прямого отношения к России, однако оказала большое влияние на развитие военного дела в мире. Одна из самых мощных, но при этом и наиболее консервативных армий мира – британская – два с лишним года не могла подавить сопротивление Трансвааля и Оранжевой Республики, практически не имевших регулярных войск. Фермы буров (потомков европейских поселенцев, преимущественно голландских) находились в нескольких километрах, иногда в двух-трех десятках километров одна от другой на территории, отвоеванной у местных племен. Буры находились в состоянии постоянной готовности защищать с оружием в руках свою семью и собственность и оказывать помощь соседям. Их тактика, выработанная в борьбе с африканскими племенами, равно как и индивидуальная стрелковая подготовка, была на уровне элитных подразделений европейских армий. По иному было просто невозможно выжить в окружающих условиях. В искусстве же применения боевой тактики в привязке к местности, в умении маскироваться, самоокапываться и в проявлении разумной военной инициативы буры значительно превосходили европейских офицеров и солдат. К тому же большие расстояния, которые им приходилось преодолевать, сделали из них отличных наездников.

На вооружении буров состояло до 35 000 магазинных винтовок системы «маузер» под патрон 7,92 x 57. На каждую винтовку было заготовлено по 2000 патронов. Кроме того, у буров имелось 28 скорострельных 37-миллиметровых пушек «пом-пом» и 37 пулеметов «максим» на высоких лафетах. Тяжелая артиллерия состояла из шестнадцати 155-миллиметровых пушек Шнейдера и четырех 120-миллимметровых гаубиц Круппа. Артиллеристы были профессиональными военными, состоявшими на действительной службе и в мирное время. Поскольку буры во время войны действовали небольшими подвижными конными отрядами, их артиллерия действовала поорудийно, а не побатарейно, как в большинстве армий того времени. Каждое орудие занимало огневую позицию с учетом определенного сектора или зоны обстрела, а само орудие тщательно маскировалось. На артиллерийский огонь англичан буры практически не отвечали, их орудия открывали огонь только в критический момент боя. Недостатками бурской армии являлись выборность командного состава, слабая дисциплина в сводных отрядах и отсутствие опыта ведения боевых действий в составе больших подразделений.

В то же время стрелковую подготовку английской пехоты можно назвать крайне слабой. Солдаты не были обучены самостоятельно находить цель в боевой обстановке, особенно на дальних дистанциях. Предпочтение отдавалось залповой стрельбе по площади в надежде на многократное перекрытие зоны нахождения противника большим числом стрелков. К службе в разведке, в дозорах и в боевом охранении английские солдаты в 1899 г. оказались практически не готовы. Кавалерия ходила в атаку сомкнутым строем, вести боевые действия в пешем порядке конники не умели. К ведению разведки и проведению рейдов в тылу противника английская кавалерия и вовсе не была подготовлена. Полевая артиллерия не имела на вооружении дальнобойных орудий. Однако значительный численный перевес англичан (250 000 против 20 000), а также слабая выучка командного состава буров привели к тому, что ко второму году войны удалось оккупировать практически все культурные районы бурских республик. Живая сила бурской армии при этом не была разгромлена, и борьба продолжалась.

В ряду причин, обусловивших столь долгое сопротивление буров, одна из главных – широкое использование ими после 1900 г. методов партизанской войны. Прирожденные охотники и следопыты, ориентировавшиеся в буше как в своем собственном доме, буры широко применяли индивидуальный прицельный ружейный огонь, который оказался необычайно эффективным. Со времен англобурской войны стрелков, ведущих огонь из засад, стали называть снайперами (sniper). Именно снайперы вынудили английскую армию сменить яркие красные мундиры на форму цвета хаки, а уцелевшие в дозорах курильщики ввели в солдатский обиход классическое военное правило: «Никогда не прикуривай третьим». Партизанские отряды во главе с Х. Деветом, Я. Делареем и Л. Бота совершали рейд за рейдом по тылам противника. Взятых в плен английских солдат не казнили, а отпускали, предварительно сняв мундиры. Низкий моральный дух английских войск, плохо налаженная сторожевая служба и… легкие условия бурского плена во многом обусловливали успехи бурских партизан.

Англичане отвечали на действия партизан репрессиями против местного населения и сожжением ферм, что приводило в ряды партизан множество новых бойцов. Вначале для борьбы с ними англичане выставляли гарнизоны во всех важных пунктах и осуществляли рейды мобильными отрядами. Затем всех мирных буров, включая женщин и детей, помещали в концлагеря по опыту впервые введенных концентрационных лагерей в период войны Севера и Юга в Америке, а скот реквизировали. К тому же англичане усовершенствовали и систематизировали эти образования, стараясь подавить дух сопротивления в свободолюбивых людях. На территориях, где базировались партизаны, были возведены линии блокгаузов (блокпостов) протяженностью до 5000 километров. Они располагались друг от друга на расстоянии около 1 километра и соединялись проволочными заграждениями. Первоначально блокгаузы строились вдоль железных дорог, а затем повсеместно. Гарнизон блокгауза состоял из 10 солдат с пулеметом, всего на блокпостах было задействовано до 50 000 человек. Также англичане применяли против буров тактику загонов (дрейвов). Район действия партизан охватывался по периметру в несколько сотен километров цепью блокгаузов, а кавалерийские части постепенно стягивали кольцо окружения. Дрейвы представляли собой сложные операции, к участию в которых привлекались десятки тысяч солдат. Они позволяли вылавливать семьи буров, скот и уничтожать все их запасы. Для борьбы с партизанами и охраны железных дорог впервые были применены надежно укрытые мешками с песком, а впоследствии и бронированные поезда, на вооружении которых находились орудия и пулеметы.

Вожди буров пошли на подписание мирного договора 31 мая 1902 г. только под угрозой полного уничтожения нации. В англо-бурской войне в качестве военного корреспондента участвовал и будущий премьер-министр Великобритании У. Черчилль; он был пленен бурами и смог получить свободу лишь ценой фамильных золотых часов, отданных в качестве платы за свободу одному сочувствующему африканеру. Спустя сорок лет Черчилль стал одним из наиболее последовательных сторонников активной диверсионной войны.

Наши читатели могут задать резонный вопрос: какое отношение Гражданская война в США, китайская кампания, англо-бурская война, а также локальные конфликты имеют к одному из наших главных героев? Ведь он родился значительно позже всех этих событий. Это, несомненно, так! Но дело в том, что во время вооруженных конфликтов обязательно совершенствуются оружие и тактика, в том числе и специальная диверсионно-террористическая. Личный состав воюющих сторон приобретает боевой опыт, но эти знания и умения впоследствии могут быть использованы не только в государственных интересах.

После любой войны или вооруженного конфликта появляется некоторое число лиц, способных и готовых применить свои знания, умения и навыки в антигосударственных целях. Такие лица могут использоваться в качестве инструкторов при подготовке антиправительственных, в том числе террористических групп и организаций. В определенной ситуации и при наличии мотивации они сами могут стать лидерами, организаторами или участниками незаконных повстанческих, революционных, сепаратистских и других организаций, а предыдущий военный опыт делает их наиболее опасными «силовыми» противниками правительства. Те специальные службы государства, которые не анализируют изменения в военной области и не прогнозируют возможность применения новых военных технологий против своих «подзащитных», рискуют «потерять» лидера, охрану которого они осуществляют. А иногда вместе с лидером можно потерять и страну, что и произошло в результате с Российской империей. Учителя П. А. Судоплатова в своем большинстве и некоторые его коллеги были выходцами из антиправительственных структур, родившихся в конце XIX в.

Конец XIX – начало XX в. представляет большой интерес в плане развития диверсионного и террористического искусства. Да-да, уважаемый читатель, – искусства. И не стоит морщить нос и хмурить брови. Не нравится формулировка? Что поделать – это действительно искусство, особенно в исполнении виртуозных профессионалов. И понять это крайне необходимо, иначе в наше неспокойное время, совершенно не гарантирующее безоблачное будущее, безопасность наших детей и внуков должны обеспечивать не ремесленники, а еще более высококлассные профессионалы. В первую очередь начало ХХ в. связано с изобретением новых и новых образцов стрелкового оружия и боеприпасов. Здесь следует особо отметить, что до 1914 г. в Российской империи любой подданный, не имевший конфликтов с властями, мог приобрести огнестрельное оружие без особых проблем в оружейном магазине, поскольку хранение и ношение оружия преступлением не считалось. Преступным было его неправомерное применение. Некоторые ограничения существовали только в отношении образцов, официально принятых на вооружение и являвшихся государственной (казенной) собственностью. Имея средства, наши прадеды могли купить либо выписать из-за границы любое оружие из числа находившегося в открытой продаже, а затем официально зарегистрировать его в полиции на свое имя и беспрепятственно носить в кармане.