– Пытался. Не берет. Ему позарез нужны календари, а время ушло.

– Ну и чего ты хочешь? – уныло спросил Ефим, уже прекрасно понимая, чего хочет Ольховский. Он хочет загрузить машину «Беора» и наверняка не хочет платить цену, похожую на рыночную. При скорости печати шесть листов А3 в минуту это удовольствие растянется на полторы смены. А с учетом того, что каждую следующую страницу в цифровую машину придется вводить заново, всю неделю она будет отрабатывать только грехи менеджера Ольховского.

– Короче, мне нужно напечатать у тебя первую страницу. Срочно, – поставил точки над i Ольховский.

– Гад ты, Ольховский, – грустно сказал Ефим. – Машину мне на неделю выбьешь. И не заплатишь толком наверняка. – Экономность Ольховского была широко известна.

Отказать же ему тоже не было никакой возможности: они не раз выручали друг друга в критические моменты. И когда в позапрошлом году, вытаскивая Сашку из тюрьмы, Ефим придумал выдвинуть его на выборы, именно Ольховский бесплатно откатал ему миллион краскопрогонов, правда, на Ефимовой бумаге. Плакаты с Сашкиной мордой усеяли тогда всю столицу.

– Сделаешь или нет? – спросил Ольховский.

– Можно подумать, у меня есть выбор, – огрызнулся Ефим.

– Ладно, Фима, скажу тебе одну вещь, – тоном волшебника произнес тот.

– Ну, что еще?

– Заказчик мне доплатил. И я тебе заплачу по рынку с нашей обычной скидкой.

– Это меняет дело, – обрадовался Береславский.

– Так, может, откажешься, жмот? – уколол Ольховский. – Месяц работы…

– Иди-ка ты… – послал его по обычному в таких случаях маршруту Ефим. – Тоже мне, бессребреник нашелся.

– Значит, договорились, – усмехнулся тоже довольный Ольховский.

А тем временем тусовка продолжалась. И не нужно быть слишком внимательным, чтобы понять, что даже внешне она сильно отличается, скажем, от ежегодной конференции врачей-стоматологов или, более того, банкиров. Новичка удивило бы обилие косичек и серег в ушах, ставших прямо-таки фирменным стилем многих рекламных креаторов. И ни в жизнь не догадается непосвященный, что во-он тот хохочущий парень в футболке на голое тело и смешной шапочке по брови вовсе не панк, а хозяин крупного рекламного агентства. А тот товарищ в маленьком кафе в углу зала, довольно удачно изображающий из себя сильно пьяного и даже в доказательство того стучащий обстриженной головой по кафешному столику, – и вовсе талантливый дизайнер, известный не только в рекламе и не только в России.

Мимо важно прошествовал президент фестиваля, на ходу солидно беседуя с красивой молодой дамой.

– Сейчас трубку достанет, – ехидно прошелестел стоявший рядом с Ефимом знакомый рекламист из Сибири.

Президент послушно достал дорогую трубку, покрутил ее в руках.

– Пора курить, – сказал рекламист из Сибири.

Как будто услышав его шепот, президент достал роскошную зажигалку и медленно раскурил трубку, обогатив атмосферу зала сладковатым запахом хорошего табака.

– Все на публику, – заявил сибирский правдоискатель. – Всю жизнь – в кадре.

– А зачем у тебя сережка в ноздре? – спросил Ефим. – Сморкаться не мешает?

– Ну… – смутился бесстрашный сибиряк. – Это мой имидж.

– А это – его, – объяснил смущенному парню Береславский.

Он и в самом деле любил этот мир вместе с большинством его обитателей. Может быть, за типичную для этой публики оригинальность? («Кстати, звучит, – про себя отметил Ефим, – типичная оригинальность».) А может, за любовь не только к деньгам. Один в свободное от рекламы время занимается проблемой доставки айсбергов в засушливые районы мира. Другой, жесткий и умеющий рисковать, бескорыстно собирает деньги на детский кинофестиваль. А вон та роскошная дама – действительно хороший поэт, ее даже поэтессой как-то неприлично называть. Причем весь этот нескучный бедлам умудряется оставаться бизнесом, зачастую – серьезным, взрослым.

Ефим долго думал о природе этого феномена и пришел к простому выводу. Все дело в том, что этот бизнес насквозь пропитан творчеством – без него он просто невозможен. Отсюда – чуть побольше эмоций, чем в любом другом деле, чуть побольше ехидства и вздорности. Столько же – благородства и низости. Но – гораздо веселей. И уж точно – никогда не скучно. Потому что – творчество. Недаром в этом бизнесе в отличие от многих других его участники друг в друга практически не стреляют.

– Ефим, привет! – раздалось за спиной.

Береславский обернулся. Павел Никишин, хозяин самого дорогого «Мерседеса» (слегка оттюнингованного фирмой «Брабус» и оттого ставшего на четверть быстроходнее и вдвое дороже), припаркованного перед самым входом, дружелюбно смотрел на Ефима.

– Привет. – Ефим пожал ему руку. Они не были в дружеских отношениях, но всегда неплохо общались.

– Знакомься – крупные уральские промышленники.

– Средние, Павел, средние. Уж мы-то крупных знаем, – поправил первый, большой, одетый в джинсы и свитер (правда, в очень дорогие джинсы и свитер – будучи сам равнодушным к тряпкам, Ефим уже давно научился разбираться в таких вещах), и представился: – Глинский Николай Мефодьевич.

– Кузьмин Виктор Геннадьевич, – протянул руку второй, седоватый, суше и пониже первого, в строгом деловом костюме. Его смуглое лицо, образно говоря, добротой не лучилось.

– Ефим Береславский, директор небольшого рекламного агентства.

– Ладно скромничать, – засмеялся Никишин. – Кое-что умеешь. И имеешь.

– А вы, случайно, не родственник Мефодия Ивановича Глинского? – спросил Ефим у высокого уральца.

– Вы знаете моего отца? – искренне удивился тот.

– Не лично, конечно, – тоже удивился и обрадовался Береславский. – Я просто читал его книги. – Ефим некоторое время назад непонятно почему увлекся взаимоотношениями религий на территории России, а отец Глинского-младшего в этих вопросах был весьма авторитетным экспертом, хотя и не слишком либеральным. Его книги, изданные сыном малыми тиражами уже после смерти автора, проповедовали необходимость отпора натиску ислама. Они изобиловали многочисленными примерами исламской территориальной и демографической экспансии и призывали объединяться всех россиян для противодействия этому явлению.

Примечания

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.