Если вы думаете, что жизнь на этом заканчивается, – а я точно знаю, что вы так думаете, потому что так думала и я, – это неправда. Жизнь только начинается, ведь с каждой новой потерей, с каждой выплаканной слезой открывается новая возможность, это и есть главная тайна бытия. Ведь любовь – это вдохновение, а вдохновение – единственный смысл жизни…

Пролог

Какая-то женщина просыпается за пятнадцать минут до звонка будильника, лежит на спине, смотрит на люстру и немного на стену – монохромные обои золотистых тонов, никакого солнца сегодня, вот и хорошо. Садится, рассматривает с пристрастием ноги – эпиляцию и педикюр делала вчера, но все ли в порядке? Все в порядке, лак цвета венозной крови.

Встает и проходит на кухню, утром босиком особенно приятно.

Какая-то женщина достает из холодильника красивый темно-розовый кусок телятины, недолго полощет его под краном, опускает на дно кастрюли из нержавеющей стали, заливает холодной водой, включает газ. Улыбается эмалированной крышке плиты и даже поет что-то про осень. Возвращается к холодильнику. Вынимает из специального отделения ледяной крем KenzoKi, серия «Имбирь».

Какая-то женщина чистит зубы, одновременно загружает стиральную машину светлым бельем, засыпает порошок. Стоит под душем лишних пять минут, время есть, прилежно наносит на волосы бальзам, на лицо – маску, на мокрое тело – крем, обещает себе делать это каждый раз, обещания не сдержит. Вода заворачивается в стоке по часовой стрелке, говорят, в Южном вода ведет себя по-иному. Шумит феном. Растирает в ладонях воск. Укладывает челку гладко, по-особому.

Какая-то женщина включает компьютер, просматривает почту, читает два письма от приятельниц, удачно, что нет ничего рабочего, спешно отвечает, общие фразы, общие вопросы.

Какая-то женщина возвращается к плите, снимает бело-серую плотную пену, вытягивает вперед руку, хмурится на единичный неясный дефект маникюра, но нет, это освещение, освещение.

Опускает в бульон крупную луковицу, крестообразно надрезав ее сверху, оранжевую морковку, поструганный корень сельдерея и две горошины душистого перца. Моет в раковине шампиньоны, чистит шесть крупных молодых картофелин, достает турку и варит кофе, очень крепкий. Про себя она называет его «немецкий» – вроде бы совершенно неуместно, но именно в Берлине, в крохотной арабской кебабной она познакомилась с его вкусом – насыщенным вкусом. В блюдце рыночный творог с зеленью и солью.

Какая-то женщина допивает кофе одним глотком, следом – холодную минеральную воду, сидит неподвижно некоторое время, смотрит в окно, хорошо слышит удары собственного сердца, и это отнюдь не кофеин. Открывает шкаф, притворяется, будто выбирает одежду, ерунда – все продумано заранее, вот это красное льняное платье на пуговицах, пуговицы металлические, а парадное белье она уже надела. Черное в полоску, без особых затей, но комплект даже с солидной скидкой стоил шестьсот евро, кошмар, кошмар.

Платье кидает на кровать, хлопает себя по голому животу, изворачивается и осматривает спину, нормально все со спиной.

Удивительно, как строго судят себя женщины – без всякого сострадания и жалости, без поблажек и снисхождения. Ни долгие девять месяцев ожидания младенца, когда приходится носить свое изрядно потолстевшее и опухшее тело, ни рождение детей не снимает никаких обязательств. Мы, женщины, все равно оцениваем себя сугубо по внешним критериям и стереотипам: «У нее кожа более гладкая, а у этой брюнетки красивый плоский животик, совсем не такой, как у меня…» Неважно, что ей восемнадцать прекрасных лет, а тебе уже за сорок. И вот мысль сомнения уже понеслась быстрым ручьем, превращаясь в бурную полноводную реку. Достойна ли я его внимания, его любви? Его, обрюзгшего и потолстевшего, но такого «мачо». А нужно-то – всего ничего. Просто взять и полюбить себя, не пожалеть, а полюбить. И баловать, баловать! Ведь мужчины так обожают уверенных в себе женщин.

Какая-то женщина кромсает молодую картофелину и другую тоже, извлекает из бульона вареную луковицу, с брезгливой гримасой отправляет ее в мусорное ведро и морковку тоже. Нарезает шампиньоны, укроп и траву любисток, ах, запах, ах. Не забыть соль. Толчет в ступке черный перец. Закрывает кастрюлю крышкой. Смотрит на часы. Отлично.

Какая-то женщина подтягивает к себе объемистую косметичку, достает тональный крем Pro Lumiere от Chanel, с эффектом сияния, аккуратно распределяет тремя пальцами обеих рук, и как хорошо, что она все-таки разорилась на лучшую специалистку по бровям в городе.

Какая-то женщина застегивает металлические пуговицы на красном платье, разбрызгивает духи, с удовольствием вдыхает нежный аромат, раздувая ноздри, флакон кидает в сумку, и новые туфли из трех ремешков с высокими каблуками тоже. Не сможет она прыгать на таких целый день, только настроение испортится, а ближе к вечеру наденет.

Выключает огонь, теперь суп готов, она прекрасная хозяйка, никто и не спорит. Звонок, такси подъехало, сегодня она собирается выпивать и не за рулем, редкий случай. Дурацкое выражение, редкий случай. А ведь действительно.

Редкий.

Стоп. Перестать. Закрывает дверь. Два поворота одного ключа, три – другого. Прыгает по лестнице, где-то в центре живота и немного в груди надуваются огромные пузыри, и надо хорошенько удерживать себя, как проволочное мюзле удерживает пробку у шампанского.

Какая-то женщина вернется не так чтобы поздно. Долго будет подниматься в неудобных туфлях из трех ремешков и высокого каблука по ступеням, отдыхая на каждой площадке, как старуха.

«Я – дура», – скажет с непонятным выражением и выдохнет, опасливо осмотрится, никого рядом. «Я – дура», – скажет она увереннее, достанет зеркало из кармана. Посмотрит на несчастное отражение с размазанной по тяжелым векам тушью, вспухшими губами, горящими щеками, пряди волос обрамляют гладкий лоб, коротко заплачет. В душном подъезде, на пыльной лестнице заплачет по себе.

Перестанет плакать, вытрет нос о рукав красного платья, наплевать. С чувством обретения трудного решения важного вопроса подумает, что сейчас, немедленно, в эту минуту позвонит подруге. Позвонит подруге, максимально спокойно скажет: «Алло». Подруга понятливо спросит: «Очень плохо?» – «Да». – «Ты дома уже?» – «В подъезде – рыдаешь?» – «Ага». – «Ну перестань, ты же знаешь…» – «Да». – «Перестала?» – «Почти». – «Давай завтра встретимся?» – «Посмотрим, работы полно». – «А мы вечером». – «Спасибо». – «Не за что».

Какая-то женщина откроет дверь ключом. Или еще постоит без всякого дела, переминаясь с ноги на ногу в неудобных туфлях. Три ремешка и высокие каблуки. Пересиливая себя, улыбнется своим близким людям – нежеланному, но все еще родному мужу, потому что двадцать лет просто так не вычеркнешь из жизни, и взрослой дочери. Муж просматривает рабочие материалы на личном ноутбуке, приветливо и слабенько улыбнется. Дочь живет своими интересами и, как ей кажется, не нуждается в опеке и родительских советах. Она держит дверь в свою комнату плотно закрытой. Какая-то женщина постучится и скажет ей: «Добрый вечер».

Какая-то женщина. Может быть, вы?

Юлия. Декабрь. Smart casual

Отправитель:

957 55 57

02 декабря 09.10

«Танюша, привет! У меня утром – мэрия, потом в офисе, может быть, пообедаем вместе? Смайл, смайл Ю.»

Что бы мы делали, если бы на нашем пути не встречались негодяи и прочие люди, не задающие себе неприятных вопросов. Они, уж будьте спокойны, не обременяют себя лишними размышлениями и угрызениями совести. Совесть у них просто отсутствует, к несчастью тех, кто все-таки способен открыть свое сердце, пусть даже горько поплатившись потом за это.

Сердце! Почему, когда нам плохо, мы кладем свою руку на сердце и тяжело вздыхаем при этом. А влюбившись, рисуем при каждой возможности общепринятое изображение этого божественного присутствия в плоти и крови. Не говоря уже о четырнадцатом февраля, когда даже самые отъявленные циники с таким умилением радуются каждой полученной эмблеме сердечка, олицетворяющей интуитивную мудрость чувства в отличие от рассудочной мудрости головы. Может быть, потому, что оно полнится кровью, то есть жизнью?

Пылающее Солнце и горячее сердце с их всем известными схематическими начертаниями являются символами любви. Как органу, не заменимому в поддержании жизни, сердцу во многих культурах приписывается роль, которая ему с рациональной точки зрения не может быть присуща. До сих пор во многих религиях сердце – эмблема истины, совести и моральной смелости; божественный центр. Так или иначе, в течение тысячелетий сердце признавалось средоточием самой жизни; органом, который помогает человеку разобраться, что есть Добро, а что Зло. Связь сердца с чувственной жизнью, вероятно, была очевидна и для самых древних народов: ведь под напором чувств сердце бьется, словно хочет вырваться из груди, замирает в минуту страха, болит от разочарования и ноет от обид, нанесенных близкими людьми. Ведь жестоко обидеть может только человек, допущенный близко-близко, и происходит это до того неожиданно, что ничего не остается, кроме как пытаться выровнять дыхание и повторять про себя: «Но это же подлость, такая подлость!..»

Но именно они, подлецы, делают нас сильнее и, что самое главное, обращают наш взор к нашему же внутреннему миру и главным ценностям, о которых мы могли забыть на время, встретив на пути негодяя. Возможно, Всевышний дает нам эти испытания для того, чтобы заставить взглянуть на жизнь, ее красоту и гармонию с другой стороны.

Своего рода кармический урок: вот эта женщина не приемлет лжи, так мироздание посылает ей в спутники одного лжеца за другим для усмирения ее гордыни и в назидание – посмотри, и так тоже может жить человек! Другая женщина превыше всего ценит свободу и доверие во взаимоотношениях и получает от судьбы отъявленного ревнивца в спутники, настоящего маньяка со всеми вытекающими последствиями вроде слежки частного детектива.

Вот эта женщина мечтала о радостной, беззаботной жизни – как будет бегать по траве на рассвете и собирать луговые цветы, но вышло так, что она работает медицинской сестрой в хосписе, и от ее спокойной улыбки светлеют лица безнадежных больных.

Гонка за удовольствиями буквально на глазах становится основным занятием человечества. Ради получения удовлетворения мы пренебрегаем сверхцелями, долговременные задачи типа самореализации заменяем образом некоего публичного успеха.

А уж как в этом преуспели герои, которых мы выбираем! Сколько фактов личной биографии они видоизменяют для придания своему образу крутости, попросту говоря, врут или хвастаются из понятного желания выглядеть лучше. Причем это касается не только молодых людей, но и очень даже в возрасте, и это удивительно.

Ведь чем старше становишься, тем меньше хочется выставлять напоказ все, что приходилось делать, чтобы выжить в этом мире – самом лучшем из миров. И начинаешь скрывать то, о чем раньше не прочь был поговорить, и не потому, что стыдишься пережитого, а потому, что еще болит и уже вряд ли когда-нибудь заживет.

Так и получается, что быть искренним – это идти по лезвию бритвы. Если в юности хотелось прядку седых волос, роскошный шрам, богатый и трудный опыт, то с возрастом учишься маскировать шрамы, закрашивать седину и прятать боль.

Не так давно полки книжных магазинов были уставлены произведением одного писателя, название звучало, как удар хлыста – «Дневник подонка», конечно же автор использовал это определение с известной долей иронии, но в главном оказался прав – по миру маршируют подонки, внешность у них разнится, и возраст может быть любым, а объединяет их странная притягательность для нас, женщин.

Ведь именно в таких героев мы и влюбляемся. Выстраиваем своему избраннику пьедестал, украшаем подножие памятника живыми цветами, зажигаем свечи и преклоняем колени. Правда, с пьедестала избранник быстро падает иногда буквально со скоростью света.

Скорость света, скорость звука, пошла третья неделя, как ты думаешь о школьном курсе физики. Поскольку работы много, думаешь короткими перебежками: пока жужжит электрическая зубная щетка, пока зеленые цифры на светофоре отсчитывают секунды до смены сигнала, пока нож в руках совершенно независимо от тебя нарезает сладкий перец тонкой соломкой и когда злишься. В чем корень проблемы? Зачем ты раскачиваешь свои качели с такой амплитудой, что всех вокруг тошнит?

Что происходит с телом под действием центробежной силы? Увеличивается его масса – откуда-то всплывает в твоей голове школьный курс физики, и ты на какое-то время успокаиваешься. Через несколько дней выясняется, что с массой тела не происходит ровным счетом ничего, ощущения нагло врут, а состояние приятной тяжести наступает только от того, что в человеческом теле много воды, и от того, что внутренние органы закреплены не так жестко, как хотелось бы думать.

Дело в том, что мы действительно всегда будем одни. Ты заходишь в вагон последней ночной электрички, абсолютно пустой, шагаешь по проходу между сиденьями в сторону, противоположную движению поезда, и начинается движение. Первая секунда разгона совпадает с твоим первым шагом. Мы всегда будем одни в своем вагоне, мы всегда будем одни на своих качелях.

И так все продолжается, проходит время, внося свои ощутимые поправки вроде бы незаметно и вдруг. Вдруг ты говоришь: «этот человек» про того, кого привык считать почти родственником, и дернуло так, что не можешь перестать об этом думать. Как в школе, прогуляв урок, на следующий идти стыдно – нечем себя оправдать, так, не позвонив, думаешь: «Ну, и о чем сейчас сказать?» И снова не звонишь. Разговоры неловки, ты пытаешься подобрать какие-нибудь совсем не царапающие слова и машинально обводишь указательным пальцем край чашки, уставившись в свой кофе.

Не потому, что не оправданы надежды, разбиты сердца, проблемы в бизнесе «и у нас в квартире другие пластинки, другие вопросы», или «я не хочу больше слушать твои истории», или «я научилась обходиться без твоей поддержки», просто говоришь: «Я по тебе скучаю очень» и понимаешь вдруг, что скучаешь не по кому-то, а по себе.

По себе образца весны этого года, потому, как хорошо тебе было рядом с «этим человеком» (ну вот, опять) в разных самых неожиданных местах, по тому, каким ты был тогда славным, веселым, наивным… Как смеялся невпопад и читал стихи. И все это очень нравилось и тебе, и ему, совершенно не раздражая, совсем ни капельки.

И тебе снисходительно говорят: «Да-да, я тоже, тоже очень скучаю». И смотрят на часы. «Ладно, мне на работу, да и тебе пора, время – деньги». И ты киваешь и с облегчением остаешься в одиночестве.

Нужно признать горькую правду – все мы эгоисты в той или иной степени. Сначала мы любуемся собой и холим эту свою любовь к себе, а потом так же ругаем и ненавидим тоже прежде всего себя за то, что чувствуем себя такими обманутыми. Но кто кого обманул?

Разочаровавшись в своем недавнем идеале, начинаем понимать изречение Оскара Уайльда: «Правда редко бывает чистой и никогда не бывает простой». Большинство людей и старается это нечистое и непростое замаскировать – если не ложью, то мифом. Конечно, это проявление слабости, где уж дождаться от человека силы! И те, кого мы привыкли считать старше, мудрее, часто оказываются просто образчиками инфантилизма.

Все мы – герои своих романов.

«И я не исключение, – подумала Юлия. – Я тоже главная героиня собственного романа, иногда это героическое повествование, иногда – детектив, последнее время – мелодрама».

Поднесла чашку к губам, едва тронутым блеском. Поправила безукоризненную прическу. С недавних пор она посещала один из лучших салонов в городе и любила проводить руками по шелковистым волосам, блестящим и мерцающим в лучах солнца. Это он приучил ее к дорогой косметике и вообще к тому, что за собой нужно очень внимательно и тщательно ухаживать, лелея каждый миллиметр своей кожи.

Вообще женщин в зависимости от взглядов на собственную внешность можно разделить на две большие группы. Первые сооружают из ежедневного ухода за собой некое подобие службы и относятся к этому соответственно – как к работе, определенного рода обязательствам, зачастую неприятным, но необходимым. Такие женщины вполне могут шутить и смеяться, припудривая нос, или методично наносить масло для загара на тело во время принятия солнечных ванн.

Другая же группа женщин воспринимает заботы о поддержании собственной красоты как настоящее таинство, они никогда не достают пудреницу или губную помаду на людях и карандаш для бровей подносят к лицу с чувством приобщения к древнему ритуалу.

Юлия, безусловно, относилась ко второй категории, но уже не знала, хорошо это или плохо. Последнее время акценты настолько сместились, а шаблоны до такой степени стерлись, что она мало в чем оставалась уверена.

Юлия проснулась с ощущением, что в голове много маленьких злобных человечков орудуют молотками. Выламывают разные лобные доли, теменные тоже, а в височные просто заворачивают шурупы-саморезы. Отчаянно зажала лоб ладонями и отправилась искать нурофен. Обнаружила в летней сумке, жадно выкусила сразу две белые таблетки, разжевала с отвращением. С детства не умела глотать таблетки целиком, все как-то боялась подавиться и что застрянет в горле. Человечки из головы никуда пока не делись, разве что утихли немного. Сосредоточились в районе бровей и, словно огромные рыжие муравьи, копошатся, натыкаясь друг на друга.

Хорошо, что сделала все срочные работы за выходные и есть возможность переключиться на личные мысли, негромко стонать и нежно оглаживать холодными пальцами лоб. В больную голову не идет ни одна мысль, разве что какая-нибудь ущербная. Женщины поразительно умеют переключаться с работы опять-таки на работу, только домашнюю. Все эти приготовления супов, жарка рыбы, глажка белья воспринимаются мужчинами как отдых, само собой разумеющиеся дела. Юлия, вернувшись после полноценного дня труда, после двух-трех обязательных совещаний или планерок в редакции, после сдачи ежедневной колонки, мчалась домой с неподъемной сумкой наперевес, в уме составляя план ближайших действий: отварить спагетти, пожарить котлеты, запечь для дочери рыбу, дочь последнее время отказывалась от мяса, мотивируя это сложными проблемами личностного роста. Поставив кипятиться воду в просторной кастрюле, Юлия включала ноутбук и принималась за расшифровку интервью, и отвечала на письма; муж в это время давно возлежал перед плоским экраном телевизора с тарелкой чипсов и бутылкой пива, а ведь еще следовало протереть пол и убраться в ванной – все зеркало в пятнах от зубной пасты, ну куда это годится… И каждое белое пятно, пусть даже самое маленькое, словно кусок обжигающего льда, пробуждает твой замороженный мозг.

Дочь возвращалась домой поздно, на вопросы отвечала односложно и неохотно, она никак не могла выбраться из подросткового возраста, когда считаешь себя имеющим все права на взрослую жизнь и никаких обязанностей, а каждая просьба отбрасывается словно дорожная грязь.

Юлия дожевала таблетку, отметила, что раз нурофен валялся в летней сумке, то голова у нее не болела уже достаточно долго, и это надо было признать положительным. Еще подумала о странностях собственных чувств. Хорошо, что память телефона не бесконечна. Было бы слишком больно отправляться в путешествия по времени, перечитывая некоторые сообщения.

Юлия. Май. Semi-casual

Отправитель:

957 55 57

15 мая 11.00

«Знаешь, я так люблю твои веснушки, твою кожу, твой запах. Для меня ты лучший! Смайл. Ю.»

Отправитель:

932 18 18

15 мая 11.05

«А я люблю смотреть в твои глаза и растворяться в них».

Отправитель:

957 55 57

15 мая 11.06

«А скажи, что больше всего привлекает мужчину в женщине? Смайл, Ю.»

Отправитель:

932 18 18

15 мая 11.08

«Не знаю. Мне кажется, что что-то должно щелкнуть».

Отправитель:

957 55 57

15 мая 11.06

«А тебя что-то щелкнуло, когда ты меня увидел, Максим?»

Это для нее он был Максимом. Для всех остальных подчиненных на работе он уже давно был Максимом Леонидовичем, уважаемым человеком. И мать вполне могла бы гордиться своим отпрыском, ведь он пошел дальше, сделал тот гигантский прорыв, о котором мечтает каждый родитель, когда наставляет своих детей.

– Ты должен быть лучше меня! А что уж вкладывается в это понятие, известно одному богу… Это как запах мандаринов на Новый год и венозные алые розы на первое настоящее свидание. Стереотипы, плотно вошедшие в наше сознание так, что даже невозможно отскрести наждачной бумагой.

В больших компаниях менеджеры превращаются в родственников и доверяют друг другу тайны. Ведь дома зачастую просто некогда поговорить. О том, кто с кем спит и сколько виски с колой было выпито вчера. Время от времени он рассказывал подчиненным за дружеской рюмочкой коньяка, как приехал из Хабаровска и выстраивал свою жизнь. О первых бизнес-проектах и своем первом достижении – престижной иномарке. О том, как ездил несколько лет назад домой и собрал всех старых друзей. Хотелось показать себя, вспомнить молодость, она ведь не возвращается и врезается в память разноцветными, яркими картинками. С горя напился, увидев перед собой стареющих людей, а первая красавица – все были в нее влюблены, и он не исключение – и вовсе стала бабушкой. Но он-то не такой! Он молодой и успешный, с кучей любовниц, дорогих костюмов и часов. Уж он-то знает, как жить!

Когда норма коньяка переходила за грань, он любил рассказывать, как был «барменом».

Первым трудовым местом Максима был БАР – Бюро Аналитического Ремонта, где он проработал полгода, если это вообще можно было назвать работой. В восемь нужно было быть в бюро. Утро начиналось с настоящей политинформации. В первый день его встретил добродушный еврей по кличке Коля Нос. Между прочим, он даже окончил в свое время музыкальное училище и работал учителем музыки – сейчас Максим, как ни старался, не мог вспомнить, по классу чего. Каким образом оказался в БАРе, Николай не рассказывал, только становился очень грустным, слушая классику. В комнате стоял катушечный магнитофон с кучей бобин. Особенно Николай любил Моцарта и запрещал всем вокруг разговаривать, когда ставил запись сороковой симфонии.

Посмотрев внимательно на Максима, он сказал:

– Вешай одежду, вот тебе полочка, вот – диван-кровать, и сейчас будет тихий час.

На полочке было приготовлено постельное белье. Диван-кровать разложен. Максим хотел лечь в одежде, но Николай возразил:

– Нет, нет, в двенадцать обязательно пойдем в цех. Нужно сделать обход и показаться. А то брюки помнешь.

Максим послушался и тщательно сложил брюки с рубашкой. Потом в одиннадцать сорок пять его разбудил Николай.

– Умываем лицо и идем.

Еще в БАРе работал бывший директор универмага, отсидевший пятнадцать лет за хищение. Он был спокойным и молчаливым.

Максим снова оделся, и они отправились в цех. Потом, как по мановению волшебной палочки, на столе появилась большая еда. И даже фрукты, что было редкостью по тем временам.

Потом Николай с Максимом снова открыли шкафчики и достали подушки. Тихий час продолжался до пяти, а потом – снова обход. В половине шестого рабочий день заканчивался, и все расходились по домам. Так продолжалось полгода без всяких изменений в графике, пока Максима не продвинули по комсомольской линии.

Эту историю любила слушать и Юлия, как и другие истории.

Она так ждала их встреч! Ведь именно с Максимом она поняла одну простую вещь: возраст – это лишь относительная категория, придуманная природой и людьми в соавторстве. Именно в соавторстве рождаются самые большие глупости, сравнимые лишь с огромным жирным свадебным тортом. С грустью наблюдала Юлия за молодящимися женщинами, которые в схватке со временем превращались в уродливых кукол, напичканных уколами и оттюнингованных дорогостоящими косметическими процедурами. Если бы телевидение прекратило навязывание культа молодости, а демонстрировало нормальные человеческие лица и отношения, все новомодные косметологические клиники просто разорились бы. Она с грустной улыбкой наблюдала, как сосед Артем Петрович, руководитель какой-то крупной фирмы, подкрашивает седеющие виски по новейшим технологиям фирмы L’Oreal, скрывая самое достойное проявление возраста у мужчин. С Максимом она перестала бояться старости и мечтала о том, как когда-нибудь, спустя годы и десятилетия, они будут ходить вместе по берегу, она и он. Почему-то во время технического прогресса, новейших технологий, экономических кризисов, сексуальных революций и других катавасий люди боятся быть просто счастливыми.

Люди вообще часто боятся. Считается, что влюбленная женщина после сорока выглядит почти непристойно и что ее чувство не слишком-то настоящее, отдает театральными страстями и есть признак надвигающегося маразма и климакса. Любой притесняемый гей может умереть от зависти, когда узнает. Какое отвращение вызывает влюбленная мадам сорока с небольшим лет! Зато наверняка можно сказать, что человек, рядом с которым все эти нелепые мысли тебя не страшат, с которым хочется именно состариться рядом, – и есть твоя настоящая любовь, твой избранник.

В холле департамента, где располагается комната для прессы, в которой Юлия традиционно дежурила по средам, работали двое дежурных по очереди. Может быть, их вообще больше, но Юлии регулярно попадались эти. Бодрые мужчины в возрасте: один – с богатой седой шевелюрой, довольно разговорчивый, другой – коротко стрижен и по-военному молчалив. Еще в холле департамента размещалась стойка для городских газет. Юлия всегда выбирала газеты с телепрограммой – ну надо же знать, когда именно начинается любимый сериал. Как-то такой газеты не оказалось. Юлия истово рылась в пухлых стопках. На посту был седовласый. «Чем-то помочь?» – галантно спросил он. «Да вот, – сказала Юлия, – программу ищу». «Сейчас, – пообещал мужчина, – будет программа. Я вам занесу. Идите, занимайте место, чините перья, расчехляйте диктофоны». И Юлия пошла, заняла место, очинила перья, расчехлила диктофоны. Минут через пять мужчина вернулся, вручил ей телепрограмму, но не бесплатную, а очень даже двадцатирублевую, купленную, очевидно, в киоске на углу. Был там такой киоск. Юлия буквально остолбенела. Просто скрючилась изнутри. Получилось, что она пожилого человека погнала за чертовой газетой, самодурка и иждивенец! Забормотала неловко какую-то глупость. Запылала щеками. Принялась рыться в поисках двадцати рублей, конечно, двадцати не нашлось, сунула пятьдесят, седовласый посмотрел с укором и сказал: «Перестаньте, зачем вы меня обижаете». И ушел. Медленно так ушел.

По окончании заседания Юлия зашла в депутатский буфет и приобрела дежурному в подарок небольшую фляжку хорошего коньяка. С благодарностью за неожиданную заботу вручила. Рядом с пожилым мужчиной стояла, облокотившись на стойку рецепции, такая же пожилая дама и улыбалась. Волосы ее были аккуратно подкрашены и уложены в затейливую прическу, украшенную гребнем. Она нежно держала седовласового за руку, гладила пальцы. «Муж у меня всегда такой, – с гордостью сказала она Юлии, – настоящий кавалер!» И поцеловала его в сухую щеку. Юлия садилась в автомобиль, глотая слезы. «Вот это счастье, вот это счастье», – твердила она сама себе.

Юлия. Декабрь. Casual chic Отправитель:

957 55 57

02 декабря 18.06

«Шеф, я выезжаю, материал подготовлю к утру, это нормально? Ю.»

Отправитель:

923 22 13

02 декабря 18.06

«Не позже одиннадцати мне надо. Удачи!»

Отправитель:

957 55 57

02 декабря 19.13

«Танюша, вот подумалось, что очень хочу прийти получасом раньше оговоренного времени в полупустое кафе и все полчаса примеривать на себя разные варианты судьбы: равнодушной даме просто удобно здесь съесть тарелку супу, взволнованная бедняжка ждет вечно опаздывающего героя-любовника, преступная жена назначила подальше от дома свидание чужому преступному мужу. Или еще: есть определенные планы на вечер и надо подсесть к барной стойке, быстро выпить первый коктейль с ромом, и пусть дадут сигареты».

Неделю назад она получила стильное приглашение бордового цвета с черным шрифтом. На обложке был изображен ресторан с современными интерьерами. Юлия открыла приглашение. Двадцать седьмое декабря. Сбор гостей в 18.00. Должна была выступать какая-то новомодная группа. Внизу витиеватыми буквами был указан дресс-код – вечерние платья.

У каждого дела – свой дресс-код, у каждой профессии, у каждого дня, у каждого мгновения. Главное – чтобы ничто не препятствовало полету фантазии, вдохновению. Танцовщице – летящая юбка и каблук, писателю – удобные джинсы, ученому – лабораторный халат, пилоту – летная униформа. Школьнику – белый верх, черный низ. Английской королеве – шляпка и сумочка с прямыми ручками через локоть. Скрипачу – фрак и расстегнутые манжеты рубашки, чтобы ничто не стесняло запястий. Влюбленным – сияющие глаза, широкая улыбка, дрожащие от волнения пальцы, срывающийся от страсти голос, капля любимых духов и безудержное счастье в себе самом, огромное, непередаваемое.

Ресторан находился в центре Петербурга. Сколько их сейчас развелось. Тысячи. Заведения открываются и закрываются, борются за свое существование. Меняются вывески, интерьеры. Модный фиолетовый закрашивается темным серым. Вместо губастых и эротичных девушек на стенах появляются инфантильные мальчики с покатыми плечиками и актуальными татуировками на всевозможных местах. Неизменным остается одно – молодые прелестницы со всей России перевоплощаются в тигриц и хищниц и открывают настоящую охоту на престарелых самцов. Пусть пивной живот, пусть второй подбородок – этакий седовласый мачо с толстым кошельком.

И чем толще кошелек, тем больше достоинств находит в нем юная прелестница. Главное, в нужный момент, хлопая невинными глазками, протолкнуть идею о покупке новой сумки.

Желательно, конечно, «Биркин» или, на худой конец, «Луи Виттон», если ее Тигр окажется недостаточно богатым или щедрым. Последнее время страшно популярно коллекционировать бренды. Теперь не важно иметь пять сумочек в тон одежде, а именно пять «Биркин». О, бедные люди, попадающие в ловушку этого коллекционирования! Жизнь их стоит ровно столько, сколько заплачено за туфли Маноло Бланик, шарф Эрме, браслет Картье и обязательный айфон последнего поколения.

Юлию пригласили представить эксклюзивную марку итальянского вина. За последний год она стала, как говорится, медийным лицом, это имеет свои плюсы, и их гораздо больше, чем минусов.

Столики были заказаны заранее. В душном помещении собралась новомодная тусовка, странно одетые люди неопределенного возраста. Управляющий, молодой парень явно альтернативной ориентации, ангажировал дорогого световика и звукорежиссера. Юлия должна была почитать присутствующим несколько своих стихов. Это выглядело интригующе. Ведь многие устали просто от тусовок и бесчисленных переодеваний, где можно продемонстрировать все новые тенденции и модные тренды сезона. Хочется ведь еще и какого-то наполнения. Ведь были же раньше в восемнадцатом, девятнадцатом веках салоны, где собиралось, как бы сейчас сказали, все культурное сообщество в сочетании с промышленниками, как их тогда называли. На вечерах обсуждались произведения искусства и литературные новинки. В сущности, кроме технического прогресса, мало что меняется, и в обществе явно назревает культурный апокалипсис.

Для вечера она выбрала платье изумрудного оттенка. Черный цвет последнее время утомлял ее. Надоело соответствовать стереотипам. Зачем? Ведь можно просто надеть то, что тебе идет. Нанесла ровный бархатный тон на лицо, немного румян и алую помаду, достойно подчеркивающую ее рот идеальной формы.

Стеснения перед публикой она уже не испытывала, даже наоборот. Ей было приятно, что все крутится вокруг нее, а модные бездельники внимательно изучают наряд и прическу.

Она увидела знакомые лица журналистов и одарила всех своей очаровательной улыбкой. Улыбкой, сочетающей в себе соблазн и невинность одновременно. Именно это сочетание придавало особенность всему ее облику и делало его таким чарующим и магнетическим.

В глубине зала – Юлия даже не сразу узнала – сидел он. Максим. Последний раз они виделись три недели назад. Что-то неуловимое изменилось в «интонации» его лица, на котором она знала все щербинки, угадывала тончайшие нюансы и настроения.

«Прошлое – чужая страна», – вспомнила Юлия высказывание английского писателя Лесли Хартли. Ей не хотелось туда возвращаться. Она неопределенно повела плечом и сделала вид, что внимательно слушает скандально известного журналиста. Журналист был традиционно лохмат, небрит, изрядно пьян. Он жестикулировал кружкой с ирландским «Гиннессом» и громко говорил.

Но мысли Юлии были не здесь. Когда вместе с Максимом она смотрела на звезды и загадывала желания. И мир вокруг не имел никакого значения. Хотелось гулять до приятной боли в ногах. И неважно, снег или дождь и какая улица или город. Важно, чтобы он был рядом и твоя рука в его. Хотелось целоваться до потери сознания, когда опухшие губы ничего не чувствуют, кроме его, таких теплых и желанных.

– Ну вот, любите ли вы баню? – Голос журналиста вернул ее к реальности.

В бане можно любить разные вещи. Например, растопку печи. Когда не было ничего – и вдруг ты лично сотворил веселый костер как лучший из скаутов. Можно любить дубовый веник и березовый тоже. Шапочки войлочные чудесны, они строго держат форму и могут превращаться в изысканные головные уборы…

– Скажешь тоже, в изысканные! – прощебетала современная художница с непроизносимым именем типа Ветлугага, на прошлой неделе в галерее «Виктория» она устраивала перформанс: разбивала молотком фарфоровые статуэтки собачек и дарила присутствующим осколки.

– Да! – возбужденно отвечал журналист. – Еще прекрасное в бане – заваривать в емком термосе чай, обязательно черный, обязательно с травами: душица, мелисса, листья смородины, а вот мяту я не очень. Она идеальна для мохито, а мохито в бане – нелепо. Сахар, сахар, обязательно сахар – пусть отдельно стоит, наколотый, чтобы кидать в чашку лично или даже свирепо грызть. Хотите, я вам расскажу, как я хожу в баню?

– Пожалуй, – ответила Юлия вежливо.

Она невольно вновь отыскала глазами Максима. Судя по всему, он приканчивал очередной коктейль «Бакарди» с колой.

– В загородном доме моих родителей прекрасная баня, – сообщил журналист. – Ее каким-то волшебным образом вывезли в виде сруба из Пензенской области, а здесь сноровисто собрали, в щели напихали сухой травы и прочего утеплителя. Она довольно просторная – хороший предбанник, потом купальня, следом – вместительная парилка. Парилка обшита липой, как это и полагается. А купальня не обшита, и можно видеть, как струганные, покрытые лаком сосновые доски пускают смолу, «плачут». Это ужасно трогательно!

– Я понимаю, – кивнула Юлия. – Позовите официанта, пожалуйста. Я бы выпила минеральной воды. Чувствую, все начнется еще отнюдь не скоро.

Журналист замахал обеими руками, будто тонул и привлекал внимание спасателей. Продолжал рассказ:

– Обязательно выбираю эфирное масло. Эвкалипт не люблю, он мне напоминает капли в нос санорин, а вот лаванда или чайное дерево – отличные. И сандал. Можно апельсиновое, но оно сладковатое. Пачули меня пугают фонетически, а иланг-иланг – это какой-то Баден-Баден и очень смешно. Удачно получается использовать несколько масел одновременно, в этом случае окатываешься каждым новым запахом, как новой волной, горячей и вполне осязаемой.

Юлия увидела, как Максим расхохотался, рассказывая что-то приятелю.

– Забыл, еще я тащу с собой мед. Мед, им надлежит обмазываться, просто чудесно. Ерунда, что это только для женщин. Я вот использую, и ничего!

– Конечно-конечно, – кивнула Юлия. – Отличное средство для кожи. Мед. Нужно смешать с горячей водой, нанести на тело и идти в парилку.

Сложно было сконцентрироваться. Мысли все время возвращались к Максиму.

– А вот идти в парилку я не очень, – покачал лохматой головой журналист. – У меня давление. Но обязательно надо в парилку, такие правила, а правила я уважаю. Брызгаю на печку раствором эфирного масла и сажусь на корточки. Терплю, сколько могу. Выползаю наружу, заматываюсь полотенцем, сажусь пить чай на веранде. И это – лучшие минуты. Вы понимаете? Вы понимаете?

– Я понимаю, – успокоила его Юлия, – я понимаю.

– В предбаннике очень хорошо. Здесь невероятно пахнет всем этим самым, банным – кипящей водой, нагретым деревом, чистым бельем, дубовым листом и лавандой из склянки. И не жарко. Почему-то запах бани и даже прачечной всегда очень умиротворяет. Такой добрый, из детства.

– Да, – неожиданно для себя горячо согласилась Юлия. – Можно вообразить, что тебе шесть лет и до школы еще целый год, а на утреннике в садике тебя ждет традиционно главная роль, потому что ты самая красивая девочка, быстро учишь стихи и умеешь читать с выражением. И что мама испечет пирог. И что ты научилась недавно завязывать шнурки бантиком, и в этом не оказалось ничего сложного, зря опасалась. И наверняка все сложное можно освоить, главное – точно следовать правилам: сначала узелок просто, потом сложить концы петлями и завязать узелок из петель.

– И наверняка все сложное можно освоить! – Журналист изогнулся, осторожно взял Юлину руку и поцеловал. – Какая вы умница! Именно так!

– К сожалению, не всегда.

Юлия наблюдала, как Максим, пошатываясь, вышел из зала.

Егор. Июнь. Corporate Casual

Отправитель:

957 32 32

15 июня 10.06

«Егор, что по поводу нашего вчерашнего заказа?»

Отправитель:

957 12 21

15 июня 10.06

«Все ОК. Можешь забирать».

В Комарове пахнет муравейниками и шашлыком, по прогулочным дорожкам шуршат после душа Шарко старушки на вечернем променаде, уже давно уехали те, кто загорал, ушли те, кто обедал, и даже те, кто ужинал.

Егор шел по пляжу, небо серое, вода залива серая. На песке оставались неглубокие следы. Песок тоже казался серым. Уже десять лет как он переехал сюда из Петербурга, сразу после смерти жены. Время тогда вело себя вообще непонятно: то растягивалось до такой степени, что он не мог дождаться движений секундной стрелки, то бежало вскачь, стирая разницу утро-день-вечер-понедельник-среда-пятница. Ваньке было двенадцать, и он немедленно превратился из задиристого подростка в маленького ребенка, бедного мальчика, которого забыли забрать из детского сада, и кругом только ночной сторож и еще уборщица. По вечерам в их квартиру приходили подруги жены и плакали. Каждый день. Приносили и ставили цветы к ее портрету, вспоминали несправедливую историю ее болезни: «Эти врачи, ведь лечили-то от воспаления легких!», «А оказался рак желудка!», «Господи, ну вот за что такое?!», «Сгорела за три месяца!», «Хоронили, совершенно не была на себя похожа!» «Так изболелась!», «Похудела на тридцать килограммов…» Егор терпел, много пил, мог проснуться среди ночи, вынуть холодную водку из холодильника и налить сто граммов, потом еще сто. Прибегал испуганный сын, маленький мальчик, Егор скрипел зубами и не знал, как ему помочь. И возможно ли это вообще.

Решение неожиданно подсказал бывший сослуживец, старший лейтенант Тимохин. Тимохин всегда появлялся вовремя и ровным счетом уже два раза спасал Егору жизнь – первый раз под Кандагаром, и вот второй – когда пришел, сел на кухне, хлопнул кулаком по столу и произнес: «Хорош слезы лить. Новое жилье, новая работа! Тебе пацана растить надо». Он и предложил вариант с Комарово – продать квартиру, купить дом, сменить обстановку, соорудить сыну пригодную для жизни атмосферу.

Пели они, сдвинув стаканы, тарелки и зеленые фуражки пограничников на край стола. Старший лейтенант Тимохин прекрасно играл на гитаре, на день рождения в прошлом году Егор подарил ему хорошую электрогитару и усилитель к ней. Но сейчас обошлись обычной акустической шестиструнной – сильные пальцы старшего лейтенанта ловко брали баррэ, и грустная мелодия слагалась из незамысловатых аккордов.

И сегодня не все знают, что уже через месяц после ввода ограниченного контингента советских войск в Демократическую Республику Афганистан пограничники провели несколько боев, ставших первыми в этой войне. И последнюю точку поставили именно пограничники: после вывода частей армии утром пятнадцатого февраля 1989 года границу миновало последнее пограничное подразделение – пятая мотоманевренная рота, в составе которой и воевали капитан Егор Разуваев и старший лейтенант Тимохин. Покидая Афганистан, они не оборачивались. Впереди лежала новая жизнь, белой страницей, без единой еще начертанной буквы.

Егор Разуваев родился 1 января 1962 года, на трассе между деревней Хлупово и райцентром Половинное Курганской области. Отец его, главный колхозный агроном, в связи с поломкой заезженного «уазика» принимал роды у жены сам, все прошло хорошо, и младенец Егор жизнелюбиво драл горло посреди заснеженных степей. Семья агронома была велика – три старших сестры получил Егор, три преданных всем сердцем воспитательницы, девочек звали Люба, Вера и неожиданно – Маргарита в честь булгаковской героини.

После окончания школы до призыва в погранвойска Егор полгода проработал учителем математики. После демобилизации из армии с блеском закончил Московское пограничное училище, факультет разведки. С июня 1986 года воевал в Афганистане. Был ранен, получил две контузии, а также орден Красной Звезды, медаль «За боевые заслуги», медаль Республики Афганистан «За отвагу» и другие. Общим счетом наград оказалось в три раза больше, чем ранений.

После продолжительного лечения в ташкентском госпитале Егор вернулся на прежнее место службы, в ту пору группа погранвойск базировалась в одном из населенных пунктов провинции Герат. В первый же день, не успев даже принять дела, капитан Разуваев получил информацию о том, что в горах обнаружена банда известного полевого командира, который в данный момент движется на грузовике по единственной дороге, ведущей в Карабаг.

Немедленно навстречу им была выслана оперативная группа пограничников, командование Егор принял на себя. Разумеется, капитан Разуваев мог и не ехать лично на боевую операцию. Он еще не полностью оправился от контузии, каждый толчок или громкий звук отдавался в голове громовым набатом. Но не в его привычках было уклоняться от ответственности и прятаться за спины боевых товарищей. Выдвинувшись навстречу банде, пограничники устроили засаду в районе заброшенного афганского кладбища.

Наступила ночь, ночи в горах всегда наступают резко, без всякого предупреждения и сумеречного приглушенного света. Огромный купол неба над головой бойцов был черен, звезды казались яркими и как будто умытыми, луна висела растущим полумесяцем над головой. Рядовой Иванбаев достал из кармана горсть монет и потряс их в руке: чтобы деньги были, сказал удивленным товарищам. «Думай о том, чтобы оставаться живым», – посоветовал ему командир.

Вдруг на вершине горы на секунду блеснул свет фар, и сразу же в низине раздался взрыв гранаты, а потом еще один, прогремели автоматные очереди. «Операция сорвалась – кто-то вспугнул духов!» – с досадой подумал Егор. Но через пять минут тишина была нарушена ревом автомобильного двигателя. Пограничники замерли в ожидании боя. Как только «ЗИЛ-131», медленно, словно крадучись, проехал мимо, разведчики немедленно начали преследование. Бандиты принялись отстреливаться из автоматов и пулемета. Капитан Разуваев и его бойцы открыли ответный огонь. Страшная огненная колесница, сверкая фарами и автоматными очередями, катилась по дороге к городу Карабагу. На очередном подъеме советский БМП догнал машину моджахедов, столкнул ее в кювет, и уже через сорок минут банда, терроризировавшая мирное население, перестала существовать.

Пели капитан Разуваев и старший лейтенант Тимохин на питерской кухне в начале нового тысячелетия, им повезло вернуться с той войны живыми, но второй тост всегда провозглашался за погибших товарищей и их вечную память.

Можно спорить до хрипоты, утверждая, что военное присутствие СССР в Афганистане было государственным преступлением и никак не оправдано, но солдат и офицер по долгу службы не имеют права на такие рассуждения, они дают присягу и просто выполняют свой долг.

И капитан Разуваев выполнял приказ командования с честью и достоинством, как в годы Великой Отечественной войны его отец – артиллерист-орденоносец, и его дед, унтер-офицер русской армии, кавалер Георгиевского креста, участник Русско-японской и Первой мировой войн.

В Комарове пахнет муравейниками и шашлыком, по прогулочным дорожкам шуршат старушки на вечернем променаде, уже давно уехали те, кто загорал, ушли те, кто обедал, и даже те, кто ужинал.

Егор шел по пляжу, небо серое, вода залива серая, Егор оставляет неглубокие следы на песке, песок тоже кажется серым. В кармане его джинсовой куртки зазвонил телефон.

– Привет, сынок, да вот я погулять вышел. Нет-нет, просто что-то захотелось пройтись. Сегодня день такой сумасшедший, ну сам знаешь – пятница. Скоро буду. Добро!

Егор остановился, подобрал плоский камень, пустил великолепную серию «блинчиков» по глади залива.

Юлия. Апрель. Casual chic

Отправитель:

957 55 57

7 апреля 12.36

«Танюша, сегодня никак! Шеф отправил работать на выставку. Может быть, завтра? Скучаю! Ю.»

«Противоречие между высокой и низкой культурой можно свести к конфликту психологии с метафизикой. Психология, как писал дерзкий реформатор театра Антонен Арто, – это “стремление уменьшить неизвестное до известного”… Арто стремился развернуть искусство от рационального к иррациональному. Таким задумывался знаменитый “театр жестокости” Арто… Чтобы метафизика могла прорваться сквозь огрубевшую кожу зрителя, нужно возбуждающее, пугающее, экстатическое искусство. Страх дает ощущение полноты жизни, реальности переживания…»

Юлия одним глазом читала с экрана монитора эссе Александра Гениса «Вавилонская башня», на другой глаз аккуратно наносила атласные тени темно-телесного оттенка. На кровати ее дожидался вечерний наряд – платье в стиле «нью-лук» с широкой юбкой и поясом, ажурные чулки и крупные бусы. Нужно было поторапливаться, такси уже дожидалось внизу, и Юлия прокричала в глубь квартиры:

– Полинушка! Доченька! Поужинаешь без меня!

– Куда ты, мам? – хмуро спросила дочь, заглядывая из коридора в комнату.

– Я на презентацию, – ответила Юлия, – в ресторан «Мансарда». Скорее всего, буду поздно.

– Мам, – нарочито вздохнула дочь, – ты просто светская львица какая-то. Ресторан «Мансарда»… Презентация… Открытие выставки… Премьера спектакля… Номинанты на премию…

– Перестань бурчать. – Юлия выставила дочь за дверь.

Пожалуй, она была взволнована предстоящим. Светская тусовка – это такое действо, которое идеально соответствует представлениям о массовой культуре, имея в виду ее ритуальный аспект. Вручение любой премии в рамках любого формата как нельзя лучше вписывается в саму концепцию массового искусства.

«Массовое искусство, как и первобытный синкретический ритуал, строится вокруг зрителя, а не художника…» – прочитала она напоследок и выключила ноутбук.

Именно поэтому «главное не победа, главное участие», «важен не подарок, а внимание», а также другие обаятельные выражения, знакомые с детства.

Новый ресторан «Мансарда» смотрел на Петербург с последнего этажа делового центра Quattro Corti, расположенного в историческом здании, включающем отреставрированный дом графа Шувалова.

Шел дождь, вылезая из такси, Юлия прикрыла голову руками и поскакала к парадному подъезду, она впервые шла в этот ресторан, о котором много говорили в городе – невозможно заказать столик, пафосно и вообще.

«Важный ресторан, – сразу поняла Юлия, – большой. Скорее панорамный, чем видовой». На первом этаже ее встретили: «Вы к нам?» «Конечно», – кивнула Юлия и была любезно препровождена в отдельный «ресторанный» лифт. На шестом этаже уже собралось порядочно народу, многие курили. Юлия кашлянула – ох, этот табачный дым!

Прошла через большой бар в главный зал. Основной мотив дизайна – модули с сотнями однотипных предметов сервировки: ложечек, бокалов, тарелок и тарелочек.

И все это не заслоняет главного – огромные окна ни сантиметра не утаивают – за окнами город, крыши, чаще дряхлые, и в одной части ресторана, в зале у кухни – фрагмент Исаакиевского собора, вдали – маленький шпиль Петропавловки.

Уже можно было наблюдать знаменитых людей Петербурга, не всех номинантов, конечно, но некоторых точно. Знаменитый Актер стоял рядом и отряхивал серую кепку от капель дождя, а известная Спортсменка спросила Юлию, где тут можно раздеться и причесаться. Спортсменка немного нелепо выглядела в тренировочном костюме от «Боско спорт».

Обслуживающего персонала крутилось вокруг необычайно много – и в зале, и на кухне, открытой всем взглядам. Кухня отделялась от зала стеклом, и можно было наблюдать за нарядными и суетливыми поварами.

Ведущая мероприятия в классическом черном платье и кораллового оттенка пиджаке пригласила всех смотреть, веселиться и участвовать. Взмахнула приветственно рукой. Ее бледное лицо выглядело одухотворенным. Темные волосы отражали вспышки профессиональных фотокамер. Юлия послушно прошла в специально указанное место для соучастия.

Люди вокруг явно стремились участвовать тоже, симпатичная девушка с мрачным лицом сказала своему спутнику, что где-то за углом делают макияж исполнителям. И она тоже не против макияжа, можно ли это устроить. Она хочет быть в центре событий и не просто наблюдать! Спутник растерянно отошел, надолго.

«Современное искусство стремится к сотворчеству. Художник, соблазняющий нас тем, что зовет в соавторы, больше не певец, он – запевала. Современное искусство перестает им быть. Оно уходит в фольклор, возвращая нас к первобытной эстетике, которая не знала разделения на автора и исполнителей», – вспомнила Юлия.

Накрывали столы. Разливали шампанское. Хорошее французское шампанское, брют.

Юлия оглядывалась в пестрой толпе, отыскивая знакомые лица. Кто-то тронул ее за локоть, она обернулась. Мужчина сильно за сорок, прекрасный костюм, седые виски, дорогой парфюм – запах дерева и сухой земли.

– Здравствуйте, – сказал он, – предложить вам вина? Или, может быть, виски? Сейчас модно пить виски.

– Я не гонюсь за модой, – дерзко ответила Юлия.

– Значит, шампанского. – Мужчина протянул ей высокий бокал. – Будем знакомы, Максим.

Юлия представилась тоже.

Максим остался стоять рядом. К нему подходили и здоровались все эти блестящие люди, произносили дежурные слова, отходили. Юлии нравилось наблюдать за блестящими людьми, свободно ориентирующимися в ситуации и ловко передвигающимися в приглушенном свете, потребном для светского раута. Блестящие люди привычно и медлительно целовали друг друга, легко беседовали на общие темы.

«Дорогая, как твои питомцы?» – «И не спрашивай, наконец-то прокололи пятивалентную прививку, теперь выходим гулять… с этими щенками режим дня строже, чем с детьми…»

«Вообще никого нет, не понимаю, где все?» – «Ну подожди, сейчас подтянутся…» – «Шампанское теплое…» – «Это чтобы горло поберегли!»

«Как самочувствие?» – «Да как, как, от эндокринолога не вылезаю…» – «Что поделаешь, годы…» – «Что-о-о?! Какие еще годы! Сейчас дошутишься…»

Какая-то милая обыкновенность и успокаивающий ритм были во всех этих разговорах. Юлия даже назвала бы это ритуалом.

«Всех объединяющее искусство становится ритуалом. Ритуал умеет повторять, не повторяясь. Рождество может надоесть только Скруджу. Про Моцарта нельзя сказать, что мы его уже слышали. И борщ всегда одинаковый и всегда разный. Но сам ритуал бескорыстен, ибо самодостаточен. Его цель – он сам…»

Ангельски красивые молодые люди смеялись над чем-то чуть слева, один выкрикивал: «Офигивательно, просто офигивательно!», пожилой мужчина с длинными волосами не отходил далеко от столиков с напитками, осушая стакан за стаканом, тонкая девушка с лицом морской иглы звонила по телефону и говорила: «Я так тебя люблю, что отдамся сейчас первому встречному».

– О чем задумались, Юлия? – спросил Максим, внимательно заглядывая ей прямо в глаза.

– Ритуал предельно конкретен, – сказала Юлия, – и нематериален, потому что существует только в сознании тех, кто его отправляет.

– О, вы тоже сегодня настроены порассуждать о массовой культуре? – Максим смотрел уважительно. – Великолепно! Ортега-и-Гассет, убежденный противник массовой культуры, тем не менее воздавал ей должное: «Кинофильм с красивыми исполнителями можно смотреть бесконечно, не испытывая ни малейшей скуки, – писал он. – Неважно, что происходит, нам нравится, как эти люди входят, уходят, передвигаются по экрану». – Максим широко повел рукой. – Ритуал становится почти искусством. Современным, естественно.

Юлия рассмеялась и кивнула. Помолчала и добавила:

– Часто у современного искусства нет автора. Лишь соавторы, и стать им может каждый. Кто имеет желание, разумеется.

– А вы имеете желание? – Максим так выделил интонацией слово «желание», что Юлия смутилась. Она почувствовала, как краска заливает ее щеки.

– Можете не отвечать пока. – Максим прикоснулся пальцем к ее обнаженному плечу.

Юлия. Апрель. Smart casual

Отправитель:

957 55 57

30 апреля 12.00

«Танюша, ну как ты насчет сегодня? Давай через час в кофе-хаузе? Надо поговорить. Ю.»

Юлия не спала всю ночь. Она не смотрела кино, не читала, не пила чаю и вина. Она сидела на подоконнике и наблюдала свое отражение в зеркале – узкие плечи, округлые бедра, белую кожу. Юлия думала о своей противоречивой женственности, о том, как трудно наслаждаться тем, что имеешь, жить одним днем, смотреть только вперед. Когда есть муж, хочется ребенка, когда есть ребенок, хочется покоя, когда есть муж и ребенок, хочется авантюры и взбалмошности; всегда хочется чего-то иного, всегда нужно останавливаться и проставлять на линии жизни индексные метки, стратегические маркеры: «Я здесь. Я счастлива. Я счастлива здесь и сейчас».

Почему же так сложно понять такую простую вещь, слово, существующее на всех языках? Надо жить в моменте, ценить его, легко отпускать и радоваться следующему.

Юлия без конца поправляла непослушные волосы, спадающие на ее прямые плечи, она всегда поправляет волосы, когда нервничает или возбуждена. Сейчас она возбуждена мечтами о предстоящем свидании, мечтами о своем возлюбленном. Юлия постоянно думает о нем. Даже забота о любимой дочери не прерывает этих мыслей.

Ей казалось, что Максим иглой вошел в какую-то часть ее мозга, разместился там и существует уже самостоятельно, вовсе не спросив ее об этом.

Она бесконечно перебирала в памяти все события их романа, так внезапно начавшегося, когда она уже ничего не ждала. Просто вставала каждое утро, плотно упираясь ступнями в пол, и думала, что вот он еще один день, который нужно прожить, поставив в дневнике жизни слабенькую отметку еле заметными чернилами. Вспоминала их первое свидание. Он пригласил ее в паб, хотел угостить вишневым пивом. Юлия не пьет пива. Этот любимый многими напиток кажется ей антисексуальным и вызывает даже какое-то внутреннее отторжение. Но что-то искреннее и настоящее зацепило ее в нем, несмотря на некоторую ограниченность. На следующий день в одиннадцать утра, когда совещание в редакции шло полным ходом, она получила эсэмэску от него. «Влечение – это не тема, которую мы обсуждали, а жажда новой встречи». Электрический ток невиданной силы будто бы пробежал по ее телу. Во всяком случае, ей снова захотелось увидеть его.

Юлия внимательно изучила свое лицо, припудрила под глазами, нанесла легкий слой прозрачного блеска на губы и отметила, что выглядит сегодня моложе хотя бы лет на пять. Добавила последний штрих – каплю своих любимых духов, и, довольная собой, отправилась на свидание. Несмотря на кажущееся спокойствие, сердце колотилось, а дыхание было более прерывистым и частым. Они встретились снова, и стало понятно, что «влечение», о котором она так много рассуждала и задумывалась в последнее время, явилось во плоти.

Потом они снова пили зеленый чай в каком-то небольшом кафе. А через неделю Максим пригласил ее в гостиницу. Он не скрывал от нее, что женат, Юлия говорила ему о дочери. Но что-то внутри подталкивало ее к этой близости, так желаемой ими обоими. От волнения у нее дрожали коленки. Она заказала в баре бокал сухого вина, потом еще один. Развеселилась, и дурные мысли потихоньку испарялись, за ненужностью.

Максим уверенно говорил о том, что женщины призваны вносить удовольствие в жизнь мужчин. Рассказывал о своих путешествиях. Все это нравилось Юлии, очень нравилось. Она смотрела на него растерянными глазами, словно пытаясь найти поддержку своему оформленному решению.

Сколько нужно времени женщине, чтобы понять, что она согласна, согласна довериться и пойти на все. В этом-то и состоит величайшая трагедия – мужчине совсем не надо, во всяком случае, сначала, чтобы женщина шла на все. Они просто хотят близости, попросту секса – именно с этой женщиной и именно в этот момент. И ничего больше.

Но Юлия всегда очень серьезно относилась ко всем отношениям, бесконечно задавая себе ненужные вопросы.

Коллега по работе, старше и мудрее, любила повторять:

– Молодые вы еще, девчонки! Зачем-то все усложняете. А нужно просто наслаждаться жизнью, моментом и мужчиной, который в данный момент находится рядом.

При этом она нервно хихикала. А вечерами беспробудно пила. И каждое утро пыталась замаскировать синяки толстым слоем тонального крема.

Юлия ничему не сопротивлялась и ничего не придумывала. Она просто упала с головой в это ошеломляющее ощущение счастья. После того как, слегка уставшая, села в такси, впервые за многие годы почувствовала себя женщиной, к тому же еще и счастливой.

Они могли не произносить ни слова, просто молчать. Слова были им не нужны. Они давно уже понимали друг друга с полуслова, полувзгляда, полуулыбки. Самый прекрасный период взаимоотношений, самый ценный – когда ты начинаешь фразу, он заканчивает, ты видишь выражение его лица, предлагаешь выпить чаю и слышишь в ответ: только что об этом подумал. Да что чай!.. Ты смотришь на мир его глазами, он говорит твоими словами, ты вдыхаешь, он выдыхает, ты альфа, он бета, а что там далее – вам обоим все равно.

Юлия. Май. Neat casual

Отправитель:

957 55 57

25 мая 12.30

«Шеф, тексты выслала вам на почту. Обратите внимание на фотографии! Это настоящая бомба! Ю.»

В случае, когда мы обманываем своих жен и мужей, подключаются какие-то невидимые резервы нашей фантазии, и чем больше мы врем, тем больше нам верят, или нам так кажется, ведь наши «другие» – а они становятся для нас другими – хотят быть обманутыми и цепляются за последнюю надежду. Чем больше они цепляются, тем более жестокими становятся обманщики.

Любовники, решившие сбежать от всех, становятся просто беспощадными. Они сметают все на своем пути, не задумываясь о том, что плохо, а что хорошо, напрочь забыв про десять заповедей и девяти кругах ада, так живописно описанных Данте. Значение имеет только одно: «Вот сейчас я увижу его, и он мой! Мой, на все эти долгие две недели, с утра и до ночи. А самое главное, ночью, ночью он тоже мой. И я буду засыпать у него на плече, нежно дыша ему в ухо».

Уверенной походкой Юлия ворвалась в бар. Подобная южному ветру, независимая и довольная собой. Сколько лет работы были потрачены на приобретение этой уверенности, легкости, этой горделивой осанки, сколько сил вложено в этот безупречный вид и роскошную улыбку победительницы!

Обтягивающие джинсы, белая майка, волнистые волосы – все находилось в превосходной гармонии, а вот эти туфли на двенадцати-сантиметровом каблуке вообще приподнимали ее над землей, и она летела, летела. Летела к нему, к своему Максиму.

Встретившись взглядами, они бросились друг другу в объятия. Юлия уткнулась ему в шею и начала нежно целовать ее.

«Вот оно счастье – здесь и сейчас», – мысли, словно радужные мыльные пузыри, мелькали у нее в голове.

Ей вообще казалось, что мозг ее отключился, оставив возможность только впитывать все его запахи, все особенности его дорогого лица. Каждая его веснушка была для нее очень важной и достойной внимания. Казалось, она знает их наизусть, Пыталась поцеловать каждую, чтобы ни одна из них не осталась незамеченной и забытой. Он взял ее за руку, и Юлия снова ощутила всю мягкость его прикосновений.

Как ни уговаривала она себя, какие бы аргументы ни приводила – об его эгоизме, самолюбовании, – единственно важным в данный момент для нее оставался он сам.

То, что время необратимый процесс и что его нельзя остановить, мы усваиваем со школьной скамьи, а вот то, что можно прожить с человеком двадцать лет, родить ребенка и стать совершенно чужими людьми, Юлия поняла только сейчас. Как будто кто-то взял и удалил из памяти ее славную и достойную историю, годы жизни с порядочным и честным человеком, и не осталось ничего – ни запахов, ни жестов, ни звуков. Вообще ничего не осталось, кроме взрослой дочери. Это так странно! Это так страшно! Есть главное объединяющее и нет ничего, кроме. Важным становятся новые отношения, а все другое отходит на задний план. Иногда Юлия начинала жить нормальной жизнью. Готовила, как и положено хорошей хозяйке, ужин: нарезала лук кольцами, помидоры, весь необходимый набор овощей, варила борщ, тушила мясо, жарила рыбу, гладила белье, и ей казалось, что она и Максим – это что-то нарочно сочиненное, ненастоящее. Но проходило два часа, и она замирала с ложкой над кастрюлей с супом, недоумевая, что же она делает здесь, когда ее место – рядом с другим мужчиной.

Они уселись за стол. Максим подозвал официанта и заказал двойное виски со льдом и лимоном.

– Ну как ты? Скучал без меня? – поинтересовалась она кокетливо.

– Скучал. И даже очень. Без тебя я становлюсь похожим на бурундука и начинаю на всех рычать. Подчиненные даже боятся заходить, обходят мою дверь стороной. А еще я ревную тебя. Представляешь? – Он сжал ее руку, и Юлия почувствовала, как ее обдало теплой волной изнутри.

Ревновал он лишь однажды. Когда был влюблен еще в Хабаровске. Тогда казалось, что это навсегда. Провожая Максима в армию, Наталья, обладательница больших миндалевидных глаз, обнимала его и повторяла сквозь слезы:

– Я буду ждать тебя! Я буду ждать! Он писал ей письма, длинные и проникновенные, на какие способен восемнадцатилетний пылкий юноша. А потом друг Олег однажды, совершенно вроде бы без задней мысли написал короткую телеграмму: «А твоя-то замуж собирается».

Сначала Максим долго молчал, день или два. Потом напился до потери пульса. А потом просто начались бесконечные девушки: блондинки и брюнетки, а иногда даже вместе и те и другие. Появилось мужское безразличие, о котором так много пишут в женских журналах.

Понятие ревности исчезло, испарилось как ненужное.

Встретив Юлию, он снова заревновал. Не то чтобы она специально давала повод. Она была полна нежности к нему и после желанной обоим близости говорила массу комплиментов. При этом украдкой заглядывала в его зеленые глаза. Для Максима это было настоящим наслаждением, он ждал этого момента, как ждет ребенок подарка к Рождеству.

Но от Юлии исходила какая-то волшебная энергия, полная эротики и желания. Мужчины часто оборачивались на нее и бросали нескромные взгляды. Это нравилось Максиму, но в то же время заставляло ревновать.

Юлия обняла его за плечи и нежно погладила по спине. Прижалась носом к его подмышке. В аэропорту было тепло, да и переживаний за целый день хватало. Максим немного вспотел, но для нее это был ни с чем не сравнимый запах, который она обожала. Запах его мужской сути, так волновавшей ее.

Она сделала обжигающий глоток виски и поцеловала его.

– Неужели мы летим в Италию, только ты и я?

– Ну, во всяком случае, других знакомых я не наблюдаю. – Максим улыбнулся по-мальчишески открыто и прижал ее к себе. Без своих дорогих костюмов и галстуков в джинсах и футболке он выглядел удивительно молодым и довольным.

Казалось, что с момента их первой встречи на благотворительном аукционе он помолодел лет на десять. В минуты искренности и доверия Максим говорил, что это благодаря ей он снова почувствовал всю палитру эмоций и чувств. Неожиданно зазвонил телефон. Неприятный щелчок в голове.

– Прости, – виновато улыбнулась Юлия и выбежала из-за стола.

По обрывкам фраз Максим догадался, что она разговаривает с мужем.

– Не волнуйся, – повторяла она нервно. – Не волнуйся, как доберусь – обязательно позвоню.

Повод для поездки в Италию они сочиняли вместе с Татьяной. Решили, что идеально будет подготовка сюжета о Тоскане. Юлия скупила в центральном книжном магазине все книги о Флоренции и галерее Уффици.

Юлия. Август. Casual chic

Отправитель:

957 55 57

02 июня 10.50

«Доброе утро, любимый! До скорой встречи! Смайл, смайл. Ю.»

Отправитель:

932 18 18

02 июня 10.55

«Я улетаю недели на две. На связи. Миша, не упусти заказчика!»

Максим сидел в аэропорту и цедил теплое виски. Легкая улыбка порхала на его холеном лице, простая на вид белая футболка стоила неприлично дорого и джинсы тоже. Виски было хорошим. Любовь к этому напитку привил ему друг Сергей. Будучи моряком, он попробовал в Амстердаме «Лагаулин» и с тех пор стал поклонником «шотландского огня». Сергей увлеченно рассказывал о различии сушки ячменя на торфе или угле. Было ощущение, что он завершил по этой теме диссертацию. «Лагаулин» сушится как раз на торфе и поэтому пропитывается терпким, резким запахом. Но именно этот запах и является цимусом для настоящих знатоков.

Максим любил крепкие напитки. Оставаясь во всем остальном человеком дотошным, даже въедливым, любившим изучать предмет в нюансах, в винах он разбираться не желал. Нет, отдавал, разумеется, должное старинному искусству виноделия и много встречался с людьми, чьей страстью – даже целой жизнью! – было вино. Для себя же он уже давно выбрал итальянские вина и не хотел экспериментировать. Но, несмотря на любовь к пино гриджио, считал, что только виски достойно быть напитком настоящих мужчин, виски, коньяк и ром. «Ром – молоко для солдата», – цитировал Максим Ремарка.

– Знаешь, Юленька, – любил говорить он, – я так много экспериментировал в своей жизни, что устал от этого. Не хочу отказываться от лучшего! Поняла? Тебе повезло, ты встретилась мне именно в тот момент, когда у меня уже все было и надоело.

– А может быть, поэтому и надоело, что встретилась я, – отвечала Юлия, внимательно заглядывая в его зеленые глаза.

У Максима было много женщин. Это правда. Много таких, которых он уже и вспомнить не мог. Большой компанией, так сказать, «состоявшихся самцов» они отдыхали по пятницам в клубах, каждый вечер приносил новое знакомство, иногда не одно. Благо особых усилий для этого «состоявшимся» мужчинам прикладывать не надо. Не надо никого завоевывать, не надо очаровывать, не надо лишних слов, достаточно угостить коктейлем и продемонстрировать статусные часы и золотую кредитку. Девушки и сами на все готовы, причем без особых прелюдий. Волей-неволей наполнишься ностальгией по трубадурам и рыцарским романам, но время всегда диктует свои правила игры.

Жены таких ловеласов, смирившись со всем, безропотно ждут их дома, не задавая лишних вопросов. Лучше теплого чайку с утра приготовить и верить, что их седеющий красавец наконец-то успокоится.

Мужчины не хотят признавать свою привязанность к одной женщине. Для них это – проявление слабости. Мужчине нужно много успеть, а зависимость от конкретной женщины лишает его силы. Так они думают, и может быть, правы… Вечная история об обусловленной самой природой полигамности мужчин! Сколько бы раз она ни звучала, постоянно полнится новыми доводами и примерами, со ссылками на животный мир: а вот в прайде у одного льва много жен-львиц, а вот в стаде бегемотов существует один главный самец, и именно он совокупляется со всеми самками, это закон! Мужчины оправдываются, когда считают это необходимым, но со временем делают это все реже и реже, наслаждаясь якобы неоспоримым превосходством своего пола.

Максим сделал еще один глоток и понял, что накопившееся нетерпение перед встречей с ней несколько спало, и внутренняя дрожь постепенно стала утихать.

Этим и хорошо виски – мощное оружие против разъедающих душу тревог, добрый друг, который всегда протянет тебе руку помощи, утешит и подарит заботливое тепло.

Отгороженные стеклянной стеной, двигались люди, катили чемоданы на колесиках, несли объемные спортивные сумки, дети капризничали, маленький кудрявый мальчик упрямо грохнулся на пол, и милая женщина с усталым лицом присела на корточки, принялась уговаривать малыша.

Максим поставил стакан на стол. Сколько жизней и судеб проходит вокруг, сколько несбывшихся надежд, несчастной любви, парализующей на какое-то время волю, душу и тело. Как правило, люди встречались, влюблялись, переживали личные трагедии и моменты острого счастья в каких-то других, параллельных вселенных. Он не участвовал в этом круговороте и тысячу кругов ада спустя оставался в совершенном одиночестве.

Но многое изменилось.

«Интересно, волнуется ли она?» – промелькнуло у него в голове. Юлия вывела свою формулу и часто говорила ему, что их реакции на события и явления совпадают, такой вот принцип двух половин. Они были похожи, в том числе и в смене их настроений – от граничащей с наглостью самоуверенности (Максим называл это попросту харизмой) до полного, разрушающего чувства собственного ничтожества.

«Любит? Переживает? Искренна?» – прыгали мысли, теннисными шариками стуча изнутри в лоб и затылок.

Они не виделись две недели. Две недели – что значит этот временной отрезок в пространстве времени? Но Максиму казалось, что время как-то затормозилось и тянулось как жвачка, противно и однообразно. Особенно первую неделю. Сначала он все время думал о ней. Улицы города напоминали ему об их встречах, когда, забыв о том, что их могут увидеть, они, словно влюбленные студенты, шли, держась за руки, под проливным дождем. И время от времени она подносила его ладонь к своим губам и внимательно смотрела ему в глаза. Странный жест для женщины. В этом была вся она – Юлия всегда делала то, что хочет, не задумываясь о последствиях. Он скучал по частям ее тела в отдельности: руки, ноги, плечи. Скучал по ее голосу. Если бы год назад кто-то сказал ему, что он будет скучать по голосу женщины и ее прикосновениям, Максим рассмеялся бы в ответ и тут же залил бы это виски, а потом добавил пива.

Женщины были для него красивыми прикладными предметами – очередным шариком мороженого, сладким удовольствием, после которого остается приятное послевкусие, но ничего в памяти. Лишь ощущения. Он не задумывался о том, доставляет ли женщинам удовольствие он сам, никогда не интересовался тем, что думает женщина даже в момент интимной близости. Самым главным были его ощущения и желания. Мог выставить девушку за дверь, если она начинала его раздражать.

Все было просто и понятно. А вернее, совсем непонятно, для чего каждый вечер он возвращался домой и делал вид, что счастлив. Понятие «дом», помимо всего прочего, включало в себя жену и дочь. Обычно происходило так: прямо с порога Максим накидывался на растерянную жену и орал по поводу беспорядка, немытой посуды и, допустим, грязной обуви в прихожей.