V

Весь вечер в купе под стук колес ему не раз хотелось заговорить о ней с кем-нибудь из попутчиков. Уезжая от неё всё дальше, он всё острее вспоминал её, а утром проснулся на верхней полке с отчаянной мыслью, что ему пригласить её в свою комнатёнку стыдно. Он еле дождался остановки в Ельце, на которой как-то покупал вареных раков, выскочил раньше проводника из вагона, пробился сквозь бойкую торговлю на перроне и, пикая мобильником, побежал за павильон вокзала.

– Александр Фёдорович! – закричал в телефонную трубку. – Я с поезда! Честно работал на энциклопедию! Ездил один за всех! И нате! «Не забивай голову!» А мне позарез!.. Мои законные!.. Хоть половину отдать просил!.. Квартиру купить!

Александр Фёдорович ничего не понял. Звонок застал его за «обработкой» лавроносцев. Профессионализм Шляпина летом настолько возрос, что старый журналист, несмотря на то, что ему пришли на помощь и жена, тоже журналистка в прошлом, и внук, журналист в будущем, едва справлялся с материалом.

– Я встретил женщину! – продолжал кричать Шляпин. – Она везёт в Германию старичка-ребенка!

– Кого? – Циркулев, наконец, вставил слово.

– Неважно! Мне квартира позарез. Показать, куда ей из Германии можно вернуться.

– Коля! Вернись сначала сам. Тогда и поговорим! Я прощаюсь сейчас с тобой. До свиданья!

– Погодите! Послушайте! У него деньги не на банковском счёте! Дома! Вчера он всю ночь их считал. Пачками! Сам сказал. Держит их в чемодане. Его Нюся подняла чемодан, у чемодана оторвались ручки! Вот, как хранит! Александр Фёдорович, вы понимаете? А вдруг пожар? Или ограбят? Накрылась ваша лебединая песня! И моя квартира!

Циркулев раскашлялся.

– Вы меня слышите, Александр Фёдорович?

– Плохо слышу. Нетелефонный разговор, Коля. Возвратишься, поговорим. А пока я всё-таки прощаюсь с тобой…

Циркулев отключился. Шляпин вернулся в вагон, терзаясь от своей беспомощности и чувств к Глафире.

К психологам в главную гостиницу города он прибыл с опозданием, что делу не повредило и чему он обрадовался как-то слишком бурно.

– Вы в порядке? – спросил Анатолий, сразу заметив его чрезмерное возбуждение.

– Море событий, Толик! Шарики раскрутились в голове! – объяснил Шляпин. – Может, мне с тобой поделиться? Как на духу! А? Видишь ли, я с этой работой кручусь, как белка в колесе, и, представляешь, сам как в настоящее чертово колесо влип! Я ведь теперь, вроде, миллионер. Так? Так! А любимую женщину пригласить некуда.

Анатолий засмеялся.

– Николай Николаевич! Не выдумывайте! Пригласите в театр! В пригород ваш какой-нибудь. У вас-то в Питере некуда?!

– Соглашусь, Толик! Но это одна моя проблема. Вторая: заработанные деньги получить…

– Получите!

– Ты считаешь?

– Не сомневаюсь. Семён Петрович – человек честный.

Шляпин успокоился.

– Спасибо, Анатолий! Поговорил с тобой – и легче стало. Помог! Представляешь, я тут недавно узнал: моя первая в Штатах всё время по психологам бегает. Наверное, это полезно?

– Ну, смотря к какому психологу! – заметил Анатолий и взглянул на часы. – Пора, Николай Николаич, курсисты ждут.

Минута в минуту к началу занятий он ввёл улыбающегося Шляпина в Малый конференц-зал гостиницы. Посмотрев на будущих лавроносцев и лавроносок, Николай Николаевич пожалел, что среди них нет Глафиры и она не увидит блеска его профессионализма.

Об энциклопедии «ТРИУМФАТОРЫ МИРА» он рассказал без запинки, пустил по рядам обложку с пачкой вложенных образцов страниц. В зале раздался восхищенный голос брата психолога.

– Одна корочка – настоящее произведение искусства! Натуральная кожа! Золото!

– Мы хотим, чтобы не стыдно было потомкам оставить! – скромно заметил Николай Николаевич.

– Дорогой фолиант? – спросил Анатолий.

Кто-то заметил:

– Бесплатный сыр в мышеловке!

По рядам слушателей прошел одобрительный шорох. Николай Николаевич пошутил:

– Рядом с великими из великих ещё не все места заняты! Кто в очередь?

Он виртуозно проводил такие встречи. Наличных не собирал. Сообщал только банковский счёт, куда перевести деньги, диктовал, какие пункты необходимо осветить в биографиях, указывал, где на листке с биографией приколоть копию квитанции об оплате, подробно отвечал на вопросы.

Когда лавроносцам путь в энциклопедию был понятен, Шляпин покидал зал.

Каким-то образом в городах становился известен телефон его гостиничного номера. Ему звонили. Всем, тоже желавшим попасть в энциклопедию, он повторял, как оформить документы, и на другой день в этой же гостинице в дружественной обстановке бизнес-ланча принимал от лавроносцев автобиографии и квитанции об оплате.

Обычно Анатолий предлагал своим слушателям прийти на мероприятие с фотоаппаратами, чтобы сфотографироваться в лавровом венке. Но в этот раз Шляпин предупредил его: венка не будет. Отсутствие рукоделия Нины Николаевны несколько обеднило мероприятие, но папка с оплаченными квитанциями оказалась весьма увесистой.

Николай Николаевич всегда торжественно вручал её Семёну Петровичу. Первые месяцы компаньонства Пустовойтенко сразу пересчитывал квитанции, но, постепенно утоляя денежный голод, стал на глаз определять их количество. После этой последней командировки Семён Петрович даже не взглянул на папку, а только обрадовался возвращению Шляпина.

– Да вот и Коля, кстати! – воскликнул он, поворачиваясь в своём кресле к Шляпину. – Ну-ка, Коля, подтверди Александру Федоровичу! Новое это для меня?

Не понимая, что надо подтвердить, но вспомнив о своём звонке Циркулеву, Шляпин струсил. Семён Петрович продолжал рассуждать.

– Товарища-то я в двадцать четыре часа изучил! Безо всяких курсов и просто учителей! Сам во всём разобрался! – он погладил клавиатуру компьютера. – Но я не знал, что мой товарищ мне будет откалывать шутки! Пишу. Читаю на экране. Нравится. Но думаю: ну-ка, улучшу. Поправлю. Читаю. Вижу: лучше-то было старое. Хочу вернуться к нему. А товарищ-то уже выкинул это! Вспомнить хочу. А и мой компьютер забыл.

Пустовойтенко постучал себя по сократовской голове.

– Это что же? – Шляпин, наконец, понял, о чём речь. – Энциклопедию в типографию нести, а у нас Предисловие не готово!

– Полгода меня хитрец мучил! – не реагируя на слова Шляпина, продолжал Пустовойтенко. – Поэтому я другого товарища печатника-принтера завёл. Напишу с первым, сразу второму. На-ка, и ты потрудись! Отпечатай! – Пустовойтенко вытащил из стола толстую пачку листов… – Вон у меня сколько написано!

Шляпин с трудом дождался окончания встречи и после неё поехал на Малую Конюшенную.

Глафиры там не было. Он отправился к ней домой. По дороге придумал, что скажет ей: «Фира, билеты в театры пришел у тебя приобрести. Составишь компанию?»

Дверь ему открыл молодой человек. Шляпин догадался: это Глафирин жилец, итальянец.

– Фира уволилась, – с лёгким акцентом сообщил он.

Сердце Николая Николаевича словно упало.

– Как?! – оторопело произнёс он.

– Уволилась, – повторил молодой человек. – Теперь она на Чёрном море с Львом. Ему в Дагомыс жареную путевку дали.

– Горящую, – поправил Шляпин. – Когда они вернутся?

Молодой человек, как стрелками часов, пошевелил чёрными бровями, поднимая то одну, то другую, что почему-то вызвало у Шляпина подозрение о возможной симпатии Глафиры к жильцу.

– Я сосчитал! – ответил итальянец. – Они будут опять здесь в четвёртое сентября…

Шляпин вышел на узкую набережную канала, безуспешно пытаясь подвигать бровями, дошел до Банковского мостика и, взглянув с него на сиявшие в лучах солнца купола «Спаса-на-Крови», подумал: «Блин! Ну, забрало меня. Я срочно хочу её видеть!».

На другой день он вылетел в Адлер.

В самолёте, глядя в иллюминатор на облака, он на какое-то время забыл о ней, охваченный чувством, что и неделю назад. Ему показалось, как и тогда в кафе, что с его миллионами для него всё стало близко. В голове от воспоминания щекотнуло, он засмеялся смехом, каким смеются от щекотки, и ощутил, будто весь мир у него в руках. Это приятное чувство повторилось, когда из Адлера на «частнике», миновав Сочи и Бочаров ручей, он въехал в спускавшийся к морю зелёный массив, из которого поднимался, выше окружавших его с трёх сторон гор, белый корпус, похожий на пик. Шляпин прочёл на вершине его надпись: «Дагомыс» – и ощутил совсем близкое к себе присутствие Глафиры.

Возможность устроиться ему представилась сверх всех ожиданий. На двадцать втором и двадцать третьем этажах корпуса оказались двухэтажные апартаменты. Когда администратор ввела его в один из них, он оробел при виде в два уровня окон в огромном аванзале. Из него была открыта дверь в спальню на первом этаже и шла лестница на другой этаж, где двери были распахнуты во вторую спальню и кабинет.

– Сколько в сутки? – спросил Шляпин.

Администратор оказалась расположенной к разговору. Услышав цену, Шляпин повеселел.

– Беру! Полторы декады – для меня подъемно! Но честно, – признался он, – я в таких номерах никогда не жил. Они новые?

– Что вы! Им сорок лет! – ответила администратор с обидой. – Не из нищеты уж мы вышли в эту перестройку. У нас тоже многое было. Правда, здесь останавливались только приближенные к цека. Низ, где сейчас живут по собесовским путевкам, отдавался спортсменам международного класса. Они о наших апартаментах не догадывались. На двадцать втором этаже пост был. Первое лето, как его сняли. Теперь, кто хочешь, к нам поднимаются. В бар идут и на обзорную площадку. С высоты интересно посмотреть.

Шляпин спросил, не поднималась ли сюда красивая женщина со старичком маленького роста.

– Да я теперь не наблюдаю за ними, – отмахнулась администратор. – Всякие и поднимаются, и всякие живут. Вы их увидите. Есть пары, и он, и она молоденькие, вежливые. Дети хороших родителей. Есть другие…

Николай Николаевич интереса к другим парам не проявил и поспешил искать Глафиру. Кроме имён её и Лёвки, сведений о них у него не было. «Фамилию зря не спросил у итальянца», – пожалел он, выйдя на улицу через те же стеклянные двери. Адлеровский частник ещё стоял у подъезда и, подняв руку, поприветствовал его. Толпившиеся группой пожилые отдыхающие с красными лицами и плечами приняли Шляпина за местное начальство и поздоровались с ним. Кивнув им в ответ, он свернул на аллею, что уходила по крутому склону вниз и разделяла на две части молодой парк. Резкий целебный аромат камфорных деревьев, неприметных среди кипарисов и пальм, вызвал у него легкое головокружение. «Как сто грамм принял!» – подумал он, пьянея от воздуха.

Аллея вывела его на террасу, откуда в небольшом отдалении открылся вид на море, но плеск воды слышался рядом. Под террасой оказались два круглых бассейна с ярко-голубой водой. «Нормально!» – оценил Шляпин и услышал:

– Дядя Коля, я здесь!

Он присмотрелся, откуда голос, и среди купающихся увидел солнечную головку Глафиры, а затем Лёвочку и крикнул.

– Привет отдыхающим!

– Стой на месте! Жди нас… – отозвалась Глафира.

От такой легкой встречи с нею Шляпин слегка разочаровался. Он был настроен весь остаток этого вечера её искать, заходить в раскиданные по парку ресторанчики и кафе, съехать на лифте к морю, искать её и на берегу – и все эти поиски стали бы потом темой его разговоров с нею и одновременно его завуалированным признанием в чувствах.

Первые два дня он рассчитывал только ходить с нею на пляж, плавать в бассейне, помогать ей выходить из воды, прощаться с поцелуем в щёчку возле её номера и уже потом, проведя с ней полночи в баре, привести её пьяную к себе и утром вместе проснуться.

Ожидая её с Лёвкой на террасе, он настроился прогуляться втроем по парку. Лёвка, действительно, хотел повести его в самшитовый лабиринт, но Глафира в чём-то очень открытом, совсем не такая, о какой он мечтал и в поезде, и в самолёте, успевшая ошоколадиться кожей, сразу потребовала показать ей, где он остановился, а увидев апартаменты, вскрикнула: «Топтыгин… я падаю!» и упала ему в объятья, ещё как чужая. Вокруг них забегал самолётом Лёвка. Николай Николаевич разомкнул объятья. Глафира тут же Лёвку куда-то отправила. Николай Николаевич и глазом моргнуть не успел, как уже испробовал с нею кровать, и в кровати она объявила:

– Топтыгин! На всю ночь в бар!

– Фира! – взмолился он. – Я сегодня в пять утра уже был в Пулково. Давай завтра.

– Завтра они уедут!

– Кто?

– Краснодарцы. Их номер рядом с моим. Ты видишь, как классно я загорела? Они подарили мне чудесный крем. Очень приятная пара. Завтра уезжают. Последний вечер проведут в баре. Посидим с ними.

Николай Николаевич закрыл глаза.

– Не хочу…

Глафира пощекотала его за ухом.

– Ну, Топтыгин! Я хочу им тебя показать! Я им рассказывала, какой ты красивый, богатый! Пойдем…

Он сдался.

В ночной бар они вошли вслед за её новыми друзьями. Глафира их не сразу узнала. Краснодарка была одета в длинное, сверкающее, словно рыбья чешуя, платье.

– Вылитая русалка! – воскликнул, знакомясь с ней, Шляпин. – Даже один вечер с такой женщиной всю жизнь будешь помнить!

– Полностью с вами согласен, Коля! По-моему, я не ошибся? Вы Николай? – уточнил краснодарец.

– Николай! – Шляпин протянул руку краснодарцу.

– Фира рассказывала о вас, – пожимая ему руку, сообщил краснодарец. – Она хорошо обрисовывает людей.

– У меня есть и другие способности! – заметила Глафира с вызовом и, лавируя между двумя длинными аквариумами с плававшими в них омарами, поспешила к свободному столику у стены. По стене водопадом сбегала вода. Глафира крикнула краснодарке:

– Давай, русалка, поближе к водичке!

Смотрелась она, на взгляд Шляпина, отлично, с открытыми шоколадными плечами, с небрежно заколотыми своими сумасшедшими волосами, но рядом с краснодаркой, как говорится, не «на миллион долларов».

Компания не складывалась. Дипломатия краснодарца и дерзость Глафиры не шли в унисон. Любой начатый разговор сразу разваливался. Бар Глафире тоже не нравился. Она зачастила заставлять Шляпина наполнять ей рюмку. Пьянея, громко критиковала в баре всё. А когда от эффекта световых бликов, закружившихся по его потолку и стенам, бар будто закачался в волнах, надменно заявила:

– Ну и качка! Прямо для голландских пиратов и их подружек. Я привыкла к атмосфере театральных кафе. У публики возвышенное настроение. А если премьера, встретишь кучу знакомых.

– Часто ходишь в театр? – поинтересовалась краснодарка.

– Она продает билеты, – блеснул осведомленностью Николай Николаевич.

– А-а! – неопределенно отозвалась краснодарка.

Разговор прервался. Николай Николаевич понял, что напрасно блеснул знанием, захотел исправить оплошность и одновременно с этим почувствовал потребность во внимании публики, понравившейся ему за время работы с лавроносцами. Ничего не объяснив, он отправился к музыкантам. Саксофонист без лишних вопросов взял у него деньги, кивнул и объявил его с романсом для самой красивой в мире женщины, огненноволосой Фиры. Глафира раскланялась, показав себя всему бару, и крикнула:

– Браво! Браво, Топтыга!

Шляпин послал ей воздушный поцелуй, артистично откинул борта пиджака, сел к пианино, заиграл и запел: «Я встретил вас…»

Слов до конца он не знал, поэтому, пропев романс до половины, попросил музыкантов закончить его в инструментальном исполнении и вернулся к столу. Его встретили аплодисментами. Глафира предложила тост за талантливых людей. Её настроение поднялось, но тут неожиданно для всех пошла на реванш краснодарка.

– А для меня вы что-нибудь исполните? – спросила она, томно поглядев на Шляпина.

Николай Николаевич, глотнув коньяка, опять было ринулся к оркестру, уже готовый спеть «Али-Баба, смотри какая женщина!», а потом на мотив «Мурки»: «Фирка, моя Фирка!», но Глафира удержала его.

– Нет, Топтыгин! Прекращаем швырять деньги!

– Фира! О чём ты беспокоишься?! Какие деньги?! – запротестовал он. – Мне, как вернусь, предстоит получить миллион долларов!

– Тогда шикуем! Романс и для меня! – приказала ему пьянеющая краснодарка, позвала официанта, широким жестом велела выловить из аквариума четырех омаров и приготовить для всех «лобстеры по-кипрски».

Николай Николаевич восхитился ею, снова ушёл петь, пел ей «Али-Бабу» и потом «Фирку, мою Фирку»! Ему аплодировал весь бар.

Он был в ударе, смеялся, острил. Когда подали четыре больших блюда с распластанными на своих красных панцирях омарами, он, попробовав деликатесный кусочек, причмокнул губами и полюбопытствовал у краснодарки:

– Вы, случайно, не были на Кипре?

– Мой муж там работает в консульстве. Я при нём.

– О! Так, значит, ваше платье с Кипра! – воскликнул Николай Николаевич, дотронулся мизинцем до его чешуйчатой материи и обратился к сотруднику консульства: – Я вашу жену мизинчиком поглажу. Вы не обидитесь?

– Я обижусь! – Глафира резко отпихнула от себя блюдо с лобстером.

– Осторожно! – заметил краснодарец, возможно, Шляпину.

Он продолжал гладить плечо краснодарки. Глафира ударила его по руке. И снова, он и глазом моргнуть не успел, как она выбежала из бара. Краснодарцы сочувственно ему улыбнулись. Он кинул на стол пару долларовых бумажек и поспешил за Глафирой в апартаменты.

Она стояла на верхней площадке лестницы, уже успев переодеться в легкий халатик.

– Фира! – позвал он плачущим тоном. – Ну почему так всё разыгралось? В первый же день…

Она не ответила.

– Интересные люди. Ты сама с ними хотела провести эту ночь. Что тебе не понравилось?

– Ты не понравился! Чего ты за мной побежал? Я тебя звала? И в Дагомыс тоже! Зачем прилетел?

– Как зачем? Я не мог без тебя…

– Не мог! Мизинчиком иди её погладь! Спой ей: «Смотри, какая женщина!» Беги к микрофону!

Он снял туфли, бросил на пол пиджак.

– Фира! Посмотри на меня. Меня в таком виде не пустят.

– На море с русалкой можно и так!

В раздражении она резко повысила голос.

– Рыжуха… – донеслось из нижней спальни сонное брюзжание.

Она замолчала, вспомнив о Лёвке. Он отдыхал как пожилой человек, рано ложился, требовал тишины. Глафира прижала к губам палец и подала Шляпину знак подниматься.

Он восходил по лестнице, как на Олимп.

Только перед отъездом он вспомнил, что ничего не сообщил о себе компаньонам. Глафира, в отличие от него, сразу же, как он внёс на её мобильник круглую сумму, начала названивать Люське по несколько раз в день. Рассказывала об апартаментах, ласковом море, бассейнах в горах. Раз Николай Николаевич услышал что-то о паспорте и, решив, что речь идёт о загранпаспорте в связи с отъездом Глафиры в Германию, загрустил. У него с ней всё так наладилось, он пристроился к её нраву, отзывался на «Топтыгина», и рядом с нею в кабинете апартаментов у него даже возникали мысли о собственном бизнесе. За день до отъезда его озарила идея, как продолжить задумку Семёна Петровича, и он ему позвонил.

– Энциклопедия! – услышал знакомый бодрый ответ.

– Семён Петрович! – Шляпин сразу солгал ему. – Сто раз до вас дозвониться не мог!

Пустовойтенко поверил.

– Так я, Коля, теперь пропадаю в типографии! Нюська звонков не слышит. Ты меня случайно застал. Сейчас перекусон завершу и к ребятам! Я им сверху дал! Работают, как Павки Корчагины. «Триумфаторам» – зелёная улица! Бархатную ленточку в каждый том вклеят, закладку лично на мой вкус. Во всём мне навстречу идут. Хорошо получается! Я ведь и ремонт в доме проворачиваю! А ты куда делся? Откуда звонишь?

– С берега Чёрного моря! Только что заплыв до буйков сделал! Теперь лежу кверху спинкой на солнышке! После обеда пойду в бассейн с морской водой на горном воздухе.

– Неплохо! Отдыхаешь, значит? Нашел новую кралю?

– Ну, зачем вы так? Я здесь с любимой женщиной… Глафира дернула Шляпина за мокрую чёлку.

– Не распространяйся насчёт меня!

Он сразу перешёл на деловой тон.

– Семён Петрович, с «зелёными» у меня всё в порядке?

– Э-э… – замешкался Пустовойтенко, не поняв вопроса, а переспросив и уяснив его, рассердился. – Будет в порядке, если перестанешь от них бегать! Учти, энциклопедию, как только выйдет, рассылать тебе! Когда ты возвращаешься?

Николай Николаевич назвал дату и представил ожидавшую его дома кучу «зелёных».

VI

«Зелёные» даже не заполнили доверху коробку из-под зимних сапог Нины Николаевны и произвели на Шляпина впечатление меньшее, чем то, к какому он готовился в Дагомысе.

– Что сморщился? – спросил Пустовойтенко. – Здесь всё сполна! По двадцать тысяч в пачке. Будешь считать?

Шляпин промолчал. Пустовойтенко накрыл крышкой коробку.

– Ты пойди-ка с Колей, Семен! – подсказала ему Нина Николаевна. – Видишь, какой он. Его проводить надо.

– Надо, так надо! – согласился Семён Петрович.

Он сам внёс коробку в комнату Шляпина и оставил его одного. Николай Николаевич лег в обнимку с коробкой на диван и, глядя на серый квадрат потолка, показавшийся ему убогим после Дагомысских апартаментов, вспомнил, как недавно жил в них с Глафирой. Вспоминая отпуск, он незаметно вздремнул. Разбудила его Глафира.

– Фирка! – он невероятно обрадовался её звонку. – Ну нам никак не расстаться!

– У меня проблемы, Топтыга, – ответила она. Голос был расстроенный. – На этой неделе не смогу с тобой встретиться. Я звоню, ты же деньги получить не можешь! Твой паспорт у меня! Не знаю, как очутился. Наверно, Лёвка в поезде его мне положил. Ты можешь подождать со своим миллионом?

– Могу, – ответил Шляпин, не желая говорить, что деньги уже у него. – А что у тебя случилось?

– При встрече объясню. Встретимся в воскресенье.

– Так сегодня понедельник! Фира! Целую неделю ждать?!

– Раньше никак, Топтыга.

Они договорились встретиться в воскресенье на том же месте, где познакомились.

Время до их свидания оказалось для Шляпина творческим. Отложив все дела, он приступил к выполнению плана, задуманного им в просторных Дагомысских апартаментах. На улицу он не выходил, ел чёрствый хлеб, пил кофе, худел и сочинил письмо лавроносцам.

«Уважаемый…! Поздравляем Вас с вручением энциклопедии “Триумфаторы мира”, где вместе с творцами мировой истории представлена ваша незаурядная личность. Сведения о Вас хранятся в нашем банке данных. В настоящее время мы приступили к изданию Новейшей энциклопедии: «Пионеры третьего тысячелетия». Если планируете быть в ней, подтвердите участие. Стоимость участия прежняя. Счёт в банке…».

У него пока не было банковского счёта. Ему его ещё предстояло открыть и затем вписать над первым многоточием имя лавроносца, а над вторым номер этого счёта. Но в конце письма уже стояло: «С уважением, Ваши издатели».

Он так спешил начать своё дело, что не только составил письмо, но и отксерил на соседней почте две тысячи таких экземпляров.

Свидание с Глафирой он воспринял как заслуженную награду за труд. В воскресенье он не раз выглядывал в окно, чтобы по погоде определиться с нарядом. Весёлый дождик то брызгал, то утихал. Утром Шляпин решил надеть чёрные брюки и тёмный плащ с капюшоном, но к вечеру устойчиво засветило солнце, он сменил плащ на светлую куртку и захватил зонт.