Этой Акуле Империализма было невдомек, что для этого достаточно было быть порядочным и добрым, каким, несомненно, и был м-р Пэтрофф.
      "Эх, махнул бы не глядя все свое барахло (включая жену) на эту богиню, - с русской тоской и буржуазной завистью подумал бедный м-р Хаггард, - но, к сожалению, это невозможно. Впрочем, у них есть шестилетняя дочь, так что, когда подрастет мой Томми, заложим программу в стратегический компьютер и устроим им ненавязчивое знакомство. Это единственный шанс прикоснуться губами к этому божественному созданию. Я думаю, невестка не откажет в поцелуе своему любимому свекру. А тещу как бы заодно облобызаю!" - и, охваченный радостным предчувствием этой дальней, но радужной перспективы, он с интересом включился в следующий конкурс на лучший шарж.
      Шаржи, благодаря встроенным в пластины компьютерам, были мультиплицированы, и все искренне смеялись по очереди над каждым следующим приключением изображенных на них героев, в которых без труда узнавали сами себя.
      Лучшим был признан шарж на вздремнувшего генерала. На рисунке он задорно храпел, лежа кверху пузом на склоне холма. В это время к нему подкрались юные дамы и стали его раздевать. Генерал на это отреагировал причмокиванием и облизыванием губ и, не просыпаясь, стал приставать к девицам (при помощи синтезированного компьютером голоса) с риторическими замечаниями: "Мамочка, я не хочу с тобой играть, дай мне поспать перед боем!", или: "Мамочка, обратись с этим вопросом к моему адъютанту!"
      Таким макаром его раздели догола и начали облачать уже в предметы женского туалета: огромные кружевные панталоны, корсет, чепчик и туфли на шпильках.
      На чепчик прикрепили козырек и кокарду от фуражки, на корсет, который никак не хотел сходиться на животе, нацепили все (то есть много) генеральские ордена, поверх всего одели портупею с аксельбантом и огромной саблей (покажи ее современному генералу, он бы долго соображал, что это за селедка!), а на туфли пришпилили шпоры.
      Потом каждая из шалуний со знанием дела крепко поцеловала его, оставляя "дэ факто" по всему лицу следы губной помады (не обойдя вниманием лысину), и, выстроившись в ряд по росту, стали ждать его благосклонного пробуждения.
      Для того чтобы это ожидание не превысило разумные пределы, самая юная из них элегантно и шаловливо пощекотала у него в носу травинкой. Генерал на этот легкий флирт ответил бравым чихом, милостивым пробуждением и приятным удивлением при виде столь почетного караула.
      Сделав им ручкой, он мельком взглянул на часы. Не заметив, что они женские, генерал ужаснулся, вскочил и вприпрыжку побежал принимать парад своих доблестных войск, не забыв вернуться и пригласить дам следовать за ним.
      И вот кульминация...
      Войска построены во-фрунт, каски блестят, на лицах солдат отражено мужество и решительность. Подъезжает генеральский экипаж, и из него выходит сам генерал со своей свитой.
      Солдаты стойко крепятся, чтобы не прыснуть, и едят глазами почетный эскорт; генерал обходит войска, выпятив грудь (под корсетом, естественно) и, оставшись довольным выправкой своей армии, гаркает пискливым (хорошо поставленным) голосом:
      - Здорово, молодцы!
      А те, как положено, отвечают ему:
      - Здравия желаем, ваше превосходительство!
      Но вместо троекратного "Ура!" из их раскрытых глоток несется задорное ржание. Им звонко вторят дамы и, задрав юбки, начинают отплясывать канкан, а генерал, довольный собой, поглаживает себя по животу, помадой на солнце сверкая...
      Вот какой веселый шарж!
      Одна юная, а значит еще непочтительная к старости гостья, отсмеявшись, тут же предложила осуществить это действие в натуре, но м-р Хаггард ловко отшутился, сославшись на нереальность быстро достать для этого саблю и босоножки сорок пятого размера!
      Получив такой грубый и негалантный отказ, избалованная вниманием особь, пардон, особа потребовала сатисфакции в виде веселой музыки.
      Гости ее поддержали, и м-р Хаггард пошел им навстречу и объявил (по подсказке информатора, естественно):
      - Сегодня у нас в гостях сверхпопулярнейший, малоизвестный и находящийся в подполье, запрещенный во всем мире и его окрестностях, только что вернувшийся из-за границы нашей области, камерный диксиленд "Террариум" во главе со своим бессменным вдохновителем и автором текстов Пьером Присыпкиным, известным в широких кругах неформальной общественности под псевдонимом Майкл Массажная Щетка!
      Взору гостей предстал легендарный коллектив. Он был облачен в лучшие костюмы, надеваемые только по великим праздникам на работу нищими на паперть.
      Мэтр был длинноволос и сутул и светился блаженной улыбкой юродивого.
      В одной руке у него было заказное, коллекционное банджо, а другой он плавно поводил над головой, выпятив два пальца на манер старообрядцев (кто не знает, объясняю: сей знак глаголет "вива!", прошу не путать с "козой" металлистов).
      Вдоволь благословив всех присутствующих своей дланью, он интригующе прохрипел:
      - Я - водитель трамвая!
      На что его последователи ответили энергичными хлопками и улюлюканьем.
      Когда восторги утихли, Майкл Прищепкин изрек:
      - Я в этот гимн вложил философию своего бытия, наперекор толпы презренья!
      После чего вдарил по струнам и под аккомпанемент расстроенных трещоток и гнусавых флейт монотонно завыл:
      Я - водитель трамвая!
      Что грохочет по улицам сонным!
      Но трамвай мой ведет
      Поводок - электрический провод!
      Мимо окон, что свыклись
      И не видят мое отраженье,
      Сотни раз промелькнувшее в их диафрагмах!
      Хватит сладко дремать!
      Я возьму руль, которого нет
      И направо сверну
      Там, где рельсы свернули налево!
      И асфальт затрещит,
      Подчиняясь колесам стальным!
      А на улице тихой
      Проснутся деревья,
      Удивленно глядя
      На невиданную колесницу
      Мне плевать, что нельзя!
      И что мне говорят каждый день!
      Я хочу изменить свой маршрут
      И увидеть другие углы тех домов,
      Что сумел разбудить
      И забрызгать гудроном!
      Я добился всего, что хотел!
      Только жаль, что повис токосъемник
      Он больше не нужен!
      С последним аккордом Пьер Расческин, мотнув головой, отпустил слушателям прощальный поклон, так что волосы упали ему на грудь, и начал пятиться, увлекая за собой своих сотоварищей, что явилось знаком его скромности и английского воспитания. (На самом деле это была его давняя привычка - удаляться раньше, чем начнут бить.)
      - Какой скромный и очаровательный молодой человек! В его глазах есть нечто демоническое! - воскликнула миссис Хаггард и захлопала в ладоши, - Но я ничего не поняла из того, о чем он пел.
      - Смысл его декларации объясняется довольно просто, - подсказал ей м-р Моррисон, ядовито ухмыляясь, - Видимо, эта песня была написана на одной из отсталых планет, где в руки оператора допотопного средства коммуникации попался детский журнал "Юный схемотехник", после чего ему удалось избирательно усовершенствовать свою колымагу, введя автономный энергоблок, телепатическое управление и заменить рудименты колес на более прогрессивную гравитационную подушку. И, радуясь такому прогрессу в своей застойной стороне, он с азиатской непосредственностью поет о том, что ему впервой пришло на ум и что он видит окрест!
      - Все равно он очень милый и обаятельный! - заявила миссис Хаггард и обратилась к мужу: - А теперь, дорогой, я хочу послушать что-нибудь про любовь!
      - У нас в гостях как раз находится известный шансонье, автор любовных баллад и лирических песен - Степан Здоровый! - ответил ей м-р Хаггард и указал на щуплого паренька, прижимавшего к груди гитару.
      Юноша вышел в импровизированный круг и тихо сказал:
      - Я спою свою последнюю песню, написанную мной вчера.
      Так же тихо зазвучала его гитара, и приятным баритоном бард запел:
      Устав от юности потерь,
      Забыв прекрасную мечту,
      Я запер за собой очередную дверь,
      Где не нашел святую доброту...
      Растратив времени мешок,
      Отдав традициям долги,
      Я выпил, морщась, счастия глоток,
      Заев, давясь, большим куском тоски...
      Найдя в кармане лишь пятак,
      Упав в объятья суеты,
      Я понял, что мой дом кабак,
      Торгующий коктейлем пустоты...
      Нажив на совести мигрень,
      Пропив последнюю мораль,
      Я выжил и прозрел в тот черный день,
      Когда меня втоптала в грязь родная дрянь...
      И получив для бодрости пинка,
      Влетев в расчетную любовь,
      Я говорил себе: "Терпи, пока
      не наступил кладбищенский покой..."
      И оплатив по векселям сполна,
      Узнаешь, что всему виной она!
      Певец умолк и горько заплакал.
      - Да, что-то грустные песни поют наши барды, - м-р Моррисон смахнул слезу, - И что-то имена у них странные. Уж не соотечественники ли это м-ра Пэтроффа?
      - К сожалению, Вы правы, м-р Моррисон, - констатировал этот факт м-р Пэтрофф, - Среди талантливых людей иногда встречается необъяснимое неприятие окружающего их мира. Чаще всего это происходит на почве нервного срыва. Виной тому может быть личная трагедия, досадное непонимание и черствость окружающих, или же промахи в нашем воспитании. Ничего, перебесятся и вернутся на Родину, как не раз уже случалось.
      - Пьер вряд ли вернется, - сказала миссис Моррисон.
      - Возможно, - согласился с ней м-р Пэтрофф, - Лет так триста назад его еще стали б слушать, а сейчас, я думаю, ему будет трудно найти себе у нас аудиторию. Ведь и у вас он держится, как я понимаю, лишь благодаря интенсивной рекламе...
      ...Здесь автор не выдержал и тоже заплакал.
      Вот уже три недели как эти три точки сиротливо стоят в конце текста, как три маленьких цветочка на могилке, где, возможно, будет похоронено это еще не родившееся дитя, которое, несмотря на всю его ублюдочность, так дорого автору, его народившему!
      И если Вы спросите, почему автор предполагает такую мрачную перспективу своему детищу, то рискуете узнать, что его опасения небезосновательны.
      Посудите сами.
      Что надо для успешного завершения этой затянувшейся истории?
      Может быть - великий талант? Но каждый человек безоговорочно талантлив. Только в одних случаях в нем надо этот талант безжалостно разбудить или, в худшем случае, откопать его, если он сам этого сделать не может, а быть может, и не желает.
      Тогда, может быть, - изжить дефицит свежих мыслей?
      Опять же - нет!
      В нашем мире и в наше время происходят такие удивительные вещи и такие исключительные события, что достаточно не полениться, а всего лишь оглянуться вокруг, и черпай до бесконечности, сколько тебе влезет, первосортное вдохновение. Ведь жизнь преподносит нам такие невообразимые выверты, что десять мудрецов вряд ли смогут их описать и подвергнуть систематизации в ближайшие отчетно-календарные периоды!
      А может быть, всему виной хроническая нехватка времени, со ссылками на объективные причины?
      И опять не угадали!
      При современной-то интенсивности броуновского движения в рамках нашего существования никак нельзя прикрывать нехваткой Хроноса свою дремучую ленность.
      Время, как величина растяжимая, при правильной организации и планировании от достигнутого, может квантоваться до бесконечности, и ошибается тот, кто наивно считает, что в сутках всего 24 часа!!!
      На самом деле это величина переменная и может принимать различные достоинства, как в большую, так и в меньшую сторону.
      Опираясь на вышесказанное, и, несмотря на большую загруженность, автор никак не может объяснить свою беспомощность нехваткой времени.
      И хотя помимо необъяснимой тяги и приверженности к графоманству автор работает официально по меньшей мере на двух работах, и, раз не боится об этом всенародно заявить, значит на самом деле он на них работает, а часть работ он умудряется выполнять дома, во время еды, активного отдыха и сна. Время от времени (в свободное от человеческих потребностей) он регулярно просматривает газеты, смотрит телевизор, перечитывает любимые книги и слушает разнообразную музыку, и все равно он находит время для своего любимого дела - словоблудия
      Здесь надо на минуту остановиться и принести искренние объяснения по поводу сего маловразумительного заявления, сделанного в духе небезызвестного остзейского барона.
      А если кто не совсем правильно понимает, как можно спать и одновременно с этим работать (прошу не путать с вечным сном на рабочем месте!), то:
      - представьте, вы сладко спите, а вам звонят по телефону через каждые пятнадцать минут, ваши партнеры по совместной борьбе (работе), и вы, не просыпаюсь, деловито отдаете распоряжения, обещания, заверения и согласования;
      - представьте, вы спите, а ваши магнитофоны пишут, и только время от времени, подсознательно и инстинктивно услышав, что сработал "автостоп"; вы, не просыпаясь, встаете, меняете кассету, и опять благополучно ложитесь спать.
      По поводу же работы во время еды и отдыха здесь нет смысла пускаться в подробные разъяснения, так как основная часть работы автора имеет четко выраженную интеллектуальную основу: жевать и думать одновременно еще никто никому не смог запретить!
      Одним словом, автор прекрасно находит время для работы над своим эпохальным романом. И место - тоже.
      Основная масса этих страниц написана в отдельном личном кабинете (единственное место в квартире, где можно курить), имеющемся во всех отдельных однокомнатных квартирах (а у меня как раз имеется в личном и безраздельном пользовании стандартная восемнадцатиметровая хрущевка). Здесь автору прекрасно работается, сидя на водобачковом агрегате, как горному орлу на вершине Кавказа. Здесь, кстати, написаны и все его столь несовершенные стихи (вирши).
      Самая лучшая часть страниц написана в общественном транспорте (удобней всего пишется в электричке). Один раз в автобусе дальнего следования водитель принял меня или же за контролера, а может, и за шпиона-диверсанта, и, поддавшись обуявшему его негодованию и избытку шоферского патриотизма, стал вести свой верный ЛиАЗ по прекрасному ровному шоссе так ловко, что всю дорогу меня швыряло из сторону в сторону так, что потом целую неделю я разбирал, что же это я сочинил в той шоссейно-прифронтовой обстановке.
      Наиболее длинные абзацы написаны ночью, также как и этот никому не нужный монолог (сейчас на часах 03:05 час/мин московского времени).
      Одним словом, если чего захотеть, то это всегда можно найти.
      Так может быть, автор боится, что его труд будет напрасен и никогда не увидит свет его издание?
      Вот чего нет, того нет!
      Если б я этого боялся, то и не взялся бы за дело. А раз вы это сейчас читаете, то видите, насколько я был в этом прав ("Скромный ты наш!").
      А если честно, прежде чем бояться, надо сначала роман написать до конца, а потом - бойся себе на здоровье.
      Не скрою, немаловажную роль в этом беспрецедентном моем упорстве и бредовом занятии сыграло расширение демократии и гласности и вместе с ними - твердая надежда на светлое будущее даже для столь недостойного и похабного произведения, как роман "Акулу съели!"
      "Так чего ж тебе еще надо! - воскликнет возмущенный читатель, - если у тебя нет никаких проблем, валяй дальше про нашего ненавистного м-ра Хаггарда! И хватит сопли распускать, работать надо!"
      (Ха, я забыл сказать вам, какое сегодня число - 03 час. 20 мин. 01.05.88 года!)
      Ну ладно, не буду больше вас мучить и прямо скажу, кто мешает мне работать. "Шерше ля фам!", как говорят великие знатоки этой лягушатины, которых именуют в просторечии просто галлами...
      Хр-р-р-р! 02.05.88 г. - 00 час. 32 мин.
      Итак, ищите преступника!
      Где он? Кто он? Вот он!
      Он ко мне приближается, он сейчас начнет мне мешать! А-а-а-а-а-а-а-а-а!
      - Не смей трогать пишущую машинку! Я хочу работать! Я не хочу спать! Господи, почему я не родился евнухом! Почему я не помер маленьким! Почему даже в праздник от меня требуют подвигов! Пусти меня, чудовище...
      02.12.88 г, - 08 час. 17 мин. (Кризис миновал. Бобик сдох. Мурзик сбег. И полгода не прошло!)
      ...Крик ужаса разорвал тишину и взвился, казалось, в само поднебесье.
      Чудовище было огромно и зело противно.
      Три его головы, каждая размером с хороший фургон, были оснащены полным комплектом необходимого ассортимента средств нападения и отвращения.
      Четыре ряда зубов по краям пастей переходили в ядовитые шипы, усеивающие всю поверхность тела страшилища. Между шипами были разбросаны в беспорядке многочисленные ужасные глаза, торчавшие на концах коротких, гибких отростков, и множество всевозможных плевательных желез.
      Глаза, каждый в отдельности, выглядывали что-то свое, а железы аритмично, но дружно плевались в разные стороны кислотой, слезоточивым газом и горючей смесью.
      Из пастей, время от времени, со свистом вылетали пятиметровые языки, усеянные острыми крюками и присосками, оглушительно щелкали и сворачивались в спирали.
      Само чудовище, постепенно и с неотвратимостью, поднималось из-под воды прямо перед носом пароходика, который, казалось, начинал уменьшаться. И это ощущение все более усиливалось по мере того, как чудовище соизволивало вылазить.
      Паника на палубе парохода переросла в патологию.
      Описывать же состояние ребятишек, сидевших в прогулочных лодчонках, не имеет смысла, так как оно было идентично воодушевлению, с которым олимпийский экипаж посредством академической гребли стремится к финишу.
      В данном случае финиш располагался на всем протяжении береговой линии коварного озера, куда, естественно, и устремились юные финишмены.
      Но их устремлениям не суждено было сбыться...
      Под ужасное клацанье зубов, свист и щелканье языков, под шипение плевков ужасной рептилии со всех сторон из воды на лодки ринулись всевозможные кошмарные твари, повсеместно состоящие из щупалец, зубов, хвостов и слизи.
      Самое удивительное состояло в том, что эти твари появлялись в буквальном смысле слова из воды, то есть не выныривали, а превращались, прямо на глазах, из прозрачных голубых брызг в отвратительно копошащиеся и алчущие химеры.
      Надо отдать должное детишкам.
      При всем ужасе происходящего, они не растерялись и, продолжая истошно орать и визжать от страха, они стали, что было мочи, молотить по гадам чем попало.
      Гадам попало основательно, по первое число, в полной мере зонтами, веслами и букетами цветов.
      Небезынтересно, что данный отпор был на удивление эффективен, и в скором времени вода в озере стала окрашиваться в красный цвет.
      Но Гады все лезли и лезли...
      Водяному дракону также досталось, но не веслом, которое вряд ли можно было найти на колесном пароходе, а от доблестного капитана.
      Ваня достал свой огромный капитанский маузер и стал бить влет по центральной голове, да так метко, что после каждого выстрела обязательно лопался один, а то и два чудовищных глаза.
      Но их у пучеглаза было много, и, несмотря на все старания доблестных ребятишек, нечистая сила брала над ними верх...
      Все вышеописанное заняло по времени не более одной минуты, и родители бедных детей не успели ничего предпринять, а только могли видеть с вершины холма со страхом и изумлением, как милое тихое озеро превратилось в кипящий кровавый котел...
      И вот, в этот самый леденящий душу момент, между водяным драконом и паровым колесоходиком вынырнул глиссер именинника.
      Томми, закаленный в космических сражениях (вспомним давешний полигон), сходу нажал на все гашетки (их было целых две) и изверг одновременно во все три головы ракетно-лазерный залп (из ультразвуковой пушки), мгновенно стерший с гада всю гадскую атрибутику (шипы, глаза и железы).
      Не ко времени облысевший и ослепший дракон пустился было наутек от столь грозного противника, но Томмик не думал на этом закончить косметическо-профилактический демонтаж страшилища и пустился за ним вдогонку. Видя, что их лидеру угрожает обструкция с девальвацией, все остальные твари, рожденные коварным озером, ринулись за глиссером Томмика.
      И тут началось!
      Ошпаренный и больной дракон начал прыгать и кувыркаться в воде, стараясь оторваться от противника, но Томмик, лидирующий в группе преследования, не отставал и лупил из всех стволов не только вслед болезному, но и назад - по многочисленной группе захвата.
      Пока они, так сказать, играли в салочки, чудом спасенные дети организованно и без потерь оказались на желанном берегу и дружескими (по отношению к Томмику, естественно) криками одобряли производственную деятельность драконоборствующего глиссера, рожденного в недрах ХДК.
      Через пять минут подбадривание потеряло всякий смысл, так как все, что могло шевелиться в озере, уже не шевелилось, превратившись в неподвижное кровавое месиво, посреди которого плавал глиссер именинника.
      Томмик вылез из кабины на палубу и громко по рации стал вызывать экологический патруль, который не заставил себя долго ждать, и спустился с неба в виде летающей патрульной тарелки. Из нее бодро вылез молодой человек с респиратором на лице и толстым шлангом под мышкой, который тянулся из чрева тарелки. Свободный конец этой кишки он опустил в озеро, и работа по очищению началась.
      Шланг стал засасывать останки гадов, а из верхнего люка посудины со свистом стал бить вверх фонтан раскаленного пара. Так продолжалось минут десять, пока уровень содержимого озера не опустился до нуля (то есть не показалось каменистое дно), а над осушенным озером образовалось довольно внушительное облако.
      Молодой человек, проводивший экологическую акцию, убрал шланг и подал знак Томмику, глиссер которого лежал на дне озера рядом с летающей тарелкой. Они дружно перелетели на берег, и тут же из облака низвергся вниз проливной дождь. Туча быстро уменьшилась, а озеро так же быстро наполнилось кристально чистой водой, заигравшей в лучах заходящего солнца.
      Детишки, окружив глиссер Томмика и патрульную тарелку, восторженно захлопали в ладоши. Молодой человек поднял вверх руку и, когда овации смолкли, сказал:
      - Дети! Вот к чему может привести экологическое загрязнение окружающей среды. В следующий раз будьте внимательней и бдительней!
      Все детишки дружно достали из карманов экоиндикаторы и подняли их над головой, а Томмик спросил у патрульного:
      - Мы проверяли воду перед игрой, и она была чистая. Откуда же возникло загрязнение?
      - Как откуда? - весело ответил молодой человек, - А ваш допотопный пароходик, который чадит и сыплет искрами, сжигая бурый уголь? Впредь, дети, пользуйтесь только абсолютно экологически чистыми гравитационными двигателями фирмы ХДК! - закончил молодой, но уже энергичный борец за чистоту природы и, помахав детям на прощание ручкой, скрылся в люке патрульной тарелки.
      Счастливая встреча родителей со своими детьми, которые, позабыв о недавно пережитом, наперебой хвастливо рассказывали о своих подвигах, была прервана полившейся с неба волшебной музыкой, в которой доминирующими инструментами были колокольчики и сладкозвучные арфы.
      Все посмотрели вверх, а потом, непроизвольно, на заходящее солнце и увидели на его фоне летящую к ним какую-то птицу. Приблизившись, она превратилась в крылатого дракона. Но никто даже не успел испугаться, а дракон уже приземлился у подножия холма, и все с радостью и облегчением увидели, что это совсем другой дракон, - дракон хороший и экологически безопасный.
      Несмотря на свои внушительные размеры, он был изящным и элегантным, что эффектно подчеркивал изумительный окрас его чешуи, сверкающей всеми цветами радуги. Все три его головы весело и лукаво улыбались, а васильковые глаза были такие добрые, хотя и с легкой грустинкой, что все сразу его полюбили и прониклись к нему неописуемым доверием.
      Как только дракон сложил свои изумительно красивые крылья, с его спины спрыгнула на землю маленькая хрупкая женщина, по внешнему виду которой даже без документов было видно, что служит она доброй феей.
      Подойдя к толпе родителе-детей, она тихим, совершенно ангельским голосом произнесла:
      - Дорогой Томмик, поздравляю тебя с днем твоего рождения! Желаю тебе быть всегда таким смелым и находчивым мальчиком, каким ты был в великой битве с водяными чудовищами. За твои подвиги и в День твоего рождения проси у меня что хочешь!
      Не успел Томмик подумать, чего ему еще не хватает, как солнце соизволило опочивать, а если по-простому - зашло, наконец, за Дальние холмы, и наступили сумерки.
      - Ой! - воскликнул Томмик, - Солнце зашло! Что же мы теперь будем делать?
      Фея засмеялась звонко и непринужденно:
      - Не волнуйся, малыш, я тебе помогу! - и взмахнула волшебной палочкой в сторону скрывшегося светила, - Вот мой тебе подарок!
      И тут же на холме стены родового Хаггардского особняка стали превращаться в крепостные, появились башни, и, через несколько мгновений, стоял исключительно волшебный замок с разноцветными флагами на башнях.
      Через окружавший его крепостной ров опустился на цепях подъемный мост, раскрылись резные ворота, за которыми поднялась чугунная решетка, и в образовавшийся проход потоком повалила пестрая толпа самых любимых детьми сказочных героев.
      И кого там только не было!..
      Первым выступал, естественно, Микки-Маус, в сопровождении внушительной охраны, состоящей из Супермена, Супербоя, Супергерл, Линвингена, Робина и Капитана Америка.
      Далее следовали Тарзан с именным зверинцем, Белоснежка с Семью Гномами, Три Поросенка, ну и остальной Диснейленд и Союзмультфильм.
      - Дорогие гости! - обратилась к гостям Фея, - Прошу всех в замок! Нас там ждет праздничный ужин и веселые развлечения!
      Описывать расположение и убранство всех комнат и залов сказочного замка, естественно, нет смысла, так как дизайнеры и художники ХДК изголились на пупе, тем более что ничего нового им придумывать не пришлось, достаточно было выбрать из всей ранее выпущенной кино- и мультпродукции наиболее эффектные интерьеры, и вот тебе готовый проект.
      Ужин проходил во дворе - только здесь мог разместиться дракон. Разумеется, без него дети ни за что не стали бы есть даже самые вкусные и любимые сладости и петь самые веселые песни.
      В отличие от детей, сидевших за столами, накрытыми как будто по-русски, щедро, взрослые предпочли английский стол и разбрелись по всему замку.
      Хаггарды уединились в уютном розовом зале в избранном обществе Моррисонов и Пэтроффов.
      Зала была выполнена в виде галереи, одна арка которой выходила во двор, где пировали дети, а в другой был виден вечерний закат, загадочно отражавшийся в матовой воде крепостного рва.
      Только минут через пять в тишине, нарушаемой лишь треском цикад, присутствующие смогли прийти в себя от калейдоскопа и мелькания событий.
      Первой молчание прервала миссис Пэтрофф:
      - Я так испугалась за наших детей, что в следующий раз хорошо подумаю, брать ли ребенка с собой в загранпоездку или же оставить его у бабушки.
      - Оксана шутит, - оправдывая жену, добродушно рассмеялся м-р Пэтрофф, - Она у меня отчаянная трусиха, а тут сынок еще растет таким сорванцом, что не знаешь, что в следующий момент вытворит.
      - Он у вас молодец! - подхватил нить беседы м-р Моррисон, нисколько не опасаясь, что его слова будут записаны, так как наручный индикатор показал, что в этой комнате запись не производится, видно, хозяева решили расслабиться от досужего внимания, - Вон как метко он стрелял в этого игуанодона, не то что мой обормот, даже в дудку не засвистел!
      - Да ладно уж тебе! - подыграла ему миссис Моррисон, - Наш сынок тоже занимался нужным и полезным делом. Организация эвакопункта на корме и успокаивание юных дам было проведено им исключительно энергично!
      - Я его дома выпорю, эвакуатора! - м-р Моррисон состроил зверскую рожу и расхохотался.
      - Но больше всех отличился, конечно же, именинник! - заключил м-р Пэтрофф, - Уж на что мой хорошо стреляет из рогатки, но ваш наверняка и в постели с ней не расстается!
      - Да, наши дети неплохо учатся защищаться от невзгод и опасностей, которые будут подстерегать их в будущей взрослой жизни! - сказал м-р Хаггард.
      - Вот только кто защитит маленьких крошек от их родителей? - суровым голосом спросила миссис Хаггард.
      - Что ты этим хочешь сказать, дорогая? - удивленно приподняв брови, поинтересовался м-р Хаггард.
      - А вы разве не слышали последней речи м-ра Джексона в Сенате? удивилась миссис Хаггард.
      - Конечно, нет! - дружно ответили все присутствующие.
      - Тогда вам надо её обязательно послушать! Она меня так взволновала, что я не расстаюсь с ее записью вот уже три дня, - закончила миссис Хаггард, достав из сумочки кристалл памяти, и вставила его в воспроизводящее устройство.
      Тут же посреди зала возникла фигура сенатора Джексона, который, с присущей ему "нежностью", взревел, обращаясь прямо к собравшимся:
      - Леди энд джентльмены!
      Вы все прекрасно знаете, что меня всегда волновали вопросы безопасности и обороны нашего отечества, и я думаю, что своим ничтожным трудом, которому я посвятил почти все свои годы проведенные мной в стенах нашего славного Сената, я внес хотя бы мизерный вклад в то могущество, которым мы обладаем сейчас.
      Но сегодня я хочу говорить о другого рода обороне и защите.
      Я имею в виду защиту детей от своих родителей!
      Да, да, господа, вы не ослышались!
      О защите детей от своих родных родителей!
      От волнения сенатор Джексон покраснел и, кажется, вспотел. Ему потребовалось не менее минуты, чтобы вытереть пот с лысины, переходившей в жирную шею, своим носовым платком, размером чуть поменьше праздничной скатерти.
      - Нас тут упрекали, что мы печемся лишь о военных заказах, а нужды нашего многострадального народа нам чужды!
      Я не собираюсь опровергать эту чушь и клевету, но на днях мы посетили один из муниципальных приютов, и вот какие мысли пришли в мою седую голову при виде несчастных крошек, лишенных родительского тепла!
      Джексон повторно вытер свою "седую" лысину и продолжал:
      - Этим детям очень здорово повезло!