9

Попадая на Каменный остров, забываешь; что находишься в центре многомиллионного мегаполиса. Тенистые аллеи, дорожки, теряющиеся в зарослях, особняки за высокими заборами. Шумная и суетливая городская жизнь, омывая остров, не нарушает его покоя.

В среду все машины Двенадцатого отделения были на выезде, поэтому Волков направился на Каменный остров на метро. Доехав до станции «Черная речка», оперативник вышел на Каменноостровский проспект, пересек мост и оказался в престижном районе. Было морозно. Куря на ходу, милиционер шагал по дорожке в центр острова. Снег хрустел под ногами. Голые деревья чернели на фоне раскинувшегося вокруг белого полотна. Звуки города удалялись дальше и дальше.

Когда сигарета была докурена, на одной из дорожек парка перед Волковым возник бывший особняк князя Розанова. Здание, построенное в средневековом стиле, возвышалось над парком, устремив вверх острые башни. Когда-то вокруг особняка имелся ров, через который были перекинуты горбатые мостики. При Советской власти ров засыпали, и мостики осиротели, сгорбившись над поросшей сорняками землей. В здании располагалось норвежское консульство. Оглянувшись по сторонам, Волков увидел еще один особняк, бывшую дачу Шуйского. Здание, возведенное в стиле неоклассицизма, выглядело менее изысканно. Мощная лестница, колонны, башня с куполом, венчавшая строение.

«Кажется, здесь», – подумал оперативник.

Бросив в сугроб окурок, он направился к особняку, в котором, судя по жалобе представителей консульства, находились нарушители спокойствия.

Поднявшись по заснеженной лестнице, Волков оказался возле массивной деревянной двери. Не найдя звонка, оперативник тщетно попытался проникнуть в здание, несколько раз постучав в дверь. Звуки ударов милицейского кулака эхом разнеслись по заснеженному острову. Отойдя на несколько метров, Волков окинул взглядом здание. Ему показалось, что внутри никого нет. Вдруг мощный раскат музыки вырвался из окна второго этажа. Оперативник отошел еще дальше, пытаясь заглянуть в окно.

Милиционер не заметил, как метрах в двадцати за его спиной затормозил ехавший по дорожке автомобиль. Машина остановилась возле тропинки, ведущей к зданию.

Музыка продолжала громыхать. Волков вынул из кармана мягкую пачку сигарет и, убедившись, что последняя сигарета сломана, скомкал пачку в ладони.

– Вячеслав Александрович! – вдруг услышал оперативник. – Какими судьбами?

Волков оглянулся. Выйдя из автомобиля, к нему шел Эдик Заславский. Он улыбался, показывая крепкие зубы.

– Здравствуйте, Эдуард, – отреагировал оперативник.

– Рад видеть.

– Вы что, проезжали мимо?

– Нет, я направляюсь сюда. – Заславский показал рукой на особняк.

– Значит, нам по пути.

– Что же вас заинтересовало в этом доме?

– Поступила жалоба от соседей. – Волков кивнул на норвежское консульство. – Шумят, мешают работать.

– Ах, вот оно что…

– Вы, случайно, не знаете, что за организация там находится?

– Я имею непосредственное отношение к этой, как вы выразились, организации.

– Выходит, жалоба написана на вас?

Заславский улыбнулся:

– Вячеслав Александрович, разве я похож на человека, нарушающего покой законопослушных граждан?

Волков посмотрел на упитанное лицо старого знакомого, который не раз проходил по касательной в расследуемых оперативником уголовных делах.

– Судя по музыке из окна, у норвежцев есть основания для жалобы, – сказал оперативник.

– Скажите, Вячеслав Александрович, как вы относитесь к театру?

– Положительно.

– Пойдемте внутрь, я вам покажу нечто любопытное, связанное с театральным процессом.

– У вас ключ? – Волков кивнул на запертую дверь.

– Эта дверь заколочена, вход расположен с другой стороны. Пойдемте, я вас провожу.

Заславский и Волков обогнули здание и оказались у металлической двери, возле которой имелся звонок. Дверь была не заперта, Эдик открыл ее, и они зашагали по черной лестнице.

– Нам туда. – Заславский показал наверх.

Мужчины поднялись на второй этаж и оказались в длинном коридоре, дощатые полы которого были покрыты толстым слоем пыли.

– Лет пятнадцать здесь не ступала нога человека, – сказал Заславский.

– Что здесь было раньше?

– Филиал института геодезии.

– Куда же он подевался?

– Туда же, куда сам институт.

В коридоре можно было видеть самые разнообразные предметы. Возле стены стояла стремянка, на полу лежала стопка деревянных рамок, массивный ржавый штатив был прислонен к подоконнику.

– Странно, что за это время здесь все не растащили, – заметил Волков.

– Растащили, Вячеслав Александрович, – вздохнул Заславский, – самое ценное, к сожалению, растащили.

Они прошли по коридору и остановились возле двери, за которой звучала музыка.

– Здесь, – сказал Заславский.

– Что там происходит?

– Чудо.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду чудо театра. Вы читали Станиславского?

– К сожалению, нет.

– У него есть книга «Моя жизнь в искусстве», в которой автор пишет: «Достаточно, чтобы вышли два человека, постелили перед публикой коврик, и начнется чудо театра».

– Вы это к чему?

– К тому, что в данном случае мы тоже имеем дело с чудом театра, правда, не на коврике, а во вполне цивилизованных условиях.

– Там идет репетиция?

– Совершенно верно.

– А какое вы к этому имеете отношение?

– Прямое. Я являюсь руководителем данного театрального проекта. Сейчас вы познакомитесь с главным режиссером.

Заславский отворил дверь, и они вошли в небольшой зал, где имелась сцена. В зрительской части рядами стояли скамейки со спинками.

– Когда-то здесь проходили профсоюзные собрания, – сказал руководитель проекта.

Волков рассмотрел помещение. На сцене стояли колонки, из которых лился звук, рядом с ними извивалось несколько мужских и женских тел. В переднем ряду, у самой сцены, закинув ногу на ногу, сидел длинноволосый человек.

– Сюда, – сказал Заславский.

Руководитель и милиционер подошли к длинноволосому. Молодой человек лет двадцати девяти имел худую сутулую фигуру, узкое лицо с крючковатым носом и большие голубые глаза. Глядя на сцену, он нервно дергался в такт музыке. Заметив Волкова и Заславского, длинноволосый жестом пригласил их сесть рядом.

– Нет, не так! – вдруг закричал он коллегам, находившимся на сцене, затем, словно кошка, вскочил на сцену и завертелся волчком среди танцоров. Движения его были резкими и упругими. – Улавливайте динамику! Будьте чуть впереди каждого барабанного удара!

Танец продолжался еще несколько минут. Наконец длинноволосый остановился и, тяжело дыша, обратился к парню в полосатом свитере крупной вязки:

– Ваня, выключи музыку.

Ваня выполнил просьбу.

– Пятнадцатиминутный перерыв. – Длинноволосый спрыгнул со сцены и подошел к Заславскому и Волкову.

– Познакомьтесь, пожалуйста, – сказал руководитель, вставая.

Волков тоже поднялся со скамейки.

– Старший лейтенант Вячеслав Волков, Уголовный розыск, – представился оперативник.

– Леонид Попов-Белоцерковский, режиссер.

Мужчины пожали друг другу руки.

– Очень приятно, – произнес Попов-Белоцерковский. – Я говорю это не из вежливости, мне действительно приятно, что вы здесь. Удивлены?

Волков пожал плечами.

– Видите ли, – продолжил Белоцерковский, – ваш приход органично вписывается в нашу доктрину. Скажу больше, он не противоречит вере, которую мы исповедуем.

– Давайте присядем, – предложил Заславский.

– Да-да, садитесь, в ногах правды нет. – Попов-Белоцерковский показал на скамейку.

Троица села. Волков оказался между Поповым-Бе-лоцерковским и Заславским. Режиссер достал сигареты.

– Курите, если хотите, – сказал он.

– У меня, к сожалению, закончились сигареты, – сказал Волков.

– Угощайтесь.

Все трое закурили. Попов-Белоцерковский поставил на пол пустую консервную банку, служившую пепельницей.

– Я давно к этому шел, – продолжил режиссер. – Еще задолго до поступления в Театральную академию, в детстве, я представлял себе театр, в котором бы не было актеров, не было пьес, не было даже сцены.

– Вы говорите о Станиславском с его ковриком? – произнес Заславский.

– Не терплю Станиславского, – поморщился Попов-Бел оцсрковский.

Заславский понял, что вставил реплику не к месту.

– Я имел в виду не его систему… – произнес он.

– Черт с ними, с этими гипсовыми кумирами! – воскликнул режиссер. – Нам не нужны ни Мейерхольды, ни Гротовские! Нам нужны вот такие люди. – Он показал на Волкова. – Они должны стать субстанцией будущего театра.

– Спасибо за доверие, – отреагировал Волков.

– Дело не в доверии. Моя цель – поставить пьесу «Жизнь». Нет, к Мопассану это отношения иметь не будет. Совсем другая жизнь, другая пьеса и другие исполнители.

– У Леонида необычный взгляд на театральный процесс, – заметил Заславский.

– Театральный процесс должен перемешаться с процессом жизни. Одно должно питать другое. И вы, Вячеслав, можете в этом поучаствовать.

– Поучаствовать в чем? – поинтересовался Волков.

– В процессе взаимопроникновения театра и жизни.

– Почему я?

– Во-первых, я еще ни разу прежде не имел дела с милиционерами. Ваше участие внесло бы новые краски в наше дело….

– А во-вторых?

– Вы же сами пришли к нам. Наш театр – самый необычный театр в городе. Необычно даже его название «Театр». Театр «Театр». Пьеса, которую мы репетируем, называется «Пьеса». Мы создаем ее сами, актеры приходят на репетицию, и материал рождается путем импровизации. Убежден, общение нас взаимно обогатит.

Волков затушил и бросил в консервную банку окурок.

– Леонид, я пришел к вам по другому поводу.

Попов-Белоцерковский с удивлением посмотрел на оперативника.

– К сожалению, музыка, используемая вами на ре петициях, мешает работать вашим соседям.

– Кому?

– Консульству Норвегии.

Режиссер поморщился:

– Чепуха какая-то.

– Это не чепуха. Меня, как представителя власти, уполномочили разобраться в возникшем конфликте.

– Я ни с кем не конфликтую, – заявил Попов-Белоцерковский.

– Мне кажется, я знаю, как поступить, – вступил в разговор Заславский. – Скоро у нас будет премьера во Дворце молодежи, надо пригласить туда этих норвежцев.

– Думаю, лучше будет убавить звук магнитофона.

Руководитель проекта вздохнул:

– Не волнуйтесь, Вячеслав Александрович, раз надо, так надо.

– Что значит раз надо, так надо?! – неожиданно взорвался режиссер.

– Успокойтесь, Леонид, думаю, речь идет лишь о незначительном уменьшении звука, – попытался успокоить партнера Заславский.

– Боюсь, незначительного уменьшения будет не достаточно, – возразил Волков.

– Не волнуйтесь, Вячеслав Александрович, мы сделаем все, что надлежит, – обратился к оперативнику Заславский.

– Не буду вас больше отрывать от дела, – сказал Волков.

Собеседники встали.

– Всего доброго. – Режиссер протянул руку Волкову.

– До свидания.

– Я провожу вас, – сказал Заславский.

Пожав руку Попову-Белоцерковскому, оперативник направился к выходу. Заславский последовал за ним. Они вновь оказались в пыльном коридоре.

– С людьми искусства трудно общаться, – сказал Заславский.

– Мне кажется, вы это делаете добровольно.

– Вы правы, но порой мне хочется все бросить. Впрочем, я вас уверяю, успех будущему спектаклю театра «Театр» и его пьесе «Пьеса» обеспечен.

– Буду очень рад за вас. Я понимаю, что Леонид, как творческий человек, далек от действительности, поэтому призываю вас серьезно отнестись к моему предупреждению.

– Не волнуйтесь, я буду начеку. Что касается пригласительных билетов на премьеру, они за мной.

Вдруг Волкова осенило:

– Пришлите их в отделение на имя подполковника Юрия Петренко.

– Юрия Саныча?

– Совершенно верно.

– С удовольствием.

Простившись с Заславским, Волков побрел обратно в сторону станции метро. Оперативнику показалось, что погода слегка смягчилась. Вдруг он ощутил резкий приступ голода.

«Надо будет проглотить что-нибудь на проспекте», – решил милиционер.

10

На следующий день ударил суровый мороз. Последний раз температура опускалась так низко в январе девяносто два года назад. Утром Соловец, поеживаясь от холода, вышел во двор и подошел к своей видавшей виды «Волге». Замерзший замок отказался открываться, пришлось воспользоваться баллончиком с антифризом, который оперативник зимой всегда носил в кармане.

Наконец дверь машины открылась, Соловец сел, вставил ключ зажигания и попытался завести мотор. Опасения оперативника сбылись: мотор не завелся.

«Чтоб тебя!» – выругался он.

Оставив машину во дворе, Соловец направился на трамвайную остановку.

Тридцать пять минут спустя оперативник переступил порог «конторы». Ему сразу бросился в глаза новый набор мебели, стоявший в вестибюле. Шесть стульев и стол были упакованы в целлофан. В воздухе витал запах свежего дерева.

Поднявшись в кабинет, Соловец обратил внимание, что в помещении необычно холодно. Подойдя к окну и положив ладонь на батарею, оперативник понял, что кабинет не отапливался. Он снял было куртку, но, подумав, накинул ее обратно на плечи.

Раздался телефонный звонок.

– Слушаю, – сказал Соловец, взяв трубку.

– Здравствуй, Олег.

– Здравствуйте, Юрий Саныч, – ответил Соловец, узнав голос шефа.

– Как твои дела?

– Холодно, товарищ подполковник.

– Знаю, об этом мы еще поговорим. Сейчас я тебя попрошу организовать переноску мебели по установленному плану.

– К вам в кабинет?

– Да, но сначала старую надо вынести.

– Понял, Юрий Саныч.

– Постарайтесь управиться до обеда. После обеда будет совещание. Успеете?

– Успеем, Юрий Саныч.

– Ну добро.

Соловец вздохнул. Предстояло решить непростую стратегическую задачу. Куда девать мебель из своего кабинета, если в нем разместить мебель Мухомора? Поразмышляв над этим несколько минут, майор принял единственно возможное решение. Он позвонил в кабинет Ларина.

– Але, – ответил капитан.

– Привет, Андрей.

– Здорово, Георгич.

– Как дела?

– Мерзну.

– Я тоже.

– Не знаешь, что случилось?

– Думаю, авария где-нибудь.

– Только этого не хватало.

– Вот что, Андрюха, надо твои стулья и стол в кабинет Дукалиса и Волкова вынести.

– Зачем?

– Затем, что в твой принесем мои.

Ларин понял ход мысли Соловца.

– А куда денем то, что стоит у Дукалиса с Волковым?

– Поставим пока в коридор, потом что-нибудь придумаем.

– Хорошо.

– Позвони им, скажи, чтобы место освободили.

– Сделаем.

Через сорок минут мебель из кабинета Дукалиса и Волкова перекочевала в коридор, на ее месте расположились стулья и стол Ларина, а Ларин получил обстановку из помещения, занимаемого Соловцом,

Оперативники пришли в кабинет Петренко и перенесли его мебель к майору. Настал ответственный момент. Мухомор, стоя в опустевшем кабинете, сказал подчиненным напутственное слово:

– Еще раз напоминаю, мебель, стоящая внизу, доставлена нам из-за границы. С импортными вещами надо обращаться очень аккуратно. Следите за тем, чтобы ни одна царапина не повредила полировку.

– Не волнуйтесь, Юрий Саныч, – сказал Дукалис.

– Сделаем все, как надо, – заверил шефа Волков.

– Я в академии грузчиком подхалтуривал, – произнес Ларин. – Опыт есть.

– И не с такими тяжестями приходилось сталкиваться, – поддержал коллег Соловец.

Мухомор посмотрел на майора:

– Будешь ответственным за это дело.

– Слушаюсь, Юрий Саныч.

Оперативники направились на лестницу.

– Я не знал, что ты грузчиком халтурил, – сказал Соловец Ларину.

– Было дело. Но долго не выдержал, через месяц сломался.

– Ничего, надеюсь, следующий раз придется этим заниматься не скоро.

Милиционеры спустились в вестибюль и приступили к транспортировке белорусской мебели. Двадцать минут спустя шесть стульев и стол заняли место в кабинете Петренко. За работой оперативники согрелись и уже не замечали царившего в отделении холода. Мухомор между тем продолжал оставаться в пальто. Подполковник велел снять со стульев целлофан и поставить в привычном порядке. Когда указание было выполнено, подполковник прошелся по кабинету, любовно поглаживая стулья по спинкам.

– Хорошо, – сказал Петренко, – до обеда все свободны. Напоминаю, в пятнадцать часов совещание.

– Помним, Юрий Саныч, – кивнул Дукалис.

Оперативники направились к выходу.

– Олег, задержись, – обратился Мухомор к Соловцу. – Вот какое дело, – сказал подполковник, когда они остались вдвоем, – сегодня к нам заедет Федор Степаныч, мне нужно с ним кой-какие вопросы обсудить. Я подготовил для него квартальный отчет.

– Так.

– У тебя в кабинете есть новая папка?

– Найдется, Юрий Саныч.

– Дам тебе отчет, подшей его в папку нового образна, а то эта совсем некрасиво смотрится. – Мухомор вынул из сейфа и передал Соловцу квартальный отчет.

– Хорошо, товарищ подполковник.

Выйдя из кабинета, майор направился выполнять задание шефа. В кабинете Соловец нашел в шкафу новую папку, подшил в нее квартальный отчет и положил в сейф. Ключ от сейфа майор сунул в карман брюк.

В кабинет заглянул Дукалис:

– Пошли пожуем, Георгич.

– Пошли.

Соловец и Дукалис вышли в коридор, где находились Ларин и Волков.

– Куда пойдем? – обратился к коллегам Соловец.

– На угол, куда же еще, – сказал Волков.

– Пошли, – согласился майор.

На углу находилась столовая, куда милиционерьь обычно заходили в обеденный перерыв. Они вышли на улицу. Морозный воздух волной накатил на офицеров.

– Холодина! – поежился Дукалис.

Легче всех был одет Ларин, черное осеннее пальто едва согревало оперативника. Стуча зубами, он поднял воротник и ускорил шаг.

– Дай сигарету, Георгич, – сказал Волков.

Соловец полез за пачкой в карман. То, что случилось дальше, он впоследствии назовет несчастным случаем. Вынимая из кармана сигареты, майор уронил ключ от сейфа в глубокий сугроб.

– Черт подери! – выругался Соловец.

– В чем дело, Георгич? – спросил Дукалис.

– Ключ уронил.

– Какой ключ? – поинтересовался Волков.

– От сейфа.

– От нашего?

– От какого же еще?!

Соловец окинул глазами сугроб и начал шарить в нем руками. Коллеги присоединились к майору. Один Ларин, стоя в стороне, молча наблюдал за товарищами.

– Ты чего стоишь, Андрюха? – спросил Соловец.

– У меня перчаток нет.

– Вечно у тебя отговорки.

Несколько минут поисков ничего не дали.

– Да… – произнес Соловец, стряхивая снег с колен.

– Вот что, Георгич, бросай это дело, – сказал Ларин, – надо сходить к Чердынцеву за металлоискателем.

Оперативники переглянулись.

– А ведь Андрей прав, – заметил Дукалис.

– Да, без металлоискателя здесь делать нечего, – согласился Волков.

– Пошли, – сказал Соловец.

Оперативники вернулись в отделение и подошли к вахте, где сидел майор Чердынцев. Он уплетал бутерброд, запивая чаем из термоса.

– Боря, где у тебя металлоискатель? – спросил Соловец.

– А зачем он вам?

– Потеряли кое-что в сугробе, – объяснил Дукалис.

– Деньги, что ли? – Чердынцев откусил бутерброд и отхлебнул чай.

– Боря, кончай разговоры, давай прибор, – сказал Соловец.

Вздохнув, Чердынцев поставил кружку на стол.

– Сейчас поищем, – произнес он и, нагнувшись, начал рыться под столом. – Был где-то здесь.

Наконец металлоискатель нашелся, Чердынцев положил его на стол перед оперативниками.

– Только с возвратом, – сказал он.

– Вернем через пять минут, – заверил коллегу Дукалис.

Милиционеры направились на улицу.

– С металлоискателем мы его быстро найдем, – сказал Волков.

– Это точно, – согласился Соловец.

Оказавшись на улице, оперативники зашагали в сторону сугроба, где был потерян ключ. То, что милиционеры увидели минуту спустя, заставило их замереть и молча переглянуться. Там, где еще недавно находился сугроб, тянулись следы снегоуборочной машины.

– Вон он! – крикнул Дукалис, показывая рукой на грузовик, поворачивавший на Большой проспект Васильевского острова.

– Черт побери! – выругался Соловец.

Пока милиционеры ходили за металлоискателем, снегоуборочная машина убрала сугробы возле «конторы». Снег перекочевал в грузовик, шедший следом.

– Все из-за тебя, Андрюха. – Соловец посмотрел на Ларина.

– Я, как всегда, крайний, – махнул рукой Ларин.

– Что теперь делать? – обратился к коллегам Дукалис.

– Надо догонять, – сказал Волков.

Соловец моментально принял решение.

– Значит, так, – сказал он. – Слава, дуй за машиной, а мы пойдем сообщим с дежурного пульта по всем постам.

Сказано – сделано. Через пять минут оперативная бригада рванулась в погоню за злополучным грузовиком. Со включенной мигалкой и сиреной милицейский «уазик» помчался по морозным улицам Санкт-Петербурга. За рулем был шофер Витя.

– Ничего, Георгич, не расстраивайся, – приговаривал Дукалис.

– Через пару кварталов мы его сделаем, – поддержал товарища Волков.

– И не таких догоняли, – согласился Ларин.

– Следите за дорогой, – посоветовал коллегам Соловец.

С Большого проспекта погоня переметнулась на Смоленскую набережную, а затем на улицу Кораблестроителей. Наконец спустя пятнадцать минут милицейский «уазик» перегородил путь грузовику со снегом. Оперативники подбежали к кабине машины.

– ткрывай! – крикнул Соловец, показывая удостоверение.