Оба они были заключены в общую вторую оболочку, внутри которой, заполняя зазор между ней и стенками отсеков, находился точно такой же уплотнитель, что и между двойными стенками секций соединительного туннеля. Сейчас часть второй оболочки была разрушена взрывом, произошедшим в соседней секции туннеля, и пропитка этого уплотнителя испарялась значительно быстрее, чем это могли предполагать люди с крейсера. Температура в тамбуре падала стремительно. Холод пронизывал Анну до мозга костей.

Было бессмысленно ломать ногти о металл гермодверей. Да и почти невозможно было это — ломать об этот металл ногти. Слишком уж он был гладок. И не было — да и быть не могло — ни малейших зазоров.

Он только отнимал у рук остатки тепла. Помогал холоду сковать тело и мозг. Они были в союзе — металл и холод.

«Кажется, мне конец... — как-то очень отрешенно подумала Анна. — Еще час... Да нет, меньше часа... Если эту чертову консервную банку не вскроют через полчаса, то это будет означать, что мне сильно не повезло... Пожалуй, не стоит сейчас думать о том, как там без меня будут мама и Тимоти... Ни о чем таком не стоит думать... Последнее дело — жалеть себя».

Она усмехнулась в темноту и стала шарить по карманам. Пальцы уже не слушались. Точнее, она перестала чувствовать их... Привычно сунула ладонь в маленький внутренний карман куртки. Снова усмехнулась.

«Надеюсь, хотя бы тебе заячья лапка пригодится, агент», — подумала она.

С трудом нашарив зажигалку, она попыталась разогреть этот кусочек ледяного металла, прижав его к телу. Потом стала нащупывать по карманам курево. С трудом вытянула вдрызг смятую пачку из заднего кармана джинсов и вытянула зубами крошащуюся сигарету.

— А, черт! Последняя! — сообщила она самой себе. — И здесь фатальная невезуха...

И тут ее проняло. Скорчившись в клубок на обжигающе холодном металле, она заплакала — как плакала когда-то в детстве. Она уже не помнила причины того своего детского горя. Просто было ужасно обидно, что ей так не повезло.

Она попыталась снова взять себя в руки. Но это не очень-то получалось. Отрешенность куда-то ушла, и Анна не могла снова вернуть ее. Оставалась только горькая обида на то, что все получилось вот так.

Она нащупала на полу выпавшую сигарету, снова воткнула ее в зубы и щелкнула зажигалкой. Та и не подумала зажигаться.

— Господи, ну почему так не везет? — спросила она у Бога. — Ну почему, почему?

Она поняла, что ей хочется спать. Мягкая, теплая громада сна наваливалась на нее. Только маленький островок обиды и горя продолжал светиться в ее сознании.

Она снова щелкнула зажигалкой. Снова и снова.

— Ну загорайся, сволочь, зажигайся, миленькая... — просила она.

И уже просто для того, чтобы не уйти в теплый мрак, так вот — просто и страшно, она повторяла снова и снова:

— Ну почему так не везет? Почему, почему?

И все щелкала и щелкала проклятой зажигалкой.

Да, к югу равнина незаметно уходила вверх. И словно обрубала горизонт совсем рядом от корабля.

— Там... — сглотнув слюну, сказал Валька.

Он кивнул головой в сторону этого странно близкого горизонта.

— Там — Поселение... Его нельзя видеть. Ни со спутника, никак вообще... На него наложена голограмма...

Пятеро людей и оба Пса сгрудились в не слишком просторной рубке управления «Саратоги». Впрочем, им она казалась сейчас всего лишь маленькой площадкой, вознесенной на сотни метров над простором заснеженной равнины. И оттого особенно действовал на нервы зыбкий наклон пола под ногами. Голографический экран общего обзора сплошным кольцом охватывал рубку и волшебно превращал ее стены в разверстое пустое пространство. Казалось странным, что ледяной арктический ветер не врывается сюда — в царство мерцающих дисплеев и злых огоньков бесчисленных индикаторов.

Пейзаж вокруг дрогнул. Пол шевельнулся под ногами: бортовые компьютеры реагировали на крен корабля — приводили в действие мощные гидродомкраты, упирались в грунт дополнительными опорами... Башня «Саратоги» выпрямлялась. Становилась строго вертикальной...

— А они — ваши... Они видят нас? — нервно поинтересовался Кэн.

— Дежурные — конечно, видят... — пожал плечами Валька. — А остальные — остальные слышали...

— Фактически мы стоим в зоне прямой видимости... — хмуро констатировал Ким. — Чего, собственно, и хотели. Так ты уверен, Валя, что нас не атакуют?

— Они ни за что не станут выдавать себя! Ни за что. Они затаятся. Будут следить издалека. Но фигли они что смогут увидеть...

Сборы заняли не так много времени. У Вальки все было наготове в его каюте: и легкая теплая куртка, и белая маскировочная накидка, и короткие, широкие лыжи — складные, из какого-то очень легкого и прочного сплава — и палки к ним, и рюкзачок со всем необходимым для проникновения...

Звезда еще не добралась до полуденной высоты, когда весь маленький экипаж «Саратоги» сгрудился в малом выходном тамбуре, прощаясь с ним, идущим первым.

— Только уговор! — напомнил Валька. — Ждите моего сигнала. Никто без него не лезет в Поселение. Это — верная смерть!

Общее молчание было в данном случае знаком согласия и понимания.

— Снег там сильнее повалил, — неопределенно бросил Кэн, выглядывая в иллюминатор-бойницу. — Буран начинается.

— В это время они здесь слабые, что буран, что пурга... — спокойно отозвался Валька и шагнул к люку. — Не заметет. А маскирует неплохо...

Кэн надавил на кнопку открытия люка.

— Удачи! — тихо сказал Ким и сглотнул комок в горле. — Удачи тебе, агент.

Где-то внизу, под ребристым полом взвыли сервомоторы. За закрытым пока что люком выдвинулась из корпуса и заскользила вниз стальная полоса спусковой аппарели. Достигнув поверхности, она уперлась уже не в голый грунт, а в сугробы нанесенного всего за несколько часов снега.

Мягко ударил по ушам толчок так и не скомпенсированного до конца перепада давлений, чавкнув, ухнув, уползла в сторону серая туша внешнего люка. И в открывшееся пространство дунул воздух Чура. Неповторимый — сухой и морозный, пропитанный опасностью... Заставляющий душу сжаться, делающий тебя одновременно охотником и дичью воздух полярных равнин.

Валька попрочнее затянул шнуры накидки, кивнул своим друзьям и их Псам и первым вылез на круто спускающуюся вниз аппарель.

Тут, на ее шершавом, ребристом, все еще хранящем внутреннее тепло корабля покрытии, он был пока что на «Саратоге», пока что еще в пути... И Валька заторопился вниз.

Не доходя метров двух до конца стальной полосы, он сбросил в снег свои лыжи и спрыгнул вслед за ними сам, придерживая на весу легкие титановые лыжные палки. Быстро застегнул крепления и, не оборачиваясь, почти не отталкиваясь палками, заскользил по снегу прочь от обгорелой башни корабля — ходко и бесшумно.

Пелена легкого бурана почти сразу скрыла его с глаз Кима.

Буран действительно ничуть не мешал Вальке двигаться вперед. Он был даже чем-то родным для него — здешний, почти теплый, весенний буран. Ось Чура была наклонена к здешней эклиптике совсем не так, как ось старушки Земли, и не было здесь, на полярной равнине, ни полярных ночей, ни жутких холодов. Большая весна, постепенно, но неумолимо сменяющая ядерную зиму, должна была растопить и шапки льда, обступившие Седые хребты. Взрослые обещали, что он, Валька, это еще увидит. Если вернется с заданий.

С одного он уже вернулся...

Теперь главным было добраться до своих.

Хорошо бы было, конечно, знать, подняли ли уже в Поселении тревогу, когда «Цунами» вышел на свою орбиту над Чуром. И еще, успели ли Раймон и Ли предупредить Первую Касту и Охрану о том, что возвращаются, и, главное, о том, что Сайрус и Валька — уже не «свои»...

Хорошо бы...

Но можно обойтись и без этого.

Валька сдавал экзамен по своему любимому предмету — «Имитация действий Врага». И билет попался ему довольно трудный — проникновение... Ну что же, ему уже приходилось отвечать на этот билет, и отвечать всерьез, на Последнем Испытании — перед самой отправкой. «Всерьез» — это когда стреляют не холостыми...

На мгновение он задумался над тем, почему на всех тренировках и испытаниях ему так нравилось играть именно за Врага? Может, это и было первым симптомом предстоящего предательства Дела? Предупредительным звоночком? Может, то, что Первая Каста зовет изменой, именно в этом и проявляло себя? Так или иначе, его учителя и надсмотрщики пропустили этот звоночек мимо ушей. Ну что ж, на войне как на войне... Теперь вас самих будет экзаменовать ваш ученик. Один из лучших — сами говорили...

Правда, тогда он был в гораздо лучшей форме — после месяцев тренировки и режима, без капли лишнего веса, весь как закаленная пружина. А теперь?

Вес он набрал. Чертовы чаепития с крекерами и проклятая, всюду в мире Заблудших доступная и вкусная еда добавили ему, пожалуй, лишние килограмм-другой. И тренировался он только от случая к случаю... Баловства с Ганом и Фором — не в счет.

Тьфу, да и только!

Ладно! Теперь не время каяться. Подобраться. Смотреть в оба. Вспомнить все то, что знаешь и умеешь. Вот что требуется от тебя, а не разводить нюни по поводу собственного несовершенства. Помнишь, чему учили тебя?

Да, быть готовым. Всегда быть готовым. Не умереть ради Дела, а исполнить его. Точно и до конца.

Только вот Дело у Вальки сейчас другое, не то, к которому его готовили.

Впрочем, почему же?

«Я спасаю Поселение... Его людей... Значит, я и остаюсь им? Агентом Тартара?» — подумал Валентин.

И тут же задавил эту мысль.

Нельзя сейчас сомневаться.

Нельзя думать ни о чем, кроме проникновения.

Экзамен!

Может быть, самый важный...

Другого такого не будет.

Это только из рубки «Саратоги» равнина казалась гладкой. Лишенной примет и признаков абстрактной декорацией. Валька-то с самого начала знал, что это не так.

Здесь, на ее плоскости, даже летящий снег, скрывший горизонт и Седые хребты, не мог скрыть ее истинное лицо. Холмики и ложбинки. Заносимые снегом овражки. Приметы, понятные только тренированному глазу. Рельеф.

И рельеф этот Валька знал буквально на ощупь. Он мог бы добраться до Поселения с закрытыми глазами. Так что буран не был ему помехой. Зато других помех предвиделось немало.

Прежде всего надо было нащупать начало Тропы. Его, как и еще несколько ключевых точек пути проникновения, все время переносили с места на место. Но на всякую хитрость у него наработаны свои приемы. И на всякий замок изготовлены свои отмычки...

Одну такую отмычку Валька загодя достал из рюкзака и повесил себе на шею. Несколько других рассовал по карманам куртки. Но главное было не в ключах и отмычках. Главным было содержимое его башки, и он надеялся, что она не подведет. Поэтому, спускаясь в ложбину, которая должна была вывести его к одной из шести возможных точек выхода на Тропу, он присматривался не столько в мерцанию болтающегося на шее амулета-индикатора, сколько к неуловимым следам, которые должны были оставить те, кто проходил по Тропе. Если кто-то прошел здесь хотя бы пару дней назад, то никакой буран не помешал бы различить те приметы, которые оставили они в памяти упрятанных в свои гнезда-норы сторожевых автоматов.

А с ними Валька дружил. Этому его тоже научил Сайрус.

Нет, здесь по Тропе не ходил никто. Уже давно. Значит, вероятность того, что вход на нее где-то здесь, была довольно велика. И свечение амулета-индикатора — трепетное и неровное раньше, ставшее теперь ясным и ровным, — подтверждало это. Итак, с первого раза ему повезло — он точно вышел на Тропу.

Это даже не понравилось Вальке. Когда везет сначала, точно не везет в конце...

Здесь, в ложбине, ветер наносил снег с одного ее края и сдувал с другого, обнажая скалистое ложе, по которому когда-то — до зимы неслись воды сбегавшей с Седых хребтов речки. Так всегда — на равнине снег не залеживается, но и не уходит с нее... Добравшись до того места, где русло делало поворот, Валька снова глянул на амулет — тот светился уже сумеречным багровым светом — светом Тропы. Валька притулился в защищенном от ветра углублении, сбросил рукавицы и достал из-за пазухи вторую свою отмычку — тонкую металлическую дудочку-манок.

На мгновение его охватил страх — ему показалось, что он сбился, выдувая мелодию, от которой зависело так много. Проверить себя он не мог — манок пел в неслышном человеческому уху диапазоне. Но деваться было некуда. Он трижды просвистел беззвучный сигнал, откинулся спиной на жесткий камень стенки расселины, прикрыл глаза и стал ждать — кто придет на зов. И только когда услышал знакомые поскрипывания и постукивания, понял, что не ошибся — из-за полузанесенной снегом скалы к нему не торопясь вышел Штур. Старина Штур.

— Здравствуй, Сайрус... — сказал старый сторожевой робот скрипучим, как и его суставы, голосом.

Ну конечно, для древнего кибера обладатель манка, знавший секретную мелодию, не мог быть никем другим, кроме Сайруса Ноттингема. Их дружба восходила к тем временам, когда Сайрус, вот так же, как Валька сейчас, отправился на задание — живой маскировкой. И вернулся в одиночку.

— Здравствуй, Штур... — отозвался Валька. — Вот я и пришел. Ты скучал?

— Роботы не скучают, — напомнил страж Тропы. И добавил: — Я не могу выйти на волну Службы.

Казалось, в голосе его звучала застарелая досада. Но, конечно, досаду эту досочинило воображение Вальки. Роботы не досадуют. Точно так же, как и не скучают. Хотя досадовать, конечно, было о чем: хитрый сигнал, «вшитый» в замысловатую мелодию манка, спровоцировал маленький сбой в исполнении рутинной программы несения сторожевой вахты и старина Штур «забыл» частоту, на которой должен был отрапортовать Службе о встрече со старым приятелем.

— Я сам отрапортую, — пообещал Валька.

— Отрапортуй, — тут же согласился робот.

— А теперь подойди сюда... Стань боком... Тебе нужно сделать профилактику...

Валька положил руки на холодные стальные пластины броневого покрытия Штура, нашел нужную и сдвинул в сторону. Потом отогрел дыханием замерзшие пальцы и принялся переставлять джамперы на панели настройки.

Закончив это небезопасное дело, он нервно вздохнул и с минуту просто сидел с прикрытыми глазами, приводя в порядок нервы. На это у него были свои причины: он не по рассказам знал, что бывает с теми, кто ошибается при перепрограммировании «стража».

— Теперь слушай меня внимательно, Штур, — сказал он, не раскрывая глаз. — Сейчас сюда придут еще трое... И два Пса. Ты умеешь узнавать Псов?

— Я умею... — отозвался кибер.

— Эти трое... Они будут знать слово. Ты понял?

— Я понял. Каким будет слово?

— «Атака». Слово будет «атака»...

— Слово будет «атака».

— Правильно. Ты проведешь нас — троих, их Псов и меня. Мы должны встретиться с... С Арно...

— С Арно... Личный номер восемь, восемь, девятьсот три...

— Правильно. Только не вызывай его по радио. Пошли к нему «букашку». А сейчас — жди. Ступай к Нижнему порогу и жди.

Выждав немного, словно стесняясь присутствия робота, Валька вытащил на свет божий Кимов блок связи и набрал сигнал вызова.

На Чуре на широте посадки «Саратоги» время уже перевалило за полдень. Полдень здешних двадцативосьмичасовых суток. Ким с уже неприкрытой тревогой вглядывался в снежную пустоту горизонта.

— Зря я его отпустил туда одного... Зря! — со злой досадой выговорил Ким и треснул крепко сжатым кулаком правой руки в ладонь левой. — Только идиот может втягивать детей во взрослые разборки. Тем более — в разборки с Нелюдью! Идиот и подлец!

— Не говори так, агент.

Голос Фора был очень спокойным, совсем недетским.

— Ты не прошел бы туда. И даже мы не прошли бы... А если бы и прошли, то ничего сделать мы там не сможем. Мы — чужие. Нас никто не будет слушать. И никто не поверит ни единому нашему слову.