Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Фантастический боевик - Знак Лукавого

ModernLib.Net / Научная фантастика / Иванов Борис / Знак Лукавого - Чтение (стр. 1)
Автор: Иванов Борис
Жанр: Научная фантастика
Серия: Фантастический боевик

 

 


Борис ИВАНОВ
ЗНАК ЛУКАВОГО

ВМЕСТО ПРОЛОГА

(Краткое предупреждение)

 
      Случилось так, что Судьбе было угодно связать мою жизнь с ними – с Меченными ее Знаками. Слухов об этом странном народе ходит да и ходило раньше предостаточно. Но профессионально этими людьми и связанными с ними проблемами занимались всего несколько человек. Мне посчастливилось быть одним из них. Сейчас то учреждение, в стенах которого проходила наша работа, принято считать чуть ли не филиалом средневековой инквизиции. Смею вас заверить, однако, что задачи этой спецслужбы не сводились, как это принято теперь думать, к тому только, чтобы вставлять палки в колеса инакомыслящим и душить всяческие «прекрасные порывы».
      Были в ее рядах и те, кому выпала диковинная участь заниматься Странным. Работать в «Звене». Сейчас это слово («Звено») уже ничего не означает. Так что не боясь произнесу его. Сейчас те, кто составлял ударный отряд «Звена» и все еще обретаются на этом свете, неузнаваемы, и об их прошлом все равно не догадается никто. Их было не так уж много – практически неполная дюжина, и ютились они в двух неприметных комнатах, тесно заставленных столами, шкафами и картотечными ящиками. Скучное место. И интересного в этих шкафах и карточках было мало. Неудобочитаемые заключения экспертиз, медицинские справки. Справки из мест заключения и принудительного лечения… Обычно мы редко сходились все вместе – все больше работали на объектах. А объекты у нас были разнообразные – от клиники Кащенко и «Белых Столбов» до глухих, у черта на куличках, богом забытых селений. Были и такие объекты, что находились за границей.
      Собираясь по двое-трое, мы довольно часто – в неофициальном, так сказать, порядке – делились впечатлениями, обсуждали услышанное и увиденное. Стиль таких обсуждений бывал разным: и байки травили, и всерьез головы ломали над сложными случаями. Со временем я стал услышанное записывать – сухо, по-протокольному.
      Надо сказать, что речь идет только о «наших» – тех, кто занимался Мечеными. Были, я думаю, и другие группы. Иногда мы с ними пересекались. Но обрывочные слухи, доходившие, например, от уфологов, я обычно оставлял без внимания. На мой взгляд, почти у всех других дело было поставлено бестолково и сумбурно. Потому что ставили его – это их дело – уже в новые времена. При Никите и позднее. А история нашего «Звена» уходит, как ни странно, еще в дореволюционные времена. Но об этом как-нибудь в другой раз.
      А сейчас о том, что имеет отношение к той книге, которую ты, читатель, держишь в руках. Работа «Звена» на моей, памяти, скажем прямо, не принесла (за исключением нескольких особых случаев) ни пользы, ни вреда ни народному хозяйству, ни делу укрепления обороноспособности нашей родины. То же и о борьбе за мир во всем мире, и о нашем вкладе в дело прогресса и демократии. Гораздо больше толку от наших трудов было чисто академической науке и той зыбкой сфере деятельности нашего разума, которую именуют мировоззрением. Закаленные в борьбе с идеологическим противником догматики непременно бы добились – рано или поздно – разгона и «Звена», и ему подобных структур с последующим примерным наказанием всех виновных и причастных. Но нас хранили от подобной судьбы наша секретность и заинтересованность в нашей деятельности узкого, но влиятельного круга лиц. В таких условиях ни о какой публикации даже самых невинных сведений о «Звене» не могло быть и речи. Хотя кое-что и просачивалось, как правило в диком и искаженном виде, в ту сферу общественного сознания, где погоду делают слухи и россказни, а непререкаемыми авторитетами слывут непроходимые «чайники».
      Но времена меняются.
      «Звено» наше постигла странная судьба – при расформировании «конторы» о нас как бы забыли. Не нашлось нам места в перестроившейся системе. От одних мы ушли, а к другим не пришли. Не прибили нас перестроечные ветры ни к какому берегу, ни к какому причалу. На «Звено» обрушился период безвременья. Именно тогда и разошлись по рукам, разъехались по невычислимым адресам, а то и просто были потеряны многие из материалов, заполнявших древние шкафы и ящики тех, родных мне до сих пор, двух комнатушек.
      Но бес истории хитер. Чья-то (воздержусь от оглашения своих догадок – они слишком небезосновательны) довольно добрая рука некоторое время поддерживала оставшиеся существовать на птичьих правах» остатки «Звена». Странное то было время. Да какие, впрочем, времена не странны? Не стоит об этом. Скажу только одно: именно тогда разверзшиеся запруды цензур и скудные пенсии заставили многих приобщенных к «тайнам государевым» излить эти тайны (а чаще – свои вольные фантазии на их, тайн этих, темы) на листы бумаги, а бумагу эту снести в как на дрожжах растущие тут и там бойкие издательства и через них поведать миру море всякой собачьей чуши, в котором, впрочем, знающие люди нет-нет да вылавливали драгоценные жемчужины истины. Посетил такой соблазн и меня, грешного. Мыслями на эту еретическую тему я даже поделился кое с кем из своих бывших коллег.
      О чем чуть было не пожалел, когда, сменив свое имя, надписи на дверных табличках, да и адрес, по которому эти двери располагались, «Звено» стало потихоньку возрождаться из пепла. Конечно, под другим именем. Возродилось и закрепленное за мной рабочее место. Не так уж я оказался и стар, чтобы списывать меня с корабля…
      Вот тогда-то один из тех моих коллег, с которыми я как-то неосторожно поделился своими литературными планами, стал неожиданно моим куратором. Это, признаться, несколько напрягало меня. Но все разрешилось наилучшим образом. Вскоре после своего назначения, сидя напротив меня за своим столом, увенчанным дорогим компьютером и привычной совковой батареей телефонов, он, как-то неожиданно сменив тему разговора, заметил: «А что, эта твоя мысль о том, что кое-какие из наших прошлых дел, тех, что поинтереснее, по-кинематографичнее, так сказать, можно и народу э-э… поведать… Ну, в виде литературном. Чтобы и как бы вымысел, и как бы не очень… Это могло бы привлечь новеньких, из тех, кто э-э… сталкивался… Чтобы не впустую нам шарить бреднем, а, так сказать, на наживку… На наживку народец этот – Знаками Меченный – привлечь… Если притом в тексте с умом намеки раскидать… Чтобы, кто понимает, знал, на кого выходить… М-да… Ну а те, которые совсем уж дурни, автора донимать начнут. Или издательство… Но это – неизбежное зло. Перспективно… Очень даже…
      Когда я, изобразив на лице последствия напряженного мыслительного процесса, признал, что и впрямь – очень даже перспективно, руководство вылило на мою раскалившуюся от мыслей голову ушат холодной воды: «Только, – сказал мой старый приятель, который конечно же простит мне столь вольный пересказ моего с ним разговора, – ты вот что (последовали мои имя и отчество)… Ты человека подбери неграмотнее, чтоб он истории твои, того… Причесал бы, что ли… Не в смысле падежов, конечно. С падежами ты (имя, отчество) справляешься… Да и сюжет забомбить можешь что надо – материал у тебя богатейший… Но стиль! Стиль!.. Ты знаешь (имя, отчество), читаю я твои отчеты и заключения и плачу. Душу и сердце они дерут шершавым языком плаката…».
      Мне ничего не оставалось, как согласиться со справедливой критикой и обещать человечка подыскать и согласовать. История моего последующего знакомства с автором, имя которого, возможно, украсит обложку этой книги, достаточно интересна. Но оставим ее для другого раза.
      Итак, я откровенен с тобой, читатель. Я расскажу тебе не больше дозволенного мне свыше. То будут истории о довольно странных событиях и довольно странных людях (впрочем, и о других созданиях тоже).
      Перечитав (и выслушав в моем изложении) примерно с полдюжины историй таких людей, литератор, которого я выбрал в качестве литобработчика моих материалов, несколько неожиданно для меня сказал, что «все они какие-то однотипные – фэнтези не фэнтези… Но если все это с умом обработать…» Этим он поверг меня в легкий шок: я – то выбирал случаи покрасочнее и поразнообразнее. В общем, после долгих споров мы решили поставить эксперимент.
      Для своего первого рассказа я выбрал, правда, историю недавнюю и совсем нетипичную. Я остановил свой выбор именно на ней, потому что историей этой я занимался в период неофициального существования «Звена». Так что клятвами и расписками на этот счет не связан.
      Ее – историю эту – понемногу, частями рассказал мне достаточно молодой еще человек по имени Сергей. В книге мы не мудрствуя лукаво дали ему фамилию Сергеев. Рассказ этот записывался при довольно странных обстоятельствах и потом был смонтирован во многочасовую запись. Ее копию (только стерев кое-что лишнее) я и передал предполагаемому автору публикации. Я думал, что ему придется здорово с нею помучиться, но, к моему удивлению, он только сократил текст до приемлемого объема, придумал и расставил заголовки и убрал корявости и непонятки. Речь Сергея (довольно, на мой взгляд, неправильную, скачущую с пятого на десятое) он оставил практически без изменений. Прочитав то, что у него получилось, я, однако, тоже от себя почти ничего не добавил. Не стоит лезть в чужой творческий процесс, даже если он и столь незаметен сам по себе. Посмотрим, что получится, как-никак это у нас первый блин. Я только выторговал себе право на эти вступительные строки.
      Понятное дело: много имен, названий, обстоятельств в книге изменено. Но слишком уж искажать рассказ Сергея мы не стали, и там, где следы не читаются, все оставили без изменений. К сожалению, последнее не относится к моей скромной личности. Поэтому я и прощаюсь – до нашей, может быть, будущей встречи с вами, дорогой читатель, просто как искренне ваш
      NN

Часть I
НАШЕДШИЙ ТЕМНЫЙ ПУТЬ

      Мне, в общем, нечего добавить к словам держателя материалов, положенных в основу этого романа. Несколько слов о той попытке соприкоснуться с тайнами, о которых пойдет речь, я добавлю лучше в конце книги. Прошу не обращаться ко мне с вопросами, на которые может ответить только NN. К сожалению, его адреса я дать не смог бы, даже если бы захотел. Да и не любитель он отвечать на вопросы.
Автор

Глава 1
БОЛЬНО НЕ БУДЕТ

      Яшу Шуйского я бы просто убил. К сожалению, кто-то другой сделал это раньше меня. Этим этот «кто-то» лишил меня возможности расквитаться с дурнем, который окунул меня в самое большое дерьмо, в которое я когда-либо попадал в своей жизни. Есть, конечно, что-то в этой истории такое, что вызывает у меня очень сложные чувства. Но боюсь, что они относятся к чему-то, сценарием того, что со мною приключилось, не предусмотренного. К чему-то сверх программы. Особую прелесть этой истории придает то, что добрый десяток лет я ни сном ни духом не догадывался, что и день и ночь, благодаря этому проклятому дурню, ношу с собой бомбу замедленного действия и не расстаюсь с ней даже в бане.
      Этой осенью бомба рванула.
      Произошло это в маленьком кафе нашего речного вокзала. Это не самое худшее место в нашем городе. Особенно в хорошую погоду. Тогда, помнится, погода была просто изумительной, как всегда бывает в последние теплые дни осени. Ничуть не подозревая о том, что в прохладном ветерке, веющем с водной глади, истекают последние часы моей спокойной жизни, я безмятежно ковырялся в высыпанной в ладонь мелочи. Мелочи на «Мельника» не хватало. Не хватало ее даже на «Толстяка». Мои финансы тянули от силы на местного разлива «Жигулевское», славное отменным привкусом целлулоида, настоянного на ацетоне. Это сильно огорчало меня. Теперь бы мне такие огорчения!
      Из-за соседнего столика за моими потугами превратить рупь шестьдесят в два рубля сочувственно наблюдал коротко стриженный мужик. Коротко стриженный и загорелый. Накачанный, как бык. В турецкой коже и в тертой джинсе. Вообще-то от таких вот крутых и стриженых черта с два дождешься сочувствия. Но в этот раз в мироздании что-то сработало не так, как всегда.
      Я даже догадываюсь почему. Потому что по случаю теплой погоды я напялил рубашку с короткими рукавами. Тогда я не знал, что это очень неосторожный поступок. Для таких, как я.
      И в результате все кому не лень могли пялиться на небольшое пятнышко чуть выше моего левого локтя, с внутренней стороны руки. Почти на сгибе. Обычно его принимали за родинку. Так, нарушение пигментации на крошечном участке кожи. Не более того. На самом деле это была татуировка. Весьма художественная. Нечто восточное. Цвета сепии ироническая миниатюра. Она напоминала странный цветок. Или насекомое. Но если приглядеться, то делалось ясно, что это не цветок и не странный жук, а физиономия.
      Лик.
      * * *
      Лик этот «подарил» мне как раз Яша.
      Вообще-то он любил, когда его называли Иаковом. В нем и вправду было что-то библейское. Округлое, так и просящееся на икону лицо. Значительный, внушающий безусловное доверие взгляд… И уж конечно, породистая, черная борода. Он отпустил бороду еще тогда, когда мне, как и другим его сверстникам, и бриться-то приходилось не каждый день. Должно быть, род свой он действительно вел от небезызвестных князей. По странному выверту своего характера он обижался, когда ему в шутку или всерьез намекали на такую возможность. Ему бы батюшкой устроиться в сельской глубинке. Цены бы ему там не было.
      Но судьба и идиотское образование (два неоконченных факультета) определили его в нехристи. Не в атеисты – уточняю – а именно в нехристи. Причем в самую худшую их породу, ту, что искренне верит в «тонкий» мир, в астральные тела, в привидения, магию, колдовство, вампиризм и вообще черт знает во что. Всю эту муть он именовал «герметическим знанием» и очень гордился тем, что он якобы таким знанием наделен. Меня же он снисходительно именовал «теопофигистом». Это был результат моего неосторожного признания в том, что я не собираюсь менять свое поведение по жизни в том случае, если мне стопроцентно докажут, что бог есть. Или наоборот – что никакого бога нет. Бог сам по себе, я сам по себе. И никаких глупостей в духе: «Коли бога нет, то все дозволено!» Фигней страдали герои Федор Михалыча. Надо самому, без принуждения, стараться не быть сволочью, только и всего. Почему-то такая точка зрения, совершенно естественная на мой взгляд, не давала Якову покоя.
      Как ни странно, он никогда не доходил до того, чтобы окончательно окрыситься и прекратить всяческое со мною общение. И вообще: я человек невежественный в оккультизме, который спокойно обходится и без веры в высшие силы, и без ожесточенного, все отрицающего неверия в них, – постоянно требовался ему в качестве собеседника. Точнее, слушателя его бредней. Чем-то я был ему необходим.
      Само собой разумеется, рано или поздно до добра бы это не довело. Так оно и вышло, когда Яше привезли откуда-то из Бельгии ксерокс книги какого-то алхимика о магических свойствах тату. Человек долго по Востоку странствовал и во всякие сокровенные тайны магии тату проникал. Отчего его сочинение считалось черт-те каким кладезем мудрости. Только в глаза его видели немногие. Вообще-то не на одной этой книге свет клином сошелся для Яши – в смысле его веры в то, что нанесенные на тело рисунки могут каким-то таинственным образом влиять на судьбу человека. У него, можно сказать, целая библиотека была собрана на эту тему. Просто удивительно, что сам он никаких наколок себе не сделал ни разу в жизни, не спешил, так сказать, переходить от теории к практике.
      Но эта книга почему-то задела его за живое. И от магии теоретической толкнула к магии практической. Возможно, потому, что автор сочинения звался не как-нибудь, а Якоб. Он же – Мюнстерский. Он же – Левый это совпадение я оценил не сразу, только после того, как Яша напомнил мне строчку из чего-то иронического под старину: «В шуйце – вострая катана, а в деснице – долото!».
      То есть был тот странник-алхимик, можно сказать, его полный тезка. В ту пору я как-то не подумал, что порядочного человека ни с того ни с сего Левым не назовут… Жил этот тип когда-то во времена Леонардо да Винчи и много странствовал, как определил его биограф – «не только на восток, но и к югу от Магриба». То есть добирался куда-то аж до Черной Африки, как я это понимаю. Потом доживал свой век в Мюнстере. Где и накропал свой талмуд, столь прельстивший Яшу.
      Хотел бы я сейчас точно припомнить его название. Что-то вроде «Великое и тайное Наставление к Искусству Рисунков, как целебных, равно и магических, вживе по телу и ножам рисуемых с помощью растительных тинктур, а также различных втираний, как минеральных, так и иного происхождения, составленное…» И дальше шло этак с полстраницы перечисления степеней, званий и прозвищ умника, составившего тот премудрый талмуд. Якоба Левого, короче говоря. Написана вся эта галиматья была, естественно, по-латыни. Яша сразу полюбил эту книгу – как я понимаю, из-за обилия картинок. Их там было по несколько на каждой странице, рассказ о каждом виде татуировки сопровождали сразу несколько рисунков, изображавших разные ее варианты, стадии создания, какие-то особенные их детали. Отдельно прилагались описания цветов, которые должны были иметь эти рисунки и их отдельные части. Но самым ценным в этой книге, по Яшиному мнению, был комментарий к ней, составленный каким-то не совсем нормальным, как мне кажется, арабом где-то уже ближе к нашему времени. Другой ненормальный перевел этот комментарий на французский язык. Из-за этого – из-за французского языка – я и понадобился Яше.
      С дремучей латынью он был если не на «ты», то все-таки знаком. Со средней трудности текстами как-то справлялся. А вот французский ему, наверно, не давался. Может, ему просто лень было тратить время на его изучение. А может, просто не терпелось ему. Так или иначе, а я был привлечен Яшей к распутыванию той белиберды, которая занимала, пожалуй, треть всех пятисот с лишним страниц, составлявших ксерокопию дурацкого манускрипта. Французский у нас в семье знали неплохо. Это, впрочем, совсем другая история.
      В основном то были подробные описания того, как следует наносить тот или иной вид магической или целительной татуировки. И какие обряды при этом соблюдать. И не только татуировки, но и всякие там разрисовки. Лексика этого текста была, как говорится, та еще. Я провозился с переводом чуть ли не целый месяц. Пришлось в библиотеке посидеть на предмет старофранцузских текстов и даже в универе, на кафедре французской филологии провентилировать пару сучковатых вопросиков. В общем, постарался я на славу. И – на свою голову – перестарался. Яша от перевода остался в восторге. И тут же загорелся мыслью о том, чтобы немедленно от теории перейти к практике.
      При этом он проявил осторожность. Это было в его характере – странное сочетание холерического энтузиазма и превеликой осторожности в делах, связанных с магией. Впрочем, чего тут странного: он на самом деле в магию верил. Процентов на десять-двадцать выпендривался, а на все остальные проценты – сколько их там – верил. Потому и боялся всерьез. До дрожи. Кроме того, когда-то, в самом начале своего романа с магией, он чего-то сильно испугался. Точнее, умудрился себя чем-то очень сильно напугать. Так или иначе вставило ему тогда нехило. Он любил (характерной для психа болезненной любовью) – упоминать о приключившемся с ним кошмаре. Но никогда ничего конкретного, а если и начинал рассказывать что-то на эту тему, то говорил, сбиваясь с пятого на десятое, и в конце концов безнадежно уводил разговор куда-то в сторону. И с тех пор осторожничал. А экспериментаторский зуд плохо сочетается с осторожностью. Добро б Яша увлекся какой-нибудь нетрадиционной медициной или еще чем-нибудь таким, что можно первоначально испытать на мышах, собаках или кроликах. На лягушках на худой конец. Так нет! Ведь магические способности испытать можно только на себе. Ну и еще – если не жалко поделиться толикой магических способностей – на ком-то, кому можно доверять.
      Яша решил, что мне доверять можно. И взялся меня обрабатывать всерьез. Занятие-это было нелегким: и упрям я от природы, и роль подопытного кролика не устраивала меня. Да и уродоваться татуировкой я, разумеется, не желал по соображениям хотя бы чисто эстетическим. Но Яша был упорен и предприимчив. И своего добился. В обмен на трехтомник Зощенко (страшный дефицит в те времена) я согласился на самое малое – разрешить ему нанести мне на самый малозаметный участок тела наименее похабный из магических рисунков и вести над собой наблюдения (но никаких экспериментов!) на предмет выявления магических способностей. Я согласился даже вести дневник самонаблюдений и впрямь вел его. Это, кстати, стало потом привычкой. И оказалось единственно полезный результатом нашей идиотской затеи.
      Себе я отторговал право самому выбрать тот рисунок, который мне приглянется из предложенных Яшей.
      Яша ориентировался в основном на художественные способности Алика Балмута – специалиста по тату районного масштаба. В результате на выбор мне были предложены наиболее простые в исполнении из приведенных в сочинении Якоба Левого рисунков общим числом пять. Три из них (обеспечивающие: один – успех в любовных делах, а два других – легкий путь к вершинам герметического знания и обращающие всякую хворь во благо) я отверг сразу из-за того, что место им было на груди и на чреве. Из двух оставшихся я выбирал сравнительно долго. Оба они были знаками тайными, а потому должны были и сами быть неброскими и располагаться в укромных частях тела. Это меня вполне устраивало. Один из них, Знак Вод, был заманчиво бледен, располагался на шее, чуть пониже затылка, и сулил дружбу духов водных бездн. В мои планы, однако, не входило искать успеха на поприще мореплавания или водопроводного дела. Да и за шею было боязно – одна ведь. Так что я остановился на последнем из предложенных знаков – Знаке Лукавого. И располагать его можно было более свободно. Например, под мышкой. Из-за вечной боязни щекотки я, дурак, остановился на другом варианте. Как я уже сказал, знак теперь находится у меня чуть выше локтевого сгиба – на внутренней его стороне. А ведь каких неприятностей мог бы я избежать! О нем – о Знаке этом – Якоб Левый высказался коротко и как-то стремно. Знак этот открывал Темный Путь и помогал вставшему на него достичь своей цели. Оберегал от тягот выбранной дороги. Здорово, да? Ведь можно путь этот дурацкий и не выбирать, правда? Ага, щас!!! – скажу я теперь.
      * * *
      Алик со своей задачей справился неплохо: Знак и по размерам, и по начертанию воспроизводил рисунок из клятой книги. Правда, ясно это стало только через несколько дней, когда спала наконец вызванная втертой в исколотую кожу тинктурой на редкость болезненная опухоль. И Яша не подкачал, принес в мастерскую Алика (будем называть мастерской его прокуренную и до предела захламленную кухню) все необходимое для того, чтобы вся процедура прошла точно по правилам магического учения. Он даже нужные заклинания выучил наизусть и, когда потребовалось, нараспев произнес их, аккомпанируя себе на маленьком бубне из козлиной кожи. И меня убедил выучить и в нужные моменты повторять странные слова, не похожие на слова ни одного из языков, которые я когда-либо слышал. Вообще ни на что не похожие. И в то же время странно напоминающие что-то очень-очень знакомое, только вот мне так никогда и не удалось припомнить что именно.
      Я из осторожности не стал его расспрашивать о том, какие ингредиенты входили в состав того варева, полстакана которого мне пришлось проглотить перед тем, как Алик взялся за дело. И о той дряни, которую пришлось проглотить по окончании его манипуляций, я тоже расспрашивать не стал. Ограничился устным заверением Алика в том, что к настою из мухоморов обе гадости никакого отношения не имеют. Значительно легче было выполнить другие требования обряда нанесения магического тату. В частности – не спать всю следующую за обрядом ночь.
      Спать было решительно невозможно: распроклятая татуировка жгла меня, словно раскаленное клеймо. К утру я был полностью погружен в размышления о том, какая смерть предпочтительнее – от рака или от гангрены. И мать, и Ромка уже заподозрили что-то неладное, но до объяснений относительно одолевшей меня раздражительности так и не дошло. На третий или четвертый день боль приутихла, а потом как-то разом ушла напрочь. И опухоль спала и рассосалась буквально на глазах.
      Мало того: странным образом я полностью утратил всякий интерес к этому своему новообретению – Лику Лукавого, усмехающемуся мне с локтевого сгиба моей левой руки. Фактически никто не обращал на него никакого внимания. Даже Ромка всего-то и буркнул: «Не замечал я раньше, брателла, что у тебя родинка на руке». Родинка, только и всего.
      * * *
      Собственно, так оно и было – я обзавелся небольшим темным пятнышком на коже. И ничем более. Не последовало ничего. Ровным счетом ничего, что хоть каким-то боком имело бы отношение к магии, колдовству или ворожбе.
      Вот разве что сны… Странные очень сны. Сны, которые вроде и не снились мне. Да-да – не снились, а вспоминались мне. В минуты усталости или какого-то расстройства мне порою вспоминались сны, которые я, наверное, видел, но не мог вспомнить когда.
      Если они и приходили ко мне ночами, то явно, и утром я не вспоминал их. Не знаю, что это была за чертовщина – вспоминались они, когда я, например уже засыпал – пребывал в той «сумеречной зоне, что отделяет сон от яви. Но не виделись, а именно вспоминались. И вспоминались именно как сны.
      Сны, а не воспоминания о каких-то реальных событиях.
      Они были нелепы и алогичны как это свойственно сновидениям. Концы в них не вязались с концами, а следствия обходились без причин. Но какая-то – понятная только спящему – логика в них была. Порой в них встречалось что-нибудь знакомое. Например, зачем долго за примерами ходить – мой дом. Как правило, в образе дома моего детства. Часто в этой декорации происходили самые удивительные события.
      Я ссорился с кем-то, с кем в обыденной жизни не ссорился никогда. Делал с кем-то на пару какие-то уроки по непонятному предмету, то ли химии, то ли географии. Но ничуть не удивлялся такой странности. А если и не понимал в нем чего-то, так только сегодняшнего домашнего задания.
      Во сне меня преследовали страхи перед тем, чего я никогда не боялся в обыденной жизни – ну, например перед уличной кошкой, ободранной и ленивой. Когда она входила в комнату, где я рассматривал каким-то чудом неубранные игрушки, которые я разбросал по полу лет пятнадцать назад, то меня охватывал панический страх. Какое-то всемирное зло входило в мое детство, а не просто ободранная кошка.
      Она была Знаком.
      В этих снах моих было множество Знаков. Все и вся было Знаками – и узор голых веток за окном, и расстановка мебели, и лица людей. Птицы и животные. Конечно же, грозовые облака…
      Знаки, написанные мелом на стенах, реже – отпечатанные или написанные на бумаге, чаще – вырубленные в камне, отчеканенные на металле или выкованные из него, иногда красной, наводящей на жутковатые мысли, стекающей неровными потеками краской, торопливо начертанные на грубой ткани или штукатурке.
      Знаки…
      Там – во сне – я понимал их суть.
      Но вспомнить его наяву не мог. Это порой не давало мне уснуть. Мне начинало мерещиться, что позабыл, упустил что-то очень важное, что-то такое, что изменило бы весь смысл моего существования. Но к чему относилось это – упущенное мною – знание, ускользало от меня. Оставалось темной тварью, скользящей в темной толще ночных вод… Примерно так я представлял тогда свое подсознание.
      Такая важная роль Знаков в моих не снившихся снах, казалось, непременно должна бы была навести меня на мысль о притаившемся на моей руке Знаке Лукавого. Тем более что и вспоминаться мне эти сны начали в ночи, когда я мучился бессонницей от горевшей на руке опухоли вокруг творения Алика Балмута.
      Но моя татуировка никак не связывалась в моем сознании с теми снами. Какой-то барьер в моей душе препятствовал этому. А подсознание мое, наверное, втихую от меня выталкивало прочь эти воспоминания о не бывшем. И те стали приходить ко мне все реже и реже. И наконец, я вовсе позабыл об этой странности. И все у нас было как у всех.
      Просто все мы прожили несколько довольно насыщенных событиями, а в чем-то и довольно скучных лет. Я загремел в армию. Побывал на Крайнем Севере. Окончил училище, покалечился и – уже на гражданке – поступил в вуз. Яша тоже времени даром не терял: за эти годы как-то «откосил» от армии, начал и забросил еще два, не имеющих отношения один к другому, факультета, женился, завел сына и умер.
      Точнее, его убили. В одну отнюдь не прекрасную, сдается мне, ночь его в его же собственной квартире неизвестные идиоты истыкали ножом, как малолетние садисты поросенка. Ни жены, ни сына тогда в доме не было. Они с ним уже не жили. С женой они разбежались за пару месяцев до того и только не успели оформить развод. Рита – его жена и наша с ним бывшая одноклассница – жила теперь с сыном в другой стране. Я не слишком интересовался их судьбой. Да и смерть Яши прошла как-то мимо меня. Так, поболтали несколько раз за пивом с общими друзьями. Дружно согласились с тем, что парень был со странностями, но безобидный. Так же дружно согласились, что «уделал» Яшу кто-то из своих – из ментовки просочились слухи о том, что убийц Яша сам пустил в свою окончательно ставшую напоминать заброшенный сарай квартиру. И даже пил с ними перед тем, как они (двое, по крайней мере) приступили к основной части программы своего визита – исполнению сатанистского, возможно, ритуала. Согласились мы – бывшие друзья покойного, и с тем, что Яше на роду было написано вот так плохо кончить. Так же, как плохо кончил Алик Балмут.
      – А что с ним сталось? – спросил я у ребят.
      – Да так… – хмуро отмахнулся от меня Генка Вершков. – Ширяться он стал. Ну и «передоз-з-з-з»…
      – Жаль ребят, – вздохнул я.
      На этом мой интерес к случившемуся и иссяк. Я уже жил другой жизнью, хотя все еще там, где прошли мои детство и юность – в старом своем доме, но уже занимался другими делами и среди других людей. И времена настали другие. Кто тогда жил, тот знает.
      * * *
      А сейчас я стоял у стойки буфета и искал по карманам затерявшуюся мелочь. И даже не заметил, когда тот самый мужик – стриженый и загорелый – оказался рядом со мной. И убей меня боже зонтиком, если я могу толком вспомнить, с чего он начал свой со мной разговор. Он – разговор этот – только тогда приобрел для меня определенный интерес, когда мой случайный собеседник совершенно непринужденно – как бы между делом – плеснул мне в стакан добрую толику «Арсенального» из своей бутылки. Есть же на свете добрые люди.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26