- Как же я, если глаза не мои! И нос не мой, и губы...А ресницы у меня лучше были, длиннее...А где моя родинка?
      - Ну, знаешь, если б твои глаза, да нос, да родинку, то причем тут Стакашкина? Исполнено тютелька в тютельку. Слово не воробей...
      - Я хотела, чтобы я, а не Стакашкина...Чтобы просто я, как Стакашкина, всхлипнула Петрова-Стакашкина.
      - Этого даже Чьейтова бабушка не может, -сказала зеленоволосая. -Это за пределами невозможного, нонсенс. Каждое лицо имеет свою неповторимую индивидуальность. Фирма веников не вяжет.
      - Хочу обратно! - заревела Петрова, - Хочу мою индивидуальность!
      - Правда, как же ей теперь? - вступился я , - Две Стакашкиных! Не может ведь она каждому объяснять, что она не Стакашкина, а просто как Стакашкина.
      Петрова-Стакашкина еще пуще заревела.
      - Вот что, - сказал я, - Превращайте ее назад, и пусть это будет моим желанием.
      Вскоре у меня на плече всхлипывала глупая Петрова. С женщинами всегда так, не зря их моряки не берут в плавание.
      - Ай-яй-яй, - покачала зеленоволосой головой Бабушка, - А ведь хотел узнать про Тайну...Целую минуту потеряли, а значит, год. Что посеешь, то и пожнешь. А все потому, что не верили, что я всезнающая и всемогущая. Теперь, надеюсь, верите?
      Петрова испуганно закивала, все еще всхлипывая.
      - И что я несу вам добро...
      - Не верим, - огрызнулся я.
      - Ну и правильно, - не обиделась Чьейтова бабушка, - Доверяй, но проверяй. Внимание, товарищи пионеры, аттракцион неслыханной щедрости. Подарю-ка я вам своего Волка, Которого Сколько ни Корми, Он Все в Лес Смотрит.
      - Спасибо, конечно, но нам только волка не хватало.
      - Ох, Качалкин, не видишь ты дальше своего носа. Будете Волка кормить, он будет всегда в лес смотреть, а вы держите его всегда на привязи и идите себе в направлении волчьего взгляда. Так до Леса и доберетесь.
      - Не нужен нам никакой лес, нам Тайна нужна.
      - Так она же в лесу и зарыта, ваша Тайна! Ой, я, кажется, проболталсь, Плохиш велел никому не сказывать. Продал Тайну буржуинам за бочку варенья и корзину печенья, но товар этот у нас на Куличках, сами понимаете, никому не нужен. Вот и зарыл ее в лесу, подальше да поглубже. А мне велел помалкивать. Хоть бы баночку варенья за молчание отлил, сто граммов печенья отсыпал, жадина-говядина! Я еще подумала: "Ну и не отливай, ну и не отсыпай, вот возьму да проболтаюсь Петровой с Качалкиным, где ты Тайну прячешь". Вижу, - не верите вы мне, товарищи. Да провалиться на этом месте - не вру! Видите, не провалилась. А сейчас вот совру эксперимента ради. Только вы меня крепче держите.
      - Дюжина равна тринадцати, чтоб мне провалиться!
      Земля под нами заходила ходуном, так что мы сами едва устояли, и заорали, что ей верим, что дюжина, конечно же, равна двенадцати и чтоб она показала скорей своего Волка, если на то пошло, потому что нам некогда! Если он, конечно, в наморднике.
      Но Волк оказался совсем нестрашным. Он лежал в прихожей на коврике, положив голову на лапы, и тяжко вздыхал, глядя в левый угол.
      - Это он в Лес смотрит, - пояснила Бабушка, - Как наестся, так и смотрит, о свободе тоскует. Интеллигент! А не то он вас самих сожрет - до Леса не доберетесь. Ладно, уж выручу вас на первых порах...
      Тут Чьейтова бабушка так классно свистнула в два пальца, что я обомлел. Так свистеть у нас во дворе умеет только Женька из третьего корпуса, да и то под настроение. На свист со двора прилетел большой черный ворон, сел Бабушке на плечо и прокаркал:
      - Лес р-рубят - щепки летят! Чем дальше в лес - тем больше др-ров!
      Голос у ворона был скрипучий и противный.
      - Он что, говорящий?
      - Разговорчивый, - сердито буркнула Бабушка, - Чересчур разговорчивый надоел хуже горькой редьки. Это Ворон, Который Всегда Прав. Ужасно мудрый, знает все пословицы и поговорки на свете и всегда употребляет к месту. Волк его просто обожает.
      - Кар-р! Бабушка надвое сказала! На чужой р-роток не накинешь платок! Пр-равда глаза колет!..
      - Слыхали? Догадался, что я его не перевариваю. Ну ничего, Волк переварит. Носись тут с ними - один правду-матку режет, другой за свободу воет, и жрут оба в три горла. А мне мемуары надо писать.
      - Ах, как бы я хотела их прочесть! - сказала Петрова. А Бабушка ответила, что это, к сожалению, невозможно, поскольку опубликовать их до ее смерти нельзя, но так как она, по всей вероятности, никогда не умрет, ей одной суждено знать, какие это потрясные мемуары.
      - Не бойся, я не дам тебя в обиду, - шепнул я Ворону.
      - Др-руг в беде - настоящий друг! Дают бер-ри, а бьют - беги!
      Чьейтова бабушка попрощалась с нами, вытирая глаза платочком.
      - Кр-рокодиловы слезы! - обличал Ворон, - Пр-равда глаза колет! И на стар-руху бывает пр-роруха!
      Ну а Волк натянул поводок и шустро побежал к лесу.
      ГЛАВА 3
      Мы знакомимся с Бедным Макаром, на Которого Все Шишки Валятся, с Суховодовым и с Любопытной Варварой, Которой на Базаре Нос Оторвали. Наши приключения на этом самом Базаре, где мы находим Варварин нос, знакомимся с Фомой, Который Живет Сам Собой, и приобретаем телят, чтобы кормить Волка, которых тут же теряем вместе с Волком
      Шли мы, шли, потом из-за куличкек выкатилось нежаркое сказочное солнышко и стало светло. Волк остановился, перестал смотреть в лес и уставился на нас. Глаза его зажглись зеленым, шерсть встала дыбом, пасть приоткрылась и с клыков закапала слюна.
      - Жрать хочет, - сказал я.
      Волк кивнул и щелкнул зубами. Петрова взвизгнула, бросила поводок и спряталась за мою спину. Как будто, если Волк меня проглотит, ей будет какой-то прок от моей спины! А Ворон захлопал крыльями и закаркал:
      - Не в коня кор-рм! Волков бояться - в лес не ходить!
      Волк закрыл пасть, потянул носом воздух и потрусил куда-то, волоча за собой поводок. Мы поплелись следом. Правда, не особенно спешили. Вскоре Волк скрылся из виду, а мы просто шли по следам от его лап и поводка.
      Волка мы догнали, наконец, в поле под кустом. Он облизывался и тяжело вздыхал, глядя в лес погасшим печальным взглядом. Теперь он был похож на обычного домашнего Полкана. Вокруг валялись обглоданные кости и пятнистая шкура.
      - Он, кажется, теленка задрал! - прошептал я, - Смываемся, пока пастух не пришел!
      - Полундр-ра! - согласился Ворон, - Пор-ра делать ноги!
      - Тише вы, - Петрова прислушалась, - Там кто-то плачет.
      И пошла на звук. Я с Волком на поводке и Вороном на плече потащился следом. Волк в ту сторону не смотрел и упирался, Ворон ворчал, сказочные часы тикали. Но если уж Петровой что втемяшится...
      - Лес! - запрыгала Петрова, - Там лес!
      Но никакой это был не лес - просто три сосны в поле. Под ними, обхватив руками голову, сидел жалкого вида мальчик и всхлипывал. С сосен на него то и дело срывались здоровенные шишки, звонко щелкали по макушке. Всякий раз прямое попадание, будто кто-то специально целился.
      - Эй, тебе же больно! Ты что там делаешь?
      Мальчишка прохныкал, что да, очень даже больно, но выбраться он не может, потому что заблудился.
      Заблудиться в трех соснах! Это надо уметь.
      Я протянул горемыке руку и выволок из этого странного плена.
      - Ты что, совсем глупый? - спросила Петрова, - Вон, сплошные синяки...
      Мальчик сказал, что он не глупый, а невезучий, потому что на него всегда все шишки валятся. И сосновые, и еловые, и даже новогодние, игрушечные. И что бы ни случилось - он один кругом виноват. Так его и зовут: Бедный Макар, на Которого Все Шишки Валятся. Вот теперь, пока он блуждал в трех соснах, небось у него все телята разбрелись...
      Мы с Петровой переглянулись.
      - Так это твои телята?
      - Наши с братом. Нам отец оставил в наследство стадо. Я телят выращиваю, пасу, кормлю, а брат мясо ест да молоко пьет.
      - Неплохо твой братец устроился. Тунеядец он у тебя и эксплуататор, вот что!
      - А наш Волк его немножко раскулачил, - вставила Петрова, - Теленка задрал.
      Пастушок схватился руками за голову и опять зарыдал.
      - Не горюй, айда вместе к твоему брату, пусть нас ругает.
      - Вас он, может, и побоится, а все шишки все равно мои. Ладно, я привычный, счастливого вам пути. Хоть спасибо, что из трех сосен вытащили.
      И погнал телят домой. А мы пошли, куда Волк смотрит. Идем, а самих из-за Бедного Макара совесть мучает.
      Между тем румяное сказочное солнышко висело уже над самой головой. Я подумал, что здесь можно сказочно загореть и снял рубашку. Хотелось есть и пить. Петрова ныла и пилила меня, что не догадался попросить в дорогу у Чьейтовой бабушки хотя бы бутылку воды.
      Попалось нам копытце, полное водицы. Но Ворон закаркал:
      - Не пей, Качалкин, пор-росеночком станешь!
      Водица в копытце пахла спиртом.
      Я шел и терпел. Петрова ныла, что надо было все-таки испытать водицу из копытца, напоить хотя бы Волка. Пусть бы стал поросенком, даже лучше.. Телят бы чужих не жрал...Только вот куда бы он смотрел?
      - В хлев и смотрел бы, куда ж еще?
      Так мы переругивались, изнывая от жажды, и вдруг увидели реку. Это была настоящая сказочная речка: вода синяя, чистая, каждый камушек видно, песок золотой и серебряные ивы на берегу. Мы вдоволь напились, наплавались, нанырялись, и я поспорил с Петровой, что просижу минуту под водой.
      Но на тридцать второй секунде она меня вытащила с криком, что кто-то упал в реку с обрыва. Над водой в самом деле показалась чья-то голова и снова скрылась в полном молчании. Туда-сюда. Будто поплавок, когда клюет. Я подплыл - никого. Искал, нырял - бестолку.
      А Петрова тем временем бегала по берегу и звала на помощь. Какой-то пижон, весь в белом, с тросточкой и в цилинрдре, услыхав, что кто-то утонул, прямо в белом своем костюме и белых туфлях направился в воду. Все глубже, пока вода не накрыла его вместе с цилиндром, и пижон, таким образом, тоже исчез. С концами. Сколько мы с Петровой не таращились на реку - никого. Был один утопленник, стало два.
      Лишь Ворон кружил над волнами и каркал:
      - Не зная бр-роду, не суйся в воду!
      Хотел я снова нырнуть на розыски, но Петрова в меня вцепилась, не пускает. Орет, что обещала моей маме и все такое.
      Пока я от нее отбивался, волны расступились, будто в каком-то кино, и появился этот белый тип с утопленником на руках.
      Утопленником оказался...Бедный Макар!
      Мы, конечно, удивились, но надо было не удивляться, а откачивать бедолагу, - это мы в школе проходили по гражданской обороне. А когда Макар задышал и откашлялся, только еще говорить не мог, мы стали благодарить Макарова спасателя. И опять удивились, потому что...
      Потому что тот вышел из воды совершенно сухим!
      И не просто сухим - складка на брюках будто по линеечке, на белых туфлях и цилиндре ни пятнышка. Даже белая гвоздика в петлице. Цилиндр снял, поклонился - прическа будто только что из парикмахерской, а не со дна реки.
      - Непромокаемый костюм? Скафандр? - поинтересовался я, - А может, вы фокусник?
      - Если бы, - вздохнул пижон, - Фокусник, водолаз - это так инте ресно, романтично...Нет, господа, я всего лишь Суховодов. Тот, Который Всегда Выходит Сухим из Воды. Так что не стоит благодарности - для меня это была лишь пустяковая прогулка по дну.
      - Как это "сухим из воды"?
      - В прямом и переносном смысле, - он опять вздохнул, -Из любой передряги. Со мной никогда ничего не случается.
      - Но почему вы так грустно об этом говорите? Это же замечательно!
      - Ничего замечательного - скука смертная. Хоть бы споткнуться разок, ноги промочить! Мухи и те на меня не садятся. Мне завидуют, меня никто не любит. А чему завидовать-то? Я так одинок! Ни одного друга...
      - Давай мы будем твоими друзьями, - неожиданно перешла на "ты" Петрова, Хочешь пойти с нами?
      Петрова мигом сориентировалась - с этим не пропадешь. Девчонкам такие нравятся - удачливые, одинокие и разочарованные. Они их, видите ли, жалеют.
      - С превеликим удовольствием! - обрадовался Суховодов, сообщив, что всю жизнь мечтал отправиться с друзьями в какое-либо увлекательное опасное путешествие. А узнав, что мы ищем Тайну, еще пуще обрадовался и сказал, что если мы ее найдем, то, может, и он узнает, как сделать, чтобы окружающие ему не завидовали и его любили.
      - А я бы спросил у Тайны - почему я такой невезучий? Даже утопиться не сумел.
      И воскресший Бедный Макар признался, что не случайно упал в реку, а бросился с горы. Что старший брат, недосчитавшись теленка, жестоко избил его и выгнал из дому без куска хлеба.
      Петрова предложила сейчас же всем вместе отправиться к Макарову брату и как следует его отлупить. Мы с Суховодовым не возражали против восстановления справедливости, даже Ворон нас поддержал, намекая, что неплохо бы скормить макарова брата нашему Волку:
      - Волка ноги кор-рмят! Слишком бр-рат жир-рноват!
      Бедный Макар перепугался, замахал руками и сказал, что любит брата несмотря ни на что, никому не хочет причинять зла и лучше уж бросится назад в реку.
      В общем, нам ничего не оставалось, как взять с собой и Макара. Я думал, Петрова будет возражать, что, мол, Бедный Макар в пути не подарок, что он и на нас беду накличет, что с ним и нам не повезет, и все такое. Но Петрова меня приятно удивила, сказав, что Макар из-за нас пострадал, что он хороший и добрый, и наш прямой долг о нем позаботиться.
      Бедный Макар от счастья голову потерял. Еле нашли.
      Так нас стало четверо, не считая Ворона и Волка. И двинулись мы дальше туда, куда Волк смотрел.
      Вдруг видим - сидит на дороге девчонка и плачет. Все лицо платком замотано, только мокрые глаза видны. И платок совсем промок.
      -Чего ревешь-то? Что стряслось?
      - Но-ос! - проревела девчонка, - Мне на базаре нос оторвали!
      - Ой, как интересно! - в восхищении всплеснул руками Суховодов, - Ну почему со мной ничего такого не случается? Что же ты такого натворила?
      - Просто спра-ашивала...Отчего, да почему.
      - Дикость какая! - возмутилась Петрова, - Что у вас на Куличках, уж и спросить ничего нельзя? Ну не хотите - не отвечайте, но чтоб носы отрывать...Не реви. Мы пойдем на базар и потребуем вернуть тебе нос.
      - Пусть уж лучше мне оторвут, - предложил Бедный Макар.
      - Или мне попробуют, - поддержал Суховодов.
      Найти на Базаре девчонкиных обидчиков оказалось непросто - здесь собрались персонажи со всех Куличек. Зазывали, завлекали:
      - И швец, и жнец, и на дуде игрец!
      - Сапожник без сапог!
      - Меняю шило на мыло!
      - Куплю корове седло!
      Из ярко раскрашенного балаганчика доносились аплодисменты, смех, веселая музыка. У входа висело:
      "Великий танцор Безубежденцев! Кому служу - тому пляшу! Цена билета - три копейки в базарный день"!
      Мы решили зайти и поискать - не там ли девчонкины носоотрыватели? Суховодов купил на всех билеты. Обидчиков в зале не оказалось, но зато...
      "Великий танцор Безубежденцев" оказался не старше нас с Петровой, но каким талантливым! Когда он плясал, настроение у всех поднималось до самого купола ноги сами притопывали, руки прихлопывали. Уже вся публика разошлась, а мы все кричали "Бис"! и уговаривали его сплясать еще.
      - Гони монету, или меня нету, - заявил Безубежденцев, - Были бы побрякунчики, будут и поплясунчики!
      Монет у нас с Петровой не было, и мы поинтересовались - неужели он танцует только ради денег? А просто подарить людям радость...
      - Некогда мне дарить радость. Я ж на одних подметках семи царям служу, под их дудки пляшу.
      - Где же твои убежденья? Разве так можно?
      - От рожденья не имел убежденья!
      Безубежденцев нам сразу разонравился, и мы отправились дальше искать девчоночий нос.
      - Ой, вон мой брат! - испуганно воскликнул Макар, - Телят продает. Меня прогнал, теперь их пасти некому.
      - Эти телята - твои, - заявила Петрова, - Брату остались дом и хозяйство, а телята - твои. Ты их вырастил. Алик, мы должны восстановить справедливость.
      - Алики в валенках, - проворчал я, снимая рубашку и передавая Петровой на хранение волшебные часы. Драться я умел, но не любил.
      - Ты ограбил своего брата, - заявил я, - Эти телята по справедливости принадлежат Макару.
      - А кто ты такой?
      - Пионер Олег Качалкин, друг Макара.
      - А меня зовут Фомой и живу я сам собой, понятно? Кто смел, тот и съел, понятно?
      Телята тем временем увидали Макара и побежали к нему.
      - Понятно, - сказал Суховодов, щелкнул кнутом и погнал стадо прочь, как заправский пастух. Вот тебе и пижон!
      - Стой! - взвыл Фома, - Караул! Воры!
      На шум собралась толпа.
      - А ты докажи, что стадо твое. Свидетелей позови, соседей.
      - Нет у меня никаких соседей. Я живу сам собой! Воры!
      - А это мы сейчас проверим, на ком шапка загорится. Ну-ка, братья, станьте рядом...
      Шапка, само собой, загорелась на Фоме. Фома ее с проклятьями потушил под улюлюканье толпы и убежал не солоно хлебавши. Бедный Макар все жалел брата и рвался догнать, а Ворон злорадствовал:
      - С волками жить - по-волчьи выть!
      Одного теленка мы сразу же продали и накупили сказочно вкусной еды. Бедный Макар впервые в жизни смог поесть досыта и у него заболел живот. А Суховодов сетовал, что у него никогда живот не болел, что это, наверное, очень интересно, и завидовал Макару. Суховодов изо всех сил пытался объесться, запихивал в рот куски жареного мяса, помидоры, но мясо шлепалось в пыль, помидоры выскальзывали из рук, прыгали вокруг Суховодова, будто красные мячики. Мы помирали со смеху, а Суховодов чуть не плакал.
      Потом мы разыскали, наконец, девчонкин нос. Оказалось, что ей его оторвал и спрятал продавец котов в мешках. Торговец пожаловался, что проклятая девчонка совала свой нос в его мешки, из-за чего половина котов разбежалась, и сказал, что отдаст нос лишь при условии, что ему возместят стоимость удравших котов.
      Мы отсчитали деньги, а девчонка получила свой нос, который тут же прирос к месту, как и бывает в сказках.
      Правда, мы засомневались, что девчонка такая уж любопытная - с нами она ни словечка не проронила. И сказали, чтоб она не боялась, что у нас свобода слова и можно спрашивать что угодно и о чем угодно.
      Тут она как затараторит! И кто мы, и куда идем, и как нас зовут? И почему с нами Волк на поводке, и откуда взялась эта черная птица?
      - От вер-рблюда! - разозлился Ворон,- Любопытной Вар-рваре на базар-ре нос отор-рвали!
      - Все ясно, тебя Варварой зовут, - заткнула Петрова уши, - Это же та самая Варвара...
      - Это какая "та самая"? А как ты догадалась? А в Лес вам зачем? Что за "Тайна"?..Нет, я сейчас умру от любопытства.
      И, действительно, грохнулась замертво, еле откачали. И очнувшись, первым делом спросила, который час. Глянул я на волшебные часы и ужаснулся: - уже шесть минут прошло, то есть шесть сказочных лет - десятая часть отпущенного нам времени!
      - А почему вам надо спешить? Клянусь, я буду помалкивать, только возьмите меня с собой! Ой, опять умираю от любопытства...
      Так нас стало пятеро, не считая Ворона, телят и Волка, которого по крайней мере, теперь было чем кормить.
      И мы поспешили к Лесу.
      Идем себе, идем. Волк сыт, в Лес смотрит, настроение бодрое, а сзади на некотором расстоянии кто-то за нами плетется. Мы - быстрее - он быстрее. Мы медленнее - он медленнее.
      Бедный Макар пригляделся и сказал, что издали преследователь очень похож на его брата Фому, и что он, Макар, сбегает и спросит, что ему надо. А я сказал, что пусть передаст - если Фома надеется вернуть телят, то этот номер у него не пройдет.
      Макар вернулся весь в слезах и сказал, что зря мы так плохо думаем о Фоме, что тот про телят и думать забыл, а за нами шел с одной-единственной целью - в последний раз взглянуть на своего горячо любимого брата, с которым, возможно, никогда больше не увидится. И что Фома просит нас лишь о разрешении погреться у костра, провести с братом последнюю ноченьку, а наутро он вернется домой.
      Нам эти сентименты сразу не понравились, но Макар так умолял, так ручался...
      Фома бегал вокруг костра, совал всем руку и бубнил:
      - Давай дружить! Будем с тобою, как рыба с водою - ты ко дну, а я на берег! Я для друга последний кусок не пожалею - съем!
      Мы, чтоб от него отвязаться, побыстрей поужинали и легли спать, наказав Макару, чтоб телят охранял как зеницу ока. Макар поклялся, что всю ночь глаз не сомкнет. И очень обиделся за брата, что мы так к нему несправедливы.
      Фома наелся, лег поближе к костру и захрапел. Макар сидел рядом и, вздыхая, берег телят и сон брата.
      - Уснула щука, да зубы не спят! - каркал Ворон, но его никто не
      слушал - очень уж спать хотелось. А наутро нас разбудило то же карканье:
      - Пр-ровор-ронили! Опр-ростоволосились!
      Ни Фомы, ни телят. Бедный Макар лежал связанный по рукам и ногам собственным кнутом, с кляпом во рту, и жалобно мычал.
      Но самое ужасное - исчез Волк, Который Всегда Смотрит в Лес. Зачем Фоме Волк?
      Оказалось, что Макар не выдержал и рассказал брату, что мы идем искать какую-то Тайну, спрятанную в Лесу, в который всегда Волк смотрит.
      И Фома, само собой, решил, что Тайна - это клад. И помчался нас опередить и завладеть сокровищем. А мы теперь даже не знали, в какую сторону идти.
      Бедный Макар так страдал и убивался, что нас подвел, что пришлось нам его утешать да успокаивать. А потом...Потом ничего не оставалось, как снова идти, куда глаза глядят, как и полагается сказочным героям.
      Главное - идти. Мальчиш не велел останавливаться.
      ГЛАВА 4
      Как мы попали в плен к Матушке Лени, и что из этого вышло
      Шли мы, шли, куда глаза глядят, дошли до развилки и стали спорить, чьи глаза целенаправленнее. Петрова с Макаром говорят - надо налево, мы с Суховодовым - направо. А Варвара ничего не говорит - просто ей до смерти любопытно, чьи глаза победят.
      - Вам налево, - вдруг послышался чей-то хриплый голос. Огляделись никого. Только лошадь неподалеку траву щиплет.
      - Вам налево, - повторил Голос. Теперь уже сомнений не оставалась говорящая лошадь!
      Мы поудивлялись, поблагодарили и пошли налево. И началось.
      Налево была Пустыня. Солнце над головой печет нещадно, песчаные кулички раскалились, ядовитые змеи кишат и шипят, львы рычат, кактусы колются - все, как в пустыне.
      И народу никого. Еды купить негде, воды достать негда. Жарища. И запасы наши кончились. Только Суховодову хоть бы что. Идет свеженький, чистенький смотреть противно. Напрасно Суховодов уверял, что больше всего на свете хотел бы разделить наши мучения, что такое неравенство ему что нож острый, а наши физические страдания бледнеют по сравнению с его душевными. Мы ему все равно не верили - очень уж он не был похож на страдальца!
      Зато на Макара страшно было глядеть. Он то и дело наступал на ядовитых змей, которые его нещадно жалили, цеплялся за кактусы, которые до крови царапали. Пролетавший орел уронил ему на голову черепаху - в результате чего Бедный Макар стал похож на одну сплошную шишку.
      Потом мы повстречали высохшего темнолицего старика в чалме и бурнусе, который сказал, что его зовут Магомет и что он идет к Горе, потому что Гора не идет к нему. Что Пустыня как раз ведет к Горе, а к Лесу надо было идти от развилки направо. Что говорящая лошадь - это Сивый Мерин, Который Всегда Врет. Поэтому, коли Мерин указал налево, нам надо было идти направо. Такие пирожки.
      Повернули мы назад. Петрова совсем повисла у меня на руке, хныкала и пилила, что настоящий мужчина должен разбираться в лошадях и отличать бессовестного сивого мерина от правдивых говорящих животных, как, например, наш Ворон. Ворон польщенно кружил над головой Петровой вместо тени и каркал:
      - Дор-рогу осилит идущий!
      Ему бы передовицы в "Пионерку" писать.
      И вдруг мы заметили странную тропинку - ровненькую, поросшую мягкой зеленой травой. Как на газонах, по которым "ходить запрещается". Тропинка начиналась прямо от места, где мы остановились передохнуть, петляла, исчезая среди песчаных куличков, звала и манила.
      Петрова села на траву и заявила, что тропинка наверняка ведет к
      Лесу, потому что она зеленая. Варвара сказала, что даже если не ведет к Лесу, все равно интересно сходить и поглядеть, куда она все-таки ведет.
      Бедный Макар сказал, что после черепахи у него совсем мозги не варят, и чтоб мы думали за него.
      Я предложил вернуться к развилке, ну и Суховодов меня поддержал, сказав, что лично он никогда бы не стал сворачивать на тропинку. Тогда Петрова заорала, что, конечно, легко так говорить, когда тебе всегда ни холодно, ни жарко, а что другие совсем из сил выбились, Суховодову начхать. И, мол, мы как хотим, а лично она пошла.
      И Петрова пошла по зеленой тропинке. Варька за Петровой, а мы за Варькой не оставлять же девчонок одних.
      - Лес! - запрыгала Петрова, - Я же говорила!
      - По-моему, это мираж, - сказал Суховодов.
      Но это был не Лес и не мираж. Тропинка привела нас к чудесному острову, зеленому оазису среди песков. Вода в речке была белая, как молоко, и когда мы ее попробовали, оказалось, что это и есть самое настоящее молоко. Холодное, вкусное - такое я пил только однажды в деревне, прямо из погреба. У самого берега оно было слаще и чуть розоватым. Оказалось, что кромка берега и дно сделаны из киселя. Моего любимого, клюквенного.
      Молочная река, кисельные берега!
      Мы наелись, напились, а потом мне ужасно захотелось спать. Я увидел, что другие тоже зевают, а Макар - тот вообще уже растянулся на травке и посапывает. Только я собрался последовать его примеру, как увидел, что к берегу плывет лодка, а в ней малый с огромным половником вместо весла. Так и гребет половником. А потом зачерпнул молока с киселем, отправил в рот, машет нам:
      - Что это вы на земле устроились? Ведь жестко. Садитесь, я вас к матушке отвезу. Там постели мягкие, перины пуховые...Тишь, гладь да Божья благодать.
      Суховодов (он один был бодрый, сна ни в одном глазу) напрасно кричал, что нам угрожает опасность, что на Куличках нельзя останавливаться и что спать среди бела дня совсем ни к чему. Мы ответили, что это лично ему ни к чему, раз ему никогда ничего не делается, даже усталость не берет. Суховодов обиделся и сказал, что одиночество, зависть и непонимание - его печальный жребий, и замолчал. Потом я понял, что в молоке и кискеле действительно было зелье, от которого мы не то чтоб совсем заснули, а вроде как обалдели и потеряли волю.
      Лодка покачивалась на белых волнах. Я зевал и казался себе ужасно тяжелым, будто перенесся на Юпитер.
      - А ты...кто? - спросила Варвара малого. Язык у нее еле ворочался.
      - Тит я, - парень вновь зачерпнул половником молока с киселем и олтправил в рот.
      - А почему ты...не гребешь совсем?
      - Пущай сама гребет, торопиться некуда. Тише едешь - дальше будешь.
      Я сообразил, что это, наверное, тот самый Тит, у которого, как работать, всегда болит брюхо, а насчет киселя - так "где моя большая ложка?" Куда же он нас везет? На том берегу раскинулся городок, уютный, но совсем безлюдный.
      - А где...жители? - зевнув,- спросила Варвара.
      - До-ома, - тоже зевнул Тит, - Лежат на печи да едят калачи.
      - А работают ночью?
      - Зачем работают? Ночью спят. А некоторые ночью лежат на печи да едят калачи, а днем спят. У нас свобода.
      - А когда же работают? - спросил я.
      Тит глянул на меня, как на дурачка, махнул рукой и задремал.
      По городу были развешаны плакаты:
      НИКОГДА НЕ ОТКЛАДЫВАЙ НА ЗАВТРА ТО, ЧТО МОЖНО СДЕЛАТЬ ПОСЛЕЗАВТРА!
      НЕ БЕРИСЬ ЗА ГУЖ!
      ЗАВТРА, ЗАВТРА, НЕ СЕГОДНЯ - ТАК ГОВОРИМ МЫ!
      ...так ленивцы говорят...
      - Это город ленивцев! - шепнул я Суховодову.
      - Хуже. Это Сонное Царство Матушки Лени. Вон и ее дворец.
      В глубине острова возвышалось странное сооружение в виде огромной подушки с кружевами. Дремлющий у ворот Стражник еле-еле разлепил глаза и прворчал:
      -Вот жизнь - спишь, спишь, а отдохнуть некогда. Пароль скажите.
      - Лень, отвори дверь - сгоришь, - сказал Тит пароль.
      - Хоть сгорю, а не отворю, зевнул Стражник, - Ладно, свои, проходите.
      Движущийся тротуар повез нас ко дворцу. На площади лежал здоровенный камень.
      - А это...что? - зевнула Варвара.
      - Главный наш памятник. Лежачий Камень, под Который Вода не Течет.
      Перед дворцом висел портрет толстой-претолстой тетки с десятью подбородками и крошечными заплывшими глазками.
      - Матушка моя, Лень, - зевнул Тит.
      ЛЕНЬ ПРЕЖДЕ НАС РОДИЛАСЬ. СЛАВА МАТУШКЕ-ЛЕНИ! - было начертано под портретом.
      Матушка Лень приняла нас в парадном зале. Она возлежала в гамачище от стены до стены, который медленно раскачивался при помощи каких-то мощных механизмов, и была до того габаритная и толстая, что от этой качки весь зал ходил ходуноми и наклонялся, как корабль на волнах, - то вправо, то влево.
      - Входите, голубчики, входите, родимые! Сейчас вам матушка постелит, накормит, спать уложит. Здесь, в Сонном Царстве, не нужно никуда идти, спешить, стремиться. Только отдыхать, отдыхать, отдыхать...
      Никогда бы не подумал, что у этой громадины может быть такой голосок. Прежде я , конечно, слыхал выражение "сладкий голос", но не очень-то представлял, что это такое. Бывает голос приятный и неприятный, сердитый, ласковый. Но чтоб сладкий...
      Так вот, у Матушки Лени был самый настоящий сладкий голос, прямо-таки медовый. Когда она говорила, можно было пить чай без сахара.
      Мне вдруг стало тошно, будто пирожных объелся, и я понял, что Суховодов прав, что отсюда надо немедленно бежать.
      - Спасибо, но нам...к сожалению...Дела у нас, - я зевнул.
      - Дела не волк, в лес не убегут. Погостите у меня хоть денечек..Не понравится - уйдете себе.
      - В самом деле, - зевнула Петрова, - Все иди да иди. В конце концов, просто невежливо отказываться, когда нас так любезно...Только денечек, единственный. Ну, Алик!
      Я хотел ей сказать, что "Алики в валенках", но говорить было лень. Я зевнул.
      - Хоть денечек, - зевнул Макар, - А шишек не будет?