Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Настоящие мемуары гейши

ModernLib.Net / Иваски Минеко / Настоящие мемуары гейши - Чтение (стр. 9)
Автор: Иваски Минеко
Жанр:

 

 


      Я одевалась и шла в Фусаноя каждый день. Если у меня не было встреч, я обедала с окасан и отосан и их дочерью Ти-тян в гостиной очая. Мы играли в карты до тех пор, пока не наступало время возвращаться в окия.
      Однажды вечером нам позвонила окасан очая Томиё и попросила меня прийти туда. Когда я прибыла, окасан проводила меня в банкетный зал, где находилась сцена, а на сцене в ряд, одна за другой, стояло по крайней мере пятнадцать майко. Меня попросили присоединиться к ним. Я стеснялась и попыталась спрятаться в тени какого-то столба.
      В середине зала сидели десять незнакомых человек.
      – Извините, – сказал один из них, обращаясь ко мне, – вы, там за столбом, выйдите вперед. Сядьте. Теперь встаньте. Повернитесь.
      Я не понимала, зачем нужно проделывать все это, но, тем не менее, сделала то, что просили.
      – Отлично, – сказал незнакомец, – она великолепна. Я собираюсь пригласить ее в качестве модели для рекламного щита в этом году.
      Незнакомец оказался президентом Ассоциации дилеров кимоно. Он имел право решать, кого выбрать моделью для ежегодного рекламного плаката. Эти огромные плакаты, три на девять футов, выставляются во всех магазинах галантереи и кимоно по всей Японии. Быть избранной для этого – большая честь и мечта каждой майко.
      Но я не понимала, о чем он говорит, так как знала, что модель для рекламного щита того года была уже выбрана.
      Я вернулась в Фусаноя.
      – Мама, мне нужно позировать для какого-то фотографа.
      – Какого именно?
      – Я не знаю.
      – Мине-тян, я думаю, нам надо поговорить. Отец сказал мне, что тебя выбрали центральной фигурой в программе Мияко Одори. Знаешь, это большое дело. Теперь тебя выбрали для чего-то еще. Не хочу испортить тебе настроение, но я беспокоюсь о том, что люди станут тебе завидовать. Мне бы хотелось, чтобы ты была осторожна. Девушки могут быть очень мстительны.
      – Так пускай кто-нибудь из них пойдет вместо меня. Мне это неважно. Я могу уступить свое место.
      – Боюсь, так сделать нельзя. Каждый должен добиваться признания сам.
      – Но я не хочу, чтобы они завидовали мне.
      – Знаю, Минеко, но ты ничего не можешь сделать, чтобы предотвратить это. Я хочу предупредить о сложностях, которые будут тебя окружать. Мне не хотелось бы, чтобы это застало тебя врасплох.
      – Не понимаю, почему все должно быть так трудно?
      – К сожалению, я не знаю, как можно это объяснить.
      – Я ненавижу сложности. Мне нравится, когда все просто и понятно.
      Как же мама была тогда права! Я не раз вспоминала ее слова среди множества мучений, которые мне пришлось пережить в течение следующих пяти лет.
      Все началось уже на следующее утро, когда я пришла в класс. Меня все игнорировали. Абсолютно все.
      То, что президент Ассоциации дилеров кимоно отклонил кандидатуру выбранной ранее майко в мою пользу, стало известно всем. Люди пришли в бешенство из-за того, что я преждевременно была вознесена на вершину. Я еще не была майко, я все еще оставалась минараи. Даже те девочки, которых я считала подругами, не разговаривали со мной. Я была обижена и рассержена. Я не сделала ничего плохого!
      Но, как я поняла вскоре, это не имело значения. Как и многие чисто женские общины, Гион Кобу погряз в интригах, сплетнях и жестокой конкуренции. Жесткость системы доставляла мне беспокойство годами, но годы конкуренции поистине сделали меня несчастной и вечно грустной.
      Я все еще не понимала, почему люди могут хотеть причинить боль кому-то другому. Особенно, если человек не сделал ничего такого, что заставляло бы других чувствовать себя плохо. Я старалась быть прагматичной и придумала план действий, на случай, если мне попытаются навредить. Работая над ним целыми днями, я старалась учесть любую мелочь.
      Что могут сделать завистливые девицы? Как я буду реагировать на это? Если кто-то захочет схватить меня за ногу, надо ли мне поднять ее так высоко, чтобы никто не мог достать?
      У меня появилось несколько идей. Вместо того чтобы сдаться на милость их зависти и приуменьшать свои способности, я решила стать лучшей танцовщицей, превратить зависть соперниц в восхищение. Они будут стремиться стать такими же, как я, захотят стать моими друзьями. Я поклялась еще больше заниматься и учиться! Репетировать еще больше и не сдаваться до тех пор, пока не стану Танцовщицей Номер Один.
      Мне хотелось заставить всех любить меня.
      Для выполнения этого первым делом мне надо было определить свои слабости и недостатки и исправить их.
      Я была настроена настолько серьезно, насколько только может быть настроен подросток.
      Дни и ночи у меня были заполнены делами, но каждую свободную минуту я посвящала интеллектуальным занятиям. Я сидела в одиночестве в темном шкафу или в тишине алтарной комнаты и думала. Я разговаривала с тетушкой Оима.
      Тогда я обнаружила у себя множество недостатков. Вот некоторые из них:
      У меня слабый характер.
      Когда мне нужно принять трудное решение, обычно я делаю противоположное тому, что и правда хотела бы сделать.
      Я слишком спешу. Я хочу побыстрее закончить любое дело.
      Я нетерпелива.
      Затем выработала и план, как избавиться от этих недостатков.
      Я должна оставаться спокойной.
      Я должна быть стойкой.
      Мое лицо всегда должно выражать доброту и нежность, как у тетушки Оима.
      Я должна больше улыбаться.
      Я должна быть профессионалом, а значит, посещать больше озашики, чем все остальные. Я не могу отказываться от заказов. Следует серьезно относиться к работе и делать ее хорошо.
      Я должна стать лучшей.
      В общем-то, все это и стало впоследствии моим кредо.
      Мне было тогда пятнадцать лет.

19

      Мама Масако полностью пришла в себя, когда начала руководить окия. Ежедневная кропотливая работа приносила ей огромное удовлетворение: Масако нравилось заполнять бухгалтерские книги, составлять расписания, подсчитывать деньги. Она была очень организованна и вела дела окия, как хорошо отлаженный автомат.
      Мама Масако была прирожденным банкиром, блестяще планирующим каждую иену предстоящих затрат. Единственным ее пунктиком была любовь к бытовой технике. У нас всегда имелись пылесос последней модели, лучший холодильник, самый большой цветной телевизор. Мы стали первыми людьми в Гион Кобу, установившими кондиционер.
      К сожалению, трезвость ее ума, распространяющаяся на дела, испарялась, когда дело касалось мужчин. Дело было не только в том, что она умудрялась находить самых уродливых. Она всегда влюблялась в неподходящих, они никогда не отвечали ей взаимностью, снова и снова разбивая Масако сердце.
      Когда мама Масако влюблялась, она вся пылала. Когда же любовь угасала, она не думала даже о том, чтобы причесаться, и много плакала, а я гладила ее по плечу.
      – Я уверена, что ты встретишь Его. Все будет хорошо, – успокаивала я маму.
      Она никогда не прекращала надеяться, но так и не встретила Того Самого Мужчину.
      Одной из первых задач мамы Масако, ставшей владелицей Ивасаки окия, была подготовка моего выхода в свет.
      Мисэдаши – термин, обозначающий дебют майко, – переводится как «открыта для дела» и указывает на то, что майко готова приступать к профессиональной работе. Мой мисэдаши должен был состояться двадцать шестого марта 1965 года. Вместе со мной должны были дебютировать еще шестьдесят три майко. Я была шестьдесят четвертой.
      Я проснулась в шесть утра, приняла ванну и пошла к парикмахеру, чтобы уложить волосы в стиле варешинобу. На завтрак были рис и морской лещ. Я пила по возможности мало жидкости, потому что ходить в туалет, когда на тебе надет полный костюм, очень затруднительно.
      В девять часов прибыла мама Сакагучи и помогла мне наложить косметику. Правила требуют, чтобы косметикой занималась онесан, но, по правде говоря, мама Сакагучи не хотела видеть Яэко рядом со мной и делала это сама. Сначала она подготовила шею, верхнюю часть спины и лицо, покрыв их бинсукэ (масляная краска, похожая на помаду, используемая как основа). Потом она присыпала эти участки тела белой пудрой, оставив на шее ненакрашенными три вертикальные полосы, чтобы подчеркнуть ее длину и грациозность. Майко и гейко оставляют две полосы на шее, когда надевают «обычные» костюмы и три полосы, когда одеты в традиционные кимоно.
      Потом мама Сакагучи накрасила мой подбородок, нос и верхнюю часть груди. На щеки и вокруг глаз она нанесла розовые румяна и снова все запудрила. Брови она сначала подвела красным, а потом закрасила черным карандашом, на нижнюю губу положила немного розовой помады.
      Затем мама принялась за украшения для волос. В моем шиньоне были красные шелковые ленты, называемые аримачиканоко, а сверху – каноко-домэ (ленты и булавки, сделанные из кораллов, нефрита и серебра), серебряные украшения, увенчанные фамильными гербами окия, и черепаховые украшения, называемые чирикал. Чирикай – особенные украшения, их используют лишь один раз за всю жизнь майко – только в первые три дня ее дебюта.
      Далее я была одета в обычное нижнее белье. Сначала – прямоугольные куски белого хлопка, один из которых обворачивается вокруг бедер, другой – вокруг груди. Они сглаживают линии кимоно. Затем – хлопковая набедренная повязка, а потом пара длинных нижних юбок, чтобы предотвратить распахивание кимоно.
      Следующим идет хададзюбан – что-то вроде блузки, повторяющей линии кимоно. Хададзюбан майко имеет красный воротник. Поверх этого я надевала длинную комбинацию, нагаджубан, она была сшита из шелка и украшена веерообразным рисунком и вышитыми цветами.
      Костюм майко украшает особенный воротник (эри), пришиваемый вручную к нагаджубан при каждом одевании. Эти воротники рассказывают историю майко. Они сделаны из шелка, расшитого белыми, серебряными и золотыми нитками. Чем младше майко, тем меньше у нее на воротнике вышивки и тем более заметен красный шелк. По мере взросления майко, вышивок становится больше, и так до тех пор, пока красный цвет (символ детства) не скрывается под ними почти полностью. Продолжается это до тех пор, пока не приходит пора «сменить воротник» майко на гейко и начать носить белый вместо красного.
      Ежегодно мне требовалось пять воротников – два из шелка для лета и три креповых для зимы. Каждый из них стоил около двух тысяч долларов. Я сохранила их и создала у себя дома коллекцию. Первый воротник, который я надевала на мисэдаши, был украшен «каретой принца Гэндзи», вышитой золотыми и серебряными нитками.
      После нагадзюбана одевальщик натягивал на меня соответствующее хикизури – кимоно на плечи. Оно было сшито из черного шелка, с цветочным орнаментом императорского дворца. Кимоно украшалось пятью гербами: один на спине, два на отвороте и два на рукавах. Каждая семья в Японии имеет мон, или герб, используемый для формальных случаев. Герб Ивасаки был стилизован под колокольчик с пятью лепестками.
      Мой оби был произведением искусства, который создавали три года. Он был более двадцати футов в длину и сделан из парчи, расшитой светлыми золотыми кленовыми листьями. Он стоил десятки тысяч долларов. Оби был прикреплен так, что оба его конца свисали почти до земли, и поддерживался обиягэ, шелковой лентой, закрепленной снаружи. Обычно моя лента была сделана из красного шелка и на ней были вышиты гребни окия (зажим оби не носится с повседневным кимоно).
      Я держала сумочку, такую же как и тогда, когда была минараи. В ней были мой веер, салфетка для рук, помада, расческа и маленькая подушечка. Каждый предмет был украшен белой монограммой Минеко и имел в сумочке свое отделение, сделанное из красного шелка Эримана.
      Некоторые из вещей, которые я носила, хранились в Ивасаки окия на протяжении поколений, но большинство из них, по крайней мере двадцать, были сделаны специально для меня. Не знаю точных цифр, но уверена, что стоимость всего костюма равнялась стоимости дома. Думаю, что сумма равнялась приблизительно ста тысячам долларов.
      Когда я была готова, делегация из окия присоединилась ко мне, дабы нанести обычные традиционные визиты. Одевальщик, как часто случается в таких случаях, пошел с нами в качестве церемониймейстера. Моей первой обязанностью было отдать дань уважения иэмото. Когда мы прибыли в Шимонзен, одевальщик громким голосом объявил:
      – Могу ли я представить вам Минеко, младшую сестру Яэчиё, по случаю ее мисэдаши? Мы просим принять ее.
      – Я адресую ей мои сердечные поздравления, – проговорила из фойе старшая учительница. К ней присоединились все сотрудники и хором поздравили меня.
      – Мы желаем тебе успешной работы и больших достижений!
      – Да, спасибо, – сказала я на японском, к которому привыкла с детства, – я постараюсь.
      – Ты опять за свое, – внезапно поймала меня старшая учительница, – гейко должна говорить хей и оокини.
      После того как меня отчитали, я продолжила обход. Мы засвидетельствовали свое почтение владельцам очая, старшим гейко и важным клиентам. Я кланялась и просила всех о поддержке. В этот первый день мы посетили тридцать семь разных мест.
      На каком-то этапе мы остановились у зала, чтобы выполнить осаказуки – ритуал, по которому я и Яэко должны были оформить свои обязательства. Церемонию организовал Суэхироя. Когда мы вошли внутрь, одевальщик попросил маму Сакагучи занять почетное место напротив токонома. Он усадил меня рядом с ней, а маму Масако возле меня, потом рассадил глав других филиалов. Яэко, которая теоретически должна была сидеть рядом со мной, была усажена на низшую позицию. Уверена, что присутствующие были удивлены. Они не понимали, что для Яэко вообще было привилегией находиться там.
      Я носила традиционный костюм мисэдаши три дня, а потом сменила его на другой, обозначающий вторую фазу моего дебюта. Он не был черным и не был украшен гребнями. Кимоно, сшитое из голубого шелка, называлось «Сосновый ветер». Низ кимоно был песочного цвета и украшен вышитыми соснами и морскими волнами, а оби – сделан из оранжевой парчи с золотыми полосками.
      Моя память всегда была острой, но первые шесть дней своего дебюта я помню как в тумане. Мне кажется, я нанесла более ста визитов. Мияко Одори открылся семь дней спустя после моего выхода. Мне нужно было выступать на сцене в своей первой профессиональной роли, а я чувствовала себя совершенно разбитой.
      – Кунико, когда у меня будет хотя бы несколько выходных? – жалобно спрашивала я.
      – Не знаю, – отвечала та.
      – Но когда же у меня будет время на учебу? Ведь я все еще слишком мало знаю и даже не выучила Гионкоута (баллада о Гионе). Мне так и придется всегда повторять за другими? Как же я буду работать самостоятельно? Все происходит слишком быстро.
      Но было невозможно остановить движение. События быстро сменяли друг друга, а я просто плыла по течению. Теперь, когда я официально стала манко, то больше не ходила в Фусаноя – заявки на встречи приходили прямо в окия, и мама Масако организовывала мою работу.
      Первое приглашение на посещение озашики в качестве манко я получила от Итирикитей, самого известного очая в Г ион Кобу. В частных кабинетах Итирикитей происходило огромное количество важных исторических встреч и событий, так что очая приобрел легендарную славу. Итирикитей часто упоминался во многих новеллах и пьесах.
      Однако это не всегда приносило пользу Гион Кобу. Иногда в литературе упоминалось, что гейко – это те же куртизанки, проводящие ночь со своими клиентами. Это одна из тех идей, которая, возникнув, начинает жить собственной жизнью. Из-за этого некоторые туристы, исследователи Японии, да и просто жители других стран, считают это недоразумение правдой.
      Ничего этого я не знала, когда впервые вошла в банкетный зал тем вечером. Хозяином озашики был известный магнат Сазо Идемитцу. Он развлекал кинорежиссера Зензо Матсуяма и его жену, актрису Хидеко Такамине. Яэко уже была там, когда я пришла.
      – Это твоя младшая сестра? – спросила мисс Такамине. – Разве она не хорошенькая?
      Яэко сложила губы в свою обычную ухмылку.
      – Правда? Вы думаете, что она хорошенькая? И какая ее часть вам больше нравится?
      – Что ты имеешь в виду? В ней все прекрасно.
      – Ох, не знаю. Думаю, это только потому, что она так молода. Но, сказать по правде, она не очень хороший человек. Не дайте себя обмануть.
      Я не могла поверить тому, что услышала. Я никогда не подозревала о том, что «старшая сестра» может так дискредитировать «младшую» Перед клиентами. Я испытала огромное сожаление от того, что моей «старшей сестрой» не стала Сатохару, она никогда бы так не поступила.
      У меня сработала привычка, я извинилась и вышла. Уже слишком взрослая, чтобы прятаться в шкафу, я пошла в дамскую комнату. Я не могла избавиться от неприятного чувства, возникающего перед чужими людьми. Как только я осталась одна, то заплакала, но сразу же заставила себя остановиться. Я взяла себя в руки, вернулась в банкетный зал и вела себя так, будто ничего не случилось.
      Через несколько минут Яэко атаковала снова:
      – Минеко здесь только потому, – заявила она, – что за ней стоят несколько влиятельных человек. Она не сделала ничего, чтобы заслужить это, так что я не думаю, что девчонка долго продержится. Не удивлюсь, если сестричка плохо кончит.
      – Значит, ты должна ее защищать, – сказала мисс Такамине.
      – Вот еще, – ответила Яэко.
      В этот момент главная найкай очая, хорошая женщина по имени Бу-тян, позвала меня:
      – Извините, Минеко-сан, настало время вашей следующей встречи.
      Как только я вышла из комнаты, она внимательно посмотрела на меня и спросила:
      – Что, во имя всего святого, произошло с Яэко? Она же твоя онесан, правильно? Почему она тебе так завидует?
      – Если бы я знала, – ответила я. Как я могла ей все объяснить?
      – Как бы там ни было, следующий гость – просто обычный спонсор, так что тебе будет легче.
      – Спасибо, – сказала я и тут же исправилась, – то есть оокини.
      Бу-тян проводила меня в другую комнату:
      – Могу я представить вам Минеко-тян? Она только что стала майко.
      – Что ж, Минеко-тян, добро пожаловать. Дайка нам хорошо разглядеть тебя. Просто красавица! Не хочешь ли выпить немного сакэ?
      – Нет, спасибо. Это противозаконно – пить до двадцати лет.
      – Ни глотка?
      – Нет, я не могу. Но я буду рада его подать вам. Пожалуйста, не дадите ли вы мне чашку?
      Я чувствовала себя маленьким ребенком на чайной вечеринке.
      – Вот, пожалуйста, – протянул мне чашку гость.
      – Спасибо. Ой... ооокини.
      Я почувствовала, что расслабилась. Напряжение вылилось в слезы.
      – О, дорогая, что случилось? Я тебя чем-то расстроил?
      – Нет, извините. Все хорошо, правда.
      Я не могла сказать гостю, что меня довела собственная сестра.
      Он попытался успокоить меня тем, что сменил тему разговора.
      – Что ты больше всего любишь делать, Мине-тян?
      – Я люблю танцевать.
      – Как хорошо. А откуда ты здесь взялась?
      – Оттуда.
      – Оттуда?
      – Да, из другой комнаты.
      Гость нашел мой ответ очень забавным.
      – Нет, я имел в виду, где ты родилась?
      – В Киото.
      – Но ты разговариваешь совсем иначе.
      – Я никак не могу избавиться от акцента.
      – Я знаю, что диалект Киото очень трудный, – улыбнулся гость, – можешь разговаривать со мной, как хочешь.
      Я путала два диалекта и разговаривала с ним, используя комбинации слов из обоих, а он продолжал улыбаться:
      – Мине-тян, мне кажется, ты совершила сегодня первое завоевание. Надеюсь, ты подумаешь над тем, чтобы назвать меня другом и поклонником!
      Какой приятный человек. Позже я узнала, что это был Джиро Ушио, исполнительный директор компании «Ушио Электрик». Ушио-сан поднял мне настроение, и моя вера в этот вечер возродилась, но я не могла забыть слов Яэко, которые бросали на меня тень. Наш союз в качестве майко и онесан оказался крайне неудачным, но я должна была подчиняться правилам приличия.
      Одной из обязанностей майко было регулярно наводить порядок на туалетном столике онесан.
      Поэтому вскоре после мисэдаши я остановилась у дома сестры на улице Нишиханамикоджи по дороге из школы домой. Я никогда раньше там не была.
      Я вошла в дом и увидела служанку, которая что-то чистила. Она выглядела очень знакомой. Это была моя мать!
      – Ма-тян! – закричала она, но в этот момент в комнату вошла Яэко.
      – Это сука, продавшая нас и убившая Масаюки! – закричала она.
      Я почувствовала острую боль в щеке. Я пришла в ярость, даже крикнула, что убью ее, и приготовилась вернуть оплеуху, но поймала взгляд матери и остановилась, прежде чем успела сделать что-то ужасное. Я расплакалась и выбежала из дома.
      Больше я туда не возвращалась. Есть обязанности, которые невозможно исполнять.

20

      Уже несколько лет я считала себя занятым человеком, но теперь ситуация становилась просто угрожающей и выходила из-под контроля. Казалось, что даже успевать дышать мне удавалось с трудом в коротких промежутках между занятиями в Нёкоба, репетициями танцев для публичных представлений и ежевечерними озашики.
      Мой день начинался на рассвете и не заканчивался до двух или трех часов ночи.
      В шесть утра я включала на стерео какую-нибудь классическую музыку и слушала несколько минут, прежде чем встать. Первым делом я повторяла какой-нибудь из танцев, над которыми работала, чтобы настроиться на занятия. Это была необычная жизнь для пятнадцатилетней девочки. Я не интересовалась мальчиками. Мамору разрушил для меня эту часть жизни, и у меня не было друзей, кроме Бит Джона. Я не слишком доверяла другим девочкам, чтобы подпускать их к себе близко. По правде говоря, все, о чем я тогда думала, была моя карьера.
      Я никогда не завтракала, потому что пища плохо влияла на мою способность концентрироваться. В восемь тридцать утра я уходила в Нёкоба. Позвольте мне рассказать вам, что такое Нёкоба.
      В 1872 году перуанский корабль «Мария Луз» пришвартовался в порту Иокогамы. Он привез несколько китайских рабов, бежавших от своих владельцев и надеявшихся попросить убежища у правительства Мэйдзи. Правительственные чиновники, однако, заявили, что Япония против рабства, и отправили людей обратно в Китай. Это решение вызвало массу протестов со стороны перуанского правительства, которое возразило, что в Японии фактически существует собственная система рабства, распространяющаяся на женщин, работающих в сфере развлечений.
      Правительство Мэйдзи, пытавшееся создать на мировой арене представление о Японии как о современном государстве, очень чутко реагировало на мнения глав иностранных держав. Чтобы умиротворить перуанцев, оно выпустило Акт об эмансипации, упраздняющий обязательные сроки службы (ненки-боко), которые были установлены для работающих женщин. В процессе принятия Акта, понятия ойран (куртизанка) и гейша (артистка) переплелись и перепутались. Их путают до сих пор.
      Три года спустя, в 1875 году, дело было формально представлено Международному трибуналу, под председательством русского царя. Тогда впервые Япония оказалась втянутой в тяжбу по правам человека и выиграла процесс. Но было уже поздно исправлять всеобщее заблуждение о том, что гейко были рабынями.
      В ответ на Акт об эмансипации, Джироэмон Сугиура – девятый в поколении очая Итирики-тей, Иноуэ Ячиё III, иэмото школы Иноуэ, Нобу-натцу Хасэ, губернатор Киото и Масанао Уэмура, советник, основали организацию, известную как Компания профессионального обучения женщин Гион Кобу. Название было сокращено до Кабу-кай (Ассоциация исполнителей). Задачей организации было защищать независимость и социальный статус женщин, работающих артистками. То есть гейш. Девизом организации было: «Мы продаем искусство, а не тело».
      Гион Кобу управлялся консорциумом из трех групп: Кабукай, ассоциацией очая и ассоциацией гейко.
      Этот же консорциум основал школу для обучения гейко. Перед войной девочки, вступающие на профессиональный путь в шесть лет (в пять по старому летосчислению), имели право поступать в эту школу после четвертого класса. В наши дни девушка может стать майко или гейко не раньше одиннадцати-двенадцати лет. После войны, в 1952 году, школа приобрела статус образовательного учреждения и получила название Ясака Нёкоба Академия. Согласно реформе образования, девочки должны были получить аттестат неполной средней школы, прежде чем поступать в Нёкоба, и не могли стать манко, пока им не исполнится пятнадцать лет.
      В Нёкоба изучались все требующиеся гейко дисциплины – танец, музыка, манеры, каллиграфия, чайная церемония, искусство икебаны; еще ученицы занимались в театре Кабурэндзё. Преподаватели Нёкоба считались лучшими в Японии. Многие из них были названы «Здравствующими Сокровищами Нации» (иэмото). К сожалению, там не преподавались академические дисциплины.
      Я выходила из дому в 8:10, чтобы успеть в Нёкоба к 8:20 и быть там раньше старшей учительницы, которая приходила в 8:30, это давало мне десять минут, чтобы осмотреться вокруг и приготовить чашечку чая к ее приходу. Я не просто пыталась быть вежливой или расположить ее к себе, мне хотелось все подготовить, чтобы первой и как можно быстрее начать урок.
      Мне нужно было брать два урока танцев в день – один у старшей учительницы, и один у младшей. Если я не могла получить первый урок, появлялось «окно», и потом сложно было назначить время второго. Кроме этого, мне нужно было брать уроки музыки, чайной церемонии и танца Но. И еще, у меня должно было остаться время на обязательные звонки до возвращения в окия на обед.
      Визиты были частью моей работы. В то время в Г ион Кобу существовало приблизительно сто пятьдесят очая и, несмотря на то что постоянно посещать мне доводилось не более десяти, я регулярно вела дела с сорока или пятьюдесятью. Каждый день я старалась посетить столько мест, сколько могла. Я благодарила владельцев очая, где была предыдущим вечером, и перепроверяла заявки на предстоящий. Мне не хотелось иметь перерывы во время работы, и если я находила несколько свободных минут, то старалась заполнить их сама.
      В 12:30 было время ленча. Пока мы ели, мама Масако и тетя Таджи просматривали расписание вечерних встреч и рассказывали нам все, что знали о клиентах, которых нам предстояло развлекать.
      Каждый день отличался от предыдущего. Иногда мне нужно было готовиться к выходу уже к трем часам, в другие дни – не раньше пяти или шести. Иногда по утрам мне приходилось одеваться для фотосессий (я шла в школу в костюме) или уезжать по делам в другой город. В таких случаях я всегда старалась вернуться в Киото к вечеру.
      Я чувствовала себя обязанной работать столько, сколько позволяют силы. Только так я могла стать лучшей. Я так часто выходила из дому, что домашние прозвали меня почтовым голубем. Каждый вечер я посещала столько озашики, сколько позволяло время, и не возвращалась домой раньше часа или двух ночи. Мой график был абсолютным нарушением законов о правах ребенка, но я хотела работать, и законы меня не тревожили.
      Я приходила домой, переодевалась, снимала косметику и репетировала танец, который утром изучала на уроке, чтобы не забыть его. Потом я принимала горячую ванну и немного читала, чтобы расслабиться. Я редко ложилась спать раньше трех ночи.
      Довольно тяжело было держаться. Я спала по три часа в сутки, но как-то справлялась. Считала, что манко просто непристойно дремать на публике, так что я никогда не спала, когда была одета в костюм, даже если летела в самолете или ехала в поезде. Это было довольно сложно.
      Однажды я пришла на показ мод кимоно в универмаге. Я не была одета в костюм майко и позволила себе немного расслабиться. Я уснула на ходу, но не закрыла глаза – они оставались широко открыты.

21

      Когда мне исполнилось пятнадцать, я начала сожалеть о том, что не изучала общеобразовательные предметы. Я не понимала, почему они не изучаются в Нёкоба. Больше всего меня волновало то, что нас не учили английскому и французскому языкам. Мы были подготовлены к тому, чтобы развлекать мировых лидеров, однако нам не давали главного, что помогало бы нам общаться с ними. Это казалось совершенно необъяснимым.
      Вскоре после того как я стала майко, я пошла в Кабукай и пожаловалась на то, что мне не хватает изучения иностранных языков. Мне ответили, что я могу брать частные уроки, что я и сделала. Однако я все равно не могла понять, почему иностранные языки не изучаются официально. Будучи новичком в Кабукай, я действительно получила необычное образование, которое невозможно получить в каком-либо другом месте. Я встречалась с огромным количеством прекрасных и образованных людей, некоторые из которых стали моими настоящими друзьями.
      Интеллектуально я развивалась очень быстро, а вот мои географические познания оставались довольно скудными. Я редко выходила за пределы соседних улиц. Мама Масако защищала меня так, как защищала бы тетушка Оима. Гион Кобу лежит к востоку от реки Камо, центральной артерии Киото. Центр Киото, по совместительству и коммерческий центр города, располагается на другом берегу реки. Мне не позволено было пересекать реку самой до тех пор, пока мне не исполнится восемнадцать. Я имела право выходить туда только с компаньонкой.
      Мои клиенты были своего рода билетами во внешний мир. Они стали моими настоящими учителями. Однажды меня вызвали на озашики в очая Томиё к одному из постоянных патронов, дизайнеру костюмов для театра Но, Каё Вакаматцу. Господин Вакаматцу был известен как поклонник гейко.
      Я приготовилась войти, поставила на поднос флягу с сакэ, открыла дверь и сказала: «Оокини», что вообще-то означает «спасибо», но мы используем это слово в качестве «прошу прощения».
      Внутри уже вовсю началась вечеринка. Семь или восемь моих онесан уже сидели в комнате.
      – Ты неправильно открыла дверь, – сказала мне одна из них.
      – Извините, – ответила я.
      Я закрыла дверь и попробовала еще раз. Никто не пожаловался. Я снова сказала: «Оокини» – и вошла в комнату.
      – Ты неправильно вошла в комнату, – снова сказали мне.
      – Ты неправильно держишь поднос.
      – Ты неправильно держишь флягу с сакэ. Я растерялась, с трудом стараясь сохранить самообладание, снова вышла в коридор и попыталась начать все сначала.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16