Авторизованный перевод с арабcкого Амины Керашевой

Лейла

Мокрые предметы кажутся темнее, а непрерывный шум дождя похож на мелодию… Она словно проникает в глубь этих предметов, заставляя их замереть и погрузиться в унылую тишину.

– Мне тоже надоел этот город. Непросыхающее болото… – сказал таксист.

«Тоже»… Лейле было непонятно, что имел в виду таксист. Неужели ее лицо выдавало скуку, которую мужчина с ней разделял, или таксист причислял себя к каким-то другим, не известным ей людям?..

Как бы там ни было, это «тоже» показалось ей забавным: таксист, не дожидаясь ничьих признаний, решил, что город надоел не ему одному.

Лейла продолжала молча смотреть в окно, не зная, опровергнуть его предположение, если он имел в виду ее, или подтвердить.

В то дождливое пятничное утро начала мая Петербург, погруженный в какой-то темно-серый круг, где все было мокро и мрачно, и вода непрерывным потоком лилась по улицам, в самом деле казался как бы затонувшим в никогда не просыхающем болоте.

Неожиданно из радиоприемника зазвучала песня: красивый женский голос упрашивал мужчину взять ее с собой в далекий край. Мужчина вежливо, но упорно отказывался… Лейла улыбнулась: песня тотчас напомнила ей Людмилу.

– «Миленький ты мой, возьми меня с собой. Там, в краю далеком, буду тебе женой», – пела женщина.

Мужчина отвечал:

– «Милая моя, взял бы я тебя. Но там, в краю далеком, есть у меня жена»…

Женщина продолжала:

– «Миленький ты мой, возьми меня с собой. Там, в краю далеком…»

Мужской голос вновь отвечал:

– «Милая моя, взял бы я тебя. Но там, в краю далеком…»

Впервые Лейла услышала эту песню от Людмилы. В тот день она сидела в своей комнате, обложенная кучей учебников, когда до ее слуха донесся нежный голос Людмилы. Он разливался по квартире, весело растворяя царившую в пространстве тишину.

Лейла не смогла продолжить чтение и, отложив книгу, стала слушать. И вот теперь, спустя четыре года, выяснилось, что конец песни, заинтересовавший ее, был придуман самой Людой: когда мужчина отказался взять с собой женщину даже в качестве чужой, она гордо ответила:

– «Миленький ты мой, знай же ты, родной, что у меня и дома есть мужик другой…»

Этот финал рассмешил Лейлу. Она пошла на кухню, где Людмила, напевая, готовила обед. Лейла остановилась в дверях и спросила:

– Скажи, пожалуйста, зачем она просит взять ее с собой, раз у нее есть другой мужчина?

– А тот был про запас, – смеясь, ответила Людмила.

– Наверное, этот «запасной» – ее муж? – насмешливо спросила Лейла.

– Он самый! – воскликнула Людмила. Казалось, она, наконец, нашла точное определение понятию «муж» в системе своего мировоззрения.

Тогда и началась дружба Лейлы с Людмилой, которая, по сути, строилась на иронии и шутках, так как никаких общих интересов у них не было.

Они были знакомы всего две недели: Лейла пришла в квартиру, чтобы посмотреть сдававшуюся здесь комнату. Лейла перешла на последний курс медицинского факультета. Условия в общежитии были плохие, и она решила снять небольшую дешевую квартиру, где могла бы лучше подготовиться к выпускным экзаменам, вдали от шума и суеты общежития. После недолгих поисков ей повезло: она нашла комнату в коммуналке. Учитывая плату, площадь комнаты и обстановку, Лейла сочла ее наилучшим вариантом. Кроме того, комната имела красивый вид на Неву. Всего здесь было четыре комнаты. В первой жила Людмила со своим мужем Иваном, во второй – женщина лет сорока с небольшим. Она представилась Лейле Натальей Михайловной и добавила:

– Можешь звать меня Наташей, я не люблю церемоний…

Третья комната, закрытая, принадлежала, по словам Натальи, мужчине по имени Максим Николаевич, который жил в ней вместе с собакой.

Этот жилец был единственным неудобством квартиры: Лейлу не очень устраивало жить по соседству с чужим холостым мужчиной. Однако вслух она объявила иную причину, сказав, что боится собак.

Наталья тут же вмешалась и пояснила, что это очень смирная собака и никогда никому не причинила зла, и, несмотря на свои внушительные размеры – почти с мула – это сама доброта.

Так и оказалось. Пока Лейла осматривала квартиру, огромный черный пес по кличке Маркиз оставался сидеть неподвижно у двери хозяина. Глаза у него были красные и покорные, он то и дело поднимал голову и бросал грустные взгляды, затем вновь опускал глаза и сидел, уставившись в одну точку, словно отрешенный от мира старик.

Чтобы как-то уговорить Лейлу, Люда подошла и шепнула ей на ухо: «А ее хозяин – интеллигент».

Она сказала это насмешливым тоном, так, будто «интеллигент» означало скорее порок, чем достоинство. Лейла тотчас поняла, что этим сообщением – «интеллигент» – Люда хотела успокоить ее, намекнув на то, что мужчина, как и его собака, безобиден.

Лейла решила снять эту комнату в коммуналке. Помимо достоинств квартиры, сыграли свою роль уговоры Людмилы и Натальи. Поскольку третьего соседа было не избежать, то Лейла, незамужняя и без детей, оказалась для них идеальным претендентом. Тесноты на кухне не прибавится, и она не мужчина, который может оказаться пьяницей или бабником и превратить квартиру в притон.

Окончив институт, Лейла съехала с квартиры и впоследствии лишь изредка навещала прежних соседей.

Как только Лейла доехала до больницы, она сразу оставила мысли о коммуналке. Однако ей предстояло вернуться к ним в тот же день.

Было два часа пополудни. Рабочий день закончился, и она уже собралась уходить, когда зазвонил телефон и медсестра позвала:

– Лейла! Тебя к телефону.

Приложив трубку к уху, Лейла воскликнула:

– Люда! Вот совпадение!

– Только не сочиняй и не говори, будто думала обо мне.

– Нет, правда! Ты с утра не выходишь у меня из головы, – сказала Лейла и стала рассказывать про песню и воспоминания о квартире.

– А я-то подумала, что ты вспомнила, что завтра мой день рождения, – сказала Люда укоризненно и добавила: – Ладно, неважно. Главное – чтоб ты завтра пришла меня поздравить.

– Ты как всегда собираешься устроить грандиозный пир?

– Нет, в этот раз будем справлять на даче. Чистый девичник, на природе. Пожарим шашлыки, погуляем, выпьем, повеселимся на свежем воздухе. Но, – добавила с ироническим вздохом, – без мужиков. Надоели все.

– А ты не боишься, что выйдет скучно?

– Да что я слышу! И это говоришь ты? Ну ладно, если захочешь привести кого-нибудь, я готова сделать для тебя исключение.

– Я шучу. Тебе не придется делать никаких исключений ради меня.

– И ты говоришь это без сожаления?

– А ты слышишь в моем голосе сожаление?

– Не верю. Ты просто притворяешься.

Лейла не ответила. Взглянув на часы, она увидела, что уже почти четверть третьего, а ей надо успеть на свою вторую работу. Она попрощалась с Людой, быстро натянула пальто и поспешила к выходу, намереваясь бегом добраться до автобусной остановки. Но, открыв дверь, Лейла замерла в невольном изумлении: утренний дождь прекратился, тучи рассеялись, и на небе заблистало солнце, освещая все вокруг ярким голубоватым светом. Сквер напротив больницы, голый и темный еще неделю назад, переливался лучистой зеленью. Лейле показалось, будто она распахнула дверь не на улицу, а в саму весну.

На протяжении десяти лет жизни в Петербурге Лейла не переставала удивляться этому чуду. Весна здесь наступала внезапно, и достаточно было нескольких дней, чтобы в одно мгновение какое-то внешнее обстоятельство вырвало ее из будничных забот, требовательно постучавшись в ее чувства и воскликнув: «Весна, долго стоявшая за дверью, уже вошла!» Каждый раз Лейла удивленно спрашивала себя: «Когда это случилось? В какой день? Или ночь?..» И понимала, что и в этом году волшебный момент был упущен.

Весенний Петербург неописуемо прекрасен. Внезапно все расцветает яркими красками, вечно запертые окна домов неожиданно распахиваются, солнце, забыв о своей величавости, спускается на улицы и переулки и начинает шумно бегать по ним, словно задорный ребенок. Все это напоминало детство жизни… нет, даже не детство, а бесшабашное чудесное отрочество.

Обычно Лейла быстро добиралась до остановки. Помимо того, что она сама отличалась пунктуальностью, ей не хотелось раздражать Владимира Петровича, который контролировал работников с военной выправкой офицера, тридцать лет прослужившего в Советской армии. Опоздание сотрудников на работу он воспринимал как личное оскорбление.

Но Лейлу вдруг охватило странное равнодушие, и она перешла на медленный шаг, отправив работу и Владимира Петровича к чертям… Ведь не каждый день случается весна!

Она шла медленно, вся наполненная шумным, искрящимся, хрустальным светом, ни о чем не думая, глубоко погрузившись в собственные ощущения. Она расстегнула пальто, сняла его и пошла легко, точно скинув одним движением тяжесть долгих зимних холодов.

Но этот безоблачный свет не просочился внутрь нее. Она почувствовала, что он скрывает в себе бушующий ураган, который взрывал в ее душе бесконечную заряженную пустоту.

Она сознавала – возможно, к своему несчастью – что ничто не заполнит эту пустоту, кроме любви.

Существует какая-то мистическая связь между весной и любовью!

Лейла, девушка-арабка, живущая в Петербурге и ведущая почти запрограммированный образ жизни, утверждала, что на любовь у нее нет времени. Особенно сейчас, когда ей в первую очередь необходимо закончить учебу, получить диплом врача.

Кроме того, возможность подработать в косметическом центре разрешала финансовую проблему и избавляла родителей от необходимости содержать ее на время учебы.

Где тут думать о личной жизни! А тратить на это учебное или рабочее время совсем глупо.

После такого расклада Лейла чувствовала облегчение. Подобное объяснение не только оправдывало ее одиночество в глазах окружающих, но и служило ей самой веским доводом, при помощи которого она заглушала любой душевный трепет.

Но… В самом ли деле эти доводы помогали заглушить желания? – спрашивала она себя. И, самое главное, верно ли, что именно учеба и работа стояли истинным препятствием на пути к любви? Или они не более чем щит, за которым она скрывала неминуемые неудачи в любви – прошлые и настоящие?

Лейла не столько задумывалась над этими вопросами, сколько ощущала их парящими в пустоте, и эта пустота непрерывно расширялась и поедала ее изнутри.

Люда, наделенная врожденным чувством истины, никогда не воспринимала ее доводы всерьез. Всякий раз, когда они встречались, она твердила одно и то же:

– Дорогая! Жизнь человека, вообще-то, короче, чем нам кажется. А у нас, женщин, дела еще хуже. Мы имеем определенный срок годности, который истекает так быстро, что и оглянуться не успеешь.

Она говорила это шутя, но, отбросив иронию, тут же продолжала:

– Я, честно говоря, не понимаю, как можно растрачивать молодость вот так, без любви… Почему ты цепляешься за свое одиночество? Послушай, почему бы тебе не влюбиться в кого-нибудь и не жить с ним? Не обязательно выходить замуж и исполнять семейные обязанности. Я понимаю, что учеба важнее, но ты просто живи с ним, и будет не так одиноко.

Однако та огромная разница в воспитании и культуре, которая их разделяла, мешала Люде понять причины несогласия Лейлы. И когда Лейла однажды объяснила ей, насколько строги законы в том обществе, где она выросла, Люда в ответ повела плечами и удивленно сказала:

– Я слышала об этом, но мне трудно понять и представить себе такой образ жизни. Как не могу понять многих страшных и загадочных вещей. Вот смерть, например…

«Как смерть, например» – это сравнение молотом звучало в мозгу, пока Лейла шла по улице. И – то ли в весне было дело? – ее положение вдруг показалось ей самой странным и неестественным, каким казалось и Люде. Более того, она вдруг удивилась сама себе, как человек, живущий в ледяном мире и однажды поймавший себя на том, что дрожит от холода. Она помнила, что ей оставалось жить в Петербурге всего несколько месяцев, после чего она вернется домой и представит отцу все законные основания гордиться ею: диплом врача-специалиста и десять лет жизни в чужой стране, в течение которых отец не услышал о ней ни одного худого слова.

Ей было двадцать восемь лет, и Лейла подумала о том, что если за все прошедшие годы ей не довелось встретить своего мужчину, то теперь этого не случится никогда. До чего же мрачна эта правда! Даже весна вдруг потеряла свое очарование, и мир потускнел в ее глазах. В этот момент Лейла прибавила шагу, словно убегая, да, именно убегая! Она взглянула на часы и увидела, что осталось совсем мало времени, чтобы добраться до центра, и теперь придется ловить такси. Ей лучше поторопиться, чем терять время на бесполезные созерцания. Таким образом она прогнала свои мысли и торопливо выскользнула из этого размытого, непонятного и неизвестного мира в мир реальный, из которого никуда нельзя убежать.

Дойдя до проспекта, она собралась перейти его, чтобы, встав на противоположном тротуаре, остановить такси. Но когда она поспешно переходила дорогу, случилось то, что она впоследствии считала иронией судьбы. Ей показалось, будто она увидела знакомое лицо, и на мгновение Лейла застыла на месте, застыл и мужчина, и этого мгновения хватило обоим, чтобы взглянуть друг на друга. Она помчалась дальше, хотя любопытство побуждало ее остановиться вновь. Едва она добралась до тротуара, как заметила, что мужчина повернул в ее сторону и направляется к ней. И тут она его узнала.

– Лейла! Какая неожиданность! – воскликнул мужчина с нескрываемой радостью.

– Андрей! Неужели ты?!

Вспоминая Андрея, Лейла каждый раз по привычке вспоминала свой первый учебный год в России, тогда еще Советском Союзе, – год их знакомства. Андрей быстро стал неотъемлемой частью целой картины, состоявшей из ситуаций, лиц и событий и запечатлевшейся в ее памяти в ореоле неповторимой романтики.

Со временем воспоминания того года превратились в нечто похожее на воспоминания второго детства. Она тогда пережила и испытала радость открытия – повторного открытия мира, в котором незнакомыми были не только язык, имена и лица, но в большинстве своем и сами понятия о вещах.

В то время Лейла еще непоколебимо верила, что те революционные принципы, убеждения и лозунги, которые она исповедовала, – абсолютная и бесспорная истина. И хотя этим святыням предстояло вскоре рухнуть в страшную пропасть сомнений, вкус той веры остался в ее душе, поскольку ее вера, независимо от своей сути и степени правильности, была благодатной почвой, на которой долго произрастали яркие мечты и большие надежды.

Приехав в Советский Союз, Лейла попала в совершенно новый для нее мир. Однако больше всего удивляли ее земляки – студенты постарше, которые громко и без смущения рассуждали на запретные темы, словно расстояние, отдалявшее их от родины, перечеркнуло все страхи и запреты. В то время она слушала их изумленно.

Рашид, бывший тогда лидером партийной организации, сразу уловил ее удивленный взгляд. И, подойдя к ней, сказал тихо – не из боязни быть услышанным, а чтобы успокоить ее:

– Ничего… ты тоже привыкнешь к свободе.

Лейла не стала спрашивать, какую свободу он имел в виду. Ей было понятно, что он имел в виду свободу политическую: не потому, что у «свободы» не существовало других значений, а потому, что все эти значения были далекими и казались незначительными по сравнению с этим.

И хотя Рашид говорил уверенным тоном, Лейла не принимала то ощущение безопасности, которое демонстрировали другие студенты. Они говорили и вели себя свободно, игнорируя запреты, словно их отдаленность от родины гарантировала им полную отмену этих запретов.

Позднее, спустя годы, Лейла поняла, что за их громкими голосами стояло не подлинное ощущение свободы, а желание выглядеть свободными.

Что же до нее, то политическая свобода продолжала казаться ей мечтой, пока однажды эта мечта не сверкнула на небосклоне. Случилось это, когда на одной из вечерних прогулок она вдруг обнаружила, что, остановившись, зачарованно смотрит на шелковый красный флаг с серпом и молотом, развевающийся высоко в небе. Это был настоящий флаг, водруженный на высокой мачте посреди широкой площади и окруженный прожекторами, освещающими его с земли. И площадь с прожекторами была настоящей, и флаг был действительно красный, и действительно пылал, как раскаленный уголь, в настоящем небе – бесконечном, покрытом черной бархатной шалью с капающими с нее звездами. Лейла глядела на полотнище, подняв глаза. По ее телу пробежали мурашки, словно она соприкоснулась с мечтой, увидела ее собственными глазами, – свободным, сильным, великим фактом, свершившимся в реальности. И она поверила, что это возможно.

И все же она долгое время не осмеливалась заговорить громко не только о политике, но и обо всем остальном. Ей требовалось самой услышать собственный голос, прежде чем она могла заговорить с другими. Каждый раз, когда она пыталась прислушаться к собственному голосу, он звучал слабо и глубоко внутри.

Первые трудности, связанные с жизнью в чужой стране, оказались не такими страшными, как она себе представляла. И хотя все вокруг нее было новым и непривычным, даже в самые острые моменты растерянности и сомнений она находила рядом Рашида, оберегавшего ее с отцовской заботой. Он просто находился рядом, молчаливый, готовый исполнить любое ее желание, как бы говоря: «Не бойся, я рядом, я всегда с тобой».

Рашид, побуждаемый горячим чувством патриотизма, всегда был готов прийти на помощь всем без исключения, причем совершенно бескорыстно, а порой даже в ущерб своим интересам, учебе, не жалея времени. Для него это было проявлением верности и преданности главному лозунгу его жизни: «Все во благо родины и коммунизма».

Внимание же его к Лейле со временем переросло в отеческую опеку. Именно так выглядели их взаимоотношения в глазах других, такими казались они и ей самой. Рашид взял на себя заботы обо всех ее делах – больших и маленьких. Помогал с учебой, водил в столовую, если она не успела поесть. Сколько раз, бывало, он останавливал ее посреди улицы, чтобы застегнуть ей верхнюю пуговицу пальто и уберечь от холода, как делают отцы. А однажды, когда в общежитии отключилось электричество, он немедленно прибежал и постучался в дверь, держа в руках свечи:

– Боялся, что останешься в темноте.

Сказав это и вручив ей свечи, он тут же ушел, – словно исполнив партийный долг.

В тот вечер она не стала зажигать свечи, а так и осталась сидеть в темноте, растерянная и разочарованная.

Они много времени проводили вместе, беседуя обо всем на свете, даже о таких важнейших вещах, как партийные заботы и критические замечания, обсуждать которые он имел право только со старшими по партии. Он откровенно говорил с ней обо всех своих личных и общественных волнениях и проблемах, кроме одной, о которой она надеялась услышать больше всего, хотя бы намеком… Но Рашид просто приходил и уходил, – до тех пор, пока она однажды не поняла, что в действительности он относится к ней как товарищ, возможно, как отец, или, в лучшем случае, как близкий друг, но не более.

Это случилось в один из субботних дней. Рашид зачем-то понадобился Лейле, и когда она стала расспрашивать о нем, то услышала в ответ такое, что заставило ее прекратить поиски навсегда: «Рашида бесполезно искать здесь по субботам и воскресеньям. Теперь он целиком отдает их Галине, своей русской подруге, живущей в другом районе города».

Рашид

Рашид приехал в Советский Союз на шесть лет раньше Лейлы, обуреваемый революционными идеями. В его воображении еще горел образ Матильды – любимой, подруги и товарища, чудесно воспетый в стихах прославленного Пабло Неруды. Рашид знал эти стихи наизусть. Со временем он выдумал себе собственную Матильду и на двери платяного шкафа в общежитии начертал крупными буквами:

Рашид написал эти стихи, хотя образ любимой и подруги был разрушен, как только он оказался в Ленинграде. Ему было странно, что те светлоглазые полные девушки, фотографии которых он разглядывал раньше в номерах журнала «Спутник», переведенных на арабский язык, управляющие тракторами, стоящие у заводских станков или работающие на полях среди пшеничных снопов, – эти девушки ничего не понимали ни в политике, ни в революционной борьбе. Тем не менее, они терпеливо слушали, когда он на своем ломаном русском языке пытался описать ужасы капитализма, как человек, приехавший из страны, страдающей от его колониального гнета. Слушая его, девушки старательно изображали на лицах сочувствие и понимание, особенно когда речь шла о бедственном положении рабочих в его стране, о женщинах, борющихся за равные права с мужчинами, о том, как дорого стоят обучение и лечение, о тюрьмах, репрессиях и коррупции. Он рассказывал с энтузиазмом, твердо веря, что интернациональный долг обязывает его просветить этих светловолосых девушек, открыть им глаза на правду.

– Лучше бы ты открывал не глаза, а кое-что более приятное, – смеясь, сказал ему однажды кто-то из друзей, видя, как время идет, а Рашид никак не найдет себе подругу.

Но Рашид стоял на своем и утверждал, что он лучше останется без подруги, чем свяжется с какой-нибудь наивной глупышкой, представляющей, будто заграница – рай, а люди в ее стране лишены всего.

Рашид не раз решал не ввязываться в бесполезные дискуссии с красотками, но не мог удержаться и с невиданным энтузиазмом вновь вступал в спор, в особенности когда девушки сравнивали жизнь в своей стране с жизнью за границей. Тогда Рашид всеми силами старался доказать им преимущества и справедливость социалистической идеологии, под сенью которой они жили. В итоге девушки замолкали – не потому, что чувствовали себя побежденными, а выжидая удобного момента, чтобы попросить достать им заграничные джинсы, аксессуары, косметику, духи или симпатичный альбом для фотографий с прозрачными кармашками.

За три года Рашид не нашел себе возлюбленной-революционерки, но в один из дождливых вечеров на его небосклоне засияло солнце.

Рашид стоял в длинной очереди в магазине. Покупатели терпеливо ждали продавщицу, которая куда-то отлучилась. Неожиданно высокая девушка, стоявшая в первых рядах очереди, громко возмутилась:

– Кто сказал, что очереди у нас из-за нехватки продуктов? Посмотрите, товар лежит на прилавках, а чего нет – так это желания работать. Вот кто объяснит, почему продавщицы нет на месте? А я вам скажу: она ушла или покурить, или поболтать, а до нас ей дела нет.

Девушка понравилась Рашиду. Она была молода и переживала за порядок на рабочем месте. Прямо настоящий борец-коммунист!

Когда продавщица вернулась, и девушка собралась уходить со своими покупками, Рашид поспешил к ней, пожертвовав местом в очереди.

– Разрешите мне сказать… Я согласен с вами, и мне нравится ваше чувство ответственности.

Она была занята укладкой хлеба и яиц в хозяйственную сумку, но, по-видимому, заслышав в голосе иностранный акцент, подняла голову и увидела перед собой высокого смуглого симпатичного парня с большими темными глазами. Гнев ее быстро смягчился, и она ответила:

– Да, к сожалению, так и есть. Люди ругают социализм, а на самом деле им просто лень работать.

Они вместе вышли из магазина и познакомились уже на улице, стоя под дождем.

– Галина Максимовна, – сказала она, не протягивая руки.

– Рашид, араб, студент второго курса медицинского института, – ответил он и протянул руку, непременно желая обменяться с ней рукопожатием. Затем добавил:

– А вы член партии?

Она тут же гордо ответила:

– Конечно.

Гордость, прозвучавшая в ответе, подхлестнула чувства Рашида. Он преисполнился симпатией к девушке и, не задумываясь, пригласил ее на чашку кофе.

– С удовольствием.

Она повела его в ближайшее кафе, сказав, что у нее там знакомая официантка, и она «пропустит без очереди».

Кофе, однако, был вскоре отложен, так как они решили вначале поужинать. Во время ужина Рашид признался, что он тоже коммунист, но его партия работает в подполье, борется и жертвует собой во имя свободы родины и победы социализма. В то время, когда он подробно говорил о партии, борьбе и коммунизме, его голос то и дело заглушала музыка. Тогда он старался говорить громче, чтобы девушка непременно его услышала:

– У нас много политзаключенных, их жестоко пытают в ужасных тюремных камерах, но они держатся.

– Что ты сказал? – спрашивала она, придвигаясь к нему. Но только качала головой, не расслышав слов Рашида.

Когда музыка заиграла в четвертый раз, Галина перебила его и сама пригласила на танец, так и не дождавшись приглашения.

Хотя Рашид был еще совсем молод – ему едва исполнилось двадцать два года, – он держался как взрослый солидный мужчина: ходил медленно, говорил спокойно, на бесшабашность и легкомыслие ровесников смотрел так, словно был старше их лет на десять, и… не танцевал. Более того, он считал танцы занятием, принижающим солидность и мужское достоинство.

Рашид встал и покорно пошел за Галиной. Это было действительно горькое испытание: он ощущал собственное тело тяжелым и неуклюжим и не знал, как руководить им. Стало неловко и стыдно, но ради Галины он все же старался побороть смущение и двигаться. Движения его не соответствовали быстрому ритму музыки, и от этого Рашид смущался и страдал еще больше.

К счастью, прожектора крутились быстро, выхватывая из тьмы фигуры танцующих всего лишь на мгновение, как зарницы разноцветной молнии. Он поблагодарил Всевышнего, подумав о том, в каком бы положении оказался, будь освещение ярким и непрерывным. Ему казалось, что тогда свет целиком упал бы на него, и все вокруг, перестав танцевать, глядели бы на него одного, как на клоуна в цирке. Представил, как покраснеет, тело покроется потом, предательски отказываясь подчиняться и делая глупые движения, – до такой степени, что он очень захочет раствориться и исчезнуть. От одной этой картины Рашид действительно вспотел, смутился еще больше, и движения его стали еще напряженней. Он огляделся, пытаясь рассмотреть сквозь быстрые вспышки света следящие за ним глаза. Не заметив никого, кто смотрел бы в его сторону, он взглянул на Галину – не наблюдает ли она за его неуклюжими движениями? Но та была всецело поглощена танцем. Она танцевала, зажмурившись, подняв руки, сведя брови, и, как рыба, извиваясь полным телом. Этот образ не совпадал с тем, который сложился в представлении Рашида раньше, до начала танца, и внушавшим ему уверенность. Образ женщины, танцующей в таком духе, ассоциировался с другой категорией людей, – людей, с которыми он не желал или не умел общаться. И все-таки она ему нравилась. Его движения замедлились в ожидании момента, когда свет выхватит из тьмы ее фигуру, излучавшую все большую привлекательность.

Рашид почти остановился, забыв и о танце, и о собственных мучениях, – посреди несмолкаемого шума, в полумраке, охваченный желанием…

Танец окончился. Зажегся свет, и Галина взяла Рашида за руку для следующего танца, спрашивая, почему он не танцевал. Смущаясь, Рашид ответил, что не умеет. Она предложила научить его некоторым движениям, но Рашид поспешно убежал с танцплощадки.

Он сел на свое место. Пока Галина усаживалась, он украдкой глядел на нее, думая: пусть бы она танцевала, а он наблюдал бы за ней издали. Нет, лучше не издали, а вблизи, и не на танцплощадке, где много народу, а где-нибудь наедине. Из глубины этой картины-мечты донеслись запахи благовоний и пьянящие ароматы духов, послышались звуки лютни и цитры… Рашида охватила сладостная тоска, он утонул в собственном воображении, где ему рисовалась полураздетая танцующая Галина, а он в это время возлежал на подушках, в ожидании мгновения, когда она упадет в его объятия…

Он поспешил отогнать эту глупую мысль и кашлянул, как будто кашель помогал освободиться от дерзких сексуальных фантазий и вернуться в прежний образ серьезного Рашида.

Он был убежден в рациональном механизме развития отношений в жизни и обществе. Рашид верил, что изменение социального строя может происходить только в форме пирамиды, начинаясь с широкого основания, которое составляют объективные и субъективные предпосылки, с постепенным продвижением к вершине. А она – великое событие – революция, ведущая к коренному, тотальному изменению в обществе. Он считал, что по этому сценарию будут развиваться и их отношения с Галиной, едва зародившиеся. Рашид полагал, что им необходимо встречаться много раз, чтобы ближе узнать друг друга, и на этих встречах они будут обсуждать большую часть волнующих их идейных и общечеловеческих проблем, создавая таким образом то самое широкое основание пирамиды. Затем эти отношения могут получить свое логическое развитие по направлению к вершине, когда он сумеет лечь с Галиной в постель. Он не знал, удастся ли ему достичь этой вершины… Она казалась далекой, как мерцающая в ночном небе звезда, которую нельзя ни разглядеть, ни вообразить, ибо все, что произошло сегодня, было не более чем маленьким шагом на огромном основании пирамиды.

У Галины же были совсем другие представления на этот счет, и ее пирамида стояла основанием вверх. В конце вечеринки она, не задумываясь, пригласила его на кофе, который они так и не успели выпить, к себе, в комнату общежития. Они обязательно выпьют кофе, решила Галина, но – утром, после того, как она проведет ночь в его объятиях.

Рашид понял ее приглашение так, как привык понимать в соответствии со своим воспитанием: это не более чем знак вежливости, одно из правил приличия, и его не стоило понимать буквально, да еще поздно вечером. Он отказался, проявив, как ему казалось, порядочность и благородство. И оставил ее в дверях, сжигаемую гневом и обидой на очередного отвергнувшего ее мужчину.

В следующий раз Галина решила ни за что не выпускать его из рук. Она заявила, что не может встречаться с ним в людных местах, сославшись на плохую погоду, от которой у нее сразу начинался насморк. Она приготовила себя и комнату, в которой жила одна, к приему мужчины.

Рашиду предстояло стать первым мужчиной в ее жизни.

Ее пленили его смуглая кожа, высокий рост и усы. Она мечтала и грезила о нем с тех самых пор, как увидела его впервые. Была вне себя от радости, когда он пригласил ее на кофе. Парила от счастья, видя, какие восторженные взгляды бросал этот парень на нее во время танца, и, понимая их, ее тело извивалось призывно и страстно.

Единственное, что смущало ее, – это ее девственность. Галина представляла, как Рашид узнает об этом, и перед ним откроется самая главная тайна ее жизни… Неудачи в отношениях с мужчинами были самой большой проблемой Галины.

Ей казалось, что ее девственность раскроет перед Рашидом историю ее разочарований и, словно экран, отразит горькие сцены, когда мужчины ее категорически отвергали.

Она не понимала, отчего это происходит. Хотя однажды один попытался ей объяснить, что грубая привычка навязываться самой и предлагать себя невольно отталкивает мужчин. Мучимая обидой, вызванной очередным отказом, она слушала не его, а собственный голос, гневно его проклинающий, и в глубине души бранила собственную неизменную судьбу, толкавшую в стоячий, рыхлый, тягучий омут и превращавшую ее собственный мир в черную бездну отчаяния.

В конце концов, когда одиночество зажало ее в тиски, Галина стала готова отдаться первому встречному, хоть самому дьяволу, лишь бы кто-нибудь ее захотел.

Дело дошло до того, что как-то раз, возвращаясь на поезде из недолгой поездки к родителям в Воронеж, она бросилась в объятия пьяного мужика, пристававшего к ней в тамбуре. Сначала она хотела послать его подальше, но быстро передумала. Вместо наглого пьяницы глаза ее вдруг увидели совсем другую картину: ее собственное, охваченное страстью тело в объятиях возжелавшего ее мужчины. Ее соседка по купе тоже стояла в тамбуре, ожидая очереди в туалет. Не раздумывая более, Галина решилась. У нее было всего несколько минут для безрассудного поступка, который обещал стать поворотным пунктом в ее жизни.

Она повернулась и, не теряя времени на болтовню, потащила мужчину за руку, проскользнула с ним в купе и, плотно закрыв дверь, упала в его объятия.

В тот момент, когда он понял, что перед ним девственница, Галина стала торопить его, но мужчина вдруг раздумал продолжать и сказал:

– Нет, так не пойдет… Я хотел трахнуться, а не доказать тут свою мужскую силу за пару минут.

Галина готова была убить его и разразилась отборным матом. Несколько мгновений он слушал молча, затем с удивлением произнес:

– Первый раз в жизни вижу девственную проститутку…

Она с ужасом вспоминала разные случаи, когда ей приходилось переживать обиду отказа, и не могла остановить упрямый поток этих воспоминаний. Она боялась, что Рашид также может отвергнуть ее, и тогда мечта о мужчине, возжелавшем ее, будет преследовать Галину повсюду, словно назойливое привидение, от которого никогда не избавиться.

Но в случае с Рашидом судьба, по-видимому, сыграла с ней веселую шутку: романтическим путем, увенчанным любовью и надеждами, к мужчине ее жизни стало не что иное, как членство в партии. Раньше подобная мысль не могла прийти ей в голову.

На самом деле Галина вступила в партию по совсем другим причинам, чем вообразил себе Рашид. Можно сказать, что за этим ее шагом стояло, как ни странно, смутное желание отомстить.

В Ленинграде она не выдержала вступительные экзамены в политехнический институт, и ей пришлось поступить в техникум. После окончания учебы пошла работать на швейную фабрику. Будущее виделось Галине серым и тоскливым: бедная фабричная служащая, живущая в многоместной комнате общежития, не привлекающая мужчин ни умом, ни фигурой, и никакой надежды на любовь – ни на бурную, ни на мимолетную. Не было также надежды получить отдельную квартиру или продвинуться по работе. От всего этого мир, с мужчинами и женщинами, превращался для нее в одного непримиримого врага.

Возможно, Галина так и жила бы до конца своих дней, захлебываясь в отчаянии и ненависти, если бы однажды не догадалась вступить в партию. К ее удивлению, вскоре партком выдвинул ее кандидатуру на должность прораба. Она осознала, каким мудрым было ее решение вступить в партию, когда получила вдобавок отдельную комнату в общежитии. Неожиданно у нее возродились надежды, и она почувствовала веру, которую едва не потеряла. Более того – и это было, пожалуй, самое главное – она вскоре нашла в партии широкую отдушину, через которую могла выливать свою ненависть ко всем. Не потому, что она видела в людях, как утверждала, врагов партии и социализма, что само по себе было приемлемым и похвальным аргументом для вражды, но потому, что видела в них своих личных врагов.

И вот неожиданно наступил момент, за который ей стоило поблагодарить и Бога, и партию. Ведь не внешность и не личные качества Галины привлекли к ней этого симпатичного смуглого парня. По сути, его привлекло лишь то, что она коммунист.

«Неважно как, главное – что он попал на удочку!» – подумала она, почувствовав, как в голосе Рашида зазвенел колокол надежды, когда он соглашался по телефону пожаловать к ней домой вместо того, чтобы встретиться где-нибудь в кафе.

Вопреки ее ожиданиям, он пришел без традиционных трех гвоздик и коробки шоколада. В руках у него оказалась небольшая книга. Снимая пальто, сказал, что книга о Ким Ир Сене, и что он захватил ее с собой, чтобы почитать в метро. Рашид пожалел, что книга на арабском языке, иначе он подарил бы ее Галине и посоветовал бы прочесть не откладывая.

В будущем она не простит ему этой оплошности и будет постоянно напоминать о ней как о первом признаке невежества, глупости и бестактности. Он же будет оправдываться, говоря, что собирался купить цветы и конфеты, но в последний момент передумал, побоявшись выдать свое нетерпение и раньше времени обнаружить тайные намерения, с которыми шел на свидание.

Но тогда она закрыла глаза на его промах. И чтобы обратить внимание гостя на то, что она прежде всего женщина, а не поборница коммунизма, поспешила скинуть халат, надетый поверх платья. Халат был демонстративно брошен на кровать, и Галина осталась в платье, открывавшем грудь и спину, с тоненькими бретельками, завязанными в виде бантиков.

Рашид смутился, и у него закружилась голова. Он не впервые видел девушку в подобном одеянии – в таких сарафанах летом ходила половина девушек Ленинграда. Более того, он часто видел женщин, загорающих на берегах рек и озер чуть ли не нагишом.

Хотя Галину трудно было назвать красавицей. Внешность у нее была обыкновенная: полноватая девушка со светлыми волосами, с лицом, похожим на тысячи других лиц, ничем не примечательных.

Несмотря на это, Рашид разволновался и почувствовал слабость в коленях, словно свело ноги от холодного потока. Он понял, что это платье надето для него. Для него одного! Халат был накинут для того, чтобы уберечь Галину от чужих взглядов в коридоре общежития. Пусть она похожа на тысячи других девушек, но одно обстоятельство отличало ее от всех остальных и делало самой яркой и красивой: она его! Рашиду показалось, что он стоит, пошатываясь, на краю бездонной пропасти, и он почувствовал, как невидимая сила безнадежно толкает его в эту пропасть – пропасть любви. Взволнованный, он сидел напротив нее за накрытым столом. Только выпивка поможет ему собраться с силами. Рашид наполнил бокалы, и они выпили за знакомство. Он разом осушил свой бокал. Через некоторое время Галина включила магнитофон с заранее вставленной кассетой и пригласила Рашида на танец. На попытку отказаться она ответила, что это вальс, а он не требует сложных движений. Рашид нерешительно встал, держа Галину за руку, а другой рукой обхватил ее талию. Вскоре она обвила его шею двумя руками и прильнула головой к его груди. Это движение возбудило Рашида. Смутившись, он немного отстранился, но в этот момент она приподняла голову и принялась страстно его целовать, затем, задыхаясь, прошептала: «Пойдем в постель…»

– Неужели я так возбудила тебя? – спросила она кокетливо, поняв, что Рашиду не удалось справиться с собой.

Вопрос Галины был для него словно спасательный круг для утопающего:

– Да… ты такая красивая и привлекательная… Со мной это случается впервые.

Галине и в голову не пришло, что Рашид искренен, и что ему не удалось справиться с собой, так как сам был невинен и впервые в жизни приблизился к женщине на такое расстояние.

После этого короткого разговора Рашид почувствовал облегчение, думая, что не только с честью вышел из деликатного положения, но сумел сделать это, не соврав.

Однако Галина с нетерпением вновь занялась им, пытаясь раздеть, не давая времени его плоти подготовиться повторно. Она торопилась, и ее спешка смущала Рашида еще больше и делала ситуацию более напряженной.

Разочарованная, она встала с постели, надела халат и сказала, что идет варить кофе, и что водка, видимо, плохо на него подействовала. Он поспешил согласиться с ней и, присев на кровати, закурил.

Стоя на кухне, представлявшей собой небольшой закуток, отделенный от остальной комнаты шкафом, Галина взволнованно думала о своей девственности и о том, что Рашид в таком состоянии бессилен с ней справиться. Он даже может уйти и никогда не вернуться. Беспокойство сжигало ее.

Когда она вернулась, неся кофе, Рашид заметил ее волнение, но ни о чем не спросил. Она сказала, что ей нужно в туалет – ей в самом деле надо было туда сходить, – и предложила ему попить кофе одному. Рашид расценил это предложение как требование уйти, высказанное вежливым тоном. «Я не так глуп, – хотелось ему ответить, – у меня достаточно ума, чтобы понимать ситуацию». Он подумал, что ему лучше немедленно уйти, не заставляя ее пережидать неудобный момент где-то в другом месте. Он уставился на Галину, ему сковало язык, тело не хотело повиноваться… Рашид понимал, что удар нацелен не на его благородство или сообразительность, а на самое важное, чем он обладал, – его мужское достоинство.

Он решил уйти, но уйти победителем. И, схватив Галину за руку, проговорил:

– Мы выпьем кофе вместе.

А потом набросился на нее с безумными поцелуями, повалил на кровать и сорвал халат, скрывавший наготу. В порыве блаженства упивающийся своей победой Рашид вдруг услышал вскрик. Когда он быстро поднялся, то увидел на постели пятна крови.

Увиденное ошеломило Рашида.

Рашид никогда не говорил о Галине в присутствии Лейлы, она же, в свою очередь, не спрашивала его о подруге, с которой он проводил все выходные.

Одно лишь беспокоило Рашида и омрачало его свидания с Галиной: как бы Андрей не воспользовался его отсутствием, чтобы сблизиться с Лейлой.

Андрей был соседом по комнате и сокурсником по факультету. Всякий раз, когда Лейла заглядывала к ним, Андрей весело восклицал:

– Добро пожаловать, восточная красавица!

Андрей и Рашид были друзьями. Они вместе ели и вместе голодали, делились деньгами и проводили вдвоем незабываемые вечера. На стенах их комнаты висело множество фотографий, на которых они были запечатлены в самых разных местах и в разные времена года: на праздниках, зимой и летом, на факультете, в комнате, в столовой, на улице, где они веселились на снегу…

Во избежание недоразумений они заключили между собой договор: когда одному из них требовалась комната, другому следовало освободить ее беспрекословно.

Рашиду комната требовалась для партийных и студенческих собраний, а Андрею – для свиданий со случайными подругами. Он был, в отличие от Рашида, мастером на всякие хитрости и уловки, которыми заманивал девушек и опутывал сетями любви, не оставляя никакой надежды на спасение.

Наверное, поэтому Рашида так возмущало, когда он слышал, как Андрей приветствует Лейлу, называя ее восточной красавицей.

Андрей, как и все советские студенты, жил на государственную стипендию в сорок рублей. Одежды у него было мало, и большую часть времени он ходил в джинсах, подаренных Рашидом. Еще у него был выходной костюм с галстуком, который он надевал по праздникам, а также по случаю первого экзамена в конце каждого семестра.

Рашиду жилось намного лучше. Его стипендия превышала стипендию Андрея в два раза. Кроме того, раз в год – а иногда и два – он получал из дома сумку, полную гостинцев, одежды, да еще денежную сумму в долларах. Андрей, глядя на все это, вопрошал:

– Не пойму, какого черта ты борешься за социализм?

Обычно это замечание раздражало Рашида до кончиков ногтей, и в ответ он затевал спор политического содержания и выкуривал целую пачку сигарет, тщетно пытаясь объяснить Андрею, что его борьба за социализм – это борьба за свободу, справедливость, прогресс и мир, а не борьба за изобилие дешевых товаров.

Иногда Андрей отмалчивался, не желая вступать в бесполезный спор, тем более что сам не придерживался твердых политических убеждений да и не стремился к таковым. В другое время он начинал спорить с Рашидом, высказывая мнения, которые Рашиду казались до смешного глупыми. Андрей утверждал, что Рашид заблуждается, считая, что социализм обеспечивает свободу и справедливость, и что его представления о нем слишком идеализированы и построены на слепой вере в теорию. Вот если бы Рашид попробовал пожить не в Ленинграде или Москве, где жизнь проще и все под рукой, а где-нибудь в глухом и далеком городишке, то убедился бы, что люди там понимают и признают лишь одну свободу и одно право, которое яростно и непримиримо защищают. Это – право сохранить свое место в очередях, в которых им приходится стоять ради получения всего, что нужно для жизни, начиная от хлеба и кончая квартирами. И следует заметить, добавлял Андрей, что они «и не мечтают получить подобное посылкам от твоих родителей, даже если бы потребовалось простоять за этим в очереди всю жизнь».

И все же разница во взглядах никогда не доводила их до ссоры. В конце концов, политика для Андрея была не столь важна, чтобы жертвовать ради нее своим верным другом. А тому, как партийному активисту, чуть ли не ежедневно приходилось вести острые политические дискуссии с людьми, более сведущими в этих вопросах, чем Андрей.

Бремя патриотических и интернациональных забот наполняло Рашида чувством уверенности, правоты и собственной значимости. Андрей в глазах Рашида был всего-навсего хорошим парнем, мало смыслящим в главных жизненных вопросах. Он считал, что Андрей мыслит поверхностно и в своих суждениях опирается на мелочные, несущественные факты.

Подобная оценка не вызывала в душе Рашида ничего, кроме жалости – жалости к человеку малозначительному, обывателю, живущему только для себя. И это отношение уравновешивало в его душе другое чувство, испытываемое к другу, – то, в котором он ни за что не признался бы даже самому себе: чувство зависти к Андрею.

Рашид завидовал ловкости Андрея в обхождении с женщинами, тогда как у него самого со времени приезда в Ленинград было всего лишь несколько любовных попыток, и все они провалились из-за его стеснительности и волнения в самые ответственные моменты, когда требовалось взять инициативу в свои руки. Пока не повезло с Галиной, которая взяла все на себя, освободив его от тяжелой обязанности что-либо говорить и предпринимать. Ему и в голову не приходило бросить ее или поискать другую. Галина стала всей его личной жизнью, протекавшей вдали от людских взоров, словно в тайне. Однажды кто-то из друзей Рашида сострил по этому поводу, уподобив его Ленину, который уделял частной жизни минимум времени и внимания. На виду у всех Рашид шумно и без остатка отдавался борьбе и партийной работе.

Редко случалось, чтобы Рашид откровенно и в лицо критиковал Андрея за его любовные похождения. Он внушал себе, что ловкость Андрея в охоте за девушками вовсе не достоинство, а недостаток. Беда заключалась в том, что он не мог не признать виртуозности Андрея в амурных делах. Часто случалось так: возвращаясь с занятий и увлеченно беседуя с другом, Рашид пускался в аналитику, доказательства и опровержения, но Андрей неожиданно оставлял его, бросившись вдогонку за какой-нибудь хорошенькой девушкой. Догнав ее, спрашивал, который час, и когда девушка отгибала рукав, чтобы взглянуть на часы, отпускал комплимент по поводу ее пальчиков и выдавал каламбур или анекдот на тему пальцев, сочиненный минуту назад. Через мгновение до Рашида доносился нежный смех девушки, означавший, что она попала в сеть. В доказательство он видел, как девушка мило беседует с Андреем и дает ему свой номер телефона – легко, без принуждения, весело хихикая.

И Рашид уже представлял, как дня через два Андрей попросит его освободить комнату для очередного любовного приключения.

А как повел бы себя Рашид, увидев милую девушку? Наверное, тоже спросил бы о времени, после чего язык у него начал бы заплетаться. Разумеется, говорить о времени с точки зрения марксистской диалектики в подобные моменты не подобает, но нельзя не признать горькую истину: Рашид не владел искусством плести милую чепуху, а никакой другой вид разговора в таких ситуациях неуместен. «До чего глупы эти женщины!» – заключил бы Рашид как всегда. В итоге он не нашел бы острот и подходящей темы для продолжения разговора, и девушка, посмотрев на часы, ответила бы и пошла своей дорогой, не подозревая, что у незнакомца была совсем иная цель и время его не интересовало.

«Какой позор!» – думал он и даже краснел от собственных мыслей. Нет, он никогда не решится на такое и не обречет себя на неминуемое поражение.

Как часто эти мысли мучили его! Но он всегда старался их отогнать, утешая себя тем, что роман Андрея продлится не более чем пару месяцев, а то и меньше, пока ему не надоест, и тогда он отправится на поиски другой. Андрей не способен хранить верность.

«Верность! Именно этого не хватает Андрею», – думал Рашид. Сам он не только отказывался терять время на глупые любовные похождения, но и – самое главное – находил счастье в своей верности.

Верность в любви заключалась для Рашида в преданности Галине, выбравшей его из всех остальных и подарившей право быть ее первым мужчиной. Поэтому он без колебаний решил быть достойным этой чести и оправдать доверие девушки. «Почему бы мне не жениться на ней?» – думал он с того самого дня, когда увидел на постели кровь. Ведь он первый и единственный мужчина Галины! Что, как не девственность, могло быть более веским доказательством ее порядочности? Что, как не ожидание любви, мешало ей отдаться кому-нибудь раньше? И вот она нашла свою любовь, и Рашид ни за что ее не предаст.

В тот день Рашид нашел в Галине женщину своей жизни.

Он взял ее руку и, поцеловав с искренней любовью, честно и твердо поклялся, что женится на ней и сохранит верность навсегда.

Кроме верности Галине, Рашид был предан своей борьбе, ради которой мог принести себя в жертву без колебаний. Борьба пылала в его душе как свет, перед которым рассеивался мрак любых вопросов и сомнений. Для него она составляла наивысшую ценность, была важнее любви, романов и всех женщин на свете.

В вопросе о верности Рашид ограничивался этими рассуждениями, находя в них успокоение и душевное равновесие, и в итоге облегченно вздыхал.

Но – всегда было одно «но»! – всякий раз, когда он, казалось, достигал успокоения на этот счет, мрачные глубины его сознания пронизывал один мучительный вопрос: «А может, эта верность не более чем одна сторона медали, за которой скрывается мое бессилие? А не хочется ли мне в действительности обладать ловкостью Андрея или даже оказаться на его месте?»

И хотя он постоянно отвечал на такие вопросы отрицательно, его лицо продолжало оставаться угрюмым.

Однажды между друзьями вспыхнул спор по этому поводу. Дело дошло до того, что Рашид обвинил Андрея в неспособности сохранять верность, на что тот спокойно ответил:

– А кто тебе сказал, что я неверен в любви? Да будет тебе известно, что я оставляю девушек в нужный момент, когда чувствую, что начинаю играть в любовь, уже не любя. Это и есть самая настоящая верность: верность любви как таковой, в первую очередь. Ты знаешь, что у меня не осталось ни одного неприятного воспоминания о девушках, которых я любил? Спроси у них, и они скажут обо мне то же самое. Все потому, что мы расстаемся, когда еще живы какие-то чувства, позволяющие со временем вспоминать друг о друге с теплотой и нежностью. Чтобы потом, встретившись где-нибудь случайно, приветливо улыбнуться, обняться по-дружески и побежать дальше своей дорогой, а не отворачиваться, сделав вид, будто не заметили друг друга. Ты меня понимаешь?

И все же разногласия в вопросах, касающихся женщин и любви, равно как и политики, были не более чем облаками на ярком небосклоне их дружбы. И они проносились мимо, не вызывая ни грозы, ни бурь.

Так продолжалось до тех пор, пока дело не коснулось Лейлы.

Как-то раз она явилась в комнату Рашида для участия в студенческом собрании. Никого из участников, в том числе Рашида, еще не было. Лейла осталась ждать у двери.

– Можешь подождать в комнате, – сказал Андрей. – Если тебе неудобно, я выйду.

Но она продолжала стоять в нерешительности. У нее были черные миндалевидные глаза, длинные темные вьющиеся волосы, одна прядь выбилась из прически и упала на щеку, пылавшую не то от мороза, не то от смущения… Андрею она показалась очаровательной, а ее непривычная красота – обворожительной, и он уставился на нее так, словно перед ним стояла героиня сказок «Тысячи и одной ночи».

– Давай заходи, – настаивал Андрей, уговаривая ее еще какими-то русскими словами, которых Лейла не понимала.

Она вошла, утешая себя тем, что долго ждать не придется: с минуты на минуту должны подойти ее товарищи.

Андрей принял ее весьма радушно: приготовил чай по-русски, достал банки с вареньем, которые прислала мать. И Лейла впервые попробовала чай с домашним клубничным сиропом вместо сахара. Андрей не преминул воспользоваться этой темой, чтобы тут же начать рассказывать про лес и сборы ягод, а потом про грибы, которые собирают осенью, в начале сентября, когда земля насытится августовскими дождями. Он настоял на том, чтобы она отведала грибных солений, приправленных чесноком и зеленью.

Лейла не понимала многого из слов Андрея, но он рассказывал интересно, и Лейла увлеченно его слушала, особенно когда он, используя весь свой запас английских слов, пытался объяснить ей, как отличить съедобные грибы от ядовитых. Еще он припомнил смешные случаи из своего детства, когда ходил с дедом в лес по грибы.

В тот момент, когда Андрей увлеченно рассказывал, открылась дверь, и на пороге появился Рашид. В первый момент на его лице отразилось недоумение, затем он поздоровался с Лейлой и сел, с нетерпением ожидая, когда приятель закончит свой рассказ. Заметив это, Андрей произнес:

– Ладно, понял. Не смотри на меня так, я ухожу.

И вышел. Рашид ничего не сказал, но про себя твердо решил: это будет последнее собрание для Лейлы в его комнате. Позднее он дал ей понять, что лучше не приходить к нему в комнату, даже если он зачем-то сильно понадобится, объяснив это тем, что стал редко бывать дома, очень занят и будет сам заходить к ней в свободное время. Вскоре Лейла обнаружила, что свободного времени у него намного больше, чем она предполагала, так как Рашид стал наведываться к ней каждый день, кроме субботы и воскресенья.

В скором времени он убедился, что его беспокойство не было напрасным. Не прошло и двух недель, как Андрей спросил:

– А почему наша восточная красавица перестала посещать собрания? Неужели разуверилась в полезности вашей борьбы?

Рашид вскочил и, сам того не ожидая, схватил Андрея за ворот рубашки и гневно выпалил:

– Только не она! Думать забудь, что она может стать одной из твоих потаскух!

Андрей был ошеломлен такой реакцией, но остался неподвижен и не ответил на внезапную вспышку друга. Тогда Рашид отпустил его, тяжело опустился на стул и зажег сигарету трясущимися от гнева руками. Воцарилось напряженное молчание. Немного успокоившись, Рашид сказал:

– Если бы на твоем месте был кто-то другой, я поступил бы иначе. Но я приму во внимание нашу дружбу и объясню тебе. – Он глубоко вздохнул и продолжил:

– Если тут у вас отцы празднуют первую любовь своих дочерей, то у нас честь дороже жизни. Предупреждаю: если имя этой девушки придет тебе на ум хотя бы еще раз, то сразу сотри его не только из головы, но и из памяти. Ты меня понял? Забудь о ней совершенно.

Рашид был страшно взволнован, голос его дрожал. Он сам не мог понять причину своего волнения: было ли это излишней заботой о товарище по партии и землячке? Или Лейла значила для него намного больше, и ее тяга к Андрею – этому русскому парню-балагуру – означала бы полное поражение для Рашида – ее преданного земляка и неустрашимого борца?

Андрей со своей стороны не принимал в расчет общественные условности, и Лейла была для него такой же, как все. Он поухаживал бы за ней в надежде увлечь и попытался бы сблизиться, надеясь соблазнить. Тогда как в глазах Рашида она не была обычной. Рашид хорошо понимал это обстоятельство и считался с ним, как считался со многими другими фактами, которые остальным и в голову не могли прийти.

Эта ситуация волновала Рашида до глубины души, но внешне он оставался спокоен и никому ничего не рассказывал, тем более что Андрей теперь держался от Лейлы на расстоянии, и это внушало Рашиду некоторую уверенность. Она загнала его беспокойство глубоко внутрь, отложив тем самым момент столкновения – столкновения Рашида с самим собой – до определенного момента, который мог наступить сам по себе, избавив Рашида от мучительного ожидания.

Андрей понял, что Лейла для него недоступна, и перестал даже упоминать о ней, во всяком случае – открыто и в присутствии Рашида. Однако эта недоступность только разжигала его любопытство и делала из Лейлы волнующий объект, который беспокоил его и лишал сна на протяжении многих ночей.

Он стал довольствоваться нечаянными встречами на улице, в буфете общежития или на факультете. Они обменивались приветствиями, и пока Андрей пытался придумать какой-нибудь повод для разговора, Лейла извинялась и быстро ускользала.

Наконец, судьба даровала ему удачный случай. Во время зимних каникул институт организовал для студентов поездку в загородный дом отдыха на берегу Балтийского моря. Андрей несказанно обрадовался, увидев Лейлу в автобусе. С радостью он подумал о том, как хорошо сложилось, что Галина не отпустила Рашида на экскурсию, а забрала с собой в гости к своим родителям, жившим в другом городе. «Вот так удача! Настоящий подарок, упавший с неба!» – подумал Андрей.

В первый день Андрею не удалось увидеться с Лейлой наедине, так как она постоянно оставалась в окружении друзей. Но случай опять улыбнулся ему на утро следующего дня.

Утром Лейла вышла из своей комнаты, чтобы осмотреть местность. Такого густого и чистого снега ей еще не доводилось видеть. В городе снег всегда разбросанный и грязный, а здесь он расстилался повсюду, нетронутый и девственно-чистый.

Было восемь часов. Зимнее солнце еще не взошло, и небо закрывали тонкие серые облака. Лейла посмотрела в окно и увидела не белое пространство, как ожидала, а серое. Удивленная, она вышла на улицу и тут же остановилась в изумлении, оказавшись посреди всего дымчатого: небо, снег, деревья с обледеневшими ветвями, покатые крыши деревянных домов, валивший из труб дым, – все было сплошь серым. А за всем этим простиралось замерзшее море – серая ледовая пустыня. И хотя до этого момента серый цвет в представлении Лейлы связывался с печалью, она обнаружила, что слышит в душе другой его отголосок – отголосок глубины. Вечной, молчаливой глубины жизни.

Она взглянула в сторону моря и долго всматривалась в горизонт, но так и не увидела полосы, разделявшей землю и небо. Словно они оба были продолжением друг друга.

Да, небо сливается с землей, а земля тянется ввысь к небу… И Лейла стоит посреди этой молчаливой протяженности, соединяющей их в серое безграничное единство.

Ею овладели незнакомые чувства, словно она оказалась в другом измерении, за пределами времени и пространства.

Все вокруг было погружено в глубокую тишину, будто представляло собой не реальность, а рукотворную картину. Лейла почти поверила, что перед ней картина, ибо с трудом воспринимала силу этой глубокой красоты, которая могла быть только висящим в пространстве творением художника. И она бы поверила до конца, если бы вдруг не появилась быстро движущаяся фигура. То был мужчина, скользивший по снегу, и Лейла подумала, насколько это движение придало картине еще большее очарование: оно вдохнуло в нее жизнь, внезапно заставило ее заговорить. Лейла услышала, как заскрипел снег под его лыжами, затряслись на деревьях ветви, и с них посыпался снег. Где-то проснулись снегири и зачирикали, разлетаясь в разные стороны; в одном из деревянных домов отворилась дверь, и оттуда выглянула женщина; невдалеке залаяла собака, за ней – другая; тишина разорвалась, и повсюду раздался шум просыпающегося за короткие мгновения мира. И как только они пролетели, перед Лейлой предстал Андрей.

– Лейла! – воскликнул он радостно и добавил: – Не ожидал увидеть тебя в такую рань.

– Мне понравился вид из окна, и я вышла посмотреть…

– Ты умеешь кататься на лыжах?

– Конечно, нет.

– Почему «конечно»?

– Ты забыл, что я приехала из пустыни?

Он немного помолчал, глядя на нее, и сказал:

– Да, похоже, я забыл об этом. – Затем добавил:

– Хочешь, я научу тебя?

Это была заманчивая идея, можно сказать, – фантастическая. Лейла, которая еще не умела даже ходить по снегу, будет учиться кататься по нему!

– Конечно, хочу! – воскликнула она с радостью, охваченная безудержным детским порывом.

Решено было начать уроки сразу после завтрака.

Легкие облака, застилавшие утреннее небо, рассеялись, солнце взошло, и мир вокруг стал ослепительно белым. Снежинки ярко заискрились на солнце, все засверкало, засветилось, переливаясь, словно хрусталь: небо и сказочно белая земля, оконные стекла, людские взгляды, лица, воздух и даже звуки и чириканье птичек отзывались хрустальным звоном, эхо которого разносилось повсюду, не исчезая.

Андрей взял напрокат лыжи и лыжные ботинки и начал обучение с того, как надо надевать лыжи. Он помог Лейле надеть их и закрепить. Затем объяснил, как надо двигаться и поворачиваться, делая небольшой прыжок в нужную сторону. После этого он стал учить ее ходьбе на лыжах. Андрей воткнул палки в снег и, опираясь на них, подался вперед и легко покатился, затем поднял палки, снова воткнул их в снег впереди себя и, оттолкнувшись, поехал дальше. Занятие показалось Лейле совсем несложным.

Она воткнула свои палки в снег и оттолкнулась, но лыжи, которые нужно было держать параллельно, почему-то перекрестились, ей не удалось их разъединить, и она, пошатнувшись, рухнула в глубокий снег. Лейла попыталась встать, но не сумела и звонко, безудержно расхохоталась.

Андрей подскочил и помог ей встать. Поднявшись на ноги, она повторила попытку, но, не проехав и метра, вновь упала в снег и засмеялась еще громче. На этот раз Андрей не сразу подал ей руку, а начал, тоже смеясь, забрасывать ее снежками, зарывая в снег еще глубже и не давая возможности перевести дух.

Наконец, он вытащил Лейлу, и она повторила свои попытки, но, пройдя несколько метров, снова упала и утонула в сугробе. Она больше не пыталась встать, а так и осталась лежать, закрыв глаза, погруженная в белый мир, не тот, снежный, ее окружавший, а мир собственный, внутренний, который неожиданно засиял ослепительной жемчужной белизной. Ей показалось странным, что мрак, в который она обычно попадает, закрывая глаза, может светиться – яркий, белый, искрящийся… Ей не хотелось открывать глаза, словно свет от этого мог померкнуть…

Она подумала, что, наверное, это и есть счастье – когда внутренний мир человека становится продолжением мира внешнего, столь же правдивого, чистого и светлого, – в точности так, как этим ранним утром небо сливалось с землей, а земля тянулась ввысь, и их ничто не разделяло.

До тех пор Лейла имела довольно туманное представление о том, что такое счастье. Но с этой минуты оно навечно соединится в ее памяти именно с этой картиной, которая уже никогда не повторится, хотя Лейла еще много раз будет падать в снег и тонуть в сугробах.

Андрей снова помог ей встать. Она поднялась, чувствуя себя переполненной чистотой и жизнью. С радостью взялась повторять попытки. Их шумная возня нарушила тишину леса, на деревьях закаркали вороны, перелетая с одной ветки на другую. Лейла падала, и Андрей каждый раз поднимал ее. И тут она заметила его взгляд: его глаза не просто смотрели на нее, а смотрели жадно, с обожанием…

Она смутилась и остановилась, словно мгновенно очнулась от своей мечты. Поспешно отойдя, начала снимать лыжи. Андрей удивленно спросил:

– Что с тобой?

– Я немного устала.

– Ладно. Отдохни, а потом продолжим.

– Нет. Я думаю, хватит на сегодня.

– Ну, тогда продолжим завтра.

– Завтра у меня не получится.

– Лейла, что случилось? Я чем-то обидел тебя?

– Нет-нет, не обидел…

– Тогда почему ты вдруг стала такой серьезной?

Она взглянула на него, не зная, как объяснить внезапную перемену в своем поведении.

Кожа у нее была нежная, щеки рдели пунцовым румянцем, глаза сияли чарующим блеском, а волосы растрепались и волнами рассыпались по плечам и спине… Андрей был заворожен!

– Никогда не встречал такой красоты, – сказал он, не отрывая от нее взгляда.

– Пожалуйста, пойдем отсюда, – попросила она и попыталась идти, но тут же упала и испугалась, что он поспешит ей на помощь. Так и случилось. Он схватил ее за руки и с силой потянул к себе: она чуть не упала в его объятия, едва удержалась на ногах, но почувствовала на лице его горячее дыхание…

Лейла поняла, что не обойдется без его помощи, потому что будет постоянно падать. Она попросила позволить ей опереться на него, и в ответ он поклонился в театральной манере, наподобие принца, и сказал:

– Сочту за честь, моя принцесса!

Лейла не удержалась от улыбки и подумала, что небо ближе ему, чем она, и, возможно, оно ближе ей, чем он. Вместе с тем она поймала себя на мысли, что ей хотелось бы провести с Андреем не только этот день, но и всю оставшуюся жизнь. Это была несбыточная мечта, но до чего прекрасная!

Обратно шли молча, и Андрей даже удивился сам себе: обычно в таких случаях он не молчал, а болтал без умолку, в то время как жертва восхищенно внимала его рассказам.

Он понял причину своего молчания и почувствовал всю горечь открытия: на этот раз жертвой оказался он, а не она. И еще больше замкнулся в молчании.

Через два дня он постучал в дверь комнаты Лейлы. Она знала, что некоторые из его друзей живут на одном этаже с ней, и подумала, что Андрей ошибся дверью. Но он спросил:

– Разве это не твоя комната?

– Да…

– Значит, я не ошибся…

Она смутилась и, не приглашая его войти, сбивчиво спросила:

– Чем могу быть полезна?

– Ты не пригласишь меня войти?

– Пожалуйста, – сказала она нерешительно.

– А почему ты так волнуешься?

– Я? Вовсе нет, отчего мне волноваться? Пожалуйста, присаживайся.

Она безуспешно пыталась скрыть свое замешательство. Андрей сел, и некоторое время они молчали. Он тоже был смущен.

– Я пришел поговорить с тобой, – произнес он, наконец, собравшись с духом.

– О чем?

– Послушай, Лейла, я знаю, что мы очень разные, но это ничего не меняет. Ты мне сильно нравишься, и мне кажется, что мы можем быть счастливы вместе.

Она не приняла всерьез сказанное им, поскольку считала, что Андрей слишком просто смотрит на увлечение и любовь. И сказала об этом.

– А как я должен смотреть? – спросил он удивленно.

– Это ведь очень серьезно, а не легкое развлечение.

– Да кто сказал, что я развлекаюсь?

– То, чего ты добиваешься, невозможно. Нас разделяет большое расстояние. Ты многого не понимаешь, и тебе трудно понять… К тому же я не хочу никаких помех учебе…

– Они вовсе не обязательны. Все мы учимся.

– У меня другая ситуация.

– Какая другая?

– Прошу тебя, давай не будем говорить о деталях. Даже не пытайся, все равно ничего не получится.

Он ушел мрачный и расстроенный. Прошло два дня, и на третий день вечером он появился снова, опустошив перед этим бутылку водки. Пьяный, он постучался в дверь ее комнаты, но Лейла, увидев его стоящим на пороге в таком состоянии, закрыла дверь перед его носом, сказав: «Уходи, прошу тебя».

Но он не уходил, а продолжал стоять за дверью, громко декламируя:

– Я помню чудное мгновенье:

Передо мной явилась ты…

– Ты понимаешь эти стихи? Пушкин не писал о красоте любимой… Он описал то мгновение, когда она появилась, и каким оно стало чудным от ее появления… Он ни слова не сказал о том, как она прекрасна… Дал нам самим догадаться, как ее красота превратила в чудо не только дом или сад, но и мгновения… Ты понимаешь? Со мной случилось то же самое: «я помню чудное мгновенье», я до сих пор околдован им!

Лейла слушала, не понимая многого. Ее раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, она была безумно счастлива от любви Андрея и от того, как он объяснялся и вел себя. Ей даже взбрела в голову сумасшедшая мысль – бросить весь мир и убежать к Андрею, отдаться пламени любви, испытать хоть недолгое, но хмельное счастье. Почему Лейла должна лишать себя в угоду окружающему миру и условностям? Достоин ли этот мир, которому и дела нет до ее счастья или горя, страданий Лейлы ради выдуманных кем-то законов? Почему она не распахнет дверь и не впустит радостно Андрея, чтобы с головой окунуться в тот, иной, белоснежный мир, простирающийся от земли до неба и от неба до земли?..

Но она не сделала этого, не посмела так поступить. И никогда не посмеет. Потому что, с другой стороны, она еще сильнее терзалась мыслью, как бы ее товарищи и земляки не увидели Андрея под ее дверью, декламирующего стихи. Несомненно, о ней тут же пошли бы сплетни и пересуды. Лейла тотчас представила, как эти разговоры доходят до ее родных, увидела недоумение на их лицах… Сплетни, не прекращающиеся днем и ночью, повторяющиеся везде и всюду и обрастающие новыми подробностями… В центре этой ужасной картины стоял обезумевший от горя отец Лейлы, который без колебаний приговорит ее к немедленному возвращению, не дожидаясь окончания учебы. И вот она возвращается, обремененная грехом и позором…

Возможно, действительность и не была до такой степени ужасной, но Лейла была не в силах вообразить ее иначе. Она почувствовала, как забилось ее сердце и тело затрепетало от ужаса. Боже! Как же заставить Андрея замолчать и поскорей уйти?

Лейла открыла дверь и сказала:

– Твое присутствие здесь может плохо обернуться для меня, постарайся это понять!

Но Андрей был не в состоянии понять какую-либо другую правду, кроме своей собственной. И остался сидеть, тупо глядя на нее пьяными измученными глазами и бормоча:

– Когда это от любви кому-то бывало плохо? Я знаю, что плохо бывает от ненависти…

– Уйди, пожалуйста.

– Ты мне приказываешь?

Она не удержалась от улыбки, глядя на его пьяное и невинное лицо.

– Да, приказываю.

– Ну, тогда слушаюсь и повинуюсь, принцесса моя, – он встал и пошел прочь, и она проводила его взглядом, полным любви, грусти и сожаления.

Лейла поняла, что если один из них не уедет отсюда, то у нее возникнут неприятности, и поскольку она не могла требовать от него покинуть дом отдыха, то решила вернуться в Ленинград, чтобы провести остаток зимних каникул в общежитии.

Узнав о ее бегстве, Андрей тотчас помчался следом. И сразу бросился к ней, даже не зайдя к себе.

Она была удивлена и счастлива одновременно:

– Зачем ты приехал?

– Просить прощения. Мне жаль, что так получилось и что тебе пришлось прервать отдых из-за меня.

– Ладно. Но ты должен обещать, что такое больше не повторится.

– Обещаю, что не буду досаждать тебе больше. Только, пожалуйста, не запрещай мне видеться с тобой. Позволь мне навещать тебя время от времени.

– Я не могу.

– Почему?

– Потому что тогда станет только хуже. Нам лучше не встречаться совсем.

– Зачем так жестоко?..

– Это не жестокость. Так надо. К тому же я не хочу отвлекаться от учебы.

– Даже если бы на моем месте сейчас перед тобой стоял Рашид?

Она смутилась и торопливо проговорила:

– Даже если бы Рашид.

«Ах, если бы он был Рашидом, а Рашид – Андреем», – подумалось ей.

Андрей ушел с мыслью, что он окончательно заболел Лейлой и, возможно, никогда не излечится от этого недуга.

«А вдруг Рашид поможет?» – мелькнуло у Андрея в голове. Поначалу эта идея казалась ему чрезвычайно наивной и глупой, но со временем стала все настойчивее приходить на ум – ведь Рашид его верный друг. Правда, он критически относился к любовным похождениям Андрея, но это потому, что тот и в самом деле был безалаберным и безрассудным гулякой и теперь готов признаться в этом во всеуслышание.

Сейчас дело обстояло иначе. Он любит Лейлу. Любит так, как не любил никого раньше. Он настроен серьезно и готов немедленно просить ее руки и жениться на ней. «Если вы понимаете любовь не иначе, как в форме брака», – скажет он Рашиду со всей ответственностью. Не будет ли это самым веским доказательством искренности его чувств и серьезности намерений? Тем более что Рашид знает об отрицательном отношении Андрея к браку, поскольку друзья часто беседовали об этом. Рашид пытался убедить его, что семья – единственно правильная форма отношений между мужчиной и женщиной, и вот Андрей сам пришел к такому выводу, полюбив по-настоящему. Он скажет Рашиду, что готов жениться на Лейле, и поклянется, что никогда ее не оставит, не изменит ей, не посмотрит ни на одну другую женщину, и сердце его будет биться лишь для нее одной.

Возможно ли, чтобы его доводы не убедили Рашида? Ведь Рашид – его верный друг, который всегда готов оказать посильную помощь.

И Андрей стал с нетерпением ждать его возвращения. В день приезда друга приготовил ужин, купил бутылку «Столичной».

– В честь чего такой праздник? – спросил Рашид, довольный и несколько удивленный.

– Присаживайся, дружище, у меня к тебе разговор, как говорится, по душам, – сказал Андрей, не подозревая о том, что душа Рашида открыта для разговора на любую тему, кроме той, что касается Лейлы.

Андрей медлил с разговором в ожидании действия водки, надеясь, что Рашид станет сговорчивее и мягче, и тогда будет легче объясниться с ним. Во всяком случае, так было все прошедшие годы, прожитые вместе.

Однако в этот раз уловка оказалась настолько неудачной, что Андрею пришлось потом горько сожалеть о ней.

Рашид, который, будучи трезвым, умел внимательно слушать и стыдился раздражаться, давать волю эмоциям, услышав о Лейле, потерял вдруг все свое самообладание.

– Что ты сказал?! Любишь ее? И хочешь, чтобы я поверил, будто ты знаешь, что такое любовь?!

– Да, так и есть. Я люблю ее, и очень сильно.

– Не морочь мне голову этой чепухой!

– Клянусь тебе, это серьезно. Мне так тяжело!

И тут Рашид громко расхохотался и крикнул с из дев кой:

– Кому? Тебе? Тяжело-о?!

– Пожалуйста, не смейся над моими чувствами.

Эта фраза явилась последней каплей, переполнившей чашу терпения Рашида. Он набросился на Андрея, кипя от гнева:

– А тебе позволено пренебрегать чужой честью, не так ли? И ты хочешь, чтобы я тебе поверил, и рассчитываешь на мою помощь? Вот тебе, получай мою помощь! – и ударил Андрея раз, потом – другой. – Я тебя предупреждал, чтобы ты забыл ее имя, почему ты не сделал этого? Тебе нужно кое-что посильнее слов, чтобы понять, да? Ну, так получай!

Они сцепились, и завязалась драка. Стол опрокинулся, тарелки разлетелись в разные стороны. Друзья боролись до тех пор, пока их не разняли прибежавшие на шум соседи по этажу.

Андрей, разочарованный и полный отчаяния, решил, что Рашид ему не поверил. Хотя правда состояла в том, что Рашид не хотел ему верить, – правда, скрытая даже от самого Рашида. Он всячески избегал вспоминать случившееся и не пытался поразмыслить над словами Андрея или понять его. Он даже забыл обо всем, что говорил Андрей по поводу брака, верности и готовности пойти на любые уступки. Рашид понимал только одну видимую ему правду: Андрей хочет поиграть чувствами Лейлы месяц-другой и наверняка мечтает заманить ее в постель, чтобы потом сказать ей: «Прощай, и давай расстанемся прежде, чем возненавидим друг друга».

Лейла… Благоухающий, едва распустившийся цветок… Рашид не допустит, чтобы злая рука, пусть даже его лучшего друга Андрея, дотронулась до нее.

После этого случая Рашид и Андрей охладели друг к другу. Они даже перестали здороваться, и Андрей подал заявление с просьбой переселить его.

Впервые после пяти лет, прожитых совместно с Рашидом, Андрей зажил один. Какой грустный конец! А хуже всего было то, что он стал сторониться женщин и почувствовал себя одиноким, как никогда раньше. Он потерял интерес ко всему, что составляло прежде смысл жизни, и только случайные встречи с Лейлой скрашивали его одинокую тоску. Оба пугливо оглядывались, украдкой обмениваясь взглядами или еле слышно здороваясь. Андрей видел, как при встречах дрожали уголки ее губ, словно Лейла хотела что-то сказать, но тотчас отворачивалась от него.

Он не выдержал и снова пошел к ней. Она изумленно взглянула на него, стоящего за дверью, и спросила:

– Зачем ты пришел?

– Потому что я люблю тебя, и мне тяжело…

Она ответила по-английски с примесью русских слов:

– Ты должен забыть обо мне и никогда больше не думать. И не приходи сюда, потому что от этого будет хуже не только мне, но и тебе. Ты не знаешь, как я переживала из-за твоего разлада с Рашидом. Мне больно, что я была тому причиной, и я не хочу, чтобы такое повторилось… Пожалуйста, Андрей, выбрось это из головы… Я не для тебя, и ты не для меня, особенно после того, что произошло, и все об этом узнали, и все постоянно провожают меня глазами… Ты не можешь представить, как мне неприятно и больно, и как хочется, чтобы эта история забылась, прежде чем какой-нибудь болтун донесет о ней моему отцу. Тебе трудно вообразить, что случится тогда… Я просто мечтаю, чтобы все забыли обо мне и тебе, чтобы я могла снова жить и учиться нормально, без этих любопытных взглядов. Я не собираюсь заводить никаких романов и вообще вычеркнула любовь из головы. Я хочу одного – закончить учебу и вернуться на родину, и если бы могла сделать это за один год, не пожалела бы сил.

– Но я люблю тебя! – воскликнул Андрей и застыл в ожидании ответа. А она молча смотрела в пол, ничего не отвечая.

Андрей спросил в глубоком отчаянии:

– Так, значит, никакой надежды?

– Нет, Андрей. Никакой…

Но, даже окончательно перечеркнув все надежды, Лейла не сумела побороть свое воображение. На протяжении многих лет подряд, ночами, перед тем как уснуть, она вспоминала голос Андрея, интонации, смех, представляла его лицо. Как она скучала по нему! Она прежде ни разу не призналась ему в любви, но она любила его! Любила до безумия!

Андрей был высокий, худощавый, голубоглазый, с вечно не стриженными светлыми и прямыми волосами.

К концу того года он окончил институт и уехал в родной город. Судьба унесла его далеко, и Лейла больше не видела его. Пока не встретилась с ним случайно в ту весеннюю пятницу, на улице, по прошествии почти десяти лет.

Взаимоотношения Рашида и Галины основывались исключительно на сексе, а любовные признания сводились к горячим репликам, произносившимся в сексуальном пылу. В них Галина вкладывала всю любовь, на которую была способна, особенно когда заметила, как сильно эти слова возбуждают Рашида. Ее тихий шепот будто задевал самую чувствительную струну, и трепет от нее разливался по его телу и вызывал в нем бурю желаний. В пылу любовной страсти, когда они уже задыхались от усталости, исчерпав последние силы, словно преодолев подъем на крутую гору, Рашид слышал вкрадчивый любовный шепот Галины. Этот звук как бы переносил его к подножью горы, на далекий зеленый луг, освещенный солнечными лучами и наполненный пением птиц и журчаньем ручья, к которому Рашиду хотелось прильнуть, напиться живительной влаги и затем, утолив жажду, крепко уснуть.

Но этот чудесный луг неизменно исчезал, едва заканчивался секс, особенно когда вместо нежного шепота раздавался привычный шумный и властный голос Галины, готовой по малейшему поводу перейти на крик.

Рашид понимал, что между ними лежит глубокая пропасть, которую заполняет только секс, но все же оставался верен своему обещанию жениться на ней, которое он дал по собственной воле, и обращался с ней как с неизбежной будущей женой.

В первый год их знакомства Рашид по непонятным причинам держал эту связь в тайне от всех – вдали от общежития, учебы, студентов и партийных товарищей. Галина не возражала, но не из повиновения Рашиду или уважения к его воле, а потому, что ее мало интересовала его жизнь за пределами двух выходных в неделю, которые он проводил с ней. Однако, появись у нее причины, она вторглась бы в этот мир, даже не удосужившись поднять руку, чтобы постучать в дверь, ведущую в него.

Андрей, сгоравший от любопытства увидеть даму сердца друга, познакомился с Галиной лишь спустя год после начала ее связи с Рашидом. Случилось так, что Рашид отчего-то опоздал на встречу с ней – собирались в театр, – и она, потеряв терпение, без колебаний пришла к нему в общежитие. Дверь открыл Андрей и увидел перед собой высокую толстую белокурую женщину, кипящую от гнева.

Не обращая малейшего внимания на Андрея, она тотчас набросилась с упреками на застигнутого врасплох Рашида. Кроме того, что ей пришлось битый час простоять на морозе, – ругалась она громовым голосом, – пропали билеты, которые она достала с таким трудом за двойную цену.

И солидный усатый Рашид, лидер партийной организации, способный, казалось, выстоять не только перед женщиной, но и перед самой властью, вдруг съежился, пытаясь скрыть свою слабость и стыд за жалкой фальшивой улыбкой.

Андрей догадался, что лучшее, что он может сделать сейчас для своего соседа и друга, – это немедленно исчезнуть, прикрыв за собой дверь, будто ничего не видел и не слышал.

С того дня Андрей понял, что Рашид испытывает перед Галиной скорее страх, чем любовь, – страх, парализующий волю и до самой смерти ставящий человека в зависимое положение.

Внезапные повторные визиты Галины в общежитие – а она стала приходить, когда ей вздумается – еще больше убедили Андрея в том, что перед Галиной Рашид превращался в малое дитя, которое она пыталась воспитать и безжалостно пилила, заметив за ним какой-нибудь недостаток или упущение, – от беспорядка в шкафу до партийной работы, якобы плохо отражавшейся на его учебе. И Андрей, лишь завидев ее, стал немедленно уходить из комнаты, – не ради того, чтобы оставить друга наедине с любимой, а побуждаемый искренним желанием дать ему шанс сохранить достоинство в чужих глазах. Он не возвращался в комнату, не удостоверившись в том, что Галина ушла. И каждый раз Рашид поспешно заводил разговор о ней сам, посмеиваясь, пытаясь оправдать свое поведение:

– У нее нервный характер, но она очень добрая. Я не спорю с ней, потому что глупо спорить с женщиной, когда она не в духе, особенно если знаешь, что еще немного – и она сама успокоится, примирится и попросит прощения.

Однако в действительности Галина никогда не мирилась с ним сама и не просила извинений. В большинстве случаев Рашиду приходилось идти на мировую первым.

Андрей слушал его и молча кивал, но однажды, выпив, набрался храбрости и высказал все, что думал по этому поводу:

– Слушай, друг, не знаю, есть ли польза от твоей национально-освободительной борьбы, но уверен, что тебе не мешало бы побороться за свое личное освобождение от этой белокурой бестии.

В тот момент Андрею и в голову не могло прийти, что Рашид не только не прислушается к его совету, но в будущем отойдет от своей партийной борьбы и женится на Галине.

Рашид продолжал бы жить и дальше, безропотно покорившись судьбе, и эта судьба могла бы сложиться намного легче, не войди в нее однажды Лейла.

С ее появлением словно из пепла возродился почти забытый славный образ Матильды, но окрашенный теперь блеском, прелестью и таким очарованием, которое превосходило всякое воображение.

Рашиду не приходилось подолгу что-либо растолковывать, чтобы она его поняла. От него не требовалось оправданий по поводу его занятости, потому что те же патриотические заботы занимали и ее. Она любила ту же музыку, что и он, испытывала ту же тоску при упоминании милых сердцу родных мест. Ей хотелось отведать ту же незатейливую домашнюю еду – оливки, оливковое масло и заатар[1].

Она будто была частью его самого, но какой нежной и прекрасной!

Но в той же мере, в какой она была близка Рашиду, он был далек от нее.

Рашиду казалось, что его связь с Галиной неразрывна и неподвластна его воле, ибо – Андрей, похоже, поставил точный диагноз его состоянию – он боялся Галины и ни за что не посмел бы признаться в том, что не любит ее. Более того, каждый раз, когда Галина заговаривала о браке и необходимости съездить в Воронеж, чтобы познакомиться с ее родителями, он спешил ответить: «Да-да, конечно, надо сделать это поскорее».

Эта судьба довлела над его будущим, поскольку он не мог оказаться таким подлецом, чтобы бросить Галину после трех лет совместной жизни и обещания жениться, и уже представлял ее всем в качестве невесты, отчаянно пытаясь доказать Андрею, насколько их с Галиной отношения честны и чисты.

Он узник своей судьбы, и никакая сила на земле не спасет его от этой судьбы, кроме самой Лейлы. Лейла была подобна вольной птице, взиравшей на него через решетку в окошке его камеры. Он не мог достать ее, как бы ни тянулся, мысленно умоляя: «Подожди, дай мне лишь толику времени, пока не развяжутся сковывающие меня путы!»

Он откладывал объяснение с Лейлой в надежде на чудесное освобождение. А вдруг Галина сама объявит, что у нее новые планы! Хоть бы она изменила ему, тогда у него появился бы повод и моральное право покинуть ее! Он обдумывал все возможности, кроме одной – пойти и самому объявить ей о разрыве, вот так, без всякой причины! Это было исключено, но в то же время Рашид верил, что чудо должно произойти, потому что он любит Лейлу. Судьба не могла быть настолько несправедлива, чтобы навеки оставить его связанным оковами Галины.

Но случилось то, чего он никак не ожидал. Вольная птица улетела, оставив вместо себя жуткую зияющую пустоту.

Причиной тому стала любовь Андрея к Лейле. Тут Рашид увидел правду без прикрас: его мечты и надежды будут пойманы и раздавлены в тот момент, когда Лейла попадет в расставленные сети любви. Ловкий охотник поспешит освободить ее, но уничтожит сеть со всеми оказавшимися в ней заблудшими мечтами безымянных влюбленных. Да, таким будет конец его великой и тайной любви, и никто, даже сама Лейла, не узнает о том, как он любил ее и страдал.

Рашид, выдержав жестокую битву со страшным ураганом судьбы, направил тонущие корабли Лейлы в свою собственную гавань, безопасную и спокойную.

Но едва лишь с отъездом Андрея миновала гроза, и на Рашида повеяло дыханием уже умирающей любви, как он обнаружил, что стоит проигравший, в полном одиночестве, на пристани своей гавани, куда никогда не прибывал и не прибудет ни один корабль. Ему стало ясно, что сердце Лейлы, распахнувшееся перед Андреем, навсегда закрыто перед ним. Он понял, что она полюбила Андрея, совершенно искренне поверив в то, что отношения между ней и Рашидом исключительно братские, и тем самым опутав его еще более тяжкими цепями и наглухо приковав к земле. И теперь, случись даже чудо и избавься он от Галины, он не сделал бы ни одного шага по направлению к ней. Он был уверен, что путь к ней приведет лишь в глубокую яму, куда его бросит неминуемый отказ Лейлы.

Андрей

Андрей уехал из Ленинграда с разбитым сердцем, с тоской отвергнутого влюбленного и уверенностью в том, что Восток закован в слишком крепкие оковы, и там, чтобы суметь вырваться в настоящую жизнь, человеку нужно пройти через игольное ушко.

Он не мог понять все эти запреты и табу.

Он не понимал, как может человек жить подобным образом: ему остается быть либо отшельником, либо героем. А так как сам он не был ни тем, ни другим (да и не хотел быть), то положение казалось ему настолько непонятным, что он решил про себя: Восток находится где-то за пределами человеческого мира.

Он не понимал и Рашида – почему того так задело его, Андрея, отношение к Лейле?

«Наверное, он сам любит ее», – думал он иногда и тут же отвергал такую возможность по той простой причине, что Рашиду ничто не мешало признаться в своей любви. «Возможно, все дело в страхе Рашида перед Галиной», – раздумывал Андрей, убежденный вместе с тем, что ни одна женщина на свете не может оказаться преградой для настоящей любви.

Если бы Рашид и впрямь любил Лейлу, он бы не думал о Галине. «Должно быть именно так», – думал Андрей, все больше путаясь в сомнениях.

Но самой большой загадкой, приводившей в отчаяние и усугублявшей его страдания, была сама Лейла.

Она любила его! Он был уверен в этом. Сколько раз он видел любовь в ее глазах, в ее смущении и нерешительности!

Тогда почему отвергла? Почему?..

На все оправдания, которые она приводила, он в глубине души отвечал вопросительно: «Ну и что? Что в этом опасного? Не пойму, что для твоих родителей плохого в твоей влюбленности?»

Он не мог объяснить, почему она предпочитала сидеть одиноко в своей комнате и страдать, вместо того чтобы открыть ему дверь.

Отчего весь этот страх? Он не понимал этого, тем более что видел в ее глазах так много невысказанной любви.

Андрей вернулся к себе в Смоленск в надежде излечиться от своей безумной любви. Он надеялся похоронить ее в будничной суете, вдали от Ленинграда и Лейлы. Но первые две недели провел так, будто отбывал тяжелое наказание в заточении, и весь мир вокруг стал вдруг тесным. Дни проходили в тоске и одиночестве, долгие часы не удавалось заполнить ничем, не было желания кого-либо видеть, с кем-либо поговорить. И все чаще Андрей приходил к выводу, что никто и ничто в этом мире не может рассеять дым страданий, застилавший ему глаза.

Однокомнатная квартира, где он жил с матерью, также стала тесной для него. Здесь, когда тихими вечерами им овладевала тоска и в его воображении оживали призраки и тянули его душу туда, в Ленинград, Андрей не находил другого места для уединения, где мог бы утолить свою печаль и где бы мать не донимала его расспросами, кроме самого укромного и узкого – туалета. Он брал туда книгу и пачку сигарет, которые выкуривал, не читая ни слова: из-за букв на него неизменно смотрела Лейла, и все слова теряли смысл.

Мать в то время смогла поставить диагноз сыну, не прибегая к подробному анализу: он влюблен! По ее мнению, только этим можно объяснить, что вместо былого Андрея, жизнерадостного и веселого, к ней вернулась одна лишь его унылая тень. И та грусть, которая заволакивала ему глаза и с каждым днем делала его взор туманнее и задумчивее, которую мать заметила с первого дня его возвращения, привела ее к еще более точному выводу: сын переживает несчастную любовь.

Придя к такому заключению, она, повинуясь материнскому инстинкту, решила обуздать свое любопытство и прекратила расспросы, уверенная, что такого рода недуг может излечить только время.

В те дни, заполненные мраком и грустью, Андрей подумывал о том, что его друзьям, даже если они и не сумели бы извлечь его из заточения, возможно, удалось бы облегчить его участь, заставив хоть краем глаза взглянуть на окружающий мир.

Однажды, возвращаясь домой после недолгой прогулки в центр города, он сел в автобус и, проталкиваясь подальше от дверей, столкнулся с пожилой женщиной. Из ее рук выскользнула сумка, в которой, к несчастью, лежали яйца. Хотя Андрей поспешно поднял сумку и долго извинялся, старуха рассердилась и не успокоилась даже тогда, когда он предложил заплатить за разбитые яйца. Она разгневалась еще больше, так как дело было не в стоимости яиц, а в дефиците. Ей пришлось простоять в очереди несколько часов, чтобы купить их.

Неожиданно в спор вмешался стоявший неподалеку крупный мужчина. Он пытался урезонить старуху, и перебранка между ними продолжалась почти минуту, после чего старуха, недовольная его вмешательством, злобно сказала:

– А вам какое дело? Тоже заступник нашелся!

– Нет, не заступник! – спокойно ответил тот. – Все куда проще – я его друг.

Андрей с недоумением оглянулся и несколько секунд всматривался в лицо мужчины с растрепанной бородой и ртом без двух передних зубов. Наконец воскликнул:

– Боже, Сергей! Как ты изменился!

– А ты совсем не изменился, – ответил Сергей.

Это был одноклассник Андрея, прежде худой и долговязый, а теперь растолстевший как на дрожжах и потерявший два передних зуба.

– Это в драке с двумя бандитами, которые напали на нас с Вовкой, – смущенно пробормотал Сергей. И стал рассказывать о том, как ему по бедности пришлось отпустить бороду, что у него нет денег на то, чтобы вставить зубы, а тем более – вернуть жену, которая ушла, заявив в один прекрасный день, что ей надоело целовать беззубый рот.

– Ну, брат, ты, похоже, стал уличным забиякой, – сказал Андрей с улыбкой.

Сергей начал оправдываться:

– Поверь, я не виноват, это с людьми творится в последнее время что-то непонятное, – будто озверели. Не знаю, как там, в Ленинграде, но тут, я тебе скажу, дела плохи, особенно после этой перестройки. Все ненавидят друг друга, каждый готов по малейшему поводу пустить в ход кулаки. Не нравится мне это все… – Он не успел договорить, так как заметил, что автобус подъехал к его остановке. Уже выходя, торопливо бросил Андрею: – Потолкуем в другой раз. Пока!

Через два дня Андрей вновь встретился с Сергеем, который явился в сопровождении Владимира, их третьего друга.

На Владимире была кожаная куртка, которую он купил на деньги, вырученные от удачной коммерческой операции: помог одному знакомому сбыть целую сумку джинсов и получил неплохой процент от барыша. После двух стаканов водки Сергей заявил, что не пойдет провожать друга домой, так как не хочет потерять еще пару зубов из-за этой куртки. Он произнес это шутя, и Владимир ответил также с усмешкой:

– Кто знает, дружище, может быть, придет день, когда я и в самом деле буду ходить в сопровождении охранников.

– Но твоим охранником точно буду не я.

Сергей, окончивший техникум, работал на заводе, а Владимир, бросив учебу в университете, трудился в магазине. Не вдаваясь в глубокий анализ происходящего, а больше опираясь на какое-то предчувствие, Владимир считал, что будущее за людьми коммерции, а не за теми, у кого диплом о высшем образовании. Поэтому третий стакан он поднял за перестройку.

Андрей, сам горячий приверженец перестройки, согласился с ним, – не потому, что интересовался политикой или разбирался в ней, а потому, что перестройка обещала лучшую жизнь, сулила демократию, свободу и достаток. Он представлял ее в виде вихря, ворвавшегося в застоявшуюся жизнь, чтобы изменить ее, придать ей яркие краски, после чего человек, наконец, заживет в стране, где не один голос будет командовать всеми, и не одна рука будет водить людскими судьбами, и где не будет ни очередей, ни дефицита.

– Зато в этой стране жены стали бросать мужей из-за копеек, – насмешливо сказал Сергей.

– А то и из-за нескольких зубов, – добавил со смехом Владимир.

Разговор тотчас перешел на женщин. Друзья напомнили Андрею об их давних любовных похождениях, и Сергей разразился хохотом, когда вспомнил, как Андрей однажды явился в школу бледный и с распухшими глазами. Андрей вспомнил это происшествие и тоже захохотал, припоминая, как рано утром мать разбудила его, с силой тряся за плечо и допытываясь с ужасом: « Говорят, Света из вашего класса родила сегодня утром, не ты ли отец? Признавайся, ты отец ребенка?»

Андрей помнил, как он глядел на мать, спросонья не понимая, кто такая Света и какое ему дело до ребенка, которого она родила.

– Ну, а если честно, не твоя работа была? – спросил Владимир, все еще давясь от смеха.

– Да нет, Света мне никогда не нравилась.

– Скажи спасибо, что дело ограничилось матерью и тебя не вызвали в партком, – сказал Владимир, вспомнив, как их соседа Валентина вызвали на партийное собрание, когда тот изменил жене. Тогда ему прочли лекцию о моральном кодексе строителя коммунизма и Бог знает о чем еще, и он вернулся домой с сердцем, заново преисполнившимся любовью к жене.

– А разве это плохо?

– Конечно, плохо, – ответил Владимир и добавил, поднимая стакан: – Давайте выпьем за то, чтобы старое никогда не возвращалось!

Выпили, и Сергей сказал:

– Время, дорогой, идет только вперед, оно может лишь отклоняться то вверх, то вниз. Я думаю, сейчас мы на таком этапе, когда оно идет вниз, и все начинает рушиться.

– Рушатся только оковы, и ничего больше, – вставил Андрей, – и мы сейчас, скажу я тебе, как раз поднимаемся вверх, и будущее покажет, что я был прав. И потом, чем тебе не нравится перестройка? Можно подумать, ты много потерял из-за нее.

– Потерял!

– Что?

– Жену и передние зубы, – рассмеялся Владимир.

– Ну, в таком случае он прав, – развел руками Ан дрей. – Ему не нравится перестройка! Он боится, что все выйдет из-под контроля и наступит анархия.

– А разве то, что происходит сейчас, не анархия? Все кругом становятся жуликами, каждый ворует все, что попадет под руку, – возразил Сергей. – Наш завод, который перешел на хозрасчет, ничего не выпускает, а директор распродает товар, скопившийся на складе, как свой собственный, и кладет деньги себе в карман. А нас, рабочих, дурачит какими-то ваучерами, якобы гарантирующими нам долевое участие в производстве. Сплошная комедия!

– А представь, если бы мы продолжали жить по-старому, при твоем любимом социализме. Это же дикость! Помнишь фильм «В моей смерти прошу винить Клаву К.», который мы смотрели раз двадцать? Про подростков-хулиганов и их дьявольские проделки в школе, когда они то влюбляются, то прогуливают уроки? Помнишь, как мы втроем убегали из школы, покупали билеты и садились в последнем ряду, и когда заканчивался сеанс, прятались под сиденьями, дожидаясь следующего? И сколько раз, бывало, смотрели картину подряд, а не надоедало! А почему? Да потому, что там герои были из жизни, похожие на реальных людей, без всякой там идейной пропаганды, положительности, узаконенных отношений и проверенной любви!

– А я не вижу ничего плохого в пропаганде правильного образа жизни и законных отношений.

– Лично я не хочу быть правильным, – сказал Владимир, поднимая стакан и чокаясь с Андреем. – Я хочу ошибаться, хочу быть грешным, и пусть Бог накажет меня за это там, а здесь я не хочу нести наказание. Я хочу быть свободным! Когда вспоминаю о том, как нас учили быть идейными и правильными, мне становится смешно. Представьте, например, идут рядом комсомолец и комсомолка, а в голове у них только и мысли, что об интернационализме и борьбе с империализмом. Ну, не смешно?!

– Я тебя уверяю, что интернационализм и в самом деле занимал их мысли, потому что они думали о том, как бы поскорее послать его к черту и пойти заняться любовью, – смеясь, сказал Андрей.

Неожиданно он вспомнил эпизод из их юности и, все еще смеясь, добавил:

– Я думаю, живи мы не в Советском Союзе, нам вряд ли пришло бы в голову поступить так, как мы это сделали после фильма «Путь к звездам».

Именно этот фильм стал причиной того, что они впервые провели ночь вне дома. Им было по пятнадцать лет, когда выяснилось, что все трое влюблены в одну и ту же девчонку – героиню фильма. На следующий день Андрей предложил им сумасшедшую идею – поехать всем вместе в Москву, найти ее и безо всяких обид подчиниться ее выбору. «Пускай выберет из нас того, кто ей понравится», – сказал Андрей, и друзья закрепили мужской договор твердым рукопожатием.

Теперь они понимали, что ими тогда двигала не столько любовь, сколько жажда приключений. И они поехали. Им легко удалось найти адрес через справочное бюро. Героиня их мечты жила, как все обычные граждане, в квартире одной из многочисленных московских многоэтажек, похожих друг на друга, как две капли воды.

Друзья провели в столице двое суток, ночуя на железнодорожном вокзале, ходя кругами возле ее дома и так и не решаясь постучать в дверь. Им удалось лишь несколько раз приметить ее в окне квартиры на втором этаже. Вечером второго дня, заметив, что юная актриса стоит у окна и смотрит на них, друзья покрылись потом и затаили дыхание. Когда она отошла от окна, Сергей предложил удрать, чтобы их не заподозрили в чем-то нехорошем и не вызвали милицию. Володя нехотя согласился, но Андрей с дрожащим от страха сердцем все же решил остаться. Но когда трое вдруг увидели ее выходящей из подъезда и направляющейся к ним, они потеряли дар речи. В тот момент, когда девочка подошла, Сергей и Володя уже успели скрыться. Андрей остался в одиночестве, с завидным мужеством борясь с желанием последовать за друзьями. Он увидел, что она – вполне земная девчонка, с мягким голосом и глазами, не такими красивыми, как на экране. Тем не менее, когда она уверенно спросила, почему они околачиваются возле ее дома второй день подряд, Андрей не осмелился признаться, а лишь растерялся еще больше. В ответ он проговорил что-то невнятное, но затем его осенило, и он решил сказать не всю правду, а лишь ее треть: «Дело в том, что один из нас влюбился в вас, увидев на экране». Он сказал это, не зная, на кого из двух трусливых друзей ему указать, но был уверен, что ему никогда не хватит смелости самому признаться ей в любви. Андрей позвал стоявших неподалеку за деревьями Сергея и Володю, и те, опустив головы, вышли из укрытия и, взволнованные, встали рядом с ним. Она весело спросила:

– И кто же из вас влюбленный?

Наступило молчание, затем каждый их них глухо произнес, указывая на соседа: «Он».

Внимание, которым она удостоила друзей в тот вечер, омытый ее нежным смехом, не было обещанием любви, но равнялось стоимости билетов на обратный путь. На него денег не осталось, особенно когда, не устояв перед витриной московского магазина, приятели купили на последние крохи по куску давно не пробованной копченой колбасы.

С того дня в их памяти навечно закрепились волнение, безумство и волшебство приключения. А влюбленность прошла сама по себе, и они так и не заметили, когда это произошло, – то ли в тот момент, когда было решено ехать в Москву, то ли когда встретились с юной актрисой, то ли после возвращения домой.

Андрей опьянел от этих воспоминаний, пожалуй, больше, чем от выпитой водки. Он смеялся до слез, вспоминая растерянного и покрытого потом Сергея, умоляющего их смыться, пока не поздно.

Вдруг Владимир встал, покачиваясь, позабыв о перестройке и о своем споре с Сергеем, и, схватив за руку молодую официантку, обслуживавшую их стол, выпалил то, что, как догадался Андрей, он когда-то хотел сказать девочке-актрисе:

– Постойте, пожалуйста, мне нужно вам сказать кое-что.

Девушка остановилась улыбаясь.

– Мы, дорогая, не просто три клиента, – мы трое парней, которых объединяет и разъединяет одна вещь… Знаете, какая?

Официантка отрицательно покачала головой, и он добавил:

– Конечно, нет, откуда вам знать!

Андрей и Сергей старались сохранить серьезное выражение и не выдать душившего их смеха. Владимир допил свой стакан и продолжил:

– Эта вещь – любовь! Мы влюблены в одну и ту же особу. Знаете, кто она?

Официантка снова покачала головой, и тогда он проговорил тихо, словно по секрету:

– Это вы!

Тут Андрей не выдержал и захохотал, а за ним – Сергей. Девушка, не найдя ответа, повернулась, но Владимир снова удержал ее:

– Подождите! Я знаю, что вы не верите мне, потому что эти два негодяя смеются, но, клянусь, я говорю правду! И как раз перед вашим приходом мы говорили о вас. Меня покорили ваши глаза, этот, – он указал на Сергея, – без ума от вашей походки, а тот негодяй, который хохочет, сказал, что готов отдать полжизни за то, чтобы провести с вами ночь.

По глазам девушки было видно, что она готова поверить игре:

– Хорошо, и что дальше?

– Нас всех мучает один вопрос: кого бы вы избрали, если бы вам пришлось выбирать?

– Не вас, – быстро ответила она.

– Почему же?

– Потому что вы пьяны, и я не верю ни одному вашему слову.

– А если предположить, что я говорю правду?

– Все равно не вас, – сказала она, бросая беглый взгляд на Сергея. Затем ее взгляд остановился на Андрее, и она добавила, улыбаясь: – А вот этого симпатичного парня – пожалуй…

Почувствовав, что сказанное в шутку может принять серьезный оборот, она снова повернулась, чтобы уйти, но Владимир опять схватил ее за руку, другой рукой держась за плечо Сергея:

– Ладно, мы договорились, что поступим по справедливости. Мы останемся здесь, пока не закончится ваш рабочий день, и тогда вы уйдете вдвоем с ним, а мы с другом уйдем разочарованные.

Официантка вырвалась и ушла, не сказав ни слова. Андрей набросился на Владимира:

– Я думал, ты шутишь!

– А что из того, если шутка станет правдой?

– Вообще-то, ничего… – пожал плечами Андрей, – совсем даже ничего.

Внезапно пришла мысль: а почему бы ему вновь не принять жизнь такой, какой он воспринимал ее до встречи с Лейлой, – как веселую шутку?

Не думая ни о чем, следуя за жизнью душой и телом, он ушел вместе с официанткой, подчинившись насмешливой судьбе, которая повела его, держа одной рукой, а другой – рассеивая по ветру его безнадежную любовь.

Когда они оказались у нее дома, девушка призналась, что раскусила их игру, но решила принять в ней участие потому, что он – Андрей – понравился ей, и она не возражает провести с ним ночь.

– Не обязательно, чтобы настоящее в жизни начиналось всегда серьезно, – игриво сказала она, расстегивая ему рубашку, – возможно, мы когда-нибудь еще поблагодарим твоего пьяного дружка за его дурачество.

– А я думаю, что нам незачем думать сейчас ни о чем серьезном, – ответил он и поцеловал ее, размышляя про себя, что новая знакомая вовсе не так наивна, как казалась, и даже избавила его от ненужных угрызений совести, – ведь ему было бы нелегко говорить ей наутро прощальные слова.

Утром он проснулся с жестокой головной болью. Казалось, что причиной тому было сердце, а не выпитая накануне водка. Он пошел домой, выпил сильное болеутоляющее и заснул как убитый.

Ночь с официанткой не имела столь важного значения, которое могло бы удержать ее в памяти Андрея и спасти от забвения. Но событие запомнилось, запечатлелось как первая ночь, когда его любовь, стоявшая костью поперек горла, потихоньку соскользнула вниз, чтобы, наконец, прочно обосноваться в сердце, словно черная жемчужина, от которой не было избавления.

Андрей вернулся в родной город по распределению института и стал работать в поликлинике, находившейся в одном из старых кварталов. Медицинский персонал поликлиники чуть ли не целиком состоял из женщин, и среди них было достаточно хорошеньких девушек, способных залечить любые сердечные раны.

Женщины, в свою очередь, быстро уловили чутьем, как новый врач нуждается в любви, и каждая заблаговременно распахнула перед ним свое сердце, дабы облегчить ему путь, вздумай он постучаться именно к ней. Помимо того, что Андрей нуждался в любви, он был наделен всеми качествами благородного рыцаря: молодой человек в расцвете сил, неженатый, симпатичный, а самое главное – жизнерадостный, милый, очень приятный, что не позволяло им забывать о собственной женственности. Он непременно сам открывал дверь и пропускал женщину вперед, если случалось выйти вместе, спешил вовремя подать пальто. При этом не забывал время от времени отпускать мимолетные комплименты, от которых женские лица расцветали, словно от мелкого и приятного дождика.

Но больше всех внимание Андрея привлекла главврач Нелли Анатольевна, которая в первый рабочий день повела его по кабинетам и лабораториям поликлиники.

– Здесь вам придется научиться отдавать, не имея ничего, – сказала Нелли Анатольевна весело, словно сказанное ею подразумевало обратное: «Все, что от тебя требуется, – это отдавать самое малое, располагая всеми возможностями».

Андрей заметил тогда – и позднее убеждался в этом не раз, – что у нее была манера говорить о мрачном, приправляя слова очаровательной улыбкой, отчего это мрачное не казалось таким пугающим. Несмотря на убогость обстановки в поликлинике, улыбчивость главврача внушила Андрею оптимизм, и он почувствовал искреннее желание работать.

Когда они осмотрели последнее помещение, Нелли Анатольевна сказала извиняющимся тоном, будто несла личную ответственность за плохие условия в поликлинике:

– Еще четыре года назад нас должны были перевести в другое здание, которое строили специально, и обещали обновить все оборудование. Но планы заморозились, финансирование прекратилось, здание не достроили. Все остановилось из-за перестройки. Я каждое утро прохожу мимо здания, куда должны были переехать две поликлиники – наша и детская, что напротив. Теперь оно стало пристанищем для бомжей, которые берутся неизвестно откуда, и для подростков-наркоманов, которые вроде прячутся там от людских глаз, – она грустно покачала головой.

Андрей же, который сочувствовал новым веяниям, подумал, что устыдился бы признаться в своих взглядах, спроси она сейчас насчет его мнения о перестройке.

Нелли Анатольевна была доброй женщиной, знала всех сотрудников поликлиники и каждого из них звала ласковым именем, словно своих детей. Ей было около пятидесяти, но она не утратила стройности фигуры, и черты ее лица, несмотря на годы, сохранили красоту.

Андрей удивился, увидев в ее кабинете портрет Ленина, висевший на стене над головой главврача, в то время как многие успели снять эти портреты со стен. Он не предполагал, что присутствие портрета связано каким-то образом с ее политическими воззрениями. Видимо, ей было нелегко избавиться от портрета вождя, который она привыкла видеть в своем кабинете много лет подряд. Это объяснение показалось Андрею наиболее убедительным и полностью соответствующим доброму характеру Нелли Анатольевны.

Оказалось, что он ошибался. Когда Андрей однажды спросил об Ильиче, она немедленно ответила:

– Я все еще верю, что Ленин заслуживает того, чтобы его портрет висел над нашими головами.

Ответ показался Андрею странным, хотя он знал о ней еще мало: главный врач поликлиники, добросердечная женщина, всеми уважаемая и любимая, гибко руководит поликлиникой, не прибегая к бюрократическим методам.

Однако именно эти скудные сведения заставили Андрея исключить мысль о том, что она может быть коммунисткой.

– Надеюсь, мне не придется вешать его портрет у себя над головой, – шутливо произнес Андрей.

– Не обязательно, – смеясь, ответила она. – Да и кто знает, может, мне самой придется в скором времени его снять.

За те несколько месяцев, что провел Андрей в родном городе, он успел заново привыкнуть к его улицам, к старому зданию поликлиники с зелеными ростками, проросшими из стен, будто прерывистые вздохи, доносящиеся из умирающего тела. Привычными стали сами высокие голые серые стены поликлиники, двери, натужно скрипевшие при каждом открывании и закрывании, допотопное ржавое врачебное оборудование, стоны больных, ожидающих в темных коридорах. А еще он привык к звонкому смеху медсестры Кати, а позднее – к дороге, ведущей к ее дому, расположенному недалеко от поликлиники.

По выходным Андрей также по привычке до поздней ночи засиживался с друзьями. После таких вечеров наутро его обычно будил телефонный звонок, когда мать поднимала трубку и успокаивала его ревнивую подругу Катю, сообщая, что сын спит в своей постели, а не в чьей-либо другой.

В один из таких вечеров Андрей пришел к Владимиру, думая об Ольге и оставив за дверями Катю, больше не занимавшую его мысли. Ольга работала в справочном отделе поликлиники и бросала на него страстные взгляды каждый раз, когда он проходил по унылым коридорам. В тот вечер Андрей пил, веселился и смеялся, мечтая о том, как после попойки пойдет к Ольге домой и проведет с ней ночь.

Но после третьей бутылки водки пьяный Андрей вдруг протрезвел. Воспоминание о мучительной любви вновь нахлынуло на него. Неожиданно из самого его сердца вырвались и потекли с языка строки стихов:

Андрей умолк, уставившись взглядом в одну точку. Никто не произнес ни слова. Тогда он встал, поспешно оделся и вышел из квартиры.

Прибежав домой, запыхавшийся Андрей начал быстро собирать вещи, кое-как засовывая их в полиэтиленовый пакет.

– Куда ты? – удивленно спросила мать.

Он бросил на ходу:

– В Ленинград. Поеду проведаю друзей.

– Подожди, я дам тебе сумку вместо этого мешка, – проговорила мать, растерявшись от неожиданности.

– Не надо, мам, сгодится и пакет.

И, как на крыльях, помчался на железнодорожный вокзал. Ему казалось, что опоздай он немного – и все поезда на свете уедут в Ленинград, а он останется на далеком вокзале, одинокий и несчастный.

Добраться из Смоленска до Ленинграда в тот день можно было только через Москву, и тут Андрея ждало разочарование: все билеты на Москву были проданы.

…Он стоял, прислушиваясь к грохоту отбывающих и прибывающих поездов, перевозивших всех, кроме того, кому нужно было уехать больше всех на свете, – кроме него самого.

Рашид

Когда однажды после отъезда Андрея Рашид застал Лейлу в слезах, он понял, что она плачет по Андрею и любит его. Ее горе так тронуло Рашида, что в этих катящихся по ее лицу слезах он разглядел россыпь собственной души, которая стремительным потоком обрушилась вниз, предвещая полный крах.

Весь день он оставался мрачным, пытаясь утешить себя тем, что Лейла забудет Андрея, и наступит день, когда надежда вновь повернется к нему лицом. Но печальная картина не покидала Рашида. Вечером сильно захотелось выпить, обязательно напиться допьяна, и он вышел поискать такси, чтобы купить у водителя бутылку водки.

На улице его внимание привлек пьяный мужик, который покачивался из стороны в сторону, всеми силами пытаясь удержаться на ногах и не упасть, так как неподалеку стоял милиционер и ждал падения, чтобы забрать подгулявшего.

Рашид стоял и наблюдал за ними. Милиционер застыл справа от пьяного и спокойно и уверенно ожидал, а слева от мужика, на расстоянии нескольких метров высился электрический столб. Мужчина долго всматривался в него, затем перевел взгляд на милиционера и расплылся в широкой тупой улыбке.

Рашида позабавила эта сцена. Спустя некоторое время пьяный сделал несколько неуверенных шагов и едва не упал, но совладал с собой и остался на ногах. Затем снова посмотрел на столб, взглянул в сторону милиционера и еще раз обнажил зубы в идиотской ухмылке. Безмолвный поединок длился минут десять. Рашид продолжал наблюдать. Пьяный мужик медленно приближался к столбу. Каждый шаг давался с трудом, но ему все же удавалось удержаться на ногах. При этом мужик смешно поглядывал на милиционера и улыбался ему вызывающе. Рашиду было интересно наблюдать, как милиционер, верный букве закона, оставался стоять молча, будто наслаждался своей будущей победой над соперником и его неминуемым падением прежде, чем тот достигнет столба.

Мужику оставалось сделать лишь несколько шагов, чтобы добраться от желанного столба. На лице милиционера отразилось беспокойство, но он продолжал медленными шагами следовать за пьяным, молча, ничего не предпринимая. Рашиду это нравилось, и ему хотелось хоть как-то подбодрить пьяного, однако он тоже молчал и продолжал следить за его последней отчаянной попыткой. Мужчина сделал еще один шаг, затем – другой, однако на третий у него не хватило сил, и он рухнул на землю.

Милиционер-победитель подошел, поднял пьяного и, придерживая за руку, повел с собой.

Рашид был разочарован. Захотелось подойти к столбу и прислониться к нему, но вдруг показалось, что Рашид тоже может упасть, не дойдя до желанной цели. И некому будет его арестовать, и он так и останется лежать на земле… Он улыбнулся собственным мыслям. Затем направился к стоявшему неподалеку такси и купил бутылку водки.

Рашиду казалось, что он пошатывается на ходу, как тот пьяница, и вот-вот упадет. И причина не только в его любви к Лейле, – его заботил и другой вопрос, возможно, еще более опасный: положение в партии. Почему-то на родине после перестройки проблемы и разногласия в партии вспыхнули как огонь, здесь же вопросы борьбы и революции стали мало кого интересовать, и члены организации потихоньку исчезали из ее рядов, подобно тому, как душа покидает умирающее тело.

Рашид решил не пить в одиночку и отправился к товарищу по партии Халеду.

– По-моему, друг, все идет к худшему, – сказал Халед, наливая водки.

– К чему это ты? – спросил Рашид. – Есть какие-нибудь новости?

– Каждый день происходит что-то новое, разве ты сам не видишь?

– Ты неправильно понимаешь происходящее, это – этап политических схваток.

– Какие схватки? – насмешливо воскликнул Халед. – Схватки с участием пятерых, оставшихся здесь, и, может быть, десятерых там?

– Дело не только в нас. Схватки происходят на более значительном уровне, я имею в виду перестройку. Ты разве не читал книгу Горбачева? Он утверждает, что придерживается социалистического пути, и говорит очень важную вещь: нынешние изменения – историческая неизбежность, которая, в конце концов, должна привести к прогрессу и развитию социализма.

– Я не читал этой книги, но, судя по твоим словам, могу сказать, что этот человек либо коварный злодей, либо глупец. Какое развитие может получить все происходящее? Скажи мне откровенно! Да, конечно, есть прогресс в положении таксистов, спекулирующих водкой, в положении продавцов черного рынка и хозяев кооперативов, которые ничего не производят, а только занимаются спекуляцией. А производство между тем прекращается, и директора заводов не знают, как руководить перешедшими на хозрасчет предприятиями. Кризис усугубляется день за днем, с прилавков исчезли товары. А ты говоришь «прогресс»! Я не знаю, отчего так происходит: то ли это большая глупость, то ли запланированная операция… Но в любом случае это не историческая необходимость.

– Хорошо, но ведь все это можно считать переходным этапом.

– Возможно. Но я сомневаюсь, что он закончится в пользу социализма. Иногда мне кажется, что ситуация больше похожа на всеобщее разрушение, чем на перестройку. Порой у меня возникает тяжелое предчувствие, что все это приведет к полному развалу и отказу от социализма.

– Не говори так. И не сомневайся в силе КПСС и ее идеологии, потому что перестройка отражает историческую необходимость и неизбежность. А они вынуждают социализм к перестройке самого себя, чтобы соответствовать новым реалиям и требованиям времени.

– Мне не хочется, чтобы сложилось так.

– А я уверен в этом. Надо верить в партию и в поддерживающий ее народ.

И все же слова Халеда в последующие дни не выходили у него из головы и все громче отдавались в мозгу зловещим звоном. В глубине души Рашид соглашался с каждым словом друга, но отказывался признаться в этом не только перед ним, но и перед самим собой. Подобное признание вызывало в его душе настоящий ужас, так как ставило перед невообразимой опасностью – потерей мечты о социализме и коммунизме.

Ему не верилось, что социальные колебания, вызванные перестройкой в советском обществе, – предвестники глобального и великого сотрясения, способного уничтожить эту формацию.

Великая страна дрожала в конвульсиях и, словно громадное тело, раскрывала легкие для свежего воздуха – воздуха демократии и либерализма. Рашид был свидетелем того, как безмолвие десятков лет нарушил грохот от падения легендарного железного занавеса, ограждавшего страну по всей длине границ, и люди радостно зааплодировали, будто солнце стало всходить над ними с запада.

Но, несмотря на все происходящее, Рашид не изменял своим идеалам. Он просидел немало ночей, резюмируя книгу Горбачева, намереваясь обсудить ее с оставшимся в партии товарищами. Однако его ждало разочарование: он вдруг обнаружил, что друзья вовсе не горели желанием обсудить написанное. Энтузиазм Лейлы и Халеда начинал угасать, а двое других товарищей были заняты совсем иными делами: собирались в Турцию, чтобы накупить кожаных изделий и перепродать в Ленинграде.

– Ты представляешь, я купил новое пианино за ту кожаную куртку, которую носил! – весело рассказывал один из них.

– Я так понимаю, что ты решил стать спекулянтом? – с упреком спросил Рашид.

– А что из того? Деньги никогда не помешают, особенно, если их у тебя не всегда хватает.

– И ты считаешь, что решение проблемы в спекуляции?

– Решение проблемы – в продолжении революционной борьбы, – вставил Халед.

Неясно было, говорил он серьезно или иронизировал, потому что лицо его сохраняло серьезное выражение, но сама фраза показалась Рашиду веселой, и он улыбнулся. Вслед за ним рассмеялись и другие, словно Халед выдал остроумную шутку.

Рашид отчаянно пытался превратить партийные собрания в своего рода реанимационное отделение для спасения от смерти революционного духа его товарищей и, возможно, его собственного. Но за пределами собраний внимание к вопросам политики и борьбы стало заметно ослабевать, и не только у его товарищей, но и у большинст ва революционных активистов – как арабских, так и их единомышленников из других стран. Блестящие возможности для занятия коммерцией, быстрые и выгодные сделки, новости о том, какой товар продается там или тут – вот что занимало теперь умы, завораживало и увлекало всех и вся.

«Как же нам продолжать борьбу в таких условиях?» – озабоченно размышлял на ходу Рашид. А возвратившись к Галине, заставал ее в ожидании, и она тотчас задавала свой самый главный вопрос: «Когда же, наконец, мы поженимся?»

– Прошу тебя, подожди немного, – отвечал он. – Сейчас время для этого совсем не походящее.

И Рашид начинал разъяснять ей трудности политического этапа, на что она с недоумением отвечала:

– Ты дурак или им прикидываешься? Какое отношение имеют к нашему браку политика, борьба, перестройка и твоя партия? Не хочешь ли ты сказать, что взял на себя миссию исправления человечества?

– Это не так. Мы и вправду переживаем сейчас тяжелый период, и я сам не готов к браку. Не понимаю, почему ты волнуешься. Я обещал жениться на тебе, и мы поженимся. Мы обязательно поженимся, Галина! Потерпи немного, не дави на меня.

Говоря это, Рашид чувствовал, что задыхается в настоящей осаде. Он шел искать Лейлу, чтобы рассказать обо всех своих бедах, кроме одной, злополучной, – его любви и Галининой тюрьмы.

Теперь он стал часто навещать Лейлу. В иные дни приходил нагруженный дефицитными товарами, которые доставал с большим трудом, выстаивая часами в длинных очередях. И тогда Лейла готовила какое-нибудь арабское блюдо, запах от которого, как и новость, что она его приготовила, моментально распространялись по общежитию и даже за его пределами, привлекая их друзей, жаждущих отведать знакомые с детства блюда – маклюбу[3] или мулюхию[4] с курицей.

Каждый раз ужин переходил в громкую вечернюю дискуссию, где по настоянию Рашида поначалу главной темой становилась перестройка: воистину ли она историческая неизбежность и приведет ли к дальнейшему развитию социализма? Довольно быстро разговор переходил на новости рынка: говорят, на Невском открылся магазин фирмы «Ланком» с импортной парфюмерией и косметикой, и люди часами выстаивают в очередях перед ним; что правительство якобы разрешило иметь собственные частные магазины; что убийство на такой-то улице произошло на почве финансовых разборок; что поговаривают, будто торговля спиртным теперь находится в руках мафии, и говорят… и говорят…

Потом все расходились, и только Рашид задерживался дольше остальных, переминаясь с ноги на ногу, будто хотел остаться наедине с Лейлой и сообщить ей что-то важное. И, тем не менее, ни разу не сказал ей ничего особенного.

Помимо случайных визитов на неделе, позднее он стал забегать к ней каждую пятницу вечером. Приходил ровно в пять часов, с пустыми руками, стучался в дверь два раза, и Лейла отвечала:

– Заходи, открыто.

Он входил, и они проводили вместе вечер, болтая обо всем, кроме того, что касалось Галины и его отношений с ней. И если, бывало, Лейла спросит о Галине, Рашид отвечал коротко:

– Все нормально.

Он терпеть не мог, когда Лейла спрашивала его о Галине, и ненавидел те моменты, когда Лейла видела его в сопровождении русской подруги. Всячески старался не дать им шанса познакомиться и много раз под всевозможными предлогами отвергал просьбу Лейлы позволить ей навестить их с Галиной. Что касается случайных встреч втроем, нередких в течение прошедших лет, то Рашид всякий раз пытался улизнуть поскорее, таща Галину за собой и оправдываясь тем, что им некогда, они спешат. Он не желал, чтобы Лейла видела его с другой, в надежде, что она, наконец, разглядит его таковым, какой он есть на самом деле: одиноким, несчастным и обделенным любовью.

Прошел год, но он не сумел разрушить разделявших их преград и добиться, чтобы Лейла увидела его положение со всей ясностью.

Он не решался признаться ей в любви.

Но однажды Рашид неожиданно почувствовал, будто давившая его рука судьбы слегка ослабла и готова выпустить на свободу.

Лейла тогда училась на втором курсе. Она настояла, чтобы он поехал с ней на прогулку по городу. Они посетили Русский музей, покатались на пароходе по ленинградским рекам и каналам, а потом Рашид решил пригласить ее на обед:

– Мы с тобой сходим в Литературное кафе. Там тебе очень понравится. Раньше там собирались поэты и писатели, и даже Пушкин подолгу засиживался в нем, и столик, за которым он любил сидеть, все еще там, ты его увидишь. А когда Пушкина убили, в этом ресторане состоялась панихида по нему, и Лермонтов прочитал свое знаменитое стихотворение «Смерть поэта», – Рашид рассказывал все это, пока они стояли в очереди у входа в ресторан.

Официантка провела их к свободному столику для двоих. Пока они ждали заказа, появилась артистка со скрипкой в руках, высокая, в длинной черной юбке и белой блузке. Женщина играла, переходя от одного столика к другому, и, дойдя до их столика, остановилась. «Конечно, она решила, что мы влюбленные», – подумал Рашид, и эта мысль польстила ему. В то же время он смутился, неловко сложил руки на столе и уставился в пол, пытаясь скрыть волнение. В тот момент он забыл о Галине, а может, ему не хотелось о ней вспоминать. Внезапно любовь нахлынула на него, накрыла с головой. Ему показалось, что печальная мелодия скрипки звучит для них одних. Скрипка словно сама говорила за него, и ему оставалось лишь поднять голову и взглянуть на Лейлу… Поднять голову, пока между ними тянутся эти трепетные струны, и будто не смычок, а его дыхание, его пульс извлекает чудесные звуки из инструмента, с предельной ясностью обнажая его душу… Ему стоит лишь поднять голову, и она все поймет!

Он медленно и нерешительно поднял голову, словно говоря: «Я люблю тебя». И посмотрел на нее.

Она сидела, подперев руками голову, и смотрела вверх, на скрипачку. Рашид продолжал глядеть на Лейлу в надежде, что она обернется, но этого не произошло.

И он произнес сдавленным голосом:

– Я люблю тебя.

– Что? – она удивленно повернулась к нему, будто ослышалась.

– Я сказал, что люблю тебя, Лейла.

– Рашид, ты это говоришь серьезно?

– Да, совершенно серьезно.

Некоторое время она смотрела на него с недоумением, потом произнесла:

– Честно говоря, ты меня удивил.

– Удивил? Мне всегда казалось, что ты догадываешься о моих чувствах.

Она недоуменно пожала плечами, все еще глядя на него:

– А мне казалось, что ты испытываешь ко мне братские чувства.

Он немного помолчал, раздумывая, и сказал:

– Хорошо, не будем об этом. Предположим, что ты меня не понимала… Но теперь я признаюсь тебе в любви, которую долго скрывал. Я терпеливо ждал, пока не… – он замялся, ему не хотелось упоминать об Андрее или Галине. – …Пока не наступит подходящий момент для признания.

Она не проронила ни звука, а он все смотрел на нее, сжигаемый нетерпением. Молчание ее затянулось, и тогда он снова спросил:

– Ты ничего не ответила. Что скажешь?

– Рашид, я не знаю, что тебе ответить.

– Не знаешь? – переспросил он удивленно. – Я надеялся, что мои слова найдут хоть какой-то отклик в твоей душе! Ты равнодушна ко мне?

– Была неравнодушна… Но дело в том, что… – казалось, ответ дается ей с большим трудом, – мое отношение к тебе не такое, как твое… Оно совсем другое. Это большое чувст во, глубокое и искреннее, но оно дружеское, и не более того.

– Хорошо, хорошо, – сказал Рашид с плохо скрываемым раздражением. – И все же не спеши с ответом, подумай немного. Я люблю тебя… Люблю так, как, может быть, никто другой не любил и не полюбит. Дай мне только шанс, прошу тебя.

– Боюсь, Рашид, здесь для меня все решено раз и навсегда. За прошедшие годы я привыкла видеть в тебе друга и брата и никогда не думала о тебе как-то иначе, и вряд ли смогу взглянуть на тебя по-другому. И потом, твоя связь с Галиной…

Рашид нетерпеливо прервал:

– Не будем сейчас говорить о ней.

– Я только хотела сказать, что твоя связь с Галиной никогда не мешала мне, и я всегда желала тебе счастья с ней, как сестра желает счастья брату. И тот момент, когда я могла испытывать к тебе другое чувство, увы, боюсь, прошел. Мне больно говорить об этом, но это правда, и я не хочу тебя обманывать.

Он не отвечал, умолкла и она. Затихла скрипка, и люди вокруг тоже замолчали. До Рашида доносился лишь грохот его рушащихся мечтаний и надежд, которые он так долго сдерживал, ожидая за дверями Лейлы, а она в это время, как оказалось, и не замечала его. В эти минуты Рашиду показалось, будто земля уходит из-под его ног и какая-то сила уносит его в бездонную пропасть.

Людмила. Коммунальная квартира

Когда Люда впервые попала в коммунальную квартиру, – было это за год до появления там Лейлы, – она сразу полюбила ее. И наконец согласилась оставить отдельную квартиру, где жила с Иваном, и поселиться здесь, разделяя с соседями кухню, туалет, телефон, воду, воздух и все остальное.

Осматривая квартиру, Люда обратила внимание на лепнину и фрески, украшавшие стены и потолок, на каменный камин у входа, широкие окна, выходившие на Неву, и поняла, что в прежние времена квартира принадлежала богатым людям. «Может быть, какому-нибудь князю», – подумала она.

Людмила была права. В прежние времена дом действительно принадлежал одному знатному лицу, но после Октябрьской революции был национализирован, как того требовали законы социальной справедливости. Позднее его переделали, разбив на несколько квартир, а затем залы в каждой из квартир поделили на комнаты, чтобы дом сумел вместить как можно больше семей.

Люда долго стояла перед камином, вглядываясь в него: внутренность представляла собой темную мрачную дыру, словно еще не оправилась от оцепенения с тех далеких времен, когда в нем погас последний огонь. Сверху, на каминной полке, ютились вещи жильцов. Здесь же стоял старый телефонный аппарат, звонок которого вызывал у заслышавшего его впервые испуганную дрожь, словно от сигнала тревоги. Вверху над телефоном висел лист бумаги. На нем разными чернилами и почерками были выведены номера телефонов скорой помощи, пожарной службы и прочие, необходимые для непредвиденных ситуаций, а также множество других номеров, принадлежавших неизвестно кому. Рядом стоял горшок с кактусом, густо покрытым колючками и сохранившим признаки жизни, будто он все еще рос в пустыне, хотя его давно никто не поливал. Стенка, подпиравшая каминную полку, была украшена рельефным рисунком в виде пустой четырехугольной рамки, внутри которой виднелась лишь облупившаяся старая серая краска.

Перед мысленным взором Людмилы встала картина из Эрмитажа с изображением генералов, защищавших Россию от армии Наполеона, и она сказала:

– Наверняка это место предназначалось прежде для портрета хозяина дома, где он был изображен в наряде генерала или графа, держащим в одной руке трубку, а в другой – трость. А сам – с маленькой головой, густыми усами и орлиными глазами.

И продолжала:

– Ну, ничего. Здесь можно повесить зеркало в красивой деревянной оправе – интересно будет наблюдать свое отражение перед огнем.

Иван поспешил оторвать жену от подобных мыслей:

– Не забывай, что мы будем занимать в этой квартире всего одну комнату.

– Знаю, – ответила она недовольно, – но человек любит и помечтать.

Иван, после всех испытаний, через которые ему пришлось пройти, думал только об одном – как ему освободиться от долгов. Он и в самом деле не мечтал ни о чем другом. Но, несмотря на свою горечь, эта правда делала смешными Людины настроения. В то время как его мысли были заняты исключительно проблемами долгов, Людмила, попав в квартиру, не только стала грезить о том, чтобы завладеть ею целиком. Она вела себя так, будто это решенный вопрос, и сразу стала рассуждать, где и какой требуется ремонт, чтобы привести квартиру в прежнее состояние. Переехав сюда, она с первого дня начала говорить об этом с такой серьезностью и рвением, что увлекла разговорами и свою соседку Наталью, – разговорами, которые Иван называл не иначе как «болтовней двух бездельниц», – о возможных вариантах переделки квартиры.

По мнению Люды, следовало убрать стену, отделявшую их с Иваном комнату от коридора, и переделать ее в большую гостиную, как было прежде, – с горящим камином и зеркалом над каминной полкой. Что касается широких окон гостиной, выходящих на Неву, то, глядя на них, Люда представляла себе почти сказочную сцену: темные холодные ночи, по берегу реки бродят бездомные и украдкой бросают взгляды на переливающиеся светом окна зала, где мелькают элегантно одетые люди. Они плавно передвигаются по сверкающему залу и то и дело чокаются хрустальными бокалами, и звон их отзывается жуткой завистью в душах несчастных, что бродят под окнами.

Комнате Натальи ввиду ее близости к ванной предстояло превратиться в спальню, а следующая комната – в будущем Максима Николаевича, в которой до недавней смерти жила его мать, – должна была стать жилой. Четвертая комната, которую хозяин сдавал время от времени и которую через год снимет Лейла, останется пустой, на случай появления ребенка.

Что касается кухни, то она, без всякого сомнения – и Наталья поддержала Людмилу без колебаний – нуждалась в большом ремонте и тонне инсектицидов, чтобы уничтожить всех водившихся здесь тараканов.

Люда была единственной женщиной в жизни Ивана. Он любил ее, и для него она была красивее и умнее всех женщин. Но, прислушиваясь к этим разговорам, Иван невольно кривил губы, удивляясь ее самоуверенности:

– Я уверен, что на земле нет ни одной женщины с нормальным умом.

На что Люда отвечала:

– Ты прав. Очень глупо мечтать о чем-то подобном и надеяться осуществить это за твой счет.

– Что ты имеешь в виду?

В этот момент она почувствовала победу. Ей удалось вызвать у него беспокойство и сомнение, и тем самым она восстановила попранное на миг достоинство. Людмила вспорхнула с места, словно бабочка:

– А вот что: жизнь прекрасна и дается человеку лишь один раз, и глупо растрачивать ее в ожиданиях.

Она не стала объяснять, что действительно подразумевала, поскольку и сама не знала, в каком направлении потечет ее жизнь в будущем, но в то же время верила в необходимость перемен. В тот момент она довольствовалась лишь тем, что вызвала в душе Ивана сомнение, не дав возможности одержать верх и посмеяться над ее ограниченностью.

До их брака Иван был лишь одним из многочисленных поклонников Люды. Целый год он добивался ее внимания, перепробовав для этого все известные средства. И, в конце концов, сумел завоевать ее сердце, когда на вопрос Людмилы, почему он так упорно преследует ее, ответил уверенно:

– Потому что все равно ты будешь моей.

В то время Иван был преуспевающим молодым человеком, сумевшим в последние годы перестройки накопить немалую по тем временам сумму денег. Он совершил несколько выгодных поездок в Турцию: продавая там чайные сервизы по отличной цене, на вырученные деньги привозил чемоданы одежды и джинсов.

Его настойчивость и уверенность покорили Людмилу. Если бы Иван умолял ее, стоя на коленях, она, возможно, колебалась бы, но он ответил в утвердительной форме, исключавшей всякие сомнения: «Все равно ты будешь моей». Именно такой мужчина был достоин ее – уверенный и решительный. Есть люди, знающие, чего именно они хотят добиться в жизни, и уверенно идущие к своей цели, и она была из их числа. В то время она решила, что Иван тоже относится к этой категории людей. Она ответила ему любовью и согласилась на замужество, убежденная, что его упорство позволит с легкостью осуществить все мечты.

Начало было многообещающим. Однако не прошло и двух лет, как Людмила начала пересматривать свою веру в мужа, особенно после того, когда Иван начал заниматься, по ее словам, «черт знает чем».

Именно эти его дела стали потихоньку подтачивать фундамент их любви, и он прогнил и разрушился в один злосчастный момент, совершенно неожиданный для Ивана. Люда, живя в стеснении, наблюдала за крахом их отношений, чтобы навсегда вытряхнуть из памяти пыль обломков. Она похоронила надежду на продолжение совместной жизни – этой «низкопробной комедии», где Иван с большим успехом играл роль неудачника.

Что до Ивана, то через несколько лет он будет сидеть, кусая губы, воспроизводя в памяти все эпизоды этой «низкопробной комедии» – комедии его жизни.

Каким образом он мог предотвратить случившееся? Может быть, следовало сохранить верность юношеским мечтам, когда он был студентом филологического факультета Ленинградского университета, и поступить в аспирантуру, опубликовать свои стихи, дабы обеспечить себе работу и пусть и бедную, но достойную жизнь? Кто знает, а вдруг он стал бы известным поэтом? И если бы занялся не коммерцией, а другой работой, то, вероятно, не пришлось залезать в долги… А может…

В то время Россия переживала закат своей славы и величия, не проливая лишних слез, безропотно прислушиваясь к гулу потрясений, поражавших ее до самых глубин. Но Ивана, как и всех простых людей, начали одолевать призрачные надежды на свободу, демократию и благоден ствие, и он последовал за воображаемым благом, удивляясь тому, как вихрь перемен подрывает глубинные основы жизни, как рушатся устои, и в воздухе разносится доносящаяся с запада пыль светящихся мечтаний. Он не думал, не колебался, не принимал решений, а поступил как все и присоединился к общей массе людей, занявшихся коммерцией. «Останься я верен своим мечтам, – думал он, – меня, как и многих, бросило бы на дно, в нищету и отчаяние».

Мог ли Иван последовать в то время вчерашним, уже устаревшим мечтам, когда все вокруг успели без сожаления выбросить их из головы, – так же, как сняли с себя одежду и обувь советского производства эпохи пятилеток и переоделись в джинсы, пропитанные запахом долин и ранчо?

Иван полагал, что все эти явления предвещают добро, и пал жертвой великого заблуждения, будто он стоит на пороге рая, где можно быстро обогатиться, как удалось другим, и нужно всего лишь приложить усилие и терпеливо выждать, чтобы получить туда входной билет.

Этот билет могла обеспечить только коммерческая деятельность – занятие, которое стало процветать, словно мох в стоячей воде, и в один день превратило целое общество в сплошную биржу – спрут, безжалостно пожиравший попадавшееся на его пути и превращавший все в товар – все хотели купить и все хотели продать. Говорили только о сделках. В мелких сделках голодные старики продавали свое нехитрое имущество, чтоб получить на хлеб. В других, крупных сделках продавалось и покупалось имущество государства и народа. Заключались еще фиктивные сделки между людьми, не имевшими ничего, после чего один из них отправлялся на поиски товара, а другой уходил искать покупателя.

Иван, истративший весь доход от челночной торговли на любовные вечеринки с Людой и дорого заплативший за мгновения тщеславного блеска, когда он покупал Люде все, что она пожелает, дошел до нищеты – его карманы были пусты.

Но он не впал в отчаяние. После двух удачно провернутых операций к нему вновь вернулась жажда обогащения. В первый раз они с другом купили большую партию капусты и распродали ее. Свою долю вплоть до последней копейки Иван отдал Люде со словами:

– Возьми, я дарю этот успех тебе.

На первую выручку, уже после брака, Люда купила японский магнитофон, поставила его на видное место, как новогоднюю елку, и под музыку стала встречать Ивана, занятого теперь другой сделкой: ему предложили помочь в продаже сирийского нижнего белья. Операция удалась, и Иван, которому это дело не стоило больших усилий и времени, заработал на ней больше, чем на капусте. Успех воодушевил его, и он решил за короткий срок сколотить капитал, чтобы обеспечить изобилие себе и Люде.

Вопреки его ожиданиям, второе предложение превосходило самые смелые мечты. Ему предложили для перепродажи красную ртуть, которую используют в военном производстве. Ее предлагал – тайно, через посредника – один генерал армии.

Иван немедленно приступил к телефонным переговорам и обнаружил, что товар предлагается по очень низкой цене, и он может поднять ее в два или три раза, если сумеет найти иностранного покупателя, и что даже в этом случае цена останется низкой, между тем как ему достанется невообразимо высокий барыш. Обещанная сумма потрясла воображение Ивана, и в грустной тишине ночей собственная фантазия вырывала его из пропасти отчаяния и возносила, словно ковер-самолет, на самую вершину богатства.

Ради этого дела Иван перевернул дом вверх дном в поисках старых блокнотов, где были записаны телефонные номера студентов-иностранцев, учившихся вместе с ним и уже разъехавшихся по своим странам. Он рассчитывал найти среди них покупателя для дешевой ртути. Найдя записи, он почувствовал, что ступил на первую ступеньку лестницы, ведущей к богатству. В течение недели он пытался связаться хотя бы с одним из тех знакомых. На плохом английском Иван пытался объяснить тем, кто поднимал трубку на другом конце света, чтобы они передали такому-то: пусть ждет его звонка в условленном часу, нужно переговорить по очень важному делу. А Люда в это время считала, глядя на часы, минуты разговора. Положив трубку, муж успокаивал ее:

– Не волнуйся, ангел мой. Скоро мы не только возместим эти телефонные расходы, но получим такой барыш, о котором ты и не мечтала.

Но в итоге время на разговоры стало исчисляться не в минутах, а в часах. Иван выкатил глаза, увидев сумму, обозначенную в телефонной квитанции, тем более что его усилия не увенчались успехом, и он так и не нашел покупателя для ртути, предложенной по низкой цене. Пройдет много времени, и он узнает, что подобные сделки в действительности совершались, но на куда более высоком уровне, и что занимавшиеся этим имели баснословные доходы. Что же касалось Ивана и ему подобных, то до них доходили лишь самые общие разговоры о тех операциях, и им суждено было довольствоваться сладкими грезами и вдыхать издалека пьянящий аромат денег.

В последующих сделках, где длительность телефонных разговоров достигала иногда часа, а встречи продолжались до поздней ночи, заключались договоры по различным товарам: сигаретам, имеющимся где-то и по такой-то цене, продуктам, строительному железу, швейным иглам, электрическим лампам, другим мыслимым и немыслимым товарам. Ни одна из этих сделок не была гарантирована и не предвещала удачи, кроме одной, когда Ивану показалось, что осталось сделать слабый толчок, и двери в большой мир распахнутся перед ним настежь. Тогда он нашел покупателя, который согласился купить партию леса, готового к экспорту за границу, и надбавил в цене. Иван вел телефонные переговоры до тех пор, пока каждая из сторон не согласилась на условия другой. Потом подскочил к Люде и, обняв, приподнял ее над полом:

– Наконец-то дела наладятся!

И хотя Люда не знала, о чем речь, она мгновенно выразила сомнение:

– Не верю, чтобы хоть одна из твоих сделок удалась.

– Верь! Верь, Люда. Мы станем богатыми. Я куплю тебе все, что захочешь. Клянусь тебе – все, что попросишь!

– Ты серьезно?

– Конечно. А ты думала, что я буду всю жизнь оставаться в таком положении?

Она не очень поверила ему. За два дня до встречи, на которой должен был присутствовать покупатель, в семье вновь воцарился мир, и к Ивану вернулась прежняя уверенность. Впервые за последние два года он сидел за кухонным столом, не вставая, между тем как Люда то и дело вскакивала, чтобы убрать тарелку и поставить на ее место другую. В качестве задатка под обещанное богатство муж отдал ей все деньги, оказавшиеся в кармане, – они были взяты в долг – на покупку брюк из натуральной кожи, говоря:

– Бери деньги и не беспокойся. Увидишь: скоро я буду плевать на такую сумму, как эта.

Это было днем. А ночью он не мог уснуть. В случае если сделка удастся, ему достанется такой огромный барыш, который способен лишить не только сна, но и разума.

Он пошел на встречу один, в обход хозяина товара и остальных посредников. Иван рассчитывал любым способом предотвратить встречу между истинными продавцом и покупателем и сохранить за собой роль связующего звена, чтобы тем самым гарантировать собственную долю и не позволить выкинуть его из игры.

Он взял взаймы еще денег, надел свой лучший костюм, раскошелился на пачку сигарет «Мальборо» и решил пригласить в ресторан покупателя и его людей, чтобы побеседовать о делах за обедом, как и подобает бизнесменам, и убедить покупателя в том, что он является представителем продавца, а вовсе не посредником, не имеющим в кармане денег на буханку хлеба.

Иван отправился на предстоящий спектакль, не беспокоясь о расходах: «Будущего дохода хватит не только на покрытие этой жалкой суммы, но и на то, чтобы вовсе забыть о нищете».

Среди ожидавших его четверых он никак не мог определить покупателя – разве что студент-араб, плохо говорящий по-русски и бедный на вид. Трое остальных представили его как покупателя, но в ходе разговора выяснилось, что парень немного понимал в деле, и Иван заключил, что он тоже посредник, ищущий покупателя у себя на родине. Позднее Иван с горечью убедился в этом.

Он так и не увидел ни настоящего покупателя, ни товара. И потом долго переживал очередную неудачу.

Дальнейшие свои сделки он тщательно скрывал, чтобы в случае провала не потерять уважения Люды. И снова проваливался, и страдал уже тайком, в одиночку.

Этот этап жизни не принес Ивану ничего утешительного. Все, что он заработал, – это плохие взаимоотношения с Людой и крупный денежный долг. А еще – обширные познания в вопросах торговли лесом, сигаретами, ртутью, женским бельем, чистящими средствами и другими товарами, которые, пожалуй, превышали его знания в области литературы и поэзии, а также вывод, давно известный, но за который он повторно заплатил высокую цену, – о том, что нет торговли без капитала.

Вскоре Ивану удалось получить взаймы крупную сумму денег, и он взял ее с радостью, не думая о том, что сумма процентных ставок, подлежащих к выплате ежемесячно, превышала саму сумму кредита. И вновь принялся собирать осколки своей разбитой души, чтобы вылепить новую надежду.

Мучительно, не переставая, он грезил об успехе – уже не столько из желания разбогатеть, сколько ради того, чтобы вернуть доверие и любовь Людмилы. Он молча уходил и приходил, проявляя небывалое терпение, стойко перенося ее недовольство и враждебность, в надежде на то, что удастся хоть одна из его сделок, и в один прекрасный день он сможет вручить ей всю выручку со словами:

– Возьми, Люда. Все эти деньги твои. Возьми и улыбнись мне, и полюби меня снова!

Но этой мечте – самой важной его мечте – не дано было осуществиться. Неудачи следовали одна за другой, а в это время он продолжал утешать себя:

– Такое уж дело коммерция – один день приносит удачу, а другой – провал.

И с невиданным упорством продолжал гнаться за удачным днем, но не достигал его. В действительности он гнался за Людой, любовь которой с каждой его неудачей рушилась все больше и сходила на нет, и не было никакой надежды на возрождение прежних отношений.

Он взялся за перепродажу партии овощей из Украины, но товар испортился, не доехав до Ленинграда. Принялся торговать одеждой и обнаружил, что большая часть в ней бракованная. Попытка торговли консервированными продуктами чуть было ни удалась, но налоговая инспекция наложила арест на склад и заставила его уплатить налог, превышавший сумму ожидаемого дохода.

Сплошные убытки… В надежде на удачу Иван продолжал занимать деньги под высокие проценты, но мечты его стали скромнее, и он стал молить Бога дать ему хотя бы возможность расплатиться с долгами и начать все сначала…

В итоге он оказался тонущим в бездонном болоте долгов с непомерными процентными ставками, которые разрастались, как раковая опухоль.

И тогда Иван не нашел другого выхода кроме продажи квартиры, унаследованной им от бабушки. Предполагалось, что часть вырученной за нее суммы позволит расплатиться с кое-какими кредитами, которых он, в сущности, не видел и не тратил, – они возникли из воздуха и накопились сами по себе.

После тех жестоких сражений Иван понял, что не создан для коммерческой деятельности.

– И ни для чего другого, – саркастически заявила Люда. – Не думаю, что ты вообще умеешь что-либо делать на этом свете.

Люда, которая сохранила способность улыбаться всем, кроме Ивана!

После нескольких лет, потраченных впустую, Иван оставался в долгах, морально разбитый, измученный невыносимо плохими отношениями с Людой. Беда состояла и в том, что эти отношения перестали быть тайной и оказались достоянием соседей по коммуналке. Когда Иван с Людмилой только поселились в этой квартире, их разногласия сводились к спорам, где каждый старался не повышать голоса, дабы не быть услышанным соседями из-за плотно закрытой двери. Потом споры перешли в жестокие скандалы, и соседям приходилось частенько разнимать супругов. Позднее ссоры стали вспыхивать без видимых причин, и любая мелочь могла привести к крику. Люда не прощала Ивану малейших ошибок и упущений. Ее раздражало то, что он неправильно пользовался тюбиком зубной пасты и портил его внешний вид, надавливая на передний конец вместо заднего, и она недовольно сетовала:

– Господи! Ты ничего не умеешь делать. Ты уродуешь даже тюбик зубной пасты.

«Ты ничего не умеешь делать».

Эта фраза повторялась день и ночь. До каких пор Иван будет терпеть это унижение?

А беспорядок, который он привык устраивать в доме и над которым Люда весело подшучивала во времена их канувшей в лету любви, стал вызывать у нее одно раздражение. И он униженно попытался в один момент изменить давно укоренившиеся привычки. Если вдруг по забывчивости бросал снятые носки в каком-нибудь углу, то немедленно возвращался за ними, относил в ванную и стирал, лишь бы она не рассердилась. А если забывал их подобрать, то это грозило жутким скандалом, – Люда вымещала всю накопившуюся злобу.

Несмотря на отчаянную нищету, Иван располагал тем богатством, которое испокон веков влюбленные дарили своим возлюбленным, – большим сердцем и преданной любовью. Любовью, которая будет доводить его до умопомрачения, заставляя после каждой ссоры на коленях просить у Люды прощения за все совершенные и не совершенные им грехи. Это было воистину жалкое зрелище, тем более что он понимал: его любовь не значит для нее ровным счетом ничего, если преподносится на простом, а не золотом блюдце.

Люда не скрывала любви к деньгам и верила, что путь к свободе должен быть вымощен ими и ничем больше. Вид нищих, побиравшихся на городских помойках в поисках еды, вызывал у нее отвращение. Дело было не столько в грязной одежде или в зловонии, исходившем от гнилых остатков. Ее коробило само положение, ощущение тюрьмы, когда человек оказывается в плену у нужды и животных инстинктов.

Она чувствовала, что не создана для такой жизни. Больше всего Людмила ценила собственную свободу, ради которой следовало досыта, в полной мере удовлетворить личные потребности, желания и инстинкты, чтобы совершенно освободиться от них. Иначе говоря, ей хотелось самой единолично властвовать над собой, не позволяя ни другим людям, ни потребностям, ни желаниям руководить ею.

– Это самый настоящий эгоизм, – прокомментировал Иван, не скрывая своего удивления, когда она разоткровенничалась по этому поводу в один из редких моментов перемирия.

На что Люда ответила весело и уверенно:

– Даю тебе твердое обещание, что буду торжественно любить человечество и самоотверженно служить ему, если буду иметь все.

Именно в этом заключалась самая большая проблема Ивана: как бы обеспечить ее стольким, чтобы она любила хотя бы его одного, не говоря уж о человечестве.

Она же со своей стороны пришла к выводу, что если и существует на Земле человек, способный обеспечить ее всем, то это точно не Иван. Не Иван-неудачник, у которого нет денег даже на пачку сигарет.

Кое-как устроившись в коммунальной квартире, она приняла решение стереть последние надежды, связанные с Иваном, и начать самой пробивать себе дорогу к свободе, иначе говоря – приступить к поиску денег. «Или того, у кого они есть», – смеясь, заявляла Людмила, уверенная в том, что обладает достаточной привлекательностью и очарованием, чтобы самый богатый из мужчин валялся у ее ног. Она понимала, что прежде чем найдет деньги или обладателя их, ей придется пройти нелегкий путь, и решила начать с поисков подходящей работы.

Эта красивая высокая женщина, с горделивой походкой принцессы, с кристально-голубыми, по-детски чистыми глазами, влюбленная в себя, в действительности была талантливой художницей, выпускницей Академии искусств. Кроме того, она прекрасно играла на пианино. Но играла редко – лишь когда появлялось желание. Чаще всего это бывало, когда у нее портилось настроение. Тогда она закрывалась в комнате и вымещала свой гнев на клавишах. Этой привычкой она была обязана матери, которая однажды заставила ее выучиться музыке и просила сыграть каждый раз, когда в доме у них собирались ее друзья. Мать гордилась талантами дочки, которую она могла принудить сделать все, что пожелает, и лишить всего, что считает излишним, не считаясь с волей и желанием Люды.

Людмила, не умевшая заниматься ничем, кроме рисования и игры на пианино в то время, когда искусство было не в цене, не нашла мало-мальски стоящей работы. Везде ей предлагали какую-то ничтожную: продавщицей в магазине с низким заработком, официанткой в ресторане и тому подобное. Она согласилась на работу в ближайшем детском садике – учить детей рисованию, тем более что заработная плата не отличалась от тех, что предлагали ей в других местах.

– По крайней мере, буду заниматься тем, что умею делать и чем могу заработать на хлеб, а не сидеть полуголодной в ожидании, когда ты заработаешь на удачной сделке и устроишь пир! – такой аргумент она привела Ивану.

Однако вскоре Люда с удивлением обнаружила, что, помимо заработка, работа, вопреки ожиданиям, приносит ей удовольствие. Через месяц она пришла к выводу, что детская фантазия намного шире, чем она себе представляла. Для нее было открытием, что дети умеют смотреть на мир с самых разных сторон, но в результате воспитания, проводимого под предлогом развития ребенка и его дисциплины, а также благодаря запретам и многочисленным «нельзя» постепенно теряют эту способность. И происходит обратный процесс: вместо того, чтобы ребенок развивался и воображение его расширялось, его богатая фантазия и разнообразный внутренний мир все больше сужаются, пока он не научится видеть мир только с одной стороны – той, которую определяют взрослые.

Люда начала обучать детей рисованию, применяя не совсем обычные методы. Она стала играть им фрагменты из сочинений Штрауса, легко перебирая пальцами по клавишам. Ее руки то взлетали, то опускались, словно две крылатые птицы, наполняя воздух волшебной мелодией, и Людмила просила детей нарисовать то, что они слышали.

Как-то раз отец одного малыша, Михаил Сергеевич, зашел в садик за сыном после урока рисования и, увидев в руках мальчика разрисованный акварельными красками лист бумаги, на котором ничего нельзя было разобрать, насмешливо произнес:

– Какая прелесть! Может, в следующий раз ты нарисуешь второй черный квадрат.

Тогда Люда подошла и попыталась объяснить ему смысл рисунка, основываясь на знаниях психологии, которые она не вычитала из книг, а приобрела на собственном опыте, после долгих размышлений по поводу ее взаимоотношений с матерью в детстве.

Михаил Сергеевич не понял многого из ее объяснений, зато открыл для себя бесспорную истину: учительница его сына – необычайно красивая женщина.

На следующий день он пришел к ней с букетом цветов.

– Может быть, вы хотите задобрить меня, чтобы я перестала учить вашего сына рисовать всякую чепуху? – весело сказала она, ставя цветы в вазу. – Наверное, вы мечтаете, чтобы я научила его рисовать стол, покрытый элегантной скатертью, а на нем – вазу с букетом цветов?

– Совсем наоборот, – возразил он. – Меня так заинтересовал ваш разговор о детской фантазии, что мне захотелось стать одним из ваших учеников.

– Но сначала я уточню у заведующей, каковы возрастные ограничения, – рассмеялась Людмила.

На что папа малыша ответил:

– Не обязательно, чтобы я учился вместе с ними. Может быть, у вас найдется время на частные уроки?

Люде хотелось поскорее найти человека, способного вырвать ее из нищеты и дать то положение, которого она заслуживала и для которого, как ей казалось, она была рождена. Однако опыт общения с мужчинами доказывал, что немедленное согласие задевало важную основу, на которой строились все ее связи, – ее самолюбие. Поэтому она не стала делать исключения и для Михаила Сергеевича и проявила осторожность, поскольку ясно видела тонкую черту, отделявшую гордую Люду от дешевой женщины, готовой броситься в объятия первого встречного. Хотя она много раз бросалась в объятия многих мужчин, но при этом не давала возможности ни одному из них увидеть в ней другую женщину, кроме той Люды, которую видела сама в себе. Она знала многих мужчин и оказывалась в постели многих из них, но всегда оставляла за собой право решать и говорить «прощай» – когда обнаруживала, что партнер перестал отвечать ее требованиям.

Что касается Михаила Сергеевича, то казалось, что он именно тот, кого она искала, – богатый, щедрый и красивый. Вдобавок ко всему, он влюбился в нее с первого взгляда.

Людмила не могла долго сопротивляться его ухаживаниям, в особенности потому, что боялась потерять его, если будет слишком долго отказывать. Через неделю она согласилась поужинать с ним. Но не ожидала, что первый любовный урок состоится так скоро, в тот же вечер. Урок начался с поцелуя в ресторане, когда они танцевали вальс, и закончился вблизи ее дома после другого долгого поцелуя, когда Михаил остановил машину в темном месте, и они вышли, чтобы встретиться на заднем сиденье. После этого оно стало дежурным ложем, где они встречались каждый раз, когда не находилось другого места, или истосковавшимся друг по другу любовникам не терпелось уединиться. Обычно они встречались на пустовавшей квартире одного из друзей Михаила. Если не получалось, шли в гостиницу. Бывало и так, что Михаил, узнав, что Люда проводит время в одиночестве в своей коммуналке, мчался к ней, мучимый тоской.

В отношениях с Мишей она не испытывала угрызений совести, обычных для жен, изменяющих мужьям, и не принимала мер предосторожности. Помимо того, что Иван уже мало значил для нее, черная завеса неудач ограждала его от внешнего мира. Он получил работу водителя в одной компании и теперь каждое утро уходил на работу. Вечера он посвящал жалким попыткам изменить свое положение – то переговорам со старыми кредиторами, чтобы они отсрочили ему выплату долгов, то встречам с новыми кредиторами, которых пытался уговорить заключить те или иные крупные сделки, обещая такую прибыль, в которую здравомыслящие люди просто не могли поверить.

Пока Иван, тащивший на плечах груз долгов, словно сизифов камень, бродил по дну пропасти, не находя выхода, Люда стала подниматься в гору, не оглядываясь вниз, вместе с Михаилом. Она уже знала большинство петербургских ресторанов, где цены были европейские, познакомилась с бледным обликом города через темные стекла роскошной машины своего возлюбленного. Она стала привыкать к магазинам, предназначенным для богатых, научившись справляться с удивлением при виде кусающихся цен.

Все покупки она прятала подальше от Ивана. И когда Михаил однажды спросил ее, делает ли она это из страха перед мужем, Людмила ответила отрицательно, сказав, что попросту хочет прожить последние дни с ним без тех тяжелых и болезненных огорчений, которые предшествуют разводу.

Но в то же время она стала оставлять на столике флаконы с французскими духами и косметические наборы. Иногда она возвращалась домой с букетом цветов, тогда как раньше оставляла их в месте свидания.

– Это от родителей моих учеников. Они богатые люди и любят преподносить дорогие подарки, – ответила она в тот единственный раз, когда Иван спросил, откуда у нее дорогие вещи.

Он промолчал, но подумал, что было бы больше похоже на правду, если бы она ответила не во множественном, а в единственном числе, сказав «от одного из родителей». И предпочел не предаваться сомнениям и страхам и поверить сказанному именно в той форме, в какой это было сказано, не теряя времени на проверку, чувствуя, что если сомнения окажутся верны, то они погубят его.

В отношении Михаила Люда уверилась, что имеет на него право, и даже знала заранее, чем закончится скандал, который рано или поздно разразится между ним и его женой. Он придет к ней разведенный и предложит ей выйти за него.

Но произошло непредвиденное: жена Михаила узнала об его изменах по чистой случайности. В тот день Михаил и Люда обедали вместе. Она первой вышла из ресторана и позвала:

– Миша, где ты там? Давай скорее.

И немедленно обернулась, словно учуяв за спиной запах горелого. В дверях лицом к лицу стояли Михаил и его жена и от неожиданности не могли проговорить ни слова. Люда подумала, что судьба подстроила эту случайность неспроста: дать понять жене Михаила, что ее муж охвачен таким любовным ураганом, который вскоре вырвет его из ее гнезда.

Однако дальнейшее оказалось для Люды большей неожиданностью, чем для жены Михаила. Он притворился, будто видит Люду впервые, и стал смущенно объяснять, что эта дама не с ним. И Люда подтвердила сказанное Михаилом:

– Да-да, я звала другого.

Михаил понял ее слова как поддержку в попытке замять неловкую ситуацию. Но он ошибался. В тот момент Люда была далека от мысли, как исправить положение и оправдать Михаила в глазах жены. То, что он отказался от нее, притворившись, будто не знает, и назвал »дамой», без имени, из страха перед другой женщиной, задело ее гордость. Ее абсолютно не волновало, что эта женщина – его жена. Более того, в ту минуту она поняла, что ей совершенно невыносима роль соперницы за обладание мужчиной, и уж тем более – соперницы, занимающей слабую позицию. Позицию, позволяющую ему бросить ее и побежать следом за другой, уходившей так, что стук каблуков по асфальту разрывал уличную тишину, словно боевая тревога, предвещающая жестокое сражение.

Этот случай убедил Люду в том, что Михаил боится жены, и ему будет нелегко отказаться от нее.

После месяца разлуки, по настоянию окончательно истосковавшегося Михаила, Люда проявила готовность пойти на уступку и принять положение любовницы. Отчасти она боялась потерять его. Но зато поставила условие, потребовав наделить ее всеми правами жены, то есть обеспечить ей такую же достойную жизнь. Она проявила уступчивость, полагая, что страх Михаила перед женой – это вся правда, между тем как в действительности это составляло лишь половину правды.

Вторую половину Михаил выдавал небольшими дозами во время последующих свиданий, пока не выложил все до конца, и Люде пришлось проглотить горькую истину разом и целиком.

Михаил был готов исполнить любое ее пожелание, если бы только мог. Но дело в том, что делами фирмы заправляет его жена, она ведает всеми доходами и расходами, вплоть до единой копейки. Он же получает деньги только на личные расходы. Более того, за время их связи ему не раз приходилось сочинять разные истории, чтобы объяснить, куда ушли те деньги, которыми он оплачивал свою любовь. Михаил постепенно вводил Люду в курс дела, пока она окончательно не поняла: все, что он мог ей предоставить, он уже преподнес – несколько шмоток, косметику, духи, походы в дорогие рестораны. Он не волен принимать решения. Люда поняла эту истину.

Она долго и внимательно смотрела на него, затем встала.

– Когда мы встретимся в следующий раз? – спросил он, когда Людмила надевала пальто.

– Тебе лучше не ждать, – ответила она ему холодно.

Это было их последнее свидание. Вскоре она забыла Михаила, и без всякого сожаления. Меньше всего на свете ей хотелось быть тайной и бесплатной любовницей трусливого мужчины.

Тот период был вдвойне тяжелым еще и потому, что она потеряла работу в садике. В пылу ложных надежд на Михаила она в последнее время запустила детей и не уделяла им такого внимания, как раньше. И теперь вынуждена была вновь вернуться в угол Ивана, изъеденный молью нищеты, которая пробуждала в ней все большую и большую ненависть к нему.

Поиски другой работы оказались делом нелегким. Она была в отчаянии. Но тут подруга предложила ей украшать сувениры, изготовленные из дерева, рисунками по русским народным мотивам. Люда согласилась, не раздумывая.

За короткое время она не только освоила работу, но стала выполнять ее с большим мастерством. Рисуя цветок на деревянной поделке, Людмила последовательно макала кисть в густые акварельные краски разных тонов и затем всего одним движением кисти выводила яркий цветок. Потом расставляла фигурки по разным углам комнаты для просушки, так что входящему казалось, будто он попал в сувенирный магазин. После этого она сдавала их в специальную торговую фирму и получала деньги, которые хоть и не удовлетворяли ее запросов, но покрывали минимальные потребности.

Однажды Иван срочно вернулся домой за каким-то листом бумаги с написанным на нем номером телефона. Обычно он носил в кармане кучу бумажек с телефонными номерами, которые частью помнил, частью – нет. В тот день, не найдя нужную записку в кармане, он быстро вернулся домой в надежде, что, возможно, уронил ее случайно дома, когда снимал или натягивал брюки. Он заглянул поверх телевизора, на швейную машину, поискал на тумбочке, подоконнике. И хотя старался двигаться осторожно, чтобы не задеть Людиных сувениров, расставленных везде, все-таки споткнулся и ударился о шкаф. Шкаф покачнулся, сувениры упали на пол и разбились.

Это был черный день. Люда вскоре вернулась и увидела: ее сувениры, на которые она потратила много времени, разбитые, валялись на полу. Она молча и растерянно глядела вокруг и на Ивана.

– Я возмещу. Я куплю тебе другие вместо них. Пожалуйста, не волнуйся. Я знаю, ты потратила много труда… но клянусь, я не нарочно. Пожалуйста, любовь моя… Все будет хорошо.

Он смущенно просил прощения, но Людмила молчала. Затем наклонилась, пытаясь найти хоть что-нибудь уцелевшее, но бесполезно: все сувениры были безжалостно испорчены, а фирма не принимала их при наличии даже одной царапины.

Не поднимая глаз, она проговорила:

– Ладно. Собирай свои шмотки и убирайся. Я не хочу жить с тобой.

– Что ты говоришь, Люда?

– Что слышал.

– Ты выгоняешь меня из-за этой чепухи?

– А ты считаешь себя таким важным, что тебя следует выгонять только по веской причине?

– Я не буду отвечать, потому что понимаю, как ты раздражена.

– Дело не в моем раздражении. Я хочу, чтобы ты немедленно ушел.

– Ну, хорошо. Но ты прекрасно знаешь, что мне некуда идти. Кроме того, эта комната принадлежит нам обоим.

– Тогда уйду я.

– А куда ты пойдешь?

– Я не знаю. Не знаю! – закричала она и внезапно разрыдалась.

Горький плач исходил из глубины сердца, и Людмила не в силах была удержать рыдания.

– Уходи отсюда… Уходи! – требовала она хриплым, но настойчивым голосом.

Ей не хотелось, чтобы он увидел ее слабость и пожалел ее. Она была страшно расстроена, но вместе с тем понимала, что не должна позволить Ивану воспользоваться моментом в своих интересах. Если она превратится в слабую плачущую женщину, то он примет на себя роль сильного мужчины, прижмет к себе ее голову и засыплет иллюзорными обещаниями, которые, как она знает – и как знает он сам, – Иван не в состоянии исполнить. Громко плача, она продолжала кричать:

– Уходи отсюда и не возвращайся!

Но он продолжал стоять на месте, удивленный этим ее приступом, мучаясь и не зная, что предпринять. Неукротимая львица! Даже печаль не могла сломить ее.

Наконец Иван ушел.

Он не приходил домой несколько дней, ночуя у друга. Через Наталью пытался разузнать об обстановке дома, чтобы в случае зеленого света возвратиться немедленно.

Наталья пыталась повлиять на Люду, чтобы та сжалилась над Иваном. Ради этого она поставила свечку перед образом Богородицы. И позвала Людмилу сходить с ней в церковь, уверяя, что Бог обязательно поможет Люде, если она откроет Ему свое сердце и доверится Его воле. Но реакция соседки удивила Наталью. Она рассмеялась, черты лица ее разгладились, и ответила:

– Я научилась не открывать свое сердце кому бы то ни было, а доверяться только тому, кто может подарить мне радость здесь, на этой Земле, а не в каком-то другом месте, в существовании которого вовсе не уверена.

Но Наталья не засмеялась. Ответ Люды задел ее, и она с горячностью стала приводить доводы в пользу существования Бога.

Разговор вскоре наскучил Люде, тем более что ни она, ни Наталья не обладали достаточными знаниями, чтобы утверждать или опровергать существование Бога.

– А теперь скажи мне, как у него дела? – спросила Люда без особого интереса.

– Ты имеешь в виду Ивана?

– А кого же еще?

– Бедняжка! Терпеливо ждет прощения.

И хотя Люда ничего не ответила, Наталья поняла намек и при первой возможности передала его Ивану.

Он вернулся немедленно. Случилось это на пятый день. Он пришел с букетом цветов, но ему не удалось купить им улыбку и прощение Люды. Она лишь изъявила согласие на то, чтобы Иван ночевал дома:

– Но только на том диване, а не рядом со мной на кровати.

Иван думал, что это – дело временное, и она в действительности все еще любит его, и что придет день, когда жена примет и простит его. Но правда была намного хуже, чем он предполагал. Людмила начала серьезно подумывать о том, чтобы положить конец их отношениям. Конец, который не должен быть трагическим или печальным. Она терпеть не могла похоронных сцен.

Наталья

Когда Наталья впервые оказалась в церкви, то долго стояла перед образом Пречистой Девы, крестилась и тихо молилась, прося прощения:

– Господи, прости меня! Мне трудно было увидеть Тебя раньше, когда я пребывала в слепоте и неведении и думала, что правда то, чему верят остальные. Я глупо повторяла сказанное ими и жила только сегодняшним днем.

И хотя Наталья сожалела о своем прошлом, прожитом вдали от Бога, она вспоминала его как «доброе время», или «время любви», как называла его иногда с ностальгией в голосе. Той любви, которая однажды улетела на юг, словно перелетная птица, и больше не вернулась.

В грустные одинокие вечера ее охватывали воспоминания о прошлом, окрашенные теплым дыханием моря в лунную ночь, тяжелыми приливами и отливами за окном, и образом ее самой, задыхающейся в объятиях мужчины, опьяневшей от его горячих поцелуев.

Помимо ее воли все любовные истории, пережитые Натальей когда-либо, навечно связались с летом и югом, так как единственным местом, где она пережила любовные романы, было побережье Черного моря. Там Наташа с молодости привыкла проводить отпуск.

Иногда она ездила туда за свой счет. Вдвоем с подругой они снимали комнату недалеко от берега и проводили целые дни на пляже, плавая, загорая и охотясь на одиноких мужчин. Когда выдавалась возможность отдохнуть по бесплатной путевке с гарантированным питанием, Наталья посвящала все свое время любовным похождениям.

Бывало, приключения начинались в самом начале путешествия на юг. Первая такая история приключилась с ней, когда она решила побаловать себя поездкой в Сочи на «Красной звезде».

Войдя в купе, где предстояло провести двое суток, Наталья обнаружила, что ее спутник – симпатичный молодой парень. Он сидел на противоположной койке, но, увидев ее, немедленно поднялся и помог поднять чемодан на полку. Чуть позднее угостил ее кофе. Молодой человек вел себя очень вежливо и был интересным собеседником.

Она заключила, что он либо порядочный юноша, либо пытается познакомиться с ней поближе. По своему опыту Наталья знала, что мужчины редко уделяют внимание женщине из соображений простой вежливости, а делают это, преследуя исключительно какие-то свои, тайные намерения. Если бы она не вызвала у него интерес или любопытство, он продолжал бы читать книгу, которую держал в руках. Или проявил бы недовольство, попроси она помочь поднять чемодан. В любом случае, она была не против – и даже предпочла бы – чтобы спутник преследовал свою цель.

Случилось так, как она ожидала. Едва поезд тронулся, юноша поднялся и сел рядом с ней, мотивируя это тем, что от шума поезда стал плохо ее слышать.

В действительности это был намек, так сказать, разведывательный маневр. Наталья быстро обо всем догадалась и, в свою очередь, дала понять, что не возражает. Он стал заигрывать. Не прошло и часа, как они начали раздеваться, обмениваясь поцелуями и смеясь, когда от покачивания поезда поцелуй улетал в воздух или попадал мимо губ. Поезд мчался вперед, преодолевая расстояние, издавая прерывистое шипение, и рельсы непрерывно звякали под колесами, словно под грузом двух разгоряченных тел.

Его звали Михаил. Он был старше ее на четыре года и не женат, то есть отвечал всем требованиям потенциального мужа. Они провели вместе месяц, не расставаясь ни на минуту, и Наталья была уверена, что ее одинокая жизнь ушла безвозвратно. Однако вскоре, вернувшись в Ленинград, она убедилась в своей ошибке. Все, что Михаил сообщил о себе, оказалось ложью: от номера телефона, которого просто не существовало, до домашнего адреса и места работы.

А Сергей, с которым она познакомилась другим летом, принципиально отказался сообщить ей что-либо о себе, заявив с самого начала, что он женат, любит жену и не собирается с ней расставаться. Наталья согласилась провести с ним лето, но в итоге влюбилась в него и в последнюю ночь перед расставанием горько плакала. Она умоляла его продолжать встречаться с ней хотя бы раз в месяц. Сергей утверждал, что живет далеко от Ленинграда, но, несмотря на это, она дала ему свой адрес, номера домашнего и рабочего телефонов. Месяцами ее сердце подпрыгивало каждый раз, когда раздавался телефонный звонок или кто-то звонил в дверь квартиры.

Потом был Алексей, и Наталье казалось, что с ним дело пойдет по-другому. Их встреча отличалась от всех предыдущих и была случайной. В тот день Наталья поранила ногу, наступив в воде на острый камень, и в замешательстве чуть не утонула. Алексей тогда быстро поспешил ей на помощь. «Это он», – подумала Наташа, когда спаситель понес ее на руках. Отношения между ними складывались естественно, сами собой. Ни он, ни она не пытались торопить события. Первые три дня Алексей оставался рядом с ней, как друг, проявляя большую заботу о пораненной ноге. Но на четвертый день он запечатлел на этой ноге первый любовный поцелуй. Затем начал ласкать губами все тело Натальи, и оно окончательно растаяло, когда новый знакомый достиг губами ее губ.

Алексей был из Краснодара. И был женат. Уже стоя на перроне в ожидании поездов, которые собирались развезти влюбленных в разных направлениях, Алексей признался Наталье в любви после горячего поцелуя, который она позднее будет считать прощальным. Они обменялись адресами и номерами телефонов. И поскольку он не мог принять ее у себя в Краснодаре, то они договорились, что Алексей будет приезжать в Ленинград.

Но Алексей ни разу не навестил ее, хотя несколько раз приезжал в Ленинград по каким-то делам и охотно ночевал бы у Натальи и проводил с ней свободное время. Только случилось непредвиденное: в первый приезд Алексея ограбили, у него украли бумажник, в котором, кроме денег, находился маленький блокнот с адресом Натальи и ее номерами телефонов.

Во второй раз – уже после того, как она позвонила ему и вновь дала телефонные номера и адрес – он решил сделать ей сюрприз: приехал без предупреждения специально для того, чтобы провести вместе целый день. Но ее не оказалось дома. В тот день исполнялось пять лет со дня смерти Натальиной матери, и она потратила половину дня на поездку на кладбище. Оставшуюся половину дня Наталья провела у подруги.

После того случая Наташа задумалась о том, что, наверное, высшие силы препятствуют их повторной встрече. И то, что Алексей не пытался более встретиться с ней, еще сильней укрепило эти догадки.

В памяти ее хранилось много имен. Может быть, имена всех без исключения, с кем ей довелось стать близкой. Она сберегла их наподобие далеких звезд, ни одна из которых так и не упала ей в руки, не погасла, но и не осветила мрак ее дней. И все же Наталья помнила все имена, смахивая с них пыль, едва они начинали покрываться паутиной забвения. Эти воспоминания были единственным богатством в ее жизни. Богатством, которое, как она сама понимала, нельзя растратить или разменять – нигде и никогда.

Несмотря на постоянные неудачи, Наталью не оставляла мечта когда-нибудь вернуться с моря в компании мужчины, который поведет ее в загс, или хотя бы сделает постоянной любовницей.

Этот мужчина так никогда и не появился.

И когда свет надежды понемногу угас, Наталья стала понимать, что любовные истории на берегах Черного моря – в сущности лишь мимолетные приключения женщины, в порыве жажды припадавшей к первому попавшемуся источнику любви, и мужчин, искавших дешевых легких связей и супружеских измен, о которых они забывали на второй день разлуки.

Потом, когда время перевернулось и ей открылся божественный свет, Наталья решила пожить для вечности. И стала по воскресеньям посещать церковь, чтобы приблизиться к Богу, хотя глаза ее в это время не переставали украдкой смотреть на молящихся, выискивая среди них подходящего мужчину.

Годы начала нового времени – времени крушения государства – оказались для Натальи самыми тяжелыми в ее жизни. Не потому, что ей перевалило за сорок и она распрощалась с безвозвратно ушедшей молодостью, оставшись в одиночестве, без мужа и детей. Хуже всего было то, что ее благосостояние опустилось до такого низкого уровня, какого она не могла и вообразить. Зарплаты, которую она получала на почте, едва хватало на еду. Она стала выходить по ночам (вначале тайком, затем – не скрываясь) и собирать на улицах пустые бутылки из-под пива и продавать их.

Но какими бы способами Наталья ни пыталась преодолеть отчаянное положение, ее холодильник давно уже стоял полупустой. Каждый раз, открывая его, она удивлялась так, будто видела впервые эти свободные полки. Желудок тянуло от голода. И тогда Наталья начинала проклинать кого-то, которого называла «он» и который был причиной ее отчаяния. Люда однажды спросила, кого подразумевает соседка под этим «он». И услышала в ответ:

– А ты разве не знаешь? Ленина! Кого же еще?

Людмила расхохоталась:

– И какое отношение имеет этот несчастный к твоему холодильнику?

– Не он несчастный, а мы! Если бы не он и его революция, мы бы не дожили до такого. Ну, ничего, дай Бог, все исправится.

Несмотря на крайнюю бедность и ухудшение положения в стране, Наталья верила в добро и ждала, когда уляжется вихрь перемен, чтобы все стало на свои места. Самое главное, считала она, чтобы не позволили вернуться к власти «тем» (она имела в виду коммунистов), и если им не дадут и дальше губить страну, то положение обязательно улучшится и люди заживут в достатке, а Россия догонит другие цивилизованные страны. «Мне сердце подсказывает это», – говорила она, вздыхая.

В действительности то, что Наталья считала голосом сердца, было не более чем голосом телевизора, беспрестанно твердившим ей об этом. Ибо все, что она утверждала, напоминало пропагандистскую шумиху, раздутую телевидением если не прямым текстом, то фоном, сопровождавшим остальные программы, вплоть до кулинарных. Более того, те самые средства массовой информации, которые на протяжении семидесяти лет прославляли партию, социализм и рабочий класс, с невиданной смелостью и беспощадностью начали поносить все прежние идеалы и со злорадством непримиримого врага разоблачать пороки и грехи социализма.

Исчезли внезапно все святые идеалы, в которые верила Наталья, и ей стало ясно, что они были огромной ложью. Тогда Наталья прибегла к вере – не только в Бога, а во все таинственное и потустороннее. Ее библиотека пополнилась книгами о гаданиях и гороскопах, этими брошюрами она обменивалась с подругами, внимательно перечитывала их по многу раз, пока не запомнила наизусть и не научилась судить о том или ином человеке по его знаку зодиака и дате рождения.

Радости Натальи не было предела, когда одна из ее подруг по работе прочитала линии на ее ладони и предсказала, что совсем скоро в ее жизни произойдет положительный поворот, возможно, связанный с появлением мужчины.

Наталья возвратилась с работы, напевая от счастья. Рядом с Людой уселась на кухне за чашкой чая и стала рассказывать о предсказании так, словно оно было уже сбывшимся фактом. Мечты унесли ее далеко: если у него окажется своя квартира, то она переедет к нему, продаст эту комнату, и на вырученные деньги они откроют свое дело… И проживет Наталья остаток жизни в тишине и покое, на попечении любимого, как все люди, живущие по-настоящему, а не обитающие на задворках жизни.

Пока она предавалась фантазиям, Люда сидела, глядя на нее со сведенными бровями, думая о чем-то своем. Затем проговорила:

– А я уже начала отчаиваться. Я не только живу в говне, но и ночами во сне вижу говно.

Наталья вскрикнула и уставилась на соседку изумленно. Люда подумала, что, быть может, ее задело грубое слово, но дело оказалось совсем в другом. Наталья удивленно спросила:

– Ты говоришь правду?

– Да, а что здесь странного?

– Ничего странного, дорогая. Но это многое значит. Испражнения во сне – это к богатству. Оно идет к тебе, будь уверена.

Люда засмеялась, не скрывая своей радости:

– Ты серьезно?

– Конечно. Я много читала об этом в книгах.

– Не говори ерунду, – сказала Людмила и снова погрузилась в свои мысли с блуждающей улыбкой на губах.

Несколько дней спустя Наталья увидела знак, подтверждавший касавшееся ее предсказание. Это был даже не знак, а самый настоящий мужчина, который пришел, чтобы поселиться в одной из комнат квартиры. Максим Николаевич, изредка навещавший мать, переселился в ее комнату через несколько месяцев после ее смерти.

«Это он», – сказала Наталья про себя, стоя возле кухни и наблюдая, как новый сосед переносит в квартиру коробки с книгами. Люда заметила, как она следит за ним, и угадала ее мысли. Проходя мимо нее на кухню, Люда шепнула Наталье на ухо:

– Советую не возлагать большие надежды. Похоже, он интеллигент и вряд ли обратит на тебя внимание.

Наталья ответила быстро, подтверждая тем самым Людины подозрения:

– Ну и пусть. Я знала в своей жизни многих интеллигентов и могу сказать, что они заглядываются на женщин не меньше, а быть может, даже больше, чем остальные мужики.

Затем добавила, понизив голос:

– Что до меня, то мне все равно, образованный он или нет. Главное – чтобы в постели не кичился образованностью, а доказывал свое мужское достоинство.

Людмила громко и дерзко расхохоталась, привлекая внимание Максима Николаевича, и произнесла:

– Ну и нахалка же ты!

Максим Николаевич

Максим Николаевич решил переехать в комнату в коммунальной квартире, оставшуюся от матери, в поисках уединения. Особенно теперь, когда жизнь с женой стала невыносимой.

Он пришел сюда, чтобы похоронить в печальных глубинах памяти двадцать пять лет супружеской жизни. Ему хотелось погрузиться в забытье, в особенности потому, что после всего пережитого перед ним вплотную встал один вопрос… Хотя ответ на него не помог бы вычеркнуть из жизни потерянные годы, Максим Николаевич пытался понять: прожил он жизнь с женщиной, которую совсем не знал, или его жена переменилась внезапно, в один момент? И поскольку последнее казалось невозможным и не укладывалось в голове, то ему оставалось признать, что все эти годы он был самым безнадежным глупцом.

Да, видимо, он оставался тупицей все те годы, думая, что жена уважает и ценит его самого, а не его партийную карьеру, которая неизменно шла в гору с тех пор, как он получил должность в системе власти. Начав с места преподавателя истории в Ленинградском университете, Максим Николаевич дорос до руководителя университетской парторганизации, затем стал членом районного парткома, позднее – его руководителем… Бог знает, кем бы он мог еще стать, если бы не это внезапное потрясение, когда рухнула и разлетелась на осколки вся пирамида власти…

Тогда жена Лариса поставила его перед выбором: или он немедленно воспользуется своим партийным положением и связями и, пока не поздно, получит все, что можно, чтобы обеспечить их будущее и будущее дочери, или, опять же, пользуясь партийным положением и связями, пока не поздно, получит все, что можно получить, чтобы обеспечить…

– А если я этого не сделаю? – спросил он, смеясь.

– Сделаешь.

– Почему?

– Потому что только дураки пытаются оставаться честными в то время, когда все вокруг превратились в воров.

– Ты сама сказала: «воры». А я не хочу становиться вором.

– Тогда станешь нищим.

– Не думаю, что ситуация такова…

В тот момент Максим Николаевич говорил уверенно. Но эта вера умрет совсем скоро, когда он действительно окажется на грани нищеты, и его заработка университетского преподавателя, которым он стал вновь, не будет хватать даже на хлеб. Впоследствии жизнь перед его глазами превратится в сплошной театр, и героями сцены станут жулики; прежние идеалы, вырванные с корнями ветром перемен, будут собраны в кучу и брошены в мусорную корзину нового времени – не под покровом ночи, а средь бела дня, на виду у всех.

Есть ли смысл в том, чтобы человек оставался порядочным, справедливым и честным тогда, когда хозяевами жизни стали преступники?

Что касается его жены, то она не занимала себя вопросами: сейчас искать ответы – все равно что ловить черного муравья, ползущего в кромешной тьме по черной скале. Но Лариса смогла разглядеть в этой темноте одну-единственную правду: ее муж больше ни на что не годен, особенно в наступивший век перемен. Будет лучше самой выйти на поле сражения, отшвырнув его от себя подальше, чтоб не мешал своим наивным бредом, состоявшим из канувших в лету представлений. Пусть захлебнется и утонет в тумане своих иллюзий, – решила она.

За короткие месяцы Лариса смогла воспользоваться прежними связями. «Новая власть – это та же старая, но с другими названиями и представлениями», – повторяла она везде. И в результате получила долгосрочные договоры по аренде торговой недвижимости в центре города.

Бизнес Ларисы оказался намного выгоднее, чем она ожидала. Открываемые ею магазины стали приносить тысячные доходы, которые она не успевала считать.

В течение одного года жизнь семьи преобразилась. Из прежней квартиры они переехали в другую, расположенную в центре города, неподалеку от Невского проспекта, с евроремонтом и новейшей итальянской мебелью. Вместе с женой переехал и Максим Николаевич, несмотря на то, что ему больше не оставалось места в ее жизни. Он стал в доме лишней фигурой. Его присутствие раздражало Ларису, в особенности, когда он часами просиживал у окна, молчаливо наблюдая осеннее ненастье, погруженный в собственные мысли и поиски истины. Максим Николаевич согласился переселиться лишь под давлением дочери, заявившей, что без отца она никуда не переедет. Лариса поставила условие, что теперь супруги будут жить раздельно, каждый в своей комнате. В новой квартире он старался выходить из своей комнаты по возможности редко, избегая столкновений с женой и не желая видеть лишний раз хмурое выражение ее лица и слышать ее грубый голос. Она будто сняла маску, прикрывавшую ее многие годы, и теперь он увидел это лицо во всей его неприглядности. Ее мысли и даже смех стали казаться Максиму Николаевичу полными злобы.

Однако его мнение больше не имело для нее никакого значения. Новое время принесло ей не только богатство и новые знакомства, но и возможность ежедневно заводить новых поклонников. Ей было около сорока пяти, но деньги, оказалось, способны исправить все. За два года Лариса не только сумела разбогатеть, но и обзавелась множеством ухажеров. Ни одна из этих связей не была долговечной: она разбрасывалась ими так же, как и деньгами, не контролируемая никем, кроме дочери Ани, которая, наблюдая за ее поведением, недовольно замечала:

– Ну, хватит тебе, мама. Не может быть, чтобы ты думала, будто они любят тебя ради тебя самой.

На что Лариса уверенно отвечала:

– Если даже любят меня не ради меня самой, мне это не вредит. И потом, ты должна понимать, что человеку лучше брать от жизни все, что она ему дает, и не довольствоваться подачками. Время романтики миновало, и не осталось ничего честного и подлинного, кроме интересов. Так что оставь эти иллюзии, на которые ты все равно не найдешь спроса.

Тем не менее, вскоре она сама стала рыться в закоулках памяти в поисках тех самых иллюзий, когда познакомилась с Олегом, симпатичным человеком тридцати восьми лет. Случилось это на вечеринке в ресторане, на дне рождения одного из ее друзей. Они пошли на вечер вместе с Аней. Олег оказался с ними за одним столом, как раз напротив Ларисы. Хозяин вечеринки подошел, чтобы познакомить их. К счастью, именно в тот момент, когда Аня отлучилась в туалет.

– Лариса Максимовна. Женщина, добившаяся того, чего не добились мужчины.

Затем представил его:

– Олег Константинович, одаренный бухгалтер.

Очень скоро его привлекательность, веселый нрав и красноречие очаровали Ларису. Она слушала Олега, глядя на него горящими глазами и не пытаясь скрыть вспыхнувшую симпатию. Он заметил это и пригласил ее на танец. Потом начал делать комплименты, спросив, почему ее младшая сестра все время молчит. Лариса громко и весело рассмеялась:

– Очень милая ложь с вашей стороны, потому что вы наверняка слышали, что она зовет меня мамой.

Олег поклялся, что нет, и так мастерски изобразил удивление, что она почти поверила ему. Тем более что это удивление сопровождалось таким потоком комплиментов, каких ей в жизни не доводилось слышать. Когда танец закончился, он поцеловал ей руку. Лариса вернулась к столу околдованная.

Он сел напротив нее, готовый исполнить любое ее пожелание прежде, чем оно будет высказано. Под его взглядами она испытывала прилив сладострастия, но эта страсть исходила больше от нее самой, чем от Олега. Если в начале знакомства Лариса еще полагала, что отнюдь не ее пресловутая красота или молодость вдохновляли его на изощренные комплименты и томные взгляды, то с каждым выпитым бокалом это убеждение покрывалось все большим туманом, пока не размылось окончательно. Больше не имело значения, почему и каким образом она понравилась ему. Важно лишь то, что ее неодолимо влекло к нему.

Лариса танцевала с Олегом несколько раз, и с каждым разом их танец становился все откровенней. Они тесно прижимались друг к другу, словно давние любовники, измученные разлукой.

Аня с негодованием поглядывала на них. Воспользовавшись небольшим перерывом в танцах, она потащила уже покачивающуюся от выпитого мать в сторону туалета и резко бросила ей:

– Ты ведешь себя мерзко и не думаешь ни о ком, даже обо мне! Будто я тебе не дочь, и ты мне не мать.

– Не думаю, чтобы мое поведение показалось мерзким кому-либо, кроме тебя. Никому ни до кого нет дела. И будь я тебе чужой, ты бы не увидела в моем поведении ничего постыдного.

– Может быть. Другие тоже выглядят не лучше. Но как тебе не стыдно обниматься с мужиком моложе тебя на десять лет и целоваться с ним у меня на глазах?!

– Какая ты эгоистка! Ты всегда забываешь, что мать – человек с таким же правом на жизнь, что и у тебя.

– Ладно, пользуйся своими правами как знаешь. А я не собираюсь оставаться и смотреть на эту гадость.

– Подожди… Что ты собираешься делать?

– Пойду домой.

– Давай я попрошу кого-нибудь довезти тебя.

– Не беспокойся обо мне.

Аня поспешно вышла из туалета, схватила сумку и пальто и направилась к выходу, не попрощавшись ни с кем. Мать помчалась за ней, забыв одеться. Заметив это, Олег взял пальто и сумку Ларисы и последовал за ними. Аня ловила машину, а мать в это время шла по направлению к ней, вся в слезах. Из ее причитаний прохожие узнали, как она работает днем и ночью, чтобы обеспечить достойную жизнь дочери и ее никчемному отцу, который за двадцать лет не сказал ей ласкового слова, и как дочь отказывает ей в праве на обыкновенное мужское внимание. Все узнали о том, что ни дочь, ни ее отец не думают о ней, и о том, как она одинока. Поздние прохожие узнали бы еще о многом, если бы Олег не догнал Ларису. Он накинул пальто ей на плечи, обнял и начал успокаивать. Она спрятала голову у него на груди и громко зарыдала. А когда, немного успокоившись, подняла голову, то не увидела Ани.

Через некоторое время она сама сидела на заднем сиденье машины рядом с Олегом, который обеими руками обнимал ее за плечи.

– Куда мы едем? – спросила она, кладя голову ему на грудь.

– Ко мне домой.

Его дом представлял собой маленькую съемную однокомнатную квартиру. Лариса презрительно осмотрела ее:

– Я уже забыла, как люди могут жить в таких квартирах.

Затем добавила:

– Ладно. Только не говори мне, что в ней не найдется водки. Я не хочу трезветь и вспоминать о том, что произошло.

Олег подошел к ней, обхватил ее лицо и запечатлел на губах быстрый поцелуй:

– Даже если не найдется водки, я напою тебя собой и заставлю забыть обо всем на свете.

Лариса готова была загореться от одного его взгляда, прикосновения руки, горячего дыхания, которое слышалось совсем близко. Его жаркие поцелуи мгновенно распалили ее, и спустя минуты она стала издавать лихорадочные стоны, разрывавшие тоску ее постылой жизни.

Когда она проснулась утром и увидела Олега, лежащего рядом и спящего голышом, то быстро поцеловала его в плечо, а потом долго вглядывалась в него. Она решила навсегда завладеть этим счастьем, чего бы это ни стоило.

С того времени Лариса полностью посвятила себя ему. Аня ожидала, что мать вернется домой на второй день, после очередного позорного любовного приключения, которое в скором времени забудет. Однако, вопреки ее ожиданиям, мать явилась домой лишь за тем, чтобы забрать свои вещи. Она даже не соизволила оправдаться:

– Достаточно того, что я оставляю вам эту квартиру, которую заработала в поте лица.

Через три месяца она купила новую трехкомнатную квартиру для себя и Олега и записала ее на его имя, объявив:

– Сомневаюсь, что ты любишь меня искренне, но знаю, что ты умеешь делать меня счастливой. До тебя никто не мог дать мне и крупицу этого счастья.

На что Олег ответил:

– Я люблю тебя и докажу это.

Олег стал управлять ее жизнью раньше, чем начал вести ее дела. Ради него Лариса зачастила в салоны красоты, ежедневно делала массаж лица и тела, чтобы скрыть морщины. В еде теперь придерживалась строгой диеты – для поддержания идеального веса. На работу стала ходить все реже и реже, доверив дела Олегу. Он проявил в бизнесе такое мастерство, какого она не ожидала. А его добросовестность просто подкупала. Торговля процветала, доходы росли. Дела прямо помчались в гору, когда они начали ввозить для перепродажи одежду из Европы, – вместо Китая, как прежде. «Не забывай, ангел мой, – сказал ей Олег, – что для богатых еще важнее, чем для нас, чтобы товар стоил дорого».

За первый год их совместной жизни они объездили множество курортов, побывали даже в Израиле, куда недавно эмигрировала его сестра.

Наблюдая за ним краем глаза, Лариса убедилась, что он не смотрит ни на кого, кроме нее. Олег продолжал доказывать ей, что она столь же желанна для него, как и он для нее, и даже больше. Часто по утрам он будил ее горячим поцелуем, а она кокетливо сопротивлялась, проговаривая сонным голосом, с закрытыми глазами:

– Перестань, я хочу спать.

Время шло, но Олег продолжал относиться к Ларисе так же ласково, как в первый день. Его любовь не убывала, и их отношения, равно как и дела, становились все лучше. И она поверила в его любовь. Это придало ей божественную силу и способность взглянуть на жизнь чистыми глазами.

В скором времени Лариса выписала Олегу доверенность на все свое имущество. Олег получил право самостоятельно принимать любые решения, чтобы Лариса могла полностью посвятить себя «твоей любви, солнце мое».

Аня заметила, как сильно изменилась мать, и подумала, что все, может быть, не так плохо, как она себе представляла. Мать частенько навещала их и стала намного добрее. Даже ее отношение к Максиму Николаевичу улучшилось до такой степени, что теперь родители сидели рядом и мирно беседовали. Как-то раз мать даже заметила, что неплохо бы ему обзавестись подругой, и что она не возражает, чтобы он привел ее жить сюда. Аня выкатила глаза, услышав это предложение, и у нее вырвался удивленный смех:

– Мама, что с тобой произошло?

– Это все любовь, дорогая! – ответила мать бархатным голосом.

Лариса не понимала, что это был тот момент, та самая вершина, к которой Олег в течение двух лет стремился с небывалым упорством и терпением. За эти два года он жил словно на дне пропасти, стерев себя с лица Земли, подарив Ларисе всего себя, ради того чтобы достигнуть возможности вырваться наверх.

Как только он почувствовал, что находится в безопасности и все нити управления делами – в его руках, он стал позволять себе приходить домой поздно. Мало-помалу у него раскрывались глаза на то, как много вокруг красивых девушек. Олега начали тяготить сексуальные притязания Ларисы. Ужаснее всего было то, что он стал проявлять недовольство по поводу ее расточительности.

1

Заатар (или саатар) – здесь: смесь высушенной и измельченной зелени тимьяна, семян кунжута и других добавок. Подается как закуска, чаще всего на завтрак. – Здесь и далее примечание переводчика.

2

Фрагмент из стихотворения советского поэта Эдуарда Асадова «Зимняя сказка».

3

Маклюба – разновидность плова. Содержит обжаренные куски курицы или мяса и обжаренные овощи: баклажаны, цветную капусту и др.

4

Мулюхия – национальное арабское блюдо. Густой суп из зелени проскурняка на мясном или курином бульоне. Подается с отварным рисом.